5. Нарисованные горизонты. Ярус 4. Императрица

                * к началу романа: http://www.proza.ru/2014/10/08/1516


Аванс надо было возвращать – весь, кроме неустойки, которая оставалась за мной по-любому. В общем, даже если при встрече с Гридой мне удастся уломать её не разрывать контракт, на всякий случай денежки заказчицы должны были быть при мне.

А я уже так привык быть богачом!

Табита сделала мне в дорогу копию договора на проведение сыскных работ, подписанного Гридой и мною, - вдруг пригодится освежить клиентке память, – а я снова направился в банк.

Весьма посочувствовав клеркам, что лишаю их возможности преумножить мои вложения, я обнулил счёт и двинулся в новые апартаменты скальдической дивы, во второй ярус, в отель «Фантазма люминозо».

- Доброго вечера, синьора, вот ваши деньги, - сказал я, едва войдя в её номер. – Жаль, что вы были моей клиенткой так недолго. Надеюсь, вы разрываете наш контракт потому, что ваша пропажа нашлась.

Просторный номер Гриды был так нейтрально декорирован и так прихотливо обставлен, что глаза никак не могли решить, велик ли он или мал. Вокалистка сидела на бежевой оттоманке и, казалось, ожидала кого-то другого.

- Нет, - отрешённо ответила она. – Кольцо не нашлось. Я разрываю контракт по иным причинам.

- Связанным со мною лично?
- Нет… Скорее всего, нет.

- Но поиски кольца вы не оставляете?
- Нет.

Я склонился как можно театральнее и попытался заглянуть одеревеневшей собеседнице в глаза.
- Я могу присесть?
- Как угодно.

- Послушайте, синьора. Я не могу знать, почему вы уходите теперь, я даже не знаю, чт; с самого начала загнало вас ко мне на Северный шпиль. Знаю только одно: вам важно найти это кольцо, крайне важно. И мне – тоже.

В первый раз за вечер она взглянула на меня.

- Самую любопытную версию по вашему делу, - продолжил я, - мне подсказала таинственная дуэнья на месте жестокого и на мой взгляд совершенно непонятного преступления. Независимо от того, хотите вы дальше тратить деньги расследование или нет, я намерен разобраться, кто та загадочная женщина и как она связана с вашей историей. Если вы передадите поиски кому-то ещё, он, конечно, будет болтаться у меня под ногами, но и это меня не остановит.

Грида Торнвальд вздохнула и облокотилась на другую руку.

- Как вы много говорите… для детектива.

Она поднялась, накапала себе какого-то едко пахнущего спиртного в переливчатый лафетник и долго смотрела на то, как жидкость качается в хрустальном ложе. Выпила залпом, покачнулась и проговорила низким печальным контральто:
- А если я заплачу вам за то, чтобы вы не искали мою пропажу? Хорошо заплачу просто за то, чтобы вы забыли о моём необдуманном визите к вам?

- Тогда я в первый раз в жизни возьму деньги за то, чего всё равно не в состоянии выполнить.
Певица вдруг словно стряхнула с себя сон, улыбнулась и легонько всплеснула пальцами.

- А, к дьяволу, какая разница. Знаете, ищите.

И умолкла.

- Простите, синьора, и как мне понимать ваше решение? Во время нашей прошлой встречи каждый из нас пытался доказать, что именно он владеет ситуацией. Мне нужно было выставить себя матёрым волком, да и вы сверкали очами, как выжидающая тигрица. И что же? Теперь вы и меня хотите поставить в положение просителя, и сами пытаетесь играть роль безропотной жертвы. Вся эта бессмысленная перемена так и подбивает меня задать один прямой вопрос.

- Какой?
- Такой: если не вы и не я, то кто хозяин положения? Что это, чёрт подери, за обстоятельства, которые толкают вас на эти выкрутасы, а меня заставляют бегать за вами, как собачонка, дабы отдать вам деньги, вместо того чтобы заниматься делом?

- Знаете, синьор Мендоза, у меня совсем другой вопрос.
- Надо же.
- Скажите, если вы независимо от обстоятельств намерены продолжать поиски, то какой смысл мне оплачивать их?

Я сладко вздохнул и улыбнулся, оттягивая мгновение торжества.
- Чтобы то, что я найду, стало вашим, а не моим.

- Вы намерены присвоить моё колечко, синьор детектив?
- Не думаю. Колечко вернётся к вам, если вы сами не захотите подарить его кому-то ещё. Я не могу присвоить собственность, обладатель которой мне известен – это было бы кражей. А вот всем, что я накопаю кроме кольца, я смогу располагать по своему усмотрению. Информацией, например. Ведь у меня же не будет клиентки, которая может потребовать по договору, чтобы обстоятельства поисков остались между нами. Не так ли?

- Впервые вижу шантажиста, который угрожает тем, чего у него нет.
- Я просто напоминаю вам выгоды, которые нёс вам наш договор. Выгоды, от которых вы хотите отказаться, расторгая его.

- Вы забавный.
- Да, я забавный. И я принёс вам деньги, чтобы согласно вашей воле разорвать договор.

- Сядьте, - сказала она, видя, что я приподнимаюсь с места. – Скажите, каковы шансы, что вы найдёте мою пропажу в течение недели?
- Либо найду, либо нет. Я предпочитаю не работать в условиях цейтнота.

- Видите. А вот добрейший Чарльз Букерман пообещал мне, что в течение недели кольцо точно будет у меня, и совершенно бесплатно, если я просто откажусь от ваших услуг.
- Хорошее обещание. Такие обычно даёт человек, который знает, у кого похищенное, либо сам обладает им. Спасибо за информацию, синьора. Буду знать, что Букерман соучастник кражи.

- Интересная теория. Но даже если и так. Какой смысл в поисках, если при любом раскладе через неделю пропавшая реликвия окажется у меня?
- Подумайте сами. Если кольцо у него, почему он не отдаст его сразу? Зачем ему – или кому-то, кого он знает – эта безделушка? Что он собирается делать с кольцом всю эту неделю, если через семь дней оно станет ему не нужным? Зачем оно ему вообще? Зачем оно кому-то вообще, кроме вас? И зачем оно вам?

- Какой вы… Нудный.
- Только что был забавным.

Я уходил от синьоры с теми же деньгами, с которыми к ней и явился. Снова положил их в банк, сорвав аплодисменты служащих после того, как кассир сказала мне «Приходите ещё». Вышел и сел на скамеечку у входа. Дела развивались из рук вон скверно.

Весёлые клерки с ослабленными галстуками шли отмечать вечер пятницы в ближайший паб. Прогуливались там и сям радостные парочки. Ветер гнал никому не нужные будничные газеты.

Я снова был в самом начале пути. Только путь этот был страннее прежнего. Всемирно известный сыщик устраивается в «Тибальд» гостиничным детективом, чтобы похитить у постоялицы дешёвое колечко и через неделю вернуть его. Версия – лучше не придумаешь. С другой стороны… Я же, вроде, стосковался по слежке? Не проследить ли мне за Букерманом? Только право, слишком жирно будет ради этого снимать номер в «Тибальде»!

В детективных романах образ расследования – это сад сходящихся тропинок. Каждый шаг по любой из них приближает тебя к разгадке, и разгадка всегда одна. Даже заходя в тупик, ты затем возвращаешься обратно, на одну из верных дорог. Расследование из книжки – всегда лабиринт, а лабиринт всегда конечен.

В жизни иначе. Я давно понял, что расследование – скорее непрерывная стрельба вслепую. Если не прекращаешь стрелять, есть шанс попасть в цель. Но ты никогда не знаешь, произойдёт это раньше, или позже, или не произойдёт никогда. Остаётся продолжать, раз уж начал. И даже если ты везучий сукин сын, всё равно чувствуешь обречённость.

Я никогда не найду этого кольца кроме как случайно. Всё, что я могу – обеспечить такой поток случайностей, чтобы среди них затесалась хоть одна нужная. И я позвонил Рауху.

- Какая кислая у тебя физиономия, Звёздный.
- Зато у тебя цветущий вид. Скажи, ты по-прежнему умеешь передвигаться беззвучно, лукавый тамилец?

Он пожал плечами и улыбнулся во весь рот.

- И по-прежнему служишь в «Тибальде» мальчиком на побегушках?

Снова то же движение плечами, та же улыбка.

- Ну, дружище, ты-то мне и нужен. За тобою должок, помнишь?

А потом я направился к себе. На сегодня достаточно глупостей. Завершим список ошибок дня хоть одним разумным поступком.

С Раухом Тубушди я познакомился, когда охотился за Чесночным Вором. Дело было восхитительное, но не для тамильца: он работал в лавке пряностей и оставлял за собою такой же пахучий флёр, как преступник. Зато когда мне удалось оправдать мальчишку, пресса уже успела прославить его настолько, что парень пошёл в гору и смог устроиться в самый престижный отель. Грех было не потребовать с него ответной услуги, ведь так?

То, что Раух будет следовать за Букерманом по пятам, наполняло моё сердце стыдливым, но отчаянно приятным злорадством. Кроме возможной информации по делу Гриды, я узнаю, как проводит день настоящий Великий Детектив. Учиться ведь надо у лучших из лучших, а Букерман – единственный достойный образец. По меньшей мере, в наши дни.

А уж наблюдательнее коридорных из хорошего отеля разве что Всевидящее Око, и жаль, что от него не потребуешь ответных услуг.

Я ехал и копался в Ноовебе. Ворошил всевозможные данные. Всё о кольцах – в культуре, мифологии, даже в науке. От Уробороса и Кольца нибелунга Альбериха до кругов на воде и поверхности гипертора. Я не понимал, зачем я это делаю, но наверное, это был единственный способ раздобыть сито, чтобы просеивать поток вершащихся вокруг меня случайностей. У меня должен был появиться инструмент для опознания верного шанса раскрыть это глупое дело.

Где-то между попытками постичь природу так называемого кольца Безу я обнаружил себя за пересмотром вдохновляющих снимков стоунхенджского кромлеха – и понял, что какая-то пружина в моём мозге лопнула безвозвратно, и эта машина больше не принадлежит мне. Ассоциации, которые выдавало сознание, просили оставить это сознание тихо помирать в укромном уголке и в дальнейшем заниматься ерундой без него.

Я перебирал в уме те факты, которые удалось дополнительно выжать из Гриды, пока я умасливал её не расторгать контракт. Факты, прямо скажу, невеликой цены. Даже размер украшения остался загадкой: да, средний палец гридиной десницы был предназначен для колец диаметром в семнадцать с половиной… но благодаря узкой витиеватой форме пропавшая реликвия вполне комфортно сидела бы на пальце на размер большем, а кольцемер и вовсе был неприменим: он предназначен для моделей со стандартными очертаниями, и в нашем случае мог ошибиться аж на два размера.

Остальное тоже не внушало больших надежд. Нет, в последнее время никто не интересовался её кольцом и не хотел его приобрести. Нет, за давними временами она тоже такого не припомнит. Нет, покойный муж не говорил ей, откуда взял эту безделушку, но если я желаю, завтра в 9 утра, как обычно, она выйдет на прогулку с его проекцией, и я могу сам спросить у него. Достаточно встретить их в 9:10 у фонтана Олимпио в парке Сегуды. Нет, оно не драгоценное. Нет, она никогда не оценивала его у специалиста – при её состоятельности делать это ей было незачем… Нет, насколько она знает, оно существует в единственном экземпляре.

- Вы уверены, синьора? Как вы узнаете, что вам вернули именно то самое кольцо, а не копию?

- А зачем бы кому-то подделывать грошовую безделицу?

- А зачем кому-то платить за розыск грошовой безделицы десять штук, не считая денег на расходы?

- Таково желание моего мужа.

- Десять с лишним кусков, чтобы удовлетворить AIGG?!

- У богатых свои причуды, синьор Мендоза.

- Зачем же транжирить? Всего за пятнадцать эскудо можно заказать точно такое колечко из точно такого же сплава. День работы – и ваш покойный, но не утративший желаний муж будет полностью удовлетворён. Хотите попробовать?

- Вы наглец, синьор Мендоза. Вы хоть понимаете, как оскорбительны ваши вопросы?

Как она мастерски уходит от ответа! Я вдохнул, выдохнул, снова вдохнул и спросил:

- Синьора Торнвальд, как вы узнаете, что возвращённое вам кольцо – то самое, а не подделка?

Она улыбнулась.

- Если подвесить его на нитке и ударить… Оно будет камертоном на ми четвёртой октавы. Поверьте, я не ошибусь. Так вы берётесь доставить мне кольцо в течение недели?

- Нет, как я и говорил. Я не пророк и потому не люблю работать в условиях жёстких сроков. Но я могу сделать вам другое предложение, не хуже.

- Говорите.

- Я принесу вам ваше ми-бемоль-кольцо раньше Букермана.

- Ми, синьор Мендоза. Ми-бемоль будет значить, что кольцо – подделка.

- Ну, кто будет утруждать себя подделкой такой грошовой ценности?

Она рассмеялась, погрозила мне пальцем, и я почувствовал облегчение. Это дело снова было моим, и я гордился собой. Кроме того, теперь можно было не сомневаться, что Грида опознает подлинный артефакт. С этим знанием я и покинул её, это знание грело меня и теперь.

Уже подъезжая к двадцать седьмому уровню, я поплотнее запахнулся, надвинул капюшон – и почувствовал вибрацию пи-коннекта. На мониторе возникло блаженное лицо Шарка – похоже, он звонил мне под какой-то дурью и в процессе разговора собирался нехило поработать под столом рукой.

- Привет, обаяшка! А я тебя вижу!

Я улыбнулся. Шарк всегда подкупает прямотой. Если ты ему нравишься, ты узнаешь об этом сразу. И пока нравишься, будешь узнавать об этом каждый раз.

- Какие новости?

- О, Заратуштра, такие новости, такие новости! Я бы хотел обсудить их с тобой по-нашему, по-вавилонски. В недрах подземного храма, в мерцании факелов и бликовании вод, в скольжении простыней и скрипе алтаря, в самое-самое ушко.

- Правда?

- Что ты на это скажешь?

- Пока не знаю, Шарк.

- Завтра ты найдёшь меня за барной стойкой. Теперь ты это знаешь. А теперь откинь этот чёртов капюшон и дай полюбоваться на тебя. Да, вот так, мне нравится. Да, да, улыбайся. Когда ты улыбаешься, я начинаю верить, что ты мой.

- Это тебя заводит?

- Ты знаешь, что меня заводит. Я люблю, когда ты смеёшься. Я заставлю тебя смеяться до слёз, а потом осушу каждую каплю, куда бы она ни упала. А потом мы повторим всё сначала.

- Паршивец. Ты можешь хотя бы намекнуть на новости?

- Ты в курсе, что сегодня сдохла некая хозяйка магазинчика по продаже щеночков?

- Я даже был неподалёку.

- Там, где ты, всегда горячо, я уже тебе это говорил?

- То-то я зеваю в компании своей особы.

- В компании моей особы тебе будет некогда зевать. Разве что…

- Так что с хозяйкой магазина?

- О, с ней всё не так. Продавала котят – теперь черви едят. Но главное – догадайся, чего не хватало на теле.

- Белья?

- Развратный маленький детектив. Нет, не белья. У неё на пальце не хватало колечка. В ушах были дорогие серёжки с брюликами – на них никто не позарился. А вот грошовое колечко с пальца кто-то снял. Я подумал, как любопытно, ведь о схожей пропаже ты рассказывал мне перед тем, как чмокнуть меня в щёку своими горячими губками, - он погладил щёку подушечками пальцев и оскалился. – Это аванс. А новости расскажу тебе… нос к носу.

И он полуприкрыл глаза и сладко засопел, ритмично дёргая плечом.

Я не нашёл в себе силы отключиться, пока Шарк не застыл и не выдохнул с присвистом. А затем сверкнул безразмерной улыбкой, за которую и получил такое прозвище. Мне тоже нравилось, как он улыбался. Этого у него не отнять.

Спал я без снов. Наверное, их было слишком много и они устроили драку и давку, пытаясь проникнуть в голову. По крайней мере, когда я проснулся, мне показалось, что краем уха я слышу шум продолжающейся бучи.

Стоя под струями душа, я удручённо намазывал плечи мыльной жидкостью «Дубовая роща», полученной из органических отходов Башни, и думал о том, что суббота, увы, не для меня. Глотая остывший кофе, я утвердился в этой мысли. А обнаружив, что любимая рубашка нечиста, окончательно пал духом.

В парке Сегуды наверняка с самого утра нестерпимо много людей. Аттракционы. Зазывалы. Промоутеры. Арены. Затейники. Продавцы свистулек. Яркие повозки. Клоуны. Боги мои, куда я собираюсь?

На землю.

Туда, где за забором аэровокзала расстилается настоящий горизонт.

Помню, когда-то я читал про Антея. Он был сыном Земли и сильнейшим из всех, пока его ноги касались её поверхности. Его победил Геркулес. Оторвал от Земли, и силач ослабел.

Иногда я забываю, что это просто сказка.

Наверное, потому из всех видов сообщения между ярусами я предпочитаю метролифт. Панорама разворачивающейся под облаками поверхности планеты зачем-то нужна мне. Будто напоминает о чём-то. Будто касается самой души и даёт мне силы.

Шарк это понимает. Он работает на земле. И под землёй.

Что-то такое понимает и Грида. Недаром выгуливает покойного мужа вдоль Сегуды.

Что-то такое мы все понимаем. Иные в реальности, иные только во снах. Иначе ни к чему было бы рисовать на каждом ярусе свои горизонты.

Метролифт медленно плыл по своей благородной спирали. Где-то мне попадалась информация, что к этой спирали приложимы закономерности золотого сечения, только как и в каком отношении, уже не вспомнить. Новостные порталы сообщали, что крон-принц продолжает странствия и находится где-то в Гватемале. Показывали солнце, восковую зелень и толпу, исполненную улыбающихся лиц. Какое из этих лиц принадлежит крон-принцу? Я не знал, да и знал ли это кто-нибудь вообще?

Сейчас окна кабины смотрели на облачный Эускарраль, а за ним плескался иссиня-чёрный океан. От этого холодного блеска я поёжился и пожалел, что не позавтракал. Сытые не боятся холода. Правда, от сытой ищейки и толку ноль.

В этот момент что-то странное отвлекло моё внимание от привычного вида. По прозрачной стене шахты метролифта снаружи, перечеркнув на миг кварталы Витории и Бильбао, хлестнул трос, и мне показалось, что далеко под нами по этому тросу на высокой скорости съезжает вниз человек. Трос? Человек? Снаружи?!

Я прикинул высоту, на которой мы находились. Порядка шести километров. Не Эверест, конечно, но практически Эльбрус. Что он делает здесь, человек-на-нитке? Откуда он взялся? Чем он там дышит, чем греется? Последнее особенно встревожило меня. Я вперился в окоём, но ничего нового не увидел. Если то была фантазия, порождение растревоженного рассудка, то что она означала? Была ли это подсказка, ключ к решению одного из текущих дел? Или сигнал о том, что мне следует больше и спокойнее спать?

Я не знал. Оставалось снова спокойно утвердиться в пассажирском кресле и продолжать путь. Тем более, что второе метролифт невозмутимо делал за меня.

Я посмотрел вокруг. Никто из немногочисленных пассажиров ничего и не заметил. Кого-то увлекла виртуальная игра, кто-то смотрел новости, кто-то работал. Мир приносит свою суету на любую высоту, какой только достигает. Наверное, это и есть причина, по которой человеку отказано в вечной жизни.

С этими мыслями я задремал, подложив под голову сложенный вдвое капюшон.



У фонтана Олимпио курсировали туристы. Каждый хотел запечатлеть себя на фоне двенадцати пленительных фигур, созданных фантазией Альберта Тиффельродена. Блистающие боги шествовали меж пенных струй, танцевали неземные танцы, замирали в величественных позах. Я присел было на бортик в ожидании клиентки, но меня раз за разом просили подвинуться то оттуда, то отсюда.

Я успел прикончить коробочку кунжутных леденцов, прежде чем Грида и её спутник показались в конце аллеи. Они смотрелись достаточно колоритно – исполненная грации высокая статная певица и семенящий рядом толстячок со старомодной бородкой клинышком. Порой кто-то из встречных задевал его самодовольно оттопыренный локоть, не замечая, что проходит сквозь него. Толстячок благодушно улыбался и тоже ничего не замечал.

Они приблизились, и синьора представила меня призраку. У него оказался звонкий, солнечный тенорок и немного усталый прищур. Покойник распахнул жаркий не по погоде пиджак и спросил то ли снисходительно, то ли участливо:

- Вы занимаетесь искусством, молодой человек?
- Нет, но я в восторге от вашего фонтана, синьор Тиффельроден.

- Да, да, они тоже, - повёл он рукой вдоль нестройного ряда туристов. – А чем, если не искусством?
- Частным сыском, когда везёт.

- О, это романтичное занятие! – и он подхватил руку спутницы, не придавая значения тому, что его пальцы прошли сквозь её локоть. – Грида, мечтала ли ты когда-нибудь познакомиться с настоящим частным сыщиком?
- Против всякого желания за последние несколько дней я познакомилась даже с двумя, - невесело улыбнулась Грида.

- И вы, несомненно, сейчас ведёте какое-то расследование, ведь так, молодой человек?
- Синьор Мендоза расследует обстоятельства недавнего преступления, о котором не может распространяться, - ответила за меня певица. – Но я обещала ему, что ты можешь прояснить для него несколько сомнительных вопросов, и может быть, дать ему ответы.

Одной рукой взяв под локоть мужа, а другою – меня, Грида увлекла нас в сторону маленького уличного кафе. Я дал себе обещание, что когда-нибудь научусь задавать вопросы так, что подобные цыпочки не смогут отвертеться от ответа. Пока же нордическая красавица усадила нас на плетёные стулья и, скрывая улыбку, выжидала, как я буду допрашивать привидение.

- А в моей молодости была детективная история, - заулыбался старый архитектор, опровергая поверье, что духи никогда не заговаривают первыми. – Я даже почти раскрыл её, - он поднял указательный палец. – Почти! Может, вы сумеете… На что вы так внимательно смотрите?

На его пальце блестело кольцо. Не такое, как у Гриды, но столь же витиеватой формы. Солнечный полудиск, венчающий извилистую ленту.

- Расскажите об этом, – я указал на колечко.

Архитектор снял его и вдумчиво рассмотрел. Призрак человека, поворачивающий в пальцах призрак кольца.

- Оно… Оно всегда при мне, - наконец сказал он. – Старая работа. Его сделал Оливер Вёрдж, наследный ювелир. Это было давным-давно, в начале двадцатого века. Обычно он делал традиционные кольца, серебро да золото, в духе старых мастеров. Но, как оказалось, иногда шёл в ногу с эпохой и экспериментировал при этом с трудными материалами: титаном, вольфрамом, молибденом… У меня и у жены как раз образчики таких экспериментов. У меня с восходящим солнцем, у неё с кипучей волной. Мне они нравятся. Очень нравятся. Даже фонтан, у которого мы с вами встретились, я, заметьте, декорировал под стать этим кольцам. В них есть что-то живое, будто они хранят в застывшей форме тайну движения.

- Поэтому вы придумали движущиеся фигуры богов.
- Хорошо вышло, верно?

- Да. Как и ожидалось, хорошо.
Тиффельроден удовлетворённо развёл ладонями и вернул кольцо на место.

- И почему, дорогая моя, мы так редко беседуем с молодыми? – спросил он.
Дорогая закрыла лицо руками и тихонько вздохнула.

Мы гуляли по аллеям парка Сегуды, и я проникался всё большей симпатией к этому чудному старичку. На перекрестье тропинок он попытался купить жене фисташковое мороженое, её любимое. Она еле успела сгладить неловкость, заплатив за лакомство прежде него, а он уже порывался протянуть ей рожок, подцепив его бесплотными руками. И хотя у него ничего не получилось, его секундное недоумение сменилось беспечным довольством, едва она, запрокинув от удовольствия голову, откусила от глянцево влажнеющей поверхности.

- Так вот, я обещал вам детективную историю, - как ни в чём не бывало продолжил он. – Когда я был молод и только снял студию на Рю Сенешаль, ко мне повадился ходить колоритный безмолвный старик. Я рисовал его, платил по полфранка за сеанс, он забирал деньги, выходил из моей студии – и исчезал. Только что я слышал его шаги вниз по лестнице – выглядываю в окно, чтобы проводить его взглядом – а из дома никто не выходит. Конечно, логично было бы предположить, что он живёт в самом доме, не так ли? Но всех жильцов я уже знал, так что это исключалось. Мне стало чертовски интересно, и я провёл собственное расследование. Не буду утомлять вас перечнем своих действий и умозаключений, скажу лишь, что узнал, что между нашим и соседним домом есть мост над аркой переулка, ведущий из одной квартиры. Мне казалось, это разгадка. Но и в этой квартире никто не знал о моём скрытном натурщике. Он будто исчезал с лица земли, выходя за пределы моей студии.

- И вы раскрыли его тайну, синьор Тиффельроден?

- Как я уже сказал, почти. Можно сказать, что моё расследование навсегда замерло на том мосту. Меня отвлекли другие вещи, более живые, более важные. Пока в поисках старика я изучал всех, кто живёт в соседнем доме, я познакомился с молодой певицей, с которой и пожелал связать свою жизнь. Остальное разом выпало из моего внимания. Мы обвенчались и переехали, и больше старик ко мне не являлся, - он многозначительно надул губы и внушающе плыхнул глазами.

- Я хотел вас спросить, - прервал молчание я. – С тех пор, как вы купили кольца Оливера Вёрджа – они всегда были при вас?
- Ла-ла, и правда восхитительно, что вы об этом спросили. Незадолго до моей смерти у меня их брали. Ненадолго. Я не мог отказать.

- Почему?
- Просил молодой коллега. Очень талантливый. Его они, кажется, тоже очень вдохновляли. Взял на неделю с небольшим, потом вернул.

- Коллега?
- Да. Вы, возможно, о нём слышали. Его зовут Алонсо Гуэрра. Алонсо Карло Гуэрра. Это ему я завещал воплотить фонтан Олимпио по моим эскизам, когда технологии дорастут до нужного уровня. И я не ошибся в нём, ведь верно? – и Тиффельроден счастливо рассмеялся.

В этот момент я пожалел, что у Гуэрры нет AIGG, с которой можно вот так же запросто поговорить. Создатель Башни подошёл к умиранию так же основательно, как к любому из своих проектов. Не цифровал свой мозг, не создавал с себя слепков – ни разумной голограммы, ни клона, ни просто мемуаров. Не оставил генетического материала. Просто умер – и сгинул с поверхности земли, как впитывается в песок вода.

И пока я думал об этом, покойный муж Гриды Торнвальд безо всякого предупреждения растворился в воздухе.

- Так получается каждый раз, - прокомментировала она. – Иногда мне удаётся подгадать момент и уйти с людных тропинок. Хотя зачем я это делаю? Всё равно никто ничего не замечает. Пойдёмте завтракать?

Я удивлённо посмотрел на неё.

- У вас в животе урчит, - пояснила певица. – Будто вы и не тот, кому платят по десять с лишним тысяч эскудо за поиск дешёвой безделушки.

И мы отправились завтракать. Она с лёгкой отрешённостью наблюдала, как я уминаю блинчики с пломбиром, и поедала микроскопическое коньячное пирожное – больше глазами, чем ложечкой.

- Вы получили ответы, синьор Мендоза?
- Скорее, набрёл на новые вопросы. Лучше и яснее прежних.

- Это хорошо?
- Для вас – да. Дело движется, значит, вы получите то, за чем пришли ко мне.

- А вы?
Я усмехнулся.

- Какая разница, синьора Торнвальд. Я благодарю вас. Вы мне очень помогли. Может быть, даже больше, чем хотели.
- Вам стоит немного лучше думать о людях.

- Для этого нужно быть слишком богатым.
- Думаете?

Я не знал, что ей на это ответить. И ответил по-своему.
- Знаете, синьора Торнвальд, один художник женился на своей натурщице. История была бы малопримечательной, если бы не два момента. Первый такой. Он каждый день рисовал её, но никто не сможет опознать её на тех рисунках, хотя у художника была вполне реалистичная манера, верный глаз и твёрдая рука. Второй такой. Встретив её вне студии, художник влюбился в неё без памяти, но так и не узнал. Потому что на этюды она приходила к нему в гриме и с наклеенной бородой.

Моя клиентка решительно протянула руку и одним глотком уничтожила ничего такого не ожидавшее пирожное.

- Мне сказали, что в оперных певицах только и есть, что голос. А актрисы они посредственные.

- Представляю, как вас разжигало доказать обратное.

- Я негодовала. Переубеждать толпу – бессмысленное дело. Но я желала быть уверена сама. Я должна была убедить себя, что это оскорбительное общее мнение – несправедливо. Или неверно хотя бы в отношении Гриды Торнвальд.

- Поэтому старик, который приходил к Тоффельродену, и был безмолвен. Вас мог выдать голос, вы это знали. Но разве вас не могло выдать дыхание?

Я уже забыл, что разговариваю с клоном, мне казалось, что я каким-то чудом обращаюсь к той давней певице, которая давно покинула мир живых.

- Гриду не могло выдать дыхание. Когда лепишь новую стать для своего персонажа, иное положение позвоночника, иное сложение рук, иную посадку головы – дыхание меняется. Особенно если перед исполнением роли пожевать табак.

Опершись лбом о кулак, я разглядывал певицу как будто иными глазами. Художник не нашёл своего таинственного старика – и одновременно нашёл его. Или, вернее, старик нашёл художника… и вышел за него замуж. Не знаю, понимала ли это Грида Торнвальд, но она не случайно выбрала именно такой способ доказать себе свой актёрский дар. И именно этого зрителя. Есть, наверное, те, кто предначертан друг другу Небесами. Тем самым двадцать девятым уровнем, который так и не построил над Башней дерзкий Карло Гуэрра.

- Да, синьора, я ещё раз благодарю вас за сегодняшнюю встречу.
Она кивнула.

- А куда же девался каждый раз грим старика? Парик, борода, одежда…
- Под юбку, конечно. Классические певицы носят очень длинные и внушительные юбки. Вы бы лучше спросили, откуда старик, выходя из студии, извлекал такую юбку. Уверяю вас, этот фокус намного сложнее.