Вдохни

— Я оставила право выбора место, где мы встретимся, тебе. Потому что сейчас твоя очередь придумывать развлечения своей прекрасной леди. И знаешь, что? — она хватает меня за рукав куртки и слегка тянет.

— Что? — внимательно смотрю на неё, на некоторое время забыв о недавнем молчаливом созерцании вечернего неба.

— Ты в очередной раз меня удивляешь, — от её внимания не укрывается мой вопросительный взгляд, и она снисходит до объяснения. — Ты всегда умудряешься придумывать такие места для встречи, из которых не хочется потом уходить!

— Никто нас и не торопит, — пожимаю плечами я. — А я бы и сам не стал отсюда уходить. Знаешь, в том, что мы гуляем с тобой исключительно к ночи ближе, есть свои плюсы, капитан, — я любил называть её так. Никого, кто хорошо знал её, уже не могла удивить хрупкая, почти подростковая внешность вкупе со сходством с испуганным котёнком. Эта девчонка имела замашки похуже любого большого босса какой-нибудь секретной организации. — Когда мы тут так поздно, нет этих глупых, сующих во все дела свои длинные носы, ищеек-прохожих. Они вечно норовят показать свою высокую мораль и подпустить шпильку в адрес двух людей, которым на свете жить хорошо.

Относительно хорошей жизни я слукавил. Хорошей она стала только в последнее время. До этого всё вокруг было в некотором роде напоминающим "день сурка" — одни и те же лица, тот же город, тот же чёртов переулок, где я иногда пропадал вечерами, гонясь за ночной жизнью. Знаете, когда я переехал, я ощутил наконец-то себя свободным. Да, пусть я всё ещё без гроша за душой, всего лишь жалкий прожигатель жизни, нищий музыкантишка, или как там меня ещё обзывали в том городишке, давно забытом мамой-Америкой. Зато у меня теперь есть новая электрогитара в чехле, скромные пожитки в рюкзаке, и самая большая ценность, которой никто из моего окружения не обладал, в сердце. У меня есть свобода. С таким нехитрым скарбом я и перебрался в Хьюстон, надеясь когда-нибудь стать великим. А потом я встретил Дженнифер.

Ей совершенно недавно исполнилось шестнадцать, хотя выглядит она почему-то, как четырнадцатилетка. Я повстречал её во время одной из своих недолгих остановок в мотеле "Эрикссон". Она пыталась курить, а я ей не дал. Что-то тогда нёс ей про то, что коли уж собралась сбежать из дома, не трать курево, которое выглядит дорого, почём зря. Она уставилась на меня тогда в немом удивлении, пытаясь понять, как я узнал, что она именно сбежала из дома. А понять было немудрено: в таком районе обычно не появляются девчонки в дорогих шмотках, с сигаретами, которые стоят, как моя гитара (небось, у родителей стащила). Слово за слово — она попросилась со мной. Ей некуда было идти, потому что она, как она выразилась, банально задолбалась носить везде клеймо подкидыша. Её отец пропал без вести, когда ей было пять лет. С тех пор она живёт у своих богатых родственников, которых терпеть не может всей душой, что, впрочем, было взаимно: к ней относились, как к иждивенке, постоянно попрекая её тем, что она ест чужой хлеб задарма. И вот, в этот раз она не выдержала и ударила чем-то тяжёлым двоюродную сестру, которая опозорила её перед её парнем, назвав нищей уличной дармоедкой, которая живёт тут только из милости. Стервозная кузина отделалась только потерей сознания на некоторое время, а на Дженнифер посыпались позже все возможные обвинения: тунеядка, лентяйка, не приносит никакой пользы, отец тоже был никчёмным. Апофеозом тирад родственников стал домашний арест на месяц и угроза замены его настоящим. И вот, после отбоя она бесшумно исчезла, прихватив с собой "сувенир с исторической родины" — сигареты, а потом бежала без остановки, настолько быстро, насколько ей позволял её рюкзак за спиной. А теперь она стоит здесь и ждёт, пока настанет утро.

Я взял её с собой. Нам обоим было нечего терять: ни я, ни она не желали возвращаться к своим прежним позициям. Мы оба были изгоями общества, нас обоих в своё время желали стереть с лица Земли, отбросить, как ненужную щепку в океане толпы. Мы оба были одинокими. А теперь два одиночества ходят вместе, как банально это ни звучит.

Как оказалось, в той семье Дженнифер обучали вокалу. Мы сочиняли вместе песни по вечерам, после чего исполняли их для всех желающих на площадях и в парках. За день у нас накапливалось как раз нужное количество денег, чтобы найти себе еду и жильё. Я по-джентльменски уступал ей кровать, устраиваясь рядом с гитарой на полу — я привык к таким ночёвкам, бывало всякое, а она ещё нет. Однако, когда нам не хватало на комнату в мотеле, она не жаловалась. Было лишь одно "но": когда мы спали на улице, она прижималась ко мне от холода во сне. А я чувствовал себя последним придурком. Ещё хорошо, что нас принимали за брата и сестру, а я был ненамного старше Джен: мне всего двадцать лет.

Я не помню, почему мы перешли рамку дружеских отношений. Как ни странно, это не произошло после попойки (у нас на них банально не хватало денег), мы не занимались ничем таким ночью в мотеле (всё-таки разница в возрасте), мы даже не целовались. Просто она призналась мне. Призналась в своей подростковой влюбленности. Я тогда посмеялся над этим, но не стал спорить: в конце концов, подростки — существа непостоянные: полюбит — разлюбит. Я тогда не знал, насколько серьезны её намерения. Сам же я инициативы не проявлял: сегодня я её поцелую, а завтра она пойдёт, сдаст меня полиции и заработает деньгу. Я не думал о ней плохо, нет. Просто жизнь всегда располагает к наиболее неприятным поворотам сюжета. Позже я всё же избавился от этого неприятного чувства, что меня хотят обмануть. Но это относилось лишь к Джен. Она была слишком большим исключением из всех существующих правил.

С июня мы почему-то стали получать от щедрой толпы больше. Нам хватало иногда даже отложить немного средств на чёрный день. И именно с июня наши отношения начали больше походить на что-то "не только на словах". По вечерам мы ходили куда-нибудь вместе, обычно куда-то на лоно природы, подальше от людей. Я играл ей шлягеры рока на гитаре. Она гладила мои руки.

Сегодня был как раз один из таких вечеров, когда я вытащил её на очередную прогулку. Она всегда почему-то так искренне радовалась, когда место выбирал я. Но, не буду скромничать, вкус у меня на это хороший — ни одно свидание ещё не заканчивалось неудачей.

— Снова думаешь о судьбе-матушке? — насмешливый вопрос, сорвавшийся с губ.

— Судьба есть судьба. Много о ней не надумаешь, точно так же, как и много не нагадаешь: сегодня там, завтра здесь, — я приобнимаю её за плечо. — Не хочу сейчас разговоров. Лучше вдохни ночь: запах чего-то, что не напоминает мне о бензине и еде, автоматически становится моим любимым.

Ей глаза смеются, она, как в старые добрые времена, прижимается ко мне.

— А от тебя пахнет сигаретами. Ты опять тыришь деньги из общей кучи и не делишься купленным! — укоризненно смотрит на меня и цокает языком.

— Я бунтарь от природы, миледи. Не наказывайте меня слишком строго.

— Я не буду сегодня покупать еду на твою долю!

— А я воспользуюсь личным обаянием и непревзойденной харизмой. Всегда срабатывало против симпатичных капитанов-девушек, — я поражаюсь собственному голосу, который становится больше похож на коварное мурлыканье большой кошки.

— И много ты встречал до меня симпатичных капитанов? — в голосе явно скользит скепсис.

На этот вопрос я не хочу отвечать, поэтому просто наклоняюсь к Дженнифер и целую её. Вопрос исчерпал сам себя. Кругом ни души, и можно не бояться, что нас кто-то заметит.

Над Техасом стоит удивительно ясная ночь.