КИНО

- Раз, два – взяли! Крякнули – подняли! – Бревно с глухим стуком легло в вырубленные чашки, плотно обняв пазом предыдущее и прижав равномерно разложенный влажный мох. Бригада вольных строителей – шабашников под руководством Сани Казакова заканчивала изготовление сруба для конторы учхоза. Митька Круглов и Паша Гасников вдвоём поднимали бревно за комель, длинный Авдей один забрасывал вершину. Сам бригадир за брёвна хватался редко. Он причерчивал брёвна и острым, как бритва, топором зачищал вырубленные пазы и чашки.
 
- Перекур – пятнадцать минут! – объявил Казаков.
Мужики воткнули топоры в потемневший пенёк, разогнули спины и присели на лавочку за самодельный стол, где обычно перекусывали. Хотя был объявлен перекур, но все были некурящие, а потому предпочли взбодриться крепким чайком из термоса. Тем более, что бригадирова жена где-то раздобыла индийский чай. По сравнению с грузинским второго сорта, напополам с соломой, он казался особенно вкусным.
Митька взял свежий огурец, откусил, макнул в соль, стал жевать. Через минуту с раздражением запустил его в стену свежего сруба. Огурец разлетелся брызгами. Не было сегодня аппетита у Митьки. Самогона он вчера выпил чуток лишнего, что всячески старался скрыть от строгого бригадира. А то, чего доброго, предложит отдохнуть денёк, а после вычтет из заработка.
 
- Фильм новый начали показывать по телевизору, – прихлёбывая горячий чай из бурого цвета кружки, сказал Саня, - «Семнадцать мгновений весны». Смотрели вчера?
- Да ну его! – ответил Круглов, – буквами на экране пишут какие-то телеграммы, я прочитать не успеваю.
- Митя, ты бы в вечернюю школу записался, что-ли? – посоветовал Гасников. Он один из четверых имел высшее образование.
- А зачем?
- А и верно, Митя, - хмыкнул Казаков, - тебе это ни к чему. Ты начни, хотя бы, кино смотреть, всё-таки, важнейшее из искусств.
- Когда важнейшее, а когда и вреднейшее, – возразил Гасников. – Кино – оружие обоюдоострое.
- Во, даёт! – воскликнул Круглов. – Ты ещё скажи, что мультики – оружие.
- Про мультики не скажу, а вот кино на мою трудовую биографию здорово повлияло.
- Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее, – заинтересовался Казаков.
Гасников не заставил себя долго упрашивать.
 
- Было это в шестьдесят шестом году. Тогда сборная Союза на чемпионате мира по футболу впервые в полуфинал вышла и проиграла команде ФРГ. Вдесятером тогда наши остались.  Судья Игоря Численко удалил…
- Опять он про свой футбол! Ты ж про кино хотел рассказать, – встрял Митька.
- Да, да! Хорошо.
И Гасников рассказал про кино…



В тысяча девятьсот шестьдесят шестом году Павел Гасников закончил четвёртый курс пединститута, где учился на физкультурном факультете. По окончании летней сессии ему предстояла двухмесячная педагогическая практика в пионерском лагере.
 
После беседы с директором лагеря Петром Ивановичем Яблоковым, последний назначил его старшим пионервожатым. Потому что, во-первых, Павел был единственным мужчиной из прибывших на практику. Во-вторых, он был старше своих сокурсниц, так как в институт поступил после службы в армии. И, в-третьих, что сыграло решающую роль при назначении, оба они, и Яблоков и Паша любили футбол. Пётр Иванович был страстным болельщиком, Гасников сам играл и уже два года тренировал детскую команду. Поэтому, кроме выполнения обязанностей старшего пионервожатого он стал вести самую популярную в лагере спортивную секцию – футбольную, которой уделял гораздо больше внимания нежели основным своим обязанностям.

 И совершенно напрасно, потому что старший пионервожатый – второе лицо в пионерском лагере. Можно сказать, первый заместитель директора. Но, поскольку Яблоков руководил лагерем уже пятнадцать лет, пользовался непререкаемым авторитетом, то, в общем-то, всё шло своим чередом. Жизнь пионерского лагеря текла размеренно и по расписанию. Текла бы и дальше так, если бы Яблокову не понадобилось уехать на два дня в районный центр по делам хозяйственным и снабженческим. Исполнять обязанности директора на это время он, естественно, поручил Павлу Анатольевичу Гасникову.
 
На беду, в день отъезда Петра Ивановича, в пионерлагерь привезли кино. Нужно сказать, что не каждый  день ребят баловали этим зрелищем, тем более, что фильм привезли зарубежный, цветной – «Три мушкетёра». Те, кому раньше довелось видеть эту ленту, делились впечатлениями с теми, кто не видел, и все вместе с нетерпением ждали вечера.
 
Кино пионеры смотрели на летней эстраде, которая была обустроена чуть в отдалении от спальных корпусов и столовой, в естественном лесном амфитеатре. Скамейки для зрителей были вкопаны на склоне. Сама же сцена с подсобными помещениями: раздевалками, гримёрками и прочими, необходимыми для артистов комнатами, находилась внизу. Хотя летняя эстрада была сооружена ещё при Сталине, каждый год она любовно ремонтировалась и красилась персоналом лагеря под руководством единственного человека, жившего в лагере круглый год, бессменного завхоза Нестора Ивановича Белозёрова.
 
Киномеханик всегда приезжал после ужина на грузовом автомобиле ГАЗ-51, в кузове которого стояли кинобанки с лентами и киноаппарат «Украина». Дети с удовольствием помогали выгружать оборудование, один вид которого заставлял сладко замирать ребячьи сердца в предвкушении волшебного зрелища. Поскольку киноаппарат был один, то после каждой части приходилось ждать, отмахиваясь берёзовыми веточками от наседающих комаров, пока механик поменяет бобину.
 
Наконец долгожданный вечер наступил. Белый экран ожил и перед зрителями развернулась красочная панорама французского города, по которому гарцевал красавец Д*Артаньян на своём знаменитом коне редкой масти. Зрители замерли, и в наступившей тишине было слышно как стрекочет кинап и звенят назойливые комары, которые в тот вечер досыта напились крови юных зрителей, не отрывавших глаз от экрана.

Две серии фильма показывали почти четыре часа, которые пролетели как четыре минуты. После окончания поднялись со скамеек не сразу. А вдруг ещё продолжение будет? Девочки молча оплакивали погибшую во цвете лет госпожу Бонасье. Пацанам хотелось выхватить шпаги и мчаться в погоню за гвардейцами кардинала.
Обсуждали бурно. Долго не могли уснуть. А когда уснули, то девочкам снились пышные королевские балы в Лувре, а мальчишкам – яростные схватки мушкетёров в парижских кабаках.
 
Первый поединок состоялся сразу же после завтрака. Саня Пирожков из четвёртого отряда вызвал на дуэль Вадика Чупина из третьего, и одним уколом деревянной шпаги в пузо «покончил» с негодяем, измазавшим накануне Наташку Катаеву зубной пастой.
Весть о дуэли мгновенно разлетелась по лагерю. Все стали срочно мастерить шпаги и кинжалы. Из столовой исчезло несколько поварёшек. Потому что самая лучшая шпага получалась, если, отломав ручку, насадить поварешку на рукоять шпаги. И рука была защищена, и шпага смотрелась. Не отличишь от настоящей!
 
Четверо пацанов из третьего отряда объявили себя Атосом, Портосом, Арамисом и Д*Артаньяном. Ребятам из второго ничего не оставалось, как провозгласить себя гвардейцами кардинала, выбрать Рошфора и Ришелье, и объявить войну мушкетёрам. Стали готовиться к схватке, которая была назначена в летней эстраде после полдника. Бойко шла вербовка в мушкетёры и гвардейцы. После обеда, при содействии пионеров дежурного отряда, из столовой исчезли оставшиеся поварёшки, разводяги и крышки от кастрюль. А также маленькие перечницы, которые очень подходили для изготовления алмазных подвесок королевы.
 
После полдника несметное количество народу собралось на летней эстраде. Не ведающий о том, исполняющий обязанности директора лагеря Гасников удивлялся: почему так мало ребят пришло на стадион для занятий футболом? Вожатые в отрядах были уверены, что все разошлись на занятия в кружках  и секциях.
 
А в это время сражение начиналось. Одну половину эстрады объявили покоями короля, другую занял Ришелье со своими гвардейцами. Противники сошлись на сцене. Затрещали деревянные шпаги, зазвенели кастрюльные крышки. Девчонки, вначале пришедшие в качестве зрителей, вошли в азарт и тоже разделились на два враждующих лагеря, которые возглавили Миледи и Анна Австрийская. Они криками подбадривали своих пацанов и осыпали градом сосновых шишек чужих.
 
Первый натиск мушкетёров был столь мощным, что казалось, их не остановить. Они теснили гвардейцев со сцены. В это время, уговорив плечистого Толю Кирпичникова побыть конём, Ришелье верхом ворвался на сцену. В красной скатерти, позаимствованной из пионерской комнаты, с прорезанными отверстиями для головы и рук, с нарисованной чёрной бородой и усами, он был великолепен и ужасен. Взбодрённые гвардейцы перешли в наступление, яростно лупя мушкетёров шпагами по рукам, плечам и головам, беспощадно тыкая при этом деревянными кинжалами.
Людовик Тринадцатый в белой наволочке с синим крестом попытался спасти положение. Тоже вскочив на коня, ринулся в атаку. Конь споткнулся и упал, уронив его величество под ноги сражающихся. Несчастный король не мог подняться. По нему топтались обе воюющие стороны.
 
Гвардейцы ворвались в раздевалки, не щадя никого и ничего. Звенели стёкла и хрустели под ногами. Трещали выбиваемые двери. Воинственные крики мальчишек перекрывал боевой визг их сторонниц.
 
Отступив, мушкетёры оказались позади эстрады. Они предприняли отчаянную попытку штурмом овладеть оставленной резиденцией и уже были близки к цели, поднимаясь по лестнице под градом ударов и сосновых шишек, но в это время коварные сторонники кардинала бросили сверху прямо на головы наступавших две половинки оторваной двери. Пролилась кровь и слёзы. Ваське Кравченко дверь больно ударила по макушке и рассекла кожу на лбу. Он вышел из боя, зажав рану рукой, и даже всплакнул. Анна Австрийская залепила рану подорожником. Васька вспомнил, что носит гордое имя капитана мушкетёров де Тревиля, и вернулся в строй.
 
Поняв, что через дверь им на эстраду не проникнуть, храбрый де Тревиль повёл мушкетёров по приставной лестнице прямо на крышу, чтобы водрузить над эстрадой королевское знамя и утвердить свою победу. Появление мушкетёров на крыше зрители и участники встретили криками восторга и победным воем. В это время подгнившие стропила затрещали, захрустел старый шифер, и команда мушкетёров рухнула на сцену. По счастью, под ними никого не оказалось. Сами они отделались ушибами и царапинами. Толпа ревела от восторга. К эстраде бежали вожатые и воспитатели. Мушкетёры и гвардейцы сдавались без боя.

В медицинский пункт привели десятка три участников сражения. Фельдшеру помогали воспитатели. Израсходовали всю зелёнку и пластырь. Бинтов еле хватило. Слава Богу, все раны были признаны не опасными для жизни и здоровья. И только Ваську Кравченко фельдшер хотела отправить в город. Тот упрямился.
 
- Ты пойми, Вася, - говорила фельдшер, - если не зашить рану на лбу, у тебя останется шрам. Зачем он тебе?
Васька решил, что шрам ему очень даже нужен. Он уже представил, как первого сентября одноклассники с завистью будут его спрашивать: «Откуда шрам?». А потому ехать в больницу категорически отказался.

После отбоя уснули богатырским сном. Не спал всю ночь Паша Гасников. Готовился к предстоящему разговору с Петром Ивановичем. Не спал завхоз Нестор Иванович. После осмотра сокрушённой эстрады у него поднялось давление и защемило сердце. Утром  фельдшер дала таблеточку. Сказала, что надо лежать и ехать в городскую больницу.  В его возрасте возможен инсульт.
 
- Так чего, всё-таки, лежать или ехать? – переспросил Нестор Петрович.
- И то, и другое, - ответила фельдшер.
Фельдшера завхоз не послушался. Но вынужден был послушаться свою жену. Дарья Ивановна сама запрягла лошадь, заставила Нестора лечь в телегу, заботливо положила под голову хомут, завёрнутый в старый пиджак, и повезла мужа в больницу.
 
Гасников поджидал директора лагеря, сидя на скамейке под окном его кабинета. Приехавшему Яблокову доложил подробно, что случилось. Пётр Иванович, ничего не сказав, пошёл осматривать лагерь. По дороге  выслушал объяснения воспитателей. Вернувшись, снова пригласил Павла и дал волю своему гневу:
- Что же это вы, Павел Анатольевич, так халатно отнеслись к своим обязанностям?  Вы хоть понимаете, что вам просто повезло? Случайность, что никто из детей серьёзно не покалечен. Разнести вдребезги летнюю эстраду! Нестор Иванович три войны прошёл. Никогда на больничный не ходил, а вы его до больницы довели! Никакой практики я вам  не подпишу. Вас к детям близко подпускать нельзя!
Когда Паша, собрав чемодан, шёл к воротам, то увидел, как воспитатели ведут к директору израненных зачинщиков массовых беспорядков. Гуськом шли четыре мушкетёра. За ними – Людовик Тринадцатый и Кардинал. Замыкали шествие Миледи с забинтованной ладошкой и Анна Австрийская с синяком под левым глазом. «Жертвы буржуазного киноискусства», - печально подумал Гасников и посмотрел на часы. Скоро должен был подойти автобус.
 
К осени Пётр Иванович Яблоков сменил гнев на милость и подписал Гасникову педпрактику. Паша успешно закончил институт. Стал преподавать. И вот, когда он был уже директором школы, во всех кинотеатрах города, собирая сумасшедшие аншлаги, с триумфом прошёл широкоэкранный зарубежный фильм «Фантомас»…
Через неделю Гасников под гневным взглядом заместителя начальника гороно по воспитательной работе написал заявление «по собственному желанию».
 


… - Да, Павел Анатольевич, - бригадир поднялся, - прямо-таки, судьба человека. Ничего, не переживай. Вернёшься ещё в свою школу.
- Теперь уже никогда. Дважды в одну реку не входят.
- Никогда не говори «никогда»! В реку, может, и не входят, а в школу – пожалуйста. Даже в один класс по нескольку раз ходят. Верно, Митя? – бригадир опять «укусил» Митьку Круглова, который в своё время три года учился в седьмом классе. – Подъём! Кончай ночевать! Сегодня ещё два ряда положить надо.
 
Прозорливый Казаков оказался прав. Вернулся Гасников в школу. Правда, уже в сельскую. Пригласили, когда школа переживала трудные постперестроечные времена. И снова стал директором. Но иностранные фильмы,  особенно штатовские, терпеть не мог. И часто, при случае, повторял: «Вреднейшим из всех искусств, коллеги, для нас является американское кино!».