Улица Радио 5 10

Глава 5
19 октября 2012 года, пятница
Дело Ермакова развивалось гладко и без неприятных неожиданностей, как я и предполагал. Двенадцатого числа он с Епифановым прибыл в ГСУ, где ему было предъявлено официальное обвинение по части 5 статьи 290 УК – «Получение взятки в крупном размере».
В понедельник 15-го числа Епифанов вручил мне ходатайство о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве на имя прокурора. В тот же день я настрочил свое постановление о ходатайстве в прокуратуру о заключении соглашения с обвиняемым, получил подпись Кожевникова и отправил оба документа в прокуратуру ЮЗАО советнику юстиции Бровину.
Вечером 18-го числа прокурор Бровин вызвал меня, Ермакова и Епифанова к себе для подписания досудебного соглашения и других необходимых документов. С этого момента начиналась рутинная работа по документированию всех обстоятельств преступления, проведению следственных действий. Впрочем, в деле Ермакова предварительное следствие должно было занять совсем немного времени. К середине ноября я планировал направить дело в прокуратуру, работая при этом не в половину, а, можно сказать, в четверть ноги.
Утром 19-го октября я сидел в своем кабинете и медленно пил чай, положив ноги на стол. Работать совершенно не хотелось. Около полудня я включил компьютер и стал лениво читать новости. В Яндексе все еще висело сообщение о вчерашнем аресте Лебедева – помощника Сергея Удальцова. «Наша работа, - подумал я, вспомнив разговор у Кожевникова. – Видимо, первому отделу дали четкий приказ грохнуть все это удальцовское шапито. Его корешам могут лет по 6-7 дать».
Остальные новости были еще скучнее: «Режиссер Меньшов попал в аварию», «Барак Обама поужинал с Миттом Ромни у кардинала», «КНДР грозит нанести удар по Южной Корее, если те сбросят агитационные листовки» и прочая ерунда…
Спортивные порталы продолжали по инерции обсуждать прошедший 16-го числа отборочный матч Чемпионата Мира Россия-Азербайджан, поскольку других важных новостей пока не было. С одной стороны все ругали сборную за не слишком убедительную победу, добытую на 84-й минуте с помощью пенальти. С другой стороны у журналистов была легкая эйфория от неудачи сборной Португалии, которая на своем поле умудрилась сыграть вничью с Северной Ирландией. Таким образом, в турнирной таблице Россия опережала португальцев на 5 очков и только собственное раздолбайство могло помешать нам не попасть на Чемпионат Мира-2014.
«Спорт-Экспресс» вновь расписал на три полосы тему с бойкотом Игоря Денисова. Скучнейшее жевание резинки в стиле «виноваты все»: Денисов виноват потому что жадный, а «Зенит» - потому что Халка за 60 миллионов купил. Прочитав не особо интересное интервью Спалетти, я достал из шкафа куртку от спортивного костюма, аккуратно сложил ее и завалился на диван, положив импровизированную подушку под голову.
В 3 часа дня прозвенел мой рингтон на айфоне. Я какое-то время смотрел в потолок, размышляя - чем бы занять себя сегодня вечером. В голову пришло, что я уже неделю не видел свою подружку Машу. Почему-то жутко захотелось встретиться с ней сегодня, и я решил позвать ее вечером куда-нибудь.
Мария Агапова работала в агентстве «Росбалт», вместе с коллегами организовывала всевозможные пресс-конференции и другие мероприятия в их московском здании в Скатертном переулке недалеко от Нового Арбата. Была event-менеджером в журналистике, можно сказать. Последние три года она то жила со мной, то уходила на несколько недель и даже месяц-другой. Я не скрывал, что жениться пока не хочу, что ее просто выводило из себя. Пару раз она сатанела до такой степени, что в истерике швырялась техникой и посудой в моей квартире. Правда, потом долго извинялась.
Маша взяла трубку на шестом-седьмом гудке. Оказалось, что сегодня она в Петербурге - работает на каком-то важно мероприятии в местном пресс-центре «Росбалта» на Лиговском проспекте и приедет в Москву только завтра утром. Она поинтересовалась в чем дело и я ответил, что хотел с ней увидеться. После секундной паузы Маша начала еще раз по-деловому повторять, что жутко занята сегодня, но я понял, что она обрадовалась моему звонку. В итоге она сама предложила встретиться в субботу вечером.
Потом я сел на подоконник и выкурил две сигареты подряд. Да, теплая Маша меня сегодня не утешит, зато можно устроить мужской вечер в компании холодной бутылки водки. Минут через десять я поднял трубку и набрал внутренний номер Чохели. Оказалось, что он тоже маялся от безделья. Я накинул пиджак и пошел к нему.
***
-А, привет! – Сказал Давид, когда я открыл дверь. Он сидел перед монитором и уплетал пирожок с рисом и яйцом из столовой. – Леха, кто проживает на дне океана?
-Спанч-Боб… волосатые штаны. Или как там...
-Неправильно, товарищ майор. На дне океана проживает московское «Динамо».
Я немного хохотнул и плюхнулся на кушетку в его кабинете. Давид начал мне рассказывать, как он смотрел матч с Азербайджаном и какое «глубокое моральное удовлетворение» он получил от увиденного. Я тоже сказал, что наши играли хреново, но в итоге мы сошлись на том, что пятиочковый отрыв от Португалии – это главный итог прошедших матчей в отборе.
Потом от безделья Чохели, как и я до этого, стал просматривать новостные сообщения с сайта РИА Новости и зачитывать их мне с интонацией Левитана. Получалось на удивление похоже. «От советского информбюро. Товарищи! Сегодня в Ижевске из-за аварии газопровода из торгового центра «Флагман» были эвакуированы 400 человек. Противник силами всех своих армий нанес мощный удар и во время операции по горизонтально направленному бурению повредил магистральный газопровод диаметром 530 миллиметров. На место прорыва немедленно выехали доблестные бойцы инженерно-ремонтных войск РККА… А, ну это фигня, щас чего-нибудь поинтересней поищу… - морщился Давид от скучных новостей. - Вот. В городе Батайске Ростовской области трое участковых задержаны за избиение местного жителя, его брата и сожительницы. По версии следствия, участковые избили гражданина для того, чтобы он перестал ходить к ним со своими заявлениями… Аха-ха-ха! – Чохели покатился от смеха. – Ну блин гиганты! Классические кубанские менты, ну или ростовские, одно и то же! Ладно, что там еще… В Ставропольском крае народный товарищеский суд продлил до 4 декабря срок ареста обвиняемого в изнасиловании и убийстве 9-летней девочки в Пятигорске. Тело изнасилованной и задушенной малолетней школьницы нашли 25 июля на горе Машук… Боже мой, - осекся Давид, - жесть какая…»
-Чего? Что там? - спросил я, отрываясь от просмотра Твиттера на телефоне.
-Да в Пятигорске какой-то педофил изнасиловал и убил 9-летнюю девочку… Продлили срок ареста ему…
-А, летом этим. Да, я слышал. Даже, по-моему, Шкопин туда ездил. Жуткая история вообще-то. Илюха говорил, что тот мужик эту девочку после убийства на дерево повесил, представляешь? Прямо на дерево в лесу, не закопал, не расчленил, а повесил, мол, смотрите… А нет, погоди, это вообще в прошлом году весной в Минводах было… Как того мужика зовут, из новости?
-Амбарцумов. Потерпевшая Аня Прокопенко, - мрачно проговорил Давид.
-А, Прокопенко... Ну тоже - та еще история. Кстати, Шкопин и туда ездил. Правда, подробностей не рассказывал.
-Пишут, что обманом завел в лес, изнасиловал, задушил, накрыл тело шифером и ушел. Вот и все подробности… Урод какой-то нахрен… Расстрелять и закопать его надо.
-Пфф, фига себе! Лейтенант Следственного комитета предлагает применить меру наказания, на использование которой в стране наложен мораторий, - я даже слегка поразился довольно эмоциональной реакции Чохели и решил его слегка пристыдить. – Или может вы, гражданин следователь, предлагаете совершить убийство обвиняемого, что карается соответствующей статьей Уголовного кодекса?
-Ой, слушай, ты что защищаешь этого козла? Как отменили расстрел, так развелось этих педофилов. Каждый день где-нибудь ребенка насилуют, а этот и убил еще. Девочка, 9 лет… Животное!
-Чохели да что с тобой? Ты с луны свалился? – Я слегка отшатнулся от удивления. – Тебя чему вообще в МГУ учили? Ты на занятия ходил вообще?
-У меня красный диплом, товарищ майор, - ответил лейтенант, немного резко.
-У вас что, истории отечественной криминалистики не было? Или, может, вообще криминалистику не изучали?
-Да все у нас было! – Заводился Чохели. – Что ты на меня наезжаешь? Хочешь сказать раньше то же самое в стране было? Даже в 90-х такого не было. Отец говорил, что раньше понятия такого никто не слышал даже – педофил.
-Ха, ну ты меня удивляешь, Давид. Хотя, может вас по-другому учили, а я в свое время таких дел целую кучу прочитал. И из 90-х годов, и из 70-х и из сороковых. Конечно, такого масштаба раньше, наверное, не было, но похожие случаи не были единичными, это факт. Что, не веришь? Ну ладно. Смотри… - Я встал с кушетки и начал медленно расхаживать по кабинету. – Значит… всего в СССР звания Героя Союза получили меньше 13-ти тысяч человек, так? И это совсем немного, учитывая войну и прочее. А ты знаешь сколько человек были лишены звезды? Больше 70-ти.
-Серьезно? Семьдесят человек звания Героя СССР лишили?
-Да, там 72 или 74 человека, точно не помню. Причем большинство за тяжкие и особо тяжкие преступления – убийства, двойные убийства, грабежи, сопряженные с убийством, или тяжкими телесными, и прочее. Я тебе больше скажу. Человек шесть или семь лишили звания за изнасилования, в том числе групповые. Потом, трех или четырех лишили звания за изнасилования малолетних с отягчающими… Да, это реальные дела из архивов! Еще по трем или четырем делам статья почему-то не указывалась, но там сроки были до 25-ти лет. Так что я не исключаю, что это были такие же случаи, как с этой бедной девочкой в Пятигорске… Причем это точно не измена Родине. Бывших героев за измену расстреливали, были и такие случаи.
-Надо же, я и не знал... Нам про это, по-моему, не рассказывали. – Чохели смотрел на меня с интересом. – Что прямо героев Союза за педофилию сажали?
-Ну я тебе говорю - сажали. И не одного. В Союзе вообще все что угодно было: и жестокие убийства детей, и педофилия, и сожительство мужиков в глухих деревнях со своими дочерьми... Были случаи, да… Кстати, по телевизору недавно показывали про Австрию, где мужик девчонку украл и лет десять ее в подвале держал в цепях, издеваясь и насилуя. И у нас то же самое было.
-А, я вспомнил, про такое дело нам даже как-то рассказывали… Произнес Чохели, массируя пальцами лоб. - В начале 80-х нашли на Дальнем Востоке в тайге избушку мужика, у которого три рабыни были. Мужика посадили, а у этих одичавших баб пытались их имя-фамилию выяснить. Только одна в итоге вспомнила, по-моему. Рассказала, что хозяин каждый год новых девок приводил, выкрадывал непонятно где. То ли у туристов, то ли на дорогах… Изредка какие-то девки убегали, но мужик потом кости приносил чьи-то – говорил, что медведь их сожрал. Поэтому остальные бабы бежать не пытались, смирились с участью. Так и жили с этим, блин, мормоном в тайге, представляешь?.. Но все равно - ты что не согласен, что сейчас слишком мягкое наказание за педофилию?
-За убийство и изнасилование малолетнего у нас пожизненное дают, Давид. Думаешь это мягкое наказание?
-А если без убийства? Там же люди, то есть эти уроды, лет через 6-8 выходят на свободу и снова все повторяется.
-Выходят, повторяется. Потом их сажают, потом они выходят, потом все повторяется, сажают, выходят, повторяется - говорил я монотонно. – А что ты предлагаешь? Это закон, и его нужно исполнять. Не расстреливать же их?
-А почему не расстреливать? Я бы поддержал такую меру, Лех, вот честно говорю – поддержал бы. Ну или яйца меж двух кирпичей зажать, а потом пожизненно в тюрьму.
-То есть ты предлагаешь вернуться к принципу Талиона… око за око, зуб за зуб, смерть за смерть… Да ну тебя, Давид, что это за детские разговоры, ты же сотрудник правоохранительных органов в конце концов!.. – Бросил я раздраженно.
-Ну сотрудник, и что?.. Просто у меня все эти истории в голове не укладываются. Как можно ребенка убить? Еще и изнасиловать?.. Какие тут вообще мотивы могут быть кроме явной клиники? Простое удовлетворение животных потребностей по-пьяни?
-Слушай, Ди, я ни разу в жизни не вел такие дела и не в курсе. Но в основном это, конечно, психические нарушения. Я так, поверхностно, читал исследования – что-то про дефекты в долях и коре мозга, дефицит белого вещества мозга. В общем, чисто неврологическая патология.
-И что остается? Лечить их?
-Да, принудительно лечить. И сажать. Сажать и лечить. Чем мы собственно и занимаемся. Вернее не мы, а первый отдел.
-Хм… надо будет почитать об этом на досуге… - сказал Чохели. – И все-таки в последнее время явный какой-то всплеск этого дерьма. Неспроста все это.
-Да какой всплеск!? Ты вспомни историю, греческую, римскую цивилизацию, древнюю Японию. Там эта гребаная педерастия в порядке вещей была. Ничего нового нет.
-Но тогда это вроде было почти общепринятой нормой среди знати, - ответил Давид.
-В том то и дело, что это норма была. То есть считалось нормальным. Значит и в наши дни часть людей считают это нормальным. Просто явное насилие и тем более убийства – это уже чистый криминал, исходящий от психически больных людей.
-Я имею в виду, что в Риме и Афинах обычные люди не бегали и не насиловали детей на улице, или даже в лесу.
-Правильно. Сначала захватят в плен какой-либо народ, а потом детей-рабов вполне законно «долбят». Не было бы желания – не заводили бы себе сенаторы малолетних любовников. А насчет «бегали и насиловали на улице» - я более чем уверен, что такое там было сплошь и рядом среди низших слоев.
-И в итоге обе империи плохо кончили, - заключил Чохели.
-Нет, не думаю, что это стало даже косвенной причиной упадка. В средние века в принципе то же самое было, и тоже на законных основаниях. Право первой ночи, чем не законное основание?
-Насколько я знаю это право ни в одной стране законодательно не было закреплено и вообще - может быть его вообще не было…
-Ха! Да как не было? Было конечно! По всей Европе и в России, видимо, тоже. А насчет юридического закрепления права – это же отношения феодалов и полностью зависимых им крестьян, крепостных, тех же рабов. Так что там слово феодала было таким же твердым законом. По крайней мере - в ранее средневековье. Если сказал – «возляжет со мной твоя женщина» - значит она возляжет. Такая своеобразная «печать собственности» была, клеймо хозяина.
-Ну ладно, а педофилия тут причем?
-Во-первых – тогда девки рано замуж выходили. А во-вторых – в отдельных регионах на юге Европы, я читал, это право феодалы распространяли на детей крестьян – мальчиков, девочек, не важно. Не забывай, время темное было, мифы о средневековом благородстве – не более чем мифы. Всякой жести творилось намного больше, чем сейчас. И убийства и насилие и прочее беззаконие.
-Ну допустим. Но не все же эти феодалы были психически больными извращенцами. Какой-то другой мотив насиловать крестьянских дочерей у них был?
-Я с ними не говорил, но мне кажется, что мотив один единственный – если господин имеет желание и возможность что-то сделать, то господин это делает. Хочет хозяин земли дочь пахаря, он ее берет, вот и все. В крайнем случае, найдет предлог. Скажет, например – в библии хозяину это разрешалось… Все равно крестьяне латынь не знали, а священник говорил им то, что говорил ему владелец земли.
-Но в любом случае в последние 2-3 века европейская цивилизация от этого как-то отходила. Во всей же Европе в XIX веке установились довольно высокие моральные правила. А теперь сам видишь – снова всплывает всякая жесть. И у нас, и у них тоже.
-В XIX веке никаких высоких моральных правил в Европе не было. Только у крайне небольшой части населения самых развитых стран. Читал заметки Энгельса про жизнь английских работяг в 40-х годах девятнадцатого века?
-Представь себе, читал. Да, у него действительно очень ярко получилось все описать. Только я не помню, чтобы Энгельс про педофилов упоминал
-А ты читай между строк, Чохели, о таких вещах раньше вообще редко писали. Но по косвенным признакам и намекам можно многое узнать.
-Ладно, я перечитаю… Лех, честно говоря, я и не думал, что ты Энгельса читал, - усмехнулся Давид. – Может ты все собрание сочинений Ленина тоже читал?
-Пробовал, но бросил. Местами интересно, местами муть. А Энгельса, можно сказать, случайно прочитал – в институте одно время коротал время в библиотеке, вот и взял его наобум…
Я подошел к окну и открыл фрамугу. Разговаривать дальше о педерастах желания никакого не было. У Давида, похоже, тоже. Он попросил у меня сигарету и мы закурили. Через пару минут он сказал, что хочет новую машину купить взамен своего «шестого» гольфа 2010 года, и поинтересовался у меня какую лучше взять - чтобы и не особо ему пока выделяться, но и чтобы выглядеть «нормально». Я ответил, что в ГСУ некоторые лейтенанты на BMW X5 на работу ездят, а некоторые подполковники – на семилетних «Ниссанах». Посоветовал ему пока джип не брать – начальство не любит, когда молодые на больших тачках рядом с ними паркуются. В итоге предложил ему посмотреть BMW третьей серии, «Субару», ну или «Ниссан Кашкай», если особо тратиться неохота.
-Вы насчет «Кашкая» пошутили, товарищ майор? – Чохели посмотрел на меня так, будто я посоветовал ему поехать отдыхать в Геленджик в плацкарте. – Правда насчет «Субару» я еще не думал. Надо будет посмотреть расценки, есть у них хорошие модельки… Лех, а ты сам свой «Сааб» менять не собираешься?
-Никогда!.. – Я отрицательно покачал головой. - На моем «Саабе» сам Элвис ездил, я лично его на аукционе покупал и через Атлантику переправлял в контейнере.
-Да хорош тебе заливать, Элвис! На «Саабе» 2005 года, ха-ха-ха! – Трясся Чохели. - А до него наверное Брюс Ли на нем «пулял», тхаха!
-Если серьезно, то я как-то свыкся с ним уже, - произнес я, посмеявшись вместе с Чохели. - Если бы и менял тачку, то на новый «Сааб», только их уже не делают. Вроде китайцы купили их, но я слышал, что пока запускать новые модели не собираются в ближайшие несколько лет, жаль… Слушай, Давид, а пойдем выпьем сегодня, а?
-Нет, товарищ майор. Я бы с удовольствием, но у меня сегодня вечер занят.
-А чего так? Неужели работы навалом? – пошутил я.
-Лех, не смешно. Я уже задолбался эти бумажки перелопачивать, в которых никаких хвостов не найдешь! Быков ничего мне не дает. Я уже думаю к Кожевникову пойти и попросить, чтобы он мне дал какое-нибудь дело.
-Сдурел чтоли? Не суетись пока! Наше начальство со слишком активными новичками поступает единственным образом – дадут тебе одному гиблое дело, которое ты никогда не раскопаешь, потому что там нет судебной перспективы в принципе, а потом спросят – почему ты его не раскрыл? Так что сиди пока на заднице ровно, в любом случае рано или поздно навалят на тебя дел, не обрадуешься… Ну так чего ты не можешь сегодня?
-Ужин с моей. Веду подружку в ресторан, а то давно никуда не ходили, она уже которую неделю пилит меня…
-Понятно, а кто она?
-Однокурсница - с юридического. Вместе учились, только потом она в юрдепартамент S7 пошла работать, а я сюда… – глупо улыбнулся Давид. – Ха! Все мозги мне прожужжала, что надо было к табачникам идти, или в банк. Но она хорошая девушка.
«А, ну все понятно, Чохели, - подумал я. – Через пару месяцев тебе придется искать новую подругу. А до этого она еще успеет тебе плешь на голове проесть по поводу бабла и финансовых перспектив». Я еще немного посидел на кушетке и уже собрался уходить, но потом заметил толстую книжку на столе Чохели. Явно не УК и не учебник по юриспруденции.
-Комедия Данте, - ответил Чохели на мой вопрос о книге.
-Давид, на хрена тебе эту бурду читать? Ты что, не читал еще?
-Конечно читал! Только еще на первом курсе, все забыл уже. А сейчас чувствую, что надо перечитать. Как раз недавно про истоки раннего итальянского Возрождения читал.
-Не-е, ну Данте это же просто какой-то трэш и безумие полета «темного гения». Я когда его читал - знал от силы процентов двадцать персонажей. А перечитывать вот это – ну я не знаю, Ди… по-моему это какой-то мазохизм...
-На самом деле там практически все герои ада – реальные личности из итальянской истории. Когда знаешь – за что их Данте в ад посадил – очень любопытно читать.
-Ладно-ладно, ботан, но рай! Одни какие-то «сияющие сферы», «мерцающие звезды», «реки света» и в том же духе. Это вообще что такое? Если бы сейчас кто-то подобное написал, я бы сказал, что он наркоман.
-Сам ты наркоман! Там тоже все очень четко. Ну, относительно четко. «Сияющие сферы» - в самом верху, где Троица, апостолы и главные святые. А ниже – довольно привычные райские кущи… И вообще, мне кажется, это попытка Данте описать свое видение рая как космического совершенства бога и вечного бытия, когда еще люди думали, что земля плоская. Разве можно словами описать вселенскую идеальную божественную систему, совсем отличную от земных реалий? Он хотя бы попытался…
-Ой, да ладно! Мужик просто написал книжку, а потом умники 500 лет подряд изучают ее и находят всякие «удивительные»… как это называется… аллегории? Я вообще не думаю, что Данте представлял себе – что такое космос.
-Во-первых, не 500, а 700 лет. А во-вторых… думаю, Данте знал о космосе больше, чем ты о вражде Гвельфов и Гибеллинов. – Чохели улыбнулся и поднял брови, ожидая взять меня врасплох.
-Гвэльфов и Гвоблинов? Я знаю об этой вражде все. Гвэльфы ненавидят Гвоблинов! – ответил я гордо.
-Да вы тролль, товарищ майор!.. Леха, ты наверное читал, но не вчитывался. Комедия - это же… памятник позднего средневековья, объект поклонения для многих деятелей эпохи итальянского возрождения!
-Вот именно что памятник, Чохели! Что нам может дать этот «памятник»? Что ты там такого нового, неизведанного для себя узнал? – Спросил я вполне серьезно.
-Напрямую от Данте, наверное, ничего. Но не в этом же дело. Ты вообще представляешь, как подобное могли написать в тысяча триста каком-то там пятом году? Это просто в голове не укладывается! – Пыхтел лейтенант. – Данте был маяком, опорой для многих поэтов XV-XVI веков, а эти поэты – для писателей XVIII-XIX веков. Они же все черпали какие-то идеи от своих предшественников!
-Давид, ты точно на юрфаке учился? Может на журфаке? – Я искренне поразился эмоциональности Чохели в этом литературном диалоге. – Тебе не хватило зубрежки УК, УПК и прочих наших книжек?
-С головой хватило. Но на художественной литературе я отдыхаю. Для меня это почти как общение с живым человеком, пусть даже и из XIV века... А вы когда в последний раз какую-нибудь книжку открывали, товарищ майор?
-Да недавно… в июле что ли, - ответил я, слегка поразмыслив.
-Класс, три месяца назад! – Чохели вальяжно развалился в своем кресле и весело жестикулировал. – Человек читает одну книжку в квартал! И что это было? Мне просто интересно…
-А что тебя так удивляет? У меня нет времени на чтение, - я даже слегка оскорбился, поскольку считал, что читаю достаточно часто. – «Серую мышь» читал. Виль Липатов.
-Вилли Патов? – Спросил Давид, не разобрав имени.
-Что? Тундра ты, Чохели! Какой Вилли Патов, аха-ха-ха-ха! Вилли Патов!.. Виль Липатов! Не знаешь такого? Филолог хренов, ха-ха! – Смеялся я во весь голос.
-А, Липатов, тха-ха, да я просто не расслышал!..  Нет серьезно, ха-ха… Вилли Патов!.. - Давид тоже закатился на пару минут, хорошо посмеяться у нас на работе удавалось не часто. – «Серая мышь», говоришь… Это что, рассказ у него? Я, честно говоря, читал у него только «Это все о нем» и одну книгу про Анискина. Про что там в твоей?
-Про четырех мужиков-выпивох, живущих в забайкальском рабочем поселке. Где-то, как я понял, в конце 60-х годов. Описывается один их воскресный день, как эти мужики ищут как им выпить.
-И что понравилось? – искренне заинтересовался Чохели.
-Да как тебе сказать… Очень трудно перенести это на сегодняшний день и сравнить. У меня лично не получилось. Представляешь, там трое здоровых работяг, правда, с еще одним прожженным алкашом, но трое работяг наскребают с утра копейки на бутылку водки. Покупают ее, пьют на четверых и все – заваливаются пьяными на час! Ладно, пускай они были с похмела... Но дальше они весь день шатаются по поселку, пару раз им наливают по сто грамм, в конце еще распивают одну бутылку вина – и все: в жопу пьяные! Судя по книге, за весь день там явно не больше бутылки водки на рыло получилось, и это за 12 часов! У меня бы лично это вряд ли какой-то серьезный эффект вызвало. А там один, фронтовик причем, чуть драку не устроил, пьяный дебош. Самого здорового, килограмм под сто, жена на себе домой тащила. У самого пропитого что-то типа белой горячки началось… В общем, от себя могу сказать, что лично мне эта повесть показалась не отражающей действительность. Хотя я не исключаю, что Липатов подобную историю наблюдал в реальности. Может даже сам участвовал, хех.
-Понятно… - протянул Давид непонимающе. - А в чем мораль основная?
-Вроде того - «алкоголизм как причина деградации человека, наверное», ха! Короче, там описывается, как здоровые мужики унижаются за водку, выпрашивают бутылку на глазах местных баб в сельпо, потом ходят по домам знакомых, тоже унижаются, просят налить. И вроде как таким образом спиваются, а крайняя стадия – это их алкаш – бывший начальник лесопилки, который спился, от него ушла семья, и теперь он уже не жилец, почти не ест, только пьет, в доме ничего не осталось… Так что, Давидушка, не пей много водки. Если только со мной! – я широко улыбнулся и застыл в довольной позе со сложенными на груди руками.
-Слушаюсь, о великий учитель! – Давид сомкнул ладони и поклонился. Потом посмеялся и спросил серьезно. - А почему «Серая мышь» называется? Так ведь?
-Ага, «Серая мышь». Пфф… плохо помню. Вроде там описывается маленькая история, как еще один здоровый работяга бухал-бухал, шизил-дебоширил, потом попал в отделение милиции. Там в камере ему такая серая мышка привиделась. И он то ли испугался, то ли прочистилось у него что-то, и с тех пор больше не пил… Как я понимаю это, видимо, его галлюцинации описывались. Не мог же советский, коммунистический писатель про чертей писать, которые к алкоголикам являются. Вот и выбрал другой образ. Кстати к тому алкашу из книги тоже не духи в конце являются, когда у него вечером глюки начались. У него вещи в квартире как бы оживают, и все начинает ходуном ходить под песню «на побывку едет молодой моряк»… Вот честно тебе скажу Давид, получилось не очень страшно. Наши отечественные монахи и попы гораздо страшнее про всякую «алкоголическую» нечисть в своих воспоминаниях и сочинениях писали - вот там жути действительно много, пробирает… аж до костей!
Через пару секунд кабинет Чохели неожиданно залился тусклым желтым светом. Я машинально обернулся к его источнику и увидел, что загорелась сигнальная лампа «Цианид уходи» на стене. У меня екнуло сердце, и я резко повернулся к Давиду с недоуменным выражением лица.
-Леха, цианид! Мы все умрем, аха-ха-ха!!! Да ты это, не бойся, ха-ха! Это я позавчера электронные часы на батарейках подвел к фонарю и лампочку вставил. Теперь ровно в 17:55 лампа загорается! Здорово, да? Такое напоминание о конце рабочего дня... Ладно, товарищ майор, я собираюсь и побегу, а то меня моя ждет. Кстати, надо твою серую мышку почитать - я такую советскую бытовую литературу мало изучал. Может действительно интересно будет…
***
Выйдя из здания на улице Радио, я распрощался с Чохели и отправился знакомым маршрутом домой. Как я сам называл – «по семи набережным»: набережной академика Туполева, Костомаровской, Космодамианской, Дербеневской, Даниловской, Новоданиловской, и Нагатинской набережным до Хлебозаводского проезда. Очень любил этот маршрут, хотя он не был самым быстрым. Зато всегда был вид на реку. Ехал долго, часа полтора, потому что попал в самый час-пик.
По пути включил «Эхо Москвы». Передавали все те же новости, о которых я читал сам и которые рассказывал Давид. Потом ведущие начали обсуждать дело Удальцова, и что наши следаки сегодня вечером объявили Развозжаева в федеральный розыск. Эту фамилию в нашем отделе я слышал раза два от силы и слабо понимал, зачем этот «братан» понадобился нашим. Если только до кучи, или кому-то лично насолил.
На половине пути переключился на радио «Спорт», где двое ведущих активно обсуждали какую-то жутко скандальную утреннюю новость. Через пару минут сумбурных реплик и не менее непонятных звонков от «Павла за Спартак с 85 года» и «Дмитрия за МЮ» я понял, что сегодня утром фанаты «Динамо» обстреляли из пейнтбольных маркеров игроков на базе в Новогорске и разбросали листовки с угрозами в адрес легионеров. Один ведущий говорил, что фанаты совсем оборзели, мол, критиковать футболистов – это сколько угодно, но нападать – это уже уголовное дело. Второй говорил, что получить пейнтбольным шариком – это мелочь, а вообще больше всех виноваты игроки, которые приехали за деньгами, и клуб, который плевать хотел на болельщиков и организацию работы с фанатами. Я немного посмеялся над ситуацией и всеми ее участниками, и подумал о Чохели, который наверно лопнет со смеху, когда узнает об этом – он жутко любил такие скандалы.
Дома я был лишь без десяти восемь. Принял душ, переоделся и налил воды в формочки для льда. Решил сегодня пить не водку, а недорогой вискарь. В домашнем баре как раз давно томились две бутылки Teachers. Зачем платить за пойло больше, если вкус и тем более эффект практически одинаковые?..
Потом приготовил себе ужин. Быстро сварил спагетти, сосиски и сел уплетать это нехитрое блюдо, посыпав макароны тертым сыром, как я люблю. После ужина открыл морозильник – вода в формочках едва застыла снаружи. Значит, ждать нормального замерзания еще часа два. Я лег на диван и где-то час смотрел итоговые новости по «Дождю». Меня всегда жутко веселило, как ведущие этого канала наивно возмущались «репрессиям властей» в разговорах с приглашенными гостями. Правда именно в новостных выпусках все было относительно ровно и сугубо информативно.
Потом начал щелкать программы, и, не найдя ничего занимательного даже на Discovery, выключил ТВ. За окном было уже довольно холодно, но я, все же, решился курить на балконе, накинув старое пальто и надев вязаную шапку. Выкурив две сигареты подряд, я вернулся в квартиру и начал убивать время, листая френдленты в соцсетях. В половине одиннадцатого пришла смс-ка от Сереги - однокурсника по институту МВД. Спрашивал про планы на субботу и звал к себе на дачу под Барыбино, чуть дальше Белых столбов. Я сначала обрадовался и начал набирать ответное сообщение, что с удовольствием подъеду, но быстро вспомнил, что завтра встречаюсь с Машей, поэтому написал, что буду свободен лишь в конце следующей недели. «Хм, даже жаль немного, - подумал я. – Шашлык там всегда отличный, тихое место, плюс может он еще старых знакомых позвал».
В одиннадцать лед в холодильнике пришел в приемлемые кондиции. Я закинул три кубика в стакан и плеснул виски на три пальца. Первые стаканы решил пить на балконе, поэтому еще сильнее утеплился, надев джинсы, кроссовки и перчатки.
Лично для меня это был идеальный отдых и способ отвлечься от ежедневной рутины – сидеть в одиночестве со стаканом чего-нибудь крепкого на свежем воздухе и тянуть сигареты одну за другой. Каждую пятницу я старался повторять этот своеобразный ритуал, отнекиваясь даже от заманчивых приглашений знакомых. Я садился на балконе в специально приобретенное кресло с наклонной спинкой, клал ноги на деревянный ящичек для всякого старья и медленными глотками пил чуть охлажденный виски. Организм воспринимал каждый глоток как маленькую бомбочку, ударная волна которой мягко разливалась по всему телу, заставляя меня слегка морщиться от удовольствия. После первого стакана ноги начинали наливаться приятной тяжестью, а органы чувств требовали табачного дыма, как непременного атрибута хорошего вечера. Я медленно затягивался и так же неспешно выдыхал дым, чтобы он выходил плавным потоком, а не разбивался в серое бесформенное облако. Иногда для развлечения пускал кольца, которые в безветренную погоду улетали метра на 2-3, забавно растягиваясь. После трети бутылки я возвращался в комнату и неспешно потягивался, чтобы восстановить кровоток в конечностях. Потом умывался холодной водой, чтобы обострить восприятие, а затем все повторялось вновь.
Летом, в вечернюю духоту, отлично шел коктейль дайкири папа-добле – половина светлого рома, половина ледяной содовой, пара маленьких кубиков нерафинированного сахара, сок лайма с зеленой долькой цитруса и много-много тертого льда. Я вообще считал дайкири одним из важнейших изобретений в истории человечества - ледяной небесный нектар на изнывающей от жары Земле…
Сегодня первый стакан «ушел» довольно быстро – где-то за полчаса. Бутылка виски постоянно стояла в холодильнике, поэтому напиток был чрезмерно холодным. Я налил себе на два пальца и убрал бутылку во внутренний карман пальто, чтобы виски нагрелось до нужной температуры. Лед в стакан бросать не стал.
Моя квартира располагалась на последнем этаже девятиэтажки, поэтому соединение Варшавского и Каширского шоссе было как на ладони. Несмотря на близость полночи, поток машин по Варшавке в сторону области не ослабевал. Кто-то возвращался домой за город, а кто-то ехал расслабиться на выходных. Все-таки осень – отличное время для отдыха на даче. Жары уже нет, грязи и снега – еще нет. После посиделок с друзьями в бане выйти в бодрящую ночь и разрядить пива из горлышка – самое то.
В кармане пальто на груди грелась студеная бутылка. Машин на шоссе становилось все меньше, а неслись они все быстрее. Каширка напоминала артерию, по которой красными задними фонарями автомобилей в центр города бежала кровь. Дешевые и дорогие эритроциты привычных и замысловатых форм. От традиционных прямоугольных до замысловатых тонких линий и мерцающих пятен. Чуть в отдалении они приостанавливали свой ток перед очередным клапаном-светофором, но затем вновь ускорялись, подгоняемые идущими сзади собратьями…
Пару минут я сидел с закрытыми глазами и не затягивался, ощущая, как струйка дыма проскальзывает по лицу. В отдалении раздался гул какой-то машины, почему-то перешедший в глухую мелодию. Видимо фура с дурацким сигналом… Лишь через несколько секунд я осознал, что заиграл мой телефон в кармане джинсов. Я лениво достал аппарат и посмотрел на экран. Высветился десятизначный номер – абонента не было в моей записной книжке.
-Алло? – спросил я немного хриплым от холода голосом.
-Алло, майор Скворцов? – ответил на другом конце воображаемого провода молодой, но низкий голос.
-Да, кто спрашивает?
-Старший лейтенант Камов, уголовно-исполнительная инспекция №15. Вы ведете дело Виктора Ермакова?
-Что? Ермакова? Да… да, я веду. А в чем дело?
-Ермакова двадцать минут назад в Первую градскую увезли. Ровно в двенадцать ноль-ноль из дома забрали. Я сейчас…
-Подождите! Куда забрали? Кого забрали? Ермакова? – спрашивал я, до конца еще не осознавая услышанное. – Кто забрал!? Да бляха-муха, кто разрешил?!
-Как я понял у Ермакова вечером острый приступ случился, – немного нервно, но четко отвечал ФСИНовец. – Его мать вызвала «скорую», а как его увезли - позвонила мне. Вы в его деле значитесь следователем, вот я вас информирую.
-Так, погоди, какой такой приступ! Какой нахрен приступ?! Он жив вообще!? – резко спросил я, пытаясь сложить картину произошедшего.
-Да не знаю я! Вроде был жив, когда увозили. Мне 5 минут назад его мать позвонила. Наверное еще в пути карета… В общем я еду туда, надо оформлять документы по госпитализации. Если что - все документы о его новом местонахождении получите в понедельник утром. Будете подъезжать?
-А если он копыта уже откинул?! А если он вешался или таблетки глотал?! Конечно приеду! – Я почти сорвался на крик. – В какой он палате?
-Да какая палата?! Он едет наверняка еще! – лейтенант тоже был взвинчен.
-А, ну да, извини… Я выезжаю. Так, твой номер у меня есть, на месте найдемся. Ну все, давай, ага… А, подожди! Наряд отправил домой к нему? Участкового послали? Ну хорошо, тогда до связи, - сказал я и нажал кнопку окончания разговора.
Вот это новости… Какой приступ может быть у 32-летнего мужика? Наверняка руки на себя хотел наложить. Может таблеток принял, а мамаша не поняла. Или просто вынула его из петли и сказала первое, что в голову пришло... Твою ж мать, вот это номер будет, если он помрет! Плакало мое поощрение и премия, плакала жирная палка в отчетности, приговора-то нет! Считай впустую потраченное время. Зараза...
Я нагнулся вперед и начал сильно растирать лицо руками. Поездка в больницу совершенно не входила в мои планы на вечер пятницы. Ладно! Так, Первая градская, это Ленинский проспект, в самом начале. Минут за 20 доберусь. Черт, сколько я выпил, грамм сто наверное? От силы сто пятьдесят. Ничего, доеду нормально… Я быстро скинул все вещи и две минуты стоял под прохладным душем, чтобы взбодриться. Потом оделся, вышел на улицу и завел машину. Табло компьютера на торпеде показывало 0:38.
В 1:02 я встал перед шлагбаумом больницы. Подошедший охранник без особого интереса посмотрел на мое служебное удостоверение и кивнул головой. На мой вопрос о приемном отделении и регистратуре поступающих больных, он направил меня прямо по дорожке – «к восьмому корпусу». Охранник сильно окал и говорил с сильным ивановским акцентом. Видимо вахтенным способом работал в Москве.
В приемном отделении было пусто. Даже в окошке регистрации никого не было. Дежурного регистратуры пришлось ждать минуты полторы.
-Вам кого, мужчина? – спросила крашеная блондинка лет тридцати пяти.
-Ночи доброй. К вам за последний час пациент Епифанов поступал?
-Нет… не было такого пациента, - ответила блондинка, покопавшись в компьютере.
-Как не поступало? – Я даже слегка насторожился. Проверьте еще раз. Сколько вообще поступало, без документов были?
-Всего десять пациентов, без документов двое. Епифанова нет в списках.
-Где лежат эти двое? Так, стоп, какой Епифанов, черт! – Я даже усмехнулся от того, что перепутал Ермакова с его адвокатом. – Не Епифанов, Ермаков поступал.
-Так, да, Ермаков поступал. В реанимации 14-го отделения.
-Это где, как пройти туда? – Спросил я нетерпеливо.
-А вы кто, мужчина, его родственник? – Поинтересовалась сотрудница больницы.
Я протянул в окошко «ксиву» и блондинка по телефону вызвала медсестру, которая проводила меня к кардиореанимационному блоку 14-го кардиологического отделения. Пройдя по нескольким коридорам и поднявшись на лифте, мы оказались у дверей операционной. Внутри все еще шла операция, поэтому медсестра попросила меня подождать в коридоре. Я оглянулся и увидел на кушетке плотного молодого парня в кожаной куртке.
-Ты Камов? – поинтересовался я. Парень ответил утвердительно и поднялся. – Хех, прям как вертолет… Что там происходит, известно уже?
-Я сам минут 10 назад приехал. Внутрь пока нельзя. Вроде идет операция, - ответил старлей низким голосом, немного растягивая слова и неуклюже жестикулируя массивными ручищами. Сразу видно – не москвич.
-Вообще ничего не ясно – что и как?
-Сестра заглядывала, когда меня провожала, потом сказала, что еще где-то час его воскрешать будут.
-Понятно… А это точно он, ты проверял? Хотя да… подменить человека с приступом это слишком лихо. Да и не будет этот Ермаков бежать, фраер такой… Кстати, как его в приемном отделении зарегистрировали, мать же дома вроде? – поинтересовался я.
-Она, как мне сказали, полис врачам дала. Участковый оттуда мне еще не звонил. Но я думаю, там ничего интересного нет, у них на квартире, - тянул Камов.
Я сел на кушетку и достал сигарету. Покрутил ее между пальцами и засунул обратно в пачку. У меня сильно разболелась голова, к тому же жутко хотелось пить. Я сказал Камову, что выйду покурить на улицу, и приказал сразу звонить, если выйдет доктор. И не отпускать его ни в коем случае, пока я не вернусь.
На улице начинал моросить прохладный дождик. Минуты две я стоял, подставив лицо под частые капли. Но они не слишком освежали, хотелось ледяной воды. За шлагбаумом больницы я осмотрелся по сторонам. Ближайший похожий на продуктовый магазин ларек виднелся метрах в трехстах – мерцал вывеской на другой стороне Ленинского проспекта. Я решил не возвращаться за машиной и двинул к магазину пешком.
Обычная палатка, коих на улицах Москвы после запрета на продажу алкоголя по ночам становилось все меньше и меньше. Внутри пустота. Скучающая продавщица не спеша выдала мне две бутылки лаймового «Перье» из холодильника. Здесь он стоил 150 рублей, сильно дороже, чем в любом супермаркете.
Первую бутылку я выпил залпом у входа в магазин. Потом прислонился к стене какого-то дома и жадно выкурил сигарету. На телефоне высветились цифры 1:40, но звонков от Камова не было. Дождь усиливался, поэтому пришлось довольно бодро идти обратно в больницу, отхлебывая по пути из второй бутылки.
В восьмом корпусе Первой градской я уже сориентировался без посторонней помощи и поднялся на 5-й этаж к кардиореанимационному блоку. Старлей Уголовно-исполнительной инспекции сидел на кушетке и клевал носом. Правда, увидев меня, он немного взбодрился и хотел что-то сказать, но в это время дверь операционной распахнулась и оттуда быстро вышла женщина средних лет. На медсестру не похожа – слишком стройные ноги и ухоженный внешний вид.
-Родственники подождите, через 5 минут выйдет доктор к нему все вопросы, - кинула она нам на бегу. Я попытался остановить ее, но она махнула рукой и скрылась на лестничной площадке. - Я же вам сказала - все вопросы к доктору!
-Ладно, подождем доктора, - пробурчал я себе под нос и через пару секунд обернулся к Камову. – Ты вроде хотел мне что-то сказать?
-Что? А, да. Как вы ушли, товарищ майор, звонил участковый наш, с Чертаново. Говорит, все осмотрел, ничего странного не увидел, мать в слезах, вот… Говорит, собиралась ехать сюда, к сыну.
-Сюда приедет? Этого еще не хватало! – Я щелкнул языком от раздражения. Хотя другой расклад предположить было трудно. - Сколько там у нас? Час пятьдесят семь… Чудно, отличная пятница…
Камов вновь сел на кушетку и закрыл глаза. Я посмотрел на него и немного позлился. Ему от состояния здоровья арестантов ни тепло ни холодно. Ходи по квартирам пару раз в неделю, да проверяй. Помрет – так помрет, одним больше, одним меньше. Это у меня тут холодный пот, такое верное дело на волоске висит…
Вскоре из операционной вышли трое – медсестра, молодой парень в белом халате и врач лет 45-ти. Доктор был совсем не похож на хирургов из кино или даже новостей. Высокий, но очень плотный, лысина блестела, черная, коротко постриженная борода подчеркивала массивные скулы. Взгляд из под бровей был суровым и выразительным. Я подумал, что он был довольно сильно похож на Курчатова, «папу» русской атомной бомбы, только борода другая. И весовая категория разряда на три побольше.
Когда мы подошли поближе, я заметил на его нагрудном кармашке маленький бейджик: «Константин Курц, к.м.н., заведующий 14-м кардиологическим отделением». Доктор спросил – родственники ли мы больного? В ответ мы с Камовым одновременно достали свои удостоверения. После этого Курц отправил медсестру и своего молодого помощника по своим делам.
-Он что, заключенный? – Спросил доктор с расстановкой и тенью небольшого интереса.
-Нет, он обвиняемый по уголовному делу. В настоящее время арестован судом, - ответил я быстро. - Скажите доктор, он будет жить?
-Будет, будет, куда же он денется...
-Слава тебе господи, - сказал я, подняв голову и тяжело выдохнув куда-то в потолок. – Что с ним случилось? Говорят какой-то приступ, но мы не в курсе что именно…
-Обычный инфаркт миокарда, ничего выдающегося.
-Подождите… ему 32 года. Какой у него может быть инфаркт миокарда? – спросил я недоуменно и немного резко.
-Может, конечно может, почему же нет, гражданин следователь? У меня, если хотите знать, в практике и 28-летние пациенты были с таким диагнозом... – Курц внимательно посмотрел на меня серыми глазами, будто изучая. – Так что если хотите обезопасить себя от подобных неприятностей, то настоятельно советую вам бросить курить. И пейте поменьше, гражданин офицер.
Я несколько секунд, не двигаясь, смотрел ему прямо в глаза, потом быстро кинул взгляд в сторону Камова. Он стоял молча и глядел на нас своими маленькими глазками. Весь вид старшего лейтенанта не выражал абсолютно никаких эмоций. Я, поборов небольшую злость, снова обратился к врачу:
-Спасибо, доктор, я учту. Как его состояние? Как это вообще могло произойти в его возрасте.
-Ну, могу сказать, что состояние стабильное, прогноз положительный. О причинах обострения пока говорить сложно, я не видел карты пациента. Но, видимо, была ИБС… ишемическая болезнь сердца, я хотел сказать. Наверняка другие серьезные заболевания, может быть врожденные. И, как я только что мог понять, на это все наложился сильный стресс. В результате ишемия, некроз тканей сердца и, как результат, острый инфаркт. Но повторюсь, без изучения карты пациента говорить о причинах инфаркта преждевременно.
-Ну хорошо. Что теперь с ним будет? То есть он вернется в нормальное состояние, инвалидом не станет? Когда его выписку можно ждать? – спрашивал я сумбурно.
-Обычно в таких случаях от поступления в медучреждение до выписки пациента проходит от полутора до двух месяцев. Что касается состояния здоровья пациента после выписки, то я думаю, что на скамье подсудимых он сидеть сможет... Вы же это имели в виду, гражданин следователь? – Курц говорил мягко, но в то же время с каким-то упреком. – Насколько я мог понять, других заболеваний, с которыми не допускается содержание в учреждениях пенитенциарной системы, у пациента нет… Но повторю еще раз – мне нужно изучить историю его заболеваний... У вас еще какие-то вопросы ко мне?
-Нет, у меня все, доктор, - ответил я слегка смущенно и грубо, чтобы скрыть свое смущение. – Да, вот, у моего коллеги к вам пара дел. Он из Уголовно-исполнительной инспекции, отвечает за местонахождение арестованного в период расследования.
Камов снова представился доктору и начал говорить, что ему нужно подписать несколько документов о новом местонахождении арестованного. Я в это время приоткрыл дверь в операционную и заглянул внутрь. На столе действительно лежал Ермаков, только очень бледный и как будто на несколько лет постаревший. Впрочем, я и не ожидал увидеть на операционном столе пышущего здоровьем человека.
-…это стандартные документы доктор, подписать их займет пару минут, только еще несколько моментов, - говорил старший лейтенант Константину Курцу. – Вот тут напишите, пожалуйста, точное наименование вашей больницы, а то я, честно говоря, боюсь напутать…
-Конечно, конечно, только давайте пройдем в мой кабинет, тут на подоконнике мне неудобно. В кабинете я все вам подпишу, договорились? – С ФСИНовцем Курц разговаривал куда доброжелательнее. Уж не знаю - почему я ему не приглянулся.
Камов и Курц медленно двинулись по коридору. Старлей начал объяснять доктору, идущему с заложенными за спиной руками, что и где надо будет обозначить и где ставить подписи. Врач согласно кивал головой и поддакивал.
В это время раскрылась дверь лифта и в коридор вышла медсестра с еще одной пожилой женщиной. Я сразу узнал ее – это была мать Ермакова. Я хорошо запомнил ее по судебному заседанию об избрании меры пресечения чиновнику.
-Вы доктор, да? А операция уже закончилась? Что с Витенькой, где он? – спросила женщина взволнованно, когда сестра указала ей на Курца.
-А вы кто? Вы его мать? Как вас зовут? – поинтересовался заведующий отделением.
-Да, я мать. Надежда Ивановна я… Ермакова… А что с Витенькой?
-Могу вам сказать, что пациент хорошо перенес операцию. Да, небольшую операцию. Был удар, но сейчас ему уже лучше. Состояние стабильное, прогноз положительный, - начал свою обычную чеканку доктор. – Вам, Надежда Ивановна, нужно успокоиться, все с вашим сыном будет хорошо. Операция обычная, ничего страшного. Полежит у нас месяца два, придет в себя, накопит сил, и вы заберете его отсюда.
-Где он? Можно мне его увидеть? Скажите он поправится? – спрашивала женщина, рефлекторно сжимая в руках свою уже старую сумку.
-К пациенту пока нельзя, он спит после операции. Приходите завтра, то есть уже сегодня, во второй половине дня. А сейчас вам лучше поехать домой, к вашему сыну пока никого не пускают, - мягко говорил Курц, взяв женщину под руку.
-Нет-нет. Я подожду, я тут посижу, на стульчике, - тихо ответила мать Ермакова, помотав головой, и села на старый деревянный стул еще, видимо, советских времен. Курц несколько секунд молча смотрел на нее, после чего медленно произнес:
-Ну хорошо, можете тут остаться. Если кто будет спрашивать – скажете, что заведующий отделением разрешил… Ах да, вот еще что: у вашего сына наследственные и хронические заболевания были?
-Извините, не поняла?.. А, заболевания… Были, были, да… боже мой, Витенька… - она закрыла лицо руками и несколько раз громко вздохнула.
-Ладно, не буду вас мучить, завтра придет карта, - сказал врач и повернулся к Камову.
-Подождите, да были заболевания. – Ермакова тяжело поднялась, взявшись рукой за спинку стула. – Была эта… доктор говорил, ишемия, ишемическая…
-Ишемическая болезнь сердца?
-Да! Вернее нет, я не знаю… Из поликлиники наш врач говорил Витеньке, что нужно в больницу поехать сделать обследование. А он не поехал… Да, болезнь ишемическая… И еще у него с детства был врожденный дефицит железа, но доктора говорили, что это ничего страшного, мы таблетки пили, витамины, - причитала Ермакова.
-Ах как скверно… - негромко произнес Курц, потирая бороду ладонью. – Ну ладно, что еще? Больше ничего не помните? Может, волновался в последние недели? Плохо спал?
-Да, сильно очень переживал, еще я заметила, что у него как будто в груди что-то болело несколько дней. Он так морщился, но говорил мне, что все нормально, что не надо «скорую вызывать». А сегодня вечером прямо заплакал, говорит плохо мне, мама, дышать трудно… сидел на кровати и плакал как ребенок... - Ермакова разрыдалась и снова села на стульчик у лифта.
-Ну да, ну да, это понятно…Хорошо Надежда Ивановна, я завтра посмотрю карту. Можете здесь посидеть, если хотите. Я скажу сестре, чтобы принесла вам воды, - сказал доктор и повернулся к Камову. - А нам с товарищем лейтенантом нужно идти. Да, конечно, старшим лейтенантом. Пойдемте.
Курц и Камов зашли в лифт и уехали. Ермакова тихо плакала минуты две-три, но потом немного успокоилась и стала вытирать лицо платком. Мне в больнице делать было уже нечего, поэтому я решил ехать домой. Подняв ворот куртки, я подошел к лифту и нажал кнопку. Двигатель старого лифта загудел, но кабина, как во всех старых больницах, ехала жутко долго. Я почувствовал, что Ермакова уставилась на меня, и проклинал этот чертов старый лифт. Я уже хотел спускаться по лестнице, но не успел.
-Извините, а вы прокурор, да? Это вы были в суде? – спросила мать чиновника, продолжая сжимать в ладонях свою сумку. Мне пришлось слегка повернуться к ней.
-Нет, я следователь по делу Виктора Ермакова. Но я был в суде, да.
-А, следователь, извините, я просто не знаю, как там у вас все происходит… - она снова на несколько секунд замолчала, глядя в пол. Лифта все не было. – А вы сюда к нему приехали? Как он? А то я не поняла, что доктор говорил, не запомнила…
-Я, честно говоря, не знаю. Доктор просто сказал, что операция была, и что пока ему нужен покой… Больше ничего врач не говорил, - соврал я.
-А где он? Скажите, где он лежит, я хочу посмотреть на него.
-Я не знаю где он, - снова слукавил я. - Мы в палате не были, ждали тут, в коридоре. Просто вышел доктор и сказал все то же, что и вам.
Ермакова отвела от меня глаза и стала смотреть куда-то в пустоту. Лифт остановился где-то этажах в двух под нами. Судя по металлическому стуку, в него завозили медицинскую кровать с больным. Либо какую-то тяжелую тележку. Глухой стук раздавался с полминуты. Потом прекратился, но кабина с места не двигалась.
-Я знаю, вы его видели. Я чувствую, что вы меня обманываете, - тихо, но твердо проговорила Ермакова, не глядя на меня. Меня от ее интонации даже слегка передернуло. – Витенька, как его отпустили, сказал мне, что, мол, «следователь хитрый попался, за 10 минут меня «упаковал». Сразу, мол, насел, начал давить. Ничего сказать не дал, сразу признаваться заставлял. Говорит… вы, мол, говорили: «признайся, иначе хуже будет…» А адвокат тоже какой-то скользкий попался. Деньги взял, но тотчас ему сказал, что лучший вариант – со следствием во всем согласиться, чтобы наказание поменьше было… Вот ведь адвокатишка, лишь бы денег взять, а толку никакого!.. Ничем не защитил, ничего в пользу Витеньки так и не сказал на суде…
-Ермаков полностью изобличен в получении взятки. Вашего сына поймали с поличным на рабочем месте. Вы что, хотели, чтобы его просто отпустили? – ответил я резко, закипая из-за того, что мне приходится стоять тут и слушать причитания этой старой бабы.
-Вы знаете, я просто думала, что у нас полиция, прокуратура всякая к людям по-человечески относится. А его кинули в камеру к бомжам и уголовникам каким-то. Потом три дня держали без еды. Потом сразу на допрос – не умыться, ничего не дали. А что он мог там сказать, голодный, не спавший? И тут вы набросились на него «тепленького», признаться заставили. Вернее с этим адвокатом на пару признаться заставили. Это судебное соглашение всунули. А потом сразу – на тебе, милок, восемь лет!
-А вы что хотели? Чтобы мы его на руках носили? Не брал бы деньги – сидел бы сейчас дома. И вы тоже. Теперь он может только на себя пенять, сам виноват... Только я восемь лет ему не давал. Наказание у нас суд определяет, так что это не ко мне вопрос.
Ермакова ненадолго замолчала, но вскоре снова взяла слово, всхлипнув:
-Вот Витенька так и говорил, что его сразу, как скрутили - за человека считать перестали. Его просто таскали как мешок из камеры на допрос и обратно, и все. Никто с ним по-человечески и не поговорил за все это время. – По щекам Ермаковой покатились слезы. - Мол, все – ты преступник и сядешь ты теперь на восемь лет. А что с ним там будет – никого не волнует… А потом уже дома он совсем сник. Просто сидел и молчал, ничего почти не говорил. Даже мне ничего не отвечал, будто не здесь он. Довели вы все его, считай, до могилы…
-Да идите вы к черту! – Сорвался я на женщину, сына которой полчаса назад вернули с того света. – Ваш сын вор и будет в тюрьме сидеть! Не надо мне тут в уши жужжать, истории жалостливые рассказывать. Ему надо было сначала думать, а потом делать. Вернее не делать. Все, закончили!
Я злобно посмотрел на створки лифта и пошел на лестничную площадку, ударом ладони распахнув дверь. На лестнице почему-то сильно воняло какими-то лекарствами. Меня сильно помутило, и я открыл фрамугу узкого окна, чтобы подышать. На улице шел уже настоящий ливень. Октябрьский, холодный. Но из-за плотного дождя в воздухе стояла духота. Поэтому, чтобы отдышаться, мне потребовалось несколько минут. Я присел на подоконник и достал сигарету.
Часы показывали 2:35. Сизый дымок от сигареты струился по кисти. Из-за курения кожа на моих указательном и среднем пальцах на правой руке еще несколько лет назад приобрела довольно болезненный желтый оттенок. Однако я заставлял себя не обращать на это внимания, надеясь, что ничем серьезным мне это не грозит.
Под окнами восьмого корпуса располагался еще один длинный корпус Первой градской больницы. В некоторых довольно больших окнах горел свет, но все окна были завешены наглухо закрытыми жалюзями. Вскоре на нижнем этаже здания распахнулась внешняя дверь, из которой вышли двое мужчин в белых халатах. Пробивавшийся из дверного проема свет осветил большую белую табличку на стене: «Корпус №1. Патолого-анатомический. Служебный вход». «Класс. Если что случится – далеко везти не придется», - подумал я с усмешкой. Мужчины в белых халатах спокойно курили под козырьком. Один время от времени произносил какие-то короткие фразы, а второй лениво соглашался, кивая головой. Вскоре они скрылись за той же дверью, бросив окурки в мусорный бачок.
Из-за распахнутого мною окна появился сквозняк, который немного приоткрыл легкую дверь лестничной площадки. В образовавшуюся щель я увидел Ермакову, которая стояла, опустив голову. В руках у нее я заметил маленькую черную книжечку. Опознать ее было нетрудно, это был обычный молитвослов. Женщина шепотом читала молитвы, но большинство слов я не слышал из-за шума дождя. Впрочем, по доносившимся до меня фразам я легко распознал псалом 90-й: «Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое»… Потом был «Отче наш», молитва, как я понял Пантелеимону, и пара молитв Богородице.
Ермакова читала молитвослов тихонько, но как бы нараспев, как в церкви. Так же делала моя мать еще в середине-конце 90-х, когда я еще жил с ней. Тогда мать тоже просила меня читать все эти основные молитвы, особенно когда заболел старший брат. Я в то время слабо понимал – зачем это все нужно. Позже, уже в институте МВД, преподаватель по современной криминалистике буквально заставлял нас штудировать все четыре Евангелия и основные молитвы. Упирал на то, что это может сильно помочь в работе. Правда, как говорили мужики из первого отдела, среди серийных маньяков персонажей, помешанных на религии, – абсолютное меньшинство. В «нулевых» случаев «последовательной кары грешников» в Москве и области не фиксировалось. Преступления, когда муж-пьяница закалывал жену, приняв ее за «беса», в расчет не брались. Обычная бытовуха. Так что знание Священного писания мало кому пригодилось даже в первом отделе, что уж говорить о нас, из второго.
Я сидел на подоконнике и искоса смотрел на нее. Ермаковой было лет 65, не меньше. Судя по опрятной, но немного потрепанной и явно не новой одежде, несколько последних лет вся жизнь ее проходила в домашних хлопотах. В такой одежде на работу не ходят, даже в 65 лет. Лицо ее было довольно измученным, а глаза очень уставшими. Закончив читать молитвы, она медленно присела на стул и закрыла лицо руками. Точнее – опустила голову на подставленные ладони. Она не плакала. Просто сидела и тяжело дышала. Будто пыталась закрыться от внешнего мира, как ребенок закрывается ручками, когда ему страшно.
Я невольно вспомнил свою мать. В 98-м году я поступил в институт МВД и уехал из Дубны, где мы жили, в Москву. Брат уехал годом раньше. Во время учебы я приезжал к ней несколько раз в году. Но потом, когда начал работать в прокуратуре, а затем в СКП и СКР, приезжал к ней все реже. В Дубне я был в последний раз осенью 2010 года. Уже тогда моя мать была чем-то похожа на Ермакову, каждый вечер стояла в своей комнате с черной книжечкой в руках, исправно посещала церковь. Таким образом, как я понял, и проходили все ее дни: утром на службу, потом домашние хлопоты, пару часов у телевизора, и книжечка на ночь.
Из-за этого сравнения я испытал чувство жалости к Ермаковой. Не сочувствия, а именно жалости. Старая, измученная женщина, сидит одна посреди ночи в пустом коридоре огромной больницы. А там, шагах в тридцати, лежит без сознания ее сын, которого час назад едва вытащили из могилы. Но уже через несколько месяцев его ждет колония, пускай и общего режима… Я медленно сполз с подоконника, открыл дверь лестничной площадки и сел на кушетку у стены.
-Извините, Надежда… Ивановна? Так ведь? – Ермакова от неожиданности слегка вздрогнула и подняла на меня удивленные глаза. – Вы, хм, извините, что я довольно резко с вами говорил сейчас. Но, сами понимаете, работа нервная, ненормированный график. Вот, даже ночью приходится работать.
-Да-да, я понимаю – проговорила Ермакова. – А я думала, что вы ушли… вы к доктору ходили, да?
-Н-нет. Я пошел вниз в регистратуру, а потом поднялся… Просто зажигалку «посеял», вон там, на лестничной площадке выронил, - я заставил себя улыбнуться и кивнул в сторону двери. – Вы меня еще раз извините. Мне жаль, что с вашим сыном так получилось… Но, как врач говорит, он должен поправиться, и все будет в порядке… Вы знаете, я думаю, что с учетом такой тяжелой ситуации с вашим сыном, суд должен учесть это как смягчающее обстоятельство. Может быть, суд даже назначит условный срок, - говорил я, понимая, что шансов на это у Виктора Ермакова мало.
-Правда? Вы так считаете? – Надежда Ивановна на секунду просветлела, но затем снова сгорбилась. – Хотя кто его знает, как на суде будет. Может так, а может эдак… Вот ведь как в жизни бывает, вроде бы все хорошо, а потом бац – и сразу все наваливается со всех сторон. Вот у Витеньки так все хорошо было – институт закончил, работу нормальную нашел, потом женился, сын родился, ох… А потом все. Как отрезало. На работе начальник на голову сел и никакого повышения не дает, только обижает. Потом жена ушла, сына забрала, теперь вот тюрьма… За что же это все нам?..
Она взяла край своего платка и заплакала. Я сидел на месте молча - говорить не хотелось, да и сказать ничего ободряющего я не мог. Через минуту Ермакова продолжила:
-Вот ведь как бывает… Такая хорошая девочка была, работящая, добрая, мне все время помогала. А где-то через год, как Никитка родился, ее как подменили. Сидела дома перед телевизором целыми днями, на меня начинала огрызаться, Витеньку каждый день в чем-то упрекала. На Никитку даже срывалась иногда, когда он кушать не хотел. Думала, что я не слышу, а я слышала… А потом, как у Вити начались проблемы на работе, просто подала на развод и уехала с ним…
Ермакова снова зарыдала. Слушать дальше эту семейную историю мне совершенно не хотелось. Но чувство такта не позволило мне просто встать и уйти.
-Витенька очень переживал все это. Сначала не понимал, что он не так делал. Потом злился на Катюшку. Только честный он человек, понимаете? Каждый месяц он перечислял ей столько, сколько ему назначили отдавать по алиментам. Когда премию на работе давали – всегда половину ей отдавал. Каждый вечер по пятницам ехал к ней во Владимир, забирал Никитку в Москву, мы тут с ним нянчились. А потом вечером в воскресенье отвозил обратно. И так каждую неделю. Летом Катюшка куда-то на три недели уехала, в Европу чтоли, и попросила, чтобы Никитка у нас пожил. Витя ничего не сказал ей, мы даже рады были! Я колясочку купила, гуляла с ним… А когда Витю арестовали, так она сразу мне позвонила и начала расспрашивать – что да как. Кто, мол, обеспечивать ребенка будет? А я и не знаю, что ей сказать. Потом, как сына домой отпустили, он сам ей позвонил, попросил, чтобы она с Никиткой приехала. Увидеть его хотел. Ему же нельзя выходить. Но она сказала, что не может. Вот после этого Витенька совсем в уныние пришел. Почти ничего не ел, сидел целыми днями на стуле, или лежал на кровати… А сегодня вечером он ходил какой-то уставший, просил таблетки от головы, обезболивающее. Я, дура, на самом деле подумала, что у него правда голова болит. А он-то, Витенька, уже дня три ходил, грудь себе растирал. Потом он сел на кровать и начал плакать. Говорит, в груди сильно давит, не могу, мама... Ну, я «скорую» и вызвала. А когда позвонила, он уже согнувшийся лежал…
«Ну, еще бы, нашел Ермаков на ком жениться, - подумал я, слегка покачав головой. - Обычная история. Провинциальная девчонка приезжает в Москву, женит на себе молодого менеджера, чиновника, мента, рожает ему ребенка, а потом спокойно валит, и живет на алименты. Поняла, что можно не работать и просто получать каждый месяц котлету денег просто за то, что присматриваешь за ребенком бывшего мужа. Вот оно, женское счастье. А как кончились котлеты, так и ребенок не нужен стал. Дурак ты, Ермаков».
Я посмотрел на телефон. Было начало четвертого. Сидеть здесь до утра в мои планы не входило. Поэтому я коротко и сухо попрощался с Ермаковой, сказав, что утром мне нужно рано вставать, и выскочил на лестницу. Сев в машину, я жадно закурил и не трогался с места, пока не выкурил две подряд. Улицы Москвы были пусты, но я не гнал, потому что голова была даже тяжелее, чем когда я выходил из дома. Зайдя в квартиру, я достал початую бутылку из холодильника и из горла разрядил грамм сто. Виски разодрало горло и больно ударило мне в голову, будто обидевшись, что я бросил его, но потом растеклось по жилам теплыми волнами.
Сняв только ботинки, я шлепнулся в большое кожаное кресло, стоявшее у стены. В прошлом году я потратил на него больше половины месячной зарплаты, но оно того стоило. Чтобы чем-нибудь занять глаза и отвлечься от событий этой ночи, я включил National Geographic и смотрел передачу про ламантинов, а потом про автопробег по Монголии. Довольно занятно, если раньше не видел.
К половине шестого первая бутылка опустела. Спать не хотелось, я хотел выпить еще. Виски к утру сильно надоел, поэтому я достал из холодильника бутылку «Токай» и начал пить его на балконе из горлышка. Пожалуй, это было единственное вино, вкус которого мне действительно нравился. И единственный качественный венгерский продукт вообще…
***
Я проснулся от какого-то нудного звона. Потом кто-то из соседей начал забивать гвозди. «Вот козел, как всегда утром в субботу», - подумал я, после чего сел на кровать и хмуро огляделся. Выяснилось, что я лег спать, скинув лишь куртку. Брюки и рубашка были сильно смяты. На столике стояла опустошенная бутылка «Токай» и почти пустая пивная бутылка. Там же расположилась пепельница с кучей окурков.
Через несколько секунд я понял, что зря ругался на соседа – стучали и звонили в мою дверь. «Да чтоб тебя… Кто там еще?.. Не дай бог с работы. Нельзя, чтобы коллеги меня в таком виде увидели», - пронеслись мутные мысли в моей тяжелой голове. Собравшись с силами, я еле-еле дошел до двери и заглянул в глазок. Перед дверью стояла девушка, похожая на Машу. Щелкнул дверной замок и ее красивая улыбка быстро испарилась.
-Ой, здрасьте, а Алеша дома? - произнесла Мария, делая вид, что не узнала меня. Я всегда удивлялся ее поразительным физиогномическим способностям очень ярко изображать те или иные эмоции.
-Маш, ты что, это я…
-А, извини. Я думала ты какого-то синяка с улицы домой пустил. – Она протиснулась в щель между мной и косяком дверной рамы, зашла в квартиру и огляделась. – Нд-а-а-а, Скворцов, ты в своем репертуаре. Всю ночь сидел перед телеком в позе Тони Сопрано и хлестал свой ром, да? Фу, блин, перегарищем воняет! Я открою балкон…
-Да ты что, Маш… Если честно, то я пол ночи работал! – произнес я хрипло.
-Я вижу, как ты работал, - сказала она, вертя в руках бутылку «Токай». – Ну это детские шалости для тебя. В мусорном ведре должна быть 0,7 рома, я угадала? Кстати, надеюсь у тебя есть еще это вино, я бы сегодня вечерком выпила.
-Для тебя все что угодно, малыш, – я закрыл дверь и снова плюхнулся на кровать. – Я вообще-то думал, что ты вечером приезжаешь…
-Я тоже так думала, но потом нам сказали, что едем в ночь и в Москве будем утром. Ну и я, как последняя дура, сразу к тебе. Думала, ты меня ждешь… Хорошо, что бабу никакую не привел ночью, я бы тебе всадила сейчас по яйцам!
-Да нет, что ты, Машуль, ты у меня единственная, моя деточка… Я просто… просто к вечеру ждал… - мямлил я.
-Маша сняла курточку и туфельки, и пошла умываться с дороги. Потом быстро приготовила себе легкий завтрак и кофе. Я смотрел на нее и умилялся тому, как она с серьезным видом орудует вилкой и пьет горячий кофе. Потом она уселась в мое кресло, положив ногу на ногу, и закурила свои тонике сигареты.
-Ну, куда мы сегодня пойдем, товарищ майор? – Спросила она.
-Лично вы никуда. – Ответил я. – Почему? Потому что вы арестованы! Именем закона! Встаньте и сделайте четыре шага вперед. Да, вот так…