Камчатка - яркая середина моего лета... - 11глава

Мне - 36, и это, пожалуй, самый прекрасный возраст для женщины: уже мудра, и еще хороша.
1980 - год Олимпиады в Москве и год моей поездки, вернее, полета в благословенный удивительный край вулканов и замечательных интереснейших людей, туристов со всех концов необъятной страны-СССР.
Этот поход, словно любимая песня, до сих пор звучит в моей душе своими яркими воспоминаниями. От  Москвы до Петропавловска-Камчатского полет длился около  девяти часов. С Ирой Кукушкиной, спутницей моего путешествия жизни, то ели, то пили, то спали, то слушали объяснения стюардессы и, наконец, долетели.
Устроились в скромной городской гостинице и, не медля, бросились в фирменный магазин "Рыба", потому как в то далекое советское время хорошая рыба была большим дефицитом для большинства простого народа, а здесь, рядом с Тихим океаном, оказалось, что сельдь в банках, жирная, тихоокеанская, необыкновенно вкусная по 1 рублю 54 копеек за килограмм лежит  себе преспокойненько в рыбных магазинах, и с ее крутых серебряных боков стекает аппетитный рыбий жир.
Целый вечер мы с Ириной наслаждались толстушкой-селедкой, которую запивали сладким чаем, а среди ночи проснулись оттого, что жирные куски недоеденной сельди (не хватило сил) прыгали по тарелке в центре стола, а на потолке раскачивалась электрическая лампочка. Как мы утром выяснили, это было небольшое землетрясение, и всего-то 4 балла.
"Бывает",  - успокоили нас камчадалы.
А вечером уже были в Пиначево, откуда начинался наш поход - восхождение на потухший вулкан Дзензур.
В нашей группе, прилетевшей со всех концов Союза, было 28 человек, из них мужчин четверо. Вот как!
Прав был поэт Евгений Евтушенко, утверждавший, что "лучшие мужчины - это женщины". Легкие на подъем, веселые, красивые   и талантливые, это мы, женщины России.
Встречая на своем пути другие группы туристов, первым делом пересчитывали их мужчин, восклицая : "О! У нас больше…"
Шли мы одновременно двумя группами, и были при нас два инструктора. Один - Валера с Селигера, а второй - Борис из Черкасс,  с которым я сначала вдрызг разругалась, а потом подружилась. Были очень долгие сборы и почему-то какие-то сбои по независящим от него причинам, но отбиваться от туристов досталось  ему, вот и началось наше знакомство с шумной ссоры. Но затем все образовалось, и мы, надев тяжеленные рюкзаки, тронулись в путь.
Вспоминаю непередаваемое ощущение легкости на привале, когда тридцатикилограммовый рюкзак падал с плеч, и казалось, что настолько стала легкой, что сможешь взлететь.
За пятнадцатидневный поход моя фигура, хотя  я и не была толстой, превратилась в идеальную.
Шел июль-месяц, и на Камчатке было жарко - до 30°С днем, а вот ночью - довольно прохладно, температура опускалась до 3°С тепла, возможно, из-за близости Тихого океана. Ночью мы надевали на себя все…
У Бориса болела губа (в предыдущем походе он спускался в кратер вулкана за упавшим рюкзаком одного зазевавшегося туриста и надышался вредными испарениями), а  у меня с собой был чудодейственный прополис, которым я его лечила. Его тронула моя забота. А вечером  у костра мы пели, и он  был сражен наповал окончательно. Затем у меня страшно разболелся зуб, и теперь он лечил меня водкой, которой я полоскала рот, а он обзывал меня пьяницей, потому что водка, действительно, во все времена пахла отвратительно.
Самые яркие воспоминания о том незабываемом времени - это несколько  дней отдыха нескольких групп туристов в Налычевской долине.
Гораздо позднее я вдруг увидела в продаже фотообои с изображением именно этой долины с горячей речкой, где мы стирали свою одежду, с зелеными зарослями кустарников, с белоснежным вулканом Авачей, с голубым небом и виднеющейся вдали вертолетной площадкой, и несколько лет вид этой долины радовал глаз в комнате сына Бори.
Шесть групп, среди которых мне особенно запомнились прибалты, может, своим пристрастием к уюту и чистоте, но других талантов мы у них не обнаружили, собрались здесь все вместе.
А мы с Ириной  блеснули всеми своими гранями да так, что если вдруг засыпали среди бела дня от усталости, то все, замирая, ждали: когда же эти горьковские туристки проснутся.
За четыре дня мы провели сначала вечер романсов, где спели на два голоса - у Иры был нежный несильный голос, как тонкий голубой колокольчик, а я вторила ей более низким. И казалось: нас слушает вся  Камчатка. В этом концерте приняли участие и другие туристы, но мы с Ирой были вне конкурса. С тех пор, когда пою романс "Не пробуждай воспоминанья", вспоминаю то наше исполнение в Налычевской долине.
Следующие день и вечер были математическими, и тут уж постаралась Ира Кукушкина, преподаватель радиотехникума. Придумывала такие сложные головоломки, что многие только диву давались, но решить так и  не смогли.
Третий вечер мы  опять же с Ирой гадали всем желающим: она по руке, а я на картах. Скучно не было никому.
А последний стал вечером анекдотов, и тут уж все туристы чуть не умерли от непрекращающегося хохота. Все валялись и катались по траве, потому что так весело, на мой взгляд, никогда и никому, как нам, не было, возможно, и потом. Даже невозмутимые туристы из Прибалтики хохотали от всей души, потеряв на время свою всегдашнюю невозмутимость.
 И целые ночи туристские песни у костра, и одной из любимых с тех пор для меня стала песня Юрия  Визбора "Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретимся с тобою..". Помню, как засыпаю в маленькой палатке, прижавшись к теплой спине Бориса, а у костра продолжает звучать эта песня, как колыбельная любви, вдруг вспыхнувшей, словно сухой хворост, и уже пылавшей вовсю и радующей обоих возможностью постоянной близости.
Вспоминаю свое чувство к Борису, от которого перехватывало дыхание: когда он просто касался меня рукой, между нами словно проскакивала искра, и я от счастья теряла свой разум.
Сейчас, просматривая камчатские фотографии, вижу себя, счастливую, и его, любимого, на вершине покоренного вулкана Дзензур. Я помню до мельчайших подробностей тот поход и все пятнадцать дней и ночей моей короткой и долгой любви.
Под звездным небом Камчатки мы с ним стояли, обнявшись, и он шептал, что давно не чувствовал себя, как теперь, прежним мальчишкой. Рассказывал о себе, что родился в Прибалтике, жил и учился в Риге, потом семья переехала на Украину. Служил в армии с другом из Иркутска, к которому мы позднее с Ирой заезжали, чтобы лично передать привет от Бориса, а заодно и побывать на Байкале, красивейшем озере России.
До  32 лет Борис не женился, как он мне рассказывал, пил, курил и гулял, но потом вдруг резко все бросил и в шутку спросил у своих подружек: "Ну, кто возьмет меня в мужья с условием отпустить через три года?" И его нынешняя супруга Валя дала свое согласие, но когда прошло три года и он попытался вырваться на свободу, показав тот договор, она лишь засмеялась в ответ и никуда его не отпустила.
Родилась дочь Наташа, которую, он, пожалуй, только одну за всю жизнь и любил.
Красивый мужчина с белозубой улыбкой, вьющимися русыми волосами, прямым точеным носом, который повторился потом у моего сына Жени, он, словно Дон Жуан, влюблял в себя многих женщин, а сам не любил никого.
Как-то в разговоре поделился своими мыслями: "Что лучше: любить самому или быть любимым?" И тут же ответил, что все-таки спокойнее позволять любить себя.
Вот так и жил, завораживая своей улыбкой, но оставаясь при этом холодным.
Любил ли он меня? Не могу ответить ни утвердительно, ни отрицательно на сей вопрос, хотя в одном из писем он пишет о его чувстве ко мне. В другом - прислал маленький удивительно красивый камчатский эдельвейс. Согласитесь: немногие женщины получают хотя бы раз в жизни такой вот подарок от мужчины.
Но его дальнейшее поведение противоречит положительному ответу. Рассказывая о любимой дочери, он умолчал о второй малышке, которой тогда уже было два с половиной года.
Знай я о ней, возможно, не решилась бы на то, что произошло в моей жизни дальше.
А сказка еще продолжалась, и я опишу еще два ярких момента того удивительного путешествия, мои счастливые мгновения жизни.
Поднявшись на вершину потухшего вулкана Дзензур, мы долго любовались открывшимися далями снежной Камчатки, похожими на пейзажи Николая Рериха, а потом начали спускаться вниз, к его кратеру, откуда все еще поднимались пары сероводорода.
Кто-то шел пешком, а самые смелые, и среди них, конечно, была и я, спустились со снежного склона с огромной скоростью на нейлоновых куртках, внизу нас ловил Борис.
Могу сказать, что никогда в жизни больше не испытывала такого прекрасного чувства полета, от которого захватывало дух.
Второе мгновение, незабываемое и, к сожалению, уже неповторимое - встреча с Великим океаном.
Это произошло уже после расставания с Борисом. Вернулись с Ириной в Петропавловск-Камчатский и перед отлетом решили съездить к океану.
Автобус довез нас до поселка Долиновка, а до Тихого еще оставалось километров пять. Всю дорогу, пока мы шли,  в ушах стоял  все нараставший рокот, сначала негромкий, а затем все сильнее и сильнее был слышен шум набегавших на берег волн, похожий на звук летящего самолета.
И вот мы видим его, а он смотрит на нас. Есть фотография, где Великий, заигрывая с нами,  смывает наши следы на песке.
Было время прилива, но тем не менее становилось немного страшно от его величия. Казалось: океан вот-вот  унесет нас к себе.
С собой мы захватили немного еды, в том числе красной рыбы, бывшей тогда лакомством для избранных, а нам ее продали в магазине рядом с океаном.
И тут неожиданно на берегу появился еще один человек, как оказалось, художник из Ленинграда, бросавший в Великий Тихий океан лепестки роз: так он задабривал его.
Мы познакомились, у Николая, так звали художника, была бутылка хорошего вина, и завтрак на берегу океана удался на славу.
Улетая с Камчатки, я вспоминала последний вечер с новыми друзьями и любимым Борисом. Туристские песни у прощального костра - не за огонь люблю костер, за тесный круг друзей - любовь и прощание…
Расставаясь с Борисом, я плакала, а он ласково поцеловал меня в нос, и с тех пор мы не виделись десять лет. Тогда, на Камчатке, я не верила, что долго с ним не увижусь, но получилось именно так.
Он продолжал водить группы по нашему маршруту, писал мне домой, я отвечала ему. Отослала фотографии и слайды видов Камчатки, но в начале мая 1981 года наша переписка неожиданно прервалась.
Возвращаясь с Камчатки, мы с Ириной задержались ненадолго в Иркутске, чтобы познакомиться с Байкалом. И случайно попали в Знаменскую церковь, где венчались русские декабристы. И хотя она уже была закрыта - был вечер - женщина, работавшая там, разрешила нам войти и посмотреть храм изнутри. Не задумываясь, я вдруг обратилась к Иисусу Христу: "Господи, дай мне ребенка от любимого человека!"
И, уже будучи дома, в августе 1980 я поняла, что бог откликнулся на мою просьбу.
О своей беременности Борису не написала: что-то меня останавливало, вероятно, моя интуиция подсказывала его реакцию, хоть я и верила, что если родится сын, то он обязательно будет рядом со мной. Но получилось по-другому.
Все девять месяцев я была счастлива ожиданием малыша, уже заранее любя его.
Думаю, не каждой женщине суждено вот так любить своего еще не родившегося ребенка. 21 апреля 1981 года родился мой сын Женя, а уже 7 мая я позвонила Борису, сообщив о рождении мальчика, спросив,  нравится ли ему имя Женя. Он ответил, что нравится, а через неделю прислал гневное письмо, в котором выразил недоверие, его ли это ребенок, и сожалел,  что был на ненадлежащей моральной  высоте, из-за чего и должна теперь страдать его семья. После прочтения данного письма и закончилась моя яркая любовь к Борису.
На обратной стороне его оскорбительных строк я с презрением написала, чего это он так сильно напугался, пусть живет себе спокойно и ни о чем не переживает. Мы с сыном не станем его беспокоить и проживем  без его поддержки, как бы трудно нам ни было. Года через три я не выдержала и позвонила Борису, чтобы просто услышать его голос с приятным украинским акцентом, но разговор был ни о чем.
В 1990 прилетела в Киев в командировку и решила все-таки побывать в Черкассах, чтобы немного узнать о нем и его родителях. От Киева до родного города Бориса по Днепру ходил наш "Метеор" на подводных крыльях. И вот я уже в Черкассах. Звоню: никого, снова звоню: никого. На третий раз слышу знакомый голос Бориса. Пригласил к себе  домой, в ответ на мое недоумение, удобно ли, воскликнул: "Знаешь, сколько ко мне туристов со всех концов страны приезжает! Приходи, познакомлю со своими друзьями и с женой." Подарила ему небольшой сувенир - хохломской ковшик в виде уточки, положив туда немного конфет. Ответного подарка не дождалась.
Показала фотографии сына, но никакой реакции также не было, только позднее я поняла, что он боялся меня рассердить, чтобы не совершила какой-нибудь глупости в отношении его семьи.
Вскоре пришла Валентина, его жена, очень милая миниатюрная женщина.
Борис представил меня как туристку из Нижнего. Познакомилась и с его родителями. Мать - седая невысокая женщина, по словам жены Бориса, необыкновенно жадная (это мы гораздо позднее с ней беседовали о ее свекрови). А вот отец, свёкр,  по ее мнению, добрейшей души человек. Борис же, говоря о своем отце, называл его алкоголиком, за которого стыдно перед детьми: пил даже одеколон.
Я видела его отца, думаю, что, действительно, прав был Боря. Отец произвел на меня неприятное впечатление: распухший нос был неопределенной формы темно-синего цвета.
Может, по этой причине, глядя на деградацию своего родителя, Борис в 32 года совсем перестал выпивать, и в 43, когда мы  с ним познакомились, выглядел молодо и физически был в прекрасной форме. Вечером они с Валей отвели меня к своему другу на блины с медом, запивали их сухим виноградным вином.
Ночевать меня отвезли в  другой конец города, где жила старшая дочь Наташа, очень похожая на отца, но его обаяния в ней не было.
Борис поджарил яичницу с помидорами - действительно, вкусно - а я все рассказывала им о своих сыновьях, о деревне Жужелка, где летом с бабушкой отдыхал мой младший сын Женя. Шел 1990 год, и ему уже исполнилось девять лет.
Провожая меня на следующее утро, Борис уже в вагоне поезда поблагодарил меня за то, что не нарушила покоя в семье. Уже окончательно разочаровавшись в нем, я спокойно вернулась домой. Он мне был больше не нужен. А через три года, в 1993, мне позвонила совершенно неожиданно его жена и попросила разрешения приехать ко мне взглянуть на сына Бори.
- Это мой сын,  - возразила я, удивившись ее звонку.
- И Борин, - продолжала настаивать она.
И я уступила.
Валентина приехала с гостинцами: был конец лета, и она привезла мясистых помидоров и красных спелых яблок из сада родителей Бориса (вот тут она и сказала мне, что свекровь жадна до бесконечности: не разрешала рвать помидоры). Жене - крем "Чистотел" для лица и разные другие мелочи. Позднее, провожая ее, я дала ей сушеных грибов и черничного варенья.
Едва взглянув на Женю, она воскликнула: "Да, это сын Бори!"
Мы проговорили с ней всю ночь. Она рассказала, что прежде никогда не читала писем, приходивших мужу: доверяла ему полностью.
Но весной 1993 к ним домой приехала женщина, знакомая  Бори, со своим мужем с намерением переехать из Риги в Черкассы. Как поняла Валентина, гостья влюбилась в Бориса без памяти и хотела жить в одном городе с ним. Создалась настолько неординарная ситуация, что Борина жена возмутилась, прогнала незваных рижан, а затем перечитала все письма, присланные друзьями-туристами мужу. И среди них обнаружила мое письмо, написанное на обратной стороне оскорбительного послания Бори ко мне, где он сомневается, его ли это сын. Увидев Женю, Валентина убедилась в неправоте Бориса. Днем все вместе - Валя, Женя и я - погуляли по городу, а вечером она уехала в Москву к сестре. На прощанье поблагодарила  за радушный прием и за то, что никогда не претендовала на материальную поддержку Бориса.
Мы обе были рады тому, что нашли с ней общий язык. "Что нам ссориться? Мы же матери его детей!" - произнесла она, поднимаясь на ступеньку вагона. "Святая!" - такую оценку дала ей Антонина Молчкова, моя подруга, когда я рассказала ей о встрече с Валентиной.
С дороги Валя написала мне о своей встрече с родиной: она родилась в Подмосковье, просила ответить ей. Я отправила ей письмо, где попросила о том, чтобы Борис признал свое отцовство, после чего Женя получил бы фамилию отца. Валентина ответила, что это личное дело Бориса, пусть решает сам, но она бы не хотела этого, так как боится, что Наташа, любимица отца, перестанет его уважать, узнав о внебрачном сыне. Несколько раз мы перезванивались, но данный вопрос так и остался без ответа.
Вскоре я узнала, что Наташа вышла замуж и уехала жить в Америку.
Затем, пытаясь дозвониться до Черкасс, я в ответ лишь слышала долгие гудки, но трубку никто не брал. Оказывается, у них в городе поменяли номера телефонов, я узнала об этом в междугородной справочной и сразу позвонила на Украину. Трубку поднял Борис и сообщил все свои новости: Яна, младшая дочка, родила им внучку Еву, живет с парнем в гражданском браке. И всех троих тянут они с Валей. Он продолжает работать оператором в котельной, в прошлом году водил богатых украинцев в горы на Кавказе, в этом - пока клиентов нет.
На мой вопрос, почему не уезжают к Наташе в Америку, ответил, что там свои сложности да и запираться в золотую клетку что-то не хочется.
Я немного рассказала о  нашей жизни с Женей, но чувствовала, что ему моя информация неинтересна. Чуть дослушав меня, не задавая никаких вопросов о сыне, снова продолжал говорить об их сегодняшней жизни на Украине. Мне было немного жаль, что Валентины не оказалось дома, с ней говорить было бы гораздо интересней. Верно он сказал еще тогда на Камчатке о самом себе: "Ты ведь совсем меня не знаешь!". И оказался прав. Я и предположить не могла, что он такой бесчувственный.
Внешне прекрасен - а внутри абсолютно пустой.

P.S. «Здравствуй, Лиза! Наконец-то собрался тебе написать. Жуткая нехватка времени... По твоим письмам я понял, что у вас план полностью удался. И океан увидели (я тоже еще раз ездил на него и купался). И побывали на Байкале. Молодцы! Коротко: как и что было у меня. После вас было еще две группы. Вторая – нормальная. Сборная Союза. Третья менее удачная. Полностью киевляне. Полгруппы – работники гостиниц. Думали, что ехали на курорт. Так что первые два дня пришлось принимать крутые меры. Но потом все более или менее наладилось. На Командоры попасть не удалось. Туда улетали 20 августа, а я в это время был с группой на Дзензуре. 25 августа вернулся с группой в Пиначево. Прилетели из Черкасс мои ребята. Уволился с турбазы. Занялись своим маршрутом. Нам нужно было на север, в Козыревск. Но туда трудно было попасть. Взяли билет на 7 сентября. И я повел своих ребят на вулкан Авачу. С погодой очень повезло. Потом прямо от Авачинского приюта сделали двухдневный переход к Аагским нарзанам. Переход потрясающий по красоте. Прошли две группы Корякских нарзанов. Пришли в Налычево. Сбегали к Дзензуру (по другим тропам) и опять вернулись в Налычево к источникам. Поели ягод. Жимолости, голубики, шикши – уйма. Хорошо покушали и рыбки. Начали подниматься по рекам кета, кижуч. Отличился, как добытчик, Валера с Селигера, а я, как едок. Мои ребята шалели от восторга. Потом мы ушли через Пиначевский перевал в Пиначево. Оттуда в Елизово. Дальше ЯК-40 – в Козыревск. Потрясающая страна Камчатка с воздуха. Из Козыревска уходим к Ключевой сопке. Правда, и спасательная служба, и местные жители говорили, что идем поздновато. В горах начал выпадать зимний снег. Два дня похода по глухой тайге. Грибов и брусники – море. Базовый лагерь расположили между Толбачиком и Безымянным вулканами. Лагерь поставили в лавовых полях. Места потрясающие и дикие. Два дня была пурга. Засыпало снегом. Потом ушли к перемычке Ключевской сопки. Очень много свежего снега. Вверх идем почти по пояс. Холодно. Сильный ветер. Выбросы Ключевского вулкана сдувает прямо на нас. Дышать нечем: газы. Пришлось отступить. На другой день опять пурга. Никакой видимости. Решили при любой погоде идти на Толбачик. Снег, ветер, плохая видимость. К сожалению, с вершины ничего толком не видно. Да и кратер не рассмотришь. Но все-таки вершина. От Толбачика уходим по каньону реки Студеной. И вот тут судьба улыбнулась нам. Обычно каньон непроходим. Но в этом году было жаркое лето, воды мало. Поэтому нашей группе удалось пройти весь каньон. Этого раньше никому не удавалось (так нам сказали потом в Петропавловске). Такой красоты и в таком количестве я никогда не видел. Почти три дня мы сходили с ума от восторга. Это что-то сказочное. Через каждые 100 метров раздавались вопли восторга. А моих ребят трудно удивить. Они много ездили и много повидали. Я шел и все время орал: «Братцы, я сам себе завидую!» Вышли на Козыревск. По пути объедались брусникой. Ее столько, что невозможно сесть: у всех зады красные. Нашли единственное место, где растут Камчатские Эдельвейсы. В Козыревске опять побаловались рыбкой и икрой. Прилетели в Петропавловск. У ребят кончались отпуска. Они улетели домой. А я все никак не мог оторваться от Камчатки. Прикупил харчей и уехал в Паратунку, а оттуда пешком двинул на заработавший вулкан Горелый (он тут много переполоха наделал, даже «Время» показывало) и вулкан Мутновский. Под Мутновским приютился недалеко от вулканологов. Налегке ушел к вулкану и в его кратер. Зрелище потрясающее! Это «мини» долина Гейзеров: все кругом пыхтит, свистит, булькает, ревет фумарола, валят газы. Надышался порядком. С трудом вылез назад на кромку. На обратном пути к палатке набрел еще на две термальные площадки. Погода все время ветреная, дождливая, плохая видимость. Свернул палатку и двинулся к Горелому вулкану. Ушел на Горелый. Главное – найти палатку на обратном пути среди лавовых глыб. Ветер. Сечет по штормовке. Думал: дождь. Присмотрелся – пепел. Лицо сечет довольно больно. Шел все время в сумрачной пепловой туче. Вышел на кромку. Видимости нет. Посидел в камнях. Пожевал консервов с пеплом. Пришлось уходить. Ничего почти не видно. На обратном пути еле нашел палатку. Она из серебристой стала почти черной от пепла с дождем. Руки и морда у меня тоже чумазые. Отмылся в луже. И двинул назад к Паратунке. Путь занял два дня. Искупался в термальном бассейне Паратунки. Да, а Горелый я увидел ночью, когда ночевал на Вилючинском перевале. Было чистое небо. Луна – хоть читай. Весь Горелый был, как на ладони. Вид у него неэффектный: вытянутый массив. Похож на утюг. В одной стороне массива клубится темная масса пепловой тучи. Карымский вулкан выглядел красивее, хоть и далеко. Вернулся в Петропавловск. Пару дней закруглял свои дела. Все было жалко уезжать, да надо. Уже конец сентября. Четвертый месяц пошел, как бродяжничаю. Не поплыл теплоходом до Владивостока, так как там задержался бы на несколько дней. Потом Витя с Алтая предлагал поездом заехать к нему. В общем, я понял, что так не доберусь домой и до Нового Года. С Питера (Петропавловска – прим. автора) улетал в очень хорошую погоду. Вся Камчатка золотая от осенних берез. Не отрывался от иллюминатора до Москвы. Хорошая видимость, да и путь полета интересный: Охотское море, Тикси, Диксон, Амдерма, Сыктывкар, Вологда, Москва. Весь Северный морской путь был как на ладони. Таймыр посмотрел (как раз меня приглашают туда в поход в 81 году). С Москвы домой поездом... По приезду сразу пришлось принять участие в областном туристическом слете... Вот такие у меня дела... Мне аж самому не верится. Камчатка – как прекрасный сон. А все-таки здорово было! Это ты сделала такой Камчатку. На память – Камчатский Эдельвейс.

Боря                27.10.80 г.»

Помните, у Василия Шукшина: «А праздник-то был!"     2005г.   Елизавета Рябинина