Книга первая - часть вторая - глава шестая

                Глава шестая

                1

       Когда у Арона Арнольдовича и Марии Осиповны родились дети, Советского Союза ещё не существовало; и только Юля и Туся – из всех четырёх сестёр – его переживут.
       Нам и присниться не могло, что СССР когда-нибудь может развалиться, а власть поменяться! – так думали обе сестры. Даже если бы за год – за два до развала страны им кто-то его предрёк, они бы ушам своим не поверили... Конечно, в своё время их и война могла покалечить или сжить со света, и голод – уморить, и холод – застудить... но не УДИВИТЬ так, как потеря страны!!.. Страны, твёрдо верившей: когда весь мир станет краснознамённым – не будет ни богачей, эксплуататоров чужого труда, ни нищих, горбящих спины свои на них. Вот оно – равенство! И материальное, и – превыше материального: во всеобщем братстве, в дружбе народов! Недаром – под исполненную величия и гордости музыку Александрова – одному за другим поколениям советских людей было в гимне торжественно завещано:

                Союз нерушимый республик свободных
                Сплотила навеки Великая Русь!

       Теперь же две сестры мысленно прониклись неизбежным: «Для нас, уже дряхлых, седоволосых, рушится всё, что казалось незыблемым... Нашу старость больше ничем не удивишь! Всё мы выдержали! ЛИШЬ БЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ!..»   
               
       Голод, холод (в своё время громы грянули: пришла беда, открывай ворота!), войну (и не одну!) – четыре сестры с матерью сумели пережить.
       Но не без потерь!
       Когда, из всех войн, что приходили и уходили, в страну и мир ворвалась такая, какой ещё не видели, не знали, – муж Баси отправился на фронт. Сражаясь, познал тяготы и лишения военной жизни. Побывал и в немецком плену. Бежал из плена, – казалось бы, о счастье... Но нет! Был арестован НКВД: за то, что сдался врагам – не оставил им от себя только труп, немой как могила!.. Ведь пленные под пыткой иногда могут противнику выдать военную тайну и вообще служат не родине, – короче, «изменил отечеству» только тем, что остался в живых. Тут уже наши дотошные спецслужбы – изощрённая пыточная – им занялась. Добьём не добитого фашистами! Почти добили... Но умирать – отпустили домой, к любимой Басеньке, – хотя могли и не отпустить... Да, мы могли.
       Жизнь – сначала в плену у немцев, потом – у наших чекистов, – для него превратилась в пытку.
       Смерть наступила – кончилась пытка.
       «Да, – думала Бася, – всей нашей семье в эту войну пришлось нелегко, но мне особенно не посчастливилось!..»
       И не выйдет больше замуж.   

                2

       Однако, ещё во время Гражданской войны, грянувшей после октябрьской революции, – когда из России многие, как из избы горящей, уносили ноги, – только случай не позволил Марии Осиповне с одной из дочерей расстаться, быть может, навсегда.
       Это было, когда из Херсона – из России – отплывало в Румынию пассажирское судно. На борту корабля, среди пассажиров, находились и те, которые не знали, когда вернутся на родину, но полагали, что покидают её на время – не навсегда. Что со временем в их непутёвом государстве всё образуется; что советская Россия недолго будет советской... Были среди них и спасавшиеся от верной гибели: для кого остаться в России – значило умереть от рук чекистской своры: та без разбора насмерть зачищала и гнилость и лучезарность в лицах, их воплощавших... Да, сколько таких кораблей, как этот, отправлялось в дальний путь! Многих – очень многих – со слезами провожали родственники и друзья, с причалов махали им рукой, посылали на прощание воздушные поцелуи; они тоже надеялись когда-нибудь свидеться с теми, кто их покидал. Грустные проводы... Сколько же из этих людей, сами того не зная, прощались навеки! Из уплывавших мало – капля в море – потом приплывут на кораблях обратно. А если и найдутся такие: там, на чужбине узнавшие тоскливое пение родной шарманочки, – им и радость-то возвращения предстоит вкушать недолго (кому особенно не повезёт!). Как только эти пассажиры, нагруженные чемоданами, по траппу сойдут с корабля, – они сами едва успеют осознать случившееся с ними: их руки закованы в наручники, они уже в каталажке... Всеобщий ропот – среди других пассажиров судна. «Вот так приплыли!..» С кем-то из ступивших вновь на родные берега – не сразу по прибытию, потом – поступят так же: чекисты их отправят – или в концлагерь, или прямиком на тот свет. За что? То ли за их «антисоветское» прошлое или за что-нибудь намекающее на него из ТОЙ ЖИЗНИ, доэмигрантской, а может, и эмигрантской тоже; то ли за анекдот со слишком прозрачным намёком... или за лирическое отступление от громокипящего, барабанного «В ногу!»... или просто так, ни за что ни про что – если кому-то из них будет грозить вышка, их останками и удобрят родную землю...
       Так и Клава, – хотя, слава Богу, её жизни ничто не угрожало; да ни ей, ни провожавшим её матери и сёстрам в голову бы не пришло, что советская власть к ним, бедным труженикам, может быть враждебна, – с палубы им всем махая рукой, Клава, верно, тоже думала: мамочка дорогая, сестрички любимые, мы ещё с вами свидимся...
       Рядом с Клавой на палубе стоял высокий немолодой человек: это был её дядя, брат её покойного отца, – он, вместе с женой и детьми, также уплывал в Румынию. Клавин дядя, его жена – именно они предложили взять с собой одну из дочерей Марии Осиповны: чтобы какая-то из них за границей могла продолжить учёбу, прерванную из-за необходимости осиротевших сестёр самим зарабатывать на хлеб, – словом, могла в жизни пробить дорогу. Мария Осиповна и её дочери были очень благодарны семье брата Арона Арнольдовича за то, что эти люди всячески им помогали, не оставили их в горе и нужде. Однако честная бедность из гордости не желала садиться на шею щедрым богачам – одна большая семья за свой счёт не увезёт другую – всю – тоже не маленькую. Чтобы её и заграницей кормить, одевать и обувать? Конечно нет! Но Клава – девушка способная. А когда она вернётся в Россию – чем сможет, будет помогать матери и сёстрам. Не вечно же им рассчитывать на подачки зажиточных родственников, один за другим покидавших страну из-за Гражданской войны и продолжающихся еврейских погромов. «Грустно расставаться! – думала она, старшая дочь, скрепя сердце. – Но что делать?.. Море, ты нас на кораблях уносишь – ты же нас на них и приносишь...»
       Но море ...этот корабль принесло обратно – гораздо раньше, чем думали его пассажиры!..

       Что же заставило судно так скоро и так внезапно повернуть назад?
       Одна из дочерей Клавиного дяди была влюблена в чекиста, который тоже был к ней неравнодушен. Но, опасаясь пренеприятнейших последствий (и, как потом выяснилось, не напрасно!), она не сказала чекисту, что покидает Россию – прощаться с ним не стала... Чекист обо всём узнал сам; даже выяснил – когда и на каком корабле уплывала его девушка. «Нет, – думал он, крайне раздосадованный, – до её отплытия в порт мне не успеть!..» Но и это его не остановило!
       – Ну, держитесь, беглецы, отродье вражье! А ты, подружечка, так просто с ними от меня не сбежишь!.. – себе сказал как отрезал тот, кто когда-то был ничем, а теперь, подобно любому рядовому сотруднику ВЧК, какой-никакой вес в государстве приобрёл.
       И действительно! Когда для плывших на судне берега России уже тоненькой полосочкой очерчивались вдали и, казалось, растают в открытом море, как сон из прошлой жизни... вдруг на палубе послышались чьи-то тревожные крики:
       – Глядите! Они мчатся прямо к нашему кораблю...
       Оказалось, это морской патруль – военные катера словно коршуны пустились за своей добычей. Ими нагнанному судну был отдан приказ: вернуться обратно в порт!..
       В порту на корабле начался обыск: искали золото, которое якобы, со слов этого чекиста, собирались нелегально вывезти из страны. Все каюты обшарили, затем полезли в трюм, что и кого только не обыскали, – тревога оказалась ложной... А чекисту бы радоваться: не дал невесте уплыть далеко! Не важно, как это сделал: в борьбе «за правое дело» все средства хороши, и даже очень, когда дают грандиознейший результат.
       Но недолго радовался чекист! Еврейские корни: его, одного из отморозков Красного Террора, и её, дочери фабриканта, – двух молодых людей, оказавшихся по разные стороны классовых баррикад, – любви не спасли!..
       Зато Клава решила: это для неё – знак судьбы!
       Когда пригнанное в порт судно снова вместе с родственниками семьи Марии Осиповны отчалит от берегов России, – Клавы уже не будет на борту того корабля...

       Первый безвестный провидец (до которого лишь ему одному известным путём дошло поведанное выше): Были и другие такие семьи, как Ведмедевы: они тоже потеряли отцов-кормильцев... Но если бы эти отцы-кормильцы – окажись среди них богатые или, по крайней мере, вполне обеспеченные предприниматели – если бы они остались живы, какая судьба в будущем ожидала бы их семьи? После октябрьской революции – когда у многих будут отняты и земля, и собственность? Когда для таких людей не будет большего преступления, чем стать «классовыми врагами»?
       Второй безвестный провидец (из прошлого – сквозь время услышавший предыдущего): При Гражданской войне еврейские погромы – вроде предсмертной агонии Российской империи – достигнут ещё небывалого размаха: этот маленький народ потеряет сотни тысяч убитыми – среди миллионов погибших в Гражданскую войну!!!..
       Третья безвестная провидица (из века правления Ивана Грозного, услышавшая двух предыдущих): Конечно, дворяне (в моё время – бояре) тоже не святые! Как и наши правители-князья и цари. Начиная от первого самодержца, назвавшего себя «царём», Ивана III. Или же – возьмём Ивана Мучителя. (Это, уже после его смерти, он будет окрещён «Иваном Грозным»! – Мол, это был суровый, гр-розный владыка, каким и должен быть истинный самодержец в нашем дремучем, северном царстве.) При всём честном народе этот властелин прикидывается ещё тем святошей! Не он ли бесстыдно облачается в священнические одежды? (У опричников, во главе с царём, из пародии на братию вышла – извините, братва шестнадцатого века!) Царь даже... благочестиво жертвует на помин души тех, кто погиб по вине самого грехооткупщика – радетеля об усопших и грозы живущих. И сам же звонит к заутрене – чем торжественно и возвещает и «освящает» новый день: день новых доносов, пыток и казней...
       (Слышится звон колокола – ТОТ САМЫЙ!..)
       Впереди страну ждут испытания, не менее страшные, – грядущее время Смуты! И тогда вся Россия воспылает мятежами; и холода (точно в наказание!) к нам придут такие, что ну просто смерть; и разразится голод великий, и войны – им, казалось, не будет конца...
 
       «Сытый голодному не товарищ» – этой пословицей краснознамённая братва стращала не спешивших хорошенько пораскинуть мозгами! Она голодных и нищих будет натравливать и против таких, кто всегда, в самую лютую годину, мог бы с ними поделиться. Мол, делитесь сами, голодные, последним, пока есть это последнее...
       Мария Осиповна, её дочери – все они, веря, что советская власть не поскупится и последним для своего народа, тоже любые крохи будут готовы делить между собою, и в нужде не отказывать просящим...
       Утешение – малое – чтобы только лишь с ним одним, при потрясениях дней и тогдашних, и грядущих, жить хорошо и счастливо. Утешение – великое – чтобы мобилизовать все силы и, даже с затянутыми потуже поясами, не утратить веры во благо «общего дела» – для дней и тогдашних, и грядущих.