Галатея

ГАЛАТЕЯ

                Сочувствие – неважная  милостыня.
                Готхольд  Лихтенберг
       - ...Папаша, а ну-ка, подкинь хотя бы на облегчённое питание своей незаконнорожденной дочурочке!.. - Голос был женским, резким, неестественно крикливым, и нёс он в себе слишком уж много чувств, чтобы эти слова адресовались случайному прохожему.
       Лузин невольно вздрогнул, выходя из усталой вечерней задумчивости, и непроизвольно остановился, инстинктивно подчиняясь содержащемуся в обращении смысловому приказу обратить внимание. И ещё он уловил в речи родные славянские акцентные интонации, неплохо прикрытые многолетней жизнью в чужой стране.
       - Ага! - в голосе появилось ещё и победное торжество. - Папуленька! Задело-таки тебя за самое живое?! Совесть проснулась?! Долго же она у тебя храпела!
       Лузин наконец обернулся, и с интересом посмотрел на ту, мимо которой успел пройти. Он уже окончательно понял, что это его бывшая соотечественница или дочь выходцев из России, занесённых в эту страну ураганным ветром не слишком давних событий.

       …Девчонка была по нищенским стандартам грязной, оборванной и нечёсаной. Длинные, слипшиеся в сосульки волосы, давно запамятовавшие свой природный цвет, свисали на плохо прикрытые лохмотьями плечи, почти закрывая немытое лицо. Сгорбившись, она сидела по-турецки на заплёванном и замусоренном цементном полу подземного перехода, неплохо вписываясь в коллектив других попрошаек, и не отпускала Лузина из плена своего цепкого взгляда. Голосу было лет семнадцать, но грязь и неряшливость добавляли облику ещё столько же не прожитых лет.
       - Папуся! Ну, сколько не пожалеешь своей родной кровиночке?! - девчонка уже поняла, что пойманный ею в силки господин просто так не уйдёт. Не сможет уйти. Главное сделано - привлечено внимание прохожего, дальнейшее уже будет зависеть от её таланта вымогательницы. - Не жадничай, папочка, когда-нибудь тебе это непременно зачтётся!
       Лузин послушно полез в карман плаща. Не в его традициях было подавать нищим, которые, по его глубокому убеждению, в большинстве своём могли бы где-то вполне честно подрабатывать, и если бы не откровенная наглость этой чумазой фитюльки, он прошёл бы мимо, увлекаемый течением толпы. Но, остановившись, и обратив на девицу внимание, он фактически принял условия её игры, и, согласно правилам этой игры, теперь был просто обязан выложить ей хоть что-нибудь из своего тугого бумажника. Что-то, хотя бы символическое, чтобы с честью выкарабкаться из навязанного ему не очень деликатного положения.
       - Как хоть тебя зовут, чадо моё?.. - спросил он без улыбки. - Прости, но за годы разлуки я успел забыть твоё имя. И сколько я тебе должен за грехи своей далёкой молодости?..
       Девчонке было явно не привыкать к постоянным экспромтам и к случайным домашним заготовкам - это Лузин сразу прочёл в её чёрных, немного злых глазах.
       - Голодное детство стоит достаточно дорого, - она призывно протянула ему обе профессионально испачканные ладошки, доверяясь его природной щедрости. – Считай сам…
       Он выразительно открыл свой откормленный бумажник, и положил в каждую ладошку по сотенной купюре.
       - Папочка, ты у меня прелесть! - она некрасиво улыбнулась. - Другие мои родители были гораздо прижимистее...
       Девчонка ловко сунула очень даже немалые для неё деньги себе за пазуху, чтобы у Лузина вдруг не возникло желания слегка опомниться и поменять бумажки на мелочь.
       - Имя, любимое дитя?.. - он просительно протянул свою ладонь. – На память…
       - Ли–и-из... -  певуче произнесла она, и её рука поднялась слишком высоко, чтобы не понять намёка. Лузин не без внутренних колебаний во все стороны взял изъеденные цыпками, удивительно длинные, с обглоданными ногтями пальцы, и, галантно склонившись, сделал вид, что слегка прикоснулся губами к грязной коже.
       - Ты джентльмен, папА! - она стала вставать с пола, и он вдруг почувствовал, что краснеет от стыда. Нищенка не симулировала, она действительно заслуживала всеобщей жалости, а грязь и неряшливость были лишь добавлением к её изуродованной горбом спине. Одежда скрывала ноги, но Лузин понял, что не всё в порядке и с ними.
       - Ну что, хороша?.. - спросила она с вызовом. - Ты испытываешь великую гордость за своё творение?..
       - Я могу что-нибудь для тебя сделать? - Лузин не был прирождённым филантропом и никогда не считал себя сентиментальным, но сейчас он не мог уйти просто так, не сказав этой несчастной девочке хоть пару бессмысленных, ни к чему не обязывающих слов. Он был почти уверен в том, что она привычно нахамит, и это позволит ему считать себя свободным. И физически, и, главное, морально.
       - Я хочу есть... - сказал она вдруг жалобно и снова села, показывая этим, что ей очень трудно стоять. – Просто зверски хочу… Я давала мальчишкам деньги и просила что-нибудь мне принести, а они всё истратили на жвачки и мороженое. Днём тут кое-что съестное продавали, но я понадеялась на мальчишек и не запаслась...
       - У меня ничего нет с собой, - сказал он извиняющимся тоном. – Из еды, разумеется. И сейчас вряд ли что-то можно купить поблизости. Уже слишком поздно.
       - Выходит, мне опять придётся спать голодной... - сказала она огорчённо. - Снова...
       - А дома?
       - Дома?.. - она вдруг сморщила крохотный грязный носик. - А что такое - дом?..
       - Ты что, прямо тут и живёшь?.. - понял он наконец. – Вот на этом самом месте?..
       - За это тоже нужно платить, - глаза её сверкнули. - И рента растёт в цене вместе со всем остальным...
       Он попробовал представить, как она спит на холодном сыром бетоне, свернувшись горбатым калачиком, и его изнеженное мягкими постелями воображение слегка содрогнулось. Лето кончилось, ночами уж бывало достаточно прохладно.
       - Разве у тебя нет родственников?
       - Ты же от меня когда-то отрёкся, папочка... Чем хуже тебя и другие такие же?..
       Она принялась яростно рыться в своих пышных лохмотья в безуспешных поисках чего-то.
       - Как же хочется есть... Как же хочется лопать. Как же хочется жрать! - голос её креп.
       - Сможешь дойти до такси? - в его душе снова шевельнулось что-то жалостливое, если не сказать больше. У Лузина никогда не было ни семьи, ни детей. Что это? Невостребованный инстинкт отцовства? Гипертрофированное спонтанное сочувствие? Он пока не задавался целью разобраться в своих новых чувствах и их первопричине, у него внезапно возникло желание подчиниться порыву.
       - Ты хочешь пригласить меня на вечер в шикарный ресторан? Тебя со мной не пустят даже в самую грязную забегаловку! - улыбка портила её в гораздо большей степени, чем грязь и тряпьё, вместе взятые. Девчонке определённо не повезло с её бренной оболочкой. Если Бог калечит, то делает это от всей великой души.
       - Я приглашаю тебя к себе. Может дочь хоть раз пойти в гости к родному отцу?
       Секунды Лиз решала, что важнее: ответственная работа на родной паперти жизни, или отдых у названного папаши.
       - А! - вдруг сказала она театральным тоном. - Что мне, собственно говоря, терять?!. Невинность сейчас ничего не стоит, а остального у меня всё равно нет!  И хоть раз в жизни что-то нужно сделать вопреки здравому смыслу! Иногда это бывает полезно! Но, если что, ты уже заплатил мне за все возможные неприятности...
       Лиз, кряхтя, встала и посмотрела на Лузина снизу вверх. Уродство добавляло ей лет, отнимая рост.
       - У тебя там найдётся что-нибудь выпить? Я тут совсем зачерствела на этой долбанной работе...
       - Найдётся, найдётся, - он хотел взять её под руку, чтобы поддержать, но одного взгляда на пропитанные высохшей грязью рукава её платья оказалось достаточным для того, чтобы напрочь отбить у него эту охоту. В подземном переходе отвратительно пахло, и львиная доля этого смрада, несомненно, принадлежала одежде Лиз.
       Лузин пошёл чуть впереди, делая вид, что очищает ей дорогу, но это была лишь уловка. Ему просто не хотелось, чтобы она видела его брезгливые глаза.

       Их уход не остался незамеченным. Доходный пятачок разделённой и распроданной паперти не слишком далеко от центра огромного города жил только на вид раздробленной на множество несчастных судеб. Нищета объединяет людей гораздо сильнее богатства.
       - Лизет!!! - прилетело из тёмной сырой ниши. – Тебя, никак, сняли на ночь?!. - человек совершенно терялся на тёмном фоне, его выдавали лишь белки глаз.
       Лиз слегка полуобернулась на своём сильно косолапом ходу и показала нише язык.
       - Джентльмен хорошо разбирается в красивых женщинах! Не то, что ты, дилетант!
       Ниша гулко захохотала.
       - Поздравляю, Лизет! Это, я думаю, первый и последний клиент в твоей жизни! Такой отпетый дурак в целом свете может быть только один! Вы друг друга нашли!
       Лузин благоразумно не отреагировал на колкость, но Лиз вдруг окрысилась по полной программе. У этой хронической уродины оказалось самолюбие редкой красотки.
       - Да поехал ты!.. - Лиз была не готова к перепалке, и начало осталось за потаённой нишей.
       - В какой именно штат?.. - ниша провокационно выражала крайнюю степень любопытства.
       Лузин не смотрел по сторонам, однако всей кожей своей чувствовал скрестившиеся на нём и Лиз многочисленные заинтересованные взгляды.  Подземная паперть, скучавшая от рутины трудовых буден, жаждала качественных развлечений.
       - В Дурнектикут! Ты там должен быть с самого рождения! И желательно до смерти!
       Это было уже чуть лучше.
       Смешки, иногда переходящие в ржание, прокатились по тёмной кишке перехода.
       - Так его, Лиз! Крой! Глуши!
       Хотя успех был и относительным, присутствие Лузина несколько повышало его значение. Лиз цвела, румянец проступал даже сквозь толстый грим грязи на её щеках. Они уже карабкались по крутой для неё лестнице, когда у неё неожиданно возникла идея « на бис ».
       Лиз остановилась и небрежно бросила через плечо:
       - Твоя мамаша когда-то совершила очень большую ошибку, не сделав аборт!..

       ...Гомерический хохот буквально потряс узкую и грязную трубу перехода, и громче всех смеялась тёмная ниша. Лиз благодарили за этот красивый номер экспромтом.
       Лузин терпеливо подождал, пока она вволю насладится своим крохотным разовым триумфом. Жаль было лишать её одной из немногих радостей убогой жизни.
       Лиз как будто слегка похорошела. Счастье, пусть мимолётное и эфемерное, красит даже уродов. Она победоносно оглядела покорённую паперть и полезла на Эверест лестницы.
       - Пусть знают... - бурчала она, сосредоточенно переставляя кривые и непослушные ноги. - Я им не какая-нибудь там... Я гораздо хуже…

       …Улица под тёмным небом ослепляюще сверкала яростными в своей крикливости рекламами. Лицо Лиз в их сиянии казалось даже чуть чище и привлекательнее, но это был совершенно чуждый её блеск. Уродство панически боится света и зеркал, гораздо увереннее Лиз чувствовала себя там, под землёй, среди грязи и сырости. Она ещё больше сгорбилась, почти скрючившись, и молча ковыляла за Лузиным, прижимаясь к краю тротуара, подальше от ярких магазинных витрин.
       Он остановил первое попавшееся такси. Его водитель неприветливо оглядел Лиз с ног до головы.
       - Мистер, а её я повезу только за двойную плату! Машину потом придётся долго мыть и дезинфицировать!
       Лузин молча сел рядом с ним. Лиз показала шофёру длину своего языка и полезла на заднее сиденье.
       - Вези! - сказала она пока беззлобно. - И не хрюкай! Чем меньше болтаешь, тем тебе больше платят!
       Водитель открыл было рот для повторного комплимента - он был болтлив, как все таксисты…
       - Она совершенно права... - удержал его Лузин. Ему совершенно не хотелось скандалов.
       Водитель умел ценить деньги, особенно их количество. Лиз снова показала ему язык - эту победу ей только что подарили.

       Всю дорогу ехали молча - любое слово могло мгновенно взорвать хрупкое перемирие.
       Выбираясь из машины возле дома Лузина, Лиз не удержалась и добавила к его плате за проезд ещё и длину своего языка.
       - Вонючка!!! – излил наконец переполненную душу водитель. Он больше ничем не рисковал.
       - Катись!.. - Лиз громко хлопнула дверцей. Запоздалое хамство водителя уже ничего не стоило. Всё хорошо вовремя.
       - И куда это ты меня завёз?.. - Лиз впервые за последние полчаса выказывала признаки любопытства. Чем дальше такси увозило её от родного грязного перехода, тем потеряннее она себя чувствовала. Лузин в дороге поглядывал на неё через плечо и наблюдал весь процесс насильственного отторжения частицы от целого. И то, что она так быстро отошла, говорило о редкой гибкости и адаптабельности её психики.
       Лузин подвёл гостью к ажурным воротам и открыл электронным ключом замок.
       - Ты миллионерный миллиардер, папочка?.. - не скрывая восхищения, спросила Лиз, хотя не могла не заметить того, что Лузин привёз её в богатый квартал. Она продолжала играть в игру, придуманную ею же.
       - Я уголовно не тратил денег на твоё воспитание, - сказал он, пропуская её вперёд. - Сэкономилась довольно приличная сумма.
       - Уж не хочешь ли ты раскаяться в своих грехах и подарить мне богатое наследство?..
       Лузин усмехнулся. У названной дочери из подземелья был на редкость острый язычок.
       - Я об этом мечтаю!
       - Очень даже мило с твоей стороны, названный папуленька! И весьма своевременно. Мне, признаться, порядком надоело торчать целыми днями в этом тухлом переходе. Пора подлечить мой застарелый радикулит. А заодно и ревматизм с геморроем...
       - Сколько тебе лет, дитя моё? - спросил Лузин. Он уже начал сильно сомневаться в своих первоначальных оценках её возраста - девчонка была слишком не глупа.
       Лиз с всё тем же любопытством озиралась.
       - Надо иногда помнить день рождения любимой дочери! Мне уже давно двадцать два, дорогой папочка! И даже с приличным хвостиком! А ты думал, что мне далеко за сто? Внешность обманчива, папуля. Если меня хорошо отмыть и слегка разогнуть... - голос её дрогнул: чувствовалось, ей трудно было говорить на эту тему.
       Они вошли в его дом.
       - Ну и хоромы же у тебя! - не сдержалась Лиз. - И, имея такой особняк, ты ездишь на облезлом метро?! А где же твой « Линкольн »? Уже подарил какой-нибудь другой нищенке?
       - Нет, он давно ждёт тебя в моём гараже. - Лузин снова улыбнулся.     Девчонка его всё больше забавляла. Давно отвыкший смеяться, он не без удовольствия отмечал, как расправляются от навязанных ему улыбок затвердевшие мышцы его лица. - Я сегодня был на вечеринке и изрядно выпил со старыми друзьями. Не сажусь за руль в непотребном виде. И после хорошей выпивки нелишне хорошенько прогуляться.
       - А мне сейчас совсем не помешала бы выпивка покрепче и побольше... - сказала Лиз весьма откровенно. - После нашей с тобой совместной хорошей прогулки...
       - Ты знаешь, что такое джакузи? - спросил Лузин, чувствуя, что запахи Лиз начинают расползаться по его дому, а ему не хотелось бы, чтобы этот процесс зашёл слишком далеко. - Я понимаю, что ты голодна, но пока ты моешься, будет готов ужин. – Он отдавал себе отчёт в том, что после нищенки кое-что придётся долго и тщательно отмывать и дезодорировать, но это были проблемы не его, а прислуги.
       - Слышала... Когда-то... Это что-то вроде большой ванной... - неожиданно она увидела себя в большом зеркале на стене и неуклюже, но быстро отвернулась от него. - Но, умоляю тебя, перед этим хоть кусочек чего-нибудь съедобного! Или я умру в твоём джакузи, и тебе некому будет оставлять своё богатое завещание!
       Лузин принёс целую тарелочку мелко нарезанной колбасы салями. Она протянула было грязную руку, но он сам быстро сунул самый аппетитный кусочек прямо ей в рот.
       - Ум! - она округлила неожиданно ставшие большими глаза. - Сдохнуть можно, как вкусно!
       Он пошёл через прихожую и столовую к ванной комнате, и она заковыляла за ним, шумно жуя и чавкая.
       - Вот это да! Вот это я понимаю! - невнятно говорила она, имея в виду, очевидно, одновременно и дом, и салями.
       Лузин оставил её, ослеплённую и ошеломлённую, среди зеркального и фарфорового великолепия, и отправился готовить для двоих ужин на скорую руку. Из ванной комнаты доносились плеск и странные звуки, и он не сразу понял, что это плач.
       И вдруг Лузин пожалел о том, что там слишком много зеркал, от которых невозможно отвернуться...

       Лиз мылась долго, очень долго, и Лузин начал подозревать, что она умышленно не торопится выбираться из тюрьмы зеркал, которые напомнили ей о её уродстве. Он уже пожалел о своём необдуманном филантропическом поступке. Девчонка жила в убогом мире, освоившись и пустив в нём корни, её физическое уродство было составной частью этого мира и его жизни. Возможно, она вполне сознательно не мылась и не причёсывалась, утверждая свой имидж не только в окружающих, но и в себе самой. Вряд ли в реестре её вещей числилось зеркало, скорее всего, для неё оно было табу. Искусственный запрет ради собственного душевного равновесия.
       Лузин, сам того не подозревая, нарушил этот хрупкий баланс. Он вырвал бедную девочку из привычной среды, вынудив посмотреть на самоё себя чужими глазами. Зеркала в ванной стали этими глазами, и Лиз, быть может, впервые в жизни по-настоящему почувствовала себя уродливой, и потому ещё более несчастной.
       Лузин уже клял себя за свою оплошность. Что на него нашло в ту минуту? Пожалуй, следовало ограничиться лишь деньгами в подземном переходе, всё остальное было уже явным перебором. Не всегда Золушка хорошо чувствует себя во дворце...
       Он не стал поторапливать Лиз. Было понятно, что она просто хочет хорошенько выплакаться, и хотя бы относительно привести себя в порядок, раз уж её до этого довели. Ни одна женщина, даже самая уродливая, не предстанет перед мужчиной, не сделав всё, от неё зависящее для того, чтобы выглядеть хоть немножко лучше, чем она есть на самом деле. Даже если этот мужчина по возрасту и годится ей в отцы.

       …Лузин намеренно не обернулся, когда услышал, что Лиз тихо вошла в столовую. Ему вдруг стало непривычно стыдно и неловко, точно он явился причиной её унижений и позора. Хотя в данной ситуации это, возможно, было именно так.
      И ещё он струсил. Вдруг испугался, что без грязи, умытая и причёсанная, она окажется ещё более уродливой, чем была, и потому ещё более несчастной. Грязь милосердна, она прячет и приуменьшает, она не говорит прямо, а лишь намекает. Для Лиз она, несомненно, стала бронёй, латами, защитой, и вот её всего этого лишили. А чужие глаза страшнее любого зеркала, ибо они не только отражают...

       …По инерции шмыгая отогревшимся носом, Лиз проигнорировала стул около богато накрытого стола, и было слышно, как она упала в стоявшее отдельно кресло. Упала тяжело: очевидно, процесс омовения отнял у неё слишком много сил.
       Лузин сделал вид, что всё это время пребывал в глубокой задумчивости, и повернулся к ней, заранее накладывая на своё лицо приветливую улыбку - маску.
       - Ты уже тут? Так быстро?! А я думал, что ты там будешь нежиться до само-го утра!
       Лиз не ответила и не подняла глаз, опущенных долу. Она сжалась в необъятном кресле, нервно запахиваясь на груди огромным для неё мужским халатом. Её длинные, уже светлые волосы были чистыми, но непричёсанными - Лиз так и не рискнула встать перед зеркалом с расчёской, или просто оставила себе для уверенности что-то из привычной подземки. Мокрые пряди закрывали бОльшую часть лица, Лузин видел лишь блестящий влажный носик и скорбно сжатые пухлые губки. Лиз сидела, понуро опустив голову, и, забыв о еде, точно покорно ждала своего приговора. Вместе с грязью она смыла с себя и былую прочную самоуверенность. Кто-то сказал, что хорошо одетая женщина - это женщина, уверенная в себе. К Лиз это тоже имело какое-то отношение, только со знаком минус.
       - С чего же мы начнём?! - бодро спросил Лузин. Лиз сейчас следовало подтолкнуть, сдвинуть её с той мёртвой точки, к которой она сама себя пригвоздила.
       - Выпить... - сказала она странно тонким голосом, точно смыла грязь и со своего языка.
       Он взял было пузатую бутылку специально приготовленного для неё вишнёвого ликёра, но потом передумал, поставил её на место и налил в рюмку виски. Лиз сейчас требовалась очень хорошая встряска, ликёр для этих целей не годился.
       Она не стала ждать от Лузина тостов. Маленькая рука оторвалась от халата, резво цапнула не знавшими ухода пальцами протянутую рюмку, и опрокинула её в почти не разжавшийся рот. Мокрые волосы упали за спину, и тут Лиз, точно испугавшись, что Лузин её лучше разглядит, почти уткнулась лбом себе в колени.
       Её начал бить  кашель: подземный переход пил не виски, а что-нибудь поплоше...
       Что-то опять царапнуло Лузина по сердцу. Он смотрел на вздрагивавший под халатом горб, и жалость, совершенно ему не свойственная, заполняла горячим его грудь.
       Уродство менее всего совместимо с женщиной. Мужчина как-то проще уживается с ним, для него внешняя привлекательность – это всего лишь дополнение к традиционным мужским качествам, и если этих, других качеств, у него достаточно много, внешность его уже не играет особой роли.
       Лиз не умела быть полноценно ущербной. Это сразу бросалось в глаза и говорило о том, что выступает она в таком амплуа недавно. Уроды с детства по своей психологии мало чем отличаются от врождённых эталонов красоты. Кризис порождает резкий переход из одного состояния бытия в другой, и у Лиз этот кризис ещё не прошёл.
       Она перестала кашлять и рискнула наконец поднять голову. Глаза её блестели, а щёки, розовые после джакузи, быстро покрывались пятнами глубокого румянца. Лиз тряхнула головой, забрасывая мешавшиеся мокрые волосы за плечи, но они скатились с горба, и ей пришлось помочь им руками. Она уже была слегка пьяна, и некий барьер в её душе на время перестал быть непреодолимой преградой.
       Лиз оказалась почти мила, во всяком случае, Лузин ожидал от неё гораздо худшего. Крепкий напиток для женщины - лучшая косметика!
       - За что мы пьём?.. - губы Лиз уже быстро шли к улыбке. Она покинула чудовищно мягкое после привычного бетона подземки кресло, подсела к столу, недоверчиво взяла двумя пальчиками ломтик ветчины, и принялась его обнюхивать.
       - Пахнет волшебно! - она откусила от ломтика крохотный кусочек и с вопросом на лице разжевала. - И вкус немногим хуже. Сто лет не ела ничего подобного!
       Ветчина канула в её голодное чрево.
       - Выпьем за отцов и детей, - сказал Лузин, пригубив виски. Есть ему пока не хотелось, пить - тоже. При общении с новыми людьми он предпочитал иметь ясную голову.
       - Папочка, ты - редкостный зануда! - Лиз пока не отказывалась от продолжения затянувшейся игры, но давала понять, что она ей уже порядком надоела. - Давай больше не будем валять дурака, а заодно и дурочек! Я, конечно, благодарна тебе за столь радушный приём, и за то, что ты решил подарить нищей уродке такой праздник, но мне хотелось бы знать причины твоей щедрости. Не думаю, чтобы ты соблазнился на такое страшилище. Или ты извращенец? Я слышала, у богатых это нынче в моде...
       Лузин внутренне усмехнулся - девчонка совершенно не умела себя вести в приличном обществе. Подземка хорошо приучила её к конфликтам по любому поводу, а в теперешнем положении самой лучшей тактикой поведения было бы молчаливое смирение. Больше остаётся времени на то, чтобы хорошенько наесться и напиться... Скандалы слишком быстро кончаются подзатыльниками и пинками под зад.
       - Для тебя это имеет какое-то значение, Лиз? Тебе мало того, что ты сейчас в гостях и за хорошим столом?
       - Мало! - сказала она с вызовом, не переставая, однако, непрерывно жевать ветчину. - Я уже давно привыкла к человеческой подлости и к доброте, слишком часто в неё переходящей. Ты совершенно не похож на садиста, который предваряет насилие роскошным угощением, и это вызывает во мне ещё больший интерес!
       Однако ж! Лузин был почти изумлён. Этот согбенный Цицерон в драной юбке и с развязанным спиртным языком великолепно владел оружием красноречия.
       - А если это просто порыв? Душевный всплеск? Как ты думаешь, такое возможно?
       - Возможно... - признала она после некоторой паузы. - Но весьма маловероятно... Истинные филантропы давно перевелись на этом свете. Тут либо утилитарный, либо профессиональный интерес. Я права?
       Лузин внезапно понял, что она ловко поймала его на том, о чём сам он первоначально вроде бы и не думал. Просто ещё в подземке спонтанно сработал инстинкт, сработал независимо от сознания, но сейчас он уже уступал место вполне трезвому расчёту.
       - Первое - чушь, конечно! Скорее - второе!
       - Я так и думала, - Лиз удовлетворённо кивнула и вернулась к прерванной трапезе. - Бернард Шоу... Пигмалион на новый лад... Ты будешь учить меня хорошим манерам? Воображаю: горбатая Элиза Дулиттл в светском обществе! Но заранее предупреждаю, папочка, тебе будет значительно труднее, чем Хиггинсу...
       Лузин плохо слушал её пьяную болтовню с полным ртом. Лиз сдвинула его топтавшиеся на месте мысли, и ему уже было окончательно ясно, что он очень хочет ПОПРОБОВАТЬ... Случай был тяжелейший, но Лиз давала надежды на его счастливый исход.
       - У тебя это давно? - спросил Лузин как можно мягче.
       - Что именно?.. - Лиз непонимающе посмотрела на него через накрытый стол. - Голод, подземный переход, или вот это?..
       Она опустила ниже голову, чтобы ещё больше подчеркнуть горб. Опьянение сняло в ней все внутренние барьеры.
       - Это... - сказал он ещё мягче.
       - Почти вечно, - чётко произнесла Лиз. - И слишком недавно, чтобы к этому можно было бы окончательно привыкнуть. Есть ещё вопросы?.. Задавай, пока я добрая!
       - Да, есть, - сказал он, уже найдя нужный тон. - Болезнь?.. Несчастный случай?..
       - И то, и другое, - она отвечала коротко и грубо, давая понять, что это не самая любимая для неё тема разговоров. Тем более - на такой роскошной вечеринке.
       Лузин всё-таки настаивал на своём. Собственно говоря, главное она ему уже сказала. Самое важное то, что ЭТО произошло не настолько давно, чтобы не вызывать у её души и тела яростных протестов. Скорее всего, какая-нибудь автомобильная катастрофа с последующей тяжёлой болезнью. Не это было главным.
       - Ты обращалась к врачам? - вопрос был болезненный, как укол острым шилом, но Лузин торопился поставить последнюю точку. Для него важна была и эта деталь.
       Она действительно поморщилась.
       - Имела однажды такую глупость... Мои родители когда-то эмигрировали из России, и не слишком много успели заработать на Западе. Всё состояние, оставшееся после их гибели, ушло в эту медицинскую прорву, а потом родственники от меня отреклись и отправили  в приют. Кому нужна нищая инвалидка? А я оттуда сбежала...
       Она замерла с вилкой в руке, и вдруг слёзы хлынули из её широко раскрытых, остановившихся глаз.
       - Боже, ну почему я тогда не умерла?.. Почему?!. Это ведь было так просто - перестать хотеть жить... Не смогла... Не сумела… Надеялась на что-то... Верила во что-то...
       Слёзы быстро высохли на её пылающих щеках.
       - А сейчас я уже не могу поставить на себе самой надгробный крест. Нет, не осталось ни веры, ни надежды, держусь на одном жизнелюбии. - Она попыталась откинуться на стуле, как в кресле, но ей помешал горб. - Порой мне кажется, что его хватило бы на десятерых...

       В душе Лузина уже яростно бушевали противоречивые страсти. Он отдавал себе отчёт в том, что неудача может привести Лиз к гибели, но охотничий азарт и сильно смахивавшая на ностальгическую симпатия к бывшей соотечественнице подавляли в нём всё. Он сам покинул когда-то историческую Родину только потому, что там невозможно было полноценно реализовать его фантастические идеи, поэтому здесь, хорошо встав на ноги, иногда позволял себе филантропические акции по отношению к тем, кому нечем было платить за дорогое лечение.
       Кроме того, Лузин любил риск. И неблагородный - тоже. А его профессиональная деятельность относилась именно к той области, которая не всегда граничила с моралью и этикой. Благородной он считал конечную цель своего труда, она оправдывала любые средства, и до сих пор ещё никому не удавалось разубедить его в этом.
       - Где твои родственники?
       Её глаза сузились.
       - Ты что, врач какой-то? Тогда не надейся, что они оплатят тебе моё лечение! Родственники больше любят брать, чем отдавать. И они сейчас очень и очень далеко...
       Она сильно ошиблась в своём предположении: Лузина как раз и устраивало то, что никто из её возможных родственников не станет ему помехой. Он уже поставил перед собой определённую цель, и желание самоутвердиться доминировало в нём над состраданием. У истинного учёного сердце так же холодно, как и ум.
       Случай был сложнейшим - в своей многолетней практике Лузин с таким ещё не сталкивался. И это его распаляло. Узнавать пределы своих возможностей, значит, уходить от уже достигнутых. Лузин добился многого, но, как всякий болезненно честолюбивый человек, считал, что способен на гораздо большее.
       - Хочешь, я попробую тебе помочь?
       Лиз, отрешённо скорчившаяся в кресле, в которое она перебралась со стула, и уже с безразличием смотревшая на обедневший стол, поморщилась, как от боли.
       - Перестань, папочка! Отвяжись! Я уже больше ни в кого и ни во что не верю! Всё это далеко позади! Были и светила, и светочи, и звёзды науки. Не вышло! Не хочу лишний раз травить душу несбыточными надеждами. Отцепись! Всё!
       Лобовая атака не получалась, но Лузин не огорчался. Получится! Должно получиться! В девчонке действительно избыток энергии, и это может сослужить ей хорошую службу.
       - Ты что не успела закончить? - спросил он, уходя от болезненного для неё лобового разговора. - Елизавета... Лиза...
       - Ты тоже русский?! - загорелась она, очевидно, впервые за многие годы услышав своё настоящее имя.
       - Было такое дело... - грустно улыбнулся Лузин. - Совсем недавно, поэтому я ещё помню родной язык. Не предлагаю тебе перейти сейчас на него - подозреваю, что ты его успела основательно подзабыть. Так что же ты в своё время не закончила?..
       - Да, с русским у меня действительно проблемы, - согласилась Лиза. - Родители, обидевшись на отрекшееся от них Отечество, хотели ответить ему тем же, и почти не говорили на родном языке. А не закончила я многое...
       Лиза придвинулась с креслом к столу, который доставал ей до подбородка, и сама нашла виски.
       - Индивидуальный подход, домашний колледж, экстенсивная методика обучения... Прямо с пелёнок, у меня фактически не было детства. Из меня хотели выжать всё возможное.
       Она с подозрением понюхала наполненную рюмку, упреждающе скривилась, и, сделав отчаянное лицо, выпила виски, как яд.
       На этот раз ей всё легко сошло с рук - организм уже был подготовлен к такому событию. Закусывала она почти лениво.
       Лузин снова наполнил её опустевшую рюмку. Лиза должна была выпить ещё - это входило в его далеко идущие планы. Чем больше она расслабится, тем легче будет собрать все её внутренние силы и организовать для тяжелейшего дела.
       - Я наклюкаюсь, папочка, и не смогу правильно выговаривать нужные слова. Ты будешь очень огорчён. 
       Она без приглашения элегантно подхватила очередную рюмку и выпила её одним коротким глотком. На лице её появилось безмерное удивление.
       - Как вода...
       - Ты хочешь стать прежней? - прямо спросил Лузин.
       - Грязной и голодной?.. - спросила она, перекосив рот. Щёки её пылали по-прежнему. – Сейчас - нисколечко!
       - Нет, я совсем о другом! Ты хочешь снова стать совершенно здоровой? - Лузин старался придать своему голосу как можно больше страсти и убедительной твёрдости. От этого теперь зависело практически всё! - Красивой?! Стройной?!
       Что-то вдруг промелькнуло в её затуманенных алкоголем глазах - как далёкий солнечный зайчик в беспросветном мраке. Это был хороший признак, теперь требовалось развить по всем возможным фронтам успешно начатое наступление.
       - Вы, наверное, шутите... И это слишком жестокие шутки... - из глаз её почти мгновенно ушёл хмель, но недоверия в них было уже чуть меньше, чем зачатков веры.
       Лузин достал из внутреннего кармана своего пиджака рабочие фотографии. Он носил их сегодня на симпозиум и просто чудо, что они именно сейчас оказались под рукой, как завершающий залп по почти капитулировавшему противни-ку.
       - Вот, смотри! Они все парные! Это - до лечения, а это – уже после! - он сидел, цепко впившись глазами в лицо Лизы, а она перебирала снимки, и кровь то приливала к её щекам волной, то уходила в глубину её тела. Пальцы Лизы дрожали.
       - Вы что, волшебник?.. - она поглядела ему в глаза из Бездны уже разделившего их Пространства, поглядела снизу вверх, как смертный смотрит на всемогущего Бога, и этот переход на « Вы » Лузин воспринял как свою окончательную победу.
       ОНА ПОВЕРИЛА!!!
       - Давай не будем терять время! - отрывисто сказал Лузин, упреждая её возможные вопросы о бешеных деньгах за лечение, которых у неё всё равно нет, и никогда не будет. Он торопился, боясь потерять ту фору, которую давала ему его неожиданная пациентка. Сейчас её вера в него благодаря виски и фотографиям приближалась к своему пику, и важно было использовать это в наиболее полной мере. - От тебя ничего особенного не требуется! Сиди, как сидишь! Твоя основная задача - внимательно слушать и беспрекословно выполнять мои команды!
       Она энергично закивала лохматой головой, и в глазах её запрыгали сумасшедшинки.
       Лузин развернул кресло вместе с Лиз, встал над ней во весь свой немалый рост, и выставил вперёд руки. Его растопыренные пальцы чутко ловили сбивчивые волны чужого биополя.
       - Сядь поудобнее... Руки на подлокотники... Голову откинь назад... Ладно, пусть будет так... Глаза закрой... Расслабься...
       Она послушно исполняла всё. Халат у неё на груди распахнулся и Лузин подумал, что грудь - это, по-видимому, единственное у Лизы, до чего пока не добралась её беда.
       - А теперь спать! - властно приказал он. - Ты устала! Очень устала! Тебя клонит в сон! Тебе тепло! Тебе хорошо!
       Она подчинялась ему, как новобранец подчиняется заслуженному генералу. Её сон был почти мгновенным и таким глубоким, что Лузин даже удивился. Люди, обладающие подобным мощным биополем, как правило, стойки к гипнозу.
       Она доверилась ему полностью, без остатка. У неё просто не было другого выхода. Лиза полулежала в кресле, упершись горбом в его спинку и склонив голову на плечо, и Лузин слышал её глубокое дыхание.
       Он опустил руки. Больная была готова к операции, теперь требовался эталон.
       Лузин сходил к себе в кабинет и принёс кипу иллюстрированных журналов. От Лизы нельзя было отходить слишком далеко, чтобы не потерять с ней тесного энергетического контакта, поэтому Лузин сохранял минимальный канал, контролируя и стимулируя её гипнотический сон.
       Он не сразу нашёл то, что искал. Нужен был не простой любой образец, но образ знакомый, легко узнаваемый даже для нищенки, чтобы Лиза могла на него надёжно ориентироваться.
       Лузин наконец выбрал. Сдвинув на столе посуду, он поставил фотографию перед лицом спящей Лизы.
       - Открой глаза!

       …Длинные ресницы послушно дёрнулись, отталкиваясь от нижних век, и стремительно поднялись вверх. Глаза у Лизы были сонными и почти неподвижными.
       - Посмотри! - командовал Лузин, указывая на фотографию. - Это ты! Мэрилин Роуз! Ты - известнейшая в мире кинозвезда! У тебя слава и масса поклонников!
       Взгляд Лизы застыл на снимке.
       - Ты стройна! - рубил Лузин короткими фразами! - Ты молода! Ты красива! Ты здорова!
       Лиза застонала, как от боли, глаза её закатились, голова опять поникла. Лузин опустился перед ней на колени, и сжал пальцами запястья её похолодевших рук.
       Поле Лизы пульсировало и давило, оно обжигало языками внутреннего пламени...
       Детонатор сработал! Душа Лузина наполнялась нарастающим ликованием. Он всё-таки запустил скрытые резервы изувеченного организма, которые нуждались теперь лишь в координации.
       Лузин тоже закрыл глаза, и перед его мысленным взором предстала Мэрилин. Он видел её во многих обличиях и сейчас выбрал одно из них – Мэрилин - фотомодель. Без одежды, без косметики, кудрявая, длинноногая... Лузин смял её своим воображением, согнул, изуродовав горбом, шрамами и преждевременными морщинами, а потом стал разворачивать, распрямлять, разглаживать, очищать... Он чувствовал, что ему помогают, что чужое, торопливое в своём нетерпении поле иногда даже опережает его собственное: Мэрилин спешила обрести свой прежний облик...
       Лузин взмок - ему ещё не приходилось работать в таком режиме, но он не рисковал делать передышек. Контакт и слаженность двух полей были идеальными - Лиза действительно отличалась от других пациентов Лузина неслыханной жаждой Жизни. Жизненные трагедии слабых делают ещё слабее, а сильных - ещё сильнее...

       …Он не заметил, как потерял сознание. Обморок стал продолжением того состояния, в которое он сам себя искусственно ввёл, и, очнувшись, Лузин с удивлением обнаружил, что лежит на ковре у ног Лизы. Тело безумно чесалось, как это часто случалось после интенсивного психовоздействия, в голове слегка шумело.
       На глаза Лузину попалась босая левая женская ступня, потерявшая его тапок. Ступня была узкой и маленькой.
       И холёной... От розовой пятки до идеальных ногтей пальцев, на которых не хватало только педикюра.
       Ещё не подняв вверх глаз, Лузин уже понял, что совершенно не зря он потел этой необычной ночью. Такой изящной ножки у нищей оборванки просто не могло быть…

       …Увидев лицо Лизы, он испытал ещё никогда не изведанное им душевное потрясение.
       Нет, это не была копия Мэрилин Роуз. Кинозвезда нужна была лишь как образец для подражания, как некий главный ориентир. Красота и Совершенство многообразны. Внешность любого человека можно довести до абсолютного идеала, и его красота будет неповторимой.
       Лиза была прекрасна! Она была просто восхитительна! Её пышные высохшие волосы разметались природными локонами по широкой спинке кресла, полностью открывая очаровательное личико. Такое лицо могло свести с ума кого угодно из мужчин! Глаза Лизы были закрыты, и Лузин неожиданно испытал страх перед тем, что она откроет их и увидит его - старого, седого, потрёпанного жизнью... Красота не всегда вдохновляет и воодушевляет. Иногда она и унижает...
       Лузин тяжело встал с ковра. Не открывая глаз от божественного лица, он спрятал в карман уже ненужную фотографию. Лиза спала сидя, с совершенно прямой спиной, и он уже видел, что от её былого уродливого горба не осталось и следа.
       Изменились даже её руки! Пальцы их теперь были длинными, тонкими и совершенно чистыми, без недавних трещин и цыпок, а аккуратные ногти удивляли полным отсутствием лака. Для таких идеальных ногтей это было просто моветоном!
       Лузин стоял и неотрывно смотрел, любуясь своим новым творением. Это был главный труд его Жизни и её самый большой Успех. Ради одного такого деяния стоило жить! В подобные минуты чувствуешь себя не просто Мастером, но Гением, почти Богом...
       Было страшновато будить эту прекрасную богиню, посетившую его скромную обитель. Такая Красота способна поработить и Лузин был перед ней бессилен... Он уже ничего не мог с ней поделать и что-то изменить, потому что не сотворил чудо, а лишь помог чужому телу полностью реализовать заложенные в нём природные возможности и способности. Джинн Красоты вырвался из бутылки, и Лузин уже чувствовал, что погиб...
       Ему вдруг расхотелось выводить Лизу из гипнотического сна. Он испугался, что она уйдёт от него и тем самым убьёт. Только увидев её в новом обличии, он сразу понял, что уже не сможет без неё жить... Она была не только его творением - он вложил в неё свой ум, свою Душу, свои силы. Она теперь была частью его самого, его высочайшим продолжением, а сам он стал лишь её придатком, сделавшим своё дело. Придатком, от которого при желании можно было бы и избавиться...
       Он стоял над ней и безнаказанно наслаждался её новым обликом. Время шло, а он никак не мог оторваться от своего занятия. Лузин прекрасно понимал, что Лизу всё равно придётся будить, или прятать где-то в доме эту спящую красавицу от посторонних глаз, но он оттягивал момент её пробуждения, пока это было возможно.

       …Он очнулся от гипноза её Красоты, когда до рассвета оставался всего один час. Тянуть дальше было уже бессмысленно, да и слишком уж рискованно. Утром придёт служанка, потом непременно заявятся друзья, прибывшие на симпозиум...
       Лузин наконец решился.
       - Проснись, Лиза! - властно и громко приказал он спящей. - Открой глаза! Открой!

       ...Он покачнулся, когда она опалила его своим взглядом...
       - Я заснула, да?.. - спросила Лиза, стеснительно и виновато улыбнувшись. - Это всё от вашего виски... И ещё от еды... - добавила она. - Я давно так сытно не ела...
       Она совершенно ничего не помнила! И ещё ничего не знала! Принцесса по-ка спала!
       - Было такое немножечко... – мягко сказал он. - Виски натощак - поверь, это самое лучшее снотворное. Иди, пока умойся, а я тут кое-что заменю... - Он пытался сохранять прежнюю инициативу, но её Красота упорно брала над ним верх.
       - Да, пора переодеваться, а то скоро надо будет шустро топать на мою любимую работу...
       Она элегантно встала с кресла и неловко шагнула. Походка её была привычно неуверенной, однако пока Лиза не замечала происшедших с ней ночью перемен. Гипноз был очень глубоким, и его последствия ещё давали о себе знать.

       …Лузин был в кухне, когда из ванной донёсся дикий вопль, сменившийся звоном битых стёкол.
       - « Зеркала... - подумал он со странным безразличием, покорно идя на шум. - Придётся  ставить  новые... »

       …Она влетела в столовую - растрёпанная, с дикими, почти безумными глазами.
       - Что ты сделал с зеркалами?!! - закричала она ему прямо в лицо. - Они лгут!!!
       - Это не зеркала... - спокойно сказал он и опустил глаза, не выдержав её божественного взгляда. - Это ты сама...
       Она отшатнулась от него.
       - Нет... Нет... Нет... Этого просто не может быть... Это же совершенно невозможно...
       Она будто впервые посмотрела на свои руки, не узнавая их. Правая медленно поднялась и нырнула ей за спину.
       - Нет!!! - крикнула Лиза, отдергивая её. - Нет! Нет. Нет...
       Она была на грани обморока. Возврат к Жизни иногда пугает значительно больше, чем ожидание Смерти.
       Лузин успел подхватить её за тонкую талию, подвёл к большому зеркалу на стене, и чуть толкнул её вперёд, чтобы случайно не отразиться в нём вместе с ней.
       У Лизы хватило сил лишь на несколько шагов. Она замерла в трёх метрах от своего прекрасного отражения, и Лузин, увидев в зеркале её лицо, обращённое пока на самоё себя, качнулся в сторону. Он испугался, что, насладившись собой, Лиза увидит и его, а это лицо в непосредственной близости от её было бы чудовищной эклектикой. Молодость гораздо нетерпимее к неэстетичности старости, чем та - к её глупостям...

       Лиза наконец поняла, что всё это не сказочный сон. Она с трудом оторвалась от своего отражения и повернулась к Лузину. Он стоял, прижавшись уже колючей щекой к мраморной колонне, и в его глазах не было ничего, кроме смертной тоски.
       - Это сделал ты?.. - спросила она таким тоном, будто боялась услышать отрицательный ответ.
       - Нет... – покорно признался он. - Не совсем я... Я только немного помог тебе самой...
       Она пошла к нему, и у него от страха стали холодеть ноги. Походка у неё была теперь не менее прекрасна, чем она сама. Лиза не отрывала от него взгляда богини, а он не мог отвести свой. Он был уже рабом - жалким, ничтожным, покорным рабом Красоты, которую сам же и выпустил на свободу, если не сотворил...
       Лиза подошла, упала перед Лузиным на колени, и прижалась горячими губами к его руке.
       - Зачем ты... - испугался он этого прикосновения. - Не нужно... Ничего не нужно... Ты сама - самая большая благодарность, и самая высокая плата за мой труд... Я рад, что смог тебе помочь... Теперь у тебя начнётся совсем иная жизнь...
       Она  встала. Её глаза сверкали от слёз.
       - Не нужно... – обречённо повторил Лузин полупослушными губами. - Дело действительно не только во мне. У тебя удивительный, сильный организм, и он способен на ещё большее. Когда-нибудь, если ты захочешь, я научу тебя избавляться от любых болезней...
       Он говорил жалобно, точно умолял её остаться или хотя бы задержаться в его доме на некоторое время.
       - Нет! - замотала она головой, и волосы её вспухли облаком. - Я сейчас хочу не этого!
       - Чего же желает моя королева?.. - тихо спросил Лузин с вымученной улыбкой.
       - Королеве нужен король... - сказала она странным тоном.
       - Молодой король... - добавил Лузин. – Старость - слишком плохое украшение для Красоты.
       - Пойдём! - сказала она решительно, увлекая его за собой. Лиза толкнула его в кресло и встала над ним, о чём-то напряжённо думая или вспоминая. В глазах её снова появились сумасшедшинки, а пышные наэлектризованные волосы делали её похожей на Медузу Горгону.
       Она энергично тряхнула головой, приняв, наконец, окончательное и бесповоротное решение.
       - Закрой  глаза! - рубанула она вдруг почти чужим голосом, в котором зазвучал металл, и была необыкновенная внутренняя сила. - Расслабься! Спи! Спи!! СПИ!!!
       Он хотел удивиться тому, что она помнила абсолютно все, предшествовавшее её уходу в гипнотический сон, и, возможно, не только это, но Лиза уже перехватила инициативу. Она вытянула вперёд руки с растопыренными пальцами, и, повинуясь её приказам, уже засыпая, он почувствовал обжигающий жар её поля, аккумулировавшего в себе и его собственное...

                Главное,
                чтобы  Бог
                подарил  женщине
                Красоту,
                а  всё  остальное
                она  уже  сама
                возьмёт
                хоть  у  Дьявола…