Средняя Арбайта. Гл. 9. Иван Чичинов

 
         Деревенскую работу не то, что трудно сделать, её и перечислить почти невозможно. Приходится исполнять каждый день одно и то же, но каждый раз все равно по-другому. У братьев Василия Иваныча, как и у всех, живущих рядом, одни и те же заботы: как бы накормить и напоить всё поголовье скота, подоить, принять отел у коров, не проспать и лошадиное пополнение и овечий окот, обсушить, не дать замерзнуть народившемуся поголовью…
         С раннего утра, с первыми петухами встать нужно и по порядку  справить одно неотложное дело за другим. Ни в коем случае нельзя выходить на труды с раздражением или с  презрением к животине, а с божьей помощью, любовно, не спеша, как говорится, «путём». Кому браться за ту или другую работу – все знают, но все-таки, когда вся семья в сборе за утренней трапезой, на всякий случай напоминает о сегодняшних делах глава семьи или хозяйка, или старший сын.

         Вот сегодня, в середине лета, младшему брату Василия Иваныча, Иннокентию, поручили проверить, как идет тебеневка двух косяков лошадей. Условно все конское стадо четырех братьев было поделено на два табунка – косяка. Нужно было их найти и посмотреть: все ли целы, здоровы, как правит косяком жеребец–вожак, как растут жеребята–сосунки, куда могут в ближайшие дни перекочевать, далеко ли, в какое урочище.

         Иннокентий Васильич, или по-простому - Кентий, все дела старался делать не очень быстро. Все уже и литовки поправят, наточат, а Кентий в это время мог перебирать в руках оселки, сравнивать, у какого из них крупнее зерно, какой наточит литовку лучше. У первого косаря уже и прокос заканчивается, а Кентий только лишь встал на свой прокос, поплевав на ладошки…
          Зато любил Кентий наблюдать за поведением лошадей, да и всякой другой живности, не замечая, что животные тоже как бы относятся к нему иначе, чем к другим… Бывало, не поддается конь поутру хозяину, не наотдыхался еще, вроде как, ночи не хватило, еще охота ухватить ему клок травы. Человек к коню, а он к нему – задом… Зовет хозяин Кентия. Тот подходил к коню безо всякой узды, что-то говорил животному ровным голосом, гладил по шее и крупу, а тот стоял не шелохнувшись, хоть что с ним делай…

          Вот и сегодня Кентий поднялся на хребет горы, осмотрелся. В одном из логов угадывались в траве шевелящиеся разноцветные фигурки. Кентий подстегнул своего коня – Игреньку. Послышались звуки ботала на шее одной из лошадей. Вот они – красавцы! На них можно смотреть и любоваться часами, как они пасутся на косогоре Марьиного лога. Тут и матки, и мерины и жеребята…
         Порой кто-то из лошадей начинает забредать выше и выше, поближе к хребту. Шагает уверенно, на ходу захватывая губами траву и срывая ее, мотнув головой, увеличивая расстояние от табунка. И тут, словно проснувшись, срывается с места жеребец – вожак стада. В несколько прыжков оказавшись сзади размечтавшейся кобылы, он с развороту лягает ее по крупу, отчего та огрызнувшись, бежит назад, в табунок. Теперь она не будет нарушать «обчественный» порядок, научена. Не туда пошел коск – жеребец начеку… Увеличиваться число голов бесконечно в косяке не может. Это не нужно ни жеребцу, ни другим особям… Большому стаду нужен будет второй вожак, а сделай так – получишь двух медведей в одной берлоге. «Вроде всё в порядке, все живы-здоровы, вожак на месте, воюет» - заключил Кентий и собрался ехать на другой хребет, поперек Марьиного лога, в сторону Булухты, где тебеневался второй косяк.

          На солнцепешной стороне лога, на опушке густой рощицы из молодого листвяга показалась пасека деда Агафона Володина. «Эх, черт! Забыл я про хлеб-то!» - Хлопнул себя по лбу Кентий и рванул с места в галоп к деревне, к своей избе: «Маня! – Крикнул он жене с порога. – Дай мне буханку… дед Агафон просил,» -  приврал он. Уложив обернутую буханку за пазуху и укрепив ее поясом, рванул обратно к пасеке. Близко подъезжать не стал, оставил коня подальше от пчел. В избушке дед Агафон с полусогнутой, но еще крепкой спиной, заканчивал греметь медокачкой.

- Аккурат ты, Кентий, явился! Счас отдохни, да чо-ниить на стол собери – обрадовался дед живой душе. - Хотя, чо там и собирать-то… Два жареных харюза остались, да медовушка – травянушка…

- А я ишшо хлеб привез… Чую, что кончился он у тебя, – подбодрил его Кентий.

- Вот спасибо, сынок.. А у меня ишшо лук есть, вишь, батун на грядке? Морковка скоро будет, горох… не пропаду.

- А у меня – сушеное мясо!

- О-о! Дак, только жувать-то нечем. Ладно, помямлю, для скусу… - Дед за разговорами успел слить в деревянный логушок остатки меда, сполоснул медокачку и медовую воду вылил в другой бочонок, где, видимо, была еще недозревшая, «молодая» медовуха.

- Ты, Кентий, не в ту сторону, ты левее поглядь! – заметил дед бегающий взгляд гостя.

- Дак,.. лавка там прикрыта чем-то… тряпкой.
 
- А ты подыми её! – Веселился дед Агафон.

- О – го! – Выпучил свои неширокие глаза Кентий, потянув носом запахи. - Видать, шибко крепкая!

- На чо будем сичас спорить? – Потрошил дед.
 
- Ну уж нет! У меня сейчас своя норма. Больше двух стаканов за один присест – не пью! Чо я тебе, дед, проспорил тогда, в первый раз?

- Да я уж и не помню. Вроде как опояску. Я сколь лет уж в ней форсю. Шибко ладная, в самый аккурат, по пузе…

- Ну, давай, деда! Вспомним нашу молодость, да прежние дела, – духарился Кентий. – Жисть проходит, а добры люди пушшай остаются. Друзьями… Как мы с тобой…

         Кто не пробовал медовуху, те не знают её главное свойство. Сидят гости на пасеке. Пасечник, конечно, их без угощенья не отпускает. То да сё, мол, спробуйте, гости дорогие, хотя бы по два стаканчика, для сугреву… Сладка медовуха, гости пьют да хвалят. Хозяин улыбается да подливает. Наконец, он ставит всех в тупик:

- Может, хватит гости дорогие? А то, неровен час, ножки до дому дойтить не смогут!

- Да ты чо дед? Ишшо ни в однем глазу!

- Ну хоть перекур надо сделать! Сходите на двор, на свежий воздух.

Хотят гости встать, а ноги че-то не слухаются. Будто не свои.

- Антиресно! - удивляются пивАки, - голова трезвая, а ноги не идут!

Конечно, нахохочутся вдоволь, получив такой урок и другим рассказывают, уча их тем же концом по тому же месту.

         Чокнулись по второму разу. Осушили хозяин и Кентий по второму стакану медовухи, и дед Агафон, доковыляв до топчана, через короткое время захрапел. Может, он проснется уже завтрашним утром, которое будет для него мудренее, чем сегодняшний день. Кентий же, не снимая с лица довольной, растянутой до ушей улыбки, доковылял, качаясь, до коновязи, кое-как перенес ногу за стремя и, бормоча что-то грустное, вроде: «Да-а-вела-а миня-а-а … кручи-и-на…» - ударил пятками в бока застоявшемуся коню. Пока он найдет второй табунок лошадей – выветрится из его тела ненужная дурь…

         А зимним днем - другие заботы. Готовить заранее, а тем более с лета или осени дрова – привычки не было такой. Надо сунуть в печку дрова – иди во двор, наруби, если напиленные есть чурки, а нету – ехай в лес. Там обломанных ветром лиственных сучьев – под каждым деревом. Запрягай сани, воткни топор в головку саней, брось охапку сена под себя, вожжи в руки – и вперед! Лиственниц вокруг – разбегаются глаза. Не успел выехать – уже на месте. Уложил сучья на сани горой, привязал к ним веревкой, забрался наверх горки, пустил коня – и вот он, дом… Остается нарубить сучья по длине печки и – порядок. Хватит воза на день-два, а то и – на все три.


Продолжение: http://www.proza.ru/2014/10/13/1476.