Голем

Рассказ ненаписанный


Когда он хотел быть храбрым, он снимал очки.
Без очков опасность казалась меньше, а собственные силы, напротив, вселяли надежду. А может, он имел в виду, что опасность не будет так уж величаться перед противником близоруким и априори слабым? Кто его знает, что думает человек. "Хрен поймёшь, что у евреев на уме", - говаривал его друг, сапожник Локтев.
Итак, Наум снял очки, прежде чем постучать в дверь соседки.
- Да, - послышалось в ответ.
Сара мыла сливы в большом тазу. Она сидела на полу, расставив ноги. Широкая юбка всползла на бёдра, и полукружие кофты открывало взгляду то, что никогда не бывает интересно само по себе.
- Наум, здравствуй. Хочешь мою сливу?
- Здравствуйте, Сара. Нет, спасибо за сливу. Я по другому.
- И что же это другое?
- Я подумал, - тут Наум пожалел, что не может снять очки ещё раз, - я подумал – а почему бы нам и не пожениться?
Сара уронила сливу в мутную воду. Сара была прекрасна, как Моисей. Она посмотрела на своего соседа взглядом, который сделает честь даже сапожнику Локтеву. Чёрный единственный пиджак жениха блестел так, что мог бы кому-то показаться атласным.
Но вслух мудрая Сара сказала только:
- Что, прямо сейчас?
- Нет, в загсе, - Наум пожал плечами.
Он сделал головой, как бы поясняя, что спешки нет, это не горит, хотя и тянуть, конечно, нечего: годы уже не те, чтобы тянуть.
- И, может, Сара, ты станешь началом множеств.
- Тогда я сначала хотя бы оденусь.
"Для этого логичнее было бы раздеться, Сара", - подумал Наум.
Но не сказал: кто же говорит похабщину почти жене, ведь есть и другие.
Так они стали жить, по временам занимаясь и чем-то ещё.

Из пожитков, которые молодой перенёс через лестничную клетку, из двери в дверь, главным был чемодан с книгами. В первое время, любопытная, как все Евы, молодая интересовалась характером его чтения.
- Вот эта – про что?
- Возьми, и будешь знать.
Сара листала книгу, не доверяя словам, как это и следует делать.
- Голем… что за чепуха!
- Сама ты чепуха.
Разумеется, главным чтением умного мужа была Библия.
По вечерам Наум говорил ей, отложив книгу:
- Представь себе, бог наказал смертью 70 тысяч, за то, что Давид сделал перепись!
- Где ты нашёл эту чепуху?
Сара, подобно всем женщинам, не любила чепуху, которую не она придумала.
- Так вот же, в книге Паралипоменон, - снисходительно отвечал Наум.
- Почему он не его наказал?
- А-а, вот видишь, какая штука, - муж опять поднимал со стола книгу, - тут об этом говорится так: у него был выбор – или ему плохо, или другим… И он, как любой разумный человек, выбрал другим.
- Давид?
- Ну да…
- В жизни не слыхивала подобной чепухи, - быстро говорила Сара.
Она убегала в другую комнату, чтобы там посмеяться в отсутствие Наума.
Так, за разговорами, у них родилась дочь Анна. Наум брал её на руки и внимательно смотрел в лицо, думая найти сходство с собой. Девочка, в свою очередь, тоже смотрела очень внимательно, словно хотела спросить: а вы правда мой папа?

Мы видим не дальше своей переносицы. А на переносице очки. Мы не видим дальше этих стёкол.

Когда в филармонии был концерт, Сара водила туда Наума. На это время в дом приглашали бабушку Рейчел. Бабушка курила "Беломор" и обожала слушать Вагнера. "Рихард не виноват, что один ефрейтор тоже слушал "Парсифаль", а я тем более", - отвечала она на упреки.
Гитлера бабушка ненавидела хуже Амана. Когда пришли нацисты, они стали сгонять всех евреев в центр села. Ни у кого не было ни малейших иллюзий относительно того, что будет. Поэтому отец Рейчел вывел дочь за дом, к ограде, и перебросил её, словно кулёк с конфетами, на другую сторону.
И она побежала, побежала со всех ног, как бывает во сне, когда ты бежишь-бежишь, а ноги не двигаются.
Русская женщина, ругаясь матом, схватила Рейчел и утащила к себе. Она была светленькая. Она затерялась среди пятерых детей этой женщины. Она стала её шестой дочерью. Когда вошли немцы, все шестеро дружно заревели. Немцы, их было двое, походили по избе, выругались и ушли. Рейчел на всю жизнь запомнила их лица. Лица людей, делающих нужное, немного прискучившее дело.

В филармонии не исполняли Вагнера. Наум, сняв очки, сидел прямо и неподвижно рядом со своей Сарой. Сара вертела головой, как все женщины, и разглядывала соседок, так же, как они разглядывали Сару.
Молодой дирижёр иногда поворачивался и, как это казалось Науму, тоже смотрел на неё. "Ничего удивительного. Женщина видная и красивая… Этот дирижёр просто ноль с палочкой. Отними палочку – и что? Ноль!".
Вернувшись после концерта домой, они всегда заставали одну и ту же картину. Девочка орала благим матом в перепачканных пелёнках. Бабушка, "беломорина" во рту, рубилась в свой любимый шутер и слушала в наушниках Вагнера. У неё был персонаж, которого она называла Гитлером. Она прикокивала Гитлера под музыку его композитора. Это было наивысшее наслаждение, доступное бабушке Рейчел в её возрасте.

- Слушали Хиндемита, Ваня, - говорил Наум своему другу, сапожнику Локтеву. – Нечеловеческий талант!
- Хиндемит, - ядовито отвечал Ваня, - знаем этих Хиндемитов!
Локтев другой музыки, кроме группы "Любэ", не слушал и не знал. По праздникам, на 7 ноября, 1 и 9 мая, приняв норму, он ставил на всю катушку "Атас" и "Батяня-комбат" и сам подпевал Расторгуеву, путая слова и ноты:
- За нами Россия, Москва и Арбат!
Потом горько плакал.
Потом, надев костюм, Локтев ходил по квартире, из одной комнаты в другую, он жил в "двушке", один после смерти жены, делал жесты и принимал позы, прищурившись перед зеркалом. Кроме зеркала, некому было оценить его прищуры, жесты и позы. Тогда он спускался во двор и, далеко не отходя от своего подъезда, орал:
- Суки! Продали Россию! Жиды пархатые!
Иногда, под воздействием сильных чувств, что-то соскакивало в голове, и вместо "продали" Локтев орал "пропили", не замечая юмористического эффекта.

Бог всё создал в этой жизни – богатство, любовь, здоровье и болезни. Только одну вещь не создал Бог: ум. Ты родишься глиняным, человечек, и пустым. Чем наполнишь пустоту – зависит от глины, не от тебя…

Когда девочка с внимательными глазами пошла в шестой, наступила и развязка этой истории. Нельзя же рассказывать вечно! Для того и придуман финал.
Локтев докричался. Однажды, когда он возле подъезда орал "Жиды пропили Россию", из-за угла вышли двое из числа этих пропойц. Они подошли к сапожнику Локтеву и, как он после утверждал сухим языком протокола, "нанесли потерпевшему множественные ушибы и травмы средней степени тяжести".
На своё несчастье, мимо проходили в филармонию Сара и Наум. Сцена привлекла их внимание. Сара испугалась и стала тащить мужа за руку:
- Идём, пьяные дерутся!
Однако муж повёл себя странно. Наум снял очки. Он шагнул вперёд и сказал голосом, интонации которого были ей неизвестны:
- Э, уважаемые!
Уважаемые были не меньше Сары удивлены. Они оставили сапожника, который воспользовался свободой, чтобы вскочить на ноги и убежать в подъезд, и повернулись к Науму.
Тут настал черёд удивиться Саре: один из них был как две капли воды похож на дирижёра!
Собственно, это и был дирижёр.
- Мужик, ты чего – рамцы попутал? – произнёс он.
Все сливы Сары оказались в тазу.
- Он из наших. Не трогай его, - сказал другой.
Наум открыл рот, но в этот момент из подъезда вылетел чёртом Ваня Локтев с большим топором в руках. При виде топора музыкальная общественность сочла за благо не педалировать вопрос, а положиться на силу ног.
- Вот так-то, бл*, - с гордость прокомментировал их бегство сапожник Локтев. – Тут вам не сектор Газа, поэтому – газуйте отсюда, ребятки!
В двух шагах полусидел-полулежал на асфальте его друг. Сара, не жалея выходное платье, сидела рядом, обняв Наума за плечи. Другой рукой она вызывала "скорую".

Бог видит нас дважды. В первый и в последний раз.

Она прожила с ним столько, и только теперь узнала, что у него больное сердце и совсем нельзя волноваться.
"Мы его не возьмём, он у вас долго не протянет", - сказали врачи и уехали.
- Ты гладь мне руку. Когда ты гладишь, мне не болит.
Сара слышала в голосе обещание, но ещё не хотела поверить.
Наум смотрел на неё открытыми глазами. Очки лежали рядом на столе. Ему некого и нечего было бояться.
- Сара, а ты меня любила?
Нельзя было сказать "нет". Но и сказать "да"…
- Я очень к тебе привыкла, Наум.
- Сара, а за что ты ко мне привыкла?
- Ты весёлый, ты умный, - начала перечислять жена, - у тебя хорошее чувство юмора…
И так она перечислила всё то, чего не было у него.
- Я тоже очень люблю тебя, Сара.
"А твой дирижёр с палочкой просто гопник и поц".
Но этого Наум ей не сказал.
- А ещё… А ещё ты из тех, кто всегда возьмёт самое маленькое яблоко на тарелке. Потом, ты храбрый. Ты защитник. Ты как Голем.
- Ты знаешь?!
- Знаю. Я же из любавических хасидов. Прости меня, пожалуйста.
- Но тогда почему же…
- В доме должен быть один Голем.
Её простые и честные слова снова собрали его воедино. Из рассыпанных обломков, из кусочков, из пыли земной собрали его. Снова целый и сильный, он сделал шаг.

Слова бывают хозяевами в нашем доме. Если вовремя не выметать их за порог, не будешь в своём доме хозяином.

- Мама, я нашла папину тетрадку, можно я почитаю?
- Конечно, дочь. Почитай.
Девочка с внимательными глазами унесла общую тетрадь к себе. Она открыла тетрадь на первой странице и прочла: "Нет закона, который запрещал бы пукать в собрании".
- Что это? – Анна засмеялась.
Она раскрыла наугад. Там стояло это: "Он снимал очки, когда хотел быть храбрым". Ей стало интересно. Она стала читать дальше…

Ну вот и всё. Если интересно, читайте дальше. Не здесь, в другой книге. А эта история вышла из себя.
Остались записи в тетрадке. Можете читать, можете не читать. Ни в моей, ни в вашей жизни не изменится ровным счётом ничего.

"Мы видим не дальше переносицы. А на переносице очки. Мы не видим дальше этих стёкол".
"Когда я закрою глаза в последний раз, мой Бог перенесёт меня туда, где я был, прежде чем открыть глаза".
"Бог всё создал в этом мире – богатство, любовь, здоровье и невзгоды. Берём, кому сколько нужно, сколько можем. И только одну вещь не создал Бог: ум. Ты рождаешься глиняным, человечек, и пустым. Чем наполнишь пустоту глины – это зависит от тебя самого".
"Слова становятся хозяевами в доме, за нас говорят, против нас заговаривают. Если вовремя не выметешь их за порог – не бывать тебе хозяином в своём доме".
"Что ты хочешь защитить – глину, или пустоту? А может – Бога? Но тогда сначала создай бегемота".
"Он снимал очки, когда хотел быть храбрым".
"Она была прекрасна, как Моисей в пустыне".
"Слишком много людей в мире откликаются на имена".
"Я был, и есть, и буду. Я, человек. Нет такого, чтобы не было меня".
"Зажёг светильник – поставь его под кровать, рядом с ночной вазой".
"Сумерки человека – и утро, и вечер его".
"Всё можешь делать с телом твоим, что хочешь и что нужно тебе. Но чужого не касайся, не господин ты чужому телу".
"Женщина из человека, и человек в неё".
"Нет закона, запрещающего пукать в собрании".
"Бумага – и та, на которой написан Закон, и та, на которой напечатаны частушки – горит одинаково".
"Не умеющий плавать на берегу не скучает".
"Открой зонт, чтобы пошёл дождь".
"Влюблённый – тот же Голем: толкнёшь его – рассыплется".
"Берите самое маленькое яблоко на тарелке: оно окажется самым большим".
"Бог видит нас только дважды: в первый раз и в последний".



2014.