1 процент

Это был огромный сад оранжевых цветов. Гигантские лилии заслоняли бутонами небо и светились ореолами солнечных лучей, а смотревший на них снизу вверх маленький садовник самозабвенно улыбался старческим беззубым ртом. Он стоял, замерев с крошечной лейкой в руках, больше похожей на фарфоровый чайничек, и в такие минуты в его бледно-розовых дёснах вдруг вновь появлялись зубы – жалкий отпечаток когда-то давным-давно забытого Настоящего…

А огромные оранжевые лилии кивали ему бутонами на слабом ветерке – отголоске того северного шторма, что погиб, разбившись о чёрные скалы, сковавшие кольцом одинокую оранжевую долину. Этот шторм бился в ярости, гудел, шумел, кричал и в конце концов со стоном рухнул в бездну, забываясь в пелене черноты навечно. Так уходило в прошлое само Время, шторм за штормом разбиваясь о Вечность, подтачивая её, подгрызая и в конце концов превращая горы в песчинки, моря в изнывающие зноем солёные озёра, тёмные богатые леса в безжизненные пустыни, жизнь в нежизнь… И обратной дороги нет.

Последним оплотом на земле оставалась эта одинокая оранжевая долина в самом жерле спящего уже много веков вулкана. Когда-нибудь и она будет уничтожена огнём и раскалённым пеплом, а пока… пока что маленький старичок изо дня в день поливает прекрасные солнечные лилии из своей крошечной леечки, а те мерно кивают ему головками, словно засыпая и тем самым заставляя застыть Время, сохранить…

Сохранить начало. Сквозь все эпохи мирозданья пронести это семя, из которого когда-нибудь должно будет снова вырасти Настоящее.

Так началась эта история, точно так же она и закончится, и лишь у тебя, читатель, есть сила придать этому бесконечному путешествию по кругу времени какой-то смысл и найти развитие сюжета. Способен ли ты на это?

***

– Цветочник, посмотри на меня! Эй, ты меня слышишь?! Цветочник! – миловидная женщина средних лет, в белом халате и с уложенными «официально» светлыми волосами, склонилась над полураздетым мужчиной лет сорока на вид. Он мешком развалился на стуле и бессмысленно глядел в одну точку, совершенно ни на что не реагируя. А женщина тем временем продолжала, опасливо касаясь колючей щетины тёплой ладонью с маленьким золотым колечком на безымянном пальце, – Ох ты горе моё, снова лилии поливаешь, да?.. Ну давай же, очнись уже!..

Вокруг полумесяцем сидели семь человек – мужчин и женщин средних лет. Все в старых вязаных джемперах синего цвета, растянутых на коленках тряпочных штанах и кроссовках с настоящими шнурками! Таких шнурков не было больше ни у кого из Гениального Дома – только у «белых людей» и их группы. А вот вязаные джемперы были – у многих. Даже у тех, что никогда не выходили из одиноких и холодных серых камер. Даже у тех, кто не хотел всеобщего мира и согласия… Возможно, именно поэтому Цветочник не носил джемпер. Он ни в какую не хотел его надевать, даже когда мёрз зимними ночами под шерстяным одеялом. Первое время белые люди не давали ему дополнительного одеяла в надежде на то, что мужчина всё-таки наденет положенную всем форму, однако тот был довольно принципиальным. Ну или глупым – кому как удобнее думать.

Цветочник часто «зависал» на групповых занятиях, переселяясь сознанием в иной мир – свой собственный, где каждый день маленький старичок поливал из своей крошечной леечки гигантские оранжевые цветы… и там он был Богом.


Цветочника приняли в Гениальный Дом три года назад, в самый разгар зимы. Он был найден на улице замерзающим, закутанным в стопки газет, с дрожащими конечностями и стучащими зубами. Когда спросили, как зовут и откуда родом, ответа не последовало. Зато вместо этого начался рассказ о цветах, прекрасных, как рыжее закатное солнышко, купающееся в собственных золотистых лучах и счастливое…

Цветочник ничего не мог сделать самостоятельно, даже шнурки развязать, поэтому ему надели кроссовки без страха получить очередного висельника или задушенного. Когда здоровье мужчины вернулось в норму – что считалось нормой у белых людей – его познакомили с обитателями Гениального Дома. Все друг другу улыбались… Так много, так странно, что этот день не мог не остаться в памяти навсегда.

А чуть позже в газетах появились заголовки об исчезновении профессора и доктора исторических наук, доктора философских наук, кандидата в доктора по психологии и психиатрии, нейрохирурга, самого молодого, достигнувшего таких высот, называемого гением современности, новым Эйнштейном, Ломоносовым, Леонардо Да Винчи – N.N…

– А вы знаете, что между гением и сумасшедшим разница всего в 1%? 1% мозговой активности. Это такое странное чувство – когда ты знаешь, что сумасшедшие, грубо говоря, гениальнее самого гениального мудреца, не лишённого разума в нашем понимании... Что скрывает в себе этот 1%? Что ОНИ видят, когда совершают эти… поистине жуткие вещи? – блондинка из НИИ делала доклад по психиатрии перед небольшой аудиторией, собравшейся в тесном душном помещении. На стене слайды быстро сменяли друг друга, мелькая и мешая сосредоточиться на своих мыслях или просто заснуть… Время от времени слышались зевания, порой – глубокие уставшие вздохи, ещё реже – шершавое чирканье чёрной ручки…

– Светлана Васильевна, простите… – вдруг не выдержал один молодой человек лет около тридцати. Он поднялся со своего места и, машинально поправив край своего вязаного синего джемпера, сказал чуть более настойчиво, чем следовало бы, – Светлана Васильевна. То, о чём вы сейчас рассказываете, не является наукой. Это лишь теория, слышите?..

За окном гудела вьюга, и северный ветер то и дело стучал в окна. Слишком ранняя ночь уже скрыла в себе город…


Час на электричке – пронестись сквозь несуществующую пустоту… 15 минут на такси – до места, называемого домом…

В открытых чёрных дырах окон гулял ветер, вернее прогуливался – захватив с собой какие-то бумажные листы воспоминаний, планов и надежд… Запертая на три замка стальная дверь гостеприимно поджидала хозяина этого пристанища. Молодой человек некоторое время повозился с этими замками, проник внутрь, и его взору предстала чернеющая пустота пещеры, такая же безлюдная и холодная. И словно лились откуда-то леденящие кровь отзвуки скрипки, тонким лезвием разрезающие сердце, надрывным предсмертным пением зовущие к себе, навязчиво молящие раствориться в их правде… И сквозь пустые глазницы окон была видна всё такая же безразличная пустота чернеющей ночи.

Вокруг стояли старинные резные шкафы, на обоях приклеились какие-то картины, а перед человеком – и он неотрывно смотрел на это, как заворожённый – стоял стол. Самый обычный, деревянный, со стеклом на овальной столешнице. А на стекле – тяжёлая позолоченная рамка с фотографией жены. Где же она? Почему не встречает на пороге? Почему не зажжёт свет?..

И только снег залетает с улицы сквозь открытые окна…


Чёрный речной поток уносил с собой Её время, когда-то бежавшее совсем рядом, всё больше и больше сливающееся с Его… Зачем теперь всё? Он боялся. Он боялся, что, когда их времена сольются, она сама пропадёт. Перестанет существовать. Станет чем-то вроде придатка при его судьбе, вырастающего из его ствола. И чёрный речной поток унёс с собой Её. Вот так просто…

А теперь весь этот парк пугает – аллеи, словно чёрные порталы в страшные сны; фонтаны с остановившейся водой, словно остановившейся кровью; дорожки и тропинки, наперебой шепчущиеся с тобой и манящие ступить на них, довериться, пройти до самого страшного конца; река… чёрная, как мазут, текущая медленно, вяло, грузно… Чёрный парк, видевший чёрные дела… То ли Бог, видящий всё, то ли сама почерневшая душа.

Больше нет защиты. Нет концепции. Нет выбора. Нет свободы. Нет системы. Нет души. Нет Бога… И человека нет. Есть лишь 1%, который осталось преодолеть.


Человек умирал быстро, исчезая в оранжевых цветах, которые обвивали его, проникали под одежду, в глаза и рот, сплетаясь плотной сетью над головой, укрывая в жутком, но и поистине прекрасном коконе навечно. Человек растворялся в лилиях, в их солнечной радости, в их сладостном аромате – желанном яде, смешивающем краски сознания на разноцветной палитре, так что отныне перестало быть понятно, где краски, а где инструмент. Отныне такое разделение перестало быть нужным.
Человек умер, зато выбрался наружу садовник – молодой человек лет около тридцати на вид. Он поселился средь гор – в жерле вулкана, где, окружённое неразрывным кольцом чёрных скал, раскинулось цветочное поле неописуемой красоты – воистину одно из прекраснейших божественных творений, воссиявшее в Его свете. Садовник был счастлив, что может жить в таком месте. Он не помнил, как родился и кем был раньше, не помнил, как умер… И не понимал, почему оранжевые лилии так притягивали к себе его сердце. Он жил в чудесной долине долгие годы, незаметно проносящиеся целыми стаями, совершенно один. Но одиноким он себя не чувствовал никогда – ведь у него были его возлюбленные солнечные лилии. Садовник поливал их, полол сорную траву, рассаживал клубни на далёких склонах, нанося на их чёрную палитру оранжевые пятна, а цветы всё качали ему головками и росли, постепенно закрывая собой горизонт, словно деревья. А садовник становился всё меньше и меньше, словно растворялся в своём собственном творении… И лишь старческая улыбка всё так же сияла на его сморщенном лице отпечатком когда-то давным-давно забытого Настоящего.


Время от времени старичку приходилось, однако, выбираться из своего мира, и тогда он оказывался в теле мужчины средних лет, ел, выходил из дома, ехал на работу, что-то там делал, возвращался назад… Но по сравнению с временем, которое он проводил со своими лилиями, день в мире «иллюзий» был лишь каплей в море. Это была дань тому самому Настоящему, не платя которую садовник лишился бы возможности поливать свои цветы. Это он знал наверняка.

Но дань эта вызывала всё больше и больше неприязни, отторжения, так что уже как на каторгу отправлялся садовник на работу в мир «иллюзий»… И вот одним зимним утром он никуда не поехал. Вместо этого он решил пойти на прогулку по парку. И почему только он так долго не навещал этот парк?.. При дневном свете порталы аллей больше не пугали, работавшие фонтаны щедро поливали кровью озерца и дороги, тропинки питались сотнями душ, разгуливавших по ним, и только река текла всё так же грузно, вяло, медленно… Садовник отдавал себя парку до самого вечера, а потом лёг на жёсткий снег и погрузился в сон. Откуда только взялись все эти люди?..


В Гениальном Доме белые люди заставляли всё чаще и чаще платить дань и никуда не выпускали. Вот и на этом групповом занятии женщина с обручальным кольцом на безымянном пальце мешала поливать лилии. А между тем лилии выказывали своё недовольство таким положением дел, чёрные ветра почти постоянно бушевали за кольцом скал, занося в долину холодные потоки.

– Цветочник, посмотри на меня! Эй, ты меня слышишь?! Цветочник!..

Маленькие молоточки стучали в голове. Или то капала капель?.. Чьи-то шаги и жалобный скрип старинного инструмента нарушали одиночество. Скрипка пела красивую незнакомую мелодию, но вдруг разразился гром и всё перекрыл шум ливня. Садовник поднялся со стула и, не глядя на женщину перед собой, прошёл как будто сквозь неё. С каждым шагом белая стена уверенно приближалась, но вот мужчина остановился и замер. Чтобы в следующее мгновение побежать ей навстречу! И уже никто и ничто не могло его остановить… Он был Богом.

Он не думал о семье, о друзьях… потому что никого не было. Не было и его самого, уже давным-давно… Человека забрали к себе оранжевые лилии, и садовник страстно желал лишь одного – вернуться туда и слиться с ними окончательно, во веки вечные.
В полной тишине уже охнувших, но пока что не успевших сделать ничего больше людей громко затрещал череп, столкнувшись со стеной. Немного мозга выплеснулось из пролома на белоснежные обои, и обмякшее тело осело на пол.

Он сделал то последнее, на что ещё был способен. Он навсегда вернулся к своим любимым солнечным цветам. И пусть глупые люди продолжают бояться смерти… Сумасшедшие смотрят на мир совсем иначе.


***


Это был огромный сад оранжевых цветов. Гигантские лилии заслоняли бутонами небо и светились ореолами солнечных лучей, а смотревший на них снизу вверх маленький садовник самозабвенно улыбался старческим беззубым ртом. Он стоял, замерев с крошечной лейкой в руках, больше похожей на фарфоровый чайничек, и сейчас он медленно растворялся в конвульсиях своего собственного гаснущего сознания, постепенно превращаясь в отпечаток когда-то давным-давно забытого Настоящего.



4 августа 2014 года.