Как я не стала поэткой

Первые рифмованные  строчки сложились в моей голове лет, эдак... в шесть.

Полагаю, что наслушавшись «лёгких» стихов Александра Сергеевича, вперемежку с песнями о Щорсе, которые разучивали в детском саду, я возмутилась несерьёзному отношению поэта к преодолению жизненных препятствий. Мне,октябрятской внучке Ленина, абсолютно претили его пристрастия к буржуйским привычкам:балам и дуэлям, в то время как крестьяне пашут, а рабочие работают.

Поэт и свою няню подчинил аморфности непротивления: «...выпьем с горя, где же кружка...» – призывал беззаботный Пушкин пожилую уже женщину, лишённую проклятым царизмом счастливой старости и пенсии. А ведь Буря уже «глупым пингвином» лезла и билась клювом во все российские окошки! А балы всё продолжались.

В те далёкие времена моего счастливого, советского детства, я уже твёрдо знала, что до 17-го года – люди вообще жили тяжело, и жалела, что Александр Сергеевич не дожил до Великого Октября, а не то бы именно он сочинил песню о Щорсе и Чапаеве.
Перескакивая по пятистопным ямбам, которые так ловко оседлал русский Пушкин (его сомнительная родословная только усиливала детское доверие к поэту, ведь негры в лице дяди Тома и его хижины - были дружественны советским пионерам), я решила, что стихи сочинять – не грядки копать: очень лёгкое это дело – рифмовать!
Мне подходил такой род занятий.

«Так и во-о-от...» – как любит повторять мой знакомый футболист, укладывая в два слова (не считая «союза») все свои мысли... – переступив порог первого класса, я  глубоко задумалась о смысле жизни и о моём месте в «этом смысле».  Почесав в затылке, я – в патриотическом порыве – срифмовала несколько строчек. Тогда мне  ещё было неведомо, что «истина в вине» и я категорически решила – не выпивать с няней, а действовать, согласно модным тенденциям пятилеток того времени:

пусть будет буря!
но я пойду вперёд!
пусть говорят мне: нелегко!
но я пойду уверенно!

Куда и зачем я собралась идти в бурю, с восклицательными знаками наперевес – абсолютно не помню. Может на Марс, чтобы окучивать яблони или шлёпать по «пыльным тропинкам далёких планет», а может и туда, где «...веселей ребята выпало нам строить путь железный а короче БАМ». Помню, что много работала над «стихом» и, наконец, решила, что добилась идеальной формы. Это был мой первый шаг в мир стихосложения. Для вдохновения мне были необходимы  похвала и одобрение, и я вставала на табурет и декламировала свои стихи, привлекая внимание родителей, которые растили меня без насилия над личностью.

Взрослые вежливо выслушивали мой крик души, нажав «стоп» на магнитофоне, распевавшем Высоцкого или Окуджаву и сочувственно улыбнувшись, продолжали свои разговоры... даже не расспросив автора, то есть меня, как я создавала этот шедевр?

Затаив обиду я слезала с табурета и уходила в свой мир, презрев глухоту предков к моему таланту. Мне и так было понятно, что я –  поэт. Ну, не Пушкин, но и не Цветик... Незнайке и его друзьям и не снились те вопросы и сомнения, которые толпились в моей голове:

осенний дождь в окно стучал
во мне вопросы он рождал.

Мне было совершенно очевидно, что скоро я лишу простых советских поэтов их лёгкого хлеба и все, кто сразу не увидел во мне искру таланта, ещё приползут...
Видя мою тягу к поэзии, родители дарили мне хорошие детские книги. Я читала и одни стихи восхищали меня, как «Вересковый мёд» Стивенсона, а другие, как Маяковский, с его «Что такое хорошо» –  бесили своей глупостью: так рифмовать любой дурак может! Что я и делала:

сплюну шелуху
катнув языком
что-то главное
сглотну
пересохшим ртом

На какое-то время я охладела к Маяковскому, решив, что в любой момент смогу «накалякать» такие же, достойные советского поэта, вирши. Позже и «калякала» в стенгазеты:

в бой гладиатор
иди умирать
сенатор ждёт
сжимая пальцы
разожмёт
и тебя - к чертям!
от Рима подальше

Перечитав удачные строчки, которые припевом лились на шести страницах правдивого, рифмованного рассказа о судьбах порабощённых гладиаторов, я спокойно засыпала. Еженедельная стенгазета, в которой надо было повествовать о школьной суете, собирала толпы читателей-школьников, да и учителя тоже не проходили мимо, окликая меня по фамилии и вопрошая: доколе?...где жизнь школы?... такая же правдивая как и мифы древней Греции?

даже если ты победишь
к прошлому нет возврату

Именно «возврату» не было к прошлому, а я твёрдо шла к вершинам поэзии, не заботясь об изучении её основ. Распевая «там-вдали-за-рекой» и рыдая над Валей-Валентиной, я пыталась углядеть сквозь слёзы, как поднимаются «пионеры Кунцева, пионеры Сетуни, пионеры фабрики Ногина».

По вечерам, подперев голову рукой и включая – выключая указательным пальцем настольную лампу под зелёным абажуром, которая помогала мне освещать правильный путь проложенный не хреном с горы, а Учпедгизом и серьёзными людьми, вдалбливающими всем детям счастливое советское детство, я верила, что мне желают только добра. И пожизненной борьбы - всё равно за что. Нет, конечно я не подвергала сомнению, что:

И вечный бой!
Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...

Ведь я ещё не знала гениальных строк Бродского:

...Скажите... там...
чтоб больше не будили.
Пускай ничто
не потревожит сны.
...Что из того,
что мы не победили,
что из того,
что не вернулись мы?...

Ещё меня очень волновали женщины в революции, я тогда не знала какими проказницами были Лариса Рейснер или Александра Коллонтай и от души хотела быть на них похожей –  ну, хотя бы носить «кожаную тужурку» и маузер, чтобы отстреливаться от врагов или... застрелиться, дабы не выдать революционную тайну, попав в лапы к врагу. Долгое время я произносила в одно слово – «кларацеткин», совершенно ничего о ней не зная, но понимая, что ей я обязана лишним выходным днём 8-го марта:

у революции не женское лицо
у ней забот и радостей полно

В моём представлении –  радости у «ней» были в виде восторженных толп, освобождённых крестьян и рабочих, а заботы – толпы буржуев в цилиндрах, которые точат ножи, мечтая перерезать всех советских детишек:

одену платье новое
в белую горошину
отъеб...

Ой! нее...это не моё. Так об чём это я?... А, так и вот: под свет настольной лампы я уходила сначала в мир Бианки и Маршака, Носова и Гайдара, а потом зачитавшись - увлеклась и не заметила, как попала под «скромное обаяние буржуазии» и принялась читать всяких Вийонов-Бодлеров и им подобных, которые, как мы знаем от Хоботова, проживавшего у Покровских ворот – имели трагические судьбы. Перечислять всех классиков нет смысла, суть в том, что я уже подросла настолько, чтобы «обратно полюбить» Маяковского, вот только за эти строчки:

«И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.»

Простив Маяковского, я стала оглядываться в поисках несчастной любви, чтобы вот так же, гениально пропеть о своей:

свет лампы
чёрная доска
вопрос-ответ
и вновь тоска
любви всё нет
не мил весь свет...

Я уже носила лифчик и сильно грустила, а грусть, она же пинками толкает к стихосложению! Ну, вы в курсе... И вот опять родились стихи:

всё надоело:пусто и темно
вокруг одни глупцы
да идиоты
лишь только изредка
заглянет как в окно
в мою судьбу
тот неизвестный кто-то

«Трагедий!» –  требовала моя неполовозрелая душа, ведь они были нераздельно связаны с любовью.  Я росла, а она, «сука-любовь» –  никак ко мне не приходила. Тьма непонимания (жестоким взрослым миром – вокруг меня)сгущалась и я практически задыхалась от тупости дядей и тётей, которые ни хрена не понимали в моей тонкой надрывной душе. Хотелось покончить с собой, зарезавшись ножиком, чтобы все вокруг рыдали от горечи утраты, а очередной возлюбленный –  Сашка или Серёжка из девятого а-б-в, прыгал за мной в могилу:

быстро редеет круг
близких людей
стали короче дни
ночи длинней

Выжила я с трудом, который впрочем знаком не понаслышке всем школьницам в пубертатный период. Отчаявшись найти предмет страданий среди детей, коими считала одноклассников, я перенесла свой интерес и полюбила женатого геолога, но любила не долго, потому и стихов было маловато:

вот моя первая строчка –
у него есть жена и дочка
ну а строчки второй не будет
потому что меня он не любит.

В те же юные годы я ещё раздумывала – может полюбить учителя физкультуры? Но, что-то мне расхотелось пылать страстью к женатому, скучно...

как увижу тебя
сразу радость в глазах
но бледнеет лицо
когда вижу я
на твоих руках
обручальное кольцо

Разбивать семью я категорически не хотела. Следует отметить, что семья и не подозревала о нависшей над ней опасности, в «бледном» лице ученицы пятого класса,  а потому жила себе приспокойненько. Я благородно оставила их в неведении, но всё же накропала пару строчек:

поверь что через много дней
ты сам захочешь заплатить
лишь только б… я открыла дверь
позволила б… тебя впустить

Пройдя трудный путь любовных мук,пригубив от чаши любви к женатым, я обратила взор на свободных мужчин. С ними было веселее. Причём я заметила, что стихи проклёвываются в моём сознании только в минуты печали, а когда мне хорошо и взаимно – ни строчки, ни рифмы. Напрашивался вывод, что для стихосложения надо страдать, а так как страдала довольно редко, то решила вживаться в страдания подруг, которых было предостаточно и кто-нибудь из них – периодически впадал в душевные томления:

если бы можно было
всё довести до точки
я бы тебя разбила
на мелкие кусочки...

С чувством читала я Ленке или Юльке, пропалывая грядку в трудовом лагере, а позже и собирая традиционную картошку, положенную каждому советскому студенту. Подруги принимали мои рифмы с благодарностью и смотрели испепеляющим взглядом на того, кого я предлагала «разбить на кусочки»:

я бы тебя окунула
в море из слёз и рыданий
чтоб захлебнулся, не выплыл
и не нашёл оправданий

Почему-то никогда мне не хотелось «воспевать» – ни солнечное утро, ни осенний дождик... Картинки природы просто рассматривались мной с удовольствием, но главной темой стихов всегда были чьи-то страдания.
В институте я уже считала себя «законченной поэтессой», сочиняя стансы-романсы и даже замахиваясь на поэмы:

птички на ветке сидят
вниз, на людишек глядят:
бегают,подлые твари
клюнуть бы...чтоб не мешали.

Слава богу, вовремя остановилась, бросив этот тяжёлый труд и просто наслаждаюсь стихами тех великих, которые тот же труд, на радость нам – не бросили!
Всё! Я вылечилась от зависимости.

пы.сы: но... иногда - когда... огромная луна заглядывает в окно - случаются таки ломки и рифмы вновь напоминают о себе, пугая меня и суля бессонные ночи.