3. Нарисованные горизонты. Ярус второй. Маг

                * к началу романа: http://www.proza.ru/2014/10/08/1516


Конечно, я всё сделал неправильно. Следствие так не ведут; надо было всё проделывать в ином порядке… Верно?

Я постоянно выслушиваю такие упрёки. Поэтому никому не отдаю отчёта и никого не пускаю на свою «кухню». И всех, кто лучше меня знает, что и как делать, отправляю делать это самостоятельно.

Однако на этот раз мне было как-то по-особому неприятно. Присутствие на Санта-Зорра Чарльза Букермана задело меня за живое. Судите сами: эпоха Шерлокхолмсов прошла полторы сотни лет назад. А Букерман – последний динозавр такого рода, и притом вымирать ничуть не собирается. Время от времени газеты оповещают мир о некоторых его подвигах, а о некоторых (о многих, если быть точным) весьма неохотно умалчивают. Если его, как говорится, поймать и пытать, от него можно узнать государственные тайны всего цивилизованного мира. И никто не сделал это только потому, что потом может прийти нужда обратиться к Букерману за помощью.

В общем, холёный рассудок этого черноусого ублюдка, словно революционный киберчип, берегут спецслужбы всего мира. Сдувают пылинки. Расценивают подонка как уникального консультанта. И вот нате вам – теперь он гостиничный детектив. Ой, не нравится мне это, не нравится.

А у меня ещё дело о пропавшем попугае и слежка за мсье, которого Табита из Жана Голло безошибочно переименовала в Жиголо. Жизнь прекрасна, скорей бы Апокалипсис…

Приехав на двадцать седьмой, я вышел из метролифта и побрёл по перрону, разглядывая проезжатых. До семнадцатиэтажного биокирпичного здания, на третьем этаже которого располагался мой офис, было около десяти минут ходу, а пронизывающий ветер так и норовил забраться под полы пиджака. Я включил подогрев подкладки, накинул капюшон на голову и двинулся в направлении покоя и сна. Я заслужил и то, и другое.

Здесь, на двадцать седьмом уровне, люди, как ни странно, улыбчивы и приветливы. Может, так влияет холод, что можно согреться только вместе… Я знал, что при желании у меня никогда не возникнет проблемы найти здесь ни собутыльника, ни парня на ночь. Впрочем, на Башне нигде нет проблем с сексом, драгсом и выпивкой. Но здесь, в этой высотной стыли, тепло улыбок до сих пор кажется мне удивительным.

Я улыбался в ответ редким встречным и думал о погодных службах, которые на семьдесят дней включают здесь короткое веснолето, о смешно разлохматившейся в тёплую пору кислице на газонах. Прошлым летом я смотрел на эту поросль, как звёздный странник на внезапно открытую в космосе хрупкую жизнь. Как короток срок на то, чтобы расцвести и дать потомство. И красиво отцвести, если выйдет. Я думал о том, кого видел сегодня. О сдержанных слезах, об оранжевом такси. О юной жизни, не пересекомой с моей. О том, что вот и я тоже возвращаюсь домой. Дом ждёт меня, как будто я что-то значу для него.

Я поднялся на третий этаж. Улыбнулся табличке «НОС. Зорроастро Мендоза, частный детектив» на входе в офис. Открыл ключом соседнюю дверь и вошёл в квартиру.

Пахло сухими каштанами и наномылом. Домашние мокасины снова пришлось выкуривать из-под лавки. В конце коридора светилась стеклянная дверь из офиса: Табита опять забыла погасить лампу в серверной.

Дом включил O Mensch, bewein dein Sunde gross, встречая меня, – то ли лиричную, то ли тоскливую мелодию, которой в несколько раз больше лет, чем мне, и дому, и самой Башне. Я выпил лимонного сока, отпер дверь в серверную и пошёл в кабинет – покумекать в Норном кресле.

Обычно я говорю, что Норное кресло досталось мне от отца. Даже Таби так думает. На самом деле я купил его на барахолке уровнем ниже, куда оно попало, видимо, после долгой таски по ярусам. Когда-то оно было респектабельнее некуда, ярко-коричневой кожи, с подлокотниками из оленьего рога. Но с тех пор, как богачи боятся попасть под карающий меч экологических служб, они стараются избавляться от таких вещей. Особенно когда вещи теряют приличный вид.

Меня же кресло устраивало. Огромное, глубокое, крепкое, с благородными потёртостями – заноришься туда и блестишь оттуда глазами, размышляя о том, о сём. Может быть, всё дело было именно в размере кресла: забираясь в него, я чувствовал себя мальчишкой. А у мальчишек взгляд острее, мысли быстрее и нет для них ничего невозможного.

Итак, о делах второго порядка. На семнадцатом уровне у некоей Мин Хо из седьмого китайского квартала пропал попугай. Видимо, Мин Хо из китайцев среднего достатка: узкоглазая голытьба живёт на одном ярусе со мной, только не на Северном, а на Юго-Восточном шпиле (своё райское обиталище они называют «Серебряным Китаем»). Если бы попугай улетел там, ему не протянуть бы в буране и получаса. Впрочем, страдальцы из «Серебряного Китая» заводят себе чау-чау, злобных, как волкодавы, и облезлых, как Тадж-Махал.

Мин Хо, двадцатитрёхлетняя красавица, очень хочет вернуть своего питомца и нанимает дешёвого детектива с Северного Шпиля. Кроме того, попугай улетел ещё во вторник утром, а сегодня уже вечер четверга. Видимо, девчушка до последнего надеялась, что маленькая гордая птица прячется от неё где-нибудь под ванной. Изображение попугая меня удивило. Если мне не изменяет память, такие птахи зовутся карликовыми неразлучниками и живут только парами. И исчезают, кстати, тоже по двое. Однако в запросе не было ничего сказано о втором попугае: ни того, что он, например, умер, ни того, что он вообще когда-то был.

Так. Ясно. Ещё одно «простенькое дельце» превращается в обычное чёрт-те что.

Теперь посмотрим, что у нас известно о месье. Жан Голло, тридцать шесть, сто восемьдсят восемь, семьдесят два, платиновый баландин, понятное дело, крашеный. Глаза голубые, б##дские, то есть – я хотел сказать, ясные. Не удивлюсь, если он из тех, кто утром запихивает в трусы свежий баклажан, чтобы внушительнее оттопыривалась ширинка.

Слежку заказала некая дама послебальзаковского возраста. Смешные люди.

Что ж, с попугаем я разберусь сам. А вот слежка во время расследования других дел… Табита просто решила мне отомстить за невнимательность. Я отказываюсь воспринимать это иначе.

Впрочем, у меня есть пять штук наличными – найму частного детектива. Буду читать рапорты о похождениях синьора Голло и кофей попивать.

Итак, кому мне позвонить – Фрэнку или Перси? Так иногда приятно попользоваться услугами конкурентов.

Я выбрал Перси.

- Здравствуйте. Вы позвонили в детективное агентство Персиваля Лэндли, - раздался из трубки его прокуренный голос.

- Привет, Ланселот. Как делишки? Это Мендоза. Подкинуть деньжат?
- Привет, Звёздный. Почему ты всё время зовёшь меня Ланселотом?

- Персиваль, Ланселот… Все они из одной песочницы. Ты ещё не устал быть рыцарем слежки?
- Хм. Ты, кажется, упомянул о деньжатах.

- Именно. Как насчёт слежки за одним красавчиком?
- Очередной провал на амурном фронте, Звёздный?

- Не волнуйся, он просто жиголо. Принесёшь мне снимки, где он поёт песенки с одной, играет в ладушки с другой – а я помогу тебе пережить трудные времена. Надеюсь, и ты меня потом не забудешь!

- А с чего это ты взял, что у меня трудные времена?
- С того, что в такое позднее время у тебя в агентстве сняли трубку. И сняла её не секретарша. Нуждаетесь, папаша.

- Гонорар?
- Двести пятьдесят.

- Расходы?
- Ещё двести.

Он пожевал губами на том конце линии и рассмеялся.
- Высылай материалы.

Я отправил ему информацию.

Через десять секунд из трубки донеслось:

- А красавчик. Ты точно уверен, что он не сбежал из твоей постели?
- Стал бы я в таком случае обращаться к такому болтуну, как ты!

- Тоже верно. Ну, спасибо, малец. Попробуем сесть на его павлиний хвост.

Так я избавился от одной проблемы. А ещё я вдруг понял, что Перси подал прекрасную идею. Поиск ковбойского мальчика также можно поручить кому-то другому. И сердце моё будет спокойно.

Я налил на два пальца джина, набросал портрет моего ковбойчонка, присвоил файлу имя «Разыскать любой ценой» и позвонил Фрэнку.

- А что же ты сам его не разыщешь? – поинтересовался тот. – Боишься, что при встрече сердце выпрыгнет из штанов?

- Дел навалилось много, - честно признался я.

- Это с каких это пор у детектива на Северном шпиле развелось много дел? Уж не перебраться ли мне к тебе поближе?
- Могу нанять тебя в помощники. Пойдёшь?

- Да ты никак разбогател, Звёздный?
- Однажды, Фрэнк, однажды это случится.

- Поскорее бы. И ты наконец съедешь отсюдова и перестанешь отбивать у меня клиентуру!
- Не дождёшься. Они всё равно не станут обращаться к такому деревенщине, как ты.

- Поговори мне!

Поторговавшись с Фрэнком, я сбагрил ему ковбойчика за триста эскудо. Облегчённо откинулся в кресле и подумал: да, вот так и надо разбираться с делами. У меня оставались кольцо и попугай.

Будь я баловнем судьбы, форточка за спиной тотчас бы распахнулась, и в неё влетел бы озябший попугай, держа в клюве гридино колечко. Но судьба, видимо, считала такую развязку слишком пошлой. Её многовековой драматургический опыт предписывал ей сперва как следует помучить героев.

А что, если кольцо и правда стибрила какая-нибудь вороватая птица?

Или мышь. Интересно, может мышь заинтересоваться кольцом? И есть ли в «Тибальде» помимо репутации ещё и мыши?

Кто мог проникнуть ночью в номер и, не разбудив Гриду, похитить эту никчёмную мелочь из шкатулки?

Кстати, интересно: как спят клоны? Крепче, чем обычные люди? Чутче ли у них слух?

Я ничего об этом не знал.

Жаль, что я из экономии подключён к Мировой Паутине только по дневному тарифу. Похоже, придётся обратиться к нейронной сети Башни. Я с тоской взглянул на истерзанное коннектором запястье. Налил ещё джина и воткнул в разъём на руке штекер пи-коннекта. Монитор у меня на ладони засиял, и на нём потоком замелькали те же путаные мысли, что и в моей голове. Я вошёл в Ноовеб.

Ноовеб также придумал Гуэрра. Для начала он решил объединить наладонный коммуникатор с пользователем через встроенный в тело разъём. Внутри тебя разъём подключается к тканям нервной системы. Через него наладонник питается энергией, возникающей от тока жидкостей тела – пока живёшь, всегда можешь быть онлайн. Спросите, как заполучить этакое чудо прямо в свой организм? Все удовольствие – получасовая операция и двухнедельный реабилитационный период. Зато ты можешь отдавать сети через пи-коннект мыслительные команды, не заботясь о чёткой формулировке запроса. Пи-коннект улавливает поверхностную часть потока мыслей, так называемые «ассоциации первого уровня». Это команды к действию и все те образы, которые они с собой вызывают.

Говорят, кое-кто обходится без разъёма – напрямую вживляет под кожу, только экран торчит. Правда, это лет шесть как незаконно, и эскулапы мне как-то объясняли, почему. Истощение, нарушения сна, обостряющаяся шизофрения – сплошной вред организму и лишняя нагрузка на системы здравоохранения и безопасности. И когда по Ноовебу начинают гулять ассоциации первого уровня из сновидений – тоже добра не жди. Так что нарушителей стараются вычислять как можно раньше, а сеть чистить от их информационных поллюций. Не думаю, что успешно.

Сама сеть – отдельное техническое чудо. Можно сказать, что Башня отчасти и есть сеть. Архитектура и IT-архитектура соединяются здесь воедино. Башня построена не «из стекла и бетона» - никакой созданный человеком материал не может быть столь прочным, чтобы стать основой подобной конструкции. Гуэрра создал гибрид растительной и животной ткани, способной перерабатывать песок в силикатный каркас – и, сращивая куски этой ткани, как сращивают плиты при строительстве блочных домов, управлял разрастанием исходного материала, пока не «вырастил» то, что стало Башней. По сути, получился огромный коралл, некий разделённый на внутренние отсеки полый стебель или что-то подобное, я не силён в биологии. Этот стебель живёт, развивается, отмирающие клетки перерабатываются на двадцать восьмом уровне и становятся компостом для растений в парках, сырьём для биокирпича, мылом, топливом, да и много чем ещё. Даже конфетами и бурбоном. Мой дом построен из такого биокирпича. Я живу в дерьме Башни, моюсь дерьмом Башни, даже на десерт могу съесть немножко дерьма Башни и дерьмом Башни запить. А что вы хотели на клочке земли, где ничего отродясь не было, пока не появилась эта грёбаная Башня?

Так вот. У этого стебля есть собственная нервная система. Память Башни. Она медленно осваивает ресурсы знаний, накопленные в Интернете. Говорят, лет через пять освоит окончательно, если сравнивать скорость её обучения со скоростью развития Интернета. Брехня, конечно, но надо же что-то писать в газетах, кроме новостей из парламента и фотографий путешествующего кронпринца.

Нейронная сеть Башни объединяет всех пользователей через пи-коннекторы по ассоциациям первого уровня. Ты легко можешь найти себе подходящую музыку, человека по душе и по настроению, делового или сексуального партнёра, стоит только подумать об этом – если, конечно, ты воткнул в себя металлический штекер наладонника. Нет, не стоит бояться: система не сканирует твои мысли, твою память, твоё подсознание, – её восприятию, как я уже сказал, подвластны только ассоциации первого уровня. В общем, чертовски удобно – настолько, что с территории Башни практически вытеснен Интернет. Пусть эту старомодную и неудобную махину осваивает нейронная сеть творения Гуэрры – все хотят пользоваться только плодами этого освоения. Гуэрра придумал для мозга Башни отличное имя – Ноовеб. Сеть разума.

Ладонь под пи-коннектом вспотела, и я переложил его в другую руку, продолжая читать о клонах. Пот затёк под имплантант, запястье заныло. Но информация того стоила.

Во-первых, я узнал, что существует три разновидности клонов: «Дети», «Доживатели» и «Ликвидаторы ошибок».

Первые – полная генетическая копия «родителя». Они начинают свою жизнь с нуля, как обычные младенцы, набираются собственного жизненного опыта, у них формируется собственная личность. По сути, это как твой однояйцевый близнец, который почему-то родился через много-много лет после тебя. А относишься ты к нему почему-то как к сыну родному. В общем, «клон простой, без вы#бонов».

«Доживатели» - это клоны, которым имплантируют память или часть памяти «родителя». Иногда – всю память донора, за исключением его воспоминаний о собственной смерти. Получается, что «Доживатель» - это тот, кто живёт за тебя, вместо тебя, после тебя, когда из тебя уже давно выросли плакучие рододендроны. Ты оставляешь ему наследство, а он им пользуется. Хорошо, если он появляется на свет уже после твоей смерти. А то может приключиться и так: ты корчишься в предсмертных судорогах, смотришь на него и пытаешься себя уверить, что он – это на самом деле ты, получивший шанс на вечную жизнь на этой планете. Пока ты жив-здоров, это кажется вероятным. Но когда кондрашка хватает тебя за грудки, а рядом стоит и улыбается твоя копия, которая останется жить и проматывать твои денежки – тут, наверное, кается каждый «родитель». Если, конечно, родимчик не наступает внезапно.

Третья разновидность клонов – «Ликвидаторы ошибок». Это уже некий «идеальный ты» - клону исправляют твои ущербные гены, добавляют десяток способностей, которые ты всегда хотел иметь – и ты умираешь с ещё большей завистью к такому «сверхчеловеку», чем если завидовал бы «доживателю». Зато он делает на этом свете то, чего ты никогда не мог бы достичь. Вот такому клону можно «привить» и сверхчуткий сон, и нечеловеческую силу, и выдающиеся способности – хоть к балету, хоть к шахматам. Интересно, Грида – это «Доживатель» или «Ликвидатор»? Для каких целей престарелой скальдической певице потребовалось делать свою копию? Ведь не для того же, чтобы потом выгуливать голограмму своего умершего мужа?

Во-вторых, оказалось, что большинство клонов-«детей» в обход закона регистрируется именно в качестве детей. «Родители» идут на такой шаг, потому что церковь считает, что у дупликатов нет души. И, соответственно, отказывает им во всех церковных таинствах. Так что на самом деле репликантов куда больше, чем фиксирует официальная статистика. Многие из них крещены, причащены и даже уже отпеты. Церковь в ярости, но с человеческой природой сладу нет.

Как бы то ни было, хотя о наличии или отсутствии у клонов души ничего конкретного не известно, зато была доказана мысленная связь между клоном и «родителем». Были случаи, когда клоны в подробностях вспоминали те события, которые случились с «родителем», но не были перенесены в память клона. Так, например, репликант в деталях «вспоминал», как он «умирал», и воспроизводил при этом мельчайшие подробности смерти своего донора. Можно было бы сказать, что это воспоминание было перенесено в голову клона случайно… если бы не одно «но»: донор умер много позже того дня, когда клону трансплантировали его память.

В-третьих…

Я сам сталкивался с этим дважды, и оба раза был потрясён. А в Сети упоминаний об этом было куда больше. Клоны не обладают эмпатией. Вообще. Возможно, это связано с тем, что они никогда не были связаны пуповиной с родящей матерью. Наверное, эмпатия развивается до появления на свет, когда тело плода омывается соками в такт эмоциям беременной женщины.

И, наконец, в четвёртых. У клонов встречается такое явление, как шумы в памяти. Иначе говоря, расспрашиваешь ты репликанта о том, как он провёл нынешний день, например, семь тысяч пятьдесят восьмой в его жизни. А клон вдруг начинает путаться… а потом выясняется, что он рассказал тебе, как провёл этот день его донор. Это как связь между близнецами, только более жуткая. Оттого что донора уже много лет как нет на этом свете.

У каждого клона есть тайны, объяснить которые он не может – это я уяснил чётко. И с этой мыслью задремал, погрузившись в мир, где не было ни жиголо, ни попугаев.

Проснулся я в молчании, и провёл в нём всё утро – пока не ткнул пальцем в золочёный звонок на семнадцатом уровне.

- Здравствуйте, - процедил я в лицо улыбчивой девушке. – Вы Мин Хо?

Она защебетала, поманила меня в розово-пушистую квартирку с кучей сувениров и уймой постеров – и принялась рассказывать о бедном Ки-Ки, который был её радостью и утешением с тех пор, как она потеряла сестру. Слушая её непрекращающийся треск, я начал понимать, что попугай вполне мог жить при ней без пары, принимая девушку за свою попугаиху.

Тем не менее я начал расспросы – о сестре, о паре для попугайчика и о том, предлагают ли в этом доме гостям кофе. Она тут же запустила кофейный автомат и приготовилась рассказать мне о том, какой именно кофе обожала её покойная сестрица, от чего я пришёл в ужас и кладбищенским шёпотом сообщил, что моя природа срочно требует для своего покорного слуги две минуты полного уединения.

- Там не запирается! – восторженно предупредила меня хозяйка. Мне моментально подумалось, что попугай сбежал, потому что не мог запереться от неё даже в туалете. Я даже зауважал свободолюбивую птицу и преисполнился сочувствия к бедняге Ки-Ки.

Первое, что бросилось мне в глаза, едва я отпросился отлить, - огромный сытый кот белоснежной пушистости, лениво зыркнувший на меня с крышки унитаза. За исключением горящих глаз, кот был недвижен, и я не сразу сообразил, что он не «что», а «кто». При попытке переставить безмолвный меховой сувенир куда-нибудь в сторону я получил несколько неприятных царапин, и белолапый зверюга, гордо тряхнув хвостом, удалился по своим неотложным.

- А кот не мог сожрать вашего Ки-Ки и не сообщить об этом? – прокричал я в коридорчик, намывая саднящие руки.

- Да-да! – появилось в проёме улыбающееся лицо китаянки. – Мог-мог! Но он этого не делал, не делал! Перья бы остались!

Она расставила кофейные чашечки и вазочки с этническими сладостями, которыми принялась хрустеть без остановки. Я очищал от этого хруста кусочки её истории по мере того, как кофе смывал пелену дремоты с моего мозга.

- Мы сняли эту квартирку вдвоём, я и сестра. Квартирка уютная, розовая комнатка, светлая кухонька, душевая кабинка, кладовка и та комнатушечка, в которой вы только что были.

- Которая не запирается.
- Которая да. Мы жили здесь несколько лет, работали по Ноовебу, два раза в год ездили в поразительные путешествия, какие только позволяли наши доходы, и были совершенно счастливы, - она коснулась какой-то панели над столом, и та, пробудившись, засияла фотоизображениями – две улыбчивых китаянки на Гаити, две улыбчивых китаянки в Гонконге, две улыбчивых китаянки в венецианской гондоле… Настоящие снимки или киберсимуляция, я не определил.

- И что же произошло?
- Мы поссорились. Чин-Ли-Вай сказала, что Хорхе влюбился в неё, а я точно знала, что Хорхе влюбился в меня, а она никак не хотела этого понять, и когда наконец поняла, заболела и умерла от горя.

- Девушки в таком возрасте от горя неразделённой любви не умирают. Это было самоубийство?
- Не думаю, моя сестра не такая. Она просто умерла, сама. И доктор так сказал, доктор ничего странного не нашёл.

- А Хорхе?
- Хорхе очень боялся, что я подумаю, будто его любовь приносит мне несчастья. Вот сестра умерла, теперь попугай улетел.

- Уважаемая Мин Хо, известно ли вам, что такие попугаи, как на присланной вами фотографии, живут только парами? Где ваш второй попугай из пары?
- Второй попугай? Какой второй попугай? У меня был один, мой Ки-Ки. Я не отправляла никакой фотографии. Объявление составлял Хорхе, он мог напутать.

- Я могу поговорить с этим Хорхе?
- Он сейчас в командировке на островах, будет только через неделю. Связь у них там на буровой плохая, поэтому он даже кода для связи не оставляет.

- Жалость какая.
- И не говорите. Хотите, я покажу вам, как выглядел Ки-Ки? – и она принялась колдовать над фотопанелью. Изображение размылось, слайды смешались, и по экрану поплыли идиллические картинки: две улыбчивых китаянки в розовой квартирке.

- Вот! Вот! Видите? У неё на плече! – Мин Хо остановила изображение, чтобы я мог лучше разглядеть те два жалких пера, которые торчали из-за уха её сестры. Поцеживая кофе сквозь зубы, я смотрел на, пожалуй, самого скрытного попугая в истории. Неразлучник это был или просто крашеный скворец, не определил бы сам дедушка Дарвин.

- А изображений пояснее нет? – спросил я наконец. В голове уже сложилась превосходная версия. Судите сами. Чем опасны попугаи? Они повторяют чужие слова. Кому опасны попугаи? Тому, кто хочет скрыть что-то, случайно сказанное вслух. Итак, злокозненный Хорхе влюбил в себя обеих сестёр, чтобы получить от них что-то, что ему было нужно. Оставил в живых ту, от которой это получить было проще, и избавился от другой. Но когда он думал, что один в квартирке китаяночек, то проговорился при попугае о своих планах, а птица запомнила и принялась повторять, ввергая злодея в отчаянье и панику. Пришлось избавиться от попугая, сказать девушке, что тот улетел. Отправить малопопулярному детективу просьбу найти птичку – авось не возьмётся. Наделить детектива снимком не того попугая, чтобы всё запутать окончательно. И когда расследование зайдёт в тупик, Хорхе сможет в полной безопасности вершить свои злодейские планы. Ведь отличная версия, правда? Я молодец?

- Ну, есть ещё одно, - прервала мои сладкие размышления Мин Хо. – Но оно такое ретро, понимаете? На бумажке. Сделано на камеру, из которой бумажки выезжают, а потом на них проступает снимок. Это был сувенир от магазина, где мы с Чин-Ли-Вай покупали Ки-Ки. Показать?

Это был действительно раритет. Настоящий поляроидный снимок. На нём улыбались две сестры, а на их соприкоснувшихся плечах сидел…

Да, Хорхе ничего не напутал. У девочек был карликовый неразлучник. Одинокий карликовый неразлучник. Разлучённый карликовый неразлучник.

- Мин Хо, вы помните адрес магазина, где покупали птичку? Я могу съездить туда?

Ну конечно, она прекрасно помнила, где они с сестрой купили милого, бесценного, восхитительного Ки-Ки, и разумеется, туда можно съездить, да вот же, на задней стороне снимка, на белом кантике, печать с адресом магазина, смотрите, это всего в двух кварталах, она бы и сама отправилась, да ей надо работать. А что, попугай мог вернуться в магазин? Они же покупали его там почти полтора месяца назад!

- Всё возможно, - бормотал я, отлепляя её наманикюренные пальчики от поляроидного снимка и на ходу пряча его в портсигар.

- Не может быть! – раздалось мне вслед из розовенькой квартирки. – Они бы мне обязательно позвонили!

Я вышел из чистенького подъезда доходного дома, где располагалось жилище Мин Хо, и двинулся по сверкающей улице 7-го Китайского квартала навстречу очередному нарисованному горизонту. Я знал, как пройти к Кайе Бейджинг, спрашивать не было нужды. И пока ноги несли меня к странному зоомагазинчику, где неразлучников продают поодиночке, а клиентов снимают на камеру, каждый чих которой на вес золота, - моими мыслями внезапно снова завладел юный ковбойчонок.

До меня неожиданно дошло, что наряд его, который привлёк меня, был не просто странен, а прямо таки невозможен. В Санта-Зорро нет фермерских угодий, и ни одна из местных субкультур не считает манеру одеваться «под ковбоя» хоть сколь-нибудь крутой. Может, парень снимался в рекламном ролике или в фильме – и отправился домой в чём был на съёмочной площадке? То есть, он, вероятно, известен? Или такая манера одеваться – его собственный заскок? В любом случае, он должен был быть очень приметным, Фрэнк обязан был уже разыскать его, такие яркие фигурки не пропадают в этом тесном мирке. Я бы сам разыскал его в два счёта. Эх!

Обладай я хоть десятой частью расторопности и сообразительности Букермана, я был бы лучшим сыщиком Санта-Зорро. Как он стал таким? Как он умудряется раскрывать все те преступления, о которых трубит мировая пресса, если, конечно, не сам их совершает? И как я могу добиться подобного?

Вопрос о том, что делает этакий кудесник в должности гостиничного детектива, сбивал мне мысли и норовил оказаться главным, но я настоятельно сводил фокус внимания в сторону методов, приносящих успех Настоящему Детективу. Эта погружённость в себя стоила мне встречи лоб в лоб с тучным туристом, а потом я умудрился отдавить лапку вертлявой собачонке, с которой расфуфыренная старлетка выскочила из дверей того самого магазина.

Однако своими дорожными упражнениями я кое-чего добился. Под сень петшопа на Кайе Бейжинг я вошёл размашистой походкой Настоящего Детектива и с таким непроницаемым лицом, от какого подавился бы утренним бисквитом сам Букерман.

Читать продолжение http://www.proza.ru/2014/10/08/1618