Чёрный ход... 3. Ждановские поля

     Квартал «Красная юбка», в котором жил мальчик, поначалу казался ему центром Вселенной. Потом центром мира. Затем сжался до центра Города. Красивый и уютный это был центр, обустроенный  швейным ателье, гастрономом, булочной, кулинарией, столовой, домом спорта «Титан», хозмагом, пунктом приёма стеклопосуды, Домом Учителя, клубом юного техника, школой рабочей молодёжи, стрелковым тиром, детским клубом «Чайка», детским садом, вторым детским садиком, стадионом «Титан», хоккейной площадкой и даже лимонадной фабрикой. Вот чего в  «Красной юбке» не было, так это библиотеки, зато по соседству их было аж целых две, в том числе и во Дворце Ленина, который стоял совсем рядом. И всё это разнообразие располагалось всего-навсего в десяти зданиях! А уж зелени там было... У каждого дома непременные палисадники с кустами и цветочными клумбами, огороженные высоким деревянным штакетником. В каждом дворе сквер с тополями, липами, ивами, большими кустами сирени и акации, лужайки, аллеи. Самый большой сквер, практически маленький парк, был за домом спорта «Титан», аккурат между самим домом спорта и его стадионом. В нём были лавочки, клумбы, заросли диких яблонь, акации, боярышника и шиповника. В-общем, было где гулять целыми днями. В шикарных, растущих плотными кучками кустах сирени прятались многочисленные детские штабики. По осени можно было, не отвлекаясь от игр, покормиться маленькими, твёрдыми, кисло-сладкими яблочками.

     По мере удлинения путешествий по Городу стало понятно, что центр совсем не тут, центр совсем даже там, за Парком. «Красная юбка» оказалась всего лишь маленьким кварталом почти на самом краю оказавшегося таким большим Города. Дальше «Красной юбки» был район старых деревянных двухэтажных домов, которые все почему-то называли бараками, пара кварталов утопавших в зелени крошечных двухподъездных  двухэтажных домиков потемневшего белого кирпича. Затем стояли шпалеры сарайчиков и всё, дальше, за улицей Фрунзе тянулись длинные лабиринты  гаражей и полузасохшее болото, за которым далеко вдали виднелись вечнодымящие трубы и гигантские башни химических заводов.

     Бараки и двухэтажки вообще загадочное место само по себе. Они смотрелись наособицу, как реликт древности, настолько отличались по облику и атмосфере от больших пятиэтажек «Красной юбки». Бабушка называла это место Ждановскими полями, хотя никаких полей там не было и в помине, старые дома и старое болото.
  – Тут была раньше деревня такая, – говорила бабушка, – она так называлась, Жданово. Потому и район так назвали.

     Но это разъяснение не прибавляло ясности в вопросе о полях. Граница между  Ждановскими полями и Красной юбкой была тщательно отчеркнута двумя линиями. Этими линиями являлись две дороги, идущие параллельно от площади Фронтовиков и  сходившиеся в одну дорогу, зажатую с правой стороны Клубом юных техников, с левой стороны  территорией Зеленстроя, в питомнике которого мальчик не раз тайком лакомился барбарисом.

     Вообще-то дороги были самыми настоящими улицами, с домами и бараками, парками и скверами. Между этими улицами и была боком аккурат посередине втиснута Школа, одним краем выходящая на улицу Химиков возле стрелкового тира, а с другой стороны школьный пристрой со спортзалом и школьная  хоккейная площадка выходили на улицу Институтская возле большого, донельзя запущенного парка и квартала с бараками.

     В эту самую Школу мальчик бегал каждое утро. Ну, почти каждое и почти бегал. Школа почти со всех сторон скрывалась за высоченными деревьями, а перед парадным входом располагался шикарный пришкольный парк с аллеями боярышника, малины, акации, сирени. Всякий раз, подходя к Школе и забираясь на высокое крыльцо, он видел за школьным парком  бараки и двухэтажки, далёкие трубы заводов, серую ленту Камы  и сплошную каёмку леса на горизонте. 

     Не мудрено, что весной и осенью после Школы он частенько сворачивал не к дому, а напротив, обойдя Школу справа и пройдя мимо хоккейной площадки, перебегал улицу Институтскую и оказывался среди старых, серых, сплошь укрытыми деревьями и кустами квартальчиков Ждановских полей. Там было интересно и загадочно. Там он впервые столкнулся со странными местами, проходить которые не было никаких сил, именно там начали мерещиться ему стеклянные блики посреди совершенно пустого места и ворочаться в памяти полузабытые  непонятные воспоминания.

     Вспоминалось что-то смутное о Чёрном ходе, тёмном Подвале, залитом солнцем Чердаке, и в ушах вновь начинал звучать тонкий стеклянный звон. По спине при этом пробегали мурашки, в голове простреливали острые иголки боли...

     Иногда результаты прогулок получались неоднозначными, с учетом внезапно пробудившегося знания. Иной раз, проходя давно известным маршрутом через квартальчики Старого города, вдруг цеплялся взглядом за что-то вполне обыденное, неинтересное окружающим. И снова в лицо неуловимо веяло сквознячком тайн и загадок, непонятно откуда проистекающим. Поначалу это пугало, казалось наглядными и реальными последствиями травмы с неприятным названием "черепно-мозговая", но постепенно он понял: здесь другое. Последствия давешней травмы были бы привязаны лишь к голове и такие последствия частенько бывали,  оборачивались головными болями, а тут... Тут странное "нечто" чётко совпадало с конкретным местом.

     Вот как вчера, пробираясь кратчайшим путём через нагромождения гаражных лабиринтов на Ждановских полях, он перебегал с крыши на крышу сомкнувшихся в серую ленту гаражей. Срезая по диагонали зигзаги разномастных кирпичных боксов, хотел спрыгнуть вниз в подходящем месте, там даже пятачок земли был внизу, чистый такой и удобный для прыжка. Хотел было спрыгнуть, да не смог. Высота была смешная, три метра, спрыгивал и  с большей высоты, тем более на землю, а не на асфальт или бетон.

     Но вот не смог оторваться от крыши и сигануть вниз, на поросший яркой и чистой травой холмик, притаившийся среди сплошного вала из куч строительного мусора и самовольных свалок на задворках гаражного кооператива. Не смог, и всё тут! Мешало что-то сделать шаг вниз, придерживаясь руками за край крыши, спружинить на траву и, перескочив ржавые остовы легковушек, бежать себе дальше.

     Так и просидел полчаса, глядя на островок чистой изумрудной травы под задней стеной какого-то гаража, пока сзади не загремели ворота, и хозяин не начал пилить какую-то хреновину в своей кустарной мастерской. Под отвратительный визг пилы мальчик очнулся, оторвался от разглядывания травы и, пригибаясь, убежал дальше, на угол, где и спрыгнул-таки вниз. Потом пришлось ещё делать изрядный крюк, чтобы вернуться на свой маршрут. Потом уже, по дороге домой, всё думал, мерещилось ли ему, или там внизу взаправду  отсверкивали блики невидимого стекла среди травы. Не было там никакого стекла, чистая трава, прямо таки клумба на свалке, но вот цеплял краешком глаза странные отблески, будто шевелились стоящие на ребре тонкие и острые стеклянные лезвия, на которые было страшно смотреть и можно запросто напороться, спрыгнув вниз. Так ничего не решив, отложил в память ещё одну загадку этого посттравматического мира. Вот прицепилась откуда–то красивая фраза, где мог такое вычитать, непонятно.  Посттравматический, надо же...

     Страннее всего прочего воспринималась Дверь. Обычная дверь в Школе, одна из двух выходящих во двор дверей чёрного хода, вечнозакрытых и облупленных, несмотря ни на какие ежегодные ремонты. Та дверь вела со двора в подсобки и мойку школьной столовой. Вернее, могла бы вести, не будь она запертой изнутри на здоровенный висячий замок, просунутый через широкий и мощный засов, наискосок перекрывающий обе створки двери изнутри. Замок был старый, засов был приржавевший, дверь старая и на вид хлипкая. Однако сделана она была явно полвека назад, когда ставили наружные двери из добротного и твёрдого дерева и никакие осадки, никакие катаклизмы не могли такую дверь покорёжить. Потому и стояла она вот уже шестой десяток лет, неподвластная времени и слоям краски.

     Дверь как дверь, открывалась она раз в неделю на полчасика после первого урока, пока затаскивали через неё в подсобки и холодильники продукты и полуфабрикаты на всю Школу. Только тогда дверь после продолжительного лязганья, рывков, пинков, матюков освобождалась от стягивающего её засова и открывалась навстречу открытой задней двери синего продуктового фургона, терпеливо дожидающегося на школьном дворе. После перетаскивания продуктов  двери снова закрывали, били, пинали, дёргали, устанавливая засов на место, затем с лязганьем, усиленным створками двери, как музыкальным инструментом, в засов втискивали  дужку навесного замка, на который набивался сам замок.

     Так и стояла Дверь большей частью вечнозапертой, никому никогда не интересной. Почему же он, проходя мимо через задний двор, каждый раз цеплялся за неё взглядом, всякий раз наблюдая одно и то же, обшарпанную и облезлую деревянную дверь, крепко запертую изнутри?

     Ощущения были не такие, как от той же клумбы за гаражами, никаких бликов не мерещилось, подсознание не трепыхалось, инстинкт самосохранения ничего не кричал, но всё же, всё же... Вспоминался какой-то намёк на связь: блик, страх, дверь. Обрывки никак не выстраивались в цельную нить, но какая-то связь той двери и блика таки была, несомненно была...

     С бликом было связано что-то неприятное, точно было связано, вот только что? Ещё до этого... До нового отсчёта всей жизни. И эта история вспоминалась часто, фрагментами, правда, но постепенно их становилось всё больше по мере того, как он находил больше мест, почему-то вызывавших видения со стеклянными бликами. И вспомнилась-таки полностью, вспомнилось  в один прекрасный день!

     Он, тогда ещё первоклассник, бежал тогда мимо торца общежития на Юбилейной, мимо чёрного хода... На чёрном ходе память почему-то всегда давала сбой, но несущественный.  Так вот, бежал он мимо чёрного хода сбоку общежития, тоже вечнозапертого. И была там  невеликая кучка мусора, не перерождающаяся в свалку лишь благодаря дворнику, который, чертыхаясь и плюясь, почти ежедневно сметал тайком выкидываемый из общаги мусор и вытряхивал его в ближайший контейнер, стоявший у редакции городской газеты, размещавшейся в соседнем здании.

     И вот споткнулся он обо что-то там, ага, малозаметное препятствие, точно. И растянулся бы вовсю по той свалке, но успел подставить ладони, пропахал ими край мусорной кучки, подхватился и дальше побежал по своим делам. Вот только, на бегу отряхивая ладошки от грязи и налипшего мусора, заметил на запястье чёрное пятно. Смахнул было его, но оно превратилось в красное и стало обтекать руку, капая красным на асфальт, а в ладони остался, вывернувшийся  из этого красного пятна, странный мелкий осколок, похожий на обломок малюсенькой бутылочки. Большие бутылки он видел и разбитые тоже, очень было похоже на донышко разбитой бутылки, только очень маленькой и стекло было тонюсенькое. Выкинул осколок  на бегу, не заморачиваясь по этому поводу.  Боли не было, но ведь кровь была! Несколько раз пытаясь смахнуть её с руки, он понял, что рана велика и кровь не выступает из неё, а просто напросто хлещет. Боли не было.

     Стараясь не махать рукой, он ринулся домой, домой, домой. Рана пульсировала в такт бегу и щекотали руку горячие капли, часто скатывающиеся по запястью через ладонь на землю. Наверное, там образовалась целая цепочка красных пятен от той общаги до самого дома. К счастью, дома оказались рано вернувшиеся с работы родители.

     Сидя на диване, мальчик почти отключился. Родители что-то с рукой делали, куда-то звонили, опять что-то делали. Потом в большой комнате сразу стало тесно от множества белых халатов. Потом руку обмывали, обтирали, затем попросили посмотреть в сторону.

     Он здорово тогда испугался. Уж не руку ли отрежут, когда отвернёшься? Страху натерпелся, не передать. Обошлось. Что–то абсолютно безболезненно поковырялось на запястье, затем забинтовали туго и на том закончили. Белые халаты буквально растаяли в воздухе и только тогда наконец пришла тупая боль в руке. Потом как-то забылось. На запястье остался шрам, почему–то крестообразный, хотя он помнил, что рана была прямая.

     Много позже, уже в четвёртом классе, отлёживаясь в реанимации, он насмотрелся на эти маленькие бутылочки, когда ежедневно подставлял различные части тела под острые и не очень иголки шприцев. Да, ампула там валялась разбитая, в мусорной куче у общаги, пустая ампула, а крестик образовался от грубо сделанного шва поперёк довольно глубокой раны. Может, с тех пор он и пугается всяких там бликов и острых стеклянных граней? Может быть, может быть, думал он, возвращаясь с очередной прогулки, невольно касаясь пальцами крестообразного шрама на левом запястье. Вот только почему он постоянно натыкается на эти пугающие бликами места, почему не задумываясь, выходит точно на них, почему никогда не срабатывает эта страшилка в других местах, сколько ни гуляй? А вот пойдёшь куда-нить в экспедицию на задворки Города и обязательно наткнёшься то на клумбу, то на щель между двумя трубами, выныривающими из земли и пропадающими в земле поодаль, то на угол в ветхом сарайчике с полупровалившейся дверью...

     Странно это, очень странно. И места те странные. Одно хорошо: как-то так получается, что из всех прогулок возвращался без происшествий, будто бережёт его эта страшилка, вовремя пресекая приключения и возвращая домой. Эх... Но при чём тут Школа и чёрный ход? Надо будет наведаться и посмотреть поближе, сколько можно мучиться неизвестностью? Вот завтра и залезу на чердак, когда уроки закончатся.

     Он задумчиво обошёл тесный чердак, ограниченный слева краем здания, а справа кирпичной противопожарной перегородкой,  и не спеша начал спускаться вниз. Ничего особенно, абсолютно ничего. Воспоминаниям увиденное на чердаке полностью соответствует. Почти соответствует, поправился он, там что-то было такое, между подвалом и чердаком.

     Лестница между ними, хмыкнул внутренний голос. Лестница, три этажа и шесть лестничных пролётов. Лестница, подумал он. Нет, лестница была после, когда с чердака бежал, а вот подвал... Что там было, в подвале? Тихонько проскользнув мимо школьной кухни и спустившись в подвал ещё раз,  мальчик от входа осмотрел его и повёл взглядом по кругу.

     А ведь вспомнилось что-то! Вот так он вошёл, точно–точно, а там повернул, а там... А вот там как раз и было оно! Было оно там всего мгновение, во время поворота именно там и мелькнуло стекло. Да, стекло, он ещё задел его рукавом и... И вот тогда всё и перевернулось. Вспышка света сзади, стена сбоку... И всё? Аха, щас! Не всё! Был ещё звук треснувшего стекла, звон еле слышный, когда зацепился за тончайшее стекло, видимо оно лопнуло. А потом уже  и понеслось: свет, стена, беготня, страх.

     Стекло... Он посмотрел вниз. Лопнувшее стекло было бы тут заметно даже в рассеянном свете из проёма  двери. Ничего не было под ногами, земляной пол, сор какой-то, но явно не стекло. Ладно, глупости это, пора домой. У выхода он заметил сбоку что-то тёмное на стене. Присмотрелся, ага, да это выключатель! Старинный, толстый такой, с двумя торчащими круглыми длинными кнопками, Наверняка ещё довоенный, Школа-то старая, чуть ли не первая в Городе. Оглянулся, пошарил глазами по тёмному потолку. Во как, даже патрон для лампочки есть и сама лампочка, кажется ввернута! Неужели работает? Щас проверим! Потянулся к кнопке, нажал самую торчащую. Щелчок, кнопка утопилась, другая выскочила, в подвале посветлело. Лампочка явно не сотка, хорошо, если двадцать пять ватт, но видно стало гораздо лучше. Внизу что-то блеснуло. Он подошел поближе, наклонился... На полу среди тёмных сырых частичек грунта мерцали и переливались радужными бликами мельчайшие стеклянные брызги.

     Последняя недостающая частица мозаики была найдена и уложена на своё место. Всё это было, холодея подумал он, всё было, было, было! Воспоминания вываливались из памяти, как водопад из-за рухнувшей плотины. Одна за другой проявлялись и обретали яркость картины прошлого, перепутанные, иногда оборванные, но, несомненно, настоящие. Его шатнуло, пришлось на мгновение прислониться плечом к стене. Всё ещё не веря себе, он протянул руку и провёл кончиками пальцев по сияющей пыли.

     Не–е–ет, выворачиваясь из сумбура воспоминаний, прорвался и взвыл внутренний голос, не–е–ет!!!

     Но было поздно. Пальцы  пронзил холод, рука инстинктивно отдёрнулась, на мгновение перед глазами мелькнула острая режущая грань кромки гигантского стекла, вывернувшегося из пустоты, и мир погас.




12.10.2014 г.
v3. 18.10.14.
г. Березники