Как я судился

А.В.Рябов                Как я судился.

Всё-таки наша система судопроизводства очень странная. Хотя, скорее, не странная, а страшная. Ну не любят наши граждане обращаться в суд, не любят. А, может, боятся. Менталитет «совка», скажете вы. А вот и нет! Молодёжь, никогда не видевшая незабвенного Леонида Ильича и не носившая ярких пионерских галстуков, тоже не выстраивается в очередь с исковыми заявлениями в дрожащих от несправедливости руках. Неверие в людей, облачённых в чёрные мантии, идёт из далёкого прошлого. На память приходят бравые ребята богатые медвежьими шапками да красными кафтанами, заплечных дел мастера и малопонятное выражение «шемякин суд». Кем был тот самый оставшийся в истории Шемяка – почти никому не известно. Зато имя пресловутого Шемяки  в народной молве прочно связано с какой-то мерзостью. Или кривдой, что, в принципе одно и то же.
Таким же Фомой неверующим был и я, плоть от плоти российского обывателя. За одним, правда, исключением. Ну не смог я смириться с увольнением с работы, никак не смог! Двадцать лет, три месяца и четырнадцать дней я боролся с контрабандистами, начальством и подчинёнными на Санкт-Петербургской Авиационной таможне. Гербарий ведомственных наград, собранных мною за этот впечатляющий срок поражал любое воображение.  Относительно узкая грудь не позволяла поместить их все на фронтоне моего парадного кителя. Почётные грамоты и благодарности я просто не считал. И тут, в один пасмурный дождливый  день мне сообщили, что в соответствие с такой-то статьёй такого-то закона контракт на новый срок со мной не будет заключён. Причину эпохального решения никто объяснять мне не собирался – издержки контрактной системы.  Знающие люди шепнули, что корень кроется в начальнике таможни Самусеве. И даже не столько в нём, сколько в его сексуальной ориентации. Нет-нет, это не то, что вы подумали! Он не приставал ко мне, а я не отказывал ему в удовлетворении его противоестественной похоти. Дело в том, что как-то во время оформления рейса в солнечный Лондон мои сослуживцы остановили жену одного крупного городского чиновника, у которой при себе имелась совершенно неприличная незадекларированная сумма в сорок тысяч евро. Засуетившиеся дознаватели попытались возбудить уголовное дело, находчивые сослуживцы уже делились друг с другом на что они потратят причитающуюся им премию… Как в плохом детективе раздался звонок, и телефонная трубка дребезжащим от волнения голосом Самусева потребовала отпустить чиновничью жену восвояси. Как назло, в тот момент мне довелось осуществлять руководство сменой. Не то, чтобы я, каменея лицом, сурово отказал продажному шефу, но попытался вяло возразить.  Самусев не терпел отказов:
- Это приказ! Ты понял? Приказ!
- Ну что, пишем протокол допроса? – жарко дыша в предвкушении громкого дела, подступил ко мне инспектор Лёха Пригарин. Именно ему посчастливилось обнаружить злосчастные купюры.
- Уже никто ничего не пишет.
- То есть, как так? – Лёха опешил.
- Очень даже просто. Звонил Самусев. Искрит, будто неисправная розетка, требует сатисфакции.
- Вот же… - Лёха сдержался усилием воли.
- …петух трусливый! – я закончил фразу за товарища.
- Так я могу идти? – улыбаясь, поинтересовалась чиновничья «половина». Как известно, риторический вопрос не требует ответа, на то он и риторический.
Лёха, тяжко вздохнув, отдал уже сосчитанные «еврики». Премия уплывала за горизонт. История, однако, на этом не закончилась. На следующий день Самусев вызвал меня в свой кабинет. После недолгой нудной лекции о противодействии коррупции он напомнил мне, что все люди, пересекающие таможенную границу Российской Федерации равны перед законом, но есть те, которые равнее других. И так далее, по Оруэллу. Вряд ли Самусев когда-нибудь слышал об Оруэлле. Зато он отлично разбирался в хитросплетениях городской политики. В конце беседы он прозрачно намекнул, что до его маленьких розовых аккуратных ушей долетело слово, которым я наградил его во время неудачной попытки призвать к ответу неприкасаемую леди. Да я мог бы догадаться и сам! Помимо верного Пригарина мой неутешительный вердикт слышали, по крайней мере, ещё человек пять. Каждый из них был не прочь выслужиться перед начальством. Я их за это не винил. Как говориться, чего уж тут…
При моём увольнении Самусев допустил ряд незначительных, но всё же способных повлиять на существо дело ошибок.  Ошибки бросались в глаза, кричали, размахивая фразами и запятыми, требовали немедленно их исправить…
- Ошибки? – адвокат Валерий Иосифович, пожилой представительный мужчина с гривой седых волос, посматривал на меня снисходительно. – Ошибки, конечно, есть, но… Поверьте, Андрей Александрович, в вашем случае все доводы перевешивает один, железобетонный довод потенциального ответчика. У вас закончился контракт. Так?
- Так, - обречённо подтвердил я.
Валерий Иосифович удовлетворённо кивнул.
- Контракт вы заключили добровольно, срок действия в документе обговорен. Условия контракта выполнены в полном объёме. Заключать новый контракт – прерогатива, делегированная законодательством вашему работодателю.
- Мой работодатель – государство! – я попытался возразить.
- Верно. Но представителем государства, опять же в вашем случае, является начальник таможни. Как, бишь, там его? Самусев Вениамин Игоревич? - адвокат развёл руками. – Позиция господина Самусева и является определяющей.
- Какой-то феодальный строй, получается! - возмутился я. -  Что барин хочет, то и воротит! Значит, если у Самусева настроение прекрасное – подчинённым ничего не грозит, а если он не с той ноги встал или, к примеру, у него геморрой разыгрался – хана! Спасайся, кто может? Подпевал - милую, неугодных – казню?
- Ну, что-то в этом роде, - тактично подытожил Валерий Иосифович.
- Где же справедливость?
На лице адвоката читался встречный вопрос: «Вы что, вчера родились?». Вместо этого он сказал:
- Дело проигрышное на 99 процентов. Но если вам не жалко времени и денег, то попортить кровь Самусеву мы сможем. Решайте.
Я решил и через достаточно короткий срок извлёк из почтового ящика повестку, приглашающую Андрея Александровича Сергеева на судебное заседание в качестве истца. Ответчиком значилась Авиационная таможня.
Длинный мрачный коридор здания районного суда настраивал на минорный лад. Пока я разыскивал нужный кабинет, конвоиры пару раз провели мимо каких-то небритых типов в наручниках. Около одной из дверей жарко спорили девушка – секретарь суда и недоверчивая истица, ни в какую не желавшая показывать свой паспорт, а тем более отдавать его кому бы то ни было. Вокруг вообще царила суета. Двери кабинетов распахивались и оттуда вылетали, выползали, выходили мужчины, женщины разных возрастов, одетых богато и не очень, лысые и с тщательно приглаженными укладками. Их лица выражали потаённую радость, горе, надежду или вселенскую тоску. Какая-то всклокоченная бабка, стоя уже в коридоре, грозила костистым кулаком предполагаемому оппоненту:
- Я тебе ещё покажу! Ох, как я тебе ещё покажу!...
- Андрей? – я обернулся. На меня близоруко щурилась из-за страховидных очков пухлая розовощёкая брюнетка из юридического отдела Авиационной таможни. Кажется, её звали Юля. Или Галя.
- Привет, - Юля-Галя деловито разложила на лавочке свои бумаги. – Я буду представлять в суде интересы таможни.
- Скажи, э-э-э… - я замешкался.
- Екатерина. Екатерина Лосева. Неужели забыл? – несостоявшаяся Юля-Галя выглядела слегка обиженной. Можно подумать я запамятовал, как минимум, имя Аллы Пугачёвой или Мэрилина Мэнсона!
- Здравствуйте! – это подошёл Вовка Петраков, начальник отдела кадров.
- Привет! – я поздоровался с Петраковым искренне. – А ты, какими судьбами?
- Вопросами приёма и увольнения ведают кадры, - смущённо ответил Володька. – Вот Самусев меня и пригнал. Я человек подневольный, сам понимаешь…
- Да ладно, не менжуйся, - я похлопал Петракова по плечу. – Сам ещё недавно таким же был…подневольным.
- Сергеев? – наша секретарь появилась в коридоре. – Прошу, заходите!
Я зашёл в небольшой зал, одновременно с подоспевшим Валерием Иосифовичем. На возвышении сидела молодая миловидная женщина в помятой мантии. Уставившись в какую-то бумажонку, она принялась скороговоркой произносить обязательный текст о том, что слушается дело такое-то, судья такая-то (кстати, её звали Плотникова Ирина Максимовна), желаете  отводы – пожалте!, и т.д. и т.п. Опытный Валерий Иосифович кивал, где надо вставлял короткие междометия. Не отставала и Лосева. Вовка Петраков забился в угол, молчал.
Наконец, приступили к сути вопроса. Валерий Иосифович убедительно рассказал о неправедном акте моего увольнения, заодно коснувшись вскользь других безобразий, царящих на Авиационной таможне. Екатерина Лосева, поперхнувшись от возмущения, отбрила моего адвоката, в том смысле, что имеющиеся безобразия к делу не относятся, а законность увольнения не вызывает никаких сомнений.
- Моему подзащитному не дали возможность ознакомиться с характеристикой, причём лживой характеристикой, которую Самусев направил в таможенное управление, - напирал Валерий Иосифович.
- Нет, такую возможность ему дали, - парировала Лосева.
- Докажите, - Валерий Иосифович воспарил над ней белоголовым орланом. – Где подпись Сергеева под этим, с позволения сказать, пасквилем?
- Секунду! – вмешалась Ирина Максимовна. – А при чём здесь вообще таможенное управление? Самусев сам принимает решение?
- Сам! – пискнула Лосева.
- Тогда зачем его согласовывать?
- Управление – вышестоящий орган, - Лосева  окинула победоносным взглядом аудиторию.
Плотникова поморщилась:
- Это мне и без вас известно. В соответствии с каким документом требуется согласование управления? А если управление не согласует? Тогда Самусев подписывает контракт на новый срок или что? Выражайтесь яснее!
- Это практика, сложившаяся практика… - забормотала Лосева.
- Понятно, - интонация судьи говорила о противоположном. – Скажите, ответчик, а почему Самусев не заключил контракт с Сергеевым на новый срок? Должны же быть какие-то причины, основания? Вот я гляжу, в личном деле – сплошь благодарности, премии, награды…  А взыскания? Есть ли взыскания у Сергеева?
- Да, есть ли взыскания? – подала голос молчавшая доселе прокурорша. Я её только сейчас и заметил.
- Я не располагаю такой информацией, - быстро проговорила Лосева.
- Для справки, - подал голос мой адвокат. – За последние пять лет Андрей Сергеев взысканий не имел.
Ирина Максимовна посмотрела на Лосеву. Щёки Екатерины предательски алели.
- Ну не знаю, не знаю я! По-видимому, у Вениамина Игоревича были причины…
- Хм, практика, причины… На сегодня заседание объявляю закрытым, - Ирина Максимовна повернулась к секретарю. – Следует вызвать на следующее заседание представителя управления, а также господина Самусева.
Уже на улице я с надеждой обратился к Валерию Иосифовичу:
- По-моему, судья на нашей стороне, вы не находите?
- Не нахожу, - грустно улыбнулся адвокат. – Не хочу вас разочаровывать, но всё ещё переменится.
Невзирая на скепсис Валерия Иосифовича, на второе заседание (через две недели) я шёл в приподнятом настроении. Тот же длинный коридор уже не казался мне столь мрачным. Ещё издалека я заприметил у «своего» кабинета какое-то столпотворение…
Представьте себе моё удивление, когда я обнаружил сгрудившихся у небольшого окна моих недавних сослуживцев. Если Лосеву, Петракова и злобно щерившегося Самусева я ожидал увидеть, то другие личности появились как снег на голову. На скамье сидел, уставившись потухшим взглядом в одну точку, Лев Антонович Юриздицкий, бывший заместитель начальника таможни по оперативной работе. Рядом с ним вековыми дубами высились двое угрюмых мужчин в одинаковых синих куртках, из-под которых торчали белые халаты.
«Ба! Да это санитары!» - догадался я. История Льва Антоновича была на редкость занимательной. На Авиационную таможню его назначили года три назад, согнав с одной насиженной и хлебной должностишки, которую он занимал в другой таможне, морской. В незнакомом окружении Лев Антонович впал в депрессию, а затем в состояние лёгкой паники. Каким образом на новом месте можно было пополнить свой личный бюджет, Юриздицкий прямо спросить не решался. Вдруг донесут куда следует о его нездоровом интересе? В то же время денег хотелось до рези в зубах. Старые накопления подходили к концу. Лев Антонович становился всё более раздражительным и нервным, набрасывался на подчинённых по любому поводу. Все эти метаморфозы происходили с ним на фоне усиливающейся истерической борьбы с коррупцией. Лев Антонович, активно включившись в общий хор самых отъявленных борцов, носился по таможне, высоко задирая к верху редкую белёсую бородёнку, и оглашал служебные помещения мерзким карканьем: «Коррупция! Коррупция!». Честное слово, если бы Льва Антоновича можно было посадить на плечо старого одноногого пирата, его сходство с попугаем Джона Сильвера из бессмертного романа Стивенсона выглядело бы очень впечатляющим. Стоило лишь заменить «Коррупция! Коррупция!» на «Пиастры! Пиастры!». Между тем, хроническое безденежье довело Юриздицкого до последней степени отчаяния. Желание жить сытно пересилило животный ужас перед обвинением в коррупции, и Лев Антонович принялся потихоньку делать свой маленький бизнес. Будучи заместителем начальника таможни по оперативной работе, Лев Антонович имел непосредственное отношение к рассмотрению заведённых в отношении контрабандистов и просто нарушителей всех мастей уголовных и административных дел. Само собой, в его власти было назначить в отношении злодея огромный штраф или ограничиться символическим. Уголовное дело и того проще развалить из-за какой-нибудь неверно проставленной запятой. Желающих оплатить сии действия среди жуликов оказалось более чем достаточно. Однако и здесь трусоватый Лев Антонович подстраховался, свалив самую грязную работу на своего помощника Костю Чепиногу. Чепинога, к большому огорчению патрона, оказался сильно пьющим человеком. Ежедневно надираясь до нечеловеческого состояния в своей уютной каморке, Костя становился чрезмерно болтливым. Спустя несколько месяцев, как результат, упорные слухи о его с Юриздицким невинных шалостях поползли по всей таможне. И вот как-то раз, холодным февральским вечером, Костю взяли с поличным при получении взятки в виде весьма крупной суммы российских дензнаков. При первом же допросе Чепинога, ничтоже сумняшеся, указал на Льва Антоновича, как на организатора неудавшейся комбинации. Доказать, конечно, ничего не смогли, так как Лев Антонович от всего с возмущением открестился, договорившись до того, что он вообще видит Костю в первый, максимум, во второй раз в жизни. Тем не менее, отношение к Юриздицкому в корне поменялось. В одночасье он превратился в изгоя. Самусев перестал пускать Льва Антоновича на порог своей приёмной, сослуживцы, ещё вчера искавшие с ним близкого знакомства, шарахались при его появлении в разные стороны, а в таможенном управлении Лев Антонович и вовсе сделался персоной нон-грата. Не желая верить в то, что его судьба решена, Юриздицкий бросился предпринимать судорожные попытки исправить положение. Целыми днями, напрочь позабыв о своих прямых обязанностях, Лев Антонович «висел» на телефоне, пытаясь дозвониться до всех известных ему влиятельных людей, но трубки влиятельных людей холодно отвечали ему безразличными длинными гудками. Тогда Лев Антонович, разуверившись в возможностях мобильной связи, лично, словно ищущий правду землепашец из поэмы «Ленин и ходоки», побрёл вдоль нескончаемой вереницы всевозможных кабинетов. Везде, куда его пускали, он рассказывал одну и ту же слезливую историю о своей полнейшей непричастности к громкому коррупционному скандалу, клялся, ел землю и посыпал голову заранее заготовленным пеплом. Если в кабинет пробиться не удавалось, Лев Антонович часами терпеливо дожидался его хозяина в коридоре и рассказывал свою историю на ходу, хватая чиновника за пуговицу дорогого пиджака. Чиновник, быстро вспоминая про юношеские занятия спортом, отделялся от Юриздицкого (иногда, ценой пуговицы) и по-спринтерски уходил в отрыв.
Лев Антонович сильно исхудал, опустился, перестал следить за собой. Его бородёнка, и ранее не отличавшаяся благородной окладистостью, совсем облезла, глаза горели сумасшедшим зелёным огнём. Наконец, исчерпав все возможности, Юриздицкий разразился пламенным письмом в адрес начальника управления с требованием созвать Всероссийский форум таможенников и на нём принять обращение к Президенту страны об отмене моратория на смертную казнь на один день. В этот самый день, по мнению Льва Антоновича, следовало оперативно осудить и расстрелять проклятого коррупционера Костю Чепиногу…
Когда через неделю за Львом Антоновичем приехали санитары, он долго не хотел их пускать в свою квартиру и, периодически вырываясь на балкон в одних нежно-бежевых трусах, заразительно хохотал. Собравшиеся внизу любопытные соседи с интересом читали вслух по слогам самодельный плакатик из ватмана, который Юриздицкий держал в руках. На нём разноцветными фломастерами было начертано: «Коррупция есть осознанная необходимость»…
Я улыбнулся и кивнул Юриздицкому. Лев Антонович заворочался. Санитары напряглись. На всякий случай я отошёл подальше.
Рядом с Самусевым стоял, согнувшись в почтительном полупоклоне, другой его заместитель, по связям с общественностью, Ростислав Тихонович Вакар. Чуть-чуть оторвавшись от созерцания светлого образа руководителя,  Ростислав Тихонович удостоил меня быстрым испепеляющим взглядом. История Вакара чем-то походила на историю Льва Антоновича. Его должность, несмотря на громкое название, не приносила Ростиславу Тихоновичу никакого побочного дохода. Будто неприкаянный, изо дня в день, он слонялся по таможне в тщетной надежде чем-нибудь поживиться. Однажды ему довелось забрести в грузовой отдел, где в компьютерной тиши производилось оформление партий дорогостоящих грузов. Вакар, вызвав явное неудовольствие инспекторского состава, сунул нос в важные бумаги. Кто-то из инспекторов полез в карман за мобильным телефоном. Через минуту запищал уже мобильник самого Вакара. Последовал грозный окрик Самусева. Вакар, подобно побитой собаке, втянул голову в плечи и засеменил на доклад. Какой уж там у них произошёл разговор неизвестно, только после него Ростислав Тихонович обходил грузовой отдел за километр. Зато, по всей видимости, Вениамин Игоревич разрешил ему попастись в отделе пассажирском.  Туда-то и помчался обнадёженный зам по связям. В момент его появления пассажирщики, без особого интереса, ковырялись в сумке, прилетевшей из Стамбула челночницы. Ростислав Тихонович с огромным энтузиазмом принял участие в досмотре. Из сумки были извлечены четыре свитера, двое джинсов, махровый халат и пяток безвкусных кофточек, усыпанных люрексом.
- Да это же коммерческая партия! – глаза Вакара округлились.
- Что вы, что вы! – запричитала тётка. – Свитерочки внукам, халат зятю в подарок, язви его…
- Кого вы пытаетесь обмануть? – Вакар грозно поиграл нахмуренными бровями. – Небось, всё на продажу! Для извлечения, понимаешь, выгоды! А вот принесите мне паспорт зятя, свидетельства о рождении внуков. Посмотрим степень родства, а там…
Вакар неопределённо повёл рукой.
- Как же мне быть? – челночница понуро глядела на Ростислава Тихоновича.
- Я уже объяснил, - Вакар упивался властью. – А пока мы задержим ваши вещи на склад, до выяснения. Товар для коммерции просто так протащить не получится!
Пассажирщикам не хотелось возиться с такой ерундой, но ослушаться целого заместителя начальника таможни они не посмели. Началось занудное заполнение вороха бумаг, предшествующих задержанию тёткиного барахла. Челночница, осознав, что её драгоценное тряпьё таки забирают, бросилась к таможенникам за помощью:
- Сынки, помогите! Тут же внучкам, зятю…
- Слышь, мамаша, - грубовато отозвался Димка Филиппов. – Наше дело солдатское. Приказали – задерживаем. Видела начальника? Ну, а чего тогда спрашиваешь?
- Сынок, где тот начальник сидит? В каком месте?
Филиппов нехотя объяснил. Тётка, не теряя времени, стартовала на выручку товара.
Минут через сорок, когда тщательно пересчитанные и упакованные в полиэтиленовый пакет свитера-кофточки перекочевали на склад, в зале «Прибытия» вновь нарисовалась давешняя челночница. Весь её внешний вид прямо излучал счастье, добытое в нелёгкой борьбе. В вытянутых руках она держала лист бумаги.
- Заявление, - прочитал Филиппов. – Прошу выдать мне мой товар, ввезённый такого-то числа в личное пользование, так как имею большую семью. В скобках – 15 человек. И резолюция Вакара: «Выпустить с учётом всех членов данной семьи».
Филиппов поскрёб затылок:
- На кой ляд только задерживали?
Тётка продолжала лучиться:
- Спасибо, сынки, спасибо! И начальник у вас хороший! Строгий, но хороший! Всего тысячу рублей взял, недорого!
С тех пор Ростислав Тихонович редкий день не требовал что-нибудь у кого-нибудь задержать. Правда, сам потом и отпускал. А чего ж, человек-то хороший! Строгий, но хороший…
Несколько в стороне от Вакара подпирал стенку ещё один персонаж. О-о-о! Это была колоритнейшая личность – Михаил Владиленович Педосин, носивший обидную кличку Пепа Пластилин. Педосин происходил из плеяды тех сотрудников, которых постоянно перемещали из одной таможни в другую. Вопиющий непрофессионализм не позволял Михаилу Владиленовичу долго задерживаться на одном месте. Но и увольнения ему всегда удавалось счастливо избежать. Такие чудеса становились возможными исключительно благодаря двум органам, развитым у Педосина значительно лучше, чем какой-нибудь пустяковый придаток под названием мозг. Речь шла, во-первых, об огромном мясистом носе, имеющим потрясающий нюх на всяческие неприятности, пертурбации в руководящем звене управления, а также легко улавливающим тончайший запах денег. Во-вторых, о влажном, мягком языке, которым Михаил Владиленович вдумчиво исследовал филейные части всех имеющих вес руководителей в том случае, если мясистый нос его подводил. Последнее, впрочем, случалось крайне редко.
На Авиационной таможне Педосин оказался после развала маленького областного поста и занял должность начальника пассажирского отдела. Предыдущего начальника Самусев выгнал за страшную провинность. Тот попытался навести хоть какой-нибудь порядок. Порядок Вениамину Игоревичу был не нужен. Нужен ему был сладкоголосый хор поющих дифирамбы и воскуряющих фимиам. Михаил Владиленович тут подошёл идеально. На работу он всегда приходил чуть раньше Самусева. Заняв пост близ дверей приёмной начальника, Михаил Владиленович, напряжённо вглядывался вдаль. Завидев важно шагающего Вениамина Игоревича, Педосин принимался бить частые поклоны. Самусев, испытывающий слабость к безыскусной лести, покровительственно хлопал Михаила Владиленовича по согбенной спине и радостно смеялся. Улучшив настроение Самусеву, Михаил Владиленович перебирался поближе к кабинету Вакара. Здесь он, восторженно гукая, аки голубь во время брачного периода, повторял свой аттракцион. Выполнив программу минимум на день, Педосин с отвращением тащился в зал «Отправления» или «Прибытия» аэропорта, где ему предстояло заниматься такой ерундой, как исполнение непосредственных обязанностей, возложенных на него служебным регламентом. Вникать в дурацкие таможенные правила Михаил Владиленович абсолютно не желал, поэтому перепоручил ежедневную рутину своему заместителю, коим по стечению обстоятельств оказался я. Получить от Михаила Владиленовича внятные распоряжения оказалось делом практически невыполнимым. По каждому мелкому вопросу он предпочитал советоваться с руководителями таможни и управления всех рангов. Также (помните про его нос?), он всегда держал в уме сегодняшний расклад сил на политическом Олимпе. А поскольку разные начальники давали разные указания, и расклад сил менялся чаще, чем курс единой европейской валюты, то Михаил Владиленович сам изменял свои же решения по несколько раз на дню. Благодаря такой гибкости позвоночника, он и получил от подчинённых прозвище Пепа Пластилин. В довершение ко всему Михаил Владиленович втайне считал себя новым Львом Толстым или на худой конец Михаилом Булгаковым. Однажды его так внезапно вызвал к себе Вакар, что он, лихорадочно перебирая необходимые для доклада бумаги, уронил пару листков на пол и не заметил, как кто-то из инспекторов подобрал их, спрятав запазухой. Листки содержали намётки будущего бессмертного творения. В частности, запомнились следующие фразы: « Контрабандисты собрались на конспиративной квартире. Их лица были злыми, а челюсти квадратными.
- Сегодня мы совершим уголовно наказуемое деяние! – сказал Петька Хрущ. – После этого мы станем богатыми и уедем жить в Америку!
- Правильно! – поддержал Васька Кудрявый. – Давно пора совершить, наконец, уголовно наказуемое  деяние!
Вдруг распахнулась дверь. На пороге стоял главарь, Яшка Перец. Его лицо было злым, а челюсть квадратной.
- Ага! – протянул он. – Собираетесь совершить уголовно наказуемое деяние? Не получится! Сегодня на смене дежурит Михаил Владиленович Педосин. Он ни за что не позволит совершить нам уголовно наказуемое деяние!
- Придётся его убрать! – сказал Петька Хрущ, почесав квадратную челюсть.
- Это не просто! – злое лицо Яшки Перца задумалось. – Он очень смелый и спортивный.
- Давайте его подкупим! – предложил Васька Кудрявый. Его злое лицо сделалось хитрым.
- Михаила Владиленовича Педосина подкупить невозможно! – твёрдо ответил Яшка Перец. Его злое лицо стало торжественным. – Нет, никогда нам не совершить наше уголовно наказуемое деяние!…»
Озаглавлен сей редкостный в своем идиотизме панегирик самому себе был соответствующим образом: «Будни таможенника Педосина».
Пепа просуществовал на Авиационной таможне месяцев пять, после чего ему нашли не пыльную должность в области и он, расчехлив язык, отправился осваивать новые полушария, расположенные ниже поясницы. За эти пять месяцев Педосин успел оказать уважение всему близлежащему и близстоящему руководству, побороться с коррупцией совместно с Юриздицким, а так же побороться с самим Юриздицким, которого он впоследствии неоднократно пылко обличал на совещаниях всех уровней...
Рядом с Лосевой и Пепой Пластилином нетерпеливо переступала с ноги на ногу крупная незнакомая женщина-гренадер лет сорока. Матушка-природа наделила её тело богатой грудью, а широкое лицо – усами, которые сделали бы честь если не Тарасу Бульбе, то уж Жоржу Дантесу точно. 
Я слегка загордился. По-видимому, Самусев принимал меня всерьёз. Иначе, для чего было пригонять в суд столь внушительную армию придворных шаркунов? Не пожалел Вениамин Игоревич даже надорвавшегося в неравной схватке с коррупцией Юриздицкого. Интересно, а разве недееспособный человек имеет право давать показания в суде? Этот вопрос я задал прибывшему минуту назад Валерию Иосифовичу, а он, в свою очередь, тут же переадресовал его нашему главному оппоненту – Лосевой.
- Почему недееспособный? – засуетилась Лосева. – У Льва Антоновича были проблемы, но сейчас они в прошлом. Ведь так, Лев Антонович?
Юриздицкий услышал своё имя, ожил. Опрокинув скамейку, он вскочил, шумно испортил воздух и проскрипел:
- Коррупция! Коррупция! Всех посажу!
Самусев нервно огляделся по сторонам, затем сделал едва заметный знак санитарам. Те понятливо подхватили под руки забуянившего Льва Антоновича и повлекли его прочь. Лев Антонович обиженно захныкал.
- Жаль! – я лицемерно вздохнул. – Жаль! Такой ценный свидетель!
Пепа хихикнул, но поймав грозный взгляд Самусева, моментально осёкся. Ситуация накалялась. Вакар мужественно прикрыл Самусева от воображаемого врага широкой грудью. Обстановку разрядила девушка – судебный секретарь:
- По делу Сергеева. Проходите.
Вслед за мной и Валерием Иосифовичем в зал заседания просочились Лосева с незнакомой тёткой. Петраков попытался скрыться, однако, Вениамин Игоревич зло подтолкнул его в спину:
- Ты куда? Вперёд!
Уже знакомая мне судья Ирина Максимовна, отдав дань необходимым формальностям, попросила представиться нового участника процесса.
- Я – сотрудник управления, Шкурдодо Евдокия Борисовна.
- Отлично, - кивнула Ирина Максимовна. – Поясните суду позицию управления в деле об увольнении Сергеева Андрея Александровича.
- Управление, - Евдокия Борисовна вытянулась во весь свой немаленький рост. – Полностью поддерживает в этом деле позицию Авиационной таможни.
- Ясно, - несколько раздражённо сказала судья. – И всё-таки, зачем увольнение работника, у которого закончился действующий контракт, начальник таможни должен согласовывать с управлением?
Шкурдодо засопела. Усики на её лице задвигались.
- Управление, - твёрдо произнесла она. – Полностью поддерживает позицию Авиационной таможни.
После этого заявления Евдокия Борисовна надолго замолчала. Ирина Максимовна, побившись с ней некоторое время, обречённо обратилась к Лосевой:
- Вы хотели пригласить свидетелей? Начнём с начальника таможни.
В зал вальяжно вплыл упитанный Самусев. Ирина Максимовна потребовала представиться, назвать место работы.
- Самусев Вениамин Игоревич. Начальник Авиационной таможни.
Самусев проговорил эти слова с нескрываемым удовольствием. И то, не дворник какой-нибудь!
- Адрес?
- Улица Шкапина, дом 4, квартира…
По лицу Вениамина Игоревича за пару мгновений пробежала целая гамма чувств. Сначала чело Самусева омрачила тень лёгкого изумления. Казалось, он не понимал, почему такой важный человек прописан на такой захолустной  улочке, вечно загаженной выхлопными газами тысяч автомобилей. Затем изумление уступило место незаслуженной обиде и, в конце концов, облегчению. Вениамин Игоревич вспомнил, что на самом деле он живёт-поживает в симпатичном трёхэтажном особнячке, расположенном в престижном пригороде Санкт-Петербурга. Про особнячок Самусев, конечно, промолчал. Хотя в кругу близких знакомых он не раз выражал неудовольствие по поводу того, что вынужден всячески скрывать сей факт.
- Подумаешь! Разве я не в состоянии себе позволить приличный дом? – обычно негодовал Вениамин Игоревич. Я с ним всегда внутренне соглашался. У него зарплата – ого-го какая! Ну, не поест человек лет десять, не попьёт! Не заплатит там за коммунальные услуги! Можно и потерпеть ради особнячка.
- Скажите, - продолжала Ирина Максимовна. – Хорошо ли вы знаете сидящего перед вами Андрея Александровича Сергеева?
- Очень хорошо, - со скрытой угрозой ответил Вениамин Игоревич.
- Ответьте, по каким основаниям вами было принято решение о незаключении контракта с Сергеевым на новый срок?
Вениамин Игоревич набрал в лёгкие побольше воздуха:
- Андрей Александрович, несмотря на прошлые заслуги, в последнее время снизил требовательность к себе. Его работа вызывала постоянные нарекания. Мало того, он позволял себе вслух усомниться в законности действий руководства таможни!
Сказав эти слова, Самусев ошарашено присел, согнув колени. Одна мысль о том, что я мог выразить сомнение в законности его непогрешимых эпохальных решений, тяжёлым грузом придавила начальника таможни к полу. Такая наглость, безусловно, подлежала самому суровому наказанию.
- Разрешите вопрос, Ваша честь? – вылез Валерий Иосифович. – Вениамин Игоревич, давно ли Сергеев снизил, как вы утверждаете, требовательность к себе?
- Пожалуй, уже года три, - поискав глазами ответ на потолке, протянул Самусев. Адвокат удовлетворённо кивнул.
- Ваша честь, - он повернулся к Ирине Максимовне. – Прошу приобщить к делу характеристику на полковника таможенной службы Сергеева, подписанную начальником таможни Самусевым совсем недавно, в прошлом году. Почитаешь, так Андрея Александровича наградить хочется! Он и организатор, и мотиватор, и с личным примером всё в порядке! Кстати, имеется почётная грамота. Вручена полтора года назад. Полюбопытствуйте – за выдающийся вклад в дело защиты экономических интересов… и так далее. Так, когда же лукавил господин Самусев? Полтора года, год назад или сейчас?
Самусев с ненавистью уставился на Валерия Иосифовича. Его щёчки густо запятнала нездоровая краснота. Проигнорировав речь адвоката (ей-Богу, достойную знаменитого Плевако), Евгений Игоревич обратился к судье:
- Ваша честь, Сергеев неоднократно позволял себе оскорблять в присутствии подчинённых и… и… и мою персону лично!
Я уже с трудом сдерживал смех. Убогость аргументации слишком явно бросалась в глаза. Нелепости ситуации добавила Шкурдодо, которая внезапно поднялась с места и отчеканила:
- Управление полностью поддерживает позицию Авиационной таможни!
- Достаточно, - обессилено махнула рукой Ирина Максимовна. – Следующий!
Следующим свидетелем вызвали Вакара. Ростислав Тихонович не стал терять время на рассказы о том, где и при каких обстоятельствах я умудрился подвергнуть его грубым оскорблениям, а сразу взял быка за рога:
- После того, как Педосина перевели в другую таможню, отделом руководил Сергеев. Вплоть до своего увольнения. Так вот, за это время все показатели по административным делам и платежам резко упали!
- У нас, Ваша честь, иные данные, - Валерий Иосифович с гаденькой улыбочкой извлёк из своей папки лист бумаги. – Также прошу приобщить, тык скыть… Это отчёт таможни в управление о неуклонном росте всех показателей за последнее полугодие.
Вакар вытянул шею на максимально возможную длину, пытаясь заглянуть в содержимое документа. Ирина Максимовна потратила ровно минуту на изучение отчёта.
- Подписано Вакаром, - она продемонстрировала текст и таблицы Ростиславу Тихоновичу со своего места. – Ваша подпись?
- Подпись моя, -  нашёлся Ростислав Тихонович. – Но я отправлял отчёт на основе данных Сергеева. Похоже, он ввёл меня в заблуждение.
- Не подозревал, что вас так просто ввести в заблуждение! – не удержался я.
Вакара выгнали из зала суда ещё быстрее, чем затравленного и униженного моими нападками бедолагу Самусева.
Наконец, настало время последнего свидетеля. В зал бочком прокрался Михаил Владиленович Педосин. Оказавшись перед уважаемым судом, Пепа рефлекторно засветился счастьем и отбил глубокий поясной поклон. Затем, вытянувшись во фрунт, он верноподданнически выпучил глаза.
- Что вы можете показать по делу? – устало спросила Ирина Максимовна. Очевидно, её изрядно утомили свидетели, вызванные представителем ответчика.
Пепа повёл своё повествование в элегическом ключе:
- Когда я только поступил на службу в Авиационную таможню, то первым делом представился её начальнику – Вениамину Игоревичу Самусеву. Я был поражён… Встреча с таким человеком оставила неизгладимый след в моём сердце. Его речь, осанка, высочайший профессионализм… Несколько дней, да что дней, месяцев я ходил под впечатлением! Как во сне!
«Ты до сих пор во сне!» - зло подумал я.
- Ближе к делу!  - поморщилась Ирина Максимовна.
- Я как раз подхожу к сути дела, - заторопился Пепа – Так вот, когда я услышал, что Сергеев позволяет себе неуважительные высказывания в отношении Вениамина Игоревича, то…
Педосин широко развёл руки, как бы давая понять, что у него нет слов, достойных выразить образовавшееся возмущение.
- Вы меня не слышите! – повысила голос Ирина Максимовна. – Что конкретно вы можете показать?
- Конкретно? Пожалуйста! – у Пепы в рукаве был припрятан ещё один козырь. – Сотрудники отдела жаловались  мне  -  в разговорах с ними Сергеев использует нецензурную брань!
«Что есть, то есть! – снова подумал я. – Наших орлов порой без мата на подвиг не поднимешь!»
- Какие сотрудники? – вмешался Валерий Иосифович. – Назовите!
- Я недолго служил в Авиационной таможне, - Пепа замялся. – Все фамилии не успел запомнить.
- Так! – Ирине Максимовне надоел этот балаган. – Можете идти. Других свидетелей нет?
- Был ещё один, - промямлила Лосева. – Лев Антонович Юриздицкий. Но он не смог придти. Ему м-м-м…сделалось плохо.
- Кто ещё желает что-нибудь добавить?
- Я, если позволите, -  подняла руку Шкурдодо. Она приняла позу памятника Кутузову у Казанского собора и нараспев продекламировала:
- Управление полностью поддерживает позицию Авиационной таможни!
- Переходим к прениям, - оборвала её Ирина Максимовна.
После недолгих препирательств между Лосевой и моим адвокатом, судья удалилась в совещательную комнату.
- Если хотя бы одна зацепка в законе, - вздохнув, прошептал мне на ухо Валерий Иосифович. – Такие свидетели, с позволения сказать, со стороны ответчика – мечта для любого истца. Неужели таможней всегда руководили подобные индивидуумы?
- Разумеется, нет! – я покачал головой. – До появления юриздицких – педосиных у кормила находились вполне достойные люди. Да и эти австралопитеки где-то в глубине души, наверняка, сохранили какие-нибудь человеческие качества. Вся беда в контрактной системе. Хочешь заключить контракт на новый срок? Готовься совершать подлости, низости, ползти по трупам. Не все, конечно, такие, но ярчайшие представители золотой роты прошли сейчас перед вами. А если припомнить кое-какие факты из моей биографии, то и я, на самом деле, недалеко от них отдалился…
- Встать, суд идёт! – отважно выкрикнула девушка – секретарь. Присутствующие задвигали стульями, поднялись.
- Прошу садиться, - разрешила Ирина Максимовна. Её заключительное слово было убийственно коротким. Как и ожидалось, оно не принесло мне ничего хорошего. Не к ночи упомянутый Шемяка здесь не причём. Закон есть закон. Что тут поделаешь? Как прикажете держать людей в узде? Каждый, имеющий на руках срочный контракт, должен постоянно помнить о дамокловом мече возможного скорого увольнения. В противном случае начнётся невообразимый хаос! Любой нахал, вот так, походя, сможет беспрепятственно обсуждать приказы забронзовевшего руководителя! А самое ужасное – исчезнет страх. Человек начнёт открыто высказывать свои мысли, спорить, не соглашаться. Это вместо того-то, чтобы угодливо гнуться перед самусевыми и ежедневно участвовать в репетициях подобострастного хора лизоблюдов! Разве можно допустить такое? Ни в коем случае…
Мы с Валерием Иосифовичем вышли на улицу. Шкурдодо и Лосева что-то оживлённо обсуждали. На меня они даже не взглянули. Зачем? Отработанный материал.
- А я им всем говорила, – довольно урчала Шкурдодо. – Управление полностью поддерживает позицию Авиационной таможни!
Я попрощался с адвокатом и не спеша направился в сторону метро. Свободного времени у меня теперь – хоть отбавляй! Что ж, будем жить дальше.