Книга первая - часть вторая - глава шестая

                Глава шестая

                1

       Когда у Арона Арнольдовича и Марии Осиповны родились дети, Советского Союза ещё не существовало. И только Юля и Туся – из всех четырёх сестёр – его переживут.
       Нам и присниться не могло, что СССР когда-нибудь может развалиться, а власть поменяться! – так думали обе сестры. Даже если бы за год – за два до распада страны им кто-нибудь его предрёк, они бы ушам своим не поверили... Конечно, в своё время их и голод мог уморить; но не уморил – выдержали! Мог и холод – изнуритель голодного истощения – сестёр застудить; но не застудил – выдержали! Могла и война их сжить со света или покалечить – но и этого с ними не случилось... Однако ничто не УДИВИЛО бы их так, как потеря страны!! Страны, твёрдо верившей: когда весь мир станет краснознамённым – не будет ни богачей, эксплуататоров чужого труда, ни нищих, горбящих спины свои на них. Вот оно – равенство! И материальное, и – превыше материального: во всеобщем братстве, в дружбе народов! Недаром – под исполненную величия и гордости музыку Александрова – одному за другим поколениям советских людей было в гимне торжественно завещано:

                Союз нерушимый республик свободных
                Сплотила навеки Великая Русь!

       Теперь же две сестры мысленно прониклись неизбежным: «Для нас, уже дряхлых, седоволосых, рушится всё, что казалось незыблемым... Клавочка, Басенька, а также мамочка наша – они давно уже в могиле... Через голод, холод они прошли вместе с нами – тоже всё выдержали... А нашу старость больше ничем не удивишь! ЛИШЬ БЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ!..» 
      
       Войну (и не одну: пришла беда, открывай ворота!) – четыре сестры с матерью сумели пережить... 
       Но не без потерь!
       Когда, из всех войн, что приходили и уходили, в страну и мир ворвалась такая, какой ещё не видели, не знали, – муж Баси отправился на фронт. Сражаясь, познал тяготы и лишения военной жизни. Побывал и в немецком плену. Бежал из плена, – казалось бы, о счастье... Но нет! Был арестован НКВД: за то, что сдался врагам – не оставил им от себя только труп, немой как могила!.. Ведь пленные под пыткой иногда могут противнику выдать военную тайну и вообще служат не родине, – короче, этот человек «изменил отечеству» только тем, что остался в живых... Тут уже наши дотошные спецслужбы – изощрённая пыточная – им занялась. Добьём не добитого фашистами! Почти добили... Но умирать – отпустили домой, к любимой Басеньке, – хотя могли и не отпустить... Да, мы могли.
       Жизнь – сначала в плену у немцев, потом – у наших чекистов, – для него превратилась в пытку.
       Смерть наступила – кончилась пытка.
       «Да, – думала Бася: – всей нашей семье в эту войну пришлось нелегко. Но мне особенно не посчастливилось!..»
       И не выйдет больше замуж.   

                2

       Однако, ещё во время Гражданской войны, грянувшей после октябрьской революции, – когда из России многие, как из избы горящей, уносили ноги, – только случай не позволил Марии Осиповне с одной из дочерей расстаться, быть может, навсегда.
       Это было, когда из Херсона – из России – отплывало в Румынию пассажирское судно. На борту корабля среди пассажиров находились и те, которые не знали, когда вернутся на родину, но полагали, что покидают её на время – не навсегда. Что со временем в их непутёвом государстве всё образуется; что советская Россия недолго будет советской... Были среди них и спасавшиеся от верной гибели: для кого остаться в России – значило умереть от рук чекистской своры: та без разбора насмерть зачищала и гнилость и лучезарность в лицах, их воплощавших... Да, сколько таких кораблей, как этот, отправлялось в дальний путь! Многих – очень многих – со слезами провожали родственники и друзья, с причалов махали им рукой, посылали на прощание воздушные поцелуи; они тоже надеялись когда-нибудь свидеться с теми, кто их покидал. Грустные проводы... Сколько же из этих людей, сами того не зная, прощались навеки! Из уплывавших мало – капля в море – потом приплывут на кораблях обратно. А если и найдутся такие: там, на чужбине узнавшие тоскливое пение родной шарманочки, – им и радость-то возвращения предстоит вкушать недолго (кому особенно не повезёт!). Вот они, нагруженные чемоданами, по траппу будут сходить с корабля, сейчас им ступить на берег... а уже на берегу они сами едва успеют осознать случившееся с ними: их руки закованы в наручники, они уже в каталажке... Всеобщий ропот – среди других пассажиров судна. «Вот так приплыли!..» Кого-то из вернувшихся на родину – не сразу по прибытию, так потом – ждёт то же: чекисты их отправят – или в концлагеря, или прямиком на тот свет. За что? То ли за их «антисоветское» прошлое или за что-нибудь намекающее на него из ТОЙ ЖИЗНИ, доэмигрантской, а может, и эмигрантской тоже; то ли за анекдот со слишком прозрачным намёком... или за лирическое отступление от громокипящего, барабанного «В ногу!»... или просто так, ни за что ни про что – если кому-то из них будет грозить вышка, их останками и удобрят родную землю...
       Так и Клава, – хотя, слава Богу, её жизни ничто не угрожало; да ни ей, ни провожавшим её матери и сёстрам в голову бы не пришло, что советская власть к ним, бедным труженикам, может быть враждебна, – с палубы им всем махая рукой, Клава, верно, тоже думала: мамочка дорогая, сестрички любимые, мы ещё с вами свидимся...
       Рядом с Клавой на палубе стоял высокий немолодой человек: это был её дядя, брат её покойного отца, – он вместе с женой и детьми также уплывал в Румынию. Клавин дядя, его жена – именно они предложили взять с собой одну из дочерей Марии Осиповны: чтобы какая-то из них за границей могла продолжить учёбу, прерванную из-за необходимости осиротевших сестёр самим зарабатывать на хлеб, – словом, вообще могла в жизни пробить дорогу. Мария Осиповна и её дочери были очень благодарны семье брата Арона Арнольдовича за то, что эти люди всячески им помогали, не оставили их в горе и нужде. Однако честная бедность из гордости не желала садиться на шею щедрым богачам: одна большая семья не увезёт заграницу другую – всю – тоже не маленькую. Но Клава – девушка способная. Дайте ей возможность ощутить под ногами твёрдую почву – и она далеко пойдёт... А когда она вернётся в Россию – чем сможет, будет помогать матери и сёстрам. Не вечно же им рассчитывать на подачки зажиточных родственников, один за другим покидавших страну из-за Гражданской войны и продолжающихся еврейских погромов. «Грустно расставаться! – думала она, старшая дочь, скрепя сердце. – Но что делать?.. Море, ты нас на кораблях уносишь – ты же нас на них и приносишь...»
       Но море ...этот корабль принесло обратно – гораздо раньше, чем думали его пассажиры!..

       Что же заставило судно так скоро и так внезапно повернуть назад?
       Одна из дочерей Клавиного дяди была влюблена в чекиста, который тоже был к ней неравнодушен. Но, опасаясь пренеприятнейших последствий (и, как потом выяснилось, не напрасно!), она не сказала чекисту, что покидает Россию – прощаться с ним не стала... Чекист обо всём узнал сам; даже выяснил – когда и на каком корабле уплывала его девушка. «Нет, – думал он, крайне раздосадованный, – до её отплытия в порт мне не успеть!..» Но и это его не остановило!
       – Ну, держитесь, беглецы, отродье вражье! А ты, подружечка, так просто с ними от меня не сбежишь!.. – себе сказал как отрезал тот, кто когда-то был мелкой сошкой, плутом и бродягой, а теперь, подобно любому рядовому сотруднику ВЧК, какой-никакой вес в государстве приобрёл.
       И действительно! Когда для плывших на судне берега России уже тоненькой полосочкой очерчивались вдали и, казалось, растают в открытом море, как сон из прошлой жизни... вдруг на палубе послышались чьи-то тревожные крики:
       – Глядите! Они мчатся прямо к нашему кораблю...
       Оказалось, это морской патруль – военные катера словно коршуны пустились за своей добычей. Ими нагнанному судну был отдан приказ: вернуться обратно в порт!..
       В порту на корабле начался обыск: искали золото, которое якобы, со слов этого чекиста, собирались нелегально вывезти из страны. Все каюты обшарили, затем полезли в трюм, что и кого только не обыскали, – тревога оказалась ложной... А чекисту бы радоваться: не дал невесте уплыть далеко! Не важно, как это сделал: в борьбе «за правое дело» все средства хороши, и даже очень, когда дают грандиознейший результат.
       Но недолго радовался чекист! Еврейские корни: его, одного из отморозков Красного Террора, и её, дочери фабриканта, – двух молодых людей, оказавшихся по разные стороны классовых баррикад, – любви не спасли!..
       Зато Клава решила: это для неё – знак судьбы!
       Когда пригнанное в порт судно снова вместе с родственниками семьи Марии Осиповны отчалит от берегов России, – Клавы уже не будет на борту того корабля...

       Первый безвестный провидец (до которого лишь ему одному известным путём дошло поведанное выше): Были и другие такие семьи, как Ведмедевы: они тоже потеряли отцов-кормильцев... Но если бы эти отцы-кормильцы – окажись среди них богатые или, по крайней мере, вполне обеспеченные предприниматели – если бы они остались живы, какая судьба в будущем ожидала бы их семьи? После октябрьской революции – когда у многих будут отняты и земля, и собственность? Когда для таких людей не будет большего преступления, чем стать «классовыми врагами»?
       Второй безвестный провидец (из прошлого – сквозь время услышавший предыдущего): При Гражданской войне еврейские погромы – вроде предсмертной агонии Российской империи – достигнут ещё небывалого размаха: этот маленький народ потеряет сотни тысяч убитыми – среди миллионов погибших в Гражданскую войну!!!..
       Третья безвестная провидица (из века правления Ивана Грозного, услышавшая двух предыдущих): Конечно, дворяне (в моё время – бояре) тоже не святые! Как и наши правители-князья и цари. Начиная от первого самодержца, назвавшего себя «царём», Ивана III. Или же – возьмём Ивана Мучителя. (Это, уже после его смерти, он будет окрещён «Иваном Грозным»! – Мол, это был суровый, гр-розный владыка, каким и должен быть истинный самодержец в нашем дремучем, северном царстве.) При всём честном народе этот властелин прикидывается ещё тем святошей! Не он ли бесстыдно облачается в священнические одежды? (У опричников, во главе с царём, из пародии на монашескую братию вышла – извините, братва шестнадцатого века!) Царь даже... благочестиво жертвует на помин души тех, кто погиб по вине самого грехооткупщика – радетеля об усопших и грозы живущих. И сам же звонит к заутрене – чем торжественно и возвещает и «освящает» новый день: день новых доносов, пыток и казней...
       (Слышится звон колокола – ТОТ САМЫЙ!..)
       (Провидица продолжает.) Впереди страну ждут испытания, не менее страшные, – грядущее время Смуты! И тогда вся Россия воспылает мятежами; и холода (точно в наказание!) к нам придут такие, что ну просто смерть; и разразится голод великий, и войны – им, казалось, не будет конца...
 
       «Сытый голодному не товарищ»! Этой пословицей «братва» – краснознамённая – стращала не спешивших хорошенько пораскинуть мозгами! Она голодных и нищих будет натравливать и против таких, кто всегда, в самую лютую годину, мог бы с ними поделиться. Мол, делитесь сами, голодные, последним, пока есть это последнее...
       Мария Осиповна, её дочери – все они, веря, что советская власть не поскупится и последним для своего народа, тоже любые крохи будут готовы делить между собою, и в нужде не отказывать просящим...
       Утешение – малое – чтобы только лишь с ним одним, при потрясениях дней и тогдашних, и грядущих, жить хорошо и счастливо. Утешение – великое – чтобы мобилизовать все силы и, даже с затянутыми потуже поясами, не утратить веры во благо «общего дела» – для дней и тогдашних, и грядущих.