Античная резня бензопилой

Неуместная фигура человека стояла в прихожем помещении. Неуместна она была и в целом, и в контексте прихожей и во всех своих деталях. Человек этот казался не рожденным как многие, а нарисованным, причем исключительно карандашом.

Рисовали его будто бы разные художники, а может один и тот же, но с разных концов, мало понимая, что должно выйти в итоге. Линии фигуры и лица пребывали в дисгармоничном соответствии друг к другу. Лицо человека постоянно подрагивало странным образом, словно составлявшие его черты сомневались в себе.

Иногда человек почесывал голову или скулы подушечками пальцев, точно пытался подтереть очертания физиономии ластиком.

Звали этот рисунок человека – Артемий Грифов, и в настоящее время он находился в прихожей с гардеробом, которая предстояла большому залу. Там сейчас проходила выставка современного искусства и Грифов, будучи художником, пришел посетить ее как участник, а не только как гость.

Сняв черный плащ, он передал его девушке за гардеробной стойкой – молодой и симпатичной, и в то же время мрачной и строгой. Она  также неуместно смотрелась на этом месте, как и Грифов во всем окружающем его мире. Вообще за стойкой девушек было три и все, казалось бы, ровесницы с похожей внешностью – можно подумать сестры. Они переплетали какие-то нити – походя на бабушек вяжущих носки, чем тоже могли удивить.

Грифов взял номерок, прерывисто кивнул девушке и последовал в зал.

Двери туда были распахнуты, но проем загромождал громадный, неподъемный шар с огромной короной на вершине. Нарисованный худым, Грифов протиснулся между шаром и створкой – осмотрел препятствие с другой стороны. На самом деле проход заслоняла гигантская голова, схожая с богатырем из известной сказки - с ветвящейся бородой, стелющейся по полу и нахлобученной на затылок короной. Ее веки были почти закрыты - вроде как дремала. Лицо это показалось Грифову похожим на лицо президента страны.

- Приветствую вас! Вижу, вы уже оценили мою работу, коллега Грифов! – чуть визгливо поздоровался низкорослый мужчина, бледноватый и смазанный – точно намалеванный маслом на полотне.

- Приветствую кол… ега Глотов, - на слове “коллега” рот Грифова непроизвольно дрогнул, разрубив произносимое слово пополам.

- Вы вероятно догадались в чем тут концепт?! – бросил низкорослый художник махнув на голову.

Грифов коротко кивнул.

Но, несмотря на утвердительный ответ, Глотов забормотал, явно уже не в первый раз:

“Эта башка – символ авторитарной системы предрассудков, из века в век довлеющей над Россией. Необразованным массам она крайне потребна - но потребна только для того чтобы ей любоваться и ее восхвалять. Но пользы от этой головы никакой – она лишь преграждает путь, равно как сейчас препятствовала вам пройти на выставку. Кстати, вы же тоже что-то покажете сегодня?”

Грифов кивнул и указал рукой в угол зала – значительный сегмент помещения скрывала штора от стены к стене.

- Что же там…

- Увидите, - толи дружелюбно, толи с угрозой дернул уголком рта Грифов.

Глотов остался рядом с головой, дожидаясь следующих гостей, которых мог бы восхитить тонким смыслом своего творения.

Первая экспозиция представшая Грифову, представляла собой стол с детализированным макетом сражения… Здесь присутствовали танки, окопы, артиллерия, но концептуальный посыл очевидно содержался в фигурках солдатиков. Солдаты отважно шли в бой друг на друга. Судя по маленькой, но со всеми нюансами выполненной форме – часть бойцов принадлежала к советской армии, а часть к германской.

Ключевая деталь композиции очевидно была в телах солдатиков, в материале из которого их вылепили – что-то похожее на свалявшуюся, некогда мокрую шерсть.

- Это шерсть, - произнес женский голос сбоку.

Грифов повернулся. Перед ним стояла высокая женщина, с горбатым носом, длинными черными волосами и высокомерным, самоуверенным лицом. Если ее тоже нарисовали, то скорее всего гуашью.

- Эту шерсть отблевывали мои кошки – специально для этой цели их и завела. Из кошачьей блевоты я слепила этих солдат, дабы показать, что по природе все эти фанатичные мужчины, живущие в патриархальном невежестве – суть лишь гомункулы, нелепые субпродукты животного мира.

- Леди Лелиана,  - протянула женщина руку, представившись.

- Артем Грифов, - немного нервно, пожал руку художник.

- Знаю.

- Этаааа тааак позитивнааа! – пронеслось нечто между ними.

Грифов зажмурился – будто ему плеснули в глаза химическим акрилом.

- Тоже художник, зовет себя Мистером Позитивом, - презрительно прокомментировала Лелиана.

Молодой человек, в яркой разноцветной одежде, в зеленых очках с розовой оправой, с наушниками на шее и ослепительно зубной улыбкой – вот кто пробежал мимо.

Стоять спокойно он, по всей видимости, не мог в принципе и потому постоянно чуть подпрыгивал на месте, посмеивался и восклицал – “Тааак позитивнаааа!”. Вряд ли его рисовали, вероятнее он получился из случайно разлитой, невыносимо яркой, акриловой краски.

Не простояв и пяти секунд, Мистер Позитив сорвался и замельтешил по залу, оставляя в пространстве радужные порезы.

- Его творчество, - снисходительно указала Лелиана на несколько стендов с фотографиями, над которыми светилось неоном табло “Будь всегда на позитиве!”

Грифов подошел посмотреть.

На снимках присутствовали узники концлагерей – исхудавшие, с четко видными ребрами; тяжелобольные, умирающие калеки на больничных койках; маленькие негритянские дети – худые, как жертвы Дахау. Объединял в общий концепт эти снимки одинаковый монтаж – у всех людей на фото вместо лиц были желтые, улыбающиеся кружки. В интернете их именовали “смайлы”.

На несколько мгновений, Грифов зажмурился – от возмущения, горечи, страха или еще чего… Резко отвернулся и направился к шторе, отгораживающей угол зала.

Неприятный запах остановил художника у другой экспозиции – стол, на котором стоял глобус, на глобус были навалены аутентичные фекалии, а из них торчала роза.

Мужчина с аристократическими манерами, в цилиндре, объяснял смысловое наполнение натюрморта:

“…весь этот мир – пустая скорлупа - глобус, на который осмыслено навален кал. Выходит, что всё что имеет смысловое содержание в этом мире единой субстанции со зловонными экскрементами. Однако и из этого навоза произрастает роза, которую лишь немногим дано обнаружить…”

Слушатели закивали. Грифов присоединился к ним, но, не кивая, а лишь подрагивая чертами лица.

Человек в цилиндре представил свое следующее творение – большую, в натуральный рост, скульптуру известного окультиста Алистера Кроули. Тот тоже имел на голове цилиндр. Изваяние было целиком и полностью из шоколада.

- Это сир Алистер и он съедобен. Два тысячелетия назад Христос сошел на землю и дал хлеб апостолам, как возможность причащения его телом. Но это было давно, в совсем ином эоне – темном и жестоком. Люди же нашего времени, открытые более высокому гнозису нежели тот о котором проповедовал Иисус, более не нуждаются в причастие безвкусным хлебом. Они будут причащаться через шоколад -  который есть тело новой Истины – Истины сира Алистера, свободного от стеснительных предписаний и открытого высоким мирам.

- Вау… таак позитивнааа! – возник внезапно Мистер Позитив, порываясь оторвать у скульптуры шоколадную бородавку.

Скульптор хлопнул его по руке и строго сказал – “причастие в конце.”

- В конце… - тихо повторил Грифов, скривившись с неясной эмоцией.

Его интересовало не столько шоколадное изваяние и концептуальные пояснения художника, сколько он сам.

Человека в цилиндре тоже будто нарисовали – акварелью, причем прекрасно и совершенно, но его изображенное существо своевольно расползлось в принципиально противоположный изначальному портрет, и таковым осталось.

Мужчина в цилиндре проследовал к следующей работе – миниатюрному Храму Христа Спасителя, детально повторяющему оригинал. Отличие было только в отсутствие створок дверей у входа, а еще в том, что из темного провала наружу выходила железная цепь с ошейником на конце.

- В этой композиции я показал сущностную сторону Церкви – она всего лишь собачья будка, в которой глупцы находят покой. Ее этическая цепь держит наш дух прикованным к моральным постулатам и не дает воспарить к высшим эонам, познать истинную красоту…

Грифов отвернулся и почти уже дошел до занавески, когда с другого конца зала раздалось визгливое восклицание Глотова – «Господа! А сейчас уникальный перформанс!»

Глотов поманил кого-то рукой, кого-то еще не вошедшего в зал.

Мимо огромной головы с трудом протиснулся уличный бродяга – грязный, седой и напуганный. Оглянувшись на дремлющую голову, он отшатнулся и пробормотал что-то, сделав рукой обрывочное движение к своему лбу. Потом заметил, что стоит на бороде и сдавленно извинившись, качнулся в сторону.

- Не переживайте Макар Иванович! Проходите, смотрите, трогайте… делайте что угодно, - приторно порекомендовал Глотов.

Бродяга побрел по залу, опасливо чуть озираясь. Шаги он делал с осторожностью, словно сомневался в крепости земной тверди. Взглянув на стенд Мистера Позитива он ахнул и снова сделал движение ко лбу, пробормотав непонятные слова… Таким образом, он воспринимал каждое художественное творение на которое решался взглянуть.

Художники молча следили за ним.

Когда Макар Иванович увидел Храм Христа Спасителя с цепью, он покачнулся так, что едва не присел. “Святый Боже…” - услышал Грифов его бормочущий возглас. Бездомный развернулся и, глядя в пол, пошел к выходу, где его уже ждал Глотов.

- Что же вы нас покидаете так скоро… мы же ничего от вас не просим, просто вашей эстетической оценки.

- Не надо денег, я пойду… - пробормотал Макар Иванович у выхода, сунув Глотову несколько купюр – очевидно, полученных ранее за участие в перформансе.

Глотов намеренно раздвинул руки в стороны, не принимая назад банкнот – те упали на пол. Бездомный окончательно растерялся, начал бормотать себе в бороду извинения смешанные с невнятными молитвами и будто утратив зрение, ощупывая огромную голову, протиснулся наружу.

Глотов пожал плечами:

“Жаль… краткий и не диманичный вышел перформанс, я думал он поломает что-нибудь. Думаю коллеги, вы поняли, что в лице этого человека мы видели персонификацию тех самых необразованных масс, живущих в мире собственных страхов и недоразумений, и не способных уловить концептуальную суть искусства. ”

Кто-то кивнул, кто-то ухмыльнулся, кто-то помянул позитив, а кто-то изобразил сожаление…

“Остроумно,” – не повышая голоса, сказал Грифов, обратив на себя внимание всех присутствующих.

- Позвольте теперь продемонстрировать вам мой перформанс, господа, - он взял край занавеси и начал отодвигать ее в сторону. Преисполненные интересом, к углу зала подошли все художники и гости, даже Глотов покинул свой пост при голове.

- Мой перформанс называется – “Античная резня бензопилой”, - провозгласил Грифов сдвинув занавеску до конца.

Собравшимся предстали статуи античных богов. В самом углу на троне восседал Зевс – держа в одной руку молнию, а в другой бензопилу. При нем стоял Аполлон и Гермес – во всем похожие на древние изваяния, кроме бензопил, которые они сжимали в руках. Чуть поодаль от них, дальше от угла, были воинственный Арес, строгая Афина, высоченный Гефест и вальяжно развалившийся прям на полу Дионис – все как один с бензопилами.

Выполнены изваяния были великолепно, как будто живые.

Художники заговорили меж собой, одобрительно оценивая античный перформанс. Мистер Позитив, повторяя свое восклицание, подскочил к Гефесту, порываясь его потрогать.

- Вот они античные боги – покровители искусств! – не громко, но как то всепроникающе возвестил Грифов и засмеялся не здешним, невероятным для него смехом без эмоций.

Все содрогнулись. Глотов что-то заподозрив рванулся к выходу… В тот же миг статуя Гермеса сорвалась с места, и в пару мгновений обогнав коротконогого художника вбежала на огромную голову при входе. Бензопила в его руках взвизгнула, и Глотов, взвизгнув подобно ей, отбежал подальше.

Массивная фигура Гефеста размеренно, но быстро, пришла в движение. Локоть античного бога ударил Мистера Позитива в район виска – не намеренно, божественный кузнец явно его просто не заметил – и тот сел на пол, держась за голову и рассеяно бормоча о позитиве.

Следом проснулся Аполлон, и вместе с Гефестом, они пошли по периметру зала в противоположных направлениях. Аполлон стремительными режущими движениями кромсал творения художников на своем пути, а бензопила Гефеста даже не работала - он просто наносил ей сокрушительные удары, разнося всё на части.

Ломались и осыпались столы, падали стенды, осколками взорвалось шоколадная фигура окультиста…

Одновременно пробудились Афина и Дионис. Сын Зевса направился развязной походкой к перепуганным и ничего не понимающим людям – хаотичными взмахами бензопилы сгруппировал их недалеко от центра помещения. Афина же стала сгребать мусор и лом, остающийся от хрупкого искусства современности к центру зала. Закончившие свой труд Гефест и Аполлон к ней присоединились.

Вскоре в центре образовалась огромная гора перемолотого и разбитого творчества здешних художников, а сами они стояли напротив, напуганные и несколько зачарованные происходящим.

Арес сорвался с места – его бензопила вспыхнула огнем и он с разгону вогнал свое орудие в гору дробленого мусора. От места поражения пламя стало расходиться, пожирая бессмысленный хлам.

Грифов оглядел костер и былых коллег. Все линии его лица неожиданно сошлись под верными углами, и из разрозненных черт сложилось печальное, спокойное и понимающее лицо.

- Вы нарисованы так же плохо как я, - сказал Грифов.

Зевс поднял руку с бензопилой.

***

Стоящие за гардеробной стойкой мойры разом распустили вязь…

***

Макар Иванович брел по улице, по-прежнему бормоча себе в бороду невнятные слова и словосочетания. Мимо него пронеслась пожарная машина. Он обернулся и увидел поднимающийся к небу дым…

- Святый Боже, помилуй грешных…

07.10.14.