пятница, суббота, 21-22 марта 2008

Вчера в какой-то степени взял очередной «неберущийся барьер», и на великий «производный день» 19 марта 2000 года ответил адекватно, хочется думать, окончательными вариантами, извлечениями с кардинальными поправками, исходящих из единой эволюционной поправки. Кроме того, подтвердил своё окончательное выздоровление, казалось бы уже невероятной сейчас почти двенадцатичасовой работой! Другими словами, пропустил баню не столько из-за больной ноги, сколько для того, чтобы победить, проявив все свои сильные стороны и лучшие качества. Поэтому сегодня всё складывалось уже в мою пользу, несмотря на помехи, неожиданности, которые в любой другой день могли бы привести к неприятностям. Например, неожиданное появление Юли в тот момент, когда собирался вставать из постели, или то, что забыл мочалку, которая была нужна больше, чем когда либо. Но проплавал замечательно, и в воде так забыл про больную ногу, что больше не вспоминал о ней и после заплыва на полном ходу по земле! И даже несколько дежурных кадров сделал на тему возвращения полузимнего марта. Отдохнул, просмотрел кое-какие материалы, постоянно держа в уме обещания Л. Школьнику, и только после этого приступил к отписке за текущий день. С Олей, спустя неделю после дикого кризиса, кажется, почти всё наладилось, по крайней мере, она снова делает всё, что ей положено по штату, избавляя меня от излишних контактов с так называемой реальностью, ну, а я отдуваюсь в культурном смысле во всех аспектах движения. И этого пока больше, чем достаточно!

17

Дожить до понедельника с субботы, добраться до опорного начала,
оазиса желанного свободы, до тишины звучания в молчанье.
Идея жизни-вещи, в перспективе мечтания о встрече и слиянье….
Пишу о том, чего ещё, простите, и сам-то до конца не понимаю!
Но в этой зоне личных интересов обострено абстрактное вниманье:
благодаря ли, вопреки прогрессу свой угол зренья ближе в мирозданье.
На вдохе невместимого объём – непостижимость пройденного счастья,
и воздух мастерской в семейном доме эффектом благодарности венчает!
Для жизни полноты всегда чего-то или кого-то просто не хватает
в глотке гипотетической свободы из представлений лучших состояний!

Давно уже мучительно не знаю, как вылезу из призрачной личинки,
подпитываясь пыточным сознаньем болезненных жемчужин из песчинок.
Точней, об этом не мечтаю просто, поскольку только стыд невыносимый
уводит к невозвратным перекрёсткам, так и оставшись здесь невозместимым!
Держусь движеньем и сопротивленьем, умея, где угодно в чём-то сбыться, –
творца спонтанной воли выраженья не пресекли ни люди, ни событья.
Имею власть и силу наслаждаться, не выходя за круг литературный,
из точки наблюдения в пространстве, не выпадая даже на минуту!
Теряя до и после обретая в круговороте общих ощущений,
всегда был обречён и опекаем, не дорастая для жертвоприношений!

               

18

Дела идут, контора пишет, а если не идут дела,
пиши: пропало, как мальчишка, считай, от касс не отходя!
Как проморгал счастливый случай, все шансы промотав свои,
так безнадёжный труд научит всему, что мог осуществить!
Весна идёт, погода будет, но ждём тепла, как никогда.
Что было, всё, как есть, забудем неповторимо, как всегда!
Как пробуждённые деревья поют в подтаявшем снегу,
как бродят соки внутривенно, всё гибче ветви  на ветру!
Закинуть руки, и ладони воздеть к бездонным небесам,
грудь нараспашку, свету солнца подставить лоб, закрыв глаза!
Весна идёт скачкообразно, ну, и известно, что нас ждёт
погодой менее приятной, за добрым – скверный анекдот!
Так, духотой не соблазняясь, страшась эмоции толпы,
ценю предательский румянец смущения раба любви!

По бедности ума бездарность, как говорится, не порок,
не шибко пляшут черти ада, не так уж страшен всякий срок.
Не в радость старость, понимаю, когда кусок идёт не впрок,
последнего не отнимают, поскольку это тяжкий долг!
И при таком иммунитете, осуществляя с миром связь,
мы выстоим, как те же дети, преодолев любой соблазн!
И даже смертности флюиды когда-то где-то нас достав,
нам остаются в лучшем виде противоядием от прав!
И возрождаясь постепенно, мы возвращаемся к себе
по тем же нескольким ступеням, как вниз, так и вперёд и вверх!
Не для того, чтоб как-то сбыться и кем-то значимым настать,
но для того, чтоб отрешиться и снова жить и вспоминать!
Замкнувшись, тут же разомкнуться по сногсшибательной прямой,
в нечаянный простор уткнуться, исчезнуть в паре над землёй!


               
«Биробиджан целует возвращеньем»!
            
Это, действительно, было. Восклицание-телеграмма, посланная мной без малого 40 лет тому из Владивостока, откуда ни за что не хотели отпускать годки-сослуживцы, как и я, только что демобилизованные, отпущенные подчистую на всю оставшуюся жизнь! Я возвращался домой в родной город, где действительно родился единственным из семьи «мизинчиком», совсем не таким, каким уезжал, но уже дважды рождённым одержимым поэтом, творцом, счастливым свободным человеком! И ещё не знал, что всего через три недели навсегда покину город, который потерял и нашёл, воссоздал и вообразил заново, из которого вырос, как из коротких детских штанишек! Главным образом потому, что созданный миф о себе в связи с «поэтической провинцией», нечто очень живое, ощущение, могущее исчезнуть за миг до прикосновения, был гораздо сильней реальности, того, чего не хотел видеть на самом деле! Ещё бы, уезжал из родительского дома ребёнком, вчерашним школьником, а возвращался вселенной в себе, гражданином всех столиц мира, бесконечно любящим всё живое и мёртвое. Детство и юность, так или иначе связанные с Биробиджаном, были и остаются эстетической бесконечностью, питающей моё творчество. Но у каждого биробиджанца, помимо сугубо личного, есть что-то общее, точнее, в сугубо личные ощущения каждого биробиджанца входили обязательные объекты-понятия, если можно так выразиться! Во-первых, это Бира с протокой, как планета Земля с Луной, не больше, не меньше, не говоря уже о Икуре, главном притоке в городской черте, во всех их извивах и проявлениях, невзирая на изменение конфигурации возведёнными дамбами от угрожающих наводнений! Во-вторых, сопка-Левиафан, за которой скрывалось закатное солнце, объединяющая административные единицы города, то есть "первый и второй Биробиджаны» со всеми Партизанскими посёлками и стадионом на другой стороне реки, куда вели деревянные поначалу бытовые и стратегические мосты. Когда радиоантенна на макушке сопки сменилась ретрансляционной телеантенной, то её уже можно было сравнить с головой Моби Дика с торчащим в ней гарпуном! Ну, да, и люди из местечек, которые даже Шолом-Алейхема не читали, помимо других людей и в числе их со всех концов света «понаехавших тут» превращать мифы в реальность! В-третьих, совершенно замечательный парк, по сути, на географическом островке островок девственной дальневосточной природы. Вокзал с привокзальной площадью, виадук на перроне. И то, что располагалось «за линией», то есть, часть города за железной дорогой. Далее, всё отдельное особенное для замечательных штучных людей – жителей, строителей, созидателей. В городе, областном центре, было всё для жизни, труда, развлечений. Заводы фабрики, учебные заведения. Недаром же, когда пришло время разбрасывать камни, то «наши люди», разъехавшиеся по всему свету, добивались того, чего хотели в стране и мире! Больница и поликлиники, баня, хлебозавод, Пищепром с Сельхозвыставкой на окраине, главная площадь с административными зданиями, редакция и типография… Рядышком Дом пионеров, он же главный театр, филармония и дворец культуры до того, как было построено всё это по-отдельности. Напротив него наша знаменитая детская библиотека. Кинотеатр, гастроном, рынок, который называли не иначе как базаром. Радиоузел с радиокомитетом, на заре эпохи телевидения бывшие центром культуры и НТР! Наконец, самое малое и главное, это дома, дворы, школы, игры и войны маленьких и взрослых детей, и всё такое. У каждого своё и каждому своё. Со всем этим местом и временем-пространством мы сохранили живую, если не мистическую связь до конца дней своих или на всё своё гипотетическое бессмертие.

О, Господи!
                Винонкуровым-Шальновым.

И снова там, где крыша едет
кабины газика, когда
наш дядя Павлик, отобедав,               
всю детвору собрав двора,
проедет два десятка метров
или на улицу везёт,
и если трогаемся с места,
по- сумасшедшему везёт!

Где задрожавший трактор глохнет,
пуская кольца в небеса,
и хуже не было эпохи,
и лучше жить уже нельзя!
Действительно, везло, казалось,
в сравненье с тем, что было до:
у многих после не осталось
и ничего, и никого!

Мы  «чуда оттепели» чада
чернейших  «воронков» ночей
и «опелей» дневного счастья –
толпы «Побед» и  «Москвичей».
И снова там, где « крыша едет»
кабиной  «газика»… Пора
проехаться в соседстве тесном
в открытом кузове двора.

После обеда дядя Павлик
даёт минуту детворе…
Так, вздрогнем, тронувшись…
с провалом в неописуемой поре –
в самих себе… Поверх забора
детсада – внешние миры,
где трактор с норовом забортным,
пуская кольца, «барахлит».
Да, начихать на чих исчадья 
из ада, сам чумазый чёрт,
как тракторист не мог изящней
пускать колечки через рот!
               
               

Просвет в метафорном затмении

Виражи выражения в плеске «ножей» конькобежца,
жестяным полусмехом сводящего… ёлку… смычком….
Зашифрован мороз придыханьем шафранного эха,
и скрипучий фонарь раскадился, под железным своим колпаком.

Плавным самым… с осанкой по высшему сану,
и надменней гораздо, чем нужно для дела, кренясь,
заложив руки за спину, медленно, медленно стану
отрываться в полёте и таять в пространстве сейчас!

Никакое (какое поможет?) терпенье
разорвать, как тенёта, метафорный замкнутый круг,
где грозит раздвоение и отчужденье
мира в сердце, ладоней от рук!

Ни за что на попятный, ребята!
Там, где жив ещё век календарным безбожным враньём,
в книге детства Клондайком закладок
переложен по рёбрышку сложенный сломанный дом!
           ________________

Мандолин удлинённые дольки,
балалаек банальный «трень-брень»,
стон гитар, из-под одеколона
под флаконами типа «Сирень»!

Липкий лепет по пуговкам «гласных»,
и «согласные» всхлипом басов…
О, баян, поглощающий ласку
упоённости – это любовь!

Выражаясь с еврейским акцентом,
всё, что хочешь, на слух подберёт
на любых, вплоть до труб, инструментах.
Друг мой, Мойшик, мошенник, – вперёд!

Из оружие сдавшего «вохра»,
из чекушечки выбив «сучок»,
на завалинку в валенках мокрых
вдруг шагнёт из окна «ничевок»!

Жалкий, маленький, в недрах махорки,
словно джинн из бутылки в дыму,
воевавший, контуженный, вздорный,
как пришёлся он нам ко двору!
            ________________

Ба, да это тот самый Ромео
из четы, потешающей двор
перепалками, руганью, верно,
бедный сторож не очень-то вор!

Хитроватый, бесхитростный слишком,
в сорок пять очарованный лис,
не имея детей, был артистом
местечковым на «браво» и «бис»!
Да и я – малолетка с сюрпризом –
был единственным местным божком,
тем, кто им своим сверстником признан
и допущен соратником в дом!

Мы богема! На сцене без торга,
запершись для азартной игры,
освещённые завистью чёрной
облепившей окно детворы,
нескончаемо ожесточённо,
опускаясь от шахмат до карт,
«до победного» бились за что-то
выше денег, призов и наград!

Ну, а в темени страшной, поверьте,
прихватив только нож и фонарь,
шли встречать в переулок Джульетту
и подставить себя под удар!
Но Джульетта встречала скандалом,
обессмыслив опаснейший путь,
труд бесстрашный… Ползучая слава,
старших суд, что вздохнуть не дают!

Липкий лепет по пуговкам – классно!
И согласные всхлипнуть басы…
О, баян, поглощающий ласку
птичьих глазок, о, дивные сны!