Карусель на острове

        "Темно, как в могиле, -  поморщился Тарусов. - Ни одной звёздочки на небе».

        Грязная тарелка луны цеплялась за тёмную скатерть, свесившуюся с бескрайнего небесного стола.  Угол соседнего дома воткнулся в мутный жёлтый диск, отчего тот казался обгрызенным. Город так прокис за апрельскую ночь, что рассвет, нахохлившись и отвернувшись, делал вид, что ему сюда даже заглянуть стыдно.

        В комнате было нещадно накурено. Пустая пачка из-под оранжевых сигарет «Пэлл Мэлл» валялась на подоконнике, и Тарусов подумал, что в данную минуту его внутреннее состояние очень похоже на эту смятую, бесформенную картонку. Поэтому он схватил её и выкинул в форточку.

        Было около пяти часов утра.

        Тарусов вернулся к столу и посмотрел на рукопись. Этот киносценарий он задумал шесть лет назад, держал в голове и постоянно пересочинял, помнил наизусть все сцены и почти все диалоги.  Он научился ждать и не торопиться. Раньше было Госкино и два друга-кинорежиссёра. Три цели, по которым он вёл плотный огонь. Потом Госкино рассыпалось, один режиссёр спился, второй уехал в Израиль. Долгое время не было ничего, но Тарусов ждал. Писал сценарии и высматривал на горизонте новые цели. Наконец, как грибы после дождя, тут и там попёрли в рост разномастные продюсерские центры и компании. Ими руководили загадочные парни, путавшие труд сценариста с вознёй фальшивомонетчика.   И кино они делали странное, слепленное из огрызков старых кинолент и дурных патологических фантазий.

        Тарусов терпеливо ждал. И вот четыре года назад пришла удача. На кинофестивале в Выборге к нему подошёл маленький и очень вежливый человек. К тому же умный и, как оказалось, весьма дальновидный.

        - Говорят, у вас есть хороший сценарий о русских эмигрантах-айтишниках, сделавших карьеру на Западе, но не сумевших забыть родину. Драма под маской успеха, - тихо сказал маленький человек. – Предлагаю заключить договор на двухсерийную ленту.

        Фильм «Код Родины» шарахнул зрителей по мозгам и собрал хорошую кассу.

        За четыре последующих года они сделали три полнометражные картины и привезли кое-какие побрякушки из Венеции. Продюсер Натан Гофф-Климкин уважал солидные капиталообороты, но преклонялся перед настоящим большим кино. Это был такой еврейский вариант русского духоборчества и немецкого идеализма.   

        Тарусов поправил стопку свежеотпечатанных листов. На титульном двадцатым кеглем было набрано название «Карусель на острове». Шесть лет, шесть лет… Девяносто девять страниц сценария… Непонятный старик построил на маленьком островке посередине реки карусель. Раскрутившись на ней, можно попасть туда, куда зовёт тебя мечта, где ты будешь по-настоящему счастлив. Условие одно: нужно быть добрым и верить в счастье. Иначе карусель замрёт и ты останешься ни с чем. И вот два подонка убивают старика, рассчитывая завладеть каруселью и торговать счастьем направо и налево ради обогащения. Но карусель, разогнавшись, увозит их туда, где будут девять кругов ада, путешествуя по которым подонки получат совсем не то, на что рассчитывали.  Им предстоит кошмар узнавания себя среди носителей всех человеческих пороков, навечно заключённых в эти круги.

        Чего скромничать, ни много ни мало современная «Божественная комедия»! Напоминание о том, что наказанием за низость бывает не только разбитый «мерс» или ликвидация банка, а кое-что пострашнее: адский огонь, вечно жгущий тело и душу грешника.

        Тарусов знал, что Гофф-Климкин ждёт этого сценария. Поэтому доведя себя бездействием до исступления, распалив огонь творческого сумасшествия и азарта, в конце концов бросился к столу, прилип к компьютеру и за пять дней выдал окончательный литературный вариант «Карусели на острове». 99 страниц текста, 13 частей, калейдоскоп страшных образов и ужасающих метафор.

        Сценарист не понимал, где находился все эти пять дней. Не помнил, ел ли и спал. Отвалившись сегодня в пять утра от стола и прочтя слово «Конец» на последней странице, он почувствовал странную, мальчишескую лёгкость и приятную пустоту. 

        В квартире было тихо, жена Марианна и дочка-пятиклассница Катя-котёнок ещё спали. Через открытую форточку в комнату проникал свежий воздух и первые городские шумы. 

        Тарусов рухнул на диван, свернулся в комок, ладони спрятал между коленей и закрыл глаза. Сон овладел им раньше, чем пришло желание уснуть. Он уже спал, когда в мозгу ещё догорало: «Карусель на острове» мой лучший сценарий… Натану позвоню вечером…  Сочинять с такой скоростью – самоубийство!.. Мне сорок семь лет, так мучить себя нельзя, кишки навыпуск… В последний раз, в самый последний раз…»

        Разбудил его настойчивый телефонный звонок. Тарусов проснулся ровно в том же положении, в котором уснул: скрюченный кренделем, подбородок прилип к груди, руки спрятаны между согнутыми в коленях ногами. В комнате было темно и холодно. Мобильный телефон на письменном столе продолжал надрываться, светился монитор компьютера, который сценарист забыл выключить. «Чёрт знает что!» - подумал мужчина, несколько раз хлопнул сонными глазами, потом заставил себя окончательно проснуться и сесть на диване. Телефон звонил и звонил, кому-то срочно требовался невыспавшийся Тарусов! Он дотянулся до стола и взял в руку мобильник. На экране светилось имя настойчивого абонента: «Екатерина моб.»

        Тарусов ничего не понял, нажал кнопку и приложил телефон к уху:

        - Да, слушаю!

        - Пап, привет! Ты как?

        Он не узнал этого женского голоса. Перекатывающиеся стеклянные камешки и чуть насмешливое растянутое «и-и» были ему отлично знакомы, хотя больше в девчачьем, лёгком, как ветерок, исполнении. Тарусов напрягся. С ним говорила его дочка, сомнений не было, туман в мозгу возникал из-за незнакомости знакомого голоса.

        Или он ещё не проснулся? Или так и не отдохнул за время сна?

        - Пап! Ты что, опять? Обещал же больше не пить. Ну как тебе верить? 

        Сценарист промолчал, потому что почувствовал, как голова его отделяется от шеи и падает на пол.

        В телефоне тоже молчали. Тарусов прислушивался к копошившейся в трубке тишине и напряжённо ждал.

        - Ладно, пап, я тебе не судья. Ты уже взрослый мальчик… - стеклянные камешки скатились с горы и замерли. – Если не забыл, у меня завтра день рождения. В субботу ждём тебя в гости. Будут только родственники и наши с Гошей друзья. Придёшь в себя, звони.    Пока-полмолокА!

        Это была их с дочкой шутка. Катя-котёнок не любила молоко и в детстве после уговоров соглашалась выпить только половину чашки. Отсюда и пошли «полмолока». Расставаясь, всегда говорили друг другу: «Пока-полмолока!»   

        Тарусов в полной растерянности сидел на диване. Первое: кто бы это мог звонить? Голос очень похож на Катин, звучит старше, но интонации точь-в-точь Катины, и потом эти «полмолока», такого, не зная, не придумаешь. Хорошо, а что второе? Да, конечно, день рождения. Под диваном лежит приготовленный подарок, вейвборд-рипстик, доска на двух колёсиках, молодёжная спортивная игрушка для катания, новая разновидность скейтборда. Дочка давно просила, и он купил, убедив Марианну, что это будет безопасно. Доска красивая, красно-серая – модная, со светящимися в темноте колёсиками.   День рождения действительно завтра, этого он забыть не мог.

        А что ещё?

        Сценарист выпрямился и резко встал. Компьютер слабо освещал комнату, но Тарусов разглядел пластиковые жалюзи на окне вместо привычных штор из «шотландки», восемь застеклённых книжных полок на противоположной стене вместо четырёх подвесных и маленькой тумбы с книгами в углу. На полу не было толстого паласа, а вместо компьютерного кресла у стола одиноко приютился стул с очень высокой резной спинкой. Тарусов огляделся. Это была не его комната! Свою он знал наизусть и мог перемещаться по ней с закрытыми глазами!

        Он упал на колени и стал шарить под диваном. Пальцы взбивали пыль, натыкались на мелкий мусор, но никакого вейвборда не находили. Тарусов ткнулся лбом в диванное сиденье и похолодел. Мысль, колотившаяся у него в мозгу, одна единственная и очень неприятная, объяснила ситуацию так: случился кошмар и он оказался в самой сердцевине кошмара.

        Зачем взрослой девушке такой нелепый и неуместный подарок? И потом, он уже преподнёс его дочке давным-давно, десять лет назад, когда спортивный снаряд был подростку как раз впору. Так что искать под диваном то, чего там быть не могло, способен только сумасшедший.

        Значит, Тарусов сошёл с ума? Значит, здравствуй, непрошенный кошмар? 

        Две минуты спустя очень бледный и взлохмаченный мужчина стоял у двери и, приложив ухо к дверной щели, прислушивался. Оттуда не доносилось ни звука. Тишина и темнота. Скорее всего, ни жены, ни дочки дома не было, ушли в магазин или где-нибудь болтались.  Тарусов глубоко вздохнул и взялся за ручку. «Сейчас выйду из комнаты, осмотрю квартиру и всё пойму. Чего проще?»

        Но он никуда не вышел, потому что это оказалось совсем не просто. За дверью расстилался космос, продолжение кошмара, шагнуть туда мог только самоубийца. Сценарист на цыпочках отошёл от двери и опять присел на диван. Время шло, голова пустела, в ушах и висках что-то звенело, гудело и в целом Тарусову делалось всё хуже и хуже.

        Если бы можно было выкурить сигарету, наверное, полегчало. Но сигареты кончились и он сам выкинул пустую коробку из-под «Пэлл Мэлл» в форточку.   

        Сценарист опять лежал на диване, уставившись в потолок. Никто не звонил по телефону, никто не появлялся в доме, и это было очень странно. Объяснить происходящее можно было как угодно, подобрать десятки причин, но именно эта возможность указывала на то, что объяснить ничего нельзя. Если у задачи есть несколько решений, скорее всего, все они ложные и задачу решить невозможно.

        Тарусов закрыл глаза. Сосредоточился. Собственно, ничего страшного пока не произошло. Просто всё сейчас было не похоже на то, каким оно должно быть. Голос дочки по телефону очень странный. Так. Обстановка в комнате изменилась. Появились вещи, которых здесь никогда не было. Верно. Сейчас почти десять вечера, а ни Марианны, ни Кати дома не видно. Возможно, гуляют. Хорошо. Что ещё?

        Сценарий! Ну, конечно! Пять дней назад никакого сценария он ещё не написал!

        Мужчина сел и горящими глазами уставился на лежащую возле компьютера увесистую пачку распечатанных листов. Да, сценарий появился здесь сегодня утром, точно. Появился, ну и что? Сценарий был хороший. Первой попыткой побывать там, где обычное может стать не только непонятным, но и просто опасным. Придумав историю и поселив её на бумагу, нечаянно можно разбудить призраки из другого мира. Всё зависит от того, какую часть себя отдаёшь этим призракам. Они могут уснуть, как только рукопись окончена. Но могут стать неугомонными спутниками, настырными преследователями, ковыряющими твою душу, твой мир и твою жизнь. Из одного угла комнаты на тебя будет смотреть старик-карусельщик, а из другого его убийцы. Тарусов никогда не верил в гоголевские и оскаруайлдовские коварные портреты, в бальзаковские мстительные шагреневые кожи и в сеющие смерть умбертоэковские фолианты из средневековых монастырских библиотек.  Возможно, что все эти великие писатели предчувствовали и описывали борьбу со своими призраками, грызущими их днём и ночью. Но ему-то сиё было неподвластно! Он никогда бы не подумал, что может написать вещь, способную кромсать и перемалывать реальность.

        Ну и что дальше?

        И этот вопрос показался окончательно запутавшемуся Тарусову самым правильным.

        Тогда сценарист всё-таки схватил мобильный телефон и позвонил абоненту «Екатерина моб.».

        - Да, пап, я тебя слушаю.

        Мужчина набрался смелости и спросил:

        - Это Катя?

        - Пап, ты что?

        - Ничего. Не бери в голову. Надо поговорить.

        - Только не долго. Гошка ужинать хочет. Он только что с работы прикатил.

        Тарусов нерешительно переступил с ноги на ногу:

        - Гошка – это кто?

        Трубка несколько секунд молчала, словно не поняла вопроса. Потом опять заговорила, но уже не так уверенно:

        - Пап, ты, правда, в порядке? Ты трезвый?

        - Как стёклышко.

        - Гоша – это мой муж.

        - И давно вы… ты замужем?

        - Я сейчас умру! Господи, да три года уже!

        - Катя! Котёнок! Ты только не нервничай!.. Со мной тут глупость одна случилась. Полез лампочку в люстре менять и упал. Затылком здорово об пол треснулся. И как будто что-то забыл, а что-то помню. Наверное, сотрясение лёгкое. Или от испуга.

        - Ты к врачу ходил? Лучше всего сделать томографию, сразу всё будет ясно.

        Тарусов держал себя в руках, хотя это было трудно, и даже умудрялся на ходу импровизировать:

        - Завтра пойду. Слушай, а тебе сейчас двадцать или двадцать один?

        - Двадцать два, пап! А тебе пятьдесят семь!.. Скажи лучше, у тебя опухоли на затылке нет или вообще каких-нибудь глубоких ран или трещин? Голова не кружится? Не тошнит? Зрение в порядке?

        - Не кричи, пожалуйста! Всё в порядке. Иногда туман только наплывает и в памяти словно дырочки появляются. Но тут же затягиваются. То забуду что-нибудь, то опять вспомню.

        - Хочешь, я сейчас приеду?

        - Спасибо, котёнок! Не надо. Я в норме, а завтра - к врачу.

        «Десять лет за пять дней! – скорописью печаталось в мозгу. -  Что за фантасмагория? Портреты, ослиная кожа и отравленные книги? Сел писать сценарий в 2014, а закончил в 2024? Спросить у Кати, какой на дворе год, и совсем сорвать ей крышу? Если ей двадцать два, значит, действительно, 2024. А мне, значит, 57? Хорошо, что в комнате нет зеркала, а то я сам был бы уже без крыши».

        Катя в это время продолжала что-то говорить, Тарусов вернулся к ней вниманием и переспросил:

        - Ещё раз, пожалуйста. Что ты мне советуешь?

        - Советую ни в коем случае не звонить маме и ничего ей не рассказывать про падение на пол.

        - Это ещё почему?

        - А потому. После того, как вы развелись, она все твои неприятности и неудачи воспринимает как наказание за своё счастье. И в том, что ты пил столько лет, исключительно её вина. И что ни одного сценария у тебя не взяли, тоже её происки. У неё же на этом месте комплекс, как у восьмиклассницы. Она же тебя, пап, всё никак до конца не разлюбит, вот и пилит себя до крови.

        - Да сколько лет уж прошло!

        - Знаешь, за пять лет такие тяжёлые заболевания не лечатся. Поэтому не звони. Пожалей её, ради бога.

        «Значит, Марианна развелась со мной в 2019, а я после этого пил, как сапожник. И ничего стоящего не написал».

        - Ты меня понял, пап?

        - Понял. Катя, послушай. Я вчера закончил новый сценарий. Может, всё-таки маме его показать? Представляешь: она прочтёт, поймёт, что я исправился, и саму себя, наконец, простит. И меня забудет, и мучиться ей больше не придётся. Что скажешь, котёнок?

        - Да тебя её муж, Гофф-Климкин, на порог не пустит. Ты же для него враг номер один, после того, как сценарий про какую-то карусель сжёг. Он даже тогда в каком-то интервью назвал тебя чуть ли не предателем. Клялся, что на всю жизнь твою истерику запомнит и никогда не простит. Так что, пап, лучше к ним не ходи, а то он тебя и вправду укокошит.

        - Не пойду. Я ещё не сумасшедший.

        - Чики-чики! На день рождения придёшь?

        - А ты меня любишь?

        - Пока – да.

        - Тогда – пока приду.

        - Пока!

        - Пока!
   
        - Полмолока!

        Тарусов беспокойно бродил по комнате. Кажется, он сам загнал себя на карусель, помчавшую его по кругу, в котором время преображается, как в кривом зеркале. Оно становится обманчивым, текучим и неуловимым. Время – многоэтажный лабиринт. Никому неизвестно, на каком этаже лабиринта он находится и где искать выход.  Возможно, что свобода там, за стенками лабиринта, и есть откровение. Но откровению, скорее всего, предшествует ужас. Мы все стоим на краю реальности, но не каждый способен заглянуть в пропасть, лежащую там, за краем. Гоголь, Бальзак, Оскар Уайлд заглядывали. Булгаковский мастер кидал роман о Пилате в печку. А он не кинет. И не заглянет. Можно обойтись без жертв и вдохновенного проклятия! Его вовремя предупредили, что лично ему там ничего не светит.

        Обессиленный и измученный, Тарусов вновь упал на диван. Его душило отчаянье, судорогой свело шею, плечи и ноги, изогнуло тело кренделем и припечатало к дивану. Сценарист лежал на боку в позе человеческого зародыша, мелко-мелко вздрагивал и следил, как чудовищно медленно, тонкой струйкой, из него вытекает сознание.

        Окончательно рассвело. Тёмную скатерть с неба убрали, лунная тарелка закатилась далеко за край города. Электрический свет в окнах погас, они почернели на фоне стен и словно ослепли до вечера. 

        Вдруг далеко внизу, во дворе, залаяла собака. Мужской голос крикнул что-то короткое и властное, собака огорчённо тявкнула и смолкла.
 
        Сценарист открыл глаза. Он понял, что проснулся и лежит в той же позе, в какой недавно уснул: ноги подтянуты к животу, руки спрятаны между коленями, подбородок прижат к груди. Тарусов расправил тело, сел и осмотрелся. Палас, компьютерное кресло, четыре полки на стене, «шотландка» и окно с раскрытой форточкой. Мало того, мужчина теперь даже не сомневался, что внизу, под диваном, лежит красно-серый вейвборд, за который завтра с визгом ухватится двенадцатилетняя именинница Катя-котёнок. Проверять не стоит.  Ночь ушла и вернула на место всё похищенное.

        В соседней комнате кипела суматошная утренняя жизнь. Тарусов прислушался.
      
        - Катя, опоздаешь в школу!   
      
        - А я уже готова.

        - Not at all!*  Запомни: лиловый жакет с серыми колготками не прохонже. Привет из Новых Васюков! Советую сменить то или другое.

        - Подожди, я быстро.

        Было слышно, как дочь уносится в свою комнату и гремит там дверцами шкафа. Марианна гудела феном, шуршала плащом и обувью в прихожей.   

        - Мамчик, а так?

        - So-so!**  Пошли!

        - Можно, я чмокну папу?

        - Он всю ночь работал. Пусть спит. Побежали! 

        Громко хлопнула входная дверь. Девчонки ушли.

        Тарусов встал и подошёл к письменному столу. Беспорядок на нём после пятидневной вахты был невообразимый. Мужчина пододвинул к себе рукопись сценария. Несколько минут смотрел на него – и ни о чём не думал. Вернее, забывал свои ночные мысли. Они смывались, как пятна со стекла. Карусель скрипнула и остановилась. Мужчина разгладил стопку листов со сценарием, бережно подровнял их и спрятал в верхний ящик письменного стола. Чёрта лысого он его сожжёт! Фига два уступит Гофф-Климкину свою Марианну! Будет так, как надо ему, а не призракам, бегающим по тёмным закоулкам.

        «Карусель на острове закончена привезу вечером за тобой выпивка», - эсэмэска полетела продюсеру. Мобильник пикнул, показал на экране жёлтый конвертик и сообщил: «Доставлено 15/04/14 в 8:05». Тарусов ещё раз прочитал время и дату, удовлетворённо кивнул, нажал красную клавишу и положил телефон в карман. Потом отключил компьютер, взял со стола грязную пепельницу и, совершенно спокойный, отправился в кухню.
 
        Теперь надо было выбросить мусор в помойное ведро, умыться и сварить кофе.
               


                октябрь 2014, Москва





*Вовсе нет (англ.)
**Нормально, так себе (англ.)