Брат

- Ну, здравствуй. Брат.
Я молчал.
- Не ожидал меня здесь увидеть, да?!
- Не ожидал вообще оказаться здесь.

Брат улыбнулся. Лицо его сияло благодатью.

- Что же, - сказал он, разведя руки. – Как видишь, жизнь после смерти, всё же существует. И, как это ни забавно, врата рая, и встречающий у них святой Пётр, тоже, далеко не анекдот.
- Да, это я уже понял. Вот только, где он, почему не он меня встречает, а ты?

 Присев, на неизвестно откуда взявшееся большое, мягкое кресло, брат предложил присесть и мне, указав рукой на место за моей спиной. Обернувшись, я увидел ещё одно кресло, но продолжил стоять, вопрошая взглядом о происходящем.

- Присаживайся, присаживайся, - сказал он, тем ни менее, ничуть на меня не давя.
- Нам с тобой есть о чём поговорить, и ты об этом знаешь. И потому, не могу не предложить присесть.

 Атмосферной тяжести в этом межпространственном мире, не было, и ноги мои ничуть не болели, однако тяжесть, немного иного рода, всё же давила на меня, вынудив опуститься в кресло.   

- И так, - начал он. – Сразу предупрежу, что я не стану тебя торопить. У нас столько времени, сколько понадобится.
- Времени на что? – спросил я, в ответ на что, он снова улыбнулся, и опять же, в этой улыбке не было ни капли упрёка. Если бы ни внешность, и внутреннее чутьё, я бы решил, что это совершенно другой человек.
- Времени на прощение.
- И кто же кого должен простить?

 В место ответа, он указал раскрытой ладонью на сомкнутые дверцы золотых ворот, и проговори:

- Видишь ли, ты здесь оказался только благодаря мне. В рай не попадают с тем грехом, что ты носишь в своей душе. Я не хочу пугать тебя, но если бы не моя просьба, то твоё сознание, так бы и осталось спящим смертным сном, до дня великого воскресения. Но мне удовлетворили просьбу, о которой я не переставая, прошу здесь. И вот, мы с тобой и увиделись. Надеюсь, ты прожил счастливую жизнь?
- А ты не знаешь?
- Нет, не знаю. Я не следил за вами. Не хотел видеть этого.
 Я всё продолжал сидеть, слушая его невероятно мудрые речи, и глядя на светлое лицо, и ясный взгляд, взвешивая каждое его слово, и гадая, кто из нас на самом деле, больше вынужден просить прощения.
- Значит, - начал я. – по невероятному стечению обстоятельств, ты оказался в раю!
- Да, это так.
- И чем же, ты всё это время там занимаешься?
- Это не важно. – с печалью в голосе ответил брат. – Потому что, тебе этого не испытать, не получив прощения, и не облегчив свою душу.
- А что, иначе мы так и будем сидеть здесь вечность?
- Да, но вечность не так продолжительна, как может показаться. И когда она закончится, я уже не смогу помочь тебе.   

 Усевшись в кресло поглубже, я закинул ногу на ногу.
- Ну, ты прямо благодетель, как я посмотрю. Тут тебя смерть ничуть не изменила. Как считал себя святым и непогрешимым, при жизни, так и остался. Только скорее, юродивым.

 Глубоко вздохнув, брат опустил сцепленные руки на колени. Являясь, в данный момент, кем-то вроде хозяина того места, где я оказался, он, тем не менее был скромен, так и продолжая сидеть, с прямой спиной, и плотно прижатыми ногами.

 После моих ни лестных слов, его лицо заметно побледнело, но тут же вернуло прежний, сияющий блеск.

- Да, я доставил вам очень много печальных дней.
- И ночей! – поспешил я вставить.
- Да, и ночей тоже. Но мёртвых людей, люди не судят, их судит только господь.
- Ох ты, в бога он уверовал. – это острота, не казалась мне менее точной, учитывая, что бог и в прям существует, чему свидетельство, мои вновь отрытые, после смерти глаза, и сидящий напротив, давно почивший родственник. 
- Ты ведь некогда даже крестика не носил.
- Верно. А ты носил.

 Повергнутый его последними словами, и тем фактом, что я и правда, всю жизнь очень старался поверить в бога, часто обращая к нему свои молитвы. И что не смотря на это, так и не был им услышан. Всё чаще вскидывая в вверх голову, и обвиняя его во всех своих бедах.

- Это всего лишь крестик. – объявил брат. – И никто во времена библейских писаний, ни перекрещивался, и уж тем более, не носил крестов. И Иисус был распят не на кресте, а на столбе. Погрешности человеческого перевода. Но именно по этому, всегда важны были ни внешние атрибуты веры, а внутренние. На мне, как ты можешь видеть, тоже нет крестов.

 С этими словами, он расстегнул верхние пуговицы своей рубашки, и оголив грудь, показал мне тонкую, светлую кожу.

 Я было начал новые расспросы, касающиеся религии. Но, он остановил меня, чуть приподняв правую ладонь, со сложенными пальцами, на тот манер, в каком изображены сложенные пальцы святых, на многочисленных иконах. 

- Ты снова забыл, зачем мы здесь. Зачем ты, здесь.
 Опустив голову, я почувствовал себя виновником какой-то глупой случайности, пытающимся уйти от ответа, заведя сторонний разговор. Но мой судья был не приклонен.

- Мне нет нужды, - начал брат. – повторять тебе, мои перед вами, «перед тобой» прегрешения.
- Да уж, лучше не надо.
И он не стал повторять.
- Но, - продолжил он, чуть повысив голос, превратив его, в поучающий. – тяжёлое, многолетние пьянство, не столь сильный грех, чем желание чьей то смерти.
 Я не знал, осознаёт ли он, всей глубины этих слов, или ему лишь известно о том, что я кому-то желал смерти, что, в общем-то, в мире людей не такая и редкость. Но, казалось, он прочёл мои мысли. Что может быть, так и было.
- Да, я именно об этом.
- Хочешь сказать, - вспылил я. – Что это я виноват в твоей смерти?
 Мы замолчали. Я, вытянувшись к нему из кресла. Он, всё так же смирно. Лишь печаль, появилась на его глазах. Вот только, почему-то, мне казалось, что это моя собственная печаль, отразилась на его лице.
- Нет. - наконец произнёс он. - Ты в этом не виновен.
 Не сразу поверив ему, но решив что теперь он не способен лгать, я, наконец рухнул обратно в кресло.
- Твои мольбы убивали не мою душу, а твою собственную. И потому, эти врата закрыты.
- Но, как же, все те другие благодетели, что я делал. Как же мои молитвы, о помощи нуждающимся? Как же моя собственная им помощь?
- Твоё сердце добро, это так. Но это ни есть твоё достоинство, это факт, божьего промысла. Никто не появляется на этот свет, со злым сердцем. Но, ни всем удаётся сохранить его таковым. Далеко ни всем. И твоё сердце успело покрыться коркой. Оно стало слепо, и глухо.
 Тут я беспечно отвёл глаза.
- Ты будешь удивлён, но я сам хотел этого.
- Да, я это знаю.
- А ты знаешь, - начинал я распаляться. – что я молил его, вырвать моё сердце. Потому что устал страдать. Я не мог выносить этой боли. Моё сердце было слишком чувствительным. И мне стоило многих усилий, обрести душевное спокойствие.
- Это не спокойствие, - это кома.
- А ты, значит, - хмыкнув, сказал я. - собираешься вывести его из спячки?!
- Нет, это сделает бог. Твоё сердце само оттает под лучами его любви. Я хочу снять с тебя грех.
- Ну что же, приступай.
- Ты ошибочно полагаешь, что это я, должен простить тебя. Это ты должен простить себя сам.
- Но я не чувствую за собой вины. Твоя пьянка, делала нашу жизнь невыносимой. Я всегда был совершенно искренним, когда просил бога, забрать твою душу, только бы ты оставил нас в покое.
- Мне жаль. Но если бы всё зависело только от моего прощения, этого разговора бы не было, ты бы уже наслаждался обществом бога.
- И как же простить себя, сели не чувствуешь вины, в содеянном?
- Загляни в своё сердце.
- И что же я там должен увидеть?
- Себя, и бога. Взгляни, и попытайся понять, что ни ты, ни бог в твоем сердце, не желали того, о чём ты просил.
- Но я желал. Я страстно желал.
- Да, я понимаю.
- Но тебе нужно понять. Что твои слава, были продиктованы слабостью. Слабостью, страхом, и не способностью самостоятельно решить эту проблему. А слабость, всегда порождает страх, так же как страх, порождает ненависть.

 Дав мне время осознать сказанное, он продолжил:
- Даже на Андрее, нашем с тобой среднем брате, не лежит той греховной тяжести, что давит на твою душу. А ведь он, в отличие от тебя, не гнушался пустить и кулаки, в процесс моего воспитания.
- И ему не требуется прощения?
- Ни в этом.

 Немного подумав, или подумав долго, я почувствовал смешанные эмоции, и как слёзы, давят на мои глаза.

- Я ведь хотел просто жить. Искать свой путь. И мало того, что я никак не мог понять своей судьбы, так тут ещё ты, со своей вечной пьянкой. Да, я ничем ни пытался тебе помочь, хотя чувствовал, что знаю, как это сделать. Но я ни тот, кто способен раздавать советы. Я жил отрешенной от всех жизнью, не желая и половины того, что так желанно другими. Я просто хотел понять, зачем я здесь. Но ты, ты делал жизнь мучительным кошмаром.

 Я не, сколько не был против того, что бы твоя жизнь наладилась. Но не так, как об этом мечтал ты. Исполнись твоё желание, вернись к тебе твоя жена, и вы бы превратились в свиней. А потом ещё хуже. Превратили бы и нас в животных.

 Мы так часто пытались помочь. Но стоило тебе нажраться, как мы же становились причиной всех твоих бед. Ты просишь меня взглянуть в своё сердце, так вот я вижу там только грязь, и ты, ей причина.

 Выслушав мою речь, не потеряв и доли самообладания, он выждал, и заговори сам:
- Признайся, глядя на мою непутёвую жизнь, ты больше всего боялся не меня, а стать мной. Это совершенно невозможно, но ты не переставал об этом думать. Ты, боялся стать похожим на меня. И поэтому, не имея иного способа решения, ты просил моей смерти, дабы избавить очи свои, от меня, как от призрачного видения.

 И вот, его слова опять склонили мою голову, под тяжелым грузом правды.
- Ты прав. Но я не мог не замечать, той схожести наших характеров.
- Черты характера, далеко не всё. Да и то схожее, ничуть не было плохим.
- И всё же, я не знаю, смогу ли.
 Поднявшись с кресла, которое тут же, куда-то испарилось, брат подошёл ко мне, и опустился на колени.

- У тебя ведь очень доброе сердце. – сказал он. - Просто огромное. Помнишь, ты когда-то хотел отыскать все мои фотографии, даже самые старые, и развесить их по всем комнатам. Ты верил, что видя фотоснимки, на которых я трезвый, беззаботный, влюблённый, где я ещё не стал для вас кошмаром, вы бы вспомнили, что я не всегда был таким, что произошло какое-то несчастье. Несчастье, которое вы, как семья, должны были заметить. Но не заметили. Решив, что эта животная грязь, была врожденной, и вот проявилась. И что нет от неё избавления.

 Но это не так. Будучи подростком, я был таким же, как вы. Я надеялся, верил, любил, строи планы, и видел своё бедующее прекрасным. Мне жаль, что я не справится с той тяжестью, что легла на мои плечи. С тяжестью, что ложиться на печи каждого.   

 А ведь я старше вас. Много старше. И вы росли на моих глазах. Тебя, так, я и вовсе носил на руках, нянчил, кормил, играл с тобой. И я тоже, уже тогда заметил, как мы с тобой похожи. И был тому рад. Ты всегда был невероятно смышлёным парнем.

 Помнишь, однажды, когда я опять напился, и не хотел уходить из кухни к себе в комнату, я повздорил с родителями, и в пылу ссоры, ты ударил меня кулаком. От тебя, я этого никогда не ожидал. Ведь ты всегда был самым добрым из нас. Но, конечно только моя вина в том, что я вынудил тебя совершить этот низкий поступок.

 И всё же, я всегда любил вас. Никто ведь не может вспомнить, что был мною наказан, поставлен в угол, или оклеветан. Я всегда был вам братом, и в тоже время, был взрослым.

 Не вспоминай отдельных горестей, отдельных ран, что я нанёс, дней, когда от отчаяния и страха, хотелось сгинуть. Возьми всю боль, весь страх, всю ненависть, и отпусти, в них отныне нет нужды. Отпусти, и войди со мной в эти ворота.

 Как мог, я смотрел в глаза брата, не сдерживая слёз. Я рыдал и трясся всем телом. И даже не заметил, как выбравшись со стула, оказался в его объятиях.    Всех, даже самых поганых людей, я неизменно старался понять, дать оправдания. Даже самый вонючий бомж, вставал перед моим взором, простым человеком, которому просто однажды не повезло, но у которого тем ни менее, есть чему поучиться, и за то быть благодарным.

 А ему, своему брату. Человеку, что роднее не сыскать, я желал смерти. Как я только мог. Что со мной случилось. Почему я стал таким. Я рыдал. Рыдал и просил прощение, чувствуя, как вместе со слезами, меня покидает вся тяготившая мою жизнь боль, и наступает невыразимая благодать.

- Отныне, ты прощён, брат. - сказал он. - И пойдём же, нас давно ждут.