Сироты

   - Давай, еще немного, ну же! – подзадоривал Стеф, утягивая ее вверх по узкой винтовой лестнице. А ей уже давно хотелось остановиться и передохнуть: легкие немного покалывало от нехватки воздуха, пряди, выбившиеся из прически, падали на лицо, щеки раскраснелись, а левый туфель остался лежать на сером каменном полу двумя пролетами ниже. Девочка успевала только смотреть под ноги, чтобы не споткнуться в темноте.
   Стеф бежал вверх, его короткие светлые волосы мелькали в темноте расплывчатым пятном. Анна думала о том, что стены слишком грязные, а лестница, холодную каменную поверхность которой она ощущала босой ногой, слишком старая и такое приключение ей совсем не по душе. Она так сосредоточилась на недовольстве, что когда Стеф остановился, она налетела на него. Он улыбнулся ей, а потом резко откинул рыжий от ржавчины люк, ведущий на крышу, легко взбежал по последним ступеням, повернулся к Анне и, подхватив ее на руки, вырвал из темноты лестницы в голубое небо.
   Анна замерла на руках у брата. Дыхание перехватило от неожиданного чувства полета. Она смотрела вверх. После быстрого бега по узким переулкам, кривым дворикам и темной многоэтажной лестнице эта безграничная, чистая, яркая синева неба оглушила ее. Глаза невольно распахнулись шире, а сердце в первую секунду пропустило удар.
   Стеф молчал, давая ей насладиться этим чувством, и улыбался мягкой, понимающей улыбкой.
   Немного придя в себя, Анна начала озираться, завертелась в руках и даже заглядывала Стефу за плечи,  пытаясь увидеть все, что только можно. Оказалось, что вид, открывающийся с крыши, включал в себя не только безграничное небо, но и городскую панораму. Конечно, отсюда виден был не весь город, а только нескольких рабочих кварталов в низине у реки. Но и этого было достаточно, чтобы поразить столь юное и неопытное воображение.
   Что может дать ребенку больше свободы и счастья, чем возможность вот так стоять под самым небом и смотреть сверху вниз на город, купающийся в лучах утреннего солнца? И Анна, стоящая на крыше старого иголочного завода, чувствовала себя именно так – свободной и счастливой, пропитанной запахом солнца и вкусом свежего ветра.
   - Я взял на сегодня отгул, и мы можем провести весь день здесь.
   Анка взглянула на него немного рассеянно.
   - А как же пикник?
   - Это он и есть, - улыбнулся Стефан и указал ей на выступ крыши возле слухового окна. Там, на сложенном покрывале, стояла большая плетеная корзинка, накрытая салфеткой.
   - Ты уже был здесь сегодня? – спросила девчонка, идя на зов ароматной выпечки. Дух свежего теста, подхваченный свежим утренним ветерком, кружил над крышей, невидимый и легкий.
   - Да, рано утром, решил оставить это здесь, чтобы сделать сюрприз. Только я забыл поставить сетку, - он виновато посмотрел на сестру, - вот и пришлось бежать сюда, чтобы крысы не успели разграбить.
   - Ммм, - Анка разом отхватила от булочки с корицей половину и теперь, как бы ей не хотелось поругать брата за непредусмотрительность, она не могла произнести ни слова, оставалось только нахмуриться и осуждающе смотреть.
   - Да ладно тебе, бельчонок, зато пробежались, весело было, не так ли?
   У Анки было свое мнение на этот счет, но она решила промолчать.
   Заг­ла­живая ви­ну, Стеф сам рас­сте­лил тол­стое мах­ро­вое пок­ры­вало на прох­ладной с но­чи че­репич­ной кров­ле, а Ан­ка, все еще нем­но­го злясь, зап­ле­тала рас­пустив­ши­еся ры­жие ко­сы. Она бы­ла в жел­том са­рафа­не, но лен­ты всег­да но­сила зе­леные, ей их по­дарил па­па. Мо­жет, это бы­ла нос­таль­гия, а мо­жет, ей прос­то не хо­телось про­сить Сте­фа о но­вых лен­тах, по­тому что во­лосы у нее бы­ли длин­ные и гус­тые и лен­ты для них нуж­ны плот­ные и ши­рокие, а та­кие бу­дут мно­го сто­ить.
   - Будем сидеть весь день на крыше? – спросила Анка, располагаясь на покрывале между корзиной с булочками и братом.
   - Да.
   - И ничего не делать?
   - Да.
   - И как же тебе удалось раздобыть столько еды?
   - У Корельски вчера была свадьба, вот тетя Агнешка и расщедрилась.
   - Тогда понятно, чего тебя сегодня отпустили. Наверняка пан Корельски сегодня не будет в пекарне.
   - Зато точно будет у Кривого Джозепа, - ухмыльнулся Стеф.
   - Ага, а тетя Агнешка опять будет ругаться и называть его «никуда не годным человеком, который разбирается только в булках и пиве».
   - Тогда он все же годен на что-то.
   - Может, и годен, только кто рискнет спорить с тетей Агнешкой?
   - Уж точно не я.
   - Точно не ты, - нахмурилась сестра. - Где тебе потом новую работу искать?
   - Анка, не начинай. Меня не уволят.
   - Пока не уволили. Но надолго ли это?
   - Анна!
   Анка отвернулась и посмотрела на горизонт. Солнце уже показалось над крышами домов, и блестящие листы металла, кое-где накрывавшие крыши, пускали солнечные зайчики.
   - Анка, ну посмотри на меня.
   Девченка перестала хмуриться, но ее взгляд не отрывался от белоснежной полосы кучевых облаков на рассветном небе.
   - Анка.
   Она медленно повернула голову и взглянула на Стефа чуть холодно.
   - Я смогу о нас позаботится.
   - Сможешь, - согласилась она.


                ***


   В Боргеше шли дожди. Анка грелась у маленькой печки и читала украденную газету. В комнате было прохладно, и даже тихое потрескивание угля не придавало ей уюта, потому что заглушалось звуком куда более громким и настырным – звуком капающей воды. Крыша протекала, и дождевая вода, просачиваясь сквозь зазор в черепичной кладке, капала в большой медный таз. Звук был очень раздражающим. И дело было не только в том, что он не давал сосредоточиться на прочитанном, нет, все было гораздо хуже: он направлял мысли в дурное русло. Если бы вода капала из, скажем, крана, это бы порадовало Анку, потому что означало бы, что у них есть свой собственный кран – на этом захудалом чердаке отродясь не было ванной и за удобствами приходилось спускаться на этаж ниже, где жил домовладелец. Если бы капало с потолка, затопленного соседями, это бы раззадорило Анку – она обожала ссоры. Но вода, капающая с крыши – дурной знак. Обычно это к тому, что им опять придется искать новый угол. В этот раз им несказанно повезло: чер­дак – жи­лище бо­лее при­ят­ное, чем сы­рой под­вал, но снять его де­шево труд­но. Им бы это и вов­се не уда­лось, ес­ли бы Ан­ка не су­мела так мас­тер­ски оча­ровать ста­рич­ка-хо­зя­ина.
   Стеф все еще работал в пекарне, но теперь уже поваром. Когда его повысили, он первым делом купил Анке ленты для волос – белые. Теперь она всегда ходила с белыми лентами. Может, это была благодарность, а может, белые просто были новее и выглядели куда лучше прежних, подаренных отцом.
   Анка была невысокой и юркой; она умела подружиться с соседями и разведать все местные новости только за то время, что Стеф расставлял мебель в их новом съемном углу. За ее искренние улыбки и задорный смех ей часто делали маленькие подарки, и чем старше она становилась, тем дороже были подарки: сначала малышке Анне подкладывали лишний пучок зелени или яблоко к покупкам, заставляя ее щечки розоветь от смущения, угощали булочкой или даже пирожным, позже, девчонкой лет четырнадцати она отказывалась, впрочем, не очень упорно, от гребешка для волос и отреза ткани, а став молодой и привлекательной девушкой, она благосклонно соглашалась на бесплатную починку парового обогревателя у механика, на новые башмачки и платья, очки с черепаховой оправой (которые она носила лишь потому, что они ей подходили). Самой большой ее удачей стал владелец этого чердака, сердобольный вдовец преклонных лет, которому она напоминала внучку. Анка покорила сердце бедняги – и арендная плата упала до минимума, которые едва покрывал расходы домовладельца на отопление и освещение чердака.
   Но сегодня выяснилось, что крыша нуждается в срочной починке, а ремонт обойдется слишком дорого. Что ж, придется очаровывать другого старика и других уличных торговок на ближайшем к их новому дому рынке.


                ***


   Ког­да бом­бы упа­ли, то квар­тал прос­то ис­чез. Это бы­ло пол­ной не­ожи­дан­ностью для всех, да­же для Ан­ки, у ко­торой был дар пре­дуга­дывать и из­бе­гать неп­ри­ят­ности. Стеф был в пе­кар­не на дру­гом бе­регу Вац­ла­вы, а Ан­ка по­еха­ла ка­тать­ся по цен­тру го­рода в ком­па­нии од­но­го мо­лодо­го, но сос­то­ятель­но­го про­ходим­ца. Слу­чай­ность спас­ла им жиз­ни, но нич­то не убе­рег­ло их от пол­но­го ра­зоре­ния. Все, что ос­та­валось от ро­дите­лей, все, что они са­ми на­копи­ли – все ис­чезло под об­ломка­ми зда­ний.
    Ан­ка сто­яла сре­ди ру­ин и смот­ре­ла на пла­чущих вдов, на от­цов, ли­шив­шихся де­тей. Го­ворят, ког­да бом­ба па­да­ет ря­дом с то­бой, то те­бе зак­ла­дыва­ет уши и ты ни­чего не слы­шишь. Ан­ки не бы­ло ря­дом, ког­да прог­ре­мели взры­вы, но стоя здесь, в гру­де оп­лавлен­но­го щеб­ня и раз­во­рочен­но­го ме­тал­ла, она чувс­тво­вала се­бя па­рали­зован­ной, вы­моро­жен­ной до кос­тей и опус­то­шен­ной. Она как буд­то бы­ла на гра­ни, и единс­твен­ным, что ее удер­жи­вало, был зна­комый си­лу­эт. Она смот­ре­ла, как брат по­мога­ет вы­тас­ки­вать лю­дей, по­пав­ших под об­ломки. Смот­ре­ла, не слы­ша кри­ков и си­рен ма­шин ме­дицин­ской по­мощи. Смот­ре­ла, как при­быв­шие спа­сате­ли вып­ры­гива­ют из ав­то­моби­лей и бе­гут к ру­инам зда­ний, смот­ре­ла, как Сте­фан при­со­еди­ня­ет­ся к од­ной из спа­сатель­ных групп и по­луча­ет крас­ную по­вяз­ку на ру­кав. Смот­ре­ла, а по­том за­мети­ла у се­бя под но­гами яб­ло­ко. Оно ле­жало в пы­ли, не нуж­ное ни­кому. По­ка что не нуж­ное. Ник­то не ожи­дал, что граж­дан­ская вой­на на­берет та­кие мас­шта­бы. Ник­то не ве­рил в то, что вой­на вой­дет в их дом. Но это слу­чилось. А за вой­ной при­ходит го­лод. Ан­ка нак­ло­нилась и взя­ла яб­ло­ко.
   «Стеф не должен был жить в такое время, – думала она. – Он умеет защищать, но не умеет защищаться. Я сама позабочусь о нем».
   В тот же вечер консервы, вещи с чужого плеча, несколько цепочек и колец, определенно слишком дорогих для сестры пекаря, были спрятаны в шкафу на верхнем этаже заброшенной фабрики.


                ***


   Война не уходила и не стихала. Она шагала своей кровавой поступью по городу и заглядывала в каждое окно, внушая страх и сея панику. Война отнимала у людей самое ценное – свободу, здоровье, детей, надежду, жизнь. У Анны она забрала Стефана.
   Брат был ее опорой даже тогда, когда был слабостью. Не способный, не желающий заботится о себе, отдающий все силы на помощь пострадавшим, он не находил времени на еду и сон. На самом деле, он не находил бы и самой еды и крова над головой, если бы об этом не заботилась Анна. Вначале он просто помогал знакомым и бывшим соседям, пока Анна не подтолкнула его к идее пойти врачом в госпиталь. Когда-то давно, когда еще были живы их родители и они все вместе жили в аристократическом Цветочном квартале, Стефан учился в медицинской Академии Боргеша. Теперь эти знания дали ему возможность спасать жизни людей. По крайне мере, он думал именно об этом, записываясь в штат военного госпиталя. Анна же думала о ежедневной тарелке горячего супа с настоящим мясом, которым кормили персонал и, по какому-то непонятному стечению обстоятельств, Анну. Пострадавшим от разрушений власти иногда раздавали банки с пищевым синтезированным коктейлем, но его Анна ненавидела и продавала свою порцию за свежую газету или другую приятную мелочь.
   Но вчера все изменилось. Силы Народного Ополчения, а проще говоря, группа простых рабочих и бедняков без оружия и четкого плана действий вломилась в центр города и расстреляла семью чиновника. В ответ на это власти немедленно направили военные аэромашины к госпиталю повстанцев.
   Бом­барди­ров­щи­ки всег­да ле­та­ют без­звуч­но, по­нима­ешь, что они ря­дом, толь­ко ког­да уже поз­дно. Ког­да Ан­ка ус­лы­шала взры­вы, ее взгляд сра­зу мет­нулся в сто­рону ре­ки, ведь гос­пи­таль Сте­фана на­ходил­ся на бе­регу. Она уви­дела меж­ду крыш стол­бы во­ды и по­чувс­тво­вала, как за­коло­ло в гру­ди.
   На мес­те па­латок с ра­нены­ми бы­ло… нич­то. Ка­кое-то раз­ноцвет­ное ме­сиво, грязь из лю­дей и ве­щей. С краю у во­ды что-то ше­вели­лось, ту­да уже бе­жали уце­лев­шие мед­сес­тры. В воз­ду­хе сто­ял ту­ман из кро­шеч­ных ка­пель реч­ной во­ды, пыль и уду­ша­ющая вонь об­го­рело­го мя­са.
   Анна сделала несколько шагов по истерзанной взрывами земле и почувствовала, как что-то прикоснулось к ее ноге. Она опустила глаза и увидела половину человека, тянущуюся к ней руками. Земля вдруг резко приблизилась и ударила ее в колени, а потом в грудь.


                ***


   Когда она очнулась, то ей рассказали, что Стефа не было в госпитале во время взрывов.
   - Тогда почему его здесь нет? – спросила она, приподымаясь на локтях на жесткой подстилке. Ее положили в палатке для пострадавшего персонала, а не под открытым небом только благодаря тому, что кто-то вспомнил, что ее постоянно видели среди врачей.
   Черноусый ополченец замялся, отвел взгляд и ответил:
   - В городе он, брат твой. Увязался за отрядом вчера и… нет их, дочка.
   - Как нет? У… Уб… - Анка зажала себе рот рукой, чтобы не произнести вслух того слова, что крутилось в голове.
   - Несколько человек из наших в плен взяли... Ну, кого не убили, того и взяли. И брат твой, еже ли чего не путаю, там, - дядька погладил ее по руке. – Поплачь, милая, может, полегчает.
   - Нет! – закричала Анка, вскакивая с матраса и сбрасывая руку утешителя. – Плакать по умершим надо! Иди, дед, хо­рони сво­их, ес­ли по­терял ко­го, - шипела Анка, смотря обомлевшему человеку в глаза, - а я плакать не буду. Не по ком!


                ***


   У войны всегда много детей. Кому из них повезет – подберут, а кому нет – сам выживает.
   Их подобрали. Они – это мальчишки лет двенадцати - четырнадцати, все сироты теперь. Они живут в подвале под разрушенным домом; верхние этажи бомбами подчистую снесло, а подвал каким-то чудом уцелел. Каждый был голодным и грязным, замерзшим и напуганным уличным оборванцем, когда она подбирала их и приводила сюда. Здесь не очень много места, зато есть маленькая печка-пыхтелка и лампочка под потолком. Она заботится о них: готовит, штопает их вещи, залечивает ссадины и порезы. Вечерами она часто собирает их под гудящей лампочкой и говорит о войне, о революции. Новичкам эта тема поначалу не нравится – слишком уж напоминает о том, что хотелось бы навсегда забыть. Но она умеет красиво говорить. Она почти не говорит о смерти, а только о новом, светлом будущем, о том, что все можно изменить, что они все могут изменить. Она так верит в них, так убеждает каждого в том, что он сильный и храбрый, что он все может. А еще она учит их многому. Не все из этой науки было законное в их старом мире, но она говорит, что на войне нет законов. Каждый день они поднимаются из подвала наружу и видят, что ее слова – правда.
   А несколько дней назад она посвятила их в свой план. Они должны пробраться к пленным революционерам и освободить их. А затем взорвать Главный штаб, который находится прямо над тюрьмой. Они сделают это во имя Революции, в которой погибли их матери и отцы. Новички, правда, иногда говорят, что их родители умели не во имя Революции, а потому что не успели выбежать из дома, когда падали бомбы, или потому что в них случайно попали при перестрелке, но им объясняют, что к чему.
   Времени на подготовку действий у них не много, ведь если Ополчение не пойдет на переговоры до понедельника, то всех пленных расстреляют. Но Анка молодец – она все продумала: кому что делать, куда идти и когда. Она даже раздобыла старый план здания из городского архива и ящик взрывчатки, которую шахтеры используют для прокладки тоннелей. Так что в субботу они нападут на штаб. Не в вос­кре­сенье - Ан­ка ска­зала, что так боль­ше шан­сов зас­тать ох­ра­ну врас­плох.


                ***


   - Стеф, Стефан… - она целовала его руки, покрытые ссадинами, и ее слезы обжигали его замерзшую кожу. – Живой, ты живой! – она прижалась к нему, обнимая, стараясь не давить на перевязанную грудь. Его, как и остальных пленников, били. Не пытали, а просто били. Потому что они враги.
   Сейчас он лежал на дне аэроплана, измученный пленом и потрясенный освобождением. Когда вверху раздались взрывы, охранники бросились на помощь и оставили камеры повстанцев с минимальным наблюдением. Сквозь окно в двери камеры Стефан увидел, как в коридоре появился растрепанный грязный мальчишка. Долговязый худыш подбежал к двери и открыл замок камеры.
   - Мы взорвали штаб! – задыхаясь от недавнего бега, выпалил их спаситель.
   Те из повстанцев, которым удалось сохранить силы за три месяца плена, побежали наверх на помощь к своим, остальные спустились в подземный тоннель, в который их повел мальчик.
   На выходе ждал аэроплан. В открытом дверном проеме стояла женщина, в которой Стефан не сразу признал сестру.
   Анка же, напротив, сразу заметила его и побежала навстречу. Она обнимала его так крепко и отчаянно, словно тонула, а он был ее единственной надеждой на спасение. Но объятия длились всего несколько мгновений. Анка резко отстранилась от него и, схватив за руку, потащила к двери аэроплана.
   - Давай, еще немного, ну же! – прикрикивала она, а как только Стеф оказался внутри, захлопнула дверь перед растерявшимися людьми, стоявшими снаружи.
   - Взлетай, - бросила она пилоту, и аэроплан плавно поднялся в воздух, как будто бы и не раздавались в опасной близости выстрелы и крики сражающихся.
   - Анка, - Стеф протянул ей руку, все еще не веря в встречу. - Анна! Анни, бельчонок…
   Сестра порывисто обняла его и уткнулась лицом в его рубашку. Стефен прижал ее к себе и ласково гладил здоровой рукой темную медь ее волос.
   - Моя Анка… Анка, а как же остальные? Для них есть другой аэроплан?
   Анна повернула голову и уставилась на него:
   - Какие остальные?
   - Повстанцы. Те, с кем я был в плену.
   - Ну… С ними все будет хорошо. Их освободили, и теперь они сбегут.
   - То есть… Ты хочешь сказать, что их никто не заберет?
   - Они могут просто уйти, они не связанны.
   - Нет, но многие из них ранены и… Анна! – Стефан схватил сестру за плечи. - Что это значит? Куда мы летим?!
   - Я обо всем договорилась. Мы улетаем отсюда, Стеф, мы улетаем отсюда навсегда, - она обхватила его лицо ладонями и смотрела в глаза. Она была счастлива и хотела разделить свое счастье с братом, рассказать ему об их спасении, о том, что теперь у них все будет хорошо.
   - Мы улетаем… куда? – Стеф не мог понять, что это значит.
   - Мы улетаем за море, - она смотрела на него так ласково и радостно. – Знаю, это, - она обвела руками ободранный салон аэроплана, -  эта развалюха не выглядит способной на долгие перелеты, но она куда выносливее, чем кажется. Она унесет нас туда, где нет войны, нет крови, где все будет по-старому.
   - Где все будет по-старому? Там люди, Анка, там люди умирают!
   - И нам умереть вместе с ними?
   - Мы должны вернуться!
   - Я не вернусь! – неожиданно рявкнул пилот, повернув к ним голову в пол оборота. - Если тебе так приспичило, можешь открыть дверь, парень, и выпрыгнуть. Только учти, снижаться я не буду.
   Стеф стоял в оцепенении, не в силах понять и принять происходящее. Анка приняла его молчание за согласие.
   - Думаешь, - она посмотрела на него с упреком, - мне легко было вытащить тебя оттуда? Ты хоть знаешь, чего мне это стоило?
   - Тебе… вытащить меня? – Стеф удивленно поднял брови. - Разве это не план повстанцев?
   - Нет, это мой план. И мой отряд. Да, мой! – вскрикнула она, распаляясь.  – Я собрала этих облезлых дворняжек, я их натаскала, я подбросила им идею взорвать штаб во имя Революции! – в запале она буквально вкрикивала каждое слово в его лицо. – Я спланировала всю эту операцию только чтобы добраться до тебя. Чтобы вытащить тебя! Тебя бы казнили как преступника! Посмотри на себя, - она взмахнула рукой, отстраняясь, - избит, болен… Смертник! Зачем ты пошел с повстанцами?! Это их дело, не наше!
   - Эта война, я должен был!
   - Это их война! – закричала она в ответ, почти срывая голос, а потом приблизилась вплотную и сказала неожиданно твердо и спокойно: - Наша война длится уже много лет, и никого не было на нашей стороне.
   Они молчали, тяжело дыша и смотря друг на друга. Стеф не выдержал первым. Он почти упал на сиденье и вцепился руками в грязные пряди волос.
   Анна сложила руки на груди и отвернулась.
   - Этот мальчик из твоего отряда?
   - Который?
   - К-который? – он подавился вопросом. – А их там несколько?
   Стефан зажмурился. Он не мог представить ребенка в той бойне, что началась в штабе. Его собственное единственное сражение вселило в него страх и ненависть к бою.
   - Они все такие… - равнодушно сказала Анна.
   Стеф резко поднял голову на нее. У него были больные глаза.
   - Все? – переспросил он враз осипшим голосом.
   - Это был сиротский отряд.
   - Сироты, - с ужасом прошептал мужчина. – Они все… - и он замолчал, не решаясь озвучить эту страшную мысль.
   - Не умрут они! – отмахнулась Анка. - Не все, по крайней мере. Они сами согласились на это.
   - Это же дети, они не могут принимать таких решений! – воскликнул Стефан. Он прекрасно знал, какой убедительной могла быть его сестра. Она собрала этих детей и вложила в их руки оружие, а в их головы – Революцию. – Зачем?
   Анна удивленно посмотрела на него и переспросила:
   - Зачем?
   - Да, зачем ты это сделала? Тебе же плевать на революции и перевороты.
   - Глупый, - она подошла и села  возле него, - это все ради тебя, - Анна повернула его лицо к себе и заглянула в чистые голубые глаза. – Я спасла тебя, и мы снова будем вместе. Как это всегда было, - она улыбнулась и ласково погладила его по щеке.
   «О Господи! – душа Стефана застыла, объятая ужасом. - Эти дети погибли из-за меня».  Вина обрушилась на него подобно камнепаду. Как он мог допустить такое? Как позволил всему случиться?!
   По его лицу побежала слеза.
   - Ну что ты, братик, - Анна нежно погладила его по волосам и прижалась к нему, устраиваясь рядом на время длинного перелета. – Теперь все будет хорошо.