Десять популярных сюжетов из российской истории ок

Кто спас княжну Тараканову?

       Российская история изобилует разными страшными по своей жестокости и изуверству событиями естественно совершенных при этом во благо народа, православия и царя. Но наиболее трагичными на этом фоне все же смотрятся женские судьбы.  Об одной такой судьбе, тоже ставшую правда уже усилиями самих российских официальных историков «историческим мифом» и на этом основании как бы вычеркнутой из истории царской династии Романовых я и попытаюсь рассказать в этой части.
     А речь у нас пойдет о так называемой «княжне Таракановой».
      Почему она стала «так называемой» и кем была в действительности, мы с вами уважаемый читатель и попытаемся с учетом формата этой статьи, разобраться в ходе нашего нового совместного исторического расследования. «Совместного» потому, что возможно кто-то из вас уважаемые читатели обладает такой информацией которая не была известна автору и сообщив о ней, он тем самым поможет автору исправить свою ошибку и возможно прийти к другими окончательным выводам.    
      Поэтому прочитав текст этой работы смело комментируйте, выдвигайте свои версии и предположения не забывая их при этом обязательно аргументировать.
    Итак, «княжна Тараканова».  В ходе нашего исторического расследования мы с вами уважаемый читатель попытаемся найти ответы вот на такие вопросы:
       Что мы знаем о ней?
       Где родилась, воспитывалась, жила?
       Почему попала в заключение в главную политическую тюрьму Российской империи «Алексеевский равелин» Петропавловской крепости?
       Где и когда и при каких обстоятельствах умерла и где похоронено ее тело?
       И почему за все время существования в России династии Романовых эта таинственная история не была до конца исследована независимыми историкам.
 
          Итак, зададимся вначале вопросом; «то спас княжну Тараканову если она не погибла при наводнении? Ибо он является отправной точкой нашего расследования.
        А с темой «княжны Таракановой» я впервые столкнулся лично, когда последний раз, когда я был в художественном музее «Третьяковская галерее» в Москве. (А было это лет 20 тому назад, как бы в первые голы после «крушения СССР») и тогда мне запомнилась одна из картин кисти художника Константина Флавицкого «Княжна Тараканова». Она понравилась как техникой исполнения, так и одной своей особенностью.
       На нее, мне кстати указала одна из смотрительниц. Оказывается, если повнимательней присмотреться, то у княжны Таракановой имеется четыре руки!
     Первые две сложены на груди, а вторые опущены вдоль тела. По словам смотрительницы   художник Флавицкий первоначально нарисовал руки скрещёнными на груди, но потом изменил композицию. И хотя, как он в дальнейшем и не старался скрыть первоначальный вариант, то тот все же проявился.  А случилось это, когда картину перемещали в другой музей, и она попала под дождь, и тут первая пара рук, явственно и проступила наружу.
      Конечно искусствоведы и мастера реставрации взялись исправить этот первоначальный дефект, но увы в этом не преуспели. И вторые руки вновь и вновь бывают проявляются.
     Сама ж картина в свое время (начиная с 1864 г.) наделала много «шума» и была необычайно популярна среди музейщиков и ценителей российского искусства. А художнику К. Флавицкий за эту работу было присуждено и звание профессора исторической живописи. Но и слава и популярность Флавицкому это не принесло. Он при жизни так и не сумел продать картину и скончался сам при весьма загадочных обстоятельствах….
    Среди российских искусствоведов бытует на сегодня вот такая трактовка сюжета картины:
   «Героиня Флавицкого пришла не из далеких исторических времен. Она - жертва современной художнику правящей династии и гибнет за то, что высказала свои притязания на российский престол.
     Стремясь усилить впечатление, художник идеализирует свою героиню, наделяя ее прекрасным лицом, стройной фигурой. Он облачает ее в великолепное платье, которое не совсем правдоподобно выглядит на узнице, заключенной в тюремную камеру.
     В то же время этим приемом Флавицкий обостряет контраст между роскошной одеждой и убогой обстановкой, окружающей пленницу: сырыми, покрытыми плесенью стенами, кроватью с тощим соломенным тюфяком, овчинным тулупом, заменяющим одеяло, и пытающимися спастись от потоков воды отвратительными крысами.
     Обстановка каземата Петропавловской крепости, переданная Флавицким с такой ужасающей правдой, ассоциировалась у современников художника с арестами 1861-62 гг. и гибелью многих молодых людей, осмелившихся выступить против существующего порядка.
      Именно это острое переживание происходящего и подсказало Флавицкому сюжет картины.
      В этом контексте понятным становится и преувеличенно восторженный прием работы Флавицкого в демократическом стане, и откровенно неприязненное отношение к ней официальных кругов.
       Картина «Княжна Тараканова», впервые показанная на академической выставке 1864 года, сразу вызвала восторг публики и критики. Наряду с другими картинами она была отобрана для Всемирной выставки в Париже в 1867 году.
      Любопытно, что название картины было изменено, по-видимому по соображением цензурного комитета. Первоначально она значилась как «Княжна Тараканова в темнице во время наводнения».
      А в последнем каталоге парижской выставки – «Легендарная смерть княжны Таракановой».  Причем по распоряжению императора Александра II была сделана еще и приписка: «сюжет картины заимствован из романа, не имеющего никакой исторической истины».
     Сохранившиеся прижизненные описания внешности княжны-самозванки также очень противоречивы. Один из современников, видевший принцессу в Риме, восторженно сообщал: «…имела прекрасный вид и стан, прекрасную грудь, белое тело, румянец на лице…».

   Вот скульптура нашей героини.
    А после ее ареста граф Орлов писал Екатерине II, по-видимому учитывая ревнивый нрав императрицы: «…росту небольшого. Тела очень сухого, лицом не бела, не черна, глаза имеет большие и открытые, цветом темно-карие и косы, и брови темно-русы, на лице есть и веснушки».
       Таинственная красавица неизвестного происхождения, обреченная на мучительную смерть, стала героиней душещипательных романов, рассказов, пьес (прежде всего, вспоминаются романы современников Флавицкого – Г.П.Данилевского и П.И.Мельникова-Печерского. Да и после уже в советское и постсоветское время о ней писали несколько российских литераторов.

       Известный лреволюциооный российский публицист Стасов восторженно относя и к этому полотну Флавицкого, назвав его «едва ли не лучшей до сих пор исторической картиной».
      «…У Таракановой совершенно идеальная голова, костюм, – писал критик. В то же время он отметил, что «его растерзанность на груди пахнет мелодрамой, академической замашкой где-нибудь да выгадать голое тельце «для искусства».
       П.М. Третьяков, не пропускавший ни одной академической выставки, сразу выделил это произведение Флавицкого.
     Я видел лучшие вещи бывшей академической выставки. Самая капитальная вещь – «Княжна Тараканова в темнице» Флавицкого, произведение, делающее честь русской школе и тем более, что произведено в России, а не заграницей…», – писал Третьяков в 1865 году.
    С этого времени Третьяков вступил в переговоры с художником о приобретении картины в свое собрание. Флавицкий хотел получить за картину 5 тысяч рублей серебром, Третьяков назначил три тысячи рублей.
         Флавицкий собирался экспонировать свою картину в Англии, где и намеривался ее продать, однако поездка не состоялась. В 1865–66 годах художник посетил Москву, Вильно, Варшаву, Нижний Новгород, где также планировал экспонировать на ярмарке свою картину, но не вышло.
       Флавицкий скончался в Петербурге в 1866 году в материальной нужде. Стасов, сожалея о преждевременной кончине молодого мастера, писал: «умер, едва вступив на дорогу, где надо было ожидать от него чудес красоты, страсти и выражения…».
         После смерти Флавицкого наследники художника, его братья Николай и Иван, запросили за картину баснословную по тем временам сумму 60 000 франков или 18 000 рублей серебром и поставили условие, что картина поступит к покупателю после ее участия во Всемирной выставке в Париже. По возвращении картины со Всемирной выставки, на которой она не была продана, Третьяков приобрел ее в 1867 году за четыре тысячи триста рублей серебром.
     «Княжна Тараканова» стала первым историческим произведением в московском собрании Третьякова.
   Закончив с историей создания картины мы и можем приступить к нашему расследованию, чтобы проверить всю эту информацию о княжне Таракановой информацию что была уже известна императору Александру Второму и попутно выяснить о каком таком историческом романе он говорил м что про всю эту «историю» писали различные историки.

    И у нас сразу появляется противоречие. Так вот по одной версии княжна Тараканова погибла в ходе одного из наводнений в С-Петербурге 21 ноября 1777 года ее «умышленно» забыла в каземате тюремная стража. И именно этот момент изображен на картине.

    Но со временем дотошные историки установили, что «княжна Такананова» умерла на два года раньше этого события) находясь в своей камере в подвале комендантского дома Петропавловской крепости.  но мы не будем спешить с выводами Тем более что если верить другим историческим данным, то княжна Таракова умерла вдалеке от С-Петербурга и своей смертью.
    И вот тут если проанализировать, весь то массив сведений, что уже накоплен исторической наукой о личности и делах княжны Таракановой то у нас появляется вполне реальное историческое лицо сыгравшие свою роль в российской истории.

     Но хочу тут отметить, что мы при анализе будет идти не путями «протоптанными» другими историками, а наверно впервые применим для этого методы, разработанные криминалистикой и применяемые в ходе уголовного-судебного производства т.е. методы которые применяются при расследовании преступлений.
    Итак Княжна; Тараканова (именовала себя княгиней Елизаветой Владимирской,  между 1745 и 1753 —4 [15] декабря 1775, Санкт-Петербург, Российская империя) —    
    И если сказать очень кратко, то она официально в российской истории считается неизвестной, выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского.
     В 1774 году Тараканова заявила о своих притязаниях на российский престол и на некоторое время нашла поддержку у сторонников Барской конфедерации.
     Похищена по приказу Екатерины II в Ливорно Алексеем Орловым и привезена в Петербург.
     На следствии не признала вины и не раскрыла своего происхождения.
     Умерла в заключении в Петропавловской крепости.
     И кстати именем «княжны Таракановой»  она сама  никогда не пользовалась, его присвоил уже после ее смерти  французский дипломат Жан Анри Кастера(фр. Jean-Henri Cast;ra) в своей книге «Жизнь Екатерины II, императрицы российской» (фр. Vie de Catherine II, imp;ratrice de Russie; Париж, 1797), а вслед за ним это имя подхватили в своих трудах — Гельбиг и другие писатели.
      Под этим же «вымышленным именем» Елизавета Владимирская фигурирует в художественной литературе. Но у нас историческое расследование и поэтому мы не будем исследовать художественную литературу, а в дальнейшем я буду именовать нашу главную героиню только как она сама себя называла - «российской княгиней Елизаветой Владимирской».
      Так нужно по правилам судебного производства где согласно одному из принципов правосудия считается что всякое сомнение в каком-либо деле судья должен относить в пользу подозреваемого (обвиняемого).
     Что касается вопроса о происхождение «княжны Таракановой» до настоящего момента достоверно не известно. 
     При власти Романовых в России несколько раз «сливалась» дезинформация из секретных архивов, что наряду с литературными версиями трактовки событий связанных с нашей главной героини еще больше запутывали эту историю.
     И что бы не быть голословны я сошлюсь тут на так называемые «работы».
     Начало же публикациям каких либо сведений о княжне было положено в 1863 году, когда в Лейпциге вышла брошюра А. Голицына «О мнимой княжне Таракановой», где цитировались письма, написанные самозванкой во время пребывания в Риме, и приводился текст поддельного завещания Елизаветы Петровны.
          В 1867 году В. Панин с разрешения, а вполне возможно, что и по прямому указанию императора Александра II, опубликовал в «Сборнике Русского исторического общества» сообщение о деле «княжны» с приложением подлинных документов (на языке оригинала, без перевода). В этом же году Панин издал свою работу на немецком языке, прибавив к ней новые документы.
        Заметьте уважаемый читатель что секретные архивы «отрылись» только после появления картины Флавицкого вызвавшей к судьбе княжны Таракановой в России и за ее рубежом большой интерес!
        Работу Панина дополнил директор Государственного архива К. Злобин («Бумаги из дела о самозванке, известной под именем княжны Таракановой. Из Государственного архива»).
        В научный оборот Злобиным, в числе прочих, были введены: перевод на русский язык показаний арестованной (оригинал не сохранился); её письма к Голицыну и Екатерине II; донесения Голицына императрице; отчёт о смерти и погребении «княжны»; часть описи вещей, изъятых у неё.
         В 1867 году увидела свет книга чиновника II Отделения Г. фон Бреверна «Предполагаемая дочь императрицы Елизаветы Петровны…»
         По определению Лунинского — это «заурядная реляция, хорошо составленная, но сухо изложенная» и, скорее, не исторический труд, а «работа следователя».
         В 1905 году С. Панчулидзев опубликовал обзор ранее обнародованных документов и доклад Д. Блудова Николаю I по результатам изучения секретных материалов «делопроизводства об известной самозванке».
          Работы Панина и Блудова не могут считаться историческими исследованиями.
          Это публикации, призванные разъяснить официальную точку зрения на дело самозванки: отрицание родственной связи «княжны» с императорской семьёй и освещение действий Екатерины II, ставшей «строгим, но справедливым судьёй». Поэтому в них не были рассмотрены такие важные вопросы, как ранние годы жизни «княжны» и характер её отношений с деятелями Барской конфедерации.

       Тут так же надо назвать и книгу профессора Львовского университета Э. Лунинского «Княжна Тараканова» (1908) которая  стала первой монографией о самозванке. В предисловии к ней автор, признававший, что не надеялся на то, что ему будет открыт доступ к документам по делу «княжны», выражал благодарность сотрудникам Государственного архива, оказавшим ему всестороннюю помощь.
        Лунинский в своей работе обильно цитировал и включил в её первое издание часть документов Тайной канцелярии в виде приложения.  Но «сотрудничество» с официальными историками не позволило Лунинскому правильно разобраться в этом деле. Как считал Лунинский, авантюра «княжны» не имела ничего общего с политической борьбой, и, если бы не стечение обстоятельств (восстание Пугачёва в России, дерзкое похищение лжецаревны), её бы вскоре забыли. Настоящий талант самозванки раскрылся в её знании людей и умении увлекать их за собой.
    Но за её выступлением не стояло никакой идеи, она «не выросла выше лжи и посредственности».

     Тут я  так же хочу привести и отдельное мнение историка В.Дьякова который  своём библиографическом обзоре работ, посвящённых княжне Таракановой,   указывал, что вероятность появлений каких-либо сведений о ранних годах «княжны» мала, но вполне возможно установить, чем она занималась до своего появления в Париже, изучая находящиеся в РГАДА документы о деле и ознакомившись с западноевропейской прессой 1770—1771 годов.
        Но это мнение историка.
       А мое мнение как криминалиста состоит в том, что доводы «княжны Таракановой» о том, что она является дочерью императрицы Елизаветы легко проверить проведя ДНК экспертизу.
        Известно, что тело «княжны Таракановой» было погребено хоть и не в царской усыпальнице Петропавловского собора, но на территории крепости и место могилы известно. Могли Елизаветы и ее гражданского мужа Алексей Разумовского тоже хорошо сохранились Санкт-Петербурге.
      Поэтому можно еще 1000 лет «ломать копья» в псевдонаучных спорах, а можно один раз провести экспертизу и решить все сомнения со 100% точностью.
      Произойдет ли это когда ни будь покажет нам время…
      И тем не менее на сегодня считается что наша героиня родилась между 1745 и 1753 годам, но данные о том, где она родилась, и кто были её родители, отсутствуют.
      Судя по сохранившимся описаниям, «княжна» была худощавой, стройной и темноволосой, видом своим напоминая итальянку.
       Отличаясь редкой красотой (которую не портило даже небольшое косоглазие) и умом, а также тягой к неумеренной роскоши, авантюристка всегда имела немало поклонников, средствами которых пользовалась, доводя их до разорения, а то и тюрьмы.
      Алексей Орлов, позднее захвативший и доставивший самозванку в Петербург, характеризовал её следующим образом:
  Оная ж женщина росту небольшого, тела очень сухова, лицом ни бела, ни черна, а глаза имеет большие и открытые, цветом тёмнокарие и косы, брови тёмнорусые, а на лице есть и веснушки; говорит хорошо по французски, по немецки, немного по итальянски, разумеет по английски: думать надобно, что и польский язык знает, только ни как не отзывается: уверяет о себе, что она арабским и персидским языком очень хорошо говорит.

         Рассказы же самой Елизаветы Владимирской о своём происхождении постоянно ею менялось.   
          Но все предположения историков и лиц из числа ее современников о её происхождении из низов противоречат фактам явно незаурядное образование и воспитание: манеры, такт, знание языков.
           Также, по свидетельствам современников, она живо интересовалась искусством, прекрасно разбиралась в архитектуре и живописи, рисовала и играла на арфе.
         Так же надо отметить, что никто о существовании «великой княжны Елизаветы Владимирской» до 1770 г. в Европе не знал. Да и сама Елизавета Владимирская, когда впервые появилась в немецком г. Киле около 1770 года, откуда перебралась в Берлин и жила там некоторое время называлась совсем другими именами -как то  фройляйн Франк или фройляйн Шелль.
        Находясь в немецком городе Генте она познакомилась с сыном голландского купца по фамилии ван Турс (van Toers) который первый начал оказывать ей  материальную поддержку..
      В 1771 году она перебралась оттуда в Лондон и здесь уже называла себя госпожой де Тремуйль.
     Весной 1772 года, когда и в Лондоне у великой княжны Елизаветы начались проблемы со старыми и новыми кредиторами, ее спонсор ван Турс (сменив имя на «барон Эмбс») бежал в Париж.
      Три месяца спустя к нему присоединилась «княжна» в сопровождении уже нового поклонника и спонсора — барона Шенка.
     Поселившись в 1772 году в Париже, она впервые и назвалась принцессой де Волдомир (фр. princesse de Voldomir), в литературе это имя превратилось в «княжну Владимирскую».
    Она утверждала, что воспитывалась у дяди в Персии, а по достижении совершеннолетия приехала в Европу с целью отыскания наследства, находившегося в России.
      Далее судьба нашей княжны-принцессы Елизаветы Владимирской за три последующих годы проделала невероятные перипетии. И если их разбирать подробно и хронологически, то это растянется на 8 отдельных и часто не связанных прямо между собой отрезков времени.
    Поэтому я пропущу первые семь из них и сразу перейду   к истории похищения великой княгини Елизаветы Владимирской и ее заключения в казематах Петропавловской крепости и начало судебного следствия по ее делу.
       А вот Россию «великая княжна Елизавета» попала увы не по своей воле, а благодаря похищению, организованному и проведённому графом Алексеем Орловым в 1774 г.  по распоряжении императрицы Екатерины Второй.
        НО первой на контакт с А. Орловым  вышла сама  «великая  княжна Елизавета  еще в 1772 г. когда       Орлов находился за границей, командуя русской эскадрой в Средиземном море.   
         Русская эскадра находилась в Ливорно в 1771 году. Здесь была основная стоянка русского (Черноморского флота) в Средиземном море.
       В 1772 году, после того как Григорий потерял место фаворита, влияние Орловых при дворе, а когда фаворитом стал энергичный Потёмкин, то практически сошло на нет.

        Очевидно и это стало известно «великой княгине Елизавете» что она со своими советниками решила воспользовавшись присутствием А. Орлова в Италии склонить его к участию в новом заговоре в России по уже свержении Императрицы Екатерины Второй. Очевидно именно вследствие реализации этого плана А. Орлов и получил от нее 18 августа 1774 года пакет с её «манифестиком» (фр. petit manifeste) или воззванием, адресованным русским морякам.
        «Большой манифест», по её плану, должен был составить сам Орлов, продемонстрировав таким образом, что выступает на её стороне.
       К манифесту было приложено письмо. В нём «княжна» назвалась дочерью Елизаветы Петровны, упоминала вымышленное завещание императрицы, рассказывала о своей жизни при матери до девятилетнего возраста, затем у «шаха персидского», о намерении при помощи Пугачёва (под именем которого якобы выступал «князь Разумовский») занять престол, о том, что её поддерживают турецкий султан и европейские государи. Алексею Орлову за содействие обещались «опора, защита» и вечная признательность.
            Из осторожности самозванка писала, будто находится в Турции с надёжной охраной.
            Ещё один «манифестик» был направлен Никите Ивановичу Панину, канцлеру Российской империи, который (как полагается, по прямому приказу Екатерины, не желавшей привлекать внимание к этой истории) назвал претендентку «побродяжкой» и оставил её письмо без всякого внимания.
           Но А. Орлов поступил иначе. Он дал знать о полученном письме Екатерине (27 сентября 1774 года), подозревая, что за спиной самозваной «княжны», как (по его мнению) и за спиной Пугачёва, стоит французский двор, писал:
  Желательно, всемилостивейшая государыня, чтоб искоренён был Пугачев, а лучше бы того, если бы пойман был живой, чтоб изыскать чрез него сущую правду. Я всё ещё в подозрении, не замешались ли тут Французы, о чём я в бытность мою докладывал, а теперь меня ещё более подтверждает полученное мною письмо от неизвестного лица. Есть ли этакая, или нет, я не знаю, а буде есть и хочет не принадлежащаго себе, то б я навязал камень ей на шею да в воду (…) от меня же послан нарочно верный офицер, и ему приказано с оною женщиной переговорить, и буде найдет что-нибудь сомнительное, в таком случае обещал бы на словах мою услугу, а из-за того звал бы для точного переговора сюда, в Ливорно. И моё мнение, буде найдётся такая сумасшедшая, тогда заманя её на корабли, отослать прямо в Кронштадт, и на оное буду ожидать повеления: каким образом повелите мне в оном случае поступить, то всё наиусерднейше исполнять буду.

          Таким образом, план заманить самозваную принцессу на флагманский корабль и отправить её в Россию, по-видимому, принадлежал самому Орлову.
          Тем не менее выдержать одновременное появление сразу двух самозванцев –Емельяна Пугачева и княжны Елизаветы для императрицы Екатерины Второй было уже сложно она дала распоряжение найти и арестовать самозванку доставив ее в Санкт-Петербург.
           И тогда же в Италию на поиски самозванки был отправлен ловкий и дипломатичный де Рибас, будущий основатель Одессы.
            В начале декабря курьер Миллер привёз ответ из Петербурга.
  Если то возможно, — писала Екатерина, — приманите её в таком месте, где б вам ловко бы было посадить на наш корабль и отправить за караулом сюда.
       Несмотря на уверения самозванки, будто её защищает турецкий флот, из донесений рагузских властей в России было хорошо известно её местонахождение, и потому, не опасаясь противодействия относительно слабой рагузской республики, Екатерина «дозволяла» Орлову в случае отказа городских властей выдать «тварь» «употребить угрозы, а буде и наказание нужно, что бомб несколько в город метать можно». Орлов был готов выполнить поручение, однако «принцесса» к тому времени уже успела покинуть Рагузу.

                Зима 1775 года. Рим
         Из Рагузы она отправилась в Неаполь, оттуда же — в Рим, где назвалась графиней Пиннеберг, где она вступила в контакт в высшим руководством Риской католической церкви аббатом Роккатани и другими.      
         Именно через Роккатани она передала в канцелярию римского папы письмо, в котором утверждала, что имеет право на российский престол.
          8 января «княжна», поддерживая интерес к себе, показала Роккатани копии своих «турецких писем» и письма к Орлову, 11 — письма Лимбурга и фон Горнштейна к ней, а 14 — «завещание» императрицы Елизаветы.
       Рассказала, что Лимбург для заключения брака потребовал от неё перехода в католическую веру, но она не могла пойти на это, так как закрыла бы себе дорогу на российский престол.
      «Княжна» сообщила Роккатани, что, получив власть, предпримет все возможные шаги, «чтобы народ признал власть римской церкви».
        Она добивалась от курии рекомендации епископу-курфюрсту Трирскому для получения кредита в 7 тысяч червонцев.
         
          Одновременно великая княжна Елизавета вела переговоры о получении кредита из англичанами через английского посланника в Неаполе Гамильтона. При чем якобы, открыв перед ним своё подлинное «инкогнито». Но никто из историков так и удосужится до сих пор изучить доклады, присланные посланником Гамильтоном в министерство иностранных дел Великобритании.

     Известно лишь что тот переслал письмо «княжны» консулу в Ливорно сэру Джону Дику.
    И вот тут на пути реализации планов княжны Елизаветы появился первый предатель, тот самый сер Джон Дик, который за деньги российской казны полученные в качестве подкупа от графа А. Орлова и   передал ему все получение от консула Гамильтона бумаги.
    Так и А. Орлов и императрица Екатерина Вторая достоверно узнали о реальности угрозы их власти со стороны новой претендентки на трон в Российской империи.
        Орлов немедленно отправил в Рим генерал-адъютанта своей эскадры Ивана Христинека с поручением втереться в доверие к «княжне Владимирской» и любым способом заманить её в Пизу. Прибыв в город, Христинек стал постоянно появляться рядом с домом, где жила «княжна», и говорить с прислугой, сочувственно отзываясь о её предприятии.
        Приглашённый в конце концов к авантюристке, которая из-за нездоровья вынуждена была принять его в постели, Христинек объявил, что представляет графа Орлова, и пригласил её прибыть к нему для переговоров в Пизу.
       В то же время, по приказу Орлова и Гамильтона, её посетил английский представитель в Риме Дженкинс, предложивший открыть «княжне» неограниченный кредит.
       Однако, видимо, заподозрив неладное, та отказала обоим; но сопротивление длилось недолго — за долги «княжне Елизавете» грозила тюрьма.
       Приняв, наконец, помощь Дженкинса, она выплатила кредиторам 16 тысяч золотых, 7,5 тысяч были посланы ею Радзивиллу. Поддавшись уговорам Христинека, «Елизавета» собралась в Пизу.
        Кардиналу Альбани она передала, что собирается постричься в монахини, Томмазо д’Античи — что уезжает в Германию и прекращает заниматься политикой. Альбани, в ответ на просьбу «княжны» вернуть копии предоставленных ему документов, ложно уверил её, будто их уничтожил               
                Пиза
       11 февраля, заняв у Дженкинса ещё 2 тысячи золотых на дорогу, под именем «графини Зелинской» «княжна» выехала в Пизу, принадлежавшую в то время австрийской короне.
       Христинек отбыл туда же чуть ранее. «Княжну» сопровождали Доманский, Чарномский, горничная фон Мельшеде и слуги — всего шестьдесят человек.
        Возможно, Орлов в докладе императрице от 14 (25) февраля преувеличил размер свиты «графини Зелинской», вероятно, причина в том, что он сам оплачивал все расходы. Орлов нашёл для самозванки дворец, в котором она со своей свитой остановилась 15 февраля[91].
          Орлов поспешил представиться самозванке.
        По воспоминаниям современников, он вёл себя с ней как с владетельной особой, появляясь в парадной форме с орденами и строго соблюдая все правила этикета
        Алексей Орлов о всех встречах и беседах с княгиней Елизаветой, доносил сразу императрице, упоминает о бумагах «принцессы», в которые успел заглянуть:
     «Я несколько сомнения имею на одного из наших вояжиров, а легко может быть, что я и ошибаюсь, только видел многие французские письма без подписи, и рука мне знакомая быть кажется».
      Орлов подозревал в сочувствии самозванке Ивана Шувалова, но дальше подозрений дело не пошло — так как сличая почерк в этих письмах, привезённых в Россию вместе с остальными бумагами «княжны», генерал-фельдмаршал Голицын пришёл к выводу, что писал их граф Лимбург.

          Вместе с Орловым «княжна» стала выезжать в открытом экипаже, осматривать достопримечательности города и появляться в опере.
      Вскоре пошёл слух, будто Орлов и «графиня Зелинская» состоят в любовной связи. Известно также, что Орлов предлагал ей замужество и, как писал он Екатерине, сдержал бы слово «лишь только достичь бы того, чтобы волю вашего величества исполнить», самозванка же заключать брак не собиралась до того момента, как займёт «надлежащий ей российский трон».
       Скорее всего, «княжна» не думала принимать участия в борьбе за престол, а, добившись от Орлова денег, надеялась дождаться, чем завершится дело. Она дала понять графу, что ей надо уехать (в Турцию, куда якобы уже послала верного человека). При таком положении дел Орлов должен был действовать немедленно, чтобы не упустить самозванку.
         Однако похитить её в Пизе не было никакой возможности, так как преданная ей прислуга и городская полиция немедленно воспротивились бы подобному — тем более по городу уже стали ходить слухи, что под именем «графини Зелинской» скрывается наследница российского престола.
         В донесении Екатерине Орлов подчёркивал, какой опасности он подвергался:
          «Находясь вне отечества, в здешних местах, опасаться должен, чтобы не быть от сообщников сей злодейки застрелену или окормлену, — писал он уже после ареста самозванки, — я всего более опасаюсь иезуитов, а с нею некоторые были и остались по разным местам».
                Похищение и тюрьма
            Действовавший заодно с Орловым английский консул Дик написал тому письмо, будто бы в Ливорно происходят столкновения между англичанами и русскими, и для водворения мира необходимо присутствие Орлова.
         Последний немедленно собрался в Ливорно и предложил «княжне» сопровождать его, чтобы самой увидеть российский флот. Орлову и Христинеку удалось уговорить её на кратковременную поездку не брать с собой свиту.
         22 февраля в сопровождении горничной (фон Мельшеде), двух камердинеров-итальянцев (Маркезини и Анчиолли), трёх камердинеров-поляков (Рихтера, Лабенского, Кальтфингера), а также Доманского и Чарномского «княжна» направилась в Ливорно[98].

          В Ливорно Орлов и самозванка остановились в доме английского консула.
         На следующий день (25 февраля) Дик, и его жена дали в их честь обед, где присутствовали контр-адмирал Самуил Грейг с супругой. Во время обеда зашёл разговор о русском флоте, и «княжна», как полагают, направляемая собеседниками, сама пожелала осмотреть корабли. Её желание немедленно было «уважено», и она со свитой, в сопровождении Орлова и Христинека, в шлюпке направилась на адмиральский корабль.
         С флагманского корабля «Святой великомученик Исидор» для неё было спущено кресло. Самозванку приветствовали криками «ура!» и царским салютом, на кораблях были подняты флаги.
       Офицеры и матросы для этого случая надели парадную форму, в каюте адмирала Грейга был накрыт стол и подан роскошный десерт, за здоровье «принцессы Елизаветы» подняли кубки. Ожидания толпы, собравшейся на пристани в ожидании зрелища, не были обмануты, русская эскадра устроила, как и было обещано, демонстрацию военных манёвров.
       «Княжна» поднялась на палубу, чтобы наблюдать за происходящим, и, увлечённая зрелищем, не заметила, что всё окружавшее её общество во главе с Орловым и Грейгом вдруг куда-то исчезло, кроме бывших рядом с ней слуг и двоих поляков.
         Подошедший к ним гвардейский капитан Литвинов официально объявил об их аресте, включая Христинека, чтобы не вызвать подозрений в причастности Орлова к её задержанию. «Княжну» вместе с горничной отвели в каюту. Людей, сопровождавших её, разделили и перевезли на другие корабли эскадры.

         Уже под арестом она написала письмо Орлову (ей сказали, что он тоже задержан), в котором уверяла в своей неизменной любви и просила помочь ей освободиться. Продолжая играть комедию, граф, находившийся в Ливорно, прислал ответ на немецком языке, где сообщал, будто сам находится «под караулом», но приложит все усилия, чтобы бежать и освободить её.
      Письмо было написано для того, чтобы удержать пленницу от самоубийства. В это же время посланники графа в спешном порядке отбыли в Пизу, чтобы захватить имущество и бумаги самозванки, а также распустить её свиту. Опасаясь, что недоброжелатели при дворе могут использовать против него его знакомство с самозванкой, Орлов в своём послании Екатерине утверждал, что всегда оставался верен императрице.
        Арест «принцессы» вызвал возмущение в Ливорно, Пизе и Флоренции.
        По некоторым сведениям, тосканский герцог Леопольд выразил своё возмущение подобным нарушением международного права, однако не получил из России никакого ответа, а его брат Иосиф будто бы отдал в порты приказание задержать корабль с самозванкой на борту.
       В течение двух дней, пока русская эскадра ещё стояла на рейде, её постоянно окружали лодки, полные местных жителей, и только цепь солдат на палубе, угрожавших открыть огонь, удерживала их на почтительном расстоянии.
        26 февраля эскадра снялась с якоря.
        Для пленницы был выделен персональный врач, с ней оставлена горничная. Сам Орлов выехал из Пизы позже сухим путём, Христинек с донесением о захвате пленницы был отправлен в Петербург, все подробности ему было вменено в обязанность передать на словах.
      Весной 1775 года Орлов на обеде у русского посла в Венеции встретился с князем Радзивиллом, который просил прощения у Екатерины II. Орлов обещал помочь «Пане Коханку» помириться с императрицей.
         По воспоминаниям адмирала Грейга, выполнить порученное ему оказалось крайне тяжело. Вплоть до прибытия в английский порт Плимут «княжна» вела себя достаточно спокойно, как видно, всё ещё надеясь на помощь Орлова.
         Однако во время стоянки с ней, так и не дождавшейся ни самого Орлова, ни его письма, случился нервный припадок, завершившийся обмороком. Когда её вынесли на палубу, чтобы привести в чувство, она через некоторое время вскочила и попыталась выпрыгнуть за борт, прямо в проплывавшую мимо рыбацкую лодку.
         В последний момент пленницу удалось задержать. Поспешно снявшись с якоря в Плимуте, где, по воспоминаниям Грейга, местное население стало проявлять повышенный интерес к русской эскадре, корабли отправились в Балтийское море, 18 апреля бросили якорь в Зунде, где были задержаны плавучими льдами, а 11 мая прибыли в Кронштадт.
Заключение, следствие и смерть

       По прибытии, выполняя приказ Орлова, Грейг немедленно послал курьера к императрице.
      16 мая Екатерина подписала приказ о выдаче самозванки в распоряжение петербургского генерал-губернатора фельдмаршала князя Голицына.
       Вечером 24 мая Голицын отрядил за этим капитана Преображенского полка Александра Матвеевича Толстого, предварительно взяв с него клятву вечно хранить тайну.
       Толстой вместе с надёжной командой причалил к линейному кораблю «Святой великомученик Исидор» и, дождавшись наступления ночи, 25 мая перевёз «княжну», Доманского и Чарномского, пятерых слуг и горничную в Петропавловскую крепость.
        По приказу императрицы пленницу и её спутников доставляли по отдельности. Комендант Чернышёв разместил их по казематам Алексеевского равелина.
      Через несколько дней заболевшую «княжну» перевели в подвал комендантского дома.
         Комендантский дом, в подвале которого «княжна» содержалась до своей смерти
        Екатерина, находившаяся в то время в Москве, внимательно следила за ходом расследования
        Первый допрос «княжны» был проведён на следующий же день — 26 мая.
        Девять «вопросных пунктов», на которые необходимо было получить ответы «княжны», составила сама императрица.
        Допрос арестованной вёлся на французском языке, секретарь следственной комиссии асессор Коллегии иностранных дел Василий Ушаков записывал показания по-русски, их переводили «княжне» непосредственно перед тем, как просили подписать протокол.
         На допросах «княжна» дала показания о своём детстве, утверждая, что провела ранние годы в Киле у некоей госпожи Пере или Перон, затем в 1762 году, в возрасте 9 лет, её вместе с нянькой Катериной («немкой из Голштинии») какие-то люди вывезли в Петербург, после чего пообещали доставить в Москву к родителям, но вместо того отвезли к «персидской границе» и поселили у некой «образованной старушки», где «принцесса» чудом осталась жива после попытки Петра III извести её с помощью яда.
         В следующем 1763 году с помощью «татарина» ей вместе с нянькой якобы удалось бежать в Багдад, где её поселил у себя «богатый перс Гамет», откуда год спустя она перебралась вИсфахан к некоему персидскому «князю Гали».
        Здесь она получила блестящее образование под руководством француза Жака Фурнье. «Князь Гали» постоянно называл её дочерью Елизаветы Петровны.
        В 1769 году из-за вспыхнувших в Персии волнений Гали под именем Крымова вернулся в Россию, выдавая «принцессу» за собственную дочь. Минуя Астрахань и Петербург, они наконец выехали из России и через Германию и Францию попали в Лондон, где вынужденная по неизвестной причине расстаться со своим покровителем «княжна» отправилась назад в Париж, приняв имя «принцессы Али», то есть «дочери Гали».

         В дальнейшем, по её словам, она отправилась в Италию, чтобы вновь связаться с Гали и раздобыть у него денег, необходимых для хлопот по делу о защите прав графа Лимбургского на Голштинское герцогство. В то же время она собиралась в Россию, чтобы оказать правительству услуги «в пользу российской коммерции касательно до Персии», а заодно окончательно выяснить, кто она и кто её родители, и постараться получить у Екатерины фамилию и титул.
      В Италии же она встретилась с Радзивиллом, который с огромным трудом смог её уговорить отправиться вместе с ним в Стамбул.
       Она якобы всеми силами убеждала его «отказаться от неосуществимых намерений» и отрицала родство с императрицей Елизаветой, так как не имела тому никаких доказательств. «Княжна» настаивала на том, что не она себя называла дочерью российской императрицы, а те, кто окружал её («князь Гали», «знатные люди» во Франции, Радзивилл).

         Документы, захваченные в Пизе, были, как она уверяла, получены ею в Рагузе 8 июля 1774 года в анонимном послании.
         К пакету с «завещаниями» были приложены письмо с просьбой приехать в Константинополь (это якобы должно было спасти жизни многих людей) и бумаги, предназначенные для передачи султану.
        Письма султану «княжна» прочитала и, по её словам, отказалась от намерения ехать, бумаги же оставила у себя. В анонимном послании был также пакет, адресованный Орлову. «Княжна» вскрыла его, сняла копии, находившихся в нём бумаг, запечатала их своей печатью и отправила в Ливорно.
      Желая заставить заключённую говорить более откровенно, её скудно кормили, в камере при ней постоянно находились офицер и двое солдат.

     «Княжна» продолжала настаивать на правдивости своих показаний. Она назвала имена тех, кто мог рассказать о её жизни: Лимбурга, Огинского, барона Вейдберга (генерала французской службы), Сартина (французского министра), де Марена.

      Однако эти лица не могли располагать сведениями о том, что более всего интересовало следствие, — её происхождении. Она написала несколько писем Голицыну и письмо Екатерине, где просила последнюю о личной встрече, уверяя, что может «доставить большие выгоды» империи, наладив торговлю с Персией.

   Подписываясь «Elisabetta», она вызвала большое раздражение Екатерины, писавшей Голицыну:
…велите к тому прибавить, что никто ни малейшего не имеет сомнения о том, что она авантюрьерка, и для того вы ей советуйте, чтоб она тону убавила и чистосердечно призналась в том, кто её заставил играть сию роль, и откудова она родом, и давно ли плутни сии примышленны.

      29 июня Голицын получил 20 новых «вопросных пунктов», возможно, они были составлены самой Екатериной. Они представляли собой не вопросы для подследственной, а подробный критический разбор её показаний.

        В письме к Голицыну от того же числа императрица дала понять, что всё сказанное арестованной считает ложью, встречаться с ней не намерена, от самого же следователя требовала, чтобы тот узнал у «княжны» «когда и где самозванство на себя приняла, и кто первые ей были в том помощники».
        Но и на очной ставке с Доманским «княжна» не признала, что сама называла себя российской принцессой.
       В рапорте императрице от 13 июля Голицын так отзывается об арестованной:
       «Её изворотливая душа способна ко великой лжи и обману». Между тем состояние её здоровья ухудшалось, Голицын доносил в Москву, что по мнению врача, осматривавшего заключённую, она скоро умрёт.
        25 июля она написала новые письма к Голицыну и Екатерине (документ, озаглавленный Note), сведения, которые «княжна» сообщала в послании Голицыну, тот охарактеризовал как «выдумку и ложь, недостойную вероятия».
         Заключённая жаловалась на ухудшение условий содержания, предлагала новую версию своего происхождения, утверждала, что невиновна.
        Екатерине она предлагала «кончить дело дружелюбно» и отпустить её на волю. Голицын получил от «княжны» список тех, кто мог что-то знать о ней.
       Это были некие: Поэн из Лиона; Шмидт, её учитель математики в Киле; барон Штерн и его семья; данцигский купец Шуман, оплачивавший её содержание. Однако люди, которые, по её словам, могли пролить свет на её тайну, не были доступны российским властям.

        В этот же день, 25 июля, Екатерина приказала Голицыну объявить «княжне», что та «по правосудию» должна быть заключена пожизненно.
         Однако, в обмен на признание вины и правду о своём происхождении, обещать ей свободу и разрешение заключить брак с Доманским.

         Если же «княжна» не желала связывать свою судьбу с Доманским, то могла после освобождения уехать к графу Лимбургу.
        В тот же день ещё в одном письме императрица советовала воздействовать на заключённую, если та считает себя православной, через священника.
       6 августа «княжна» просила прислать к ней православного священника, потом отказалась от его услуг, позднее она объясняла свой поступок тем, что от болезни и огорчений «иногда не помнит, что говорит».
         «Княжна» отказалась принять предложение императрицы и признать себя «обычной женщиной».
         По мнению российского историка Курукина, не претендуя уже на родство с царской семьёй, она, тем не менее, не могла отказаться от легенды о своём благородном происхождении.
         Окружавший её ореол тайны, единственное, что оставалось у неё, возбуждал к ней интерес и давал «положение в обществе».
           Поэтому же она отказалась от брака с Доманским: этот союз окончательно «лишал её будущего».
         Во время очередной встречи с Голицыным она высказала предположение, что, возможно, родилась «в Черкесии». Отрицала, что является «дочерью пражского трактирщика». По её словам, она никогда не была в Праге «и если бы узнала, кто её тем происхождением поносит, то бы она тому глаза выцарапала».
           Чем бы все это дело не закончилось не известно, но 4 декабря 1775 г. княжна Елизавета умерла от туберкулёза 4 декабря 1775 года, не открыв тайну своего рождения и не признав за собой политических преступлений даже на исповеди.
       Пётр Андреев, священник из храма Рождества Богородицы, встречался с «княжной» дважды — 30 ноября и 1 декабря, исповедь проводилась на немецком языке[133].
         «Княжна» была похоронена во дворе крепости. Никаких обрядов при погребении не совершалось.
         Все спутники «княжны» были освобождены, решение об этом было принято 13 января 1776 года.
        Участие Доманского и Чарномского в авантюре с самозванством было признано следствием легкомыслия.
          Оба получили по 100 рублей после того, как дали подписку о неразглашении обстоятельств дела.
          Слугам было выдано по 50 рублей, Франциске Мельшеде — 150 рублей и некоторые вещи её покойной хозяйки, не выплатившей своей горничной жалования. Всех вывезли за границу через Лифляндию тайно несколькими группами.
          На этом и заканчивается официальная версия биографии самозванки-«княжны Таракановой в российской  историографии.

             Альтернативные версии дальнейшей судьбы княжны Елизаветы.

             По версии Кастера «княжна» — младшая из троих детей Елизаветы Петровны и Разумовского.
          Он предполагал, что её ещё в детстве забрал из семьи князь Карл Радзивилл и увёз в Рим, желая вырастить будущую претендентку на российский престол. Когда же у него кончились деньги, а его поместья были конфискованы, он, ценой предательства «княжны», позволив Орлову увезти её, купил себе прощение у Екатерины II.
          В Париже «княжна» располагала средствами, поставляемыми неким неизвестным (по её собственным уверениям — персидским дядей; как полагает Кастера, а за ним и П. Мельников-Печерский, — поляками). Кастера утверждает, что «несчастная принцесса» родила от Орлова ребёнка и погибла в крепости во время наводнения.
          По свидетельству авантюриста Винского (опубликовано Мельниковым-Печерским, впервые — в «Северной пчеле» в 1860 году), отбывавшего заключение в Петропавловской крепости через несколько лет после смерти «княжны», тюремщик Алексеевского равелина вспоминал, будто в конце июля 1775 года к пленнице приезжал граф Орлов, она же разговаривала с ним резко и громко, едва не переходя на крик, что заключённая была беременна и родила в тюрьме.
        Неизвестно, насколько достоверны эти сведения (в их верности сомневался уже Лонгинов) — сам автор в мемуарах рассказывает, что был в заключении в Иоанновском равелине крепости.
       Тот же Винский утверждает, что «княжна» погибла во время наводнения 1777 года, так как для её спасения не было принято никаких мер.
        Мемуары Винского публиковались в 1877 и 1914 году и оба раза цензура не пропустила его   рассказ о самозванке.

                Портреты княжны Таракановой

      Вероятно, единственным достоверным изображением самозванки являлся мраморный барельеф из коллекции великого князя Николая Михайловича. На обороте женского профильного портрета предыдущий его владелец, Николай Безобразов, оставил надпись, в которой сообщал, что эта «головка княжны Таракановой» досталась ему от бабушки Анны Фёдоровны, получившей портрет от самого Алексея Орлова.
     Вполне возможно, что барельеф был подарен графу самой «княжной» или изъят людьми Орлова при обыске дома самозванки в Пизе после её похищения.
      Краевед и коллекционер П. Симсон считал портретом «княжны» работу художника Г. Сердюкова из своего собрания.
       Её репродукция была опубликована А. Голомбиевским в журнале «Старые годы» (май 1911). На полотне была изображена женщина в восточном костюме с закрытой вуалью нижней частью лица.
      Однако маловероятно, что Сердюков рисовал именно самозванку: на обороте холста художник указал дату 19 октября 1770 года и место, где была создана картина, — Петербург. Дискуссия о том, кто же изображён на портрете, осталась незавершённой, сама картина позднее была утрачена.
             
        Есть так же версия что А. Орлов «выпросил» у императрицы Екатерины и помилование «княжне Таракановой» на ее согласие принять монастырский постриг и быть помещённой в дальний монастырь. По сути на пожизненное тюремное заключение в привилегированных условиях. И тут историки вспоминают  историю некоей таинственной  «Августа Матвеевна» (или Тимофеевна, отчество считается вымышленным) под монашеским именем Досифея в течение 25 лет жила в московском Ивановском монастыре и умерла в 1810 году. Считается что это могла как раз быть, и наша «великая княжна Елизавета Володимирская» ….

         Все фото к этой работе можно посмотреть тут:
http://h.ua/story/409513/