Безотцовщина

     В далеком уже теперь и воистину
босоногом детстве мы много играли.
Я смотрю на нынешних ребятишек,
особенно на подростков, и диву даюсь
- они не знают, куда себя девать.
А нам не хватало дня для игр, и нас
загоняли домой поздним вечером почти
насильственно.

                В.Астафьев.
                Игра.



     Яркий солнечный луч свободно проник сквозь стекла небольшого окошка старенького рубленого дома и шмыгнул на печку, осветив лицо сладко спящего парнишки лет двенадцати. Он отвернулся к стенке, чтобы спрятать лицо от солнца, но бока невыносимо жгло - бабка уже растопила печь и что-то ворочала в ней, гремя ухватом. По дому разносился дразнящий запах варева.

     Не выдержав пытки жаром, он нехотя слез с печи и умылся из рукомойника, висящего здесь же в углу.

     - Встал? - спросила его бабушка. - Сбегай-ка за водой.

     - Я есть хочу, - пробурчал он.

     - Умойся допреже, и накормлю. Ишь, разоспался! Солнце-то вон уже где...

     - А мамка ушла на работу? - спросил он.

     - Ясное дело. Она у нас одна кормилица.

     Парнишка сходил на колодец и вылил принесенную воду в бочку, стоящую рядом с печью на крохотной кухоньке. После этого сел за стол в комнате, где ему бабка поставила плошку с вареной неочищенной картошкой, ломоть черного хлеба и несколько перьев зеленого лука.

     Бабка Агафья уже собиралась забраться на печь погреть старые кости, но сначала попросила:

     - Савушка, отнеси Верушке поесть, я приготовила кулек на подоконнике. Да попить ей возьми.

     - А где она нынче козу-то пасет? - спросил мальчишка.

     - Да у пруда, скорее всего. Там и трава погуще и вода рядом.

     - Она Варюху взяла с собой?

     - Да нет, - вон спит она еще. Куда ее двухлетнюю тащить, мала слишком.

     - А я ее и не заметил, закуталась в одеяло...

     - Не трожь, пусть поспит

     Савва забрал кулек с приготовленным для сестры завтраком и тихо вышел из избы.

     Улица была пуста. Единственными ее обитателями были куры, лениво бродящие по траве и что-то, ведомое только им одним, склевывали, поднимая голову и озираясь вокруг после каждого склёвывания. Рядом с ним важно бродили петухи, охранявшие каждый свой гарем. Время от времени они настороженно поглядывали на соперников и громко перекликались.

     Мальчик кинул своим курам оставшиеся от завтрака крошки хлеба. Куры тотчас бросились к подачке, торопясь склевать крошку до того, как ее подберут товарки. Петух независимо стоял в стороне, не принимая участия в этой легкой возне.

     Савва посмотрел вдоль улицы, но она была совершенно пуста, трубы над избами уже не дымили и только на завалинке дома Вороновых сидел старый дед Елисей. Он смолил свою самокрутку и был вроде как составной частью собственного дома и, кажется, что старик не уходил с насиженного места ни на ночлег, ни на обед, ни в снег, ни в дождь...

     Роса уже подсохла и мальчик с удовольствием топал босыми ногами по еще не остывшей после вчерашней жары земле.

     Легкий ветерок слегка колыхал листья на самой верхушке деревьев, беспорядочно разбросанных между домами и вокруг пруда, выкопанном, как говорили старики, еще при бывшем помещике. Тишину нарушал только редкий посвист копошившихся в ветвях птиц.

     Коза Милка, привязанная к дереву, лениво щипала траву, но, увидев подходящего Савву, оставила свое занятие и уставилась на него.

     Мальчик приложил палец к губам, призывая животину к молчанию, а подойдя поближе, погладил ее между рогов и, отломив кусок хлеба, подал с ладони козе. Та осторожно, только одними губами, взяла хлеб и стала медленно разжевывать его, после чего наклонила голову, обозначив бодание - так она привычно благодарила мальчика.

     Савва потихоньку направился к сестре, в задумчивости сидящей на берегу пруда. Но подкрасться незаметно к ней не удалось: Милка, видя, что маленький хозяин уходит и уносит остатки хлеба, громко мекнула и потопала за ним.

     Услышав это, Настя обернулась и спросила брата:

     - Ты чего?

     - Поесть принес, бабушка прислала, - ответил он, присаживаясь рядом с ней.

     Коза пыталась протиснуть голову между ними, но ребята ее отогнали.

     - Сам-то ел? - спросила Настя.

     - Поел, - коротко ответил брат.

     - На картошину, - сестра протянула ему одну из двух картофелин, оказавшихся в кульке.

     - Ешь сама, я не хочу.

     - Посидев немного и подождав, когда сестренка закончит есть, Савва встал и сказал:

     - Ты посиди пока здесь, я сбегаю на огород, вырву по морковине.

     - Во, давай! - радостно поддержала его Настя. - Только когда вырвешь, ямку засыпь, а то бабка заметит, ругаться будет.

     - Не учи ученого, - важно пробурчал брат и направился в сторону огорода.

     Через некоторое время он вернулся, вытащил из-под рубашки пару морковин с ботвой и стал мыть их в пруду.

     Ребята еще грызли свои морковки, когда к ним подбежали соседские ребятишки и возбужденно закричали:

     - Настька, Савка, к вам какой-то мужик пришел. Незнакомый...

     - Что за мужик? - спросила Настя.

     - Не знаем, с мешком за спиной.

     - Может быть, прохожий, попросить попить зашел? - поинтересовался Савва.

     - Да нет, его бабка в дом впустила.

     - Пойду гляну, - Савва встал и хотел было пойти к дому, но сестра задержала его:

     - Погоди, я с тобой. Все равно Милку надо вести и доить.

     Настя отвязала козу, отдала ей морковную ботву и во главе всей ватаги ребятни они направились к дому.

     Привязав козу возле крыльца, Савва и Настя нерешительно вошли в дом. Соседские ребятишки сгрудились под раскрытым окном и замолкли, чтобы было лучше слушать то, что происходит внутри.

     Войдя из сеней в горницу, брат с сестрой увидели незнакомого мужчину, сидящего на пристенной лавке, у ног которого лежал рюкзак с брошенный на него сверху старой шинелью. Бабушка Агафья сидела за столом, положив на него руки и сцепив кисти в замок. Оба молчал.

     Ребята застыли у порога, с недоумением поглядывая на постороннего человека.

     Тот встал и подошел к ним.

     - Ну, здравствуйте. Я - ваш папка.

     - Папка пропал без вести на фронте, - непроизвольно вырвалось у Саввы.

     - Нашелся я. В плен попал. Сначала к немцам, а потом к нашим.

     - Предатель, что ли? - насупясь, спросил мальчик.

     - Почему предатель? Нет, брат, всех, кто попал в плен, прямым ходом отправляли в наши лагеря. Вот там и пришлось горбатиться.

     Настя на всякий случай спряталась за брата и с испугом смотрела на незнакомого мужчину. В напряженной атмосфере заплакала младшая сестренка, сидевшая на коленях у бабушки.

     - Тише, маленькая, не плачь, - начала успокаивать ее бабушка, гладя по золотистой головке.

     - Эту-то без меня нагуляла? - сердито спросил отец, снова усаживаясь на лавку.

     Бабушка ничего не ответила, а Савва развернулся и выскочил из избы. Следом за ним убежала и Настя.

     - Кто это? - ребятишки на улице окружили брата и сестру.

     - Говорит, что отец, - нехотя ответил Савва.

     Постояв еще немного, ребята помчались по домам, чтобы срочно сообщить родителям эту ошеломляющую новость.

     Савва и Настя в одиночестве остались на завалинке у раскрытого окна и сидели в растерянности, не зная, как им теперь быть, и мысленно просили, чтобы мама скорее пришла с работы. Из окна им был слышен разговор внутри дома.

     - Что молчал-то до сих пор, не упредил, что жив? - спросила бабушка.

     - Из плена не напишешь.

     - Из плена-то, знамо, нет, а вот из лагеря мог бы прислать весточку.

     - Там тоже не сахар. Да и правильно не писал - вон, - кивнул он на маленькую Веру, - вам и без меня не было скучно.

     - Да уж, повеселились с двумя твоими-то ребятишками! Каждый день праздник. Вот только угощение подкачало - картошка да хлеб с картошкой.

     - Война во всем виновата.

     - Не скидывай все на войну-то, на ней человек проявляет свою суть. Вот ты и открылся, показал, каков есть на самом деле.

     - От кого она ребенка-то родила?

     - Тебе не все равно? Сам, небойсь, не скоромничал. Женился?

     - Женился уже в Сибири на поселении.

     - Как же тебя зарегистрировали второй-то раз?

     - Я фамилию немного изменил, когда из немецкого плена забирали.

     - Значит, тогда еще задумал сюда не возвращаться?

     Отец промолчал и, видимо, стал закуривать - из окна потянуло запахом горящего самосада.

     - Надо самому побывать в плену, чтобы понять причину, - тяжело выдохнув, произнес отец.

     - Где уж нам, сирым, понять тебя, здорового мужика, - возразила бабушка.

     - Каждый день из нашего барака вытаскивали умерших от голода и болезней. И всех - в печь крематория. От голодухи некоторые мясо с трупов товарищей срезали и ели...

     - И ты оскоромился?

     - Не довелось.

     - А что так?

     - Выдержал. Когда пришли офицеры агитировать в армию Власова, я согласился. Там все-таки нормально кормят, обувают и одевают. Потому нашим опосля и назвался чужой фамилией.

     - Ради жратвы против своих пошел? Хорош молодец! А там свобода, вино, бабы... Детей-то завел с новой женой?

     - Сынишка, такой же, как вот эта, - он кивнул головой в сторону Верочки.

     - Так зачем ты приехал, если у тебя новая семья, зачем нужно было ребятишек булгачить?

     - Повидать хотелось, чай, не чужие.

     - Ну да, себя потешишь, а им каково потом жить, увидев такого-то отца?

     - Я им подарки привез.

     - Да на кой черт им твоя подачка? Им отец был нужен. Нормальный отец, а не блудень. Уезжал бы ты к себе, к своей семье. Нечего тебе делать у нас. Да и Анну зачем зазря волновать, ей и без того ох как не сладко пришлось.

     - Так что, я зазря отмахал от Сибири до этих мест?

     - Зазря, парень. Езжай-ка ты назад, не мешай нам жить.

     - Так поезд только завтра вечером, куда я денусь?

     - Да куда хочешь. Ты же привык бродяжничать по свету.

     - Нет, как хотите, а я дождусь Анну. Поговорить надо.

     - Оправдаться? Только горя ей добавишь. Иди-ка вон на улицу, мне ребятишек кормить надо, козу доить. Некогда мне разговоры с тобой разговаривать.

     - Гоните?

     - Гоню. Провонял всю избу своим табачищем. Вот придет Анна, пусть сама с тобой разбирается.

     - Ладно, посижу на улице, подожду.

     - Давай, давай, милок. Так воздух вольготный.

     Мужчина собрал свои вещи, вышел из избы, присел было на завалинке рядом с детьми. Но те тут же встали и ушли в дом.

     Во время обеда все молчали, а закончив есть, бабушка отправилась доить козу. После этого ребята забрали Милку и ушли с ней на пруд.

     Возвратились они только тогда, когда, по их расчетам,мать должна придти с работы. Но ни ее, ни новоявленного отца видно не было.

     - Где они? - спросил Савва бабушку.

     - Разговаривают, ушли куда-то, - с явным недовольством ответила старушка.

     Только к вечеру, когда на деревню начали опускаться сумерки, Савва заметил, что мать пришла и сидит на приступке у двери, упершись руками в колени и обхватив голову. Ничего не говоря, Савва подошел и сел с ней рядом. В двери появилась Настя с Верочкой на руках. Все молчали, говорить было не о чем...

     Через некоторое время на крыльцо вышла и бабушка.

     - Чего рассиживаться здесь, пошли в дом, поешь что-нибудь.

     - Ничего я не хочу, - сказала Анна, но все-таки встала и пошла в избу.

     Ребята поспешили за ней и сгрудились возле сидевшей за столом матери. Так же молча они прижались к ней. Та грустно улыбнулась и обняла их.

     - Где он? - коротко спросила бабушка.

     - В сарае на верстаке и постелила ему соломенный тюфяк. Лето, не замерзнет.

     - Пойду, отнесу ему поесть, - с этими словами старушка взяла несколько вареных картофелин, солидный ломоть хлеба и кружку козьего молока и вышла из избы.

     - Давайте-ка спать, ребятишки, - грустно проговорила мать. - Что-то я сегодня устала. День был тяжелый...

     В полной тишине все улеглись спать. Вошедшая бабушка недолго погремела посудой на кухоньке и потушила керосиновую лампу.

     Комнату освещал только слабый огонек лампады. Уже засыпая, Савва слышал, как бабушка, стоя на коленях у иконы в красном углу, тихо молилась: "Господи, Отец наш еси, к Тебе прибегаем и милости просим.  Иже не от Самарии, но от Марии Девы неизреченно воплотивыйся, от пречистых Тя ребр воде и крови, яко масло, возлияв, Христе, Боже, язвы струп моих глаголющее душевныя и телесныя, обяжи и к небесному сочетая мя лику; яко милосерд, Господи, Боже мой,  мир даждь нам, разве Тебе иного не знаем, и имя Твое разумеем; просвяти лицо Твое на ны и помилуй ны. Твоя бо есть держава непрокладна и Царство безначально, и сила, и слава, и держава, ныне, и приснои во веки веков, аминь*".

     Савва ничего не понял из бабушкиной молитвы, но ее тихое бормотание действовало усыпляюще и мальчик незаметно для себя уснул.

     Рано утром дети встали вместе с матерью и, не дожидаясь, когда появится отец, Савва и Настя ушли пасти Милку к пруду. Они уселись на пригорок, положив возле себя приготовленный бабушкой завтрак.

     Есть совершенно не хотелось.

     После недолгого молчания, Савва спросил сестру:

     - Как он тебе?

     - Какой-то чужой дядька. И сердитый. Ну его...

     - Без него жили и теперь проживем, - ответил брат.

     - Интересно, что за подарки он привез?

     - Тебе они нужны?

     - Нет, просто интересно.

     День выдался жарким. Савва и Настя вместе с другими деревенскими ребятами бултыхались в пруду, когда к ним пришла бабушка Агафья с Верунькой. Босоногая бабушка зашла по колено в воду и стала ополаскивать визжащую от удовольствия внучку. К ним подбежали брат и сестра и стали брызгать на нее, заодно обрызгав и бабушку. Та норочито сердито покрикивала на них, хотя прохладная вода приятно освежала.

     Когда все вылезли на берег, бабушка сказала:

     - Пошли обедать. Да м Милку пора доить.

     Уже дорогой Савва спросил ее:

     - Ушел?

     - Ушел, - коротко ответила бабушка. - Даже не попрощался. Да и я не велела - нечего душу бередить. Он издалека посмотрел на вас и ушел на станцию.

     - А, - только и сказал Савва.

     До самого дома они молчали, а дома их ждала мать - она, оказывается отпросилась с работы из-за плохого самочувствия.

     Жизнь продолжалась...
     * Заимствовано из "Духовной Царя и Великого князя Иоанна Васильевича, Самодержца Всероссийского" (Ивана Грозного, - авт.).(1372 г.)