Позорное прошлое госпожи Т. Гл. 6

6. Горшки, решётки, крылья, перья

Талию разбудило подушкотрясение. Отпихнув обезумевшую постельную принадлежность, алайка села и недоумённо захлопала глазами.
– Всё-таки в твоей пустоголовости были свои плюсы – саднящих ямок ты во мне не продавливала, – облизывая отлёжанную подругой заднюю лапу, заявил Энаор.
– Саднящие ямки! – покатилась со смеху ан Камианка.
Приложившись локтем о записывающую пластину, за чтением которой она вчера и уснула, алайка ойкнула и несколько сникла.
– Вижу, душевное чтение не слишком-то пришлось тебе по душе, – заметил Энаор.
– Оно не душевное. Оно… душное, душащее даже, – потёрла середину груди Талия. – И от него, действительно, как-то неприятно тяжело в голове.
– Твои вчера очень удивилась, когда ты обратилась с таким запросом?
– Нет. Я говорила только с архивариусом Тилим, а оно уже ничему не удивляется. Так много мне всего подобрало – мозги медузятся.
– Мозги – что?
– Медузятся. Так один из учеников Лури в сочинении на тему «Кем я хочу быть, когда вырасту» написал. Мол, много ему занятий всяких нравится, вот мозг и растекается, тянется к разным вещам, в разных направлениях – будто щупальца отращивает.
– Он себе льстит. Это не щупальца, это ложноножки.
– Гадкий, мерзкий Энаор. Не буду тебе ничего рассказывать, – покачала головой Талия. – Как приятно сознавать, что среди нас ещё есть существа, нечуждые милосердия!
На ладонь ан Камианки спикировала давешняя «фея». Облик несчастного животного разительно изменился, не иначе сердобольный Фаргон избавил её от проволочных пут и прилагавшейся к ним пробки. Ящерица сжимала в лапках записку, но исходящий от неё лакомый запах свежерастопленного сала делал чтение послания совершенно излишним.
– Котиков сейчас покормят! Вкусненько и сытненько, – нашаривая под покрывалом халат, промурлыкала Талия.
– Шкварки. На завтрак. Какое отборное плебейство, – зевнул Энаор.
– И вопиющее дурновкусие.
Талия затянула пояс, поправила смятые задники тапок и поспешила вниз.
Риджи и Фаргон благоговейно склонились над шкворчащей сковородой. В глубокой глиняной миске дымилась варёная картошка. Из-под салфетки выглядывали рябые корочки ржаного хлеба с какими-то адорскими приправами. И всё-таки картина была не совершенна.
– А маринушки? – приобняв Фаргона, капризно протянула Талия. – Какая картошечка без маринушек?
– Грабительница погребов, – пододвигая ей стул, добро усмехнулся адор.
– Я всю ночь училась. Переживала, устала. Покормите!
– Ещё о ноги ему потрись, – проворчал Энаор.
– Кто-то сейчас пойдёт сам ловить себе завтрак, – сурово покосился на него Фаргон.
Подозвав ящерофею, адор отдал ей надлежащие распоряжения.
– Ну, расскажи нам, Талия, что за знания отяготили твой юный ум нынче ночью?
– Во-первых, я узнала, как в Лэннэс обстоят дела со жрецами Милосердного, – с охотой ответила та.
– Не знал, что они тут вообще есть.
– Считай, и нету вовсе – один жрец на всю Лэннэс. Его зовут Инмелион, и он находится в немилости у своего руководства.
– Взятки? Растраты? Присвоение казенного имущества? Аморальное поведение? – тоном жаждущей поживы сплетницы выпалил Риджи.
– Трагедия, – с искренней печалью вздохнула Талия. – Если вкратце, то  Инон – Инмелион – был в составе экспедиции, отправленной в некий провинциальный мирок. Милосердники должны были разузнать, как там соблюдаются права душ, и, если надо, восстановить справедливость. Понятия не имею, как у них шли дела до того, но в какой-то момент, пробираясь через болота, они наткнулись на город, жители которого как богам поклонялись выдающимся предкам, чьи души после смерти тел продолжали жить в многоликих монолитах – огромных камнях, окаймлявших поселение.
– Удачно зашли, – вставил Энаор.
– Для кого как. Милосердники, конечно, тут же накинулись на местных, стали обвинять их в издевательствах над душами, разрывании великого цикла рождений и смертей и так далее. Болотники не знали, что им и ответить. Ведь никто из них души предков в камни не загонял. Те выбрали такую судьбу совершенно добровольно – чтобы иметь возможность наставлять потомков и защищать их. Я забыла сказать: духовная сила обитателей монолитов закрывала город и окрестности незримым куполом, отпугивающим гнездящихся в болотах хищников. Она же освещала и обогревала его долгими зимами…
– Дальше можешь не рассказывать, – пробормотал Энаор.
– А я бы дослушал, – возразил Фаргон, забирая у вернувшейся ящерицы банку с огурцами.
– Не найдя непосредственных виновников, жрецы ограничились тем, что освободили заточённые в монолиты души. Лишённые своих каменных якорей, почтенные предки были вынуждены отлететь к Милосердному, оставив потомков на произвол судьбы. Защитный купол пропал. Хищники почувствовали это почти сразу…
– И что же милосердники?
– Стояли на пригорочке и смотрели, как болотные твари вершат справедливость в отношении пособников истязателей душ.
Яростным движением Фаргон свернул банке крышку.
– Вот так-то. А я ещё Энаора обфыркала, что он на милосердников наговаривает. Не знаю, все ли они были довольны решением своего руководства, но открыто возмутиться посмел только один. Тот самый Инон. Он остался в городе, сражался с тварями и спас, кого смог.
– За ослушание его и сослали сюда? – передавая Фаргону пустую миску, спросил Риджи.
– Ага. Он был на хорошем счету, вот и отделался легким испугом. Другого на его месте казнили бы нещадно.
– Его поступок внушает уважение. Кифеб может смело обратиться к нему, – выгружая огурчики деревянной ложкой, сказал Фаргон.
– Не думаю. К сожалению, наш герой оказался человеком не слишком последовательным. Вскоре он публично заявил, что был преступно мягкосердечен, глубоко раскаивается в содеянном и намерен впредь не впадать в такой грех. Так что я бы на месте Кифеба не стала торопиться являться пред его светлы очи.
– Одно слово – фанатики, – резюмировал Энаор.
– Сколько они у наших тушечников крови попили… Модификация тел – бунт против замыслов Веиндора, «попытка взять в свои руки то, чему надлежит находиться только в его власти». Вынашивание детей в запасных тушках – преступление, которое должно караться лишением родительских прав, – поморщился Риджи. – Моя тётушка, та, что работает в службе репродукции, просто зеленеет при одном их упоминании.
– Насчёт косметических изменений я слышала, а про детей нет. Дети-то тут причём?
– Ну как же. Родители «тушечных» детей – фальшивые родители, лентяи и себялюбцы, бесчеловечно разрывающие священнейшую из связей между матерью и ребёнком, сиротящие нерождённых детей.
– Разве такие вопросы вообще в компетенции милосердников, а не жрецов Аласаис? А разве человеческие и энвирзийские дети общаются с мамами во время беременности? В смысле, они же не телепаты, как наши, – хором спросили Фаргон и Талия.
– Если госпожа ан Камиан сумеет донести это до милосердников, она очень обяжет всех моих сограждан. Пока никто не преуспел. Для наших детей, безусловно, важно, чтобы мама была здорова и довольна. Но они реагируют, скорее, на благополучие или неблагополучие тела. Влияние души опосредовано. Состояние души матери влияет на химию её тела, химия её тела влияет на тело ребёнка, которое, в свою очередь, влияет на его душу. Вот после родов – после родов всё меняется, подключаются всякие духовные штуки, общение с матерью и отцом крайне важно… Но до этого картина довольно приземлённая.
– Вы же, наверняка, и исследования проводили.
– Конечно, проводили. Но милосердники всё равно твердят, что это одна из причин, почему мы, анлиморцы – да простят меня древние эзлуры! – нация торгашей и шлюх, – расстилая на коленях салфетку, натянуто улыбнулся Риджи.
– Извините, если испортила аппетит, – виновато опустила уши Талия.
– Я же сам спросил. Ты кушай, кушай свои маринушки, – погладил её по голове Фаргон.
Несмотря на то что засол удался, хлеб пропёкся, картошка разварилась, а шкварки зажарились точно в меру, завтрак доставил всей компании мало удовольствия. Разобравшись с посудой, Талия спросила друзей, заходили ли они проведать пёрышки Сенлури, и, получив отрицательный ответ, вызвалась сделать это.
– Нам не помешает прогуляться и отвлечься, – смахивая крошки в салфетку, сказала она умывающемуся Энаору.

***

Жилище наставницы Сенлури пряталось за заросшим грибами сталагнатом в самой широкой части пещеры Изощрённо Проклятых. Почуяв приближение ключа (лежащего в кармане Талии), умный дом распахнул перед гостями калитку в высокой ограде – предмете лютой Фаргоновой зависти. Как и большинство адоров, он был без ума от всевозможных оптических штук, «заборчик» же Лури состоял из металлических листов, испещрённых небольшими круглыми отверстиями, каждое из которых закрывала цветная линза, оправленная в серебро и снабжённая изящной шарнирной ножкой, позволявшей ей менять положение. Фаргону не повезло. Клубок Сюрпризов выплюнул летающую платформу с этими загадочными листами в его отсутствие. Не сумев уразуметь, для чего они предназначены, и не имея других прошений, Аспирант отдал их Сенлури в качестве строительного материала. Фаргон очень расстроился, просил продать ему их, но Лури почему-то упорно отказывалась.
В правой части двора располагался обширный птичник. Многочисленный знакомые хозяйки полагали, что, раз Лури сама обладает чем-то похожим на клюв и хохолок, она непременно будет счастлива обзавестись очередным чудом в перьях. Хотя Сенлури ни разу не поблагодарила дарителей, поток пернатых сюрпризов не иссякал. Обликом отведённого ей Аспиратном дома госпожа наставница также была обязана своей необычной внешности. Он представлял собой «кладку» из пяти гигантских крапчатых «яиц».
Обитатели птичника во внимании Талии и Энаора не нуждались, так что алаи прошли мимо загона к овальной входной двери. В прихожей, коридоре, гостиной царил идеальный порядок, отличающий жилища, оснащённые по последнему слову бытовой магии.
– А вот и наши подопечные, – улыбнулась Талия, входя в смежную с гостиной «оранжерею» – полукруглый эркер, от пола до потолка заставленный стеллажами с чугунными горшками наподобие цветочных.
Горшки закрывали запиравшиеся на замки решётки, сквозь которые пробивались переливчатые «перья», как две капли похожие на те, что красовались на голове Сенлури. Субстрат, из которого вырастали эти странные полупрозрачные штуки, скрывали угольно-чёрные мембраны. Волшебные плёнки не пропускали внутрь ничего, кроме специальной подкормки – резко пахнущей тёмной жидкости и брикетиков прессованной костяной муки. Нуждающиеся в удобрениях перья начинали вибрировать, становясь ещё больше похожими на стрекозиные крылья. Дисциплинированно обходя горшки, Талия нет-нет да и просовывала между прутьев любопытные пальцы, но, разумеется, безуспешно.
С каждой обихоженной полкой движения алайки становились всё более резкими. Она наивно надеялась, что, прибираясь у Лури, сможет навести порядок и в собственной голове. Не тут-то было. Под конец, едва не выронив неизвестно как затесавшийся сюда горшок с геранью, Талия уселась на ступеньку стремянки перевести дух.
– И в честь чего мы так выразительно пыхтим? – спросил Энаор.
– В честь того, что я узнала сегодня ночью, разумеется. Никак не могу прийти в себя. Вот такая я впечатлительная ан Камианская барышня, правильно ты меня дразнишь. Ну вот как, как могут служители Милосердного быть так идиотически, бессмысленно жестоки? Будто они – не они, а твердолобые, зарвавшиеся жрецы какого-нибудь захолустного божка!
– Ни один бог или творец не дал жителям Бесконечного ничего даже отдаленно сравнимого с дарами Веиндора, – вспрыгнув на тумбу, изрёк Энаор. – Победа над болезнями, воскрешающие технологии, возможность выращивать запасные органы, и даже целые тела, отсутствие посмертных наказаний и выбор нового воплощения исключительно исходя из интересов твоей собственной души – и это ещё неполный список.
– Вот потому, что он такой расчудесный, выходка его жрецов и кажется особенно гнусной, – вставила Талия.
– Веиндор дал миру так много и потребовал взамен лишь малость – не трогать души. Ничтожная плата, согласись. Его жрецы в глазах миллиардов существ – величайшие из благодетелей. Соответственно, как бы они себя ни вели, что бы ни делали, это в девяноста девяти случаях из ста сойдёт им с рук.
– Я не настолько тупая, чтобы не понимать, что иномировые правители будут смотреть им в рот. А если не смотреть, то бояться их до полусмерти. Но наши-то? Наши-то почему ничего с этим не делают?
– А что, по-твоему, с этим можно поделать? – предвкушая отменное развлечение, спросил Энаор.
– Ну, угомонить их как-то. Нельзя же позволять им устраивать геноцид!
– Я думаю, для начала тебе стоит посмотреть в словаре определение слова «геноцид».
– Хорошо. Нельзя позволять им устраивать массовое убийство. Так лучше? – стиснув стойки стремянки, процедила Талия.
– Намного. Но скажи мне, не ты ли вчера удивлялась, как существа могут не понимать, что манипулировать душами нельзя, и сокрушалась, что влияние милосердников не распространилось на весь Бесконечный?
– Так я же не знала, на что они употребляют это самое влияние! А насчёт манипулирования… Однозначно плохо, когда кто-то делает что-то с чужой душой. Но почему он не может распоряжаться своей собственной? Разве мы не хозяева своим душам? Нам же всем с котячьего лукошка талдычат: наши души не созданы никем разумным – ни творцом, ни богом, ни наэй, ни мамой с папой. И потому никто не может заявлять на них права. Мы – не чьи-то, мы – свои собственные.
– То есть, если мы захотим, мы можем продать наши души? Сдать в аренду? Использовать в качестве залога? – блеснул хитрыми глазами Энаор.
– Нет, конечно. Это варварство какое-то, – несколько стушевалась Талия.
– Не будет ли любезна мудрая госпожа ан Камиан объяснить этому смиренному комку выцветшей шерсти, где пролегает грань между тем, что существу дозволено делать со своей душой, а что – нет?
– Мудрая госпожа ан Камиан сейчас будет любезна разбить вот этот горшок о голову смиренного комка, дабы имеющийся внутри чернозём хотя бы ненадолго придал его шерсти надлежащий угольный оттенок, – гневно выпрямившись, заявила Талия.
– Ох, верно говорят – ан Камианы любой разговор сведут к внешности.
– Я уже тянусь за горшком…
– Вернись в вертикальное положение. Ты отклоняешься от темы, – осклабился неустрашимый Энаор.
– Я запуталась… – усевшись спиной к тумбе, чтобы не видеть его ехидную морду, призналась Талия. – Я уверена, что продавать души нельзя. И чужие, и свою.
– Почему? – донеслось сверху.
– Это собьёт её с Пути, вырвет её из естественного цикла рождений и смертей, – подумав, ответила ан Камианка. – Существо утратит возможность быть собой, делать то, что только оно может делать, причём утратит не временно, а навсегда!
– Ключевое слово здесь, надо понимать, навсегда?
– Да, именно.
– То есть сдача души в аренду на определённый срок не внушает тебе такого отвращения? – положив подбородок на макушку воспитанницы, спросил Энаор.
– Это тоже скверно, конечно. Но при определённых обстоятельствах я готова…
– Дозволить сие деяние жителям Бесконечного, – закончил за неё Энаор. – Так как гипотетическому суду отличить допустимое деяние от недопустимого? Каковы критерии? Какими должны быть особые обстоятельства, о которых ты говоришь?
– Душа должна изыматься из цикла на ограниченный срок.
– И этого достаточно?
– Так, изыди отсюда, – сказала Талия, пытаясь стянуть живую шапку-ушанку. – Твоя морда так сочится презрением, что мне кажется, будто за шиворот капает что-то липкое.
Энаор извернулся и с усилием прошёлся по шее подруги шершавым языком.
– Я загладил свою вину?
– Зашкурил, наждачный ты язык, – немного смущённо хмыкнула Талия. – Так, я не думаю, что временного критерия достаточно. Слишком большой остаётся простор для всяких гадостей… Нужно что-то ещё.
– Не проще ли просто взять  и всё запретить?
– Проще, но не лучше, – не поддалась на провокацию ан Камианка. – Не сбивай меня, дай подумать. Всё должно быть просто, как мурчание.
– Кто из твоих ближайших друзей торгует тем, чем запрещено торговать во множестве миров? – спросил Энаор, когда молчание затянулось.
– Риджи… Анлимор. «Соцветие»[1]! – разулыбалась Талия.
– Браво.
– То есть существо может свободно распоряжаться своей душой только тогда, когда делает это… абсолютно свободно?
– Если бы в этом предложении было на одно слово «свободно» меньше и в конце отсутствовал вопросительный знак, я бы похвалил тебя ещё раз.
– Делая свой выбор, существо не должно испытывать никакого давления – ни физического, ни психологического, ни экономического, – не обратив внимания на его реплику, продолжала Талия. – Да, это верно. Но тогда всё равно получается, что милосердники были не правы.
– Я когда-то сказал, что они молодцы? – спрыгнув с тумбы, воззрился на подругу Энаор.
– Но ты и за болотных жителей не больно-то вступился.
– А ты подумай, было ли их поведение настолько безупречным? Не давили ли они на своих предков тем, что из поколения в поколение становились всё более беспомощными, даже не стараясь найти иной способ обезопасить себя? – вкрадчиво спросил эал.
– Это сложно… Не зная ситуации, невозможно решить однозначно.
– Вот. Единственное, что мы можем сказать наверняка, это то, что в каждой ситуации нужно разбираться индивидуально, влезать в детали и частности. Кстати о частностях – ты заметила, что заклятие Лури насчитало два визита? – Энаор покосился на стеклянную пластинку, вделанную в стену справа.
Лури опасалась полагаться на домашнюю магию в части ухода за своими драгоценными горшками. Однако она казалась ей вполне внушающей  доверие, когда речь шла о том, чтобы приглядывать за теми, кому выпадет честь заботиться о пёрышках в её отсутствие.
– Я думала, оно просто посчитало каждого из нас.
– Может быть, так, а может, и нет.
– Да брось, у Лури такая охранная система, какой даже у Аспиранта нет. Не полезет сюда никто. Аж глаза слепит. – Талия покосилась на дверь кабинета хозяйки дома, опутанную пылающей сетью защитного заклятья.
– И всё же оставь здесь пару-тройку глазоухов, – встав на задние лапы и обнюхав панель, велел Энаор.
– Хорошо. Только внутри не получится – магия дома их отрежет.
– Значит, оставь снаружи, – смиренно вздохнул Энаор.

***

Два дня спустя ан Камианка проснулась от сильного тычка в бок.
– Вставай! Поднимайся, Талия! Учёба зовёт! – продолжая бодаться, промурлыкал Энаор.
– Какая учёба? Куда зовёт? – пытаясь отползти, простонала алайка.
– К Лури. Чутьё меня не обмануло, кто-то забрался в её дом. Твои глазоухи заблокировали, но я успел заметить.
– Ох, заблокируйте мне кто-нибудь глаза и ухи, чтобы я не видела и не слышала эту противную усатую морду!
Она откинула одеяло, погребя под ним Энаора.
– Время, Талия, время, – пророкотал шёлковый холмик.
– Встаю. Ты уже обрадовал Фаргона и Риджи?
– Риджи дозваться не могу. А Фаргон у аспиранта, как освободится – подойдёт.
– Много мы без них навоюем…
– Зато ты приобретёшь бесценный опыт. Вперёд! – не дав ученице толком застегнуть сапог, щёлкнул челюстями Энаор.
– А вдруг мы обнаружим, что в дом Лури забралась я?
– Значит, тебе совершенно бесплатно перепадёт отменное запасное тело.
Пробираясь задворками, алаи добежали до ограды Сенлури. Хотя Талия и ключ были по-прежнему неразлучны, калитка даже не шелохнулась.
– Что я и говорил.
– Может, позовём хотя бы Преподобного?
– Твоё желание юркнуть за чью-нибудь спину умиляет.
– Вот убьют нас, будешь знать. Сам окажешься в дупле, а я… я где-нибудь ещё похуже.
– Хватит ныть.
Талия прикусила язык и стала сканировать двор.
– Следящих заклятий не вижу. В доме чувствую двоих. Защищены на удивление хорошо.
– Что говорит тебе твоё мэи?
– Если отвечу честно, ты скажешь, что я ною.
– То есть одной тебе с ними не справиться?
– Именно.
– Следовательно, тебе нужны союзники.
– Э-э, вообще-то я только что предлагала за ними сбегать, – недоумённо покосилась на наставничка Талия.
– Зачем за ними бегать, если тот, кто тебе нужен, уже здесь?
– Надеюсь, ты не их имеешь в виду? – глядя в один из «глазков» забора на мелькающие в птичнике силуэты, спросила Талия.
– Думай, – повелительно наступил ей лапой на ногу Энаор.
– Ты имеешь в виду очень могущественного, но парализованного союзника, да? – через пару минут мучений улыбнулась ан Камианка.
– Да. Видит Аласаис, ради таких мгновений стоило родиться на свет, – закатил глаза эал.
– Охранная система заблокирована, как и наши глазоухи. Снаружи её не реанимируешь, нужно как-то пробраться внутрь, – рассуждала Талия. – Я могу стать невидимой, но как заставить их открыть дверь?
Энаор с плотоядным видом наблюдал за её мыслительным процессом. Неожиданно его удовольствие было прервано – ан Камианка пропала.
– Неплохо. Совсем неплохо. Особенно похвально, что ты наконец-то начинаешь разбираться, где пользоваться магией, а где – духовными способностями, – прокомментировал Энаор. – Но лучше бы ты всё-таки ставила меня в известность, какими мышиными норами нынче ползает твой разум.
– Уверяю тебя, он дополз точнёхонько куда надо.
Калитка бесшумно отворилась. Выждав мгновение, чтобы ненароком не налететь на ученицу, эал тенью скользнул в проход. Он не видел Талию, но продолжал чувствовать её азарт и нетерпение, закономерно сменившие неуверенность, растерянность и испуг. Щеколда, удерживавшая дверцу одного из загонов, плавно отъехала в сторону. Длинноногие лохматые птицы противно загалдели.
– Недурной выбор, – прокомментировал Энаор.
Талия не ответила. Высоко поднимая мощные лапы, самая крупная из птиц прошествовала к входной двери, задумчиво поскребла её когтями, запрокинула голову и разразилась оглушительным визжаще-булькающим клёкотом. Оставшиеся в загоне товарки поддержали её, переполошив остальных пернатых.
«Дивный хор. Нам следует записать и заставлять прослушивать всех, кому достаёт наглости утверждать, будто кошачьи концерты немузыкальны!», – брюзгливо помыслил Энаор.
Подвластная ан Камианке птица всё не унималась. Шум нарастал. Эал ощутил, как кто-то находящийся в доме вознамерился магией заставить птицу замолчать. Но не сумел – Талия надёжно защитила разум крикуньи. Энаор успел сполна насладиться какофонией и уже начал волноваться, как бы на крики не сбежались обеспокоенные соседи (и не испортили всё удовольствие!), когда дверь дома наконец отворилась.
Из проёма высунулась косматая клиновидная голова, покрытая целой россыпью чёрных рогов и красных глазок. Шестипалая лапища попыталась схватить нарушительницу спокойствия, но та вовремя попятилась, надменно изогнув шею. Грабитель зарычал и с неожиданным проворством выхватил арбалет. Огненная стрела подпалила птице перья на хвосте, однако та не пала духом и, отступив за угол, вывела новую руладу, словно дразня обидчика. Обидчик принялся протискиваться в дверь. Он оказался кряжистой кривоногой тварью, одетой в кособокую тунику из многократно сложенной медной сетки.
«Принимай командование! Я пошла!» – вопиюще непочтительно бросила наставнику Талия, переложив на его мохнатую холку заботу о пернатой провокаторше.
Проскользнув внутрь, алайка сразу же заметила присосавшееся к панели на стене заклинание-блокиратор. Развеять его не составило труда. Входная дверь тут же с лязгом захлопнулась, а в глубине дома послышался треск выпущенной молнии и женский вскрик, тут же сменившийся слабым хрипом.
– Кто-то готов, – улыбнулась Талия, входя в гостиную.
Горшки Лури остались нетронуты, как и вещи на полках. Зато дверь в хозяйский кабинет была, что называется, вырвана с корнем. Внутри царил форменный бардак…  Коридор впереди вдруг озарила серия лиловых вспышек. Талия прыгнула вправо и скорчилась за спинкой кресла. В доме был кто-то ещё, кого она не почувствовала. Несколько волшебных снарядов грянуло во входную дверь, осыпав половик разноцветными искрами. За первым залпом последовал второй. Талия поняла – незнакомец метил не в неё, он просто пытался выбраться. Снова донёсся электрический треск – дом Лури нанес ответный удар. Увы, на этот раз никаких предсмертных хрипов за этим не последовало. Раздались торопливые шаги.
Талия слышала, как поскрипывают сапоги незнакомца, чуяла запах его пота, но не могла обнаружить ни проблеска его разума. Его ментальный щит был превосходен. Как, впрочем, и антимагический. «Остаётся одно», – стягивая зачарованные перчатки, вздохнула ан Камианка. Заклинание, защищавшее грабителя от немагических атак, не окружало его постоянным куполом. Оно активизировалось лишь при приближении опасных объектов…
Талия медленно выпрямилась и, бесшумно ступая, двинулась к грабителю. Жемчужно отблескивающая защитная сфера размывала очертания его грузной фигуры. Руки незнакомца шевелилась – он плёл какое-то заклятье. Очутившись за его спиной, Талия выпустила когти, медленно вытянула руку, поднялась на цыпочки и резким загребающим движением перерезала врагу горло. Неожиданно горячая кровь обожгла ей пальцы. Алайка отшатнулась, споткнулась о козетку и неловко кувыркнулась назад. Это и спасло ей жизнь.
Раздался оглушительный хлопок – словно тысяча тысяч стеклянных плафонов лопнула разом – и комнату заполнили клубы жирного багрового пламени. Талия не успела среагировать. К счастью, дом Лури оказался проворней. Заложенная хозяйкой программа предписывала ему защищать мебель от собственных боевых заклятий или заклинаний незваных гостей. Волна голубоватого сияния накрыла ан Камианку и схлынула через пару минут, оставив её и козетку целыми и невредимыми. Талия с чувством чмокнула полированную ручку своей спасительницы… и вцепилась в неё в непритворном страхе.
Грабитель продолжал стоять. Душа его осталась в обожжённом, залитом кровью теле, продолжая управлять им. Он устрашающе медленно повернулся к Талии… и в этот момент часть стены за его спиной выпала наружу. Тут же потеряв к алайке всякий интерес, маг открыл портал и исчез в нём.
Комично тряся гудящей головой, Талия поковыляла к пролому. Птицы успокоились. Тишину пещеры нарушали лишь мяуканье Энаора и топот преследующего его клиноголового. Понимая, что противник не в силах состязаться с ним в проворстве, эал гарцевал по двору, изощряясь в ругательствах.
«Ну уж этого я не упущу!» – встряхнувшись, прошептала Талия.
Она угрожающе вскинула руки… и тут же опустила их. Из-за сталагната вышел Фаргон. Подняв булыжник покрупнее, он взвесил его в ладони и с разворота метнул в энаорова преследователя. Камень угодил точно в висок твари, однако та устояла на ногах, лишь немного сбившись с шага. К её несчастью, камень Фаргона тоже был не прост. Вместо того чтобы отскочить и шмякнуться на землю, он прилип к её морде, как комок глины. Адор растопырил пальцы, и камень растёкся бугристой кляксой, стиснув вражескую голову десятком обручей.
Грабитель покатился по земле. Фаргон снова взмахнул руками – и пол вокруг его жертвы начал вспучиваться, намереваясь заковать её в каменные кандалы. Но адор не успел. Выхватив из кармана склянку, клиноголовый с хрустом разжевал её и затих.
– Всех убили. Ничего не узнали, – долетела до Талии презрительная мысль Энаора.
– Что-то много ограблений в последнее время, – проговорил Фаргон, присев на корточки рядом с косматой тушей.
– Да уж.
Талия уже обшаривала складки туники поверженного врага.
– Пара перьев Лури, кнопки, скрепки, ложка чайная – всё медное… Карандаш. Считай, ничего. И в голове тоже пусто. Все его воспоминания хранились в памяти души, в теле ничего не осталось. Вообще это тело явно давно не использовали. Оно всё в следах застарелых консервационных чар.
Фаргон подобрал валявшийся неподалёку массивный зачарованный арбалет. Прошёлся по пещере, неодобрительно разглядывая оставленные огненными стрелами оплавленные борозды. Талия понимающе улыбнулась ему, и, словно получив от неё желанное разрешение, адор принялся заращивать полученные полом раны.
– Можешь ещё стенку Лури подлатать, – закончив собирать разбредшихся по пещере птиц, предложила Фаргону ан Камианка.
– Ты бы пошла осмотрела дом, поглядела, что пропало.
– Если что и пропало, то из кабинета Лури. А туда она меня никогда не приглашала. И Энаора тоже… Вот куда он опять запропастился?
– Задушил заслуженную курицу и трапезничает где-нибудь втихомолку? – хохотнул Фаргон. – Хороший котик.
– Ещё кис-кис ему покричи.
Талия оглянулась в поисках своего наставника и вдруг увидела в проломе угловатую женскую фигурку.
– Лури вернулась!
– Вы… что здесь случилось? Кто это сделал? – подбежав к ним, крайне нелюбезно прокаркала хозяйка дома; глаза её налились кровью, перья вздыбились, дрожа каждое на свой лад.
 – Тебя пытались ограбить, Сенлури. Благодари Талию и Энаора… – назидательно сказал Фаргон.
– Меня не пытались ограбить. Меня ограбили! – перебила его Сенлури.
Она хотела было продолжить, но передумала и, стиснув ладонями острые локти, зашагала к дому. Фаргон и Талия последовали за ней.
– Пропал мой дневник, – едва войдя в гостиную, всхлипнула Лури.
Её губы дрожали. Нос, казалось, заострился ещё сильней, на его кончике повисла слезинка.
– Как неприятно, – сочувственно покивал Фаргон.
– Неприятно?! – взвилась Сенлура. – Это катастрофа! Там было всё, всё о моём проклятии. Никто не должен узнать… Что же делать?
– Для начала – успокоиться и постараться припомнить всех, кто мог знать о твоём дневнике и сокрытой в нём тайне, – невозмутимо сказал адор. – Мы твои друзья, Сенлури, и мы не бросим тебя в беде.
– Вы не понимаете. Вы совсем ничего не понимаете. – Сенлури плюхнулась на диван и принялась биться головой о мягкую спинку.
– Лури, зачем же ты вообще вела этот дневник? – имела неосторожность спросить Талия.
– Я должна всё документировать, следить, чтобы не упустить момент… Иначе случится непоправимое. Не смей расспрашивать меня, Талия ан Камиан! Пусть она молчит, пожалуйста, пусть молчит! – умоляюще глядя на Фаргона, прокричала Лури.
– Нема, как сапог, – стиснув губы пальцами для надёжности, уголком рта пообещала Талия.
– Это всё из-за… Пусть она уйдёт! Совсем уйдёт отсюда! Не хочу её видеть! – продолжала вопить Сенлури, затравленно озираясь по сторонам.
– У неё истерика, Талия. Пойди лучше погуляй, – мягко сказал Фаргон.
– Я могла бы её успокоить.
– Думаю, не стоит.
Ан Камианка пожала плечами и вышла вон. Под ногами противно захрустели осколки выбитой стенки-скорлупки.
– Ну что, птенчик, не нравится мир, в который ты вылупилась? – как из-под земли вырос Энаор.
–  Не нравится кое-кто из его насельничков. Вот же неблагодарная подушечья набивка, – проворчала Талия.
– Только я твой настоящий, верный, преданный друг, – изрёк Энаор. – Сходи к дальнему загону. Я прикопал там для тебя небольшой сувенир.

[1] Об Анлиморе и "Соцветии" можно прочитать здесь -