Репутация

Данилин тяготился женским обществом, и вовсе не от того что был женоненавистником, а от того, что по природе своей считался молчуном, а значит и внимательным слушателем.

Когда другие пропускали мимо ушей некие нюансы в женских откровениях, его коробило, то от внезапности возникновения непонятных ему проблем, то от мгновенной смены милости на гнев, а то и от таинственного превращения мухи в слона.

Ему никогда не удавалось понять, как можно добежать до какой-либо цели, если эта цель постоянно меняет свои очертания и местоположение. Добежать, не переломав себе ноги на высоких каблуках, у которых вдруг (ВДРУГ!) напрочь истёрлись набойки.

Уживался же Данилин в терпимости и согласии лишь с одной особой – со своей собственной Репутацией. Здесь он чувствовал себя и творцом, и кормильцем, и по заслугам, вознаграждённым тружеником.

Сама же Репутация с годами набирала вес и вскоре выглядела уже не всеядной худосочной простушкой, а объёмистой степенной матроной, что с пренебрежением посматривает по сторонам, облачаясь в костюмы строгих принципов и питаясь исключительно нектарами и амброзиями.

Данилин же был вполне доволен своей судьбой, до тех пор, пока однажды его спутница не заметила за своим объёмным животом вырытую для неё завистниками яму, и со всего маху не рухнула в её черноту.

Это сегодня Данилину противно вспоминать о своих суетливых подвигах по спасению утопающей, а тогда он проявил не дюжую изворотливость и находчивость. Страх перед потерей любимой сожительницы доводил его до невроза, а то и до модной болезни переливателей из пустого в порожнее – депрессии.

Спустя какое-то время, он стал избегать любых обществ, оправдывая это тем, что никому ни до кого нет никакого дела, и что каждый тянет одеяло на себя, забывая о том, что оно не безразмерно.

За время всех этих тяжких мытарств, в его подруге также произошло преображение. Лишившись аристократических манер, она стала похожа на озлобленную надзирательницу, отнимающую последние куски у охраняемых ею заключённых.

После того, как все страдальцы были обобраны, прожорливая бестия принялась за самого Данилина. Она грызла его без стеснения – жадно и весело, а он, терпя и не сопротивляясь, мечтал лишь о том, чтобы его ненаглядная, всеми правдами и неправдами восстановила утраченную розовощёкость, и вновь обрела к себе интерес кучкующихся радетелей и их партайгеноссе.

Когда же силы обоих были уже на исходе, иссохшая любовница напоследок куснула Данилина в сердце, отправив его на больничную койку считать грустные слёзы капельницы….

***
- Тебе надо познакомиться с какой-нибудь женщиной. Развлечься, погулять, поухаживать…
Данилин, грустно улыбаясь, кивал в ответ своему старому другу.
- Ты ж ещё молодой мужик. А так и до могилы себя уходишь. Хочешь, я познакомлю тебя с одной мадам?
- Почему с мадам?
- А она наполовину француженка. Недавно устроилась к нам в редакцию.  Симпатичная и не болтливая.… И имя красивое – Луиза!
Данилин пожал плечами,
- А почему бы и нет….

***
Луиза действительно была немногословна, с яркими зелёными глазами и лёгкой, чуть печальной улыбкой.
Данилину она понравилась сразу.
Они шли по Нескучному саду, по дорожке под фонарями, глядя на неспешно падающий снег.
- Луиза?
- Да.
- А скажите, Вы, правда, наполовину француженка?
Она тихо засмеялась и утвердительно кивнула головой,
- У меня папа француз, а мама москвичка.
- Интересно….
- Да…. Но у меня ужасно нелепая фамилия.
- Скажите, если не секрет.
- Вы будете смеяться.
- Даю слово, что не буду.
- Ну, хорошо. Моя фамилия - Реноме. Луиза Реноме.

Данилин остановился, будто наткнулся на невидимую преграду. Втянул голову в плечи, и несколько секунд, молча смотрел на ничего непонимающую женщину.

Потом он что-то пробормотал о каком-то неотложном деле, о котором вдруг вспомнил, и что дело это жизни и смерти, и что ему надо срочно….
Затем смутившись, извинился и, резко развернувшись, быстро зашагал прочь….