Гуманитарный сепаратизм разорванного сознания

Есть немало гуманитариев, которые скажут, что эпоха постмодерна – наилучшая из всех, когда-либо существовавших. И действительно, она великолепно приспособлена для безответственных, расхристанных, пустозвонных буйств гуманитарного ума. Она как бы специально предназначена для его развязных, разгульных, скандальных  дебошей на самых разных поприщах – философских, социологических, исторических, психологических и т.д.
Чтобы понять, почему это так, стоит вспомнить Гегеля. В его «Феноменологии духа» есть страницы, посвященные «разорванному сознанию». Это именно тот самый тип гуманитарного сознания, который дожил до наших постмодернистских времён и прочно в них обосновался. Когда всматриваешься в его гегелевский портрет, то моментами кажется, будто философ изобразил современного гуманитария-постмодерниста. Вот его характерные признаки:
• ум пребывает в состоянии, напоминающем поведение «сумасшедшего фортепиано»; его суждения свидетельствуют о том, что инструмент безнадежно расстроен;
• интеллектуальная мода на беспредельный субъективизм в оценках всего сущего и должного, на бесстыдно-парадоксальные суждения, рвущие в клочья все привычные смыслы;
• переоценка традиционных ценностей и смыслов происходит в виде хаотического перемешивания всех прежних представлений; это перемешивание ведётся повсеместно и непрерывно, захватывая все сферы и слои гуманитарной мысли;
• внутри «разорванного сознания» обрушилась классическая иерархия нравственных понятий, принципов, норм и ум вместе с совестью погрузились в состояние полной этической неразберихи, своеволия, бесстыдства, обмана себя и других;
• налицо готовность ума рассматривать собственный, потоком льющийся обман как «величайшую истину»; тут же присутствует упрямая нацеленность на то, чтобы любыми правдами и неправдами сооружать из этого перманентного обмана «упорядоченный беспорядок» или, как мы сегодня бы сказали, «управляемый хаос», верно служащий разным неблаговидным целям;
Мощный атакующий удар атеизма, обрушившийся в эпоху Просвещения на ум и душу человека, разорвал их, но не уничтожил. Разорванность – это состояние, когда пострадавшую целостность можно ещё как-то восстановить, сшить, склеить, одним словом, спасти.
Но то, что можно было исправить в XVIII столетии, уже почти невозможно спасти в нашем XXI веке. Двести лет агрессивной экспансии богоборческого нигилизма не прошли для гуманитарного сознания даром. Всё это время атеизм не прекращал свои массированные обстрелы гуманитарных территорий философии, социологии, правоведения, психологии, этики, эстетики, литературы, искусства. Это был процесс, который сегодня мы обозначаем заковыристым понятием секуляризации. Но, по сути, это был беспощадный геноцид всех тех смыслов, ценностей и норм, которые когда-то принесли в мир Библия и христианство. Это была безжалостная стратегия «выжженной земли», целенаправленно осуществляемая на гуманитарных ландшафтах культуры.
Сегодня убийственные результаты этой стратегии налицо: мы имеем возможность наблюдать, во что превратилось секулярное, то есть обескровленное и выпотрошенное гуманитарное сознание. Оно оказалось не просто «разорвано»; оно разбито в пух и прах,  размозжено в крошево. Это видно в присущих ему извращениях, в выходящей за все пределы разнузданности его высказываний, во  вседозволенности многих его публичных акций. 
Ожидать от него исполнения своих всегдашних социокультурных функций, увы, уже не приходится. Те плоды, которые оно еще пытается по инерции производить, либо с избытком напичканы специями под названиями «абсурд», «безумие», «паранойя», «шизофрения» и проч., либо же отличаются непроходимой серостью, банальностью, бездарностью, также выводящих их за грани Культуры.
Разумеется, это всё – расплата за «сепаратизм», за желание недальновидных атеистов-материалистов, просвещенцев-прогрессистов отделиться от Бога, от Его заветов, от Библии и христианского гуманитарного опыта. Эти «сепаратисты» могут сколько угодно утешать себя мантрами о постмодернистской природе собственной ментальности и своего творчества. Только это очень, уж, напоминает гамлетовский парадокс о безумце, который, будучи помещён в скорлупу ореха, твердит, будто чувствует себя покорителем вселенной.