Осина. Цикл Донская природа

    Наш двор находился на верхней улице. Песчаная почва нашего огорода не позволяла выращивать без значительных затрат и большого труда садовые и другие деревья. Возле нашей хаты в палисаднике росли несколько кустов сирени и куст жёлтой акации. Вот и вся растительность, окружавшая наш дом. Но было одно исключение – в конце нашего огорода на меже с соседним Мироновым огородом росла высокая и стройная осина. Бабушка Маша почему-то называла её не осиной, а белолисткой. Вероятно, за её красивые листья – с одной стороны изумрудно-зелёные, с другой, защищённой от солнца, белые и пушисто нежные.
Когда-то, рассказывала бабушка, и на нашем огороде был сад, в котором росли вишни, сливы, груши и яблоки. Но это было давно, ещё до моего рождения. Потом деревья высохли, и дед Андрей их выкорчевал. Они вместо дров сгорели в печи. Такая же участь постигла и сады соседей. Сажать и выращивать новые сады, было некогда, да и время настало такое, что от садов не было никакого прока.
    А вот осина выжила и осталась! Не испугали её ни засуха, ни суховеи, ни суровые зимы. Была в ней заложена огромная жизненная сила. Она с каждым годом росла и крепла. Красивая и стройная была эта осина. Стояла она, как часовой, среди огородов и её пышная зелёная крона летом давала тень, в которой можно было отдохнуть в знойный день. Зимой метели наметали сугробы у основания осины, с которых мы катались на санках и лыжах. Но самым загадочным было то, что в любую летнюю погоду, листья осины всегда шелестели. Они, словно, переговаривались о чём-то между собой.
    Однажды бабушка Маша полола огород. Я копался в песке под осиной. Вокруг стояла мёртвая тишина, и солнце безжалостно палило притихшую землю. Уставшая бабушка подошла к осине и присела отдохнуть в тени. Она рассказала мне одну старую легенду об осине.
    Много лет назад на земле жили два брата. Одного из них звали Авелем, а другого Каином. Авель был добрым и трудолюбивым. Работа в его руках так и спорилась. Люди его любили и во всём помогали. Каин был нерадивым и завистливым человеком. За это все его не любили и сторонились от него. Завидуя своему брату Авелю, Каин совсем озлобился против него. Эта злоба дошла до того, что однажды Каин подстерёг в лесу Авеля и убил его. Бог, видя такую несправедливость, был очень разгневан и проклял Каина-братоубийцу. Кроме этого, он обрёк его на душевные вечные муки. Каин долго мучился, и чтобы искупить свою вину, пришёл в лес и решил повеситься. Но Бог приказал всем деревьям лечь на землю, чтобы Каин не смог забросит на них верёвку. Долго ходил Каин по лесу от дерева к дереву, умоляя их подняться и дать ему возможность повеситься. Деревья были неумолимы. И только одно дерево во всём лесу не захотело подчиниться Богу и склониться ниц. Это была осина. Она одиноко стояла среди леса, стройная и гордая, между  других деревьев, прижавшихся к земле. И Каин повесился на осине. За непослушание Бог проклял осину. С тех пор вот уже много-много лет её листья шепчут непрекращающуюся молитву, прося прощения у Бога. Но Бог не прощает осину. Видно большой грех она взяла на себя, предоставив возможность повеситься первому братоубийце на земле и таким образом уйти от кары Божьей прямо в ад.
    Эта бабушкина легенда ни сколько не убавила моей любви к нашей осине. В летние жаркие дни я по-прежнему играл со своими незатейливыми игрушками – деревянными чурками, катушками, всевозможными железками - в тени осины. Чутко прислушивался к торопливому шёпоту её молитв и подолгу смотрел вверх на её гладко отполированный ствол и искал в её могучей кроне ту ветку, к которой прикрепил свою верёвку Каин. Я искренне верил бабушкиной легенде. Но время проходило, и всё сглаживалось, всё забывалось.
    Позже, уже, будучи школьником, мы с Васькой Фоминым в тёплые майские вечера ловили у осины больших серых майских жуков, сбивая их своими картузами. Жуки жалобно пищали, просясь у нас с Васькой на волю. Мы были безжалостны. Отодрав створки панциря и обнажив под ними нежные крылья, мы, держась пальцами за сомкнутые створки панциря, вращали жуков кругами в воздухе. Жуки энергично работали крыльями, но улететь не могли. Натешившись вволю, мы отпускали жуков и они, измученные, но почувствовавшие свободу, взлетали ввысь и прятались в кроне осины.
    Когда пришла война, и фашисты окопались на высоком правом берегу Дона, осина по-прежнему одиноко и гордо стояла на меже нашего огорода. Не понравилась она фашистам. То ли своей одинокостью, то ли своей непокорностью, вызывала она у них чувство злобы и ненависти, как и всё русское – гордое и непокорное. Начали они расстреливать осину из миномётов и орудий. Жужжа и завывая, пролетали мины и снаряды над притихшим селом и падали огненно-дымными столбами вокруг осины. Но осина гордо стояла в своём одиночестве, неустрашимая и непокорная. Мы из дверей окопа наблюдали за этой неравной схваткой. Если когда-то самому Богу не покорилась осина и не легла на землю, то разве могла она покориться теперь заклятому врагу человечества, которого прокляло всё живущее на земле. Нет! Ни за что! И осина стояла.
    Когда заканчивалась эта неравная дуэль, мы с Васькой бежали к осине и осматривали её израненный ствол, из которого выглядывали свежие, ещё не успевшие поржаветь, осколки. Мы подбирали отсеченные другими осколками ветки и видели, как по стволу стекали из ран чистые светлые струйки то ли слёз, то ли крови осины. Я ещё больше полюбил нашу осину за её стойкость, мужество и гордость. Так и не покорилась осина фашистам.
    Закончилась война, но по-прежнему одиноко и гордо возвышалась осина в нашем огороде. Зарубцевались на её стволе раны, ствол её заметно постарел и во многих местах покрылся шершавыми наростами, но, как и прежде, шептались в её кроне изумрудно-белые листья. О чём они шептались, знала, может быть, только сама осина. Прошли годы, и осина от старости стала сохнуть. Нет на земле ничего вечного. Пришла старость и к осине.
    Однажды осенью дед Андрей спилил уже почти совсем засохшую осину, порубил её на дрова, и она сгорела в печи нашей хаты, отдав последнее своё тепло людям. Весною выкорчевали её пень и на том месте, где она росла, не осталось никакого следа. Росла она одиноко и одиноко умерла, не оставив после себя потомства. Толька память о ней в моей душе сохранилась.