Я в лица их уставил взор...

Анатолий АПОСТОЛОВ
               
                «…Я В ЛИЦА  ИХ  УСТАВИЛ ВЗОР…»               
                О  ТВОРЧЕСТВЕ  ФИЛОСОФА   А. А. ЗИНОВЬЕВА
       «Каждый  помогает своему товарищу, и говорит брату своему: Крепись!» (Исайя, 41:6)
      
      В творчестве  поэта,  писателя-сатирика и  публициста  Александра  Александровича Зиновьева (1922-2006) под бытийной хроникой, под   спудом суетно-социальной  повседневности, как правило, лежат   ключевые проблемы бытия,  свободная мысль  и раскрепощённый здоровый дух автора. Зиновьев обладал очень острым чувством справедливости,  чувством правды…   У писателя  А.А.Зиновьева особое, беспощадно критическое, чаще ироническое  отношение к материально-чувственному аспекту  в сфере человеческих отношений и к проблеме    социальной несправедливости. Почти во всех его произведениях сквозит тема  власти как олицетворения необходимого зла и тема человека-борца, пытающегося покорить  иррациональный мир.  Философу и поэту Александру Зиновьеву  глубоко ненавистно и в корне  неприемлемо «кумиротворение» в любых его проявлениях и формах,  ему чужд культ личности, который, по его мнению, «есть   умышленный и целенаправленный  выбор ложных ценностей», иллюзия духовного освобождения… от личной ответственности перед  собой и миром. Зиновьев в сатирической форме, используя социологический анализ, разоблачает коммунистический строй и общество.   В его произведениях,  в сотнях отдельных эпизодов, в которых изображены всевозможные аспекты жизни советской интеллигенции,  легко узнаются фигуры современников, послуживших прообразами. Зиновьев обладал очень острым чувством справедливости, очень острым чувством правды… Он предельно искренен в научных работах и в своих оценках политических событий. Многие  учёные-философы  и мыслители  прибегают к поэтическому слову,  как к единственному универсальному  средству, с помощью которого  можно объяснить людям   простые сложности  и  усложнённую очевидность. Что есть поэтическое слово в устах  философа?  «Это золотые яблоки в  серебряных  прозрачных сосудах– слово мудрого обличителя сказанное прилично. Золотая серьга и украшение из чистого золота». (Царь Соломон)
      Прибегал к  языку Эвтерпы и  философ Зиновьев, для которого, как мне  тогда казалось, не было неразрешимых вопросов и загадок на  «социологическую»  тему.  Но и Зиновьев иногда  растерянно разводил руками перед трагической неразрешимостью  всемирного злодейства. Хорошо изучив  природу и суть высшей  власти, Зиновьев не мог  даже себе объяснить  мотивацию  поступков её носителей, далеко заходящих  за рамки  нравственного, разумного и рационального. Вспоминаются при этом  притчи  Соломона о царской власти, в которых великий мудрец утверждал, что «сердце царей – неисследимо». (Прит. 25:3)  Великий мудрец  иудейской древности, познавший все тайны  и хитрости  земной власти, искренне признался: «Три вещи непостижимы для меня, и четырёх я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице». Сегодня  такие  признания  нам кажутся  наивными, но всё, что касается морально-аморальных правил   земной власти,  остаётся в силе.  Сегодня притчи Соломона   также актуальны, как и  три тысячелетия назад.  «От  трёх (вещей) трясётся земля,  четырёх она не может носить: раба, когда он делается царём;   глупого (бездельника), когда он досыта ест хлеб; позорную (прелюбодейную) женщину, когда она выходит замуж,  и служанку, когда она занимает место госпожи своей»  (Прит. 30:21-23).  В этом плане социальная психология   в глазах А.А. Зиновьева стала занимать одно из ведущих мест. «Насилие для тела и ложь для души»  стало составной частью всех тотальных идеологий Новейшей истории. В ХХ веке подлинной страстью становится страсть к рабству, всеобщее рабство выступает отныне под именем свободы, а мораль и нравственность определяются   интересами господствующей идеологии.  Насилие, поставленное на службу  абстрактной идее,  обращается теперь  как на врагов, так и на друзей.  Политическое доносительство «ради идеи», оговор и предательство единомышленников, стало уделом сознательных, советских граждан. Особенно Зиновьева интересовала  психология доносительства,  природа  политического извета.  На эту тему у него было написано множество эссе.    Он сам не раз  был жертвой политического извета,  и  ему было   что    рассказать  мне из своего печального опыта    Когда  я  отдавал ему  зимой 2002 года для прочтения и замечаний рукопись своего труда о природе  массового  политического доноса в контексте  социальной психологии, он предупредил меня, что тема политического доносительства в нашей стране табуирована, что ни одно издательство не возьмётся за издание моего труда.   (1)  В одной из глав этого  труда  я объяснял   феномен доносительства  функцией   приспособления  слабого  индивида в период интеграции человеческих групп, и эта мысль, как я понял,  философу Зиновьеву показалась правильной.
      Из всех шести функций культуры (от функции приспособления до функции  разграничения и интеграции человеческих групп),   социологу  А.А. Зиновьеву самой  важной  казалась функция социализации (или человекотворческая). Почему? Да потому, что функция эта  тесно  связана   с задачей   превращения двуногой. прямоходящей биологической особи в   разумного  человека.  В  носителя  интеллекта. (2)   Процесс   социализации напрямую зависит от системы  обучения и воспитания  в окружающей общественной среде, от системы «воспитания человека человеком» (Бим-Бад Б.М.),  в усвоении  индивидом знаний, норм и ценностей в процессе активной внутренней работы человека, стремящегося  в любых условиях сохранить свою неповторимость,  суметь «в условиях глобального человейника  создать в себе самом своё государство». (Зиновьев А.А.)  Зиновьев считал,  что прогресс человечества  лежит  исключительно на критически мыслящих личностях. Цивилизованное и благоденствующее  меньшинство, которое не желает быть цивилизующим в самом обширном смысле слова, несёт ответственность за все страдания современников и потомства. Многие блестящие цивилизации  заплатили своей гибелью  за это неумение связать со своим существованием интерес большого числа личностей. (3)   Увы, немногие личности заботились  поиском справедливейших форм общества.  Зиновьев в своих научных трудах сделал попытку осмыслить  возможные и более  гуманные пути развития человеческого прогресса  в иных  вариантах и формах социального устройства.
      А.А.Зиновьев – мастер  «малого жанра». Почти  все его значительные книги – это   своеобразные  «мозаичные»   полотна как бы  собранные     из   многих   тысяч кусочков цветной смальты. Каждая  его  книга состоит     из   сотен    заметок-эссе, «записок на манжетах»,  «зарубок и затесей  на сердце», дневниковых записок, новелл, юморесок,  былей  и баек,  маленьких социальных поэм  и стихотворений, порождённых фантасмагорией  реального коммунизма и великой Смуты 90-х годов.  В  книгах, посвящённых философскому и социологическому анализу нескольких десятилетий советской истории,  гражданская лирика  поэта Александра Зиновьева  органично вплетается в тему «Человек и  Власть», «Власть и мораль».   Стихотворные произведения Зиновьева не следует  читать отдельно от его прозаических произведений и научных исследований по высшей социологии, они органично вплетены в прозу писателя,  автор намеренно   включал свою политическую лирику в прозаический текст. Язык поэта Зиновьева   – это язык пророка-обличителя. В каждом его общественно-политическом  эссе  и в  социальном стихотворении непременно  звучит идея справедливости и призыв-осуждение: «Так жить нельзя! Так жить не подобает настоящему Человеку!».  Философ Зиновьев давно понял, что  только языком  поэзии   можно  осмыслить и объяснить  всю несовместимую с жизнью иррациональность бытия и то внеисторическое, ещё  «неизречённое» состояние победившего мировое зло духа, которое можно  выразить  лишь в символах и подобиях.
       «Идол в мире ничто», – сказал Апостол Павел задолго до полного развала Римской империи  (1Кор.8,4).   Идолы  земной власти  грубо и нагло  попирают Закон, всё божественное и человеческое, и,  обожествляя себя, становятся жертвой подлых льстецов и двурушников. Носители культа личности поминает под себя живую жизнь, загоняет её в загон при бойне, и на правах Единого Бога вещает народам мира:  «Кто не со мною, тот против  меня!» Их мания величия  тесно связана с манией преследования, им кажется, что весь  народ и весь мир ополчился против  них.  И тогда  объявляется война против всех, война со своим народом. Их мания величия вне разума и рассудка и лишена чувства меры.  Многие из них, в том числе и советские – или  настоящие монстры, или жалкие ничтожества, страдающие завышенной самооценкой.   Беспощадны его карикатуры  на видных  советских партийных и государственных   деятелей и убийственно беспощадны   его  тексты  под ними.  Александр Зиновьев, прежде всего, поэт социальный, ему чужда тонкая, чувственная и чувствительная лирика, камерная поэзия и музыка изначально была недоступна ему в силу его социального происхождения  и положения.  Как  учёного и  писателя Зиновьев  сделал  себя сам, Начинал он свой творческий и научный путь с  закутка в московском полуподвале. Преодолеть  социальные преграды, власть материально-чувственного  и социально-духовного   Зиновьеву стоило  огромных сил, но и здесь   победить  всемогущего дракона ему  помогло его крестьянское  происхождение, крепкие корни  рода.  Соавтор  поэта Александра Зиновьева –  сама жизнь в её двойственной  ипостаси: в образе  нежно любящей мамы и     недоброжелательно   враждебной мачехи. 
    А.А. Зиновьев считал, что в искусстве,  в социальной идее и в любой идеологии  остро и непременно стоит проблема  меры и чувство времени. Утрата меры в условиях «безвременья»  ведёт  художника от прекрасного к дурновкусию, а мыслящего гражданина к идолопоклонству, культу личности. Так возникают  на выставках современного искусства инсталляции из набора строительного мусора и сантехники, а на избирательных участках из сотен тысяч невежественных ничтожеств возникают  «лучшие из худших» вершители судеб мира. Сатира Александра Зиновьева на  руководителей Советского государства беспощадна и резка, но в ней нет злого умысла, и нет «огонька лютой  справедливости в глазах», характерного  для советских сатириков времён его молодости.  Он высмеивает всё негативное, что присутствует в обществе, которое стремится к идеалу общественных отношений. В его сатире нет патологической антисоветской злобы, его сатира  им   выстрадана, осмысленна и  глубоко обоснована. Кроме философских произведений, Зиновьев много времени уделял поэзии и живописи. Графика Зиновьева выполнена в экспрессионистской и сюрреалистической манере, она несёт сильный заряд эмоций, символизирует противостояние автора враждебному миру, одиночество борца, мифологического «культурного героя». Даже в лирических стихотворениях чувствуется резкая, вызывающая манера Зиновьева общаться  на равных с  «хозяевами  мира».
      Многое в своих критических взглядах на советское общество А.А. Зиновьев пересмотрел, когда вернулся на родину. Сам  А.А.Зиновьев никогда не был антисоветчиком  и антикоммунистом и не считал себя таковым.  Наше советское тоталитарное прошлое он считал  трагической,   но самой   яркой  страницей  отечественной истории. Реальный коммунизм, по его мнению, был привлекателен  для миллионов людей,  «его органической способности  порождать новые идеи и средства, организующие жизненный поток в единое осмысленное целое». Рассуждая так, Зиновьев ничего не сказал нам о страшной  «цене вопроса».  Благоденствие меньшинства  за счёт неимоверных страданий большинства своих граждан, он оставил за пределами  нравственно-моральных  оценок своей эпохи.  Однако, в этом плане эпиграфом  для всей его мировоззренческой лирики может служить его раннее, ещё довоенное стихотворение «Страшный суд», в котором он, русский человек, горестно восклицает  о судьбе русских людей: «Нельзя пускать их в рай, двух мнений нету тут. /Их души тяжкий грех несут. /Но как же быть?! В какой пустить их край?! /После России им ад покажется как рай» (4)
      Он  разоблачал  язвы советского общества,  критиковал  носителей высшей власти, но при этом всегда оставался  русским  патриотом. Советские вожди и идеологи считали его отщепенцем,  и он честно признавал это. Вопреки логике и здравому смыслу он дал высокую оценку советского семидесятилетия и не  пощадил при этом  в своей сатире ни одного советского генсека.  Даже в конце 90-х, когда он стал разоблачать планы западных стратегов по превращению  советской и российской державы в общество колониальной демократии, его  критический взгляд на советских вождей не изменился. Наоборот, он  считал многих из них, за исключением генсека-предателя Горбачёва, косвенными виновниками гибели СССР. Сатирическое перо Зиновьева  не задело ни одного  значительного политического  деятеля эпохи ельцинизма,  он считал  их недостойными  его  внимания. Они были в его глазах  жалкими  и ничтожными марионетками на величественном  историческом полотне  Российского государства. По мнению Зиновьева,   под бич сатиры  должны попасть не только  монстры-олигархи, а также  те из нас,  кто  позволил   этим   хитрованам-реформаторам   захватить  власть в стране: «Нет, бич сатиры  не для наших рук, а для наших грешных спин». Почему?  Да потому, что не может народ, обладающий лакейскими наклонностями, образовать  через  выборы или референдум мудрое, энергичное и справедливое правительство, заботящееся о благоденствии  народа и процветании страны.
      Смягчать историю, идеализировать исторические фигуры, преувеличивать их роль в историческом процессе в угоду идеологии, он считал опасным делом.
                Я долго их учил, как жить
                Согласно правилам морали.
                И вот решил: а не пора ли
                Эффектной фразой завершить?
                Я в лица их уставил взор.
                И я увидел в них такое!...
                Оставьте, – молвил  я,  – в покое, 
                Весь выше сказанный мной вздор. (5)
      Лирика  поэта Александра Зиновьева – это, прежде всего, лирика политическая, гражданская, социальная,  протестная. Стихотворные произведения Зиновьева не следует  читать отдельно от его прозаических произведений и научных исследований по высшей социологии, автор намеренно   включал свою политическую лирику в прозаический текст.  Стихи и проза, поэмы и социально-психологические эссе составляют одно, крепко сбитое целое, социологическую сагу трагической эпохи.
      Проблемы религии Зиновьева волновали всегда. Он, по его собственному признанию, являлся «верующим безбожником». Как это понимать? Это надо понимать  в контексте оправдания человека верой, которая подтверждается его добрыми делами, ибо  дела без веры бессмысленны. Но гораздо страшнее  вера без дел. Человек своего дела,  хороший, добрый, но неверующий человек, конечно же,   заслуживает и имеет похвалу «перед людьми и перед Богом». Зиновьев шёл к Богу  не  душой, а по своему  научному «логическому разумению». В лирических  стихотворениях перед нами предстаёт совершенно иной Зиновьев. По Зиновьеву, вера должна утверждать  закон, а не закон веру. Вера  и любовь должны быть жертвенными. Жертва жизнью, это высшее проявление любви и самое веское доказательство  настоящего патриотического  чувства. По Зиновьеву,  и «верующий безбожник»  может  и должен быть фанатиком своего дела.   В переводе с греческого языка  это слово  значит «стоящий насмерть». Фанатизм  поэта и философа Зиновьева – это фанатизм без гневливой мании и предельного эгоцентризма под  девизом  древней мудрости: «Не будь побеждён злом, но побеждай зло добром».     В  некоторых мировоззренческих, философских стихах это отражено в полной мере.  Есть несколько высказываний этого  выдающегося учёного и мыслителя о том, что  во многих  социологических  загадках без религиозной философии  никак не обойтись.  Бывали в жизни писателя Зиновьева такие минуты отчаяния, когда вера в Бога крайне нужна, чтобы преодолеть непреодолимую реальность, и тогда поэт издаёт вопль всех времён и народов: «… я умоляю, Боже, для меня Ты немножечко будь! Не молю, а требую:  видь и будь!»  Зачем? Чтобы  вновь  почувствовать себя Человеком!  Зиновьев трудно, мучительно и противоречиво  шёл к  «своему Богу». Об этом он убедительно рассказал в эссе «Иди на Голгофу»: «Строить религиозное учение трудно по многим причинам, а главное – по причинам психологического и логического характера. Религия, например, в принципе логически противоречива. Я уверен в том, что Христос метался в противоречиях. И это-то как раз естественно для религии. Я иду в этом направлении открыто и сознательно – и иду до логического конца в логической противоречивости».
     Вера Зиновьева – верующего безбожника  –  отличается от веры православного христианина  по трём пунктам – отношением к власти,  отношением к врагам и в нравственной оценке компромисса. Отношение к врагам – любишь ли ты их? Уж совсем не укладывается в мирской здравый смысл заповедь Христа: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». И в самом деле, трудно исполнить эту заповедь и видеть в своих мучителях и врагах несчастных, не ведающих, что они творят, убивая невинных младенцев, женщин и стариков.  Мыслить, изобретать и  творить в унисон,  одновременно,  находясь друг от друга  на большом расстоянии – явление  частое  не только в сфере  точных наук, но и  в  области  наук общественных. Иногда общемировоззренческая линия  каким-то чудным образом совпадает  у людей глубоко религиозных  и людей, мягко говоря, весьма  далёких от богоискательства и высших, небесных истин, таких, как  «верующий безбожник», писатель-социолог и философ  Александр Зиновьев.  Что объединяло социолога, отщепенца-философа  и  его многих современников, поэтов-учёных, носителей философской лирики? Общий взгляд на величественную  трагедию русского мира  с  его «великими переломами» славянской души. И конечно же,  поэзия,, социально-политическая   лирика во всей её  глубине  и беспредельной  шири.  Власть как проявление иррационального зла и «трагическая неразрешимость»  властительного  злодейства,  давно занимала  сердце и  ум поэта  Зиновьева. По Зиновьеву, человек живёт в будущем и для будущего.   «Делать, творить» всегда значит «осуществлять будущее». Защищая существующую власть,  мы защищаем наше прошлое, защищая  нашу Родину, мы защищаем наше завтра, а не наше вчера. (Хосе Ортега- и- Гассет). Отношение к власти – можешь ли ты  ставить  моральный знак равенства между ней и Родиной? Уж очень велик соблазн ставить его для всякого конформиста и карьериста. Зиновьев никогда не  ставил этот знак, а  ленинская теория компромисса ему  всегда была чужда. Компромисс в любом случает это отступление от истины. Если мы отступаем от истины, то совсем не во имя служения людям и отечеству,  а по своеволию, корысти и трусости. И тогда, кто-то из нас, какой-нибудь  полоумный и недоучившийся мальчишка может вдруг выскочить, крикнуть, наплевав на последствия, и стать исторической личностью» (Затея, с.60)   Эти его зачастую рискованные  попытки  объяснить природу высшей власти, решить «загадку Сфинкса» ярко  проявились в стихотворении «Исторический тост».   В 1945 году на банкете в  Кремле  в честь  победы Сталин произнёс  тост  за русский  народ, за этнических русских.  Для  воспитанного в интернациональном духе советского человека этот  «националистический» тост  вождя  был неожиданным, и даже провокационным. А позднее, в эпоху «оттепели» и после неё, он стал трактоваться «шестидесятниками» как грубое попрание  «ленинских норм» в национальной политике советского государства.  Было  много разных толкований этого тоста, у Зиновьева было своё, на мой взгляд, весьма необычное  и оригинальное.  Зиновьев считал, что через этот тост   Сталин   ещё  раз    унизил таким оригинальным образом   своё ближайшее окружение,  поставил его на место. Чтобы не примазывались к Великой Победе, чтобы не мнили себя Героями и людьми особого сорта.   Через  этот  тост вождь  ещё раз намекнул своим  соратникам, что они  не достойны своего высокого положения, что ему они обязаны не Сталину, а многострадальному и  терпеливому  русскому народу. «Другой  бы народ  не потерпел  нас и дня, и сбросил бы нас…(большевиков – А.А.)».      
                «…Поднимаю тост …
                За великий русский народ.
                Больше всех источал он пот
                Хуже всех он ел, ещё хуже пил.
                Жил как самый паршивый скот.
                Сколько всяческих чёрных дел
                С ним  вершили на всякий лад.
                Он такое, признаюсь, терпел от нас,
                Что курортом покажется ад.               
                …И какой народ на земле другой
                На спине  б своей нас  ютил?
                Назовите мне, кто своей рукой
                палачей своих защитил?  («Исповедь…» С.225)
      Зиновьев обладал  острым чувством справедливости,  чутьём  правды… Он предельно искренен в научных работах и в своих  оценках политических событий.   Суть «Евангелия от Зиновьева»  изложена  писателем в его  мировоззренческом эссе «Иди на Голгофу» и  социальной поэме «Евангелие для Ивана». Изначальное, подспудное, негативное отношение А.А.Зиновьева к  тоталитаризму  было вызвано условиями выживания его как мыслящего  индивида в  душной атмосфере  полностью  «огосударствленной» жизни.  Склонность любой власти к насилию, удушению творческих начал истории, и, наконец, принципиально  оправдываемая аморальность государственной власти – всё это  объясняет живучесть идей  анархизма и извечное  диссидентство  интеллигенции.  Юный Зиновьев внутренне давно присоединился  к этому передовому  меньшинству  инакомыслящих граждан.  Бунтарь  и «отщепенец» Александр Зиновьев, считал, что нравственный, добродетельный государственный человек есть такое же внутреннее противоречие, как целомудренная проститутка или воздержанный  алкоголик.  Об этом задолго до  Зиновьева писали  многие  русские поэты и философы.  Так,  например, в стихотворном цикле «Путями Каина» Максимилиан Волошин  писал о  подлинной морали   государственного человека, носителя высшей власти:
                Его мораль – здоровый эгоизм.
                Цель бытия – процесс пищеварения.
                Мерило же культуры – чистота
                Отхожих мест и ёмкость испражнений.  (6)
      В борьбе с непреодолимой  реальностью, с её тотальным насилием,  Зиновьев,  как и Лев Толстой,  создаёт своё Евангелие,  которое можно условно  назвать катехизисом  оппозиционера  нового времени. В нём  есть все девять заповедей и ещё столько же заветов, есть даже заповедь о мести как части идеологии отчаяния.         
                Отчаиваться не надо.
                Выход всё-таки есть.
                На свете полно гадов.
                А средство от них – месть.
                Никогда сдаваться не надо.
                Всегда оружие есть.
                Любая падёт преграда,
                Когда закипает месть.  («Исповедь..» С.163)

      «Жизнь есть миг, - говорю я, - и потому живи с установкой на вечность. Будь готов умереть в любую минуту, и потому считай, что никакая минута жизни не есть последняя. Будь терпим, а  потому сопротивляйся всякому насилию. Если видишь, что борьба бесполезна, сражайся с удвоенной силой. Иди к людям, и потому будь один. Если ты человек, ты всегда одинок, а одиночество есть твое отношение к окружающим людям. Имей все, и потому отдай все. Смиряйся, бунтуя. Бунтуй, смиряясь. Короче говоря, на каждый принцип есть противоречащий ему, через который и только через который,  он и осуществляется.   Я думаю, что когда Христос призывал возлюбить врагов своих, он лишь этим выражал  качество религиозного учения, - его органическую противоречивость. В религиозном учении есть  принципы основные  и производные. Но согласование их производится не по правилам логического вывода.  Связь этих принципов не есть некая формальная (вычислительная) операция. Вот конкретный пример. Допустим, я принимаю основной принцип: допустимы любые средства зашиты против противника, который нападает на тебя без твоей вины и превосходит тебя по силам. Пусть мы имеем частный случаи нападения. Возникают проблемы, неразрешимые формально: есть ли это защита с вашей стороны или нет, достаточно ли противник превосходит вас по силам, не являются ли ваши меры защиты чрезмерными? В каких случаях, получив удар по щеке, следует подставить и другую щеку, и в каких следует ответить двойным ударом? Нужна система прецедентов, типичных и характерных случаев такого рода. Для наших сложных жизненных условий это - кропотливая работа, требующая гения более высокого ранга, чем в науке».  («Иди на Голгофу». С.23)   
      А как нам   обороняться  от   тех,  которые  в корыстных интересах,  или  по приказу свыше,    шельмует  и  проклинает  нас?  Если поступать по заветам Зиновьева, то таковых  надо  благословить  перед тем,  как проклясть.  Здесь   для участников пси-войн таится некая психологическая ловушка! Эту  заповедь Христа «о благословении проклинающих нас»  философ  Зиновьев вообще не рассматривает, считая её ещё одной парадигмой наивысшего христианского  смирения. Свою острую политическую сатиру он считал убийственной  лишь в  морально-нравственном смысле. Но её, так называемая «отрицательная психическая энергетика», по его мнению,  была  ничтожной в сравнении с чудовищной силой общественного проклятия.    Подвергать общественному проклятию убийц и душегубов, считал он,  имеют моральное право только   жертвы насилия. Но как в современных реалиях организовать эту невиданную доселе пси-мистерию, которая по своей психической энергетике    в сотни раз превышает   энергетику  любого    митинга и сходки? Этот вопрос остался без ответа. Не было прецедента.  Из всех подобного рода великих  магических обрядов древних славян именно эта  мистерия  тщательно и усердно искоренялась из сознания людей на протяжении десяти веков торжества христианской религии.  Идея христианского смирения вполне устраивала  родную государственную власть и власть оккупантов.  Здесь, поэт и философ Зиновьев прав: «нужна система прецедентов  в  безысходной атмосфере эсхатологических ожиданий».
      Философ и поэт Зиновьев был ярчайшим носителем высокого, живого критического интеллекта. Его творчество – это творчество сопротивления тотальному злу и лжи.   Всем своим научным и художественным творчеством А.А.Зиновьев  пытался научить  студенческую молодёжь ненавидеть самообман,  укреплять  в себе бескорыстную любовь к истине и уважение к ней. Он стремился обучить молодёжь искусству перепроверять любую информацию, искать и находить новые и новые материалы и факты для проверки и перепроверки, научить молодёжь не обманываться словами  в атмосфере тотальной лжи. Он понимал, что новым поколениям нелегко  идентифицировать новых иезуитов, «ловцов человеческих душ», вождей терроризма, глобализма и всякого рода «цветных революций».
      Заканчивая свою «Исповедь отщепенца» он даёт как бы последнее наставление своим  молодым соратникам, единомышленникам и последователям: «Иди своим  путём, и пусть другие говорят, что угодно! Иди как можно дальше! Не можешь идти, ползи! Но так или иначе, двигайся! Твой путь не имеет принципиального конца. Он может оборваться по независящим от тебя причинам. Этот будет конец твоей жизни, но не конец твоего пути».
                Когда  твоё  дыханье прекратится,
                Исчезнет плоть, ты все равно иди!
                Душа взлетит как раненая птица –
                То будет смерть, но не конец пути...  (7)

 1.  Анатолий Апостолов. КАК ПРОДАТЬ БЛИЖНЕГО: донос как способ существования. М., Издательство УРАО. 2003 -296 с.
2.Мамонтов С.П. Основы культорологии. 2-е изд., доп. – М.: Изд-во  РОУ. 1996, с.102-103.
3. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ: Учебное  пособие. Автор-составитель Б.М.Бим-Бад. М.: И2. здательство УРАО 1998,. С. 235;  Бим-Бад Б.М.  Категории современных наук о воспитании/Б.М. Бим-Бад. – М.: Издательство Московского психолого-социального института; Воронеж: Издательство НПО «МОДЕК», 2009. «БИБЛИОТЕКА ПЕДАГОГА-ПРАКТИКА».С.174-178
4.  А.А.Зиновьев. РУССКАЯ СУДЬБА, исповедь отщепенца. – М.: ЗАО Изд-во Центрополиграф, 2000., с.3.
5.  А.А.Зиновьев. ЗАТЕЯ. – М.: ЗАО  Изд-во  Центрополиграф, 2000.
6.  Волошин М. Избранные стихотворения. М., 1988. С.305-306 – «Государство».
7. О мыслителях прошлого века (Зиновьеве и Солженицыне) С.  21-49: Когда умрёт последний русский (А.А.Зиновьев о судьбе русского народа) С.50-55  –  Апостолов А.Г.  За  Храмовой стеной. Книга Памяти. М. 2013.