110-ая тень

Я карманник. Я тень. Я хожу по следам тысяч людей и ворую день. В переходах, театрах, в скоплениях людей я слежу за затылками, меряю шаг, попадаю в ритм дыхания и выпадаю будто случайно, на день. Через сутки я нахожу себя совсем в другом месте, но достаточно близко от какой-нибудь в меру разреженной толпы. Голова, ритм, шаг, исчезновение. Я не знаю, как этот день проживает моё тело, судя по блеклым отражениям в витринах, которые я прохожу – всё хуже и хуже, но это меня не заботит, ведь я пользуюсь им не более десяти процентов своего времени. Остальное время принадлежит не мне, но я нашел способ подхватывать его торчащие хвостики, я нашел способ пользоваться и почти уже распоряжаться тем, чем не имею права владеть.
Как меня зовут? Я не помню наверняка. Я тут пытался вспомнить, есть пара версий, но ни одна из них не вселяет уверенности. У меня в кармане есть три паспорта, один из них – гражданина другой страны, и на всех красуется моя физиономия. Но мне кажется, что ни один из них не содержит достоверных букв и цифр на мой счет. Ни в одной корочке нет никакой информации обо мне, кроме верного фото. Но фотография эта вряд ли сможет служить для моего опознания – у меня обычные брови, невыдающийся лоб, серые глаза, в которых даже я с трудом различаю присутствие мыслящего интеллекта, простой, невыразительный нос, чуть скругленные скулы, не поджатые, но и ничуть не чувственные губы. Ушные раковины могли бы меня выдать, если бы немного сильнее виднелись из-под волос, а стрижка всегда одна и та же, ничем не отличается от стрижки тысяч других прохожих. К слову говоря, я давно уже не помню, как я стригся. Видимо, тело делает это само, без моего присутствия, что только радует.
Мне все время везет с одеждой. Я также с трудом понимаю, почему, но я всегда одет по погоде. Не слишком вычурно, не слишком бедно. Я никогда не чувствую никакого дискомфорта, одежда всегда уже прошла период обноски, но и никак, нигде не затертая, словно купленная месяц или два назад. И самое главное, что я уже не помню своего прошлого. То есть, я помню какую-то бескрайнюю череду событий, но большая её часть имеет ко мне отношение не больше, чем документы в моем кармане. Мне кажется, я олицетворение толпы, я её ячейка, единица измерения, эталонный элемент. В толпе я невидимка. Я дух. И еще я ворую день.
И это не самое праздное занятие, как может показаться на первый взгляд. День – это вовсе не денежная единица. Время совсем не похоже на деньги, потому что деньги – это обезличенное обещание блага. Они максимально одинаковы, важно лишь количество. Некоторая сумма денег может быть предназначена для определенного блага, и уже почти олицетворять его, но сами деньги – лишь производная, лишь обещание, пока оно не превратится в то, что оно замещает. И даже при возможном внешнем различии конкретных банкнот или всего, что материализует деньги, сами деньги – это максимально обезличенное, унифицированное (хоть и не на всем земном шаре) нематериальное обещание чего-то, что будет составлять ценность само по себе. Украсть деньги проще простого, скучнее скучного – они идентичны друг другу и никогда не персонифицированы.
Время же уникально в каждый свой момент и в каждом своем ракурсе. Время – это упорядоченная вереница событий, каждое мгновение которого уникально, но и несопоставимо с иным по ценности. Как можно сравнить рождение ребенка и очередное утро рабочего дня? Во сколько обычных ужинов можно оценить тот, во время которого он сделал ей предложение? В сто пятьдесят три тысячи двести восемьдесят семь? Нет, учитывая сегодняшнюю погоду и его настроение, я полагаю, он чувствует тот день не более чем на сто пятьдесят две целых и три восьмых ужина, то есть, куриное крылышко еще можно добавить, и десерт, да, но сто пятьдесят четвертый салат – никак. Можно ли так считать? Каждый ужин был уникален, даже если какие-то и состояли из одних и тех же блюд. Спонтанно украсть день с любым таким ужином – и вся жизнь может пойти наперекосяк, вся пирамида времени человека может разрушиться, как карточный домик, только и останется, что собирать картинки по полу. Украсть день – это искусство.
Как это возможно? Не буду описывать тонкости, чтобы не распространять столь дурные привычки, но опишу вкратце. Каждый человек, из идущих в толпе, окружен своим временем. Да, именно временем. Это его мысли, дела, мировоззрение, отношения с окружающими, это заряд его бодрости и намерений совершить определенные действия, участвовать в событиях. В довольно недалекой сумочке у него всегда с собой, хоть и не активны, все его воспоминания, умения и эмоции прошлого, которые, тем не менее, задают тон и настоящему, и завтрашнему дню. Если бы каждый человек знал, сколько он с собой носит, он бы придумал упаковку получше и попрочнее. А так… остается только пристроиться сзади, посмотреть в его затылок, наступать в его следы, попадать в его ритм шагов, в его дыхание, погружаться в его день, постепенно перенося его целиком и полностью на себя. Я не знаю, пропадает ли человек, но его день к нему вряд ли вернется, он уже у меня, в моем полнейшем распоряжении.
Я плыву во всеобщем течении. Если карманник засунул руку в карман, ему не предоставляется каталог товаров, с возможностью изготовления на заказ, он берет то, что есть, и убегает или просто скрывается из виду. Так же происходит и со мной – я не могу выбирать день, мне достается тот, что «плохо лежит», тот день, что лежит сверху или тот, что больше всего выделяется из остальных, по разным причинам. Разобраться в том, что мне удалось добыть, удается лишь тогда, когда уже поздно что–либо менять, я целиком и полностью там, в дне.
Последние недели мне не очень везет. Я побывал в двух днях рождения, дне демобилизации, трех днях увольнения, неделю провел в больницах с различными близкими и только в одном выпускном. Месяц назад выпускных было довольно много – весь город, казалось, готовил детей к выпуску и каждый вспоминал о своем личном выпускном. Могу сказать лишь, что многое изменилось, от воспоминаний старших веет большей теплотой и определенностью, может быть даже большей дисциплинированностью, несмотря на то, что они были гораздо тусклее.
Пару дней назад я увидел в толпе девушку в легком синем плаще. Толпа, сама того не подозревая, была дружелюбна к моему интересу в этой девушке, и я быстро оказался рядом. На её затылке волосы были аккуратно забраны в пучок. Её шаги грациозно выстукивали ритм, подобно ударным в равелевском «Болеро». Её дыхание колебалось, как перо павлина на веранде в летний день. Попасть в женский шаг для меня немного труднее, но нет ничего невозможного, если бы не вдруг… она обернулась и посмотрела мне прямо в глаза, когда я успел сделать вид, что смотрю чуть выше и не вижу её, как и положено представителю безликой массы, стараясь при этом боковым зрением максимально точно разглядеть её лицо. Совсем не сразу я осознал, что мой шаг безвозвратно сбился, а как только я об этом подумал, между нами возник мужчина в возрасте и оттеснил меня левее – толпа сходилась к входу на эскалатор. Попав на улицу, я обнаружил, что девушка куда-то пропала, несмотря на довольно яркий и запоминающийся цвет её синего, как небо, плаща.
Интересная походка была у молодого человека, уверенно проходящего мимо с зонтом тростью в руке. У него аккуратно остриженный затылок, шаг, вдох, морской воздух и очень большая скорость. Скорость, которая даже немного выше того, что могут выдержать местные дороги. Сильная тряска, ветер в шлем, да и колес только два. Встречный трейлер проскальзывает справа, кажется, здесь левостороннее движение. Как всё-таки хорошо, что я могу принимать лишь частичное участие во всем происходящем. То есть навыки, которые есть в воспоминании владельца, для меня также доступны. Более того, все мои действия могут влиять на события лишь настолько, чтобы не изменить основное течение дня. Если бы не это – меня бы уже наверняка можно было отскребать от радиатора того грузовика.
Я проезжаю мимо плантаций с каучуковыми деревьями. Влажный воздух оставляет расходящиеся разводы на стекле моего шлема, хотя ни дождя, ни тумана нет. В некоторых местах густая растительность расходится, и я, немного сбавляя скорость, вижу сумеречный морской пейзаж необыкновенной красоты, который быстро стирается ветками новых деревьев. На указателях мелькают незнакомые витиеватые буквы, но я движусь все время в сторону одного и того же узора, который, очевидно, является словом, названием места. Мне встречается очень мало местных машин, но нередко я обгоняю местных жителей, которые в любом количестве, от одного ребенка, до пяти-шести взрослых, седлают двухместные мопеды и, как правило, едут в соседнюю деревню по каким-то сверхранним делам. Местные очень рады меня видеть и начинают махать руками, кричат что-то на непонятном языке, но не перестают улыбаться. Я рад, что тот, кто находится за рулем, машет только одной рукой, но лучше бы он не поворачивался ко мне всем корпусом. Я это вижу заранее, а приближаясь, их лица смазываются, как на открытой перемотке видеокассет.
Зелень впереди начинает редеть и расступаться, с очередного перевала становится видно объективный конец этой дороги, а именно – пристань. Кусочек солнца зарождается над горизонтом, день постепенно приобретает краски. Моя скорость стихает, как и шум двигателя, который разрушал тишину всего острова. Я пробираюсь на почти пустой причал – лишь два пацана сидят с краю и бросают ракушки в воду. Взволнованная вода подхватывает частички солнца. Ракушек здесь больше, чем камней.
Когда я подхожу, мой спортивный мотоцикл вызывает немалый интерес у ребят, хотя они довольно неохотно отрываются от своего занятия. Я не против, чтобы они посмотрели. Тем временем пристань начинает обрастать людьми, как лес грибами, после подходящего дождя. Они появляются из ниоткуда и со всех сторон, но как только находишь одно новое лицо, сразу оказывается, что их не меньше пяти. Внезапно, все эти люди начинают двигаться и группироваться. Это явно что-то значит. И правда, из-за скалы появляется судно. Это совсем небольшой паром, но один автомобиль или пара мотоциклов поместятся на его специальную палубу. Чем и воспользовался довольно массивный, но и побитый пикап какой-то незнакомой мне марки. Паром приближается, выключает мотор. Пока он швартуется, солнце тихо плещется в водах залива.
Ожидающие расступаются, с парома выходит не более пятнадцати человек, которые быстро уходят и дают дорогу автомобилю. Пристань заметно поскрипывает под его колесами, после чего большая часть приехавших забирается в открытый багажник, оборудованный лавками, и импровизированное такси уносится по дороге. Обернувшись, я понимаю, что уже последний на посадку. Двое морячков помогают мне погрузить мотоцикл. И мы отправляемся в путь, по рассвету.
Солнце успевает заметно подняться от воды, когда мы добираемся до города. Островитяне быстро растворяются в этом муравейнике, законы движения элементов которого для меня не понятны. Я направляюсь в судя по всему хорошо известный рукам и ногам дом. Припарковываю свой колесный транспорт, и захожу через главный вход. Меня встречает низенькая, довольно симпатичная тайка, которая редко что-то произносит вслух, но держится, как менеджер европейского ресторана. Она показывает мне комнату с аккуратно застеленной широкой кроватью, где на белоснежных подушках красиво выложены цветы. Она показывает мне ванную, в которой есть массажный столик. Она показывает мне суп на столе, над которым кружится пар, а я только и задумываюсь, пар это или дым, потому что по остроте этот супчик должно быть пожароопасен.
Как всё-таки приятно украсть день у кого-то из отпуска. Действительно, такой день трудно упрятать подальше. Он слишком ярок. Правда, для владельца в нем была еще одна, совсем обострившая его нота, которая прозвучала за тридцать секунд до конца моего пребывания там. К тому моменту я уже проснулся в неге объятий, умылся и как раз хотел расплатиться со своей тайской женой, когда зазвонил телефон, с чьей-то женской фотографией и подписью «3ая», причем вместо «З» цифра «3». Для меня же последним впечатлением до того, как оказаться на людной и тусклой площади, оказалось то, что это лицо на фотографии было мне смутно знакомо. Знакомо для меня лично.
Всё-таки, подлец. Не зная концовки, я полагал, что жена в Тайланде – выбор хоть и вполне сомнительный, но законный. Теперь же я испытывал двоякое чувство – во-первых, того, что я намеренно совершил подлость по отношению к человеку, а во-вторых, удивления, что подобные моральные принципы после всего произошедшего меня еще смеют тревожить. Всё дело в том, что после воспоминания ещё некоторое время восприятие мира остается особенно красочным, но словно расписанным масляными красками по влажному картону, когда разноцветные капельки при наклоне картонки просто скатываются вниз. Довольно скоро все краски с меня сходят, и я готов опять затеряться в толпе.
Женщина с круглыми бусами не представляется для меня интереса, мужчина с дипломантом тоже, паренек в толстых кроссовках и рэперской кепке не только неинтересен, но еще и практически неуловим. Неожиданная близость особого цвета резко зацепляет моё внимание. Неужели сегодня опять по прогнозу дождь? Это тот самый синего, словно небо, цвета плащ, пучок, болеро, перо…
Я сегодня первый день в городе! Меня переполняют особые чувства! Я первый день! Как будто вообще только вчера родилась! Для меня всё так ново и неожиданно! Звук! Свет! Вкус! Запах! Я хочу скорее узнать, каков этот город на ощупь! Так странно, что сейчас совсем не утро. Только что прошел дождь, но фронт уже продвинулся дальше, освободив солнце, и над городом виднеется радуга. Я стою на Воробьевых горах, отсюда весь город как на ладони, а за спиной столь эпохальное здание Университета. Я складываю ладошки и примеряю панораму города – нет, не поместится. Хочется прыгнуть повыше, просто выше, потому что эмоции переполняют!
В большой луже посередине смотровой площадки отражается шариком дерево, возвышающееся в самом центре смотровой площадки и загораживающее Лужники. У меня есть какие-то средства, я подхожу к продавцам, со мной заговаривают по-английски, а я автоматически отвечаю, не меняя языка, на родном словно, без акцента. Продавщица уговаривает меня на покупку одной из небольших матрёшек, где у внешней куклы платок такого же цвета, как у меня плащ. Я разворачиваюсь и дарю её первому случайному прохожему, похожему на иностранца. Тот немного смутился, но поняв, что никакого подвоха не видно, улыбается и расплывается в благодарностях. Я подхожу к краю, снимаю туфли на довольно высоком каблуке, перепрыгиваю через парапет и бегу по еще мокрой траве вниз по склону. Впереди виднеется река, но не всё сразу. Путь к ней лежит через глубокий овраг, по дну которого к реке протекает ручей. Трава и деревья такие зеленые, с изумрудным отливом, небо потрясающе синее, как и мой плащ, ну а солнце – оно как всегда на высоте. Вся эта радостность как будто прогоняет уходящую за всё более далекие дома тучу.
Стоя на набережной, подставляя лицо свежему свету, я вдруг чувствую прикосновение на своем плече. Оборачиваюсь – молодой человек, и он точно знаком мне. Какому? Какой мне? Я очень радуюсь встрече с ним. Он целует меня в щечку, и мы долго гуляем по набережной, обсуждая изобразительное и фотографическое искусство, отражение и преломление света. Очень странная тема для столь романтической прогулки, но мне нравится. Когда темнеет, мы садимся на кораблик и разрезаем гладь воды до следующего причала. Там недалеко есть ночной клуб. Лазер, свет и стробоскоп изредка помогают мне ориентироваться в тесном пространстве танцпола и находить своего друга в тени. Мне кажется, что всё во мне сейчас живёт единым ритмом, в котором сверкает и плещется вся собравшаяся молодежь. Отражения, напитки, множественные лица, и лица, и лица. Я как-то оказалась в квартире, куда меня вежливо пригласил переночевать друг. Он выделил мне комнату, а сам ушел ночевать в другую. Я падаю и не могу пошевелить ни единой частичкой себя. День проваливается в бездну.
Я бреду по брусчатке, поднимаю глаза и вижу, что я всё ещё следую за девушкой в синем плаще. Я еще не успел выйти из её ритма, я не могу оторвать глаз от пучка её замечательных волос, и в результате я пропадаю в её второй день подряд, и я никак не могу остановиться. Впервые я оказываюсь в чьем-то воспоминании повторно. Что она делает со мной? Там, на брусчатой мостовой! Но я уже просыпаюсь на следующий день. Голова болит, но недолго. Через пятнадцать минут появляется тот молодой человек и поторапливает меня. В шкафу я нахожу подходящие вещи. Я одеваюсь довольно строго, словно на прием. Единственное, что сегодня выглядит на мне немного вольно – это мой синий плащ, который я надеваю в прихожей. Обещают дождь, поэтому друг берет зонтик тростью. Его лицо точно мне знакомо, но я видел его лицо лишь мельком в зеркале, в недавнем тайском сне. Вот ведь угораздило меня попасть в цепочку настолько переплетающихся дней.
Мы выходим на улицу, воздух освежающе влажный, но небо ясное, может быть не случится. Идем пешком до ближайшего метро и куда-то едем. В центре нам нужно сделать пересадку и выйти в город со смежной станции, друг говорит, что так удобнее. Здесь только короткий эскалатор и длинный пеший переход. На выходе будет длинный. Мы идем не рядом, а так, как удобнее маневрировать в потоке спешащих на работу людей. Я чувствую чей-то взгляд на затылке и оборачиваюсь. Прямо за мной идет мужчина и своими серыми глазами смотрит чуть выше меня. Боже мой, да это же я! Вот это встреча, ну и странно же видеть себя со стороны. Но мой шаг уже ускорился, переход уже закончился, заскакиваю на длинный эскалатор. По соседней дорожке поднимается друг. Мы выходим в город, и друг показывает мне здание, в которое мне надо попасть. На том и распрощались, он идет обратно в сторону метро, а мне вперед, в эту высотку.
Когда я иду по улице, плащ красиво развевается на ветру, и я чувствую себя весьма окрыленно. Группа молодых людей, идущих по встречной стороне улицы, присвистывает. Один из них делает вид, что хочет перейти улицу, чтобы познакомиться, но я уже подошла к проходной, ведущей на территорию здания. Охранник в будке смотрит свой маленький телевизор с помехами и даже не поднимает на меня глаз. Турникет меня и не думает задержать. Я направляюсь в седьмой подъезд, для чего мне приходится обойти половину здания. У входа блеснула табличка, какое-то дочернее подразделение Министерства Энергетики. Меня ждут на тринадцатом этаже. В лифте у меня закладывает уши, после чего в одном ухе еще долго звенит.
Прохожу по коридору. Секретарь узнает меня и забирает плащ, вешает его на вешалку. Меня ждут за дверью. Когда она открывается, белый свет прорезает пространство тусклого коридора. Внутри очень яркое освещение самым точным оттенком белого. Всё, что я вижу – блекло, как на засвеченной пленке. А когда дверь закрывается, оставляя меня внутри, я закрываю глаза, так проще, всё равно мне предстоит только слушать и отвечать.
-Ты ведь уже представляешь, зачем мы тебя позвали?
-Да, у меня есть предположения, ваше Светейшество.
-Прекрасно. Тогда мне остаётся только подтвердить их. Нас беспокоят большие скопления людей. На каждые сто десять фигур там всё чаще сто одиннадцать теней. И ты прекрасно представляешь себе с кем это связано.
-Да, ваше Светейшество.
-Моральный дух людей падает, они забывают те недавние дни, которые должны были вдохновлять их двигаться дальше. Если так и дальше пойдёт – на каждого человека будет по две, по три тени, а цвет в их восприятии станет большой редкостью. Это не в наших интересах. Ты ведь знаешь, что должна сделать?
-Я должна нарушить хотя бы одно звено преемственности дней.
-Я одобряю наше взаимопонимание. У тебя есть два дня, не более.
Дверь закрывается, глаза еще долго не видят отчетливо.
Я направляюсь на улицы, я направляюсь на площади, я обхожу магазины и спускаюсь в метро. Я ищу сероглазые лица в потоках людей. Я ищу человека без тени. Такого, как я! Я трачу на это целый день, наблюдая за лицами, и к вечеру выхожу на совершенно выцветшую площадь, еще полную людей. В центре площади бродит совсем неосознанное тело. Это мужчина, потерянный и сбитый с пути. В его голове осталась лишь одна программа – подражание в действиях себе подобным. На площади это быстро превращается в хождение по кругу среди большого количества людей. У меня на глазах тело пристраивается за кем-то, заходящим в ресторан, садится за параллельный столик, заказывает точно то же самое, что и он, синхронно причмокивает, а в конце оставляет чаевые с точностью до копейки, как и цель, за которой оно наблюдает. Тело очень точно чувствует свои потребности и потребности людей вокруг, чтобы вовремя синхронизироваться для сохранения своего фиксированного образа. Когда нужна еда – тело следует в кафе, когда нужны деньги – тело копирует поведение карманников, которые еще не перевелись на площади столь крупного города, когда нужен сон – тело даже способно найти себе хостел или что-то вроде того, ведь это нередкое поведение для приезжих в столицу. Хотя, судя по виду, оно не раз не брезговало ночевкой и просто на улице, ведь таких примеров для действия тоже хватает. Боже мой, ведь это моё тело! Как я давно его не видел, блуждая по разным, по совсем чужим, чужеродным. Будучи девушкой в синем плаще я наблюдаю за собой всю ночь, соблюдая дистанцию. Я всё жду, когда в нём появится сознание, чтобы пройтись где-то рядом и заманить в свой совершенно чистый и первый день. Я всё жду, когда же этот украденный день закончится, потому что я ничего не могу изменить с этого ракурса. А желание что-то изменять во мне загорается всё сильнее. Что они со мной делают? Во что я попался? Можно ли еще вырваться из этого порочного круга? И потом, уже два дня со мной что-то происходит в реальном мире, а я даже не могу себе представить, что! Что они со мной сделали? Что я с собой сделал?
Светает, и сквозь сторонний взгляд на площадь начинает проступать картинка качающейся брусчатки, по которой я всё ещё иду. Я еще не вполне могу шевелить телом, но поднимаю глаза. Передо мной никого нет, но каждому моему шагу вторит цокот женских каблучков, я дышу, будто бы в четыре лёгких, я чувствую чей-то взгляд на своём затылке, но не успеваю обернуться.
Свет потоками врывается мне в спину, и мне кажется, что я начинаю вспоминать своё настоящее имя…

07.10.2014г.