Дезертир

     Мансуров с солдатами рванул от
речки подальше. Запоздало секанула
по ним автоматная очередь, и потом
еще лупили то там, то тут вдоль речки
обеспокоенные немцы, но на берег,
к реке, не совались. В речке поредело
грохотали взрывы. Иногда они угадывали
по верху, и тогда с яра сыпало каменьями,
комьями земли и что-то долго шлепалось
в воду. Работала десятая батарея.
С левого берега устало, как бы по
обязанности, Рассредоточено вела огонь
дежурная батарея дивизиона девятой бригады,
по рву, на высоте Сто, мешая противнику
спать, подвозить боеприпасы, собирать
раненых и убитых.

                В.П.Астафьев.
                Прокляты и убиты.



     Бой продолжался уже четвертый час, не ослабевая, казалось, ни на минуту.
     - Да сколько же можно? - матюкнулся ефрейтор Петр Кружилин. - Откуда у фрицев столько боеприпасов?
     - Семеныч, - обратился старшина Горелов к пожилому бойцу Василию Семеновичу Гралю. - Пройдись по траншее, собери у убитых оружие, патроны, диски, гранаты... Судя по всему, это нам еще понадобится. Да посмотри, как там раненые...
     Тот молча отвалился от бруствера и, пригнувшись, побрел выполнять приказ. Офицеров во взводе уже не было, командование принял на себя старшина.
     - Гранат почти не осталось, - проворчал Петр Кружилин. - Противотанковых всего четыре.
     - Подпускайте танки поближе, чтобы их понапрасну не бросать. И стреляйте по смотровым щелям. Да прицельней - патронов тоже с гулькин хрен, - распорядился старшина.
     С этими словами командир пошел вдоль траншеи выяснять обстановку и состояние бойцов.
     - Пахомыч, ты откуда взялся? - удивленно спросил он, наткнувшись на седого санитара, перевязывающего раненого бойца. - Как ты к нам попал?
     - Дак вы же, как дети малые, разве можно вас без присмотра оставить? Вот и пришлось на старости лет по земле червяком извиваться.
     Поговаривали, что старик служил лекарем еще в войну с белополяками, финской избежал, а вот в эту войну ввязался добровольцем, как его не отговаривали. Впрочем, старик был немногословен и много о себе не распространялся. Немногие знали его имя и фамилию - привыкли: Пахомыч да Пахомыч.
     - Табачку не захватил? - нерешительно спросил его раненый.
     - Какой тебе табачок? - ворчал тот. - К своим бы выбраться, в медсанбат. Табачок! Захватил, знамо дело. Вам же самое время перекуры устраивать. Курорт да и только...
     Закончив перевязку, он аккуратно уложил раненого на шинель и принялся копаться в своей объемной сумке.
     - Накось, енерал, раздай своим вахлакам, - обратился Пахомыч к старшине и начал вытаскивать пачки махорки и солидный куль сухарей. - Вот воду не донес - флягу продырявило.
     - Самого-то не задело? - спросил старшина, принимая от него подарки.
     - Бог миловал. Чай, он тоже не без глаз. Видит, что на благое дело иду. Шинель только подпортили...
     - Танки справа, - раздался крик одного из бойцов. - Три коробки.
     - Никак выдыхается фриц, - пробормотал старшина. - Только три танка выслал. А у нас всего четыре противотанковые. Хреново...
     - Накось еще парочку, - обратился к нему Пахомыч, - подавая гранаты. - Как знал, что вы из зазря раскидаете.
     - Слушай, а у тебя в мешке случайно противотанковой пушки нет? - смеясь, обратился к нему Егор Балашов.
     - Отмыли только что и сейчас красят, чтобы лично тебе новёхонькую прикатить, - отбрил его санитар. - Вот тогда и примешься палить в белый свет, как в копеечку.
     Старшина ушел на правый фланг и раздал гранаты, предостерегая:
     - Последние. Подпускайте танки как можно ближе и бросайте наверняка. Больше останавливать их нечем.
     - Учи ученых, - проворчал один из бойцов, пристально глядя на приближающиеся в облаке пыли грохочущие монстры. - Я беру средний, - обратился он к соседу.
     Лязг надвигающихся чудовищ становился все сильней, танки шли в некотором отдалении друг от друга, постреливая из пушек в сторону наших окопов. Сзади танков россыпью двигались пехотинцы.
     Пахомыч взял у кого-то из раненых винтовку, тоже приладился было к стрельбе, но его отогнал сержант Игорь Клоков.
     - Уйди, Айболит, без тебя управимся.
     - Стреляйте одиночными и прицельно, - крикнул вдоль окопов старшина. - Метров на сто-сто пятьдесят подойдут, тогда короткими очередями.
     Бой разгорался как-то лениво и нехотя. Но по мере подхода танков стрельба становилась все интенсивней. Разрывы от танковых снарядов приближались к нашим позициям, но пока не задели никого из бойцов.
     Один из танков шел на повышенной скорости и быстро приближался к окопам. Когда он подкатил на расстояние броска гранаты, сержант выскочил из окопа и тут же упал на взмахе руки, сраженный пулеметной очередью, так и не успев бросить гранату. Пахомыч с помощью кого-то из бойцов втянул его за ноги обратно в окоп, но оказалось, что помощь Игорю уже не нужна.
     Осторожный и вечно молчаливый боец Тимоха Смирнов распластался на бруствере окопа и ждал, отведя руку с гранатой назад. Когда танк приблизился метров на двадцать, он слегка привстал и метнул гранату точно под гусеницу. То встал и завертелся на одном месте.
     Тимоха также молча и внешне неторопливо сполз в окоп и только тут слегка застонал.
     - Пахомыч, - заорал старшина. - Давай сюда.
     Несмотря на грохот боя, старый санитар услышал командира и быстро подошел.
     - Как же тебя угораздило сынок? - спросил он раненого, бережно снимая с него гимнастерку. - Ничего, потерпи чуток, рана не смертельная. Так, царапнуло руку...
     - Старик, мне рука нужна. Как я без нее? На мне хозяйство, семья...
     - Не волнуйся, все будет хорошо. Мякоть задета, зарастет, - бормотал старик, перевязывая руку. - Ты, главное, не двигай ею и береги от грязи, не то гангрена и вот тогда уж точно останешься одноруким.
     Бой, казалось, достиг своего апогея. Без конца с обеих сторон грохотали автоматные и пулеметные очереди и одиночные винтовочные выстрелы. То тут, то там хлопали разрывы гранат.
     Видя, что один из танков подбит, два других остановились на расстоянии, недоступном для гранатометчиков, и вели огонь с места. Приблизиться и подцепить обездвиженный танк с тем, чтобы вытащить его к своим, немцы не решились. А расстреляв весь боезапас, задом начали пятиться к своим. Наступающая пехота, отстреливаясь, двинулась вслед за ними.
     Бой закончился.
     Пахомыч метался между ранеными и убитыми, но бинты, йод и спирт у него давно закончились и он ограничивался тем, что чем попало туго перевязывал раны, стараясь остановить кровотечение.
     Старшина Горелов мрачно обходил расположение взвода, перешагивая через убитых и морально поддерживая раненых.
     - Крепко нас потрепали, - сказал Граль, на что старшина только махнул рукой, ничего не ответив.
     - Старшой, а в танке-то немцы сидят, - обратился к командиру Егор Балашов. - Что с ними делать будем?
     - Поглядывайте за ними. Будут вылезать, бейте
     - В плен брать не будем? - не отставал солдат.
     - А на хрена они нам нужны? Кормить еще дармоедов, а тут самим жрать нечего, - отозвался Василий Семенович. - Плохо, что эта дура обзор закрыла...
     В окопе явно ощущался запах сгоревшего пороха, гари, крови...
     Старшина распорядился, обращаясь к Гралю, Кружилину и Балашову:
     - Пройдитесь, соберите боеприпасы, оружие, еду, какая есть, фляжки с водой. Тащите все сюда, разберемся, что у нас осталось.
     Бойцы встали и неторопливо разошлись.
     После того, как все собранное было сложено в кучу, оставшиеся в живых, а их оказалось всего двадцать четыре человека, молча расселись вокруг.
     - Небогато, - оглядев собранное, проворчал Петр Кружилин. - И жратвы кот наплакал...
     - Товарищ старшина, - обратился к командиру Егор Балашов. - Немцы, видно, успокоились, до утра в атаку не бросятся. Давайте я сбегаю за продуктами. Моя деревня в трех километрах за лесом. Я мигом туда и обратно.
     - Если она цела, твоя деревня, сказал Кружилин.
     - Ты чего, мать у меня там, жена, - огрызнулся на него Егор.
     - А чего, он - парень молодой, места здешние знает, до утра обернется, - вступил в разговор Василий Семенович. - Хоть поедим по-человечески.
     - Правда, отпусти парня, старшой, - прохрипел сидевший тут же Тимоха. - Хоть брюхо набьём напоследок.
     После некоторой паузы старшина решился:
     - Ладно, иди. Только чтобы одна нога там, а другая здесь.
     - Слушаюсь, - Егор вскочил и, выпрыгнув из окопа, быстро побежал в сторону леса.
     - Чегой-то он не по дороге? - изумленно спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Тимоха.
     - Да он же местный, все тропки знает, - успокоил его Василий Семенович. - Вот и пошел короткой дорогой.
     - Ладно, мужики, отдохнули и за дело, - прервал разговоры старшина. - Давайте убитых соберем в окопчик. а то разлагаться начнут. Мертвые должны упокоиться в земле. А я пока письма их родным напишу, чтоб знали, где их родные захоронены.
     Солдаты молча встали и принялись за скорбную работу, снося в один окоп убитых.
     Сидор Иванович Горелов сел на дно окопа, прислонившись к его стенке и, вытащив из планшету убитого лейтенанта бумагу и карандаш, задумался, представив себе родственников погибших, державших в руках его послание.
     - Твою мать! - тихо выругался он.
     - Ты чего, Иваныч, - спросил его сидевший рядом Тимоха.
     - Руки отказываются писать, - признался старшина. - Как представлю себе погибших ребят и их старых родителей, жен да детишек, уставших, замотанных... Не могу...
     В это время со стороны дороги в тылу послышался какой-то крик. Бойцы замерли и прислушались.
     - Эй, есть кто живой? - донеслось оттуда.
     - Кто бы это мог быть? - удивленно спросил Василий Семенович.
     - Есть, есть, - откликнулся старшина. - Вы кто будете?
     - Связь, - коротко донеслось в ответ.
     Через некоторое время, уже в сумерках, в окоп ввалились два бойца, тащившие за собой тяжелые катушки с телефонным проводом и ящик с телефонным аппаратом.
     - Пожрать не принесли, - первым делом спросили у них.
     Те молча передали небольшой мешок с продуктами.
     - Патронов, гранат не захватили? - спросил связистов старшина.
     - Для этого Студебекер нужон, - проворчал пожилой связист. - А у нас и без того груза хватает, - кивнул он на катушки и аппарат.
     Подключив связь, он передал трубку старшине.
     - Кто у аппарата, - раздался командный голос в трубке.
     - Старшина Горелов.
     - С вами говорит подполковник Ключарев. Есть кто из офицеров?
     - Всех выбили, я принял на себя команду на правах старшего по званию.
     - Доложите обстановку.
     - Обстановку хуже некуда. От взвода осталось двадцать два человека. Обороняться практически нечем, еды нет, воды нет. Раненых не можем вынести в тыл...
     Голос в трубке помягчел:
     - Старшина, родной, продержитесь до завтрашнего дня. Я уже распорядился направить к вам пополнение. Думаю, завтра прибудет.
     - Если немцы начнут атаку, нам не выстоять. Обороняться почти нечем.
     - Не паникуйте, старшина. Вам ясно сказано - завтра прибудет пополнение.
     - Слушаюсь, товарищ подполковник, - грустно ответил старшина и передал трубку связисту.
     - Граль - в охранение, - распорядился он. - Да не засни там, через час сменим. Всем остальным отдыхать.
     Пожевав принесенных Пахомычем сухарей, бойцы стали укладываться на дне окопа, укрыв себя шинелями.
     Старшина сидел среди оставшихся бойцов, борясь со сном. Часов ни у кого не было, поэтому он, навскидку определив, что прошло около часа, растолкал Петра Кружилина, отправляя его сменить Граля.
     Впрыгнувший в окоп Василий Семенович присел рядом со старшиной и тут же заснул. Незаметно для себя задремал и старшина.
     Через какое-то время сквозь дрёму он услышал слабый шорох, но открыть глаза не было сил. Он не успел проснуться даже тогда, когда окоп взорвался взрывами гранат, которыми бойцов забросали немецкие разведчики...

     Уже заметно темнело, когда Егор вышел к родной деревне. Еще издали он разглядел родную хату, стоявшую на окраине под небольшим бугром и оттого казавшуюся врытой в землю.
     Неспешно, с бьющимся сердцем, он подходил к родному дому. "Как там мамка, как жена, живы ли", - билось у него в голове. С женой, Дашуткой, они успели прожить всего несколько месяцев, еще не насладившись вдосталь друг другом.
     Подойдя ближе, он увидел мать, копающуюся в огороде.
     - Мама, - негромко позвал он.
     Та с трудом разогнулась, держась за поясницу и, приглядевшись и узнав сына, поспешила к калитке.
     - Егорушка, как ты сюда попал? - охнула она, обнимая его.
     - Так мы же рядышком воюем, за Сухой балкой.
     - Так это у вас там гремело весь день?
     - У нас.
     - Страшно было?
     - Нормально. Видишь - живой, здоровый...
     - А тебя как отпустили? Не сбежал?
     - Ну, что ты! Просто пришел навестить, утром уйду к своим.
     В это время из избы выскочила Дашутка и с криком "Егорка!", кинулась к мужу.
     Дав им время помиловаться, мать строго сказала:
     - Пошли в дом, чего торчать на улице.
     В доме женщины не могли насмотреться на сына и мужа - единственного мужчину в доме.
     Егор рассказал о том, что им не успели подвести продукты и его направили домой собрать, что можно.
     Дашутка с Егором ушли топить баню, а мать затопила печь, чтобы сварить картошки и пару последних куриц, пожертвованных ради благого дела.
     Помывшиеся и распаренные, молодые вернулись из бани и с удовольствием сели пить чай. Но долгого чаепития не было - мать отправила их спать, напомнив, что Егору рано вставать и возвращаться к товарищам.
     - А я пока подготовлю продукты, - сказала она. - Сколько вас там?
     - Двадцать два осталось...
     Дашутка с ужасом посмотрела на мужа, а мать перекрестилась и пробормотала:
     - Господи, упокой их души. Дома-то, небойсь, ждут их, надеются... Когда же это все кончится?
     Оставшись одна, она села на лавку у окна, да так и просидела до самого рассвета. Потом, прежде чем идти будить сына, встала перед иконами и долго молилась.
     Наконец, посчитав, что дальше тянуть нельзя - небо уже начало светлеть, отдернула занавеску, за которой спали молодые, и тронула за плечо сына.
     - Егорушка, милый, пора.
     Тот с трудом разомкнул глаза и постарался как можно осторожней встать, чтобы не разбудить жену. Но та проснулась и тут же встала.
     - Поспала бы еще, - обнял ее муж.
     - Нет, я должна проводить тебя, - твердо ответила Даша , наскоро одевшись, принялась помогать свекрови готовить завтрак.
     Наскоро перекусив, Егор взял приготовленный матерью мешок с продуктами.
     - Чего это ты наложила? - удивился он.
     - Картошечки наварила, курочки, лучку зелененького, соли, огурчики, - ответила та. - Горшок закутала в ватник, чтобы донес горяченький.
     - Ты даже не представляешь, как ребята будут рады, - он поцеловал мать.
     - Ешьте, ешьте. Главное, чтоб целыми остались, да к матерям и женам возвернулись. Береги себя, - она перекрестила сына.
     Даша прижалась к мужу и не соглашалась оставаться, как он ее не просил.
     Так они прошли лесом, а в просвете между деревьями стало видно поле недавнего боя. Они стали было прощаться, как со стороны окопов раздались редкие одиночные выстрелы.
     - Что там такое? - удивился Егор и, сняв с плеч мешок и отстранив Дашу, направился в ту сторону, хоронясь за деревьями. Расстояние до окопов было около трехсот-четырехсот метров. То, что он увидел, ошеломило его.
     Там, где должны находится его товарищи, в открытую ходили немцы и методично стреляли вниз, видимо, добивая раненых.
     - Что там? - прошептала неслышно подошедшая к нему Даша.
     Муж молчал, словно не слышал ее.
     - Уходим, - первой пришла в себя Даша. - Уходим же скорей, - она потрясла его. - Уходим, а то увидят, тогда конец.
     Крадучись, прячась за кусты и деревья, они подались назад. И только отойдя на значительное расстояние, Егор сел и заплакал.
     - Как же так, ведь вчера вечером они были живы, - всхлипывал он. - А я?
     - А ты остался в живых. Случайно, - успокаивала его жена, хотя саму ее била мелкая дрожь. - Пойдем домой...
     Егор не двинулся.
     - Ну, пойдем же, пойдем скорее, нельзя здесь сидеть! - тормошила она его. - Пойдем, милый, пойдем...
     Егор с трудом поднялся и, поддерживаемый Дашей, они медленно побрели к дому матери...
    
     - Господи, что же делать? - бедная мать не находила себе места после того, как Даша рассказала ей ситуацию на месте бывшего боя.
     - Надо к своим пробираться, - растерянно проговорил Егор.
     - Куда, где они, знаешь? - накинулась на него Даша. - Куда ты пойдешь? Скажут: погибли все, а ты остался целёхонек и даже не ранен? Значит одно: сбежал, струсил.
     - Я не убегал и не струсил? - возразил ей муж.
     - Это ты нам с матерью расскажи, мы поверим. Как ты это докажешь?
     - Егорушка, а может, правда, мы тебя спрячем, пересидишь пока, - неуверенно произнесла мать.
     - И верно. А? - тут же поддержала ее невестка. - Куда ты пойдешь? Немцы-то вон уже в Комелеве, Строкине, Буйках... Говорят, всех здоровых отправляют в Германию. Зачем это тебе? Сгинешь там ни за понюшку табака.
     Егор молча сидел, опустив голову на руки. В словах матери и жены был какой-то здравый смысл.
     - Говорят, немцы потом могут записать в полицаи. Не отмоешься потом, когда наши придут, - нерешительно сказал, а скорее простонал, он.
     - Мы тебя спрячем, - с жаром принялась уговаривать его Даша. - Сейчас, пока тепло, выкопаешь землянку в лесу, а мы тем временем расширим подвал, сделаем там все, как положено. К зиме переберешься.
     - Что же, я, здоровый мужик, на ваших плечах стану бездельничать и ряху отращивать? - все еще сопротивлялся он.
     - Ты нам живой нужен. Ты только подумай, каково нам двоим, без тебя, горе мыкать, - поддержала невестку мать. - А дело мы тебе найдем, не зря харчи станешь есть.
     - Ну, не знаю, - неуверенно пробормотал Егор.
     - Так и поступим, - закончила разговор мать. - К вечеру, когда стемнеет, отправляйся. Да мешок с продуктами, что вы бросили в лесу, подбери. А пока не высовывайся, нечего людям глаза напрасно мозолить.
     Но вопреки уговорам матери, он остался дома ночевать, а едва начал обозначаться рассвет, ушел в лес, прихватив с собой лопату и топор. Даша ушла вместе с ним, объясняя, что должна знать, где обоснуется муж. Для отвода глаз она прихватила с собой корзинку - вроде бы как за грибами ходила.
     - Может быть, он на чердаке будет жить? - робко спросила она свекровь. - Там все-таки теплее и к нам ближе...
     - Ну да, а если немцы чердак проверят? - возразила та. - Нет уж, как задумали, так и сделаем.

     Подходящих к деревне немцев заметили издалека: сначала со стороны дороги с запада послышался шум машин, а потом и они начали выползать из леса, пустив впереди мотоциклистов с пулеметами.
     - Дочка, уходи в лес к Егору, - заторопила мать невестку. - Мало ли что... Уходи от греха подальше!
     - А вы как же? - растерялась та.
     - Беги, что со мной, старой, сделают, - подталкивала ее та. - Задами беги. Хлеб возьми, горшок с пшенной кашей...
     Схватив то, что из еды попало под руку, Даша быстро выскользнула на зады и огородами побежала к лесу, и только углубившись в него, стала наблюдать за колонной фашистов, втягивающихся в деревню.
     В хату матери Егора на постой разместили четверых немецких солдат. Первые дни мать опасливо косилась на них, не понимая ни их языка, ни их требований. Но кое-как, по большей части жестами, солдаты объяснили ей, что от нее требуется: готовить еду из их продуктов, стирать, топить баню.
     Страх перед непривычными чужими людьми постепенно исчезал, сменяясь настороженностью, тем более, что солдаты не озорничали, не мусорили и даже кололи и заносили дрова, таскали из колодца воду.
     Да и в деревне все было спокойно. Бывшего бригадира, 67-летнего Никандровича, немцы назначили старостой. Он изредка обходил дома сельчан, справляясь, нет ли каких претензий.
     Зайдя в дом матери и не обнаружив Дашутки, он сделал вид, что ничего особенного не заметил и, поговорив со своей сверстницей, ушел и больше не заходил, пусти в все дела на самотек.
     Пробыв в деревне около недели, солдаты ушли, на смену им пришли другие - в черной униформе, с черепами на фуражках и рукавах.
     Выбравший для постоя избу матери холеный офицер первым делом выгнал ее из дома в сараюшку, а в ее собственный дом разрешил входить только для ежедневного мытья пола с дресвой и приготовления пищи для постояльца.
     Эти фашисты никого не убили, но их отношение к селянам было не лучше, чем к скоту. Люди попрятались и выходили на улицу только в случае крайней необходимости.
     К счастью, через несколько дней ушли и они - быстро и неожиданно, словно их и не было.
     Целый день селяне, затаившись, по-прежнему не выходили из домов. Но на другой день  поодиночке, сторожко стали выползать на улицу и наводить привычный порядок в своих избах и подворьях. Изредка в деревню, затерявшуюся в глухих лесах, заходили полицаи из соседнего села, но не обнаружив ничего, чем можно было бы поживиться, ушли и больше не появлялись.
     А ближе к зиме пришли наши.
     Деревне явно повезло - не был убит ни один житель, не было сожжено ни одного строения. Правда, здесь не осталось практически никакой живности, кроме двух собак и нескольких кошек, - кур, уток и поросят сожрали фашисты, а двух коров и телку угнали полицаи. Ну, да это дело наживное: был бы двор и работящие руки.
     Даша с Егором следили за обстановкой в деревне. Одновременно с приходом наших солдат явилась и Даша.
     - Как там Егорушка? - первым делом спросила мать.
     - Да ничего, все нормально. Я не велела ему выходить, пока не разведаю, что да как.
     - И правильно, - согласилась та. - Береженого Бог бережет. Посмотрим, что дальше будет.
     На третий день после прихода наших забрали Никифоровича, как пособника фашистов. Селяне пытались его защитить, объясняя, что он ничего плохого не сделал и ничем не помогал врагу. К их заступничеству никто не прислушался. Да и настаивать было себе дороже.
     Этот случай окончательно убедил Егора в том, что являться в органы не имеет смысла - время военное и разговор с такими, как он, короткий.
     На время, пока солдаты оставались в деревне, он оставался в землянке в лесу. И только после их ухода пробрался в дом, устроившись на чердаке, где женщины соорудили для него вполне удобную лежанку. Сюда же ближе к ночи приходила ночевать и жена.
     Рано утром Егор спускался в подпол, где начал расширять его, а Даша незаметно выносила землю и рассыпала ее по всему огороду.
     К зиме под домом образовалась вполне приличная для одного человека комнатка с оббитыми досками стенами. Из обломков набранных женой и матерью кирпичей Егор умудрился сложить небольшую печурку, выведя трубу в дымоход домашней печи.
     Жизнь постепенно налаживалась. Даша с утра до вечера за здорово живешь горбатилась в колхозе, мать вела домашнее хозяйство, а Егор почти безвылазно торчал в своем укрытии, старательно выискивая себе занятие - наточить ли серпы и косы, выстругать новое топорище к топору, сколотить скамейку, плести лапти...
     Он хотел было наладить изготовление небольших бочат для солений, но мать остановила его:
     - Люди сразу поймут, что этим занимаются не женщины - не справиться бабе с такой работой. Весной и летом вон дел-то сколько: за огородам смотреть, сено готовить для телушки, выданной колхозом, дрова к зиме...
     Примерно раз в месяц Даша с другими сельчанами ездила в город на рынок, продавая накопленные творог и сметану, а на вырученные деньги закупала нужные для хозяйства вещи - керосин, соль, спички, хлеб. Обычно торговали вместе, а вот за покупками разбредались каждый сам по себе. Именно так, убедившись, что рядом своих нет, Даша покупала для мужа носки, майки, трусы, а то и рубашку. Покупать обувь для себя Егор категорически запретил: она стоит дорого, а в подполе сойдут и лапти. Тем более, что они не стучат при ходьбе.
     Такие поездки вносили некоторое оживление в семью - всем было интересно, как живут в городе. Но были и тревожные вести - иной раз обнаруживался бывший пособник немцев или просто враг народа, которых забирали без права свидания с родными.
     Через четыре года в деревню явился Никандрыч, полностью отсидевший свой срок. Заглянул он и в дом матери Егора.
     Приглашенный к столу, он долго рассказывал о себе, о том, что вместе с ним сидело много невинно осужденных, волею случая попавших в плен.
     - А что Егор-то ваш? Так ни слуху, ни духу? - спросил он как бы между прочим.
     - Ничего, - коротко ответила мать. - Дашутка вон уже и запрос делала в военкомате. Никто ничего не знает.
     - Да, война, - проговорил гость, оглядывая стены избы. - А что это у вас ни одной его фотографии нет?
     Наступила неловкая пауза.
     - Убрали, - нашлась Даша. - Мама как взглянет, так в слёзы...
     - Как же вы без мужика-то обходитесь? - сочувственно спросил Никандрыч.
     - Дак а куда деваться? - вопросом на вопрос ответила мать. - Так вот и крутимся. Только бы Бог дал здоровья...
     - Да, здоровье-то нам необходимо. Вон у меня Никита и Григорий остались один под Вязьмой, второй в Карелии. Одни бабы в доме.
     - У тебя хоть два внука есть, вырастут - подмога, - ответила мать.
     - Э, да пока они вырастут да на ноги встанут, - махнул рукой гость. - Дожить бы...
     - Доживешь, Никандруч, вон ты какую ношу на себе вынес!
     - Дашутка-то еще молодая, выходила бы замуж, все вам легче бы стало.
     - Да это так, где мужиков-то набраться - повыбили их за войну, - ответила за Дашутку Свекровь.
     - Разредило нас изрядно... Ну, ладно, пойду я, - стал прощаться старик. - Если что помочь, так дайте знать.
     - Спасибо тебе, Никандрыч, на добром слове. Заходи...
     - Зайду как-нибудь. Держитесь, бабоньки.
     - Что остается делать-то? - хозяйка проводила его до порога.
     Старик вздохнул и, махнул рукой, вышел.
     Вечером, не зажигая керосиновой лампы, семья сидела за столом и обсуждала рассказ старика.
     - Ишь, глазастый, как он на фотографии-то обратил внимание. Недодумали мы, - посетовала мать.
     - Никандрыч - мужик правильный, сам пострадал от властей. Если что и заподозрил, промолчит, - успокоил мать Егор.
     - Ты уж все-таки поаккуратней будь, - попросила его жена.
     - Да я и так не высовываюсь и к каждому шороху прислушиваюсь. Только на ночь и вылажу из-под земли...

     В один из дней Даша встревоженно поделилась со свекровью:
     - Я, кажется, понесла. Что делать-то теперь?
     - Как что делать? Рожай...
     - От люде не скроешь. Скажут: нагуляла...
     - А ты в голову не бери. Посмейся: мол, я баба молодая, нашла мужика.
     - Так ведь упрекать станут, пальцем показывать.
     - А ты поделись с кем-нибудь: годы идут, с кем в старости останешься? Вот и решилась...
     - Стыдно.
     - Чего стыдиться-то? Ты же знаешь, что от мужа понесла.
     - Люди-то не знают.
     - А им знать не обязательно. Главное, что мы знаем. Вот только когда ребеночек подрастет и начнет говорить, отца придется прятать от него - проболтается.
     - А дальше как быть? Растить сиротой при живом отце? Все равно, рано или поздно, не скроешь - оба все время в доме будут.
     - Там время покажет, как быть...
     Тем временем жизнь шла своим чередом.
     Никандрыч оказался деятельным стариком. В освободившейся после смерти бабки Ульяны хате он, договорившись с Сельпо, организовал магазин, получил под расписку весы с разновесами и товары, необходимые для сельчан, сколотил прилавок и начал торговлю. Раз в неделю ему выделяли колхозную лошадь и он по заказу односельчан привозил самое необходимое - хлеб, крупы, соль, сахар, мыло, керосин...
     Деревенским жителям стало полегче, но деньги были нужны, и они продолжали ездить в город продавать сметану, творог, ягоды, грибы и возвращались домой, нагруженные покупками.
     Вышел срок родить Даше. Бабка истопила баню и сама приняла роды. Это оказался светлоголовый пухленький малыш, чем-то похожий на отца, хотя в таком возрасте определиться с похожестью было еще трудно. На семейном совете было решено назвать его Гаврилкой. Гаврила Егорович - звучало, кажется, совсем неплохо.
     Вскорости его и окрестили. Крестным отцом попросили быть Никандрыча.
     - Отчество какое ему дашь? - спросил он у молодой матери.
     - Егорычем, в честь пропавшего Егорушки, - ответила она.
     - И то верно, - согласился с ней старик, впрочем, внимательно взглянув ей в глаза. - Хоть память о нем сохранится.
     В ответ Даша только кивнула головой и, поцеловав, крестного своего малыша, нежно улыбнулась ему.
     Теперь вечерами в доме стало значительно веселее. Егор с удовольствием возился с сынишкой, а под утро, тяжело вздохнув, снова прятался в свой подпол.
     Годовщину Гаврилки праздновали в полумраке при плотно зашторенных окнах. По этому случаю взрослые позволили себе выпить по стопке самогона. Егор, выпивший побольше, не выдержал:
     - Все, не могу больше с мышами в подполе сидеть. Это же не жизнь! Как я потом сыну все объясню?
     Женщины решили, что в нем говорит выпитое вино и лениво успокаивали его:
     - А ты хочешь в тюрьму? Бросить нас и сына? - спросила мать.
     - Нельзя же так всю жизнь прятаться! Сидеть на ваших харчах, ни черта не делать! Вон, надо крышу перебрать - протекает, рамы уже сгнили, несколько половиц в полу надо сменить, скоро ноги начнем ломать. Хлев надо привести в порядок... Дел-то невпроворот...
     - Ничего, наймем мужиков, все сделают,- возразила Даша.
     - Ну да, кто-то будет работать за меня наверху, а я в норе буду брюхо отращивать.
     - Но что же делать, сынок? - слабо возразила мать, готовая заплакать.
     - Не могу я больше так, не могу, - срывался на крик Егор. - Здоровый мужик, а сижу, словно в тюрьме. Да в тюрьме-то хоть живые люди, а я? - он налил себе полный стакан самогона и залпом выпил.
     Наступила тягостная тишина. Наконец, Даша не выдержала:
     - Я слышала, в Буйках вернулся мужик из заключения - пять лет отсидел за то, что в плену был.
     - Всего пять лет и сейчас живет нормально, - поддержал ее Егор. - Не такой уж большой срок. Отсижу, а потом вернусь и смогу жить спокойно - я ведь в плену-то не был и немцам не служил.
     - Не выдержу я, - заплакала мать. - Не дождусь...
     - Ну, что вы, мама, - обняла ее Даша. - Столько терпели и еще немного потерпим.
     - Ты что, сдать его хочешь? - встрепенулась старушка. - Устала? Муж тебе надоел?
     - С чего вы взяли? - удивилась Даша. - Но так же нельзя всю жизнь прятаться...
     - Сплавить хочешь мужика? Ишь ты как заговорила! - вошла в раж свекровь.
     - Да полно вам, ничего плохого я ему не желаю, - начала оправдываться невестка.
     - Не желаешь, а в тюрьму его засадить - это как же? - мать схватилась за сердце, поднялась, но тут же упала на стул.
     Егор вскочил, подхватил мать.
     - Мама, что с тобой? Мама, - теребил он ее. Потом отнес на постель.
     - Беги за фельдшером, - крикнул он жене.
     Та быстро оделась и выскочила из дома. Егор сидел возле матери, а когда увидел спешащих жену и фельдшерицу, юркнул в подпол.
     Фельдшер, пожилая женщина, живущая в этой же деревне и которую просто называли Даниловна, осмотрела больную и коротко объяснила:
     - Отработалась, бедолага. Скорее всего, у нее обширный инфаркт. Надо везти в больницу в райцентр.
     - Что, совсем плохо? - испуганно спросила Даша.
     - Не знаю, доживет ли до утра. А если и доживет, может до больницы не доехать, - ответила та.
     - А можно что-то сделать?
     - Что я сделаю, у меня нет почти ничего. Дай-ка сумку, я ей глюкозу введу, авось полегчает немного.
     Даниловна ввела лекарство в вену больной.
     - Это все, что могу сделать, - вздохнула она. - Молись, девонька, чтобы все обошлось. Хотя...
     Посидев еще немного, Даниловна встала и уже с порога сказала:
     - Завтра чуть свет приду, посмотрю...
     С ее уходом Егор вылез из подпола и присел рядом с постелью матери. Они с женой молчали до тех пор, пока не заплакал малыш. Тогда Даша встала и пошла его кормить.
     Насытившийся ребенок снова уснул и Даша присоединилась к мужу. Егор взял мать за руку и недоуменно посмотрел на жену:
     - Рука холодная...
     Даша тоже взяла руку свекрови и тут же отпустила ее.
     - Отмучалась, сердечная...
     Она закрыла покойнице глаза и стала искать тряпицу, чтобы подвязать челюсть умершей.
     Едва стало светать, Егор направился к сараю сколачивать горб для умершей матери.
     - Увидят же, - попыталась остановить его Даша.
     - Плевать, - решительно ответил он. - Все, хватит прятаться. Будь что будет. Больше я в подпол не полезу.
     Пришедшая рано утром Даниловна не обратила внимания на копошавшегося в глубине двора мужика, а сразу прошла в дом, сообразив. что ее помощь больше не нужна.
     - Когда померла-то? - спросила она Дашу.
     - Часа через два, как вы ушли, - ответила та. - Так и не пришла в себя.
     - Вот так и живем, не зная, когда конец. Ладно, справку я сейчас выпишу. Как чуяла, печать с собой захватила. Я позову соседей помочь тебе обмыть, собрать к похоронам.
     - Спасибо, - поблагодарила ее Даша. - Одна-то я не справлюсь.
     Даниловна ушла, обернулась у калитки и долгим взглядом посмотрела на работающего возле сарая мужчину. Но, так и не поняв, кто это, ушла звать соседей.
     Вскоре в доме суетились старушки, готовя бывшую подругу к захоронению.
     После полудня в избу вошел Егор, неся некрашенный гроб. Старушки замерли, поглядывая на него с недоумением. В нем проглядывало что-то знакомое, но угадать так и не смогли. А когда Егор вышел, одна из них н выдержала и спросила у Даши:
     - Родственник, что ли?
     Даша на мгновение замерла, а потом решительно выпалила:
     - Муж это.
     - Какой муж, - спросила другая старушка.
     - Егор.
     - Его-ор? Так он живой?
     - Живой, как видите.
     - Когда же он возвернулся?
     - А он и не исчезал.
     Наступила неловкая пауза. Наконец, Даниловна робко спросила:
     - А где же он был все это время?
     - Дома прятался.
     - Столько лет? Это ведь...
     - Почти восемнадцать лет.
     - А чего же мы его ни разу не видели? - недоуменно спросила одна из собеседниц. - За такое-то время...
     - Да в подполе скрывался.
     - Так Гаврилка-то его выходит?
     - Его, а чей же еще?
     - Ну, дела. Что же теперь будет?
     - Что будет, то и будет. Решили больше не таиться.
     На похоронах собралась вся деревня. Сельчане незаметно косились на Егора, стараясь не встречаться с ним взглядом. И только Никандрыч, когда уходили с кладбища, подошел к нему и спросил:
     - Как поступать-то думаешь?
     - Завтра пойду в сельсовет сдаваться. И будь, что будет.
     - Ну и правильно. От судьбы не уйдешь. от людей не спрячешься. Да и нельзя так-то жить, словно бирюк.
     - Да я все понимаю.
     - Ты вот что, парень. Побрейся, приведи себя в порядок, а в сельсовет иди с женой и ребенком. По крайней мере, они будут знать, что тебя взяли.
     - Спасибо, Никандрыч.
     - Ты не переживай сильно-то. Везде люди живут, уж я-то знаю, изведал. Думаю, много тебе не дадут, эвон сколь лет-то проскочило, может поблажка какая будет.
     - Что будет, то и будет. Мне уже все равно. Устал я, дед.
     - Ему, видите ли, все равно! А вот Дашке и сынишке не все равно. О них думай, а не о себе!
     С тем они и разошлись.
     Наутро Егор с Дашей собрали ребенка, Даша перекрестилась на иконы и они направились в соседнюю деревню в сельсовет.
     Председатель Харитон Иванович был на месте и, видимо, был уже осведомлен о внезапном "воскрешении" Егора. Он тут же вызвал к себе участкового милиционера старшину Фрола Анастасьева.
     Выслушав сбивчивый рассказ Егора, оба задумались.
     - Что делать-то будем? - спросил Харитон Иванович у старшины.
     - По сути дела, он должен считаться дезертиром, сбежавшим из боевой части, - задумчиво проговорил тот.
     - Да не сбегал я, - возмутился Егор. - Меня послали за продуктами. Мы же тогда, почитай, двое суток не ели.
     - Ты не ерепенься, - осадил его Фрол. - Свидетелей-то, как ты рассказал, не осталось.
     - А Даша? - продолжал нервно Егор. - Она же видела, как немцы раненых добивали.
     - Твоя Даша свидетелем быть не может, она - жена. А потом она же не присутствовала при том, как тебя посылали в деревню, - продолжал рассуждать Фрол.
     - Ты вот что, Егор, - предложил Харитон Иванович. - Напиши явку с повинной во всех, самых мельчайших подробностях.
     - И о том, как шел бой, - добавил участковый.
     - Потом нам принесешь, будем решать, что дальше делать, - предложил председатель сельсовета. - От нас тут мало что зависит.
     - Его же арестовать следует, - начал было участковый, но председатель лишь махнул рукой:
     - Да куда он денется? Снова в подпол залезет? Иди, пиши, - кивнул он Егору.
     - Дела-а, - протянул участковый после того, как Егор с семьей вышли. Это же надо столько лет человек жил в страхе.
     - Рассказал бы кто, ни за что не поверил, - в тон ему ответил Харитон Иванович.
     Тем временем Егор с семьей зашел в магазинчик Никандрыча
     - Ну, как? - спросил старик.
     Егор пересказал содержание разговора с председателем и участковым.
     - Значит, не все так плохо, если сразу не забрали, - заключил Никандрыч.
     Продавец подал Егору ученическую тетрадку, ручку и чернильницу -непроливайку.
     - Ты начни с того, как вас бросили в бой. Обязательно перечисляй всех солдат, кого помнишь, кто погиб, кто в живых остался до твоего ухода, как тебя в деревню послали...
     - Спасибо тебе, Никандрыч, - Даша поцеловала старика.
     Вечером Егор долго корпел над тетрадью при свете керосиновой лампы. Свою исповедь он закончил только днем следующего дня и сразу же отнес ее участковому.
     Через два дня за Егором приехали. Два милиционера и Фрол сидели за столом и терпеливо ждали, когда Егор с Дашей соберут необходимые пожитки Даша плакала. Глядя на мать, заревел и Гаврилка...

     Зима в этот год выдалась довольно теплая, хотя снегу набросало немало. Даша время от времени заходила к участковому, чтобы узнать судьбу мужа.
     - Следствие идет, - обычно коротко отвечал он. - Будет что известно, сообщу.
     А в апреле, когда солнышко стало заметно пригревать, под окнами Дашиной избы истошно закричали мальчишки:
     - Тетка Дарья, дядя Егор идет!
     - Где? - выскочила та наружу. - Не врете, сорванцы?
     - Правда, правда, - снова закричали они хором. - Он сейчас в сельсовете.
     Быстро собрав сына, Даша кинулась в соседнюю деревню. Влетела в прихожую  и тут ноги отказали ей служить. Она присела на краешек колченого стула в углу и заплакала. Делопроизводитель и одновременно секретарь председателя молодая девушка Галка вскочила со своего места и предложила женщине воды.
     - Здесь он, здесь, - бормотала она. - Выпустили. Насовсем выпустили.
     Выпив воды, Даша немного успокоилась, но слёзы непроизвольно капали сами по себе.
     Прошло немного времени и дверь председательского кабинета открылась. Первым из нее вышел Егор. Увидев жену и сына, он бросился к ним и крепко прижал их к себе.
     Харитон Иванович и участковый стояли молча рядом, понимая состояние семьи.
     После того, как Егор наконец-то оторвался от своих, председатель сельсовета сказал ему:
     - Давай, отдохни пару дней и за работу. Сам понимаешь - весна, тут каждая пара рук на счету.
     Егор в ответ только кивнул головой.
     Уже дома, сидя за столом, Егор рассказал, что, к счастью, нашелся старик связной, который был в курсе того, что одного солдата действительно отправили в деревню за продуктами. А сам он ушел ночью к своим по приказу своего командира.
     - Судья сказал, что я наказал себя сам и отсидел в добровольном заключении намного больше, чем мне могли бы дать, - заключил он.