Кандидат в бронзу

Хм. Ну, чем плохое начало? «Ещё днём небо было чистое, но вечером в его синеве появилось множество небольших лохматых облаков, напоминавших чем-то белых барашков». Что же, поэтично, образно. Это вот сравнение облаков с барашками. Затем облака сменяются тучами, поднимается ветер, бьёт гром, мелькают молнии, и на этом вот фоне подавать главного героя. Показ бури в природе должен способствовать показу бури в его душе. Вот, вот. Именно так. Только, чёрт подери, не пишется почему-то дальше. Невыкрутка полнейшая. Да ещё и муравьи эти мешают, бегают по столу. Давить не хочется; лист постоянно приходится приподнимать и муравьёв выдувать… А интересно, чего они разбегались? Когда месяц назад сюда, на дачу, приезжал, то их же не было… А, конечно, конечно, тогда же был март, холодно, а сейчас апрель, потеплело, вот и повылазили из нор, еду ищут. Вон сахаринку потащил; чай утром пил, сахар рассыпал, вот таскают… А что они ещё едят? Не один же сахар им для организма нужен… Хм… Хм… Ладно, всё-равно пока не пишется, поэтому ручку отложим на минутку в сторону, а возьмём энциклопедию. Это нужно, значит, букву «эм». Эм, эм, ага, вот: «Муравьи (Formicidae) – семейство насекомых из отряда перепончатокрылых… ) Ну, бог с ними, их крыльями; а что лопают? Тэк. Тэк. А, вот: «Питаются М. насекомыми, грибами, семенами растений, экскрементами тлей». Всякой всячиной, или, если можно сказать, падалью, как шакалы там… А интересно, как у шакалов насчёт живности? Не одну же только падаль они жрут… Ну-ка, посмотрим, посмотрим, всё-равно пока не пишется, а кругозор свой надо расширять…

(Кругозор расширяется на протяжении часа просматриванием самых полярных энциклопедических статей.)

Э, э, стоп, стоп. Читать можно и в свободное время, а сейчас все соблазны отбрось и – мозгуй, мозгуй. Собери в кулак волю. Помни, без концентрации воли швах, ничего достойного не напишешь. С Бальзака бери пример. Ремнями себя привязывать к креслу не надо, но… Значит, так: «Ещё днём небо было чистое…» Ну, это ясно, что чистое, и что облака словно барашки; а что дальше писать? Проклятье! Ниччего не получается. Просто каторга. Какая там сладкая! Кто там вякнул такое? Сутки напролёт думай, что писать, как писать. Утром встанешь, а в голове пусто, пусто; кажется, не найдёшь силы писать; но нет, берёшь себя за шиворот и к столу ведёшь: садись, напрягайся, исполняй свою писательскую обязанность. И садишься, и пишешь. На всю жизнь запряжен в это ярмо. А никто не знает, не видит. Думают, ему само всё с неба падает. О, нет, уважаемые, нет. Каторга, самая настоящая каторга. Однако не расслабляться, не падать духом, действовать… Значит, «Ещё днём небо бы…» А проклятая инсекта! Снова карабкается под лист… Подуем… Ишь ты, выкатилась, а сахаринку не выпускает. Бережливая. Всё в нору. Сахар этот, грибы там… Грибы, хм, грибы… Жена перед отъездом сварила суп с сушеными грибчиками… Пойти на кухню похлебать, что ли? Да, нужно, а то уже какой-то упадок сил наступил. К тому же и время обеда. А затем творить, творить.   

(Разогревание супа, употребление его, затем переваривание его на солнечном крыльце занимает ещё один час.)

С новой энергией в бой. Сосредоточься. И не забывай: воля, воля. Есть в тебе значительные возможности, есть. Надо только суметь их из себя достать. Тем и значительны были гении. Бальзак, так тот эти возможности из себя давил и давил, как сок из какого-нибудь апельсина… Хм. Апельсин. Хм… В сумке ещё несколько апельсинов осталось… Съесть?.. Давай съем. Может, эти витамины, кислота активизируют мышление.   

(Употребление трёх апельсинов растягивается на полчаса.)

Теперь вперёд, сыновья отчизны… «Ещё днём небо было чистое, но вечером в его синеве…»
Ах! Всё-равно какая-то вялость в теле, мыслях. Отчего она? И поел же, и отдохнул… Хм… Хм… Да что – это всё работа, работа обессиливает, бдение вот это, порыв. Читатели ждут от тебя чего-то яркого, самобытного, подобного которому ещё нигде и ни у кого не появлялось. Вот и сидишь, мучаешься, катаешь туда-сюда каждое слово, как Сизиф свой камень. Да, да, литературный Сизиф, и никуда от этого не денешься. А поэтому крепись. Так, значит, «Ещё днём небо… »
Что это? Уже зеваю? Этого ещё только не хватало… Работать же… Постой, постой… А… не поддаться ли физиологии? Отложить работу и эдак с полчасика соснуть?.. Хм… Хм… А что, сосну. Сосну. Но твёрдо – не более получаса. А затем, с ясной головой, с обновлёнными силами, писать, писать, наперекор всему белому свету писать.

(Полтора часа занимает сон.)

Ну, вот, кажется, полегчало. Садись, брат. Докажи всем, что есть у тебя… Пусть знают, что не один там Бальзак, да Колос какой-нибудь, а и ты… Ошарашь всех писак сразу и навсегда такой вещью, чтобы они и во сне помнили, что по сравнению с тобой они всего лишь…

- Золотце, а вот и я! Как ты здесь живёшь без меня? Чем занимаешься?

Жена из города вернулась… Не вовремя. Ай, как не вовремя. Вот же только какие-то мысли в голове начали нарождаться. И на тебе, она. Ох-хо-хо.

- Сочиняю, как видишь. Что же мне ещё другое остаётся. Доля. Доля. Судьбина.
- А я, золотце, краску купила. Зашла в хозяйственный магазин и взяла одну банку и кисть. Вот, смотри, написано: красно-коричневая, готовая к употреблению. Надо, золотце, крышу перекрасить, а то старая краска с крыши уже совсем облезла. Голая, как…хи-хи-хи… твоя лысинка… Ну, ну, золотце, не обижайся, я пошутила… Ассоциация, сравнение… Займись, пока светло, золотце, а? Совсем уже у крыши нет вида.
- Какая крыша?! Ты что?! Нельзя мне отрываться! Я же творец, сочинитель! Пишу я, пишу! Каждая минута для меня важна, пойми это. В конце концов, у меня моральная обязанность. Перед людьми, обществом. Для них надо работать! А ты – «займись, займись»…
- Ну зо-о-лотце!
- Золотце, золотце… Надоело уже слышать… Что, других слов нет?.. Вечно это золотце…
- Ну прошу тебя!..

О проклятье, всегда она всё испортит. Только, кажется, соберёшься с силами и двинешь куда-то в неизведанные недра духа – а тут баба эта юбками своими дорогу загораживает. Если бы не она, был бы я теперь совсем другим человеком. Значительнее, известнее.

(Лист с фразой «Ещё днём небо…» засовывается в шуфлядку письменного стола. С банкой краски и кистью литератор взбирается на крышу, начинает после небольшой подготовки  красить. Горестные мысли, о губительнице женитьбе, не покидают его. Некоторое душевное облегчение чувствует он при поглядываниях вверх, на синее небо, где видны кучерявые облачка. Есть что-то барашковое в их очертаниях и форме, есть! Но вскорости он вспоминает, что раньше в книгах уже встречал и «облачка», и «барашки»; до него наконец доходит, что это сравнение – штамп; и разочарование охватывает его.)

О господи, даже одной хорошей строки не удалось сочинить за день!..
Ладно, ладно, хватит, не отчаивайся. Не последний день живёшь. Завтра, брат…

                Авторский перевод с белорусского