Бессердечная молитва о любви

                БЕССЕРДЕЧНАЯ                2013-2014               
               

                I часть.

   Через три года после окончания войны, в артистической, достаточно обеспеченной семье, родился долгожданный ребенок. Дочьке дали имя - Людмила, а между собой стали ласково называть её – Милочкой или Принцессой.  Отец, Артур Вениаминович, работал главным режиссёром местного театра, а его жена, Лидия, как и водится в таких случаях, ведущей актрисой этого же театра.
   Их брак длился двадцать лет и был, по их мнению, удачным. Познакомились они в Ростовском театральном училище, где  Артур посещал занятия по режиссёрскому и сценарному мастерству, а Лидия, как и свойственно красавице, училась на актрису. Они очень быстро сдружились, так как  их жизненные цели и желания совпадали: оба мечтали о славе, только в Москве хотели проявлять свои способности, семья в их планы не входила и о детях они даже не думали. За время учёбы их дружба перешла в симпатию друг к другу и после окончания училища они решили ехать покорять столицу вместе. За год мытарств в Москве оба поняли, что их здесь никто не ждал и не желал видеть их талант. Посовещавшись друг с другом, они приняли решение вернуться в родные пенаты. Трудности настолько их сроднили, что они решили сочетаться браком и попытаться, пусть со временем, но,все-таки, покорить  Москву. Детей решили не заводить, дабы те не мешали в достижении их общей цели.
   За 18 лет работы в провинциальном театре, Артур стал главным режиссером, а Лидия – ведущей актрисой. Представители из Москвы любили посещать премьеры их небольшого, но очень известного театра – театра имени А. П. Чехова. Однако предложений о переезде в Москву они так и не получили. Артур Вениаминович отчаялся, стал настаивать на детях, но Лидия была непреклонна в этом вопросе, пока не осознала, что время молодости прошло и пора подумать о потомстве.
   Милочка родилась очень слабенькой и болезненной. Врачи поставили неутешительный диагноз: порок сердца и увеличенные миндалины.  Миндалины часто воспалялись и ухудшали работу  и без того  больного сердца. Своё детство Мила часто проводила  с высокой температурой, неделями лежала  в больницах  или в детских санаториях - после больницы.
   - Бедный ребенок, мне так её жаль, - тяжело, со вздохом, говорил Артур,- В таком возрасте рожать – это опасно. Это мы виноваты  в том, что у нас больная дочь. Раньше надо было подумать о детях.  И  я тебе об этом говорил.  Неоднократно!  Но разве ты хоть раз, хоть в чём-то  меня послушалась?
   - Артур, ты, как всегда, хочешь жить  по сценарию, написанному тобой.  Но так, к сожалению, не получается.  Мы с тобой давно в этом убедились. И потом, как ты можешь меня упрекать?!  Я же актриса!  Молодость у нас так быстротечна!  И у меня была причина!
   Причина, действительно, была: Лидия  до сорока лет играла Джульетту, Офелию и Нину Заречную в «Чайке», а во время детских каникул, бывало, и Красную Шапочку. Беременными она своих героинь совершенно не представляла, от ролей отказываться не желала, вот и дотянула до сорока лет.
   Милочку родители обожали, поэтому  ни денег ни сил на её здоровье не жалели: лечили в  лучших больницах и санаториях города, консультировались о её слабом сердечке, исключительно, у  известных  врачей области, а когда дочери исполнилось три года, повезли в Москву. Именно там, известный детский кардиолог, Леонид Харитонович Кечкер, успокоил их немного, сказав, что, вполне вероятно, к 18 годам порок может «компенсироваться», и их ребенок  проживет долго и счастливо. Но именно в 18 лет, и никак не раньше, необходимо будет сделать небольшую операцию по удалению гланд.
  - А сейчас, дорогие родители, - сказал Кечкер, - Глубоко вздохните  и только через 15 лет  выдохните, так как придется вам тяжело. Девочку надо беречь и не перегружать её слабое сердечко.  Простужаться ей, категорически, нельзя. Закаляйте ребёнка  и радуйтесь её удивительной красоте.
   И действительно, Милочка была удивительно, как хороша. Для актерской пары внешность их болезненного ребенка, была настоящей гордостью:
  - Доченька вся в меня, – говорила Лидия, – Такая же красивая и, наверняка, талантливая. Вырастет и станет большой актрисой. Выздороветь бы ей только, моей малышке.
  - Да, дорогая, это самое главное. Посмотрим. Может, и в кино будет сниматься, если повезёт, – отвечал Артур.
  - Опять сценарий пишешь?  О кино можно только мечтать. Я до сих пор мечтаю, а что толку? Но в одном ты прав:  надо её постепенно приучать к сцене.  Может, на репетиции брать?
  - Не рано ли? Уж, больно она слабенькая. Немного подождать надо. Ты в кино мечтаешь сыграть, а я до сих пор надеюсь, что меня заметят и пригласят в Москву. Каждый раз, когда приезжают знаменитости из Москвы и смотрят мои спектакли, я жду. Жду, жду, жду. Жду восторга, жду предложений!  И ничего. Ничего не меняется. Лида, скажи, я что, плохой режиссёр?!
 - Ты прекрасный режиссёр, Артур. Я уверена - тебя заметят. И обязательно пригласят в Москву. Не отчаивайся. Надо ждать. Ждать и верить. И я жду. Только вот Офелию уже не смогу сыграть, да и Анну Каренину, тоже. К сожалению, героинь, которым далеко за сорок, в нашей драматургии нет.
  - Как это нет? А бабушка в «Красной Шапочке» ? Чем не героиня?
  - Издеваешься?
   Милочку жалели, любили, холили и лелеяли, одевали во все самое красивое, дорогое и модное.  Продукты покупали только на  рынке, закаляли, не кутали. Одним словом, делали всё, что им посоветовал известный на всю страну врач. В детский сад Милочку не водили, и с детьми играть ей категорически  запрещали – а вдруг нечаянно толкнут или, ещё хуже, случайно заразят каким-нибудь гриппом.
   К ней приставили няню – высокую, статную, с благородной осанкой, пожилую гречанку, с удивительным именем Афина. Женщина была прекрасно образована,  до пенсии работала в школе, знала историю, литературу, прекрасно говорила на греческом языке и очень любила свою страну, в которой никогда не была. Афина носила длинные, до пола, юбки, широкие блузы под пояс и платки, завязанные на затылке в красивый узел.
   Когда Милочка была здорова, няня водила её к  морю, и они часами гуляли по берегу и дышали воздухом, в котором было очень много йода, полезного для  слабого здоровья девочки. Когда же Милочка заболевала, няня садилась рядом с ней у кроватки и читала сказки. Сказки Милочка  любила не все, многие  считала «не добрыми» и «неправильными» и не верила им: она не верила, что Красная Шапочка выйдет здоровой из животика волка, что лягушка может превратиться в красавицу царевну и что  Иванушку – дурачка, пролежавшего на печи полжизни, полюбит царевна и подарит ему полцарства. Ей было жалко Красную шапочку, которую съел волк и бедную Настеньку, которую отправили зимой в лес за подснежниками.  Но, особенно, Милочка  переживала за Русалочку, которая умерла из-за любви к прекрасному принцу. Она просила Афину перечитывать её несколько раз, в надежде, что конец сказки будет другим и принц поймёт, кто спас его и Русалочка останется жива. В такие моменты  Милочка  расстраивалась из-за очередной «неправильности»  и сердце начинало сильно стучать, воздуха не хватало, и она просила няню остановиться.
  - Нянечка, - говорила девочка, - Если бы Русалочка могла говорить! И писать она не умела. Написала бы на песке и всё бы  закончилось  хорошо.
  - Мы не будем больше читать эту сказку. Не плачь, моро му(*гр- малыш)
  - Нет, будем. В сказках всё должно хорошо заканчиваться. Давай её перепишем. Можно?
  - Нет, милая, нельзя. У неё уже есть автор. Андерсен. Он хотел сказать, что, когда любишь, многим приходится жертвовать.
  - Я люблю Русалочку и тоже жертвую.  Я своё сердце погулять выпустила. Оно постучалось и ушло. Давай другую сказку  почитаем, «правильную». Может, оно вернётся?
    Няня прекращала читать,  давала ей нужное  лекарство и начинала рассказывать девочке о своей любимой стране, в которой никогда не была, но  очень по ней скучала.
   Когда Милочка подросла и стала ходить в школу, Афина стала читать ей большую толстую книгу, которая называлась «Мифы и легенды Древней Греции». Эту книгу о Греческих Богах и Героях девочка полюбила гораздо больше, чем сказки. Она восхищалась Амазонками, защищавшими Трою, с восторгом слушала о подвигах Геракла, жалела Пенелопу, которая столько лет ждала своего Одиссея и сострадала Афродите, потерявшей своего единственного, так сильно любимого юношу.
   - Афина, почему Боги допустили, что бы Адонис погиб? – спрашивала Милочка у няни, - Мне  их очень жалко. Они так любили друг друга.
   - Боги не могут за всем уследить, – отвечала няня.
   - Надо было Адонису  послушаться Афродиту. Тогда бы он остался жив, и они были бы счастливы.  Долго – долго.  Няня, дай мне капли, а то моё сердце хочет убежать.
   - Милая моя, тебе совсем нельзя нервничать. Не допустим, что бы твоё сердечко убегало. Мы же не хотим стать «бессердечной»,– пыталась шутить няня.
   - Афиночка, - смеялась Мила, - я не стану бессердечной.  «Бессердечная» – это, когда у человека  совсем нет сердца, и он никого не любит. А я всех люблю. И тебя и маму и папу.
   - А ещё и Афродиту с Адонисом, и Русалочку. Моро му( *-гр. Малыш), да разве с таким сердцем можно всех любить? Не выдержит оно, сердечко твоё, так много любви.
   - Моё сердце всё выдержит, вот увидишь! Я вырасту и обязательно стану здоровой!  И любить буду! Разве можно жить без любви? Ты хочешь, что бы у меня была такая жалкая жизнь?
   - Конечно, не хочу.  Ты обязательно станешь здоровой. И в Грецию ко мне приедешь. Я покажу тебе гору Олимп. Там жили твои любимые Боги.
   - А сейчас не живут? Почему ты говоришь – жили?
   - И сейчас живут, милая. Конечно, живут. Они же бессмертные.
   - Обязательно приеду. И к ним и к тебе. Ты разве собираешься уезжать, нянечка моя любимая? А как  же я?
   - Не волнуйся, агапи му(*гр.- любовь моя). Это не скоро будет. Дай бог, лет через десять. Ты уже совсем взрослой станешь. И красавицей. Как Афродита.
   - И такой же несчастной? Не хочу, как Афродита. Уж лучше просто Музой.  Мельпоменой, например. А что? Муза театра и трагедий! Стану актрисой! Как моя мама. Красота! И кинжал в руке! А на голове венок из кипарисовых веточек. Как ты думаешь, мне пойдет?
   - Тебе всё пойдет, милая. И актрисой станешь. Великой актрисой. Ты же у меня красавица.
   - А ты у меня самая лучшая няня на свете. Не уезжай, пожалуйста. Моё сердце не выдержит, ты же знаешь.

   Сердце и, правда, не выдержало, когда  однажды Афина пришла попрощаться с Милой и её родителями.
   - Уезжаю, – сказала она. – Домой поеду, на Родину. Вот, бумагу из Греции получила. Разрешили мне вернуться.
   - А как же я без тебя, Афиночка?
   -Ты, моя девочка, уже совсем взрослая стала. Не нужна тебе няня.
   - Мне не няня нужна. Мне ты нужна.
   - И я тебе не нужна уже. Тебе четырнадцать! Ты уже в возрасте Джульетты, а это значит, что можешь и решения самостоятельно принимать. Помнишь, что она сделала?
   - Да ничего она не сделала! Подумаешь, влюбилась!
   - Э, да ты, и правда, бессердечная. Джульетта не только влюбилась, но и пошла против воли родителей, решив  не расставаться с Ромео.
   - У нас в классе все девчонки – Джульетты. И все мальчишки – Ромео. Только и делают, что в любви объясняются. То одних любят, то – других. Правда, решения им не надо принимать.
   - Возраст такой, – пояснила няня.- Влюбчивый.
   - Вот именно – влюбчивый.  Я подожду влюбляться.  Мне друг нужен.  А, такого друга, как ты, няня, во всём мире нет.
   - Спасибо,  агапи му(*гр.- Любовь моя). Встретишь ты ещё своего друга. Обязательно встретишь.
   - Но он мне тебя не заменит. Мама, папа, уговорите Афину не уезжать! Пожалуйста! – со слезами на глазах умоляла Мила родителей.
   - Милочка, успокойся, родная. Афина на Родину хочет уехать. Как мы можем ей запретить? Она так долго об этом мечтала. Хоть чьи-то мечты должны сбываться? – сказал отец.
   - Доченька, ты немного подрастёшь и сможешь поехать в гости к Афине. Может, к тому времени и нам разрешат ездить в другие страны, - поддержала его Лидия.
   - Конечно, разрешат. Не всегда же в этой стране будет «железный занавес». Это сейчас мало кого выпускают, а лет через 10-20…
   - Меня выпустят, Афина, слышишь?  Я добьюсь! Стану здоровой и приеду к тебе в гости. Обязательно приеду! Ты мне веришь? Веришь?Ты только дождись меня. Пожалуйста. Ладно? Обещаешь?
    - Верю тебе!  И обещаю, родная. Дождусь. И знай, моро му(гр.-малыш), я всегда буду думать о тебе.  А ты, Милочка, пообещай мне, что не будешь ранить мечом  Мельпомены, влюблённых в тебя, юношей, – с притворной строгостью попросила няня.
   - Клянусь, клянусь, клянусь! – в тон ей ответила Мила.

   Проводы были тяжёлыми, со слезами, с обещаниями о встречи в будущем, с просьбами писать, если получится, или звонить, если удастся. Афину всей семьей проводили до вокзала, и она уехала в Москву, а из Москвы, самолётом, в Грецию.
   Ночью Миле стало совсем плохо с сердцем. Родители вызвали скорую помощь и её увезли в больницу, а через неделю  определили в очередной санаторий.
   Без Афины было грустно и больно. «Видимо, всегда так больно, когда расстаёшься с любимым человеком. И Русалочке было больно, как мне сейчас. И Афродита страдала. И Джульетта с Ромео страдали. Если я когда-нибудь полюблю,  буду молить всех Богов, чтобы они избавили меня от разлуки с любимым. Или лучше совсем не влюбляться?» - думала Милочка. 
   Единственным утешением, как и всегда, была родительская любовь и…. книги. Уже давно «Мифы и Легенды Древней Греции» были заменены произведениями Джека Лондона, Диккенса, Тургенева.
    К 18 годам  Милочка прочла всего Достоевского, Чехова, Золя, Мопассана, даже осилила «Войну и Мир» Толстого. Если честно, читала только «Мир», «Войну» - пропускала. А уж если быть, совсем, честной, то Милочке нравились только те книги, в которых писали о любви. Она хотела понять, что же такое -  ЛЮБОВЬ и почему все любовные истории так трагически заканчиваются? Что заставило Анну Каренину выйти замуж без любви и прожить без неё 8 лет до встречи с Вронским?  А  «Мадам Бовари»? Не могла ещё немного подождать того, кого полюбит?  Сама погибла, мужу жизнь разрушила, да и любовь настоящую не нашла.  «Ведь для любви необходимы  два влюблённых человека. Недостаточно любить кого-то, нужно, что бы этот «кто-то», тоже, тебя любил», - часто думала Милочка.
   Ремарка она просто возненавидела: что ни произведение, то трагическая любовь – обязательно кто-нибудь умирает, а другой страдает. Читать всё это, конечно, очень интересно, захватывает сюжет, эмоции героев, их рассуждения, поступки, сопереживаешь влюбленным на протяжении всего романа, надеешься на счастливый исход. И на тебе! Трагедия! Смерть! Разлука! «Возненавидела» - это, конечно, образно.  И Ремарк и Чехов, у которого, тоже, что ни любовь, то драма, были её любимыми писателями. 
   Но это всё в романах.  А в жизни? Что происходит с влюблёнными в жизни?  С детства была у Милы одна подруга -Таня Гайдар. Правда, на пять лет старше. Ну что же делать – так получилось. Вместе им всегда было интересно.  Девушки жили на одной лестничной клетке, ходили друг к другу в гости, и  постепенно  сдружились.  Когда Татьяне исполнилось 18 лет,  она пригласила Милу на свой день рождение. На вечере присутствовал Танин жених: огромного роста, немного тучноватый, но очень симпатичный, черноглазый и добрый - Валера.
   Валера не сводил с Тани влюбленного взгляда и называл её «Моя тростиночка». Девушка, действительно, была стройна, изящна, грациозна и очень симпатична. Через месяц они поженились и Валера переехал  в её квартиру.  Муж  любил много и вкусно поесть. Юная супруга быстро научилась готовить, чтобы доставлять ему удовольствие.  А ещё Валера любил, чтобы жена обязательно составляла ему компанию за столом. Что делать, у каждого свои капризы: ему нравилось, как жена красиво и аппетитно ест.  Через год Татьяна начала поправляться, а ещё через три  превратилась в грузную, огромных размеров, тетю. Валера стал называть её не иначе, как «Корова», начались скандалы, отсутствие  мужа по ночам, а ещё через год они развелись. Татьяна осталась одна, страдала без мужа, считала, что жизнь закончилась, стала часто выпивать и, постепенно, спивалась. Мила пыталась ей помочь, но Татьяна ничего не хотела ни слышать, ни понимать. Их дружба закончилась.  Через год её первую подругу  нашли мёртвой. Она была убита. Рядом валялась разбитая бутылка из-под водки. Это один пример.
   А второй – её собственные родители, которые прожили вместе почти сорок лет, и, тоже,  не являлись примером идеальной любви.  Мила давно поняла из их разговоров, что  отец, уже,  будучи женатым, полюбил другую женщину, но из семьи не ушёл, а мама, хоть и узнала об этом, но делала вид, что ничего в их семье не изменилось. Благо, что актриса.
     Других семей девушка близко не знала, но прекрасно  понимала, что, со стороны, все отношения между мужчиной и женщиной  кажутся гораздо более счастливыми, чем есть на  самом деле. Об этом она узнала из книг:  нельзя же мнение классиков сбрасывать со счетов - они об этом много что интересного написали.
   Милочка сделала для себя вывод: «Многим Богам не везло в любви, даже Зевсу: полюбил красавицу Ио  и превратил в корову, чтобы защитить от ревнивой Геры. Так и не уберёг свою любовь.  Одиссей с Пенелопой полюбили друг друга, да пришлось им  разлучиться на 20 лет. А что происходит с влюбленными  в романах?  Тоже, одни трагедии: Джульетта, Анна Каренина, мадам Бовари. Нет, уж лучше не влюбляться  совсем.  Права была моя любимая Афина, когда назвала меня бессердечной».
   Не влюбляться было несложно, а вот запретить себя любить, было совершенно невозможно.
    Юная девушка была потрясающе красива. Её фигуру можно было сравнить со статуэтками, изображающими Греческих Богинь, настолько пропорциональны  и округлы были линии её тела. Лицо Милочки отличалось утончённостью и разнообразием красок. Чёрные, вразлет, красиво изогнутые, брови подчёркивали сине-зелёные глаза, обрамлённые двумя рядами густых, длинных ресниц. Немного вздёрнутый с горбинкой, носик, узкий овал лица и бледные, красивой формы, губы, говорили об аристократизме и благородстве крови. Тёмно-каштановые, прямые волосы, тяжёлыми прядями ложились на плечи. Небольшая бледность, связанная с постоянными болезнями, и грустный взгляд, придавали её образу глубину и загадочность.
   Неудивительно, что к такой красавице ни один представитель сильного пола не оставался равнодушным. Некоторые из них были влюблены в Милочку с первого класса, другие – оценили её красоту чуть позже, когда повзрослели.  И сейчас, когда до окончания одиннадцатого класса оставалось два месяца, практически все одноклассники объяснились ей в любви, а, некоторые, уже успели сделать предложение руки и сердца. Милочка спокойно выслушивала юных Ромео и, дабы не причинять им душевную боль, как и обещала когда-то Афине, вежливо отказывала, ссылаясь на то, что при таком больном сердце, как у неё, врачи категорически запретили ей выходить замуж и рожать детей. Доля правды в этом, конечно, была, но Мила  очень надеялась поправить своё здоровье предстоящей операцией.  Истина же заключалась в том, что ни разу не дрогнуло её слабенькое сердечко ни от объяснений в любви, ни от обещаний юных Ромео покончить с собой, если она не будет с ним -  с тем, кто её так любит.
    И если с любовью у Милы было всё относительно спокойно, то артистическая карьера шла полным ходом и очень успешно. Первый раз Артур Вениаминович привёл дочь за кулисы в пять лет.  Когда же Миле исполнилось 8 лет, она впервые  вышла на сцену в детском спектакле. Конечно, ей было немного страшно, но не на столько, что - бы не сыграть зайчика или снежинку. В 14 лет она первый раз сыграла Красную Шапочку и родители осознали, что их дочь обладает настоящим талантом.  Милу вызывали на «бис» несколько раз. Успех был грандиозным. Сама же Милочка получала огромное удовольствие, находясь на сцене. Она уже давно перестала бояться публику, чувствовала себя во время спектакля счастливой и, самое главное, абсолютно здоровой.
   - Мама, папа, я хочу стать настоящей актрисой. Вы мне поможете? Я хочу учится у самых лучших мастеров.
   - Конечно поможем, милая. Как только закончишь школу, поедешь в Москву,- ласково говорил отец.
   - В Москву? С таким сердцем? Нет, я не разрешу. И в Ростове есть училище,- недовольно говорила Лидия.-  В конце концов, я тебя сама всему научу.
   - Мама, когда я выхожу на сцену, то становлюсь сильной и здоровой.  Я отпускаю сердце и оно улетает.
   - Не понимаю, о чём ты говоришь? Как это сердце может улетать?
   - Может. Просто поверь. Сердце не помешает мне учиться в Москве. Я мечтаю стать великой актрисой. И я буду ею. И Афина  мне об этом говорила. А я ей верю.
   - Ну вот, в нашей семье еще одна мечтательница появилась, - с грустью говорил отец.
   Когда Милочке исполнилось 17 лет,  Лидия стала готовить дочь к серьёзной роли Нины Заречной в «Чайке». Целый год разбирали образ дома, репетировали в театре, и, вдруг, за две недели до генеральной прогонки спектакля,  Мила сказала маме, что хочет сыграть Нину совсем не такой, какой её привык видеть зритель.
   - Мама, ну какая скромная девушка подойдёт к  взрослому мужчине, да ещё и известному писателю, и даст понять, что влюблена в него?  Не в Тригорина  Нина влюбилась, а в его славу.   Её не остановило,  что этот человек любит другую женщину, да ещё эта женщина - мать Кости. И Костю она не любила. Предала его.  Мама, она жестокая, бессердечная. Не умеет она любить.  И не думает ни о ком. Только о себе. И о славе. Такой я  хочу её сыграть.
   - Ты сама бессердечная, Милочка!  Неужели ты не видишь,сколько Нина страдала! - Лидия была потрясена выводами дочери, - Откуда у тебя такие мысли?
   - Читала много о любви, мама. Это её Боги наказали за то, что она влюбленного в неё Костю предала. Ушла от него ради  славы  актрисы.  Ещё раз говорю - она жестокая.  У любой женщины сердце бы дрогнуло  от таких слов, какие ей Костя говорил о своей любви.  И Костя не застрелился бы. Так нет,  у неё только одна цель и была – стать великой актрисой. Ничего и никого не видела и не слышала. Нет, она у меня не вызывает жалости. Её только слава и интересует. А то, что она говорит о своей несчастной любви к Тригорину?!  И кому говорит?! Косте!  Это разве не жестоко? Ах, мол, пожалейте меня, я такая несчастная. Я чайка.
   - Ты всё неправильно понимаешь!
   - Мама, послушай меня: я чуть младше Заречной и, поэтому, вижу её совсем иначе. Никакая она ни жертва. И никакая ни Чайка.  Жертва - Костя. Возможно, что Чайка именно он. Мать его не любит и не ценит.  Нина, тоже, не любит. Двум любимым женщинам он совсем не нужен. Ни любви в его жизни нет, ни поддержки. Как жить с этим? Вот он и застрелился. От ненужности.
   - Ну, здесь я с тобой соглашусь. Но Нина! Подумай, доченька! Её с детства не любят родители. Так же, как и Костю. А это самое страшное для человека. Дети беспомощны и не защищены, если лишены родительской любви.
    - Да, в этом они похожи. Но Нина хочет славы, а Костя – признания. В этом большая разница. Ты согласна? Это же в пьесе написано!
    - Согласна, милая. Но причем здесь Боги? Нину погубил Тригорин, - всё ещё сопротивлялась Лидия.
   - Мама, Тригорин, как бабочка:  на любовь, как на свет, летит. Кто поманил, того и любит. Его Боги не наказали: он же Аркадину не бросил. 
   - Да, Афина на тебя сильно повлияла своими Греческими мифами .
   - И спасибо ей за это, мамочка. Любовь беречь надо, а не разменивать на карьеру и сомнительные романы. Тем более, что и таланта у неё не было. Ты думаешь, Нина не чувствовала, что Тригорин и с ней живет и с Аркадиной? Наверняка знала.
   - Милая, когда любишь, всё терпишь.
   - Мама, ну какая любовь, когда тебя унижают? Из-за славы, возможно, терпят унижения, не знаю.  Но это не главное в жизни. В жизни главное – любовь. Боги, как и люди, хотели любить и быть любимыми. А страдали сколько? Особенно, Афродита.
   - Если бы в жизни была главное – любовь, то сколько бы семей не состоялось. А многие семьи разрушились бы. Нет, милая, любовь – это редкость, это – редкий  дар. Если хочешь, любовь – это дар Богов. В жизни свои законы и не всегда в ней есть место для любви. Иногда она просто мешает. В жизни Нины именно любовь её и погубила.
   - Не любовь её погубила, мама, а отсутствие таланта. Тригорин не бросил бы талантливую, успешную, молодую и влюблённую в него, актрису. Это бы льстило его самолюбию.
   - Талант, любовь… Мила, речь сейчас не об этом. Ты с отцом говорила о том, как хочешь сыграть Заречную?
   - Нет, мне страшно. А вдруг он не разрешит? Давай я на репетиции сыграю, как мы решили? Если папа не одобрит, сыграю на премьере тот образ, к которому все привыкли.
   - Не мы решили. Это ты решила. Я против. Категорически. Ты знаешь, сколько гостей будет из Москвы? Подумай об отце. Он очень надеется, что его, наконец, заметят и пригласят на работу в Москву. Ты хочешь его подвести?
   - Подвести не хочу. Хочу играть так, как чувствую, а не как надо. Мама, пожалуйста, просто поверь мне.
   -  Это большой риск для нас с тобой.  Хотя… Что московские гости могут изменить в нашей жизни? Столько раз уже приезжали…  И ничего. Всё по-старому. 
   - Я знаю, мама. Знаю, что и ты хочешь играть на московской сцене. И о кино мечтаешь. И я хочу учиться в Москве. И почему нас всех так манит эта Москва?
   - Поймешь со временем. Ты же у меня умница. И красавица. Ну что ж, давай рискнём!
   - А ты у меня самая лучшая мама на свете. Спасибо, что поддержала меня.
   Вечером того же дня, когда произошел этот разговор, позвонили из больницы  и предложили Милочке лечь на операцию.
   - Как всё не вовремя!  До прогона две недели!  Такие гости из Москвы приглашены! Досадно.  Конечно, главное - здоровье Милочки. Если не сможет говорить после операции – заменим дублёршей. Правда, она не так хороша и молода. Но, что делать. Перенести не можем! Даже на неделю! Надеюсь, что хоть до премьеры начнёт говорить. Ах, как всё не вовремя. Как специально, - с горечью сказал Артур Вениаминович.
    - Артур, я согласна – не вовремя. 15 лет ждали этого дня. Опять ждать? До осени? Летом не делают такие операции. Надо соглашаться. Тем более, что оперировать будет очень хороший врач. Самый лучший в городе.
   - А у нас есть варианты?

     Рано утром Лидия зашла в комнату дочери.
    - Просыпайся, родная. Папа уже позавтракал и готов отвезти тебя в больницу. Я поехать с вами не могу, к сожалению. Мне надо бежать в театр. Не забудь, что завтракать тебе сегодня нельзя.
    - Я помню, мамочка. А ты не забудь, пожалуйста: если придёт письмо от Афины, обязательно принеси мне его в больницу.
   - Принесу, моя хорошая. Ты, главное, не волнуйся перед операцией. Это всё очень легко и быстро. Ты даже ничего не почувствуешь. А вечером я к тебе обязательно приду. У меня сегодня спектакля нет. Я свободна, как птица.
   - Не буду волноваться, ты меня уговорила. Я из-за Афины больше переживаю. Три месяца писем нет. Может, что случилось?
   - И об этом не думай.  Ну, хотя бы, сегодня. Что может случиться? Она еще не старая. И родственники рядом с ней. Всё хорошо с ней, золотко моё. Ты о себе подумай сегодня, ладно?
   - Попробую. Не буду думать ни об операции, ни об Афине, ни о прогоне. Хотя, нет. О прогоне буду думать. Я заговорю. Я обещаю. Отцу не придется искать мне замену.
   - О, моя милая. По – моему, я тебя совсем не знаю. Где моя милая, нежная Принцесса? Давай, не будем загадывать. Мы, артисты, очень суеверны.  Всё, дай я тебя поцелую, и побегу. – Лидия поцеловала дочь, и, выйдя из комнаты, крикнула мужу, - Меня уже нет, я ушла.
    Милочка приняла душ, оделась, захватила сумку с вещами, заранее приготовленную мамой, и вместе с отцом отправилась в больницу на операцию, которая должна была изменить в лучшую сторону, если не её жизнь, то, по крайней мере, её здоровье.
   Милу положили в отдельную палату, как и подобает дочери главного режиссера единственного в городе театра, и предупредили, что бы она ничего не пила и не ела.
    - Как только врач освободится, я за Вами зайду, и вместе пройдем в операционную, – сказала медсестра и вышла из палаты.
   Милочка осталась одна. Ужасно хотелось пить, чуть меньше – есть. Время тянулось медленно. К трем часам дня, когда за ней зашла медсестра, сил совсем не осталось, и она даже обрадовалась, что скоро всё закончится и этот ужасный день, наконец, пройдет.
   Она шла по коридору  следом за медсестрой. Возле самой двери в операционную, Милочка увидела высокого юношу, который стоял у противоположной стены и смотрел на неё.
«Какие зелёные глаза. Удивительный цвет», - подумала девушка,- Никогда таких глаз не видела».
   В операционной находились врач и анестезиолог.
   - Ну, что, красавица, оперироваться будем? Или есть возражения? – спросил врач.
Милочка покачала головой.
   - Отлично. Тогда в это креслице садитесь, и глазки свои прекрасные закрывайте. Вот и хорошо. Умница. Бояться не будем?
   Милочка закрыла глаза, покачала головой, подтвердив, что бояться не будет и мысленно обратилась к Богам Олимпа, как она часто это делала в трудные моменты: « Боги, помогите мне. Я такая трусиха. Дайте мне силы выдержать всё это достойно. Афиночка, милая, попроси за меня Богов. Они к тебе ближе».
   Операция началась. Мила молилась Богам, как ей показалось, целую вечность.
   - Можешь открывать глаза, красавица.  Все закончилось, – услышала она ласковый голос врача, – Хоть ты и трусиха, но держалась молодцом. Похвально, похвально. Неделю не разговаривать, сегодня ничего не пить, а с завтрашнего дня есть только мороженое. Маленькими глоточками. Всё, милая. Вставай потихонечку, сестра тебя доведёт до палаты.

   «Спасибо, Боги! Спасибо, Афиночка!  Вы мне помогли!» Мила посмотрела на часы, висевшие в операционной. Прошло 15 минут с того момента, как она села в кресло.  «Пятнадцать лет ожиданий и 15 минут страданий». Милочка хотела глотнуть, но вся вздрогнула от нестерпимой боли. Врач это заметил.
   - Глотать, тоже, старайся реже. Ничего, завтра будет лучше. Потерпи немного. И сердце пойдет на поправку, – успокоил её врач, - Иди, милая, отдыхай.
   Медсестра довела Милу до палаты и помогла лечь в постель. Горло нестерпимо болело. От каждого глотка она вздрагивала и просыпалась. Уснула только под утро.
На следующий день, рано утром, в палату пришла мама.
   - Это я, радость моя! Знаю, знаю, что говорить тебе нельзя. Врач сказал, что всё прошло просто замечательно, что ты у меня самая смелая девочка и что через неделю тебя выпишут, и ты сможешь говорить. Как ты себя чувствуешь, родная? Такие круги под глазами. Плохо спала, наверное? – Лидия подошла к дочери, обняла, поцеловала, и, ласково глядя на неё, произнесла, - Я тебя сейчас порадую: у меня для тебя сюрприз.  Письмо из Греции. Вчера я приходила, но мне сказали, что ты спишь. А сегодня утром пришло письмо. Я его захватила и сразу к тебе. Возьми. Я не открывала. Я тебе мороженое принесла. Такое, как доктор сказал. Пломбир. Вечером папа зайдёт.
   Милочка положила письмо на тумбочку и жестами показала маме, что ей нужен блокнот и ручка.
   - Я поняла. Папе скажу, он принесёт. Как я не догадалась? Всё, милая. Я побежала в театр. Пока без тебя «Чайку» репетируем. Эта Аркадина у меня ничего, кроме негодования, не вызывает. Как можно так к сыну относиться, не понимаю. Я тебя люблю, моя милая. Выздоравливай быстрей и больше спи. Я ушла, меня уже нет. Вечером спектакль, так что, до завтра. – Лидия ещё раз поцеловала дочь и выбежала из палаты.
   «Какая я счастливая!- подумала Мила,- Мама меня любит, и папа любит. И Афиночка, тоже, любит. И операция прошла хорошо. Осталось только сердце подлечить и, можно считать, что у меня всё прекрасно. В Ростов учиться поеду или в Москву. Лучше в Москву. В Щукинское.  Если родители отпустят, конечно. А потом в Грецию – к Афине.  И на прогоне я буду играть. Я заговорю, я знаю. Я успею. Мне Боги помогут. Я знаю – Боги хотят, что бы я стала великой актрисой ».
   В душе было столько счастья, что лежать было невозможно. Хотелось двигаться, танцевать, летать. Она вскочила с  постели, надела халатик и, немного сполоснув лицо, взяла письмо и вышла в коридор. Вчера, когда её вели в операционную, она заметила небольшую застеклённую веранду, окружённую цветущими  кустарниками. Именно там, среди такой красоты, ей захотелось прочесть письмо от Афины. «Афина, милая, как я по тебе скучаю!» - думала Мила, распечатывая конверт.
   Она достала письмо. Почерк показался ей незнакомый. Сердце тревожно сжалось. Стала читать: «Дорогие Артур, Лидия и Людмила. С прискорбием сообщаем вам, что после продолжительной болезни…..». На глазах выступили слезы. Она перестала читать. «Нет, этого не может быть. После  какой болезни? Продолжительной? Но Афина ничего не писала о болезни! Жалела меня. Милая Афина, ты меня любила, поэтому жалела. Афина, ты же не старая. Этого не может быть. Не дождалась. Милая, милая Афина. Как же так? Боги, где вы? Почему вы ей позволили умереть? Я так её люблю.  Это не справедливо». Рыдания душили её. Плакать было больно, но не плакать она не могла. Так и стояла возле окна  в полном одиночестве, забыв о нестерпимой боли, которую причиняло ей только что прооперированное горло.  « Даже маме не могу позвонить. Говорить нельзя. Я, как Русалочка»,- подумала Мила и услышала за спиной шаги. Девушка обернулась.
   На веранду зашёл молодой человек, которого она видела вчера в коридоре. Остановился. Рукой показал на горло, как бы спрашивая: «Болит? И у меня тоже». От этого дружеcкого участия ей стало тяжелее и больнее на душе, слёзы полились ещё сильней. Она сделала шаг к выходу, чтобы уйти и не показывать никому своих страданий. Но в этот момент  юноша  сделал шаг к ней навстречу. Положил руки на  её  плечи, не дав Миле уйти, и посмотрел ей в глаза.              «Что случилось?» - говорил его взгляд.
   «Он тоже, как Русалочка, не может говорить», - подумала Мила.  Ей вдруг стало жалко всех: и Афину, и Русалочку, и себя и даже  этого незнакомого парня с зелёными глазами. А дальше произошло то, что обычно делал отец, когда хотел её успокоить:  юноша обнял её и прижал к себе. Милочка, не сопротивляясь, положила ему голову на грудь. 
   Так они и стояли, обнявшись, в центре веранды. Вдвоём. Милочка рыдала, а молодой человек одной рукой крепко обнимал её, а второй – гладил по голове,  успокаивая совсем незнакомую  ему девушку.
   «Он добрый, - решила  Мила, когда стала немного успокаиваться. – Рядом с ним так уютно и спокойно. И пахнет от него приятно». Осознав свои мысли, ужаснулась: «Я, точно, бессердечная. Афиночка, ты была права». Слёзы моментально высохли,  и она отстранилась от юноши. Кивнула ему в знак благодарности, выбежала с веранды и вернулась в палату. «Только сегодня утром я была такая счастливая», - думала Мила. – «Скорей бы пришёл отец. Бедная Афина. Ты была мне такой родной. Интересно, кто этот парень?»

   Вечером пришёл отец. Милочка сразу же протянула ему письмо.
   - Здравствуй, моя Принцесса! Как себя чувствуешь? Горло болит, наверное? А что это за письмо? Я принёс блокнот и ручку.  Из Греции? От Афины? Сейчас почитаю, а ты пока напиши, как себя чувствуешь.
   Мила стала писать, что чувствует себя нормально и хочет быстрей домой. Какая разница, где лежать, и есть мороженое.
   - Боже, мне очень жаль. Афина ведь совсем была молодая. Доченька, не плачь. Хотя, нет, милая, поплачь, поплачь. Она была твоим другом. Я понимаю, тебе сейчас тяжело.
   Мила протянула отцу блокнот. Он прочёл просьбу дочери.
   - Я поговорю с врачом. Но не думаю, что он разрешит тебя забрать. Как всё не вовремя! И спектакль, и репетиция, и Афина. Бедная девочка, как всё на тебя навалилось. Афины нет. Но жить надо. Надо жить дальше. Ты молодая. Сколько ещё в жизни будет всего. Никто не знает. Иди ко мне, я тебя обниму.
   «Хорошо иметь такого отца! Афины нет, но есть отец и мама. Я не одинока.  Как хорошо, что он не ушел к другой женщине».
   Артур Вениаминович пошёл разговаривать с врачом, а Мила взяла блокнот и написала: «Папа, почему ты не ушёл к той женщине, которую полюбил? Я всё знаю, не отпирайся».
   Отец вернулся быстро. Мила дала ему блокнот.
   - Врач тебя не отпускает. Сказал, что хотя бы ещё дня два, а лучше – неделю.  А что касается твоего вопроса. Не знаю, что и сказать. Мы с твоей мамой столько лет вместе. Она мне хороший друг. Мы с ней не только друзья, но и единомышленники в жизни. Это очень важно. А та, другая женщина. Это, видимо, было  очень сильное увлечение.  И всё очень быстро прошло. Маму я люблю, ты даже не сомневайся. И тебя люблю. Вы с мамой – моя семья.
«Папа, как Зевс. И жену любит.  И других женщин. Иногда. Боги, как люди. Или люди, как Боги? Кто мне ответит? Афина бы ответила», - с грустью подумала Мила.
Она взяла из рук отца блокнот и написала: «Я тебе верю».

   На следующий день она решила выйти из палаты и пройтись по коридору. Блокнот и ручку взяла с собой. На всякий случай. Не успела Милочка сделать и несколько шагов, как увидела своего незнакомца, идущего ей навстречу. Молодой человек подошёл к ней, поклонился, решительно взял за руку и повёл в сторону веранды. Милочка растерялась от такого смелого поступка юноши и, не сопротивляясь, пошла рядом с ним.
   Здесь было всё, как и вчера: огромные окна, солнечный свет, цветущие кустарники, и они - вдвоём. Мила протянула ему блокнот и ручку. Он улыбнулся и показал ей свой блокнот и карандаш. Они стали переписываться.
   «Что у тебя вчера случилось? Ты так сильно плакала».
   «Я вчера узнала, что умерла моя бывшая няня – Афина».
   «Она гречанка? Ты её любила?»
   «Она была моим другом. Я её очень любила».
   «Хочешь, я стану твоим другом?»
Мила подумала немного, вспомнила слова Афины о том, что у неё обязательно будет друг, и написала:
   «Хочу».
   «Как тебя зовут?»
   «Людмила. Лучше – Мила. А тебя?»
   «Александр. Можно просто Саша».
   «Саша, спасибо тебе. Ты мне помог. Мне было очень плохо».
   Они переписывались долго, до тех пор, пока не закончились блокноты.  Им ничего больше не оставалось, как разойтись по палатам.  Милочка узнала, что Саша - студент пединститута, что он изучает историю, что ему 22 года, и живет он с мамой,  а отца давно нет в живых.
   На следующий день, когда к ней пришёл отец, она попросила  его срочно съездить в магазин и купить ей несколько блокнотов и шариковых ручек.  Артур Вениаминович  быстро выполнил просьбу своей любимой дочери.
   Обладая таким богатством, они с Сашей стали писать друг другу настоящие письма.  В них  рассказывали о себе, о своих друзьях, о прочитанных книгах, о фильмах, которые смотрели. Расставались только на ночь и в те редкие минуты, когда необходимо было принимать очередную порцию мороженого. Для Милы неделя пролетела незаметно.
Наступил последний день их пребывания в больнице, а они никак не могли «наговориться».
   Писать и смотреть друг на друга одновременно, было неудобно. Их глаза встречались только в момент передачи очередных посланий. И Милочка каждый раз с трудом отводила взгляд от Сашиного лица. Саша был смуглым, с огромной копной тёмных, слегка волнистых волос. Зелёные глаза излучали доброту, понимание и уверенность. Черты лица по-мужски были красивыми. Фигура, как и у всех ребят, с детства занимающихся плаванием (что и неудивительно – рядом же море!), была спортивной и гибкой. В каждом движении было столько красоты и силы, что Милочка невольно любовалась своим новым знакомым. Саша отличался  от других ребят, которых она знала с детства, не только цветом глаз, но и какой-то внутренней культурой.  Именно с ним, впервые в жизни, ей хотелось постоянно  быть рядом, смотреть на него, ощущать на себе его взгляд. И именно сегодня, как никогда раньше, она с большим  трудом отрывала взгляд от его лица, от его рук, пишущих  в блокноте,  разглядывала его плечи, шею, ложбинку у горла. Ей хотелось дотронуться до всего того, что она видела. И это всё, что она видела, вызвало у неё необыкновенное чувство нежности. Эта нежность вначале была только в душе, потом стала разливаться по всему телу, руки немного  задрожали, ноги стали ватными, в глазах потемнело, и она поняла, что теряет сознание.
   Когда Мила открыла глаза, то увидела, что находится в палате. Рядом был врач, Саша и медсестра.
   - Что со мной? – спросила она глазами.
   - Красавица моя, ты потеряла сознание. Это бывает. От голода.  Сегодня полежи и поешь  больше  мороженого. А Вы, молодой человек, отправляйтесь к себе в палату и не мешайте нам выздоравливать. В отличие от Вас, здоровых, у нас немного слабое сердце. Кажется, выписываетесь Вы завтра?
   Саша кивнул.
   - Вот и прекрасно. Перед выпиской зайдите ко мне, я проконсультирую Вас, что и когда есть, пить и когда можно начинать разговаривать.
Саша опять кивнул, что в данный момент, означало: до свидания, и вышел из палаты.
   - Вам, красавица, надо сегодня полежать и не переутомляться. Никаких молодых людей и волнений. Вечером зайду проверить Ваше самочувствие.
   Врач с медсестрой вышли из палаты. Милочка отвернулась к стене и заплакала: без Саши ей стало очень грустно.
   «Значит, это был, всего лишь, голодный обморок. Отлично. А я уже испугалась и решила, что это Саша вызвал во мне такие эмоции», - думала девушка. Но эта мысль не дала желаемого успокоения. Она тихо плакала и мечтала о том, что завтра снова увидит Сашу, и неважно, что он выписывается. Главное – увидеть его. Увидеть  хоть на одно мгновение.  С этими мыслями она и уснула.
   Саша не пошёл в палату, а отправился на веранду. Именно здесь  неделю назад  он увидел плачущую девушку и подошёл, что бы успокоить её. Успокоил, называется. Вся жизнь пошла кувырком. И что теперь делать? Как объяснить матери и Ольге, что в его жизни всё изменилось. Матери нельзя нервничать, а Ольга, после того, как он сделал ей предложение, готовится к свадьбе. Они договорились, что сразу же после больницы  подадут заявление в ЗАГС.
Саша с детства был приучен отцом отвечать за каждый свой поступок. Отец учил его быть внимательным по отношению к матери и, вообще, к женщинам.
   - Сын, женщины - слабые создания. Им необходима наша любовь и забота. Женщина – это Королева. Перед ней надо преклоняться.  Но женщина – это ещё и девочка, которую надо баловать и не давать в обиду. Так у нас, у греков, принято. Испокон  веков.
   Когда отца не стало, Саше было 14 лет. С тех пор всю заботу о матери он взял на себя. А когда ему исполнилось 18 лет, он познакомился с Олей. Вернее, она сама с ним познакомилась.
   Дело было летом.  Саша с друзьями отправился на пляж. Вступительные экзамены в институт были сданы, зачисление прошло успешно, настроение было отличное. Он стоял у кромки воды, когда к нему подошла девушка и сказала просто:
   - Привет. Меня зовут Ольга. Я хочу тебя любить.
   - Прямо сейчас? Здесь?
   - Нет. Всю жизнь и везде.
   - Ты смелая девушка. А уверена в том, что я к этому готов? Может, для начала, познакомимся?
   - Познакомимся, конечно.
   Саша спокойно стал разглядывать незнакомку. Высокая, с мальчишеской фигуркой, узкими бёдрами и маленькой грудью.  Светло карие глаза с золотистым оттенком  смотрели с весёлым вызовом и иронией, светлые волосы с рыжеватыми прядями находились в «поэтическом беспорядке». Весь её облик как будто говорил: « Я радуюсь жизни. Давай радоваться вместе».
   - А если я тебя не полюблю?
   - Полюбишь, Саша.
   - Ты уже и имя моё знаешь?
   - А ты меня не помнишь? Год назад на школьном  вечере мы танцевали с тобой.
   - Так мы с тобой давние знакомые?
Ольга звонко рассмеялась и в тот же вечер пригласила его к себе домой.
   Утром Саша сделал ей предложение.
   - Я теперь, как честный человек, должен на тебе жениться.
   - Зачем сейчас? Ну и что, что ты первый? Давай окончим институт, а потом и поженимся. Я не хочу сейчас замуж.
   - А в каком ты институте?
   - В медицинском. В Ростове учусь. Детей лечить буду.
   С тех пор прошло почти пять лет.  Он относился к ней так, как учил отец. Ольга стала для него хорошим другом, родным человеком и любимой женщиной. С ней было легко, просто и, главное,  спокойно. 

   На следующее утро к Милочке в палату зашёл врач, посмотрел её горло, послушал сердце и сказал, что можно возвращаться домой.
   - Всё, Милочка. Позвоню твоему отцу, что бы он за тобой приехал. Всё у тебя прекрасно. Дня через два, не раньше,  можешь начинать говорить. А через неделю - хоть кричи. Кушать надо пока протёртую пищу и не горячую.  Можешь потихоньку собираться.
   Врач ушёл, а Мила стала собирать вещи. Ещё неделю назад она мечтала поскорей выбраться отсюда домой, а сейчас даже мысль о том, что она расстанется с Сашей, причиняла ей  боль, которую она когда-то испытала после отъезда Афины в Грецию.  «А вдруг он уже выписался и не попрощался со мной? Нет, это невозможно. Он так не может поступить. Тогда почему мне так тяжело? Мы же и дальше будем с ним видеться, разговаривать. Я буду смотреть на него. Видеть его глаза, улыбку, руки.  Он сейчас придет. Постучит в дверь, и я ему открою. Саша, ну где же ты? Ты обещал стать моим другом». В дверь никто не постучал. На глаза навернулись слёзы, на душе стало нестерпимо больно и обидно. Мила не находила себе места. Ей захотелось выбежать в коридор и найти его. Она не могла больше ждать,  подошла к двери и открыла её.
   На пороге стоял Саша. Мила смотрела на него, не в силах оторвать взгляд от его лица. И опять почувствовала, как её душа наполняется такой теплотой и нежностью, что стало тяжело дышать. Она опустила глаза и увидела, что он протягивает ей блокнот. Девушка взяла его в руки и прочла:     «Мы можем встретиться в следующее воскресенье в 17 часов? Если – да, то где?»
   « У Каменной Лестницы» - быстро написала Мила и вернула ему блокнот. Саша ещё, что-то, написал и показал ей.
   «Очень хочется услышать твой голос», – прочла она.
   В этот момент в коридоре послышались шаги, знакомые голоса и Мила увидела отца и мать.
   - Милочка, мы приехали за тобой. Здравствуйте, молодой человек. А, понятно, Вы тоже после операции? – спросил Артур Вениаминович.
   - Родная моя, как я соскучилась. Дом без тебя совершенно пустой. Давай я помогу тебе вещи собрать. Боже, как ты похудела! Одни глаза остались. Буду тебя откармливать, – произнесла Лидия.
   Саша поклонился всем и ушёл. Милочка обняла маму и расплакалась.
   - Что с тобой, доченька? Устала в этой больнице? Ничего, сейчас домой приедем. Всё будет хорошо. Я тебе обещаю.
Ты, наверно, из-за Афины плачешь? Я сама очень расстроилась. Хорошая была женщина. Ну, что теперь делать? Жизнь продолжается. Надо жить.
   «Я плачу не из-за Афины. Боги, что же это такое? Я плачу, потому что не увижу Сашу целую неделю. Именно от этого мне больно.  Но когда я его вижу, мне, тоже, больно. Что со мной? Мне страшно. Я не выдержу целую неделю».
   Через полчаса они приехали домой. Пока Мила принимала душ, Лидия приготовила обед: ничего горячего и всё протёртое для дочери, для себя – салат, для мужа – жареное мясо с картошкой. Родители были счастливы, суетились, старались развеселить дочь, рассказывали о новых событиях в театре. Милочка старалась слушать родителей, но не слышала. Все мысли были заняты Сашей. «Какое-то болезненное  наваждение», – думала Мила. – «Хорошо, что ещё два дня нельзя разговаривать и можно не поддерживать беседу».
   Через два дня Мила попыталась заговорить. Первые слова дались  достаточно трудно, но постепенно боль проходила, говорить становилось всё легче, и через  три дня  голос совершенно восстановился, о чём она с радостью  сообщила родителям.
   - Браво! Отличный врач! – с удовольствием заметил отец. – Дублерша отменяется. Как всё удачно! Мила, у нас такие гости будут из Москвы!  Мы их всех поразим! Так, девочки мои, готовимся!  Завтра репетиция, а в воскресенье – прогон! Завтра в 9 утра в театр.
   - Мила, ты действительно сможешь играть? – спросила Лидия.
   - Врач сказал, что через неделю я могу хоть кричать.
   - А вот это не надо. А то ещё голос сорвешь. У Заречной должен быть нежный голос. И изменить это невозможно.
   - А характер можно изменить? – спросила Мила.
   - Чей? Заречной? Нет, конечно. Исключено. Это я тебе, как режиссёр говорю. Да и зачем?
   До воскресенья оставалось два дня: до прогона спектакля, который должен был состояться в 12 дня, и до встречи с Сашей в 17.00. «Я успею. Я должна успеть: сразу же после спектакля – к Саше», – думала Мила.
   Все эти дни она была занята только мыслями о Саше. И эти мысли  приносили ей нестерпимую боль. Когда она оставалась одна в квартире,  начинало казаться, что вот сейчас раздастся звонок в дверь, и он войдет. Мила понимала, что Саша не знает ни её адреса, ни домашнего телефона, но, тем не менее, подбегала к двери, открывала её в надежде, что он стоит там. Снимала трубку телефона и слушала гудки. Выскакивала на балкон и смотрела вниз, на улицу – а вдруг он уже стоит там и ждет её. Спать она ложилась с мыслями о Саше и просыпалась с мыслями о нём. Она пыталась отвлечься:  начинала смотреть  недавно купленный отцом чудо – телевизор  или читать книгу, но не понимала, что показывают на экране и о чём книга. Засыпала она со слезами на глазах и просыпалась с мокрыми от слёз глазами.           За  два дня до репетиции  она нашла выход:  взяла блокнот и стала писать ему письмо.  За три часа она исписала весь альбом. Самые заветные мысли и желания, личные рассуждения, воспоминания -  всё рассказала Саше в этом послании. Было ощущение, что она с ним встретилась и пообщалась. На какое то время нестерпимая боль ушла, заменив её сладостным  чувством той нежности, которую она уже испытала рядом с ним. Она могла бы говорить и писать ему до бесконечности: часами, днями, годами. При встрече, в воскресенье, она обязательно отдаст ему этот блокнот. Он поймёт каждое её слово, каждую её мысль, и каждую эмоцию.
   Наступило долгожданное воскресенье, и вся семья уже в 9 утра была в театре. Началась обычная суета: расстановка декораций, подготовка  костюмов, гримёрши пытались выловить актёров, примерявших костюмы и заставить их в первую очередь сделать грим; причёсывались парики, искались необходимые аксессуары. В 11.30 всё было готово. Артур Вениаминович  проверил: приглашённые из Москвы гости сидели в зале. Ровно в 12 занавес был поднят.

   Саша уже целый час стоял у Каменной лестницы в ожидании Милы.  Огромный букет белых роз мешал ему, и он положил его на солнечные часы. Неделя была тяжёлой. Разговор с Олей не получился. Она так радовалась их встрече, что у него не нашлось подходящих слов, чтобы объяснить то, что с ним произошло. Да и что с ним произошло? Разве он мог объяснить это себе? Разве можно объяснить ту боль и тоску, которая преследовала его всю эту неделю? Он ни о чём не мог думать. Всё валилось из рук. Ночи напролёт он вспоминал Милу: её глаза, улыбку, её отчаяние в глазах, её слезы и то, как она смотрела на него. Внутри всё сжималось, рушилась такая понятная и такая простая жизнь, будущее уже не представлялось ни с Ольгой, ни с какой-то другой женщиной. «Мила, Мила, Мила! Где ты, моя милая и такая родная девочка? Почему ты опаздываешь? »

   Милочка стояла за кулисами и ждала своего выхода на сцену. Как всегда, перед трудным моментом, она начинала молиться Богам Олимпа. Вот и сейчас  она сосредоточилась и мысленно обратилась к ним: «Боги, помогите мне сыграть Заречную так, как я её понимаю. Сыграть девушку, стремящуюся только к славе и известности. Сыграть девушку, которая ради славы растоптала любовь и погубила человека. Умоляю, дайте мне силы!».
   И  вдруг  произошло что-то странное. Она увидела, что откуда-то сверху, прямо на неё, опускается прозрачный цилиндр, как будто сотканный из еле заметного тумана. Она оглянулась вокруг: видит ли ещё  кто-нибудь  его. Все стояли спокойно и ждали своего выхода. Цилиндр опустился, закрыв её полностью, и она почувствовала себя более уверенно. Боль, связанная с Сашей, ушла. Душа освободилась. Она ощутила себя Ниной Заречной настолько реально, что ничего не надо было и играть. Ей осталось только прожить эту роль на сцене, ничего не придумывая и не изображая. Она услышала, что объявили её выход, и вышла на сцену.
   - Я не опоздала. Конечно, я не опоздала, – сказала Нина Заречная. Это сказала девушка, уверенная в себе и не терпящая возражений в свой адрес.  Спектакль продолжился.
   В последнем акте, где Заречная говорит Косте о своей любви к Тригорину, в её интонации сквозило столько жестокости и насмешки, направленных на влюбленного в неё юношу, что отец, Лидия,  все гости в зале, и актеры за кулисами, замерли.
   Милочка, заканчивая свой монолог,  произнесла их настолько саркастически, что ни у кого не осталось сомнений:  получился образ женщины, предавшей любовь, жестокой и стремящейся к славе.  Это был новый образ Нины Заречной. Непривычный, смелый и яркий.  Зал рукоплескал. Спектакль закончился. Занавес опустили.
    Милочка прошла в гримёрку, и, именно в этот момент, цилиндр, о котором она на время спектакля, совершенно забыла, медленно поднялся и растворился в воздухе.  Нина Заречная исчезла. Мила почувствовала, что стала сама собой, к ней вернулись все эмоции, страдание, боль и надежда на скорую встречу с Сашей. Часы показывали 15.00.
«Успею» - обрадовалась Мила и стала снимать грим.

    Солнечные часы показали 15.00.
   - Ну, что, молодой человек, не пришла твоя красавица? Не дождался? – спросила пожилая женщина, сидящая рядом на скамейке.
   - Не пришла.
   - Иди уж домой. Умаялся ведь. Шутка ли, четыре часа на солнцепёке. Да, видимо, не очень хотела тебя видеть, раз не пришла. Забудь её, выбрось из головы.
   - Выбрось? Простите, как Вас звать?
   - Фаина я.
   - Гречанка? Правильно?
   - Правильно, милый. Мы своих сразу видим. Иди домой. Не жди её. Не придет она. У неё другой путь.
   - Меня Александром зовут. А вы, Фаина, откуда знаете, какой у неё путь?
   - Знаю, Саша. Только сказать не могу. Раз не пришла, значит, не захотела.
   - У нас с ней один путь, Фаина. Я найду её. И к Вам приведу.
   - Ох, милый. Смотри, не заблудись.

   В гримёрку постучались.
   - Войдите, – громко сказала Мила.
   - Дочь! И что это было? Ты где взяла ТАКУЮ Заречную? Кто тебя надоумил? Мама? Ты же знала, что в зале гости из Москвы!  Педагоги из Щукинского  училища! Что я им скажу? Что они обо мне подумают?  Что я плохой режиссёр? Я чему тебя учил? Ты меня подвела. Я не ожидал от тебя такого!
   Мила не успела ответить, как в дверь опять постучали.
   - Заходите – недовольно произнёс отец.
   В комнату зашла мама, всё ещё в гриме и в наряде Аркадиной, и двое  высоких, представительных  мужчин, похожих на великих актёров.
   - Милочка,- гордо произнесла Лидия, - с тобой хотят познакомиться   товарищи из Москвы.
    «Не успею к Саше», - подумала Мила.         
   - Здравствуйте.  Якушев, Сергей Леонидович, а это, позвольте представить, Воропаев Олег Константинович.
   - Добрый день. Людмила Артуровна Вышемирская.
   - Присаживайтесь, пожалуйста, – предложил Артур Вениаминович, немного растерявшись.
   Опять поднялась суета, стульев не хватало, Лидия вышла распорядиться, чтобы их срочно принесли. Стулья по одному принесли. Все расселись. Немного помолчали.
   - Итак. Людмила Артуровна, - начал Якушев, - Сколько Вам лет, если не секрет, конечно. Вы, надеюсь, ещё в том возрасте, когда его не скрывают.
   - Мне 18, – спокойно ответила Мила.
   - Тогда ещё вопрос. Если разрешите, конечно. Кто Вам подсказал такое прочтение образа Нины? Только честно.
   - Никто. Я сама.
   - Простите? Я не понял.
   - Я её так вижу.
   - Вы её так видите? А я, к моему сожалению,  ТАКОЕ вижу впервые.
   - Скажите, Людмила. Можно Вас так называть?
   - Если можно – Мила.
   - Прекрасно. Спасибо. Насколько я знаю, Вы через месяц заканчиваете  школу?
   - Да, одиннадцатый класс.
   - А какие у Вас дальнейшие планы?
   - Хочу учиться на актрису. Надеюсь поступить в Ростовское училище.
   - А почему в Ростов, а не в Москву?
   - У Милы слабое сердце. Мы не можем отпустить её в Москву,- сказала Лидия.
   - Мы должны быть рядом с дочкой, - продолжил Артур Вениаминович.
   - Моё сердце меня не беспокоит, когда я на сцене. Я его отпускаю.
   - Гениально,- засмеялся Воропаев,- Впервые такое выражение слышу. Вы нас всё время чем-то поражаете, Людмила.
   - Мила. Мы хотим Вам сделать несколько необычное предложение. Да, необычное. Тоже, знаете, хотим поразить.  Мы хотим Вам предложить обучение в нашей любимой «Щуке», как многие называют наше «Щукинское» училище.  И, заметьте, без экзаменов.
   После слов Якушева, в комнате наступила тишина: Лидия замерла, Артур Вениаминович  напрягся, Мила думала о том, что она скажет Саше и сможет ли уехать от него так далеко.
   - Спасибо за предложение.  Мне очень приятно. Можно я отвечу Вам завтра? Мне надо подумать.
   - Что? – опешил Якушев, – Вы хотите подумать?
   - Мила! О чём ты хочешь подумать? – Артур Вениаминович  еле сдерживал возмущение, – Об этом можно было только мечтать!
   - Правильно, я с Вашей дочерью полностью согласен, – вступился за неё Воропаев,- Мила должна подумать.  Вы же понимаете, что у Вас есть небольшая проблема, от которой необходимо срочно избавляться, если Вы решите учиться в Москве?
   - Какая? – В один голос спросили Лидия, отец и Мила.
   - Да, да, это понятно, что вы все её не видите. Но в Москве Ваш южный  диалект будет слишком резать ухо столичным жителям. В Москве ТАК не разговаривают, – заявил Якушев, явно раздосадованный такой реакцией юной девушки.
   - Если я завтра дам согласие, я исправлю этот недостаток  за месяц.
   - Ну, это уже деловой подход. Но, к сожалению, до завтра мы ждать не можем. Сегодня у нас самолет в Москву. В гостинице я буду до 19 часов. Вы, Мила, сможете мне позвонить? – спросил Якушев, – Количество мест в училище ограничено для студентов не из Москвы. Если не Вы, то будем искать в других городах таких же красивых и талантливых.
   - Я позвоню. Я обязательно позвоню. Но Вы мне не сказали самого главного. Как Вы отнеслись к образу Нины, который я сыграла? Ваше мнение для меня очень ценно.
   - Гениально! – Воскликнул Воропаев.
   - Талантливо, необычно. Но согласился бы с этим образом Антон Павлович? – сдержанно ответил Якушев, – Да, что там говорить! Если бы нам не понравилось, мы бы не пригласили Вас к нам в Москву.
   - Спасибо, – тихо ответила Мила и посмотрела на отца. «Вот так, папа. Я всегда буду играть так, как чувствую». Затем  она посмотрела на часы. Было 16.30.
«Могу опоздать. Надеюсь, Саша дождётся».
   Артур Вениаминович  расслабился и с удивлением смотрел на Милу. Лидия не могла оторвать восторженного взгляда от своей любимой дочери, которая начинала воплощать все её задуманные мечты о карьере Великой актрисы и, конечно же, о съёмках в кино. Гости стали собираться на выход, оставив Миле телефон гостиницы и визитку с московскими  номерами. А девушка судорожно пыталась сообразить, как ей быстрей переодеться и снять грим, чтобы не опоздать ни на минуту к Саше.
    Главный режиссёр театра вместе с ведущей актрисой, как и подобает в подобных ситуациях, пошли провожать именитых гостей. А Милочка, быстро переодевшись и кое - как сняв грим, выбежала из комнаты.  До Каменной Лестницы от театра идти 15 минут. Часы уже показывали 17.00.
«Он дождётся. Я знаю. Он не уйдет», - думала Мила, сбегая по ступенькам театра. 
   Она быстро шла по улице. Сердце колотилось, как сумасшедшее.  Ноги и руки дрожали от волнения, душа замирала от предчувствия встречи. Нежность к Саше была намного сильней той радости, которую она испытала  от предложения учиться в Москве.  Желание увидеть его, дотронуться до его руки, посмотреть в его глаза переполняло каждую её клеточку. На глаза наворачивались слёзы радости, боли, тоски и отчаяния. «Если через 10 минут я его не увижу, я умру», - думала Мила.
   Перед спуском к морю, возле Каменной Лестницы - одной из достопримечательностей их приморского городка - были старинные  солнечные часы. Именно к ним и подошла Мила, стараясь не смотреть по сторонам. На часах лежал кем-то оставленный букет белых роз.
   «Он увидит меня и подойдет», - решила Мила и стала внимательно  смотреть на часы, чтобы понять, на сколько минут она опоздала. Букет мешал ей, и она взяла его в руки. Но понять, сколько же в данную минуту показывают часы, она не могла: кружилась голова, всё расплывалось, эмоции переполняли всё её существо. Она облокотилась на постамент часов и попыталась успокоиться.
«Успокойся. Боги со мной. Они мне помогут. Он сейчас подойдёт. Вот, уже кто-то идёт. Я слышу шаги. Это он».
   - Девушка, Вы кого-то ждёте?
   «Это его голос. Наверное». Сердце остановилось. Нечем стало дышать. Мила обернулась.  Надежда рухнула: перед ней стоял совсем незнакомый парень и нагло улыбался.
   - Какая красотка! Вы не меня ждёте?
   - Нет, простите, не Вас, – голос не слушался её. Это был еле слышный хрип.
   - Ты, чё? Пьяная? – спросил парень,- Тогда нам  точно по пути.
   Мила собралась с силами, оттолкнула навязчивого парня и оглянулась по сторонам, ища глазами Сашу. Его нигде не было.  Парень, поняв, что с девушкой ему познакомиться не светит, отстал. Мила отошла от часов и села на скамейку, рядом с пожилой женщиной.
   - Скажите, пожалуйста, Вы не видели здесь смуглого высокого парня? - спросила она у женщины.
   - А что? Опоздала?
   - Минут на 15.
   - О, милая. Если не подождал 15 минут, значит, не очень - то ты ему и нужна.
   - Так Вы его видели или нет?
   - Не видела.  Я, вон, с внука глаз не спускаю. А на молодых давно не смотрю.
«Он ещё не приходил», - решила Мила,- «Значит, сейчас придёт».
   - Я посижу с Вами рядом, не возражаете?
   - Место для всех свободно. Я его не купила.  Хочешь, сиди, на здоровье. Только не придет твой парень. По опыту знаю.
   - По опыту, говорите? Видимо, плохой  у Вас опыт.
   Разговор с женщиной отвлекал Милу от грустных мыслей и от дикой боли в душе. Если она будет просто молчать и ждать, то или сойдет с ума или умрёт – сердце разорвётся. Видеть Сашу хотелось нестерпимо.
   - Да, уж  какой есть. Думаешь, у тебя лучше будет?
   - Надеюсь, что у меня вообще опыта не будет.
   - Один мужчина  и на всю жизнь? Размечталась. Или думаешь, раз красавица, так всё всегда гладко будет?
   - Надеюсь. Не на красоту, а на одного и на всю жизнь.
   - Тогда жди. Хотя, ты, как и все женщины – ждать не любишь. Вижу – извелась вся, – женщина немного подобрела к Миле.
   - Не из-за того, что жду, извелась. Тоскую по нему так, что сердце останавливается.
   - Тоскуешь – значит, любишь.
   - Не знаю, не понимаю, что со мной?  Я маму люблю, отца, Афину любила. И это приносит только радость.  А с ним у меня одна только боль. Вижу его – больно на душе, не вижу – ещё больней.
   - Звать-то тебя как, величать?
   - Людмила. А вас?
   - На Людмилу ты не похожа, милая. А вот Милой звать тебя можно. Милочкой даже лучше.
   - Откуда Вы знаете? Меня все так зовут.
   - Уж больно ты нежная вся, трепетная. А меня называй Фаиной. Без отчества. Не люблю отчеств. Кто знает, как отца моего звали? Я лично не знаю.
   - Почти что Афина, – тихо сказала Мила и посмотрела по сторонам, ища Сашу.
   - Хватит головой вертеть. Не придет твой парень. Шесть уже. Целый час любимую ждать не заставляют. Может, случилось что? Адрес или телефон знаешь?
   - Нет. Только имя и институт. Но в каком городе институт, не знаю. Может, в Ростове. Мы в больнице познакомились. Говорить не могли. Только переписывались.
   - А я тебя, Милочка, узнала. Ты в нашем театре Красную Шапочку играла. Мы с внуком ходили. Хорошо играла. Наверное, большой актрисой хочешь стать? В кино играть будешь?
    - С детства мечтала стать актрисой. Мне нравится быть на сцене. В Москве учиться хочу. Очень хочу. Вернее, хотела.
   - Почему «хотела»? Что-то изменилось? Из-за парня, который не пришёл?
   - Из-за него.  Я встречи этой очень ждала. Она бы всё и решила. Ведь учиться можно и в Ростове. А теперь…
   - Знаешь, родная моя, у нас, у женщин, только одна карьера – быть женщиной. Если будешь другую карьеру делать, артистическую свою, придётся от многого  отказаться. И от любви – тоже. Разве на всё сил и эмоций хватит?
   - У меня хватило бы. Я сильная.
   - Нет, милая. Любовь все наши силы отнимает. Не сможешь стать большой актрисой при большой любви. Решила стать актрисой, так и иди к своей цели. Не гневи Богов.
   -  Вы со мной сейчас, как Афина, говорите.
   - Так я Афина и есть. Я же гречанка. Только чудное оно больно, имя это. Вот я себя Фаиной и называю. По-русски.
   - Гречанка? А о каких Богах Вы говорите?
   - О наших, с Олимпа.
   - С Олимпа? Они и мои Боги. Они мне всегда помогают. Я им молюсь.
   - Поняла уж, что им молишься. Вот и не гневи их, если они тебе помогают.
   - Спасибо Вам. Вы мне очень помогли. Я пойду. Мне позвонить надо.
   - Прощай, коль надо. А о Саше своём забудь. Другой у тебя путь, другой.
   - Откуда Вы знаете, как его зовут?
   - Так ты же мне сама сказала. Неужто, забыла?
   - Забыла. Простите. Прощайте.
   Милочка встала со скамейки, сделала несколько шагов и вдруг  её пронзила мысль, что она не с женщиной Фаиной разговаривала, а с самой Афиной. Она резко обернулась, чтобы  убедиться, что она неправа, что это просто сумасшедшая мысль, что женщина  по-прежнему  сидит на скамейке  и приглядывает за своим внуком.  Вот эта скамейка. Здесь они сидели. Но….
    Женщины на скамейке не было. «Она не могла так быстро уйти. Я её найду», - подумала Мила. Она подошла поближе, огляделась вокруг, посмотрела на все дороги, ведущие к лестнице. Даже сбежала вниз по ступенькам. Бесполезно. Ни женщины, ни её внука. Тогда Мила стала спрашивать у людей, сидящих на других скамейках и прогуливающихся около лестницы:
   - Скажите, Вы не видели здесь пожилой женщины в длинной юбке и с платком на голове? В широкой кофте?
Прохожие отвечали, что такой женщины они не видели.
«Я же описываю Афину, – подумала Мила, и ей стало страшно, - Что со мной происходит? Что это было? О чём Афина хотела меня предупредить? Почему она всё время говорила, что Саша не придёт и что у меня другой путь? И откуда она знает, что Боги мне помогают, и что я им молюсь? Я, наверно, схожу с ума. Так не бывает. Я не верю. Боги, помогите! Афина мне ничего плохого не пожелает. Но её нет в живых. Она не могла быть здесь. Всё. Забыла. Не думать об этом. Саша не пришёл».
   Стоило только подумать о Саше, как боль, отчаяние, тоска навалились с такой силой, что она расплакалась. «Как же теперь жить? Что делать с этой болью? Я не выдержу  без него.  Боги, что же вы молчите? Помогите!».
   Вдруг раздался бой часов из одноэтажного домика, мимо которого она проходила. Мила стала считать: один, два, три….семь. Семь часов. Ей надо позвонить! Конечно! Она совсем забыла: на сцене ей не больно и она обо всём забывает! На сцене она живёт! Сцена – её спасение! И родителей она уговорит! Они её отпустят! Надо уезжать! От Саши, от этой боли, от этого отчаяния и одиночества без него! В Москву!
     Мила быстро нашла автомат и набрала номер телефона, который ей оставили Якушев и Воропаев.
   - Алло, будьте добры, позовите Якушева к телефону.
   - Якушев слушает. Милочка, это Вы? Добрый вечер.
   - Да, Сергей Леонидович, здравствуйте, это я. Я согласна.
   - Что? Родители отпустили? И врач разрешил?
   - Нет. Не знаю. Я сама решила. Я очень хочу учиться в Москве. 
   - Вот и прекрасно. Скажу Вам по секрету – я очень рад. У Вас настоящий талант. Избавляйтесь от местного диалекта и в конце августа милости просим в Москву. Если не найдёте, где жить, обещаю устроить Вас в общежитие. Завтра созвонюсь с Вашим отцом и обо всём договоримся. Привет Лидии.
   - Спасибо, что поверили в меня. Я Вас не подведу. До свидания.
    Милочка вернулась домой опустошенной несостоявшейся встречей, заплаканной, несчастной и напуганной встречей с Фаиной-Афиной.  Родители, увидев её в таком состоянии, наперебой стали спрашивать, что случилось.
   - Мама, папа, я согласилась ехать на учёбу в Москву. Найдите мне хорошего логопеда. Буду начинать учиться разговаривать, как надо.
   - Мила, какой красивый букет! Я обожаю белые розы! Кто тебе подарил? Дай, я поставлю в вазу.
Лидия взяла цветы у растерявшейся Милы.
   - Надо же, я и не заметила, - прошептала Мила.
   - Опять всё сама решила. Но, если честно, я этому рад. Специалиста пригласим из Москвы. Только это не логопед, а риторик, – поправил её отец.
   - Артур, Мила! Какая Москва? Надо с врачом посоветоваться!   Я не узнаю тебя, милая,  после больницы. Скажи, доченька, что там с тобой произошло? – поинтересовалась мать.
   - Мама, я не могу сейчас об этом говорить. Я сама не знаю и не понимаю. Отец, скажи, почему в нашем городе так много греков?
   - Это, Мила, интересная тема.
   - Причём здесь греки? Какие греки? Мила, Артур! Вы что, с ума сошли оба? Мила, кто тебе подарил цветы?
   - Мама, я хочу знать, почему в нашем городе так много греков? Отец, я тебя слушаю. Мама, это не цветы. Это - разбитые надежды.
   - Лидия, остынь. Мы ещё успеем обсудить и Москву, и цветы и … никаких разбитых надежд, доченька.
   - Правильно, папочка. Мама, напои нас чаем.
   Они пили чай и долго беседовали. Отец рассказывал об их городе, о том, что первые поселения появились  после Греко-Турецкой войны, во время которой победили турки.  О том, что большинство греков, которые не смогли добраться до Греции, осели на побережье Азовского моря. С тех пор их город почти на треть и состоит  из греческого населения. И улица Греческая есть, вернее, была. Сейчас она называется улицей «Третьего Интернационала».  Есть церковь, построенная греками. Раньше были греческие школы, в которых изучали греческий язык. Греки строили больницы, в которых работали только греческие врачи. 
   - Греки очень талантливые люди. Их внутренней культуре и отношению к женщине можно только позавидовать. У них это в крови, - закончил свой рассказ отец.
   - Папа, у меня же скоро выпускные экзамены. Надо готовиться. Если по литературе будет свободная тема, я напишу о нашем городе и о греках. И, обязательно, о Богах древней Греции. Они мне очень в жизни помогают. Папочка, подберёшь нужные книжки?
  - Обязательно. Да, а что касается экзаменов, то мы тут с мамой посоветовались… и решили, что после больницы, тебе не стоит сильно перенапрягаться и…. одним словом…. Я договорился с директором школы…. Ты освобождена от экзаменов, родная. Лидия! Ну, что же ты молчишь?
   - Да, Мила. Отец прав. Ну, зачем тебе сдавать экзамены? Поедешь к морю. В дом отдыха. На 10 дней. Перед премьерой. Отдохнёшь, загоришь немного.
   - Никакого загара, - перебил жену Артур, – Заречная не должна быть смуглой. 
   - Мне всё равно, – грустно сказала Мила, – К морю, так к морю. А книги, всё равно, подбери, пожалуйста. Я с собой возьму. Спать пойду. Я устала.
   Мила закрылась в своей комнате и дала волю слезам.
«Конечно, надо поговорить с мамой. Мне страшно. Я боюсь этой боли. Она должна понять, что со мной. Она мне всё объяснит. И про Фаину-Афину объяснит. Вернусь с моря и всё расскажу. Сейчас не могу. Вдруг у меня всё пройдет? Тогда и рассказывать будет нечего».
   Через два дня родители проводили её в Ялту, на Черное море.
   Десять дней на море прошли быстро. Она старалась больше плавать и меньше загорать, полоскать горло морской водой, читать литературу, грамотно подобранную отцом, меньше общаться с людьми и, как можно, чаще  оставаться наедине.
Мила старалась не думать о Саше, но каждый вечер перед сном  заканчивался слезами, а каждое утро начиналось со слёз. Ей было нестерпимо больно сознавать, что он не пришёл на свидание, что не искал встречи с ней и что она его больше никогда не увидит. А если и увидит, то что? Он поздоровается и пройдет мимо?  И ей станет ещё больнее и безнадежней? Оставаясь наедине, она произносила его имя вслух, громко  задавала ему вопросы  и постепенно, даже не заметив этого, стала с ним разговаривать, как будто он находился рядом и слышал её.  Она рассказывала, как провела день, сколько раз заходила в море, сколько страниц прочитала и  даже зачитывала ему особенно интересные места  из книг. Уже перед самым отъездом домой  она, придя на берег моря, сказала, обращаясь  мысленно к нему:
    - Саша, мне без тебя так одиноко. Это очень страшно и больно. Выдержу ли я эту боль? Не знаю. Ты не хотел сделать меня одинокой – я знаю. Так получилось. Ты не виноват. Прощай.

    Вечером зашла Ольга.
    - Саша, что случилось? Мы не виделись целую неделю. Ты не заболел? Бледный какой-то.
   - Всё хорошо. Дел много было. Проходи. Поговорить нам надо.
   - Конечно, надо. Давай завтра пойдём заявление подавать. Сколько можно тянуть?
   - Тебе что-нибудь принести попить? Компот будешь?
   - Отстань со своим компотом. Выкладывай, что случилось. Меня не обманешь. Что–то с работой? Отказали в аспирантуре? Или с мамой плохо? Говори. Не тяни.
   - Не отказали. Берут меня. С сентября. С мамой, как всегда.
   - Тогда – что?
   - Оля.  Послушай. Знаю, что сделал тебе предложение. Знаю, что должен отвечать за свои слова. Я не отказываюсь жениться. Но… Согласишься ли ты, узнав, что со мной произошло.
   - А что с тобой произошло? Ты мне изменил?
   - Если бы.
   - Тогда что?!  Что ТАКОЕ могло с тобой произойти!? Страшно говорить? ТЕБЕ  страшно говорить?!  МНЕ?! Не верю.
   - В больнице я познакомился с девушкой.
   - И что?
   - Оля, я не знаю, что это, но я дышать без неё не могу. Понимаешь? Я жить без неё не могу. Ты меня слышишь? Оля, прости меня. Я не могу жить в обмане. Не могу. И не хочу.
   - И где она? Это твоя девушка?
   - Она не пришла. Но, я её найду.
   - Ты–то, может, и найдешь. Да только нужен ли ты ей, если она не пришла? Ты об этом подумал?
   - Подумал, Оля. Пока я её не найду, и не поговорю, лучше нам не встречаться.
   - А как же я? Должна ждать твоего решения? Как безмолвная кукла? Или дура какая–то? Ну, уж нет! Глупости всё это. Завтра же в ЗАГС пойдем и точка.
   - Оля, ты не поняла. Какой ЗАГС? Я с ума схожу! Я знаю, что причиняю тебе боль. Но я честно думал, что люблю тебя. Прости. Мне было очень хорошо с тобой. И дальше бы так было. Если бы не она. Но сейчас всё изменилось. К сожалению.
   - А матери ты сказал?
   - Нет ещё.
   - Тогда я ей сама скажу, что ты передумал. Ох, как она гордиться своим сыном будет! Сегодня одну любит, завтра – другую! Достойный сын своего отца!
   - Не смей! Я сам ей всё объясню. Когда САМ сочту нужным. И… Я был всегда честен с тобой.
   - Честен? Да ты меня никогда не любил! Принимал мою любовь?  Да, принимал!  Но любить? Это я тебя любила! Я! Ненавижу! И не смей ко мне никогда больше  приходить! Даже тогда, когда она тебя бросит! А она бросит! Я знаю!   

   Родители встретили её на вокзале.
   - Милочка, ты так похорошела, дорогая моя! – Лидия была в восторге.
   - Как отдохнула, доченька? Как настроение? Молодец, что не загорела сильно. Через три дня премьера. Книги прочитала? – поинтересовался отец.
   - Всё хорошо. Книги прочитала. Роль повторяла.  Ела мало.  Спала много. Купалась и горло полоскала. К премьере абсолютно готова, – скороговоркой ответила Мила.
   - Знаешь, Милочка, я решил пригласить на спектакль всех твоих одноклассников. Бесплатно, естественно. Ты как? Возражать  не будешь?
   - Папа, ну это же просто замечательно! Ты у меня самый лучший папа на свете. Я вас обоих очень люблю. Спасибо вам, – сказала и, вспомнив Сашу, разрыдалась.
   - Мила, девочка моя, ну что с тобой? Ну, скажи мне, – Лидия обняла дочь.
   - Мама, всё хорошо. Это я от счастья, – ответила Мила и решила, что сегодня вечером всё расскажет маме.
   - От счастья не рыдают, милая.
   - Да, Мила, чуть не забыл. Ко мне в театр один молодой человек приходил.  Кажется, я его в больнице видел. Может, вспомнишь его? Высокий такой. Глаза у него зелёные. Он, как и ты, говорить не мог.
   - А зачем он приходил, Артур?
   - Спрашивал, как ему Милочку найти. Хотел блокноты отдать.
   - Папа, он отдал блокноты? – хриплым голосом спросила Мила. Слёзы моментально высохли.
   - Мила, что у тебя с голосом? – напряглась Лидия.
   - Нет, не отдал. Он их на премьеру принесёт. Или после премьеры. Я не совсем понял. Он ещё телефон попросил, но я не дал.
   - Почему?
   - Как я мог? Без твоего согласия.
   - Да, папа. Как иногда хорошее воспитание портит жизнь.
   - Не говори, милая. Но по-другому не могу! Воспитание.
«Маме пока ничего говорить не буду», - решила Мила.

   Три последующих дня перед премьерой, как обычно, были сумасшедшие. Вся семья рано утром уходила в театр и возвращалась поздно вечером. С Милой репетировали все сцены спектакля, в которых присутствовала Нина Заречная.
Мила играла вяло, без настроения, образ не получался.
   - Что происходит, дочь? Может, тебя заменить дублёршей? Я тебя не узнаю, – возмущался отец.
   - Доченька, ты знаешь, сколько известных людей приедет из Москвы? Самойлов  будет, журналисты из крупных газет. Даже представитель из Министерства культуры. Соберись, золотко. Может, у тебя что-то болит? Скажи мне, не скрывай, милая, – уговаривала её Лидия.
   - Не волнуйтесь.  Со мной всё хорошо. Я сыграю. Не подведу. Только сейчас, оставьте меня в покое, прошу вас, – отвечала Мила, и слёзы начинали литься из глаз. Если бы родители знали, как болит её душа. Как ждёт она встречи с Сашей. А вдруг, действительно, он придёт на премьеру? Но как? Все билеты раскуплены ещё месяц назад.  Осталась только бронь для «Сильных мира сего». «Как же я раньше не подумала!» - пронзила мысль и она, оставив родителей, бегом спустилась в комнату администратора.               
   - Скажите, Мария Васильевна, сколько мест осталось на завтра?
   - Всего три. Но должны за ними прийти из администрации области. Они уже звонили.
   - Умоляю Вас, Мария Васильевна, миленькая, оставьте для меня один билет.
   - Да как я могу? Меня же уволят. Даже не проси. Почему раньше не подумала?
   - Не уволят. Я с папой договорюсь. Должен прийти один человек. Он представится Сашей.
   - Просто Сашей? И всё?
   - Нет, не всё. Он скажет: «Я - Саша из больницы».
   - Интересное дело. Саша из больницы. Надеюсь, не из психушки? Ладно, шучу. Оставлю.
   - Спасибо Вам  огромное. Теперь я и играть смогу.
   - Да.  Слышала я, что с тобой, что-то, не так. Влюбилась, наверно, в этого Сашу? Не иначе.
   - Если бы знать, Мария Васильевна. Если бы знать. – ответила Мила и, поцеловав женщину в щеку, выбежала из комнаты.
   - Э, Милочка. Не гоже тебе влюбляться. Ты актрисой должна стать. Великой актрисой. А любовь, она всё погубит. И жизнь. И талант, – с горечью подумала администратор.

   Наступил день премьеры. Милочка надела самое красивое платье - красное, в белый горошек, туфли на маленьких каблучках, взяла белую сумочку и посмотрела на себя в зеркало. Да, именно такой должен её увидеть Саша: яркой, красивой и сильной. Если придёт, конечно.
   - Доченька, ты сегодня просто королева, – восторженно сказал отец.
   - Ты покоришь всех московских мужчин. Украдут ведь.
   - Так это же хорошо, мама: не придется в общежитии жить в Москве.
   - Как сказать. Актриса должна быть независимой. Особенно, в начале пути. А то будешь играть так, как муж скажет.
   - Я всегда буду играть так, как буду чувствовать.
   - Мила, – подал голос отец, – Ты должна играть так, как режиссёр говорит.
   - Как в «Чайке», папа?
   - Ну, ты и язва! Ладно, играй, как чувствуешь. Я лично  не против.

   За полчаса до начала спектакля  Мила спустилась к администратору.
   - Мария Васильевна, скажите…
   - Пришёл твой Саша, не переживай. Пришёл. Так и сказал: я - Саша из больницы. Оставила, мол, мне Мила билет?  Ну, я ему и отдала. Ну и глаза у этого парня! Огнём горели! Точно, из психушки.
   - Да, из психушки.  Мы там вместе лежали. Спасибо Вам! Побежала я.

   Мила стояла за кулисами и ждала своего выхода на сцену. Молилась Богам и ждала, будет ли воздушный цилиндр, похожий на туман. Она и без него может сыграть, но ей очень хотелось, что бы Боги и на этот раз поддержали её. И они её поддержали. То, что она увидела, потрясло: из ниоткуда  медленно опустился цилиндр, переливаясь голубым светом, и окутал её, как покрывалом. «Спасибо, Боги! Это энергия неба! Или я точно, из «психушки» - сумасшедшая»,- подумала Мила и вышла на сцену.

   Успех был ошеломляющий.  Милу вызывали 15 раз. Сцена утопала в цветах. Зрители аплодировали стоя. Журналисты постоянно щёлкали своими фотоаппаратами. На сцену поднялись гости из Москвы. Пожимали руку Артуру Вениаминовичу, Лидии, Милочке. Поздравляли с успехом. Говорили, что это Настоящий Чехов, что Вышемирский -гениальный режиссёр и ему место в Москве! Такая находка образа Нины потрясает!
   Наконец, все успокоилось, зрители разошлись. Гости направились в центральный ресторан города, куда заранее были приглашены Артуром Вениаминовичем.  Ждали только актёров театра, занятых в спектакле. Так было принято  испокон веков и традиции не нарушались: премьера обязательно должна продолжиться,  ну, если не грандиозной, то, по крайней мере, скромной, интеллигентной  вечеринкой в ресторане. Иначе, спектакль дальше  не пойдет. А ведь хочется сыграть не один – два спектакля после премьеры! Хотя бы до 50 дотянуть в их маленьком городке. А лучше – сто. Но это с гастролями по стране, конечно.
   Последними из театра выходили Артур Вениаминович с женой и дочерью. Мила на минуту задержалась, вырвала из блокнота листок, написала на нём номер домашнего телефона, на всякий случай, и обратилась к отцу:
   - Папа, можно я не пойду в ресторан? Меня, возможно, на улице ждут.
   - Мила, об этом не может быть и речи. Тебя ждут в ресторане. Ты сегодня Королева бала! Ты - Прима! Сегодня твой триумф. Благодаря твоей игре и меня заметили люди из Москвы.  Увидели, что и я чего-то стою. Тот, кто тебя ждёт, может встретиться с тобой и в другой раз. А наши московские гости завтра уедут.
   - Родная  моя, не подводи отца, – поддержала мужа Лидия, – Действительно, неудобно перед такими людьми. Это некрасиво. И почему ты уверена, что тебя кто-то ждёт? Ты с кем-то договорилась?
   - Нет. Я просто знаю. Хорошо, я пойду в ресторан. Но только ради вас, родители.
   Они вышли из служебного входа. На улице не было ни души.
   - Подождите меня одну минуту. Пожалуйста. Я схожу к центральному входу, – попросила Мила и, не дожидаясь ответа, завернула за угол.
   И она его увидела. Он стоял спиной к ней и держал в руках огромный букет белых роз.
   Ноги и руки перестали её слушаться. Сердце замерло от боли и огромного ощущения счастья. Она не могла пошевелиться.
   - Саша, – негромко, почти шёпотом, позвала его Мила. И он её услышал. Скорей, даже, не услышал, а почувствовал её присутствие. Обернулся, увидел её, весь подался вперед, споткнулся, еле удержал равновесие, чтоб не упасть, остановился, немного постоял, а потом медленно подошёл к Миле.
   Они стояли напротив друг друга и молчали. У Милы не было сил оторвать от него взгляд. Не было сил сказать ему хоть одно слово. Так бы стояла целую вечность и смотрела. И ничего в жизни больше не надо. Только бы видеть его и знать, что он рядом.
   - Я пришёл, что бы услышать твой голос.
   - Саша.
   - Это тебе. Ты прекрасно играла, – он протянул букет. Мила взяла цветы, слегка дотронувшись до его руки.
   - Ты хотел мне вернуть блокноты?
   - Хотел. Мы можем встретиться?
   - Я ждала тебя два часа.
   - Я ждал тебя пять. Но ты не пришла.
   - Саша, я пришла. Я ждала.
   - Я пришёл в 11, как договорились.
   - Я пришла в пять. Там было написано 17.
   - Видимо, у меня отвратительный подчерк. Он всему виной.
   - Мне надо идти. Меня ждут.
   - У тебя прекрасный голос. Завтра в 11? Там же?
   - Да. Я приду. Саша, у тебя необыкновенный голос. Саша.
   - Что?
   - Возьми. Это мой домашний телефон.
   Милу бил озноб. Ей казалось, что у неё поднялась температура. Голос не слушался её. Прикосновение к его руке отозвалось в душе такой нежностью и болью, что хотелось плакать и рыдать от счастья. Или умереть: её чувства к нему не были совместимы с жизнью. Почему-то вспомнилась мамина каждодневная фраза.
   - Я ушла. Меня уже нет, – тихо сказала Мила.
   - Меня давно уже нет, – так же тихо ответил Саша.
    Мила быстро отвернулась от Саши и, еле сдерживая слёзы, пошла к родителям.
«Завтра. Я увижу его завтра. Боги, но я же согласилась на Москву! Что же мне делать? Боги, помогите! Афина, милая моя, подскажи!».
   В ресторане их встретили бурными аплодисментами. Все поздравляли Артура Вениаминовича с новым творческим успехом. Произнесли тост за новый талант в лице Милочки.
Представитель из Министерства культуры произнёс длинную речь о том, что с завтрашнего дня он начнёт заниматься переводом господина Вышемирского в Москву и, что он своих слов на ветер не бросает. Страна должна знать свои таланты. Менее, чем через пол года, вся Москва будет говорить о нём, о Вышемирском.
   В середине вечера, вернее, уже далеко за полночь, к Миле подошёл Самойлов  с алой розой в руке.
   - Это Вам в знак моего глубокого уважения и восхищения Вашим талантом, Людмила. Я потрясён. Вы будете Великой актрисой.
   - Спасибо. Мне приятно слышать, что Вам понравилось. Спасибо за розу. Для меня эта роза, как в «Маленьком Принце» Экзюпери, значит гораздо больше, чем все розы на планете.
   - Вы не только талантливы, Вы ещё и добры.  Надеюсь, мы встретимся с Вами когда-нибудь на съёмочной площадке, – сказал Великий актёр, поцеловал ей руку и отошёл.
   Вечер постепенно подходил к концу. Гости стали прощаться и расходиться. Домой Мила с родителями вернулась уже под утро.
   Она пыталась уснуть, но не могла. Предстоящее свидание с Сашей не давало покоя. Наконец, она уснула, и ей приснился сон.

                СОН

   Мила шла по узкой  улице незнакомого ей города. Тротуар был выложен гладкими, скользкими камнями, и идти по ним было очень трудно. Она ступала осторожно, боясь упасть. Но, постепенно, привыкла и пошла более уверенно. Вдоль улицы она увидела старинные двухэтажные дома, выкрашенные в белые или бежевые тона. В окнах домов  отражалось ослепительное солнце. Небо над головой было ярко-голубое. Мила любовалась красотой и чистотой необыкновенного города. Навстречу ей шли красивые парни и девушки, улыбающиеся и счастливые. И они, под стать городу, были одеты во всё белое и бежевое. Они доброжелательно  здоровались с  ней, кивая головой,  и произносили какие-то слова, но она не понимала их.  Тогда они показывали ей рукой куда-то прямо, как бы указывая путь. И она шла в ту сторону, куда они показывали, пока не оказалась возле подножья огромного  холма, на вершине которого находились полуразрушенные колонны. «Да это же Акрополь! – поняла Мила. – Я в Греции! Как красиво! Афина, ты жила среди этой красоты! Среди этих прекрасных, счастливых людей! Какая же ты счастливая!»   
   И вдруг внезапно всё изменилось: небо затянуло тучами, солнце исчезло, стало холодно, хлопьями повалил снег, люди куда-то исчезли, и она осталась одна на улице, не зная, что делать и куда идти.  Мила оглянулась по сторонам и увидела высокую женщину, которая стояла на другой стороне дороги и махала ей рукой. На женщине была длинная юбка, широкая белая блуза и платок на голове, завязанный узлом на затылке. «Афина! – закричала Мила. – Афина, родная, это ты?!» Женщина не ответила, а только продолжала махать рукой, предлагая подойти поближе. Мила изо всех сил старалась догнать Афину, но та всё быстрей и быстрей шла куда-то вперёд, пока не остановилась у ворот  церкви. Обернулась. Опять взмахнула рукой, как бы приглашая Милу войти вместе с ней внутрь храма, и исчезла.  «Афина, не бросай меня! Подожди!» - закричала девушка и оказалась у  ворот, за которыми исчезла её бывшая няня. Мила осторожно, словно боясь нарушить чьё-то спокойствие, зашла в церковь и огляделась.
   Внутри храм не блистал роскошью и золотом, на небеленых стенах кое-где висели иконы, на полу около них стояли высокие подставки для свечей, некоторые из них были зажжены и светились ярким пламенем. Она прошла в глубь храма и подняла голову, чтобы посмотреть на купол. Он весь оказался расписан ликами четырех святых. Она не знала, что это святые, но вдруг просто поняла, как будто ей кто-то эту мысль подсказал. Мила опустила голову и решила уже выйти из храма, но в этот момент  увидела Афину, которая стояла рядом с большой иконой и звала её подойти.
   - Подойди ко мне, девочка моя.
Мила подошла и посмотрела на икону.
   - Это Чудотворная икона Божьей Матери. Тебе надо помолиться.  Прошу тебя, молись.
   - О чём, Афина, молиться? Я не умею, не знаю. Как? Зачем?
   - Так надо, Милочка. Молись своими словами. Говори всё, что ты хочешь. О себе молись.
   Милочка подошла к иконе и в нерешительности остановилась. Пыталась для начала её разглядеть и понять, о чём надо молиться. Изображённый на иконе лик  Божьей Матери был необычайно красив и излучал доброту и спокойствие. Младенец в её объятиях был нежен и счастлив.
И Мила стала молиться.
   - Матерь Божья, Пресвятая Богородица, помоги мне. Дай мне силы и здоровья на долгие годы. Дай мне возможность быть всегда доброй по отношению к людям, справедливой и честной.  Никогда не причинять им ни горя, ни зла.  Любить их всем сердцем и дарить радость своими поступками и талантом, если он, конечно, у меня есть, – Мила хотела посмотреть на Афину и спросить, правильно ли она молится, те ли слова говорит, но её родной и любимой няни рядом не оказалось. Она исчезла, растворилась, ушла. Оставила Милу одну стоять возле иконы и молиться. « Наверное, Афина вышла на улицу», – решила Мила и повернулась к иконе, что бы помолиться о Саше, рассказать о своём чувстве к нему, попросить помощи и совета. Но иконы на стене не было. Девушка стала ходить вдоль стен, что бы найти её, но икона, как и Афина, исчезла.  В самом дальнем углу церкви появилось необыкновенное сияние, и Милочка направилась к нему. То, что она увидела, было ей знакомо: вдоль стены выстроились в ряд несколько разноцветных цилиндров, сотканных из тумана. Здесь был, уже знакомый ей по премьере, голубой. Рядом с ним стоял серебристый, за ним следовали  золотой, оранжевый, пурпурный и салатовый. Им не было числа. Она трогала их руками и чувствовала тепло, исходящее от них. Дотронувшись до пурпурного цилиндра, она вдруг увидела, что церковь исчезла, и она стоит под открытым небом, в длинном, потрясающей красоты, алом платье, в центре арены, окруженной амфитеатром.
   «Это Эпидаврский театр», - поняла Мила и услышала, что публика, находящаяся на ступенях театра, рукоплещет ей стоя.   «Как я сюда попала? Что я здесь делаю? Где церковь? Где Афина? Надо найти Афину и всё ей рассказать», - решила Мила и громко крикнула:
   - Афина, где ты? Афина, подожди, не уходи.

    И проснулась. Возле её кровати стояла мама.
   - Мила, что тебе приснилось? Ты так кричала и звала Афину, что нас с отцом разбудила. Что-то страшное?
   - Это был не сон. Мне страшно. Мне Афина хотела что-то сказать или о чём-то предупредить.  Только я не поняла.
   - А что ещё?
   - Я была в Греции. В какой-то церкви. Я молилась. А потом всё исчезло, и я оказалась в древнем театре, под открытым небом. Мне аплодировали.
   - Милая, ты переутомилась и ещё не проснулась. Поспи немного и всё пройдет. И сон у тебя хороший. Аплодисменты – это всегда хорошо. Всё будет хорошо, не надо бояться. Я же рядом. И отец рядом.
   - Я постараюсь. Спасибо, мамочка. Сколько сейчас времени?
   - Только десять. Сегодня можно спать хоть весь день.
   - Я не могу спать. Мне надо идти. Меня ждут, прости.
   Мила вскочила с кровати и бросилась в ванную комнату.
До встречи оставался час, а надо было сделать массу дел: принять душ, причесаться, подобрать одежду, к одежде – туфли и сумку, успокоить разбушевавшееся от волнения сердце, объяснить родителям, что бы они не ждали её ни к обеду, ни к ужину, и, самое главное – что бы они не переживали за неё. До встречи оставалось 15 минут.
«Всё! Успела! Теперь самое главное – не опоздать! Только  бы ничего не случилось! Только бы ничего не помешало! - думала Милочка, быстро идя к Каменной Лестнице. – А вдруг я опять что-то перепутала? Или он не придёт? А вдруг он заболел? У меня же нет его телефона». Отчаяние сдавило сердце. Оно готово было «выйти погулять», как в детстве, когда Афина читала ей сказки. «Афина, милая, помоги! Дай мне сил», - взмолилась Мила и в это мгновение увидела Сашу. Он стоял возле часов и держал огромный букет белых роз. Мила перебежала через дорогу, не слыша и не видя автомобилей, которые с визгом тормозили возле неё, пропуская несущуюся мимо них девушку. Саша сделал несколько шагов навстречу Миле.
   - Я не опоздала? – спросила она, задыхаясь.
   - Ты чудом не попала под машину. Я бы этого не пережил. Ты обещаешь мне быть осторожней?
   - Я не видела машин. Я видела тебя.
   Мила, не отрываясь, смотрела на Сашу. Необыкновенное ощущение счастья и нежности к нему заполнило всё её сознание, её душу и распространилось вокруг на миллионы километров.  На глазах выступили слёзы.
   Саша протянул руку и осторожно дотронулся до её щеки.
   - Не плачь. Мы больше не расстанемся. Я обещаю, – тихо, почти шёпотом,  сказал Саша, вытирая слезинки с её лица. Протянул букет, – Это тебе.
Она взяла букет, прижала к себе и вздрогнула от укола шипа.
   - Что? Ты укололась? Тебе больно?
   - Не больно. Всё хорошо. Спасибо тебе за цветы. Они прекрасные. Я в тот день нашла здесь такой же букет.
   - На часах? Надо же! Это я его оставил.
   - Я его домой принесла. И назвала его…
   - Здравствуйте, молодые люди. Встретились, всё-таки?
   Девушка обернулась и увидела Фаину, которая подошла к часам, держа за руку маленького мальчика.
   - Фаина? Добрый день. Как я рада Вас видеть!
   - Здравствуйте, Фаина,- поздоровался Саша.
   - Саша, ты с Фаиной знаком? Но откуда?
   - Фаина видела меня, когда я тебя ждал.
   - Как странно. Фаина, но почему…?
   - Ты об этом не думай, Мила. Прийдёшь как-нибудь в другой раз, я тебе всё и объясню.
   - Я и в тот раз хотела у Вас что-то ещё спросить. Вернулась, но Вас не нашла.
   - Так я рядом живу. Вот в том доме, – Фаина показала на дом, который находился в пяти минутах ходьбы от лестницы.
   - Значит, Вы не сказали Миле, что я её ждал?
   - Откуда же я знала, что именно её ты ждал, а? Ты лучше, ясный сокол, букет мне подари.  А то ещё что-нибудь поранишь Милочке. Не только руку.
   - Я буду осторожен.  Буду её беречь, – ответил Саша.
   - Её Боги берегут. А ты побереги себя, Александр.  Ну что, отдашь букет?
   - Возьмите, - сказала Мила и протянула  Фаине цветы.
   - Вот и отлично. Ну, мне пора. Внука надо кормить.
   Мила смотрела вслед Фаине и пыталась осознать то, что услышала. « Почему она мне не сказала, что Саша был здесь? От чего меня берегут Боги? Почему Саша должен себя беречь?»
   Она повернулась к Саше и увидела, что и он взволнован этой встречей.
   - Странная женщина.
   - Мы разговорились, когда я тебя ждала. Её настоящее имя – Афина. Она гречанка.
   - Афина? Опять Афина. И она не сказала, что я тебя ждал?
   - Нет.  Правда, странная. И такие странные вещи говорит.
   - Забудь.
   - Я постараюсь. Она меня пугает.
   - Ничего не бойся. Я с тобой. Я так рад тебя видеть, слышать твой голос. Или, может, попереписываемся?
   -  Я  блокнот не взяла, - Мила попыталась улыбнуться, - Саша, скажи, как ты меня нашёл? Как ты узнал, что я играю в театре?
   - Мила, какое твое самое любимое место в городе?
   - Набережная. Мы там часто с Афиной гуляли, когда я была ребёнком.
   - Значит, мы идём на набережную?
   - Идём.
   Они взялись за руки и стали спускаться по лестнице к морю. Иногда они останавливались и смотрели друг на друга, как будто пытались осознать, что всё происходящее им не снится, что они рядом, что никто не исчез, что впереди ещё много  ступенек и целая жизнь. Жизнь вместе. Жизнь рядом друг с другом. Жизнь вдвоём. Что может быть важнее этого? Что может быть важнее, чем быть вместе и заботится друг о друге?
   - Я хочу заботиться о тебе всю жизнь, – сказал Саша.
   - И чтобы  Ромео и Джульетта остались  живы, – ответила Мила.
   Они прошли 189 ступенек  «Каменной Лестницы»  и подошли к морю.
   - Знаешь, как я тебя искал? Я каждый день ходил по городу и разглядывал всех девушек с длинными тёмными волосами. А однажды вечером  я проходил мимо театра. И там стояла девушка и рассматривала фотографии. Я к ней подошел, в надежде, что это ты.  И увидел на снимках тебя в «Чайке». Ну, а дальше всё было очень просто. Я пошёл к директору и сказал, что мне надо отдать тебе блокноты. Попросил твой телефон.
   - Но папа тебе не дал.
   - И я стал ждать премьеры. Я не знал, что ты актриса. Мы исписали 20 альбомов и в них ни одного слова о том, что ты играешь в театре.
   - Я не актриса. Мне ещё учиться надо всему. Но я очень хочу стать настоящей актрисой.
   - Я догадался, что ты оставишь мне билет. Иначе я не смог бы попасть в театр.  Мила, ты прекрасно играешь. Ты станешь настоящей актрисой. Я верю.
   - Спасибо, Саша.
   Они бродили по набережной несколько часов и говорили, говорили, говорили. Иногда они садились на скамейку и смотрели друг на друга, не произнося ни слова. И тогда волна нежности и несравненного счастья окутывала их сознание, и они не могли оторвать взгляда, рассматривали каждую клеточку на лице другого, стараясь изучить эту клеточку и ощутить её до молекул и атомов, сродниться с нею, проникнуть вглубь и остаться там навсегда. Остаться так, чтобы  никому другому не хватило бы места, поселиться в ней и сказать всему миру и всей вселенной – это я, это моя душа, это моя жизнь,  и никто не вправе это у меня отнять.  Никто не вправе посягнуть на то, что принадлежит мне, на то, без чего я не могу дышать и жить.
   Они не чувствовали ни голода, ни прохладного ветра, который подул под вечер с моря, ни времени. Только Он и Она, а весь мир, о котором они забыли, остался за набережной.   Лучше бы он там и оставался…
   - Мне пора домой, – грустно сказала Мила, и эти слова болью отозвались в сердце. В глазах появились слёзы.
   - Не грусти. У нас с тобой вся жизнь впереди. Мы скоро увидимся.  Завтра. Ты сможешь? Ты не исчезнешь опять? Мне так много надо тебе сказать. И так много узнать о тебе. Я хочу знать о тебе всё. Ты расскажешь? Уже прохладно. Ты можешь простудиться.
   - Завтра?  Конечно, я смогу. Конечно, расскажу. И я хочу знать о тебе всё. Но это ведь невозможно. Тогда мне придется поговорить с каждой твоей клеточкой. А их миллионы.
   - Я с ними договорюсь. Будут рассказывать тебе хором.

   Они расстались у подъезда, и Мила поднялась в квартиру.
   - Мила, что это за  юноша  тебя провожал?  Я видела в окно, – спросила Лидия.
   - Это юноша из больницы.  Я прав, Мила? Принёс блокноты?
   - Я хочу знать, с кем моя дочь провела весь день, да ещё и после бессонной ночи.
   - Мама, всё хорошо. Не волнуйся. Нет, папа, блокноты не принёс.
   - Нет, ну как не волноваться. Кто он?
   - Его зовут Саша. Он закончил пединститут. С сентября он будет учиться в аспирантуре. Он уже  и работает.
   - И где работает?
   - В этом же институте, мама.
   - Лида, ну что ты пристала к дочке? Я видел этого парня. Очень приличный молодой человек.
   - Мила, а кто его родители?
   - Мамочка, он живёт с мамой. Отец давно умер. Они оба были врачами.
   - Почему были? Мать, что, не работает?
   - Нет, она  больна.
   - Господи, чем?
   - У неё слабые лёгкие. Им пришлось из городской квартиры переехать в домик у моря.  Ей там легче дышать.
   - Надеюсь, это не заразное? Нам только этого не хватало.
   - Лида, прекрати. Ты переходишь всякие границы.
   - Почему перехожу?  Мила только- только стала лучше себя чувствовать. Сердце реже беспокоит.
   - Мама, не волнуйся. Это не заразное. Это у неё на нервной почве. После смерти мужа.
   - Хорошо. Поверю. Надеюсь, он достойный молодой человек и не заморочит тебе голову. Сколько ему лет?
   - Скоро 23.
   - Ты не забывай, что через три месяца ты уедешь в Москву учиться. И никакие серьезные отношения тебе не нужны, - не унималась Лидия.
   - Мама, отец прав. Не трогай меня. Я ничего не знаю.
   - То есть, как это «не знаю»? К тебе через неделю приедет специалист по риторике. Диалект исправлять. И жить будет у нас, пока мы с отцом на гастролях будем, – недовольным тоном сказала Лидия.
   - Папа, а  почему я не знаю?
   - Час назад позвонил Якушев  из Москвы. Договорился  с одной дамой. Говорит, хороший специалист. Она согласилась приехать.
   - Хотел с тобой поговорить, поздравить с премьерой. Такое отношение ценить надо. А ты с каким-то Сашей гуляешь.
   - Он не какой-то, мама. Слышишь? Он очень хороший и добрый.
   - Ну, хорошо, хорошо, милая, прости. Я погорячилась. Иди, отдыхай. На тебе лица нет.
   - Спокойной ночи, – сказала Мила и ушла в свою комнату.
   - Артур, нам только этого не хватало. Как ты думаешь, она влюбилась в этого Сашу?
   - Очень похоже.
   - И что делать? Нет, этого допустить нельзя. А как же карьера актрисы? И наш переезд в Москву не за горами.
   - Ты, главное, не запрещай ей с ним видеться. Она сама разберётся.  Всё  обойдётся. Ты же знаешь: она у нас не влюбчивая.
   - Да, действительно, ты прав. Впереди такая яркая жизнь может быть у неё. Я, как актриса, могу ей только позавидовать. А, как мать… Как мать, желаю ей любви.

   Милочке не спалось: прошло всего полчаса после того, как они расстались с Сашей, а она уже скучала по нему. Всё её существо вновь стремилось к нему.  Ей хотелось опять слышать его голос, видеть его лицо, смотреть ему в глаза, ощущать его запах. Всё, что он говорил, как двигался, как смотрел, было до боли родным и близким. Если бы не эта постоянная боль, она могла бы назвать себя абсолютно счастливым человеком. Почему ей так больно даже  в те моменты, когда она испытывает необыкновенной силы нежность к нему? «Мне  как будто  нож в душу вонзили и медленно проворачивают его там» - подумала Мила и заплакала.  «И эти постоянные слезы. Нет мне спасения. Я завтра его увижу. Скорей бы. Он сказал, что мы пойдем в кино. Я не хочу в кино. Мне не нужны цветы. Я не хочу ничего, что может отнять у нас время.  Время. Время и он – вот всё, что мне нужно».
   Саша вернулся домой, взял мотоцикл и отправился на гору «Олимп» - так отец назвал высокий обрыв у моря, куда приходил отдохнуть после тяжёлых операций в клинике и куда однажды привел и сына. Новые эмоции, с которыми он жил вот уже целый месяц, не давали  ему покоя. Предстоял тяжёлый разговор с матерью. Как ей всё объяснить? Как ей рассказать то, что он чувствует и не расстроить и без того её слабое здоровье?  С Ольгой получилось жестоко. Но, зато, честно.  И с мамой надо честно. Он уже понимал, что Мила – это его жизнь, воздух, судьба, если хотите. Ради неё он на всё готов.  Работать, творить, совершать подвиги, страдать, стать богом, дьяволом… Жизнь без неё не в радость. Мать должна понять. Она ведь любила отца. Да ещё как любила! Она поймет. Разве можно было предположить, что между людьми может существовать такие чувства, такая близость, такое взаимопонимание, такая нежность, такой внутренний контакт. Это какое-то чудо! И он в это чудо посвящён! Ему дано это познать!
«Отец! Услышь меня! Я так счастлив! Моя девушка – чудо! Мы с ней – одна вселенная и целый мир! Я знаю, ты слышишь меня. Мне нужна  только она и время. Время с ней. Время для неё».

   Они стали встречаться почти каждый день. Саша приступил к работе на кафедре и освобождался не раньше четырёх часов дня. Встречались они в пять, и весь вечер, до десяти, принадлежал только им.
   - Мила, мы сегодня идём в кино? Или ты хочешь в кафе? А может, погуляем в парке?
   - Кино отнимет у нас время. Не хочу в кино. Не хочу в кафе. И, пожалуйста, прошу тебя, не покупай мне цветы. Ты тратишь на это то время, которое мы можем провести вместе.
   - Но мне так хочется тебя чем-то порадовать. Ты всегда немного грустная. Почему? Скажи – я пойму.
   - Ты ходил в детский садик?
   - Да, конечно.
   - Я хочу его увидеть.
   - Если это тебя порадует, то – вперед. А потом покажу школу, где я учился. Хочешь?
   - Хочу. И школу, и садик, и институт. А какое твоё любимое место в городе?
   - Оно за городом. Я туда езжу на мотоцикле.
   - У тебя есть мотоцикл? А это не опасно?
   - Опасно. Но я не очень на нём гоняю. Всё-таки  у меня мама. А теперь у меня есть ты. Теперь я буду ещё более осторожен.
   - А ты меня покатаешь?
   - Хочешь? Тогда завтра я за тобой заеду, и поедем за город.
   - Нет, не завтра. Через неделю, когда родители уедут на гастроли.
   - А сейчас – в детский сад. А твой садик ты мне покажешь?
   - Я не ходила. Моим садиком были больницы.
   - Ну, что ж. Будем смотреть больницы.
   За неделю они посетили всё, что было связано с ними в их жизни до встречи друг с другом. Мила теперь могла представить, как мама ведёт маленького Сашу за ручку в садик, и этот садик вызывал у неё море нежности. Они побывали в последнем школьном  классе Саши, и она дотронулась  до парты, за которой он сидел. Парта стояла у окна  и вся была освещена солнечными лучами.  На кафедру в институт  ей пришлось прийти во время рабочего дня, и Саша познакомил её с такими же аспирантами, как он сам.
   - Познакомьтесь, пожалуйста. Это моя девушка Мила.
   Ей было очень приятно слышать, что он назвал её «своей девушкой», а не просто – Милой.
   В её школе Саша захотел увидеть не только последний класс, в котором она занималась, но и сцену, где иногда проходили школьные спектакли, в которых она принимала участие.
   Им удалось проникнуть на территорию всех больниц, в которых Мила лежала в детстве, и даже прогуляться по их больничным паркам.
   Когда же Саша не мог прийти или по работе или из-за проблем со здоровьем его мамы, Милочка запиралась в своей комнате и не выходила весь день. Она не хотела, что бы родители видели её заплаканные глаза и всю ту боль, которую она испытывала от разлуки с Сашей.
   Родители собирались на гастроли и постоянно проводили весь день в театре. Мила решила отложить разговор с мамой до её возвращения.
   Через неделю родители  уехали, а к ним в дом, как они и обещали, приехала женщина из Москвы - специалист по риторике.  Жанна Андреевна, дама лет сорока,  была стройная, элегантная, одетая по последней московской моде.  Она установила строгий распорядок дня для себя и Милы и неукоснительно ему следовала. С утра она пила кофе, затем на балконе делала гимнастику, после чего шла в душ, а затем на море – купаться и загорать. Занятия начинались в 12 часов дня и длились до трёх часов. Затем, был двухчасовой перерыв, во время которого Жанна Андреевна отдыхала и обедала тем, что утром готовила для них обеих Мила.
   - Жанна Андреевна, а мы не могли бы начинать немного раньше? – спросила Мила, когда поняла, что встречи с Сашей придётся сократить.
   - Я не могу не воспользоваться столь потрясающей возможностью, какая мне представилась. В кавычках, конечно. Меня выдернули из Москвы, где у меня масса работы с известными людьми. Я согласилась только при условии, что буду и отдыхать и работать. У вас ужасное море: теплое и грязное.
   - У нас прекрасное море. И это не грязь, а водоросли.
   - Я всё знаю. Пришлось прочитать.  В нём много йода. Всё равно, это не то, к чему я привыкла.
   - А к чему Вы привыкли? – спросила Мила.
   - Я каждое лето езжу или в Ялту или в Гагры. Вот там настоящее море!
   - А Вы ещё где-нибудь были? В другой стране, я имею в виду.
   - Боже, Мила. Ну, как ты произносишь букву «Г»? И не растягивай слова, пожалуйста.  Я своих решений не меняю. С 12 до трёх у нас занятия. Чтобы была дома. О других странах мы поговорим позже.
    Во время каждого занятия Жанна Андреевна давала Миле понять, что у неё  абсолютно неправильное произношение, что в Москве от неё все будут просто «шарахаться» и относится, как к человеку «второго  сорта».
   - Вы, южанки, красивы только до того момента, как начинаете говорить. И это не только моё мнение.
    Миле же, наоборот, казалось, что дикция её московской учительницы просто ужасная.
   - Жанна Андреевна, знаете, как я воспринимаю ваш  московский диалект?
   - Знаю, что не очень приятно. Так же, как и я твой.
   - Вы говорите очень быстро, акаете, буква «Г» придаёт грубость Вашей речи.
   - Но тебе придётся научиться, если хочешь играть на сцене в Москве.
   - Почему Вы разговариваете со мной так высокомерно? В Москве так все разговаривают друг с другом? Или только с провинциалами?
   - Во-первых, я не разговариваю с тобой высокомерно. Я разговариваю с тобой по-взрослому. Во-вторых, я - учитель, а ты – ученица. И, в-третьих, в Москве люди абсолютно другие. И тебе придётся к этому привыкнуть.
   - Чем же они другие?
   - Они быстрей взрослеют, чем вы.
   - Почему? Разве там другая жизнь  или другой климат? – сказала Мила не без иронии.
   - Климат другой, конечно, но не в нём дело.  Мы другие, потому что жизнь в столице более суровая, чем в провинции. Мы менее открытые, чем вы.  Быть взрослым в твоём городе – это обзавестись семьей, детьми, постоянной работой, ответственностью и, с возрастом,  болезнями.
   - А в Москве разве не так?
   - Быть взрослым в Москве – это держать в узде свои желания, свои мечты, надежды и эмоции. Очень много работать и ничему не удивляться. И это взросление может произойти и в 18 лет, и в 15, и даже раньше. О болезнях надо забыть и стараться не стареть.
   -  Но почему? Или ради чего?
   - Ради того, чтобы добиться успеха в жизни. Ради высокого положения в обществе. Ради власти, ради того, чтобы выделиться из толпы. А почему? Да потому что в Москве больше возможностей, больше соблазнов и огромное количество людей. Вы здесь все знаете друг друга. А в большом городе легко затеряться и очень сложно сделать так, чтобы тебя заметили и оценили.
   - И Вы от этого счастливы?
   - Мы довольны. Счастье – это мгновение. Оно быстро проходит. А быть довольным своей жизнью – это на всю жизнь. Прости за тавтологию.
   - А как же талант? Искусство? Как с этим в Москве?
   - В Москве  круг талантливых людей узок. И попасть в него очень сложно. Нужны большие связи. Нужно везение. Огромное. Тебе повезло, например.
   - Я не считаю, что мне повезло. Везёт только Иванушкам-дурачкам, которые на печи лежат, а им манна с небес сыплется. Я много работаю. И отец, и мама много работают  в театре. А ещё, я точно знаю, что не стремлюсь к такой жизни, о которой Вы говорите. Быть довольным карьерой, положением в обществе и находиться в узком круге – это что? Жизнь на Олимпе? Сами  Боги спускались с Олимпа к нам, смертным, потому что полюбили кого-то из нас. И только тогда они были счастливы.
   - Как ты сказала – жизнь на Олимпе? Да, именно к этому мы и стремимся. А к чему стремишься ты, Мила?
   - Я не стремлюсь. Я просто живу. Живу и хочу стать актрисой. Но такой актрисой, чтобы после моих спектаклей люди становились счастливее и добрее. Если  же у меня не получится стать такой, то хочу просто быть нужной человеку, которому буду нужна и я. Да, я стремлюсь. К счастью, а не к довольствию.
   - Какие громкие слова! Ты потрясающе некомпетентна в жизни.
   - Возможно. Только я не собираюсь посвящать свою жизнь стремлению попасть на Олимп.
   - Тем не менее, мы именно этим сейчас и занимаемся, - с  сарказмом сказала педагог.
   После трёхчасовых занятий Жанна Андреевна шла отдыхать, как и было ею заведено, а Мила садилась учить скороговорки или стихи, или слушать пластинки с правильным произношением классического русского языка. С пяти до шести проверялся  пройденный материал, делались достаточно жесткие  замечания, а затем  Милу отпускали, и она бежала на встречу с Сашей.  Так проходил  каждый день, кроме воскресенья: этот день Жанна Андреевна  проводила на море до самого вечера.
   Заниматься Миле было очень интересно. Ей начинало нравиться московское произношение. Она стала понимать, из постоянных разговоров и споров с Жанной Андреевной, насколько жизнь в столице отличается от жизни в провинции. 
   - Ваша жизнь в Москве, как шторм на море, - говорила Мила.
   - А ваш городок напоминает тихую гавань, - отвечала Жанна Андреевна.
   - Но шторм приносит массу разрушений. В нём тяжело выжить.
   - А тихая гавань может превратиться в болото. Не боишься, что затянет?
   - Нет, не боюсь. У нас, тоже, кипят страсти. Но только не за место под солнцем, во что бы то ни стало. Мы просто хотим быть счастливыми.
   - Да, я уже слышала: в служении другому человеку. Да, кстати, хочу тебя порадовать. Сегодня ты разговариваешь гораздо лучше, чем неделю назад. Завтра я весь день на море, а ты отдыхай и о занятиях постарайся не думать.
   - Спасибо Вам. Тогда я пошла?  Меня уже нет, – Крикнула Мила с порога и моментально забыла о занятиях и о Жанне Андреевне. Её ждал Саша, и это было главным в её жизни. Если во время занятий Мила старалась сосредоточиться и как можно меньше думать о нём, то после занятий мысли моментально возвращались к Саше, боль с новой силой давала о себе знать. Единственным утешением было то, что он её уже ждёт у подъезда, что они через две минуты увидятся и целых три часа проведут вместе.
   Сегодня, в воскресенье, всё должно было быть по-другому: они договорились съездить за город на мотоцикле.  Им будет принадлежать весь день. С самого утра она считала минуты до назначенного времени. Они договорились на десять утра. Часы показывали десять, а Саша всё не приходил. Прошло пять минут… десять… полчаса. Мила не находила себе места. Она выскакивала на балкон, открывала дверь в коридор, поднимала телефонную трубку. Сердце разрывалось на части, боль становилась нестерпимой, слёзы сами потекли из глаз, но она этого не замечала. Ноги стали ватными, и она без сил опустилась на пол. «Афина, милая, что с ним случилось? Боги, помогите ему, умоляю вас! Не оставляйте его без вашей поддержки. Я не выдержу без него. Саша, где ты? Почему не пришёл? Что случилось? Может, мама твоя заболела?»
   В прихожей раздался звонок. Мила вскочила с пола и стремглав бросилась к двери. Руки не слушались её, и она никак не могла открыть простейший замок. Тогда она с силой ударила кулаком по двери.
   - Кому нужны эти замки! Кто их придумал? Саша, это ты?
   - Я это, я. Милочка, успокойся, прошу тебя. Со мной всё хорошо. Я с тобой. Я рядом. 
   Мила, наконец, справилась с замком и открыла дверь. Перед ней стоял Саша, весь перепачканный мазутом. Руки по локоть были чёрные.
   - Мотоцикл сломался, и я его чинил.
   - Но ты ведь мог позвонить!
   - Не откуда было позвонить и предупредить тебя.
   - Я места себе не находила.
   - Мила, прости. Я очень спешил. Мне можно всё это отмыть?
   - Ты не ранен? Ты не разбился?
   - Нет. Ни одной царапины. Как только я всё смою, ты увидишь, что я цел и невредим.
   - Пойдем в ванную. Я тебе помогу. Сейчас полотенце принесу.
   Саша пытался смыть мазут, а Мила стояла и, не отрываясь, смотрела на его руки. От пережитых волнений  её била мелкая  дрожь.
   - Ну что ты? Что ты? Девочка моя, не расстраивайся, – Саша поворачивался к ней и улыбался, ласково и немного виновато.
   А она смотрела на руки: «До чего же красивые у него руки, - думала Мила, – Такие сильные и до боли родные. И каждый волосок на его коже родной и красивый. Я не могу жить без этих рук, мне каждая клеточка на его коже до боли родная и знакомая. Как будто это моя кожа, мои руки, и каждый волосок мой».
   - Ты знаешь, Мила, у меня «дежавю». Когда-то с нами это уже было. Всё такое знакомое, родное и близкое. И ты, и эта ванная комната, и это полотенце, и твои руки. Всё это уже было когда-то, давно. Я это помню. У тебя очень красивые руки. Я их знаю очень давно, ещё до нашей самой первой встречи там, на веранде, – Саша вытер руки полотенцем, повернулся к Миле и внимательно посмотрел ей в глаза, - У тебя два ряда ресниц. Так не бывает.
   - Бывает, но очень редко. Говорят, это атавизм. Ещё у Элизабет Тейлор такие же ресницы. В два ряда.
   - Какой красивый атавизм, – Саша губами нежно дотронулся до её ресниц.
  От этого прикосновения Милу бросило в жар, сдавило горло, нечем стало дышать. Она поспешила выйти из ванной. Саша вышел следом за ней.
   - Мы можем ехать. Ты готова? Я взял с собой много еды. Мы устроим потрясающий пикник.
   - Я даже не подумала о еде.
   - А тебе и не надо думать. У тебя есть я. Я же обещал заботиться о тебе всю жизнь? И о твоих ресницах, тоже. Они не должны быть мокрыми от слёз. Ты мне обещаешь?
   - Не могу. Это выше моих сил. Я испугалась, что с тобой что-то случилось.
   - Что бы со мной ни случилось, я всегда приду к тебе и буду рядом.
   - В таком случае, мои ресницы не пострадают. Я готова. Поехали?
   Они спустились во двор, и подошли к мотоциклу.
   - Саша, я боюсь. Я никогда не ездила на мотоцикле.
   - Не бойся. Садись и обними меня. Крепче. Держись.
   Мила сделала всё так, как сказал Саша, и они тронулись в путь. По городу ехали на небольшой скорости, и страх постепенно прошёл.
   - Как ты, Мила? Тебе всё ещё страшно? – спросил Саша, когда они выехали за город.
   - Нет, мне уже не страшно. Мне нравится.
   - Я прибавлю скорость?
   - Да, я согласна, - ответила Мила и ещё сильней прижалась к Саше.
    Они быстро доехали к любимому месту Саши. Мила спрыгнула на землю и огляделась. Они находились на краю высокого обрыва. Внизу плескалось море. Поляна, где они остановились, была окружена деревьями. Узкая тропа, по которой они въехали, соединяла их с внешним миром. На поляне стояла лавочка.
   - Откуда здесь лавочка?- спросила Мила.
   - Я её сегодня утром смастерил. Специально для тебя.
   - Спасибо. Но зачем?
   - Тебе нельзя на земле сидеть. Ты забыла о своём горле?
    - Но и у тебя горло. Значит, эта лавочка для нас.
    - Я привык сидеть на земле. Первый раз меня сюда привез отец.  Говорил, что отдыхает только здесь. Называл это место « Гора Олимп» или «Гора Богов».
   - «Гора Олимп»? Но почему? – Мила была потрясена.
   Они сели рядом и стали смотреть на море.
   - Я тебе ещё не говорил, что я по отцу грек?
   - Я уже догадалась.
   - Меня назвали в честь Александра Македонского.
   - Потому что ты родился 21 июля? Как и он? Он так мало прожил.
   - Не думай об этом.
   - Надеюсь, что ты проживешь дольше, чем Македонский.
   - Я проживу столько же, сколько будешь жить и ты, Мила. Мы проживём долго.
   - Это отец тебя так назвал? Какой он был человек? Расскажи мне о нём.
   - Об отце? Он был хирургом. Отличным хирургом. За каждого больного переживал, как за родного человека. Маму очень любил, меня. Заботился о нас. Мечтал уехать в Грецию.
   - Афина, тоже, мечтала. И уехала. А он, вернее, вы, почему не уехали? – спросила и почувствовала, как сердце сжалось от сознания, что если бы они уехали, она бы никогда не встретила Сашу, – Хорошо, что не уехали.
   - Сейчас и я так думаю. А тогда… Отец собрал все необходимые документы.  Мама же у меня русская. Всё это было сложно. Съездил в Москву. Потом долго ждали ответа. Пришёл отказ. Объяснили, что он нужен здесь, в нашей стране.
   - Значит, Афина была не нужна нашей стране? Конечно, она же была на пенсии. А от чего умер отец?
   - Мы получили отказ, а на следующий день он должен был оперировать тяжелобольного.  Операция длилась 8 часов. После неё он пошёл в ординаторскую, сел на диван  и умер. А все думали, что он спит, и не хотели его беспокоить. Когда поняли, что что-то не так, было поздно. У него случился обширный инфаркт.  С тех пор мама стала задыхаться.
   - Мне очень жаль: так больно терять любимых людей.
   - Знаешь, я ведь тоже хотел стать врачом.
   - А почему не стал?
   - Мне приснился сон. Ты веришь в реальные сны?
   - Я верю. Мне снился один сон, но, мне кажется, это было на самом деле.
   - Вот и мне приснился. Здесь. На поляне. Мне приснился отец. Впервые после смерти. Я собирался подавать документы в Ростовский  Мед. Приехал сюда подумать, как мы с мамой будем жить в разных городах. Она совсем не может жить одна. Думал, думал и уснул. Знаешь, Мила, всё было  как наяву. Отец сел рядом со мной на землю и стал спрашивать, как мама, как я, как мы живём. А потом и говорит: «Подумай о матери. Не уезжай, сынок. Ей у моря надо жить. Так легче будет». Я спросил у него, как он, где он. И он мне ответил, что у него всё хорошо, что он часто приходит на эту поляну, и что он был в Греции. И что это прекрасная страна. «Изучи её, сынок», – сказал и ушёл.
   - Ты поэтому поступил на исторический? Из-за отца?
   - Да, из-за отца и из-за Греции.
   Мила только сейчас осознала, что они уже давно не смотрят на море, а смотрят, не отрываясь, друг на друга. После Сашиного рассказа об отце, о реальном сне, о Греции, она почувствовала, что нежность к нему стала ещё сильней, близость между ними - ещё глубже.
«У нас одна душа, одно тело, один разум, одна жизнь» - подумала Мила.
   - Ты - моя душа, – тихо произнёс Саша и нежно взял в ладони её лицо, – Моя жизнь.
Он наклонился и коснулся губами её губ. Это был их первый поцелуй, и Мила на мгновение потеряла сознание.
  - Ты - моя нежность, ты - моё солнышко родное, - услышала она голос Саши, когда пришла в себя, и прильнула к нему губами.
   Сердце разрывалось от счастья и нежности, каждый поцелуй пронизывал душу и всё её тело, воздуха не хватало, голова кружилась. Мила обняла Сашу и прижалась к нему всем телом. Счёт времени был потерян. Планеты «Земля» не существовало. Им принадлежали Вселенная, весь Мир, Вечность и нестерпимое Счастье, граничащее с болью.
   - Моё чувство к тебе не совместимо с жизнью, – сказал Саша, когда они перестали целоваться.
   - Моё сердце не выдерживает. Ему всё время больно: и когда тебя нет рядом, и когда ты рядом со мной.
   - Есть только один выход.
   - Какой?
   - Быть всё время рядом. Сердце постепенно привыкнет и нам обоим станет легче.
   - Как бы я этого хотела, Саша!  Но я не могу! Мне надо тебе многое сказать и объяснить!
   - Что сказать? Что? Говори.
Мила глубоко вздохнула, набралась смелости и выпалила скороговоркой:
   - Мне скоро надо уезжать. В Москву. Я обещала.
   - Как уезжать? Почему? Кому ты обещала?
   - Обещала родителям, что поеду учиться на актрису. Слово дала руководителю театрального училища. Московского.
   - А как же я? Как же мы с тобой?
   - Это было ещё до нашей встречи. Вернее, после того, как мы не встретились у лестницы. Я решила, что больше тебя не увижу, что я тебе не нужна. Я же не знала, Саша. Что мне теперь делать? – Мила заплакала.
   - Но ты можешь отказаться!
   - А как же моё слово? Я не знаю, что делать. Я не могу его не сдержать, – слёзы отчаяния душили её, – и не могу без тебя жить, Саша.
   - Тебе и не придётся. Я всегда буду рядом. Я умру без тебя, моя маленькая девочка. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Ты только не плачь.
   - Саша, а ты сможешь уехать со мной? В Москве, тоже, можно учиться и работать.
   - Я не могу, Мила. У меня же мать больна. Ей нужно жить у моря.
   - Что же нам делать, Саша?

   После этой встречи у «Горы Олимп» свидания для Милы стали ещё более мучительными, а расставания с Сашей – непереносимыми. Счастье и боль соединились с такой силой, что сердце разрывалось на части и «просилось погулять». И она его отпускала. Первый раз она «отпустила» сердце в детстве, когда Афина читала ей сказку о Русалочке. В тот момент, когда ей стало очень больно за влюбленную в принца девушку и стало нечем дышать, она вдруг увидела, как из её груди поднимается тонкое облачко, внутри которого находится маленькое красное сердечко. Облачко поднялось и растворилось в воздухе. Милочка очень испугалась того, что случилось, и не стала говорить об этом няне. Но прошло какое-то время, Афина стала читать другую сказку, и Милочка увидела облачко с маленьким сердечком, которое опустилось из  ниоткуда и вернулось на своё место. Облачко с красным сердечком стало её маленькой тайной. Она об этом никому никогда  не говорила, боясь, что ей никто не поверит. Но сейчас, когда это опять стало повторяться после встречи на «Горе Олимп», она решила рассказать об этом Саше. Она знала, что Саша поверит ей и не сочтёт, что она просто сумасшедшая. Ведь поверил же он в цилиндры, которые она видит каждый раз перед спектаклем.
    Впервые за два месяца они не виделись три дня, потому что у его мамы  очень сильно обострилась болезнь, и Саша, отпросившись с работы, не отходил от неё ни на шаг. Для Милы эти дни были самыми тяжёлыми в жизни. Облачко с сердечком, которое она увидела сразу же после того, как Саша предупредил её по телефону,  вышло из груди и три дня не возвращалось. И вот сегодня, наконец-то, они увидятся. Он придет к ней домой. Как хорошо, что это воскресный день и Жанна Андреевна ушла к морю. Они будут одни, и им никто не помешает.
   Саша пришел в 12 часов, как и обещал. Мила открыла дверь и очутилась в его объятиях.
   - Саша, это невыносимо. Три дня – это вечность. Как мама?
   - Невыносимая вечность.  Всё хорошо, родная моя. Маме лучше. Всё хорошо. Дай я на тебя нагляжусь.
   Они присели на диван, глаза их встретились, и … Время остановилось, окружающий мир перестал существовать, вселенная замерла, боясь нарушить свидание двух сердец. Кто-то сказал, что «любовь – это молчание».  Любовь – это тишина. И в этой тишине разговаривают две души, два сердца, две жизни. Им не нужно слов: « Я люблю тебя». Разве они могут передать всю полноту чувств, эмоций, глубину ощущений, счастье, граничащее с болью, непереносимую до отчаяния близость и понимание друг друга? Они просидели шесть часов,  глядя друг на друга, не отрываясь.  И это были самые счастливые часы в их жизни.
   Маленькое облачко с красным сердечком внутри опустилось и вернулось к Миле. Саша вздрогнул.
   - Мила, что это?
   - Ты видел? Ты видел, правда? Я никому об этом не говорила. Хотела тебе сегодня рассказать. Когда мне очень тяжело и больно, сердце «уходит погулять» и не возвращается, пока я не успокоюсь. Первый раз это случилось в детстве. А теперь это случается, когда я долго тебя не вижу.
   - Ты самая необыкновенная девушка в мире. Я не могу потерять тебя. Ты – моя нежность и ты – мое горе, – тихо говорил Саша, нежно обнимая и целуя Милу, - Прошу тебя, не уезжай. Останься со мной. Будь моей женой.
   - Видят Боги, я хочу этого больше всего на свете. Я поговорю с мамой. Я ей объясню, что ты – моя жизнь. Она должна понять. И с отцом я поговорю. Он что-нибудь  придумает. Обязательно.
   - Нет, Мила. Я должен сам всё решить. Я уйду из аспирантуры и пойду  на вторую работу. Ты будешь учиться в Ростове.
   - Саша, я дала слово. Мне тяжело  будет нарушить его. Смогу ли я это сделать? Боги, помогите мне, прошу вас!
 - Я обещаю: сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Всё, что угодно. Ты будешь актрисой. Я помогу тебе сам.

   Разговор с матерью Саша отложил до дня рождения. Лариса Ивановна  итак стала догадываться, что у сына с Ольгой что-то разладилось, но вопросов не задавала. Ждала, когда Саша сам начнёт этот разговор. Вот и дождалась.
   - Мам, скажи, ты отца очень любила?
   - Очень? Так любила, что дышать без него не могу. Видишь, совсем задыхаюсь. Мучаю только тебя.
   - Мама. Прекрати. Я тебя люблю, и ты меня не  мучаешь.
   - Сынок, ты мне хочешь что-то сказать? Об Ольге?
   - Да, мама. О нас с Олей. Ты только не волнуйся. Знаешь, мы  решили подождать со свадьбой.
   - Вы решили или ты решил?
   - Я. Я решил. Вернее, я не могу на ней жениться. Вернее, не хочу. Прости меня. Я, видимо, плохой сын.
   - Ты прекрасный сын. Но почему? У вас же всё нормально складывалось.
   - Вот именно. Правильные слова: «нормально» и «складывалось». Мама, послушай, я встретил девушку. У нас с ней ничего не складывается. И ничего нет нормального. Мы оба сошли с ума,  и мы оба дышать друг без друга не можем. Я не знал, что так может быть. Это знаешь, как увидеть бриллиант среди стёкол. Всё блестит, а настоящее - только одно. И другого уже не будет.
   - Ох, сынок, сынок. А как же Оля? Бедная девушка. Ты с ней уже говорил?
   - Говорил. Сказала, что ненавидит.
   - И правильно сказала. Она гордая, Оля наша.
   - Мама, не надо. Мне и самому её жаль. Но я ничего не могу изменить.
   - Ты уже изменил. Но это твоя жизнь. Тебе решать. И что это за девушка твоя? Какая она? Простая? Добрая?
   - Мама, она добрая. Но…простая? Нет, мама. Она дивная. Я так хочу вас познакомить. Ты не против?
   - Пригласи. А почему у вас ничего не складывается?

    Дни шли за днями, занятия с Жанной Андреевной всё больше и больше доставляли Миле удовольствие, успехи по риторике радовали. Только во  время занятий Мила переставала думать о Саше, ей  становилось немного легче и спокойней. Но сегодня, 21 июля, в день рождения Саши, занятия не спасали. Предстоящий визит к его маме и их первое знакомство пугал и не давал сосредоточиться.
   - Жанна Андреевна, я сегодня не могу заниматься. Простите меня.   Пожалуйста, давайте закончим раньше. Мне надо подготовиться к встрече. Я должна уйти в четыре часа, – взмолилась Мила.
   - Что за лепет, Мила? Это тебе не свойственно. Что же за встреча такая, что ты сама на себя не похожа? Я не настаиваю на откровенности, но, может, скажешь?
   - Я приглашена на день рождения. К одному человеку. И мне предстоит познакомиться с его мамой. Я волнуюсь.
   - Зачем? – удивилась Жанна Андреевна.
   - Что – зачем? Иду зачем? – на этот раз удивилась Мила.
   - Нет, волнуешься зачем? Я чему тебя учила? Все эмоции надо держать в узде. Они мешают жить. Будь взрослой.
   - Но это моя жизнь, Жанна Андреевна. Я не могу так быстро стать взрослой. У меня не получается. Мне очень многое надо решить. А я не могу. И эта встреча очень важна для меня. От неё  многое зависит.
   - Всё зависит от тебя, Мила. И ты это прекрасно знаешь. Зачем перекладывать на чужие плечи то, что не можешь решить сама. А, может, ты давно всё решила, но не хочешь себе в этом признаться?
   - Я ничего не решила. И ничего я не перекладываю. Так Вы отпускаете меня? Если нет – я всё равно уйду.
   - Такая ты мне больше нравишься. Конечно, отпускаю. Первая просьба за два месяца дорогого стоит. Да и я отдохну немного.
   - Спасибо, Жанна Андреевна. Вы сегодня добры.
   - Я не добра. Я довольна результатом своего труда. Ты разговариваешь, как настоящая московская девушка. Теперь тебя не страшно и на сцену выпускать.  Даже в «Малый Театр» можно.
   - Вы серьёзно это говорите? Вы, действительно, довольны?
   - Ты славная девушка, Мила. Опять о других думаешь. В данном случае – обо мне. О себе подумай. Тебя ждёт блестящая карьера актрисы. Зачем тебе этот маленький провинциальный городок.  В тебе столько жизни, столько энергии, таланта. Столько страсти. Здесь негде развернуться.
   - Здесь тоже  можно играть. И жить в моём городе прекрасно.
   - Все великие  и талантливые люди уезжают в Москву.
   - Великие! Талантливые!  А что такое я?
   - Что такое ты – ты ещё не знаешь. И если останешься здесь, никогда  и не узнаешь.
   - Вы, наверное, никогда не были счастливы, милая Жанна Андреевна.
   - Была, очень была счастлива. Но это проходит так быстро. К сожалению.
   - У меня не пройдёт. Я знаю, – уверенно сказала Мила. – Простите, я пойду собираться.

   Саша приехал, как и договаривались, ровно в четыре. Приготовленный  заранее подарок, лежал в пакете. Милочка купила Саше красивый кожаный портфель и две книги: «История Древней Греции» и «Жизнь Александра Македонского».  По дороге к Сашиному дому заехали на рынок и купили огромный букет белых роз. Лариса Ивановна, так звали его маму, очень любила эти цветы, и Милочка хотела доставить ей удовольствие.
   - Саша, я ужасно боюсь. А вдруг я ей не понравлюсь?
   - Ты у меня самая прекрасная девушка в мире. Как ты можешь не понравиться? Мама у меня всё поймет. Ты обещаешь не волноваться?
   - Я буду стараться. Обещаю. А что она должна понять?
   - Всё.
   - Ты меня пугаешь.
   Саша обнял Милу за плечи, и они вошли во двор, утопающий в зелени.  По узкой дорожке прошли к одноэтажному  кирпичному дому и Мила, впервые, переступила через порог  незнакомого  ей мира, в котором жил самый родной и близкий для неё человек.
   - Мама, мы пришли. Встречай нас, – крикнул с порога Саша.
   - Я вас уже заждалась. Почему так долго? – услышала Мила приятный голос.
   В прихожую вошла женщина лет шестидесяти. Мила знала, что Сашиной маме сорок пять лет. Знала, что она  больна.  Но что её встретит пожилая, болезненного вида, абсолютно седая  женщина, девушка не ожидала и растерянно остановилась в дверях.
   - Мама, познакомься. Это моя Мила. А это моя мама – Лариса Ивановна.
   - Здравствуй, Мила. Проходи, не стесняйся. Не снимай обувь – у нас это не принято.
   - Здравствуйте, Лариса Ивановна. Спасибо.
   Лариса Ивановна протянула Миле  руку для пожатия, после чего  сказала с теплотой в голосе:
   - Вот ты какая, Мила.  Проходи  в комнату. Я уже стол накрыла.
   - Лариса Ивановна, это букет для Вас от меня.
   - Спасибо. Мои любимые. Саша предупредил? Он у меня внимательный. Весь в отца. Сын, поставь цветы в вазу. А мы пока с Милой за стол сядем.
   Женщины прошли в зал и сели за стол. Саша вышел на кухню.
   - Ну что ж, Мила, давай знакомиться? Ты не возражаешь, что я сразу на «ты» перешла?
   - Ну что Вы. Нет, конечно. Мне даже приятно.
   - Мне Саша говорил, что ты хочешь актрисой стать?
   - Да. Очень хочу. Я с детства играю.
   - Слышала о тебе от своих подруг. Они тебя в «Чайке» видели. Им понравилось. И в газетах отзывы прочитала. Думаю у тебя получится.
   - Спасибо. Мне очень приятно.
   - Сама я никуда не выхожу, к сожалению. Только к морю, подышать. Ой, прости. Нагружаю тебя своими проблемами.
   - Мне очень жаль, Лариса Ивановна. Саша мне всё рассказал.
   - Да, Милочка. Любимого  терять страшно. Но… Сегодня Сашин  праздник. Саша, разливай вино. Давай за тебя выпьем, - обратилась она к вошедшему в комнату сыну.
   Саша разлил вино по бокалам, и Лариса Ивановна произнесла тост.
   - Сыночек, поздравляю тебя с Днём рождения!  Жаль, что отец не дожил до этого дня. Но я думаю, что он всё видит и радуется за тебя. Радуется, что тебя в аспирантуру взяли, что ты такой красивый и здоровый и что в твоей жизни есть дорогие сердцу люди. Не обижай их.   
   - Спасибо, мама.
   - Лариса Ивановна, Вы должны гордиться своим сыном. Саша у Вас очень добрый и заботливый.
   - Заботливый. Только с некоторых пор он свою заботу надвое поделил. Я его теперь совсем не вижу.
   - Мама, вот мы с Милой поженимся, и ты меня будешь видеть чаще.
   - Милочка, это правда? Ты согласилась стать его женой?
   - Да, Лариса Ивановна. Я без Вашего сына жить не могу.
   - А как же твоя учеба в Москве? Саша, вы об этом с Милой подумали?
   - Мы, мама, только об этом и думаем.
   - И ничего придумать не можем, Лариса Ивановна. Я слово дала, что буду учиться в Москве. И нарушить его не могу, потому что родителей подведу. 
   - Да, нелёгкую вам предстоит решить задачу. А где вы жить собираетесь?
   - Мне всё равно, где жить. Лишь бы рядом с Сашей.
   - Я тебя понимаю.  Сама любила. До сих пор люблю, хотя его и нет рядом  вот уже восемь лет. Но тебя, Саша, понимать отказываюсь. Когда твоему отцу надо было уехать учиться в аспирантуру в Москву, я его отпустила. И что? Наша любовь только окрепла. Он приезжал, когда мог. Я к нему ездила. Тебе сколько учиться, Мила?
   - Четыре года. Но, Лариса Ивановна, я…
   - Подожди, Милочка. У тебя же талант! Не спорь, я знаю. Кому многое дано, с того больше и спросится. Поверь, я люблю своего сына  и желаю ему только добра. Но он должен тебя отпустить на учебу. Подумайте об этом.
   - Мама, мы сами решим. Через две недели приедут Милины родители, и я с ними поговорю.
   - Ты стал совсем взрослым, сын. Я этого и не заметила. Поступай, как считаешь нужным, но своего мнения  я не изменю.

    Уже на пороге своей квартиры, Мила сказала:
   - Мне очень понравилась твоя мама. А я так боялась.
   - Ты ей, тоже, понравилась. Только я не хочу тебя отпускать.
   - Саша, думаешь, я хочу с тобой расставаться? И месяцами не видеть друг друга? Это выше моих сил. Скорей бы приехали родители. Мы поговорим, и они всё поймут.
   - Я поговорю.

    Лариса Ивановна не ложилась спать, ожидая сына.
    - Мама, почему ты не спишь? Тебе плохо? Надо вызвать врача?
    - Нет, родной. Я хочу поговорить с тобой. Я не могла уснуть.
   - Но что случилось? О чём? О Миле?
   - Как только вы ушли, пришла Ольга. Хотела тебя поздравить с Днём рождения.  Сынок, ей очень тяжело. Мне так её жаль. Бедная девушка. На ней лица нет.
   - Ты о ней хочешь поговорить? Давай. Поговорим. Я слушаю.
   - Сашенька, родной мой. Я не знаю, как сказать. Душа моя болит за тебя.
   - Мама, я счастлив с Милой.
   - Я понимаю. Но Мила тебе не пара. Она никому не пара. Она - другая. Не такая, как мы все. Пойми. Я не хочу сказать, что ты не достоин её. Достоин. Очень достоин. Только она не для одного мужчины. Она для всех. И для мужчин и для женщин.
   - Что ты говоришь? Я не понимаю тебя? Что значит – для всех? Она будет моей женой. Она для меня. Мы созданы друг для друга.
   - Сын, чует моё сердце беду. Оставь её. Вернись к Ольге.
   - Тебе Мила не понравилась?
   - Она не может не нравиться. Её невозможно не любить. Её будут любить все и всегда. Она не просто женщина – она актриса. По духу, по крови. Она актриса от Бога. Не удержишь ты её в нашем доме, в нашем городе. Ей простор нужен, свобода. Отпусти её, сынок.
   - Мама, никогда. Это невозможно. Да она и сама не уйдет. Мы не сможем друг без друга. Прости. Я не понимаю. Какая Оля!? О чём ты говоришь!? Я дышать без неё не могу! Как и ты без отца.

   В середине августа Лидия и Артур Вениаминович  вернулись с гастролей. Уставшие, но довольные и счастливые, стали наперебой рассказывать Милочке и Жанне Андреевне, как их встречала публика, какие цветы и подарки им дарили, какие статьи о них писали в газетах, ну, и, конечно, какие казусы случались во время спектаклей. Когда все новости и эмоции были излиты, дошла очередь  до вопросов об успехах их дочери.
   - Жанна Андреевна, как наша дочь? Не разочаровала Вас? – спросил Артур Вениаминович.
   - Хочу услышать, как Мила разговаривает  теперь, после Ваших занятий, – вспомнила, наконец, о дочери  Лидия.
   - Конечно, родители, разве вы могли меня услышать, если я ещё и слова не произнесла, - сказала Мила на чистейшем русском диалекте, которому она училась более двух месяцев.
   - Мила, что я слышу!? Потрясающе! А монолог Нины прочти!
   - Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени.  Гуси, пауки, молчаливые рыбы, - начала Мила.
   - Достаточно, родная. Я всё понял. Потрясающе! Браво! Жанна Андреевна, Вы - кудесница! – воскликнул отец.
   - Милая моя, ты так изменилась! Повзрослела. Нет, скорей, стала серьезней и сдержанней! – с восторгом сказала Лидия.
   - Дорогая моя мамочка, это всё уроки Жанны Андреевны. Если хочешь жить в Москве и не чувствовать себя провинциалкой, надо стать взрослой, много трудиться и сдерживать свои эмоции, - процитировала она слова Жанны Андреевны.
   - Узнаю интонацию твоего учителя!  Дочь, ты стала другим человеком, - констатировал Артур Вениаминович.
   - Надеюсь, что нет, – вставила своё слово Жанна Андреевна,- У вас потрясающая дочь. Сильная, смелая  и очень талантливая. Все качества, что бы стать большой актрисой. Если захочет, конечно.
   - Что значит « Если захочет»? Мила через неделю в Москву уезжает, – возмущенно сказала Лидия.
   - Мила, мы тебе ещё самого главного не сказали. Мой перевод в Москву уже решён. Остались формальности. Несколько подписей у вышестоящего руководства, и мы опять будем вместе. Думаю, до ноября управимся.
   - Папа, а ты сам этому рад?
   - Конечно, рад, Мила. Твой отец об этом всю жизнь мечтал – работать в Москве. Боже, какая там публика! Какие цветы мне дарили! Как принимали!
   - Папа, ты этому рад? – повторила Мила свой вопрос, обращаясь к отцу.
   - Я рад. Конечно. Очень рад. Но, если честно, то мне страшно. Если бы лет десять назад. Когда было больше сил. Но… Я принял решение  и отступать  не намерен. Надеюсь, мне в этом помогут мои любимые женщины.
   - Артур Вениаминович, когда страшно – это отлично! – сказала Жанна Андреевна.
   - Вы так считаете? Может, Вы и правы. Мы столицу не очень знаем, но всеми силами стремимся в ней жить. И я стремлюсь. Мы слабые люди. Хотим славы, успеха, признания. И всё это хотим иметь в Москве.  А ведь и  в нашем городе идет жизнь, живут прекрасные люди, есть музеи, приезжают известные артисты. У нас прекрасное море. Но нам этого мало! Нам надо покорить именно Москву! А потом и весь мир! Взойти на Олимп славы! Мы, артисты, тщеславны. Да, да. Грешны, что и говорить. Кстати, как Вам море, Жанна Андреевна? А город наш? Не правда ли, он хорош?
   - Я бы постоянно здесь жить не смогла. Море тёплое и пресное. Домики маленькие. Тишина. Никто никуда не торопится, вся жизнь – это работа и дом.  Мы, москвичи, любим простор, шум, движение, большие проспекты, большие дома. Я каждую неделю хожу в театр. Мне нравится ходить на выставки. А встречи с интересными людьми? Выступление поэтов, встречи с писателями. А сколько возможностей по карьерной лестнице!
   - Артур, Жанна Андреевна абсолютно права. В нашем городе всего один театр и один музей с картинами Айвазовского. Если бы я не играла в театре, то я умерла бы от скуки.
   - Ах, Лида, Лида! Мы здесь родились.  Мы  в нашем маленьком городе на высоте.  А в Москве? Сможем ли подняться на вершину славы? Я, конечно, приложу максимум усилий, что бы театр, который мне доверят, стал достойным и известным. Мы поставим нашу «Чайку», «Вишневый сад», «Горе от ума».
   - Ты мечтаешь о спектаклях, а я мечтаю о кино.  Я же актриса! Может, я ещё и в кино снимусь? Всё может быть. Правда, Милочка?  Ты почему загрустила?
   - Мама, папа, мне идти надо.  Я же не знала, что вы сегодня приедете. Я договорилась и меня ждут. Я постараюсь прийти пораньше.
   - Мила, кто тебя ждет? Ты же нас не видела два месяца! Даже больше! – возмутилась Лидия.
   - Мамочка, мне так надо с тобой поговорить. И с папой, тоже. Но вы устали с дороги. Давайте завтра поговорим?
Мила обняла и поцеловала отца и мать, пожелала спокойной ночи всем и вышла из квартиры.
   - Жанна Андреевна, может, Вы скажите нам, что с нашей дочерью?  Мне как-то неспокойно на душе.
   - Да, Жана Андреевна, что с нашей дочерью? Может, виной всему её зеленоглазый знакомый? Вы его видели?
   - Нет, Артур Вениаминович, я не видела. Не знакома. Не знаю. Мила, думаю, сама Вам всё скажет. Простите, Лидия. Мне надо собираться. Я завтра уезжаю.

   Мила выбежала из подъезда и попала прямо в объятия Саши.
   - Милочка, солнышко моё. Я уже с ума схожу. Почему ты так задержалась? Что случилось?
   - Прости, Саша. Прости, родной. Родители приехали на день раньше. Я их не ждала. Еле ушла. Я так соскучилась по тебе. Для меня настоящая пытка знать, что ты ждёшь, а я ничего не могу сделать.
   - Когда я смогу с ними поговорить?
   - Завтра. Они только приехали. Довольные, счастливые. Отца уже точно в Москву переводят. Мама о Москве просто бредит. Уже в кино мечтает сниматься. Жанна Андреевна  столько хороших слов  в мой адрес сказала. Я даже удивилась, честно. Мы с ней так всегда спорили.  Жаль, что она завтра уезжает.
   - Всё будет хорошо. Мы справимся.  Я постараюсь их убедить.
   - Нет, вначале я их подготовлю, а потом ты придёшь. Они меня любят. Они должны понять. Если они мне счастья желают, значит, поймут, что моё счастье только рядом с тобой. И другого счастья не будет.
   Они стояли возле Сашиного мотоцикла, обнявшись, не видя никого вокруг, не замечая проходивших мимо них людей и не подозревая о том, что из окон второго этажа на них смотрят Лидия и Артур Вениаминович.
   - Саша, поехали. Нас же твои друзья, наверно, заждались.
   - Да, я и забыл. Когда вижу тебя, у меня голова идёт кругом.  Всё на свете забываю. Ты не волнуешься? Всё-таки первое знакомство?
   - Саша, я повзрослела. Давно надо было познакомиться с твоими друзьями. Времени на это жалко было.

   Вечером, ближе к 10,  Лидия постоянно подходила к окну, высматривая дочь, надеясь не пропустить её возвращение.
   - Лида, ну что ты так нервничаешь? Придёт Мила. Что может случиться?
   - Артур, не может, а уже случилось.  Не догадываешься? Не видел, как они стояли?  По-моему, она влюбилась. А если она нам скажет, что не хочет ехать в Москву?
   - Как это – не хочет? Поедет. Обязательно поедет. Она моя дочь. А мы, Вышемирские, от своих слов не отказываемся. Она слово дала Якушеву. И сдержит его. Должна  сдержать. А любовь. Что такое любовь?
   - Да ты просто не знаешь, что такое любовь! Ты сам никогда никого не любил. Я для тебя всегда была только другом. А та, другая… Да ты просто струсил! Как же! Разве можно!? Любовь ему помешала! Быть режиссёром любовь помешала!
    - Да, помешала.  Когда с ума сходишь, не до театра. И, как видишь, всё прошло! Любовь проходит! И у неё пройдет! А таких возможностей, как у нас сейчас, может и не представится больше. Я даже думать об этом не хочу.
   - Ей-то, может, и представится! А вот нам – точно нет. Мы оба это понимаем.  Она ещё ребенок, Артур. А вдруг любовь окажется сильней? В тебе говорит режиссёр, а не отец. Ты, как всегда, хочешь, чтобы всё было по твоему сценарию.
   - Что делать, что делать. Профессия накладывает отпечаток. Но, право, подождём  раньше времени расстраиваться. Давай обо всём с ней поговорим завтра.
   -Посмотрю я на тебя, когда Якушев  спросит, где Мила. А с какими глазами ты в Москву переедешь? Считай, что Якушева ты потеряешь, если Мила останется здесь. А ведь он хлопотал о твоём переводе перед министром.  В Москве рекомендации решают всё! Да ещё от таких людей!
   - Думаешь, я об этом не подумал? В первую очередь. Если честно, мне даже немного не по себе, что меня, как режиссёра заметили только потому, что Мила сыграла  какую-то, невозможно  интересную Заречную.
   - Нет, в этом и твоя заслуга: ты же ей разрешил так сыграть. Ты ещё прославишь и своё имя и свой будущий театр.  Послушай меня, давай сегодня поговорим с Милой. Я не доживу до завтра. Так, всё, спокойно. Мила пришла, – сказала Лидия, отойдя от окна.

   Мила зашла в квартиру, и Лидия невольно залюбовалась своей дочерью. За то время, что они отсутствовали на гастролях,  их дочь совершенно изменилась. Всегда болезненно-бледное  лицо посвежело, губы порозовели, глаза сияли счастьем. В Миле появились внутренняя уверенность, сила, энергия.
   - Доченька моя, ты у меня просто красавица! – произнесла восторженно Лидия.
   - Да, ты абсолютно права, дорогая. Наша дочь из Принцессы превратилась в Королеву.
   - Привет, родители. Наконец,  заметили.  А почему не спите?
   - Уснёшь тут, когда кругом одни мотоциклисты грохочут. Что это за рыцари тебя домой доставили?
   - Мама, это мои друзья. Они отличные ребята.
   - Мила, я знаю, что у тебя не может быть плохих друзей.  Но мотоциклы!  Это так страшно!  Я весь вечер себе места не находила, когда увидела, что ты на нём уехала.
   - Мамочка, со мной ничего не случится. Мы очень осторожно ездим.
   - Одна надежда, что ты скоро уедешь, и там не будет мотоциклистов, а будет учёба и интеллигентная московская публика.  Иначе я сойду с ума. Доченька, о чём ты с нами хотела завтра поговорить? Давай поговорим сейчас. Я не усну, пока ты мне не скажешь.
   - Хорошо, мамочка. Если хочешь. Папа, мама, завтра Саша придет к нам гости. Я хочу вас с ним познакомить.
   - Это твой зеленоглазый друг из больницы? Я правильно понимаю?
   - Да, папа.
   - И зачем знакомиться, если ты через неделю уезжаешь в Москву?  А мы месяца через два? Какой смысл?
   - Мама, именно это я и хотела вам сказать. Надеюсь, вы меня поймёте, – Мила замолчала, как будто набиралась сил, а потом медленно, тяжело произнося каждое слово, продолжила, - Мне очень тяжело это говорить, но я должна.  Пожалуйста, поймите меня. Поддержите, я вас очень прошу. Я не могу ехать в Москву.
   - Мила! Как же так!?
   - Подождите, не перебивайте меня. Выслушайте, прошу вас. Я знаю, что дала слово Якушеву. Я знаю, что мне надо ехать учиться. Но в моей жизни есть человек, без которого я не могу и не хочу жить. Саша придёт просить у вас моей руки. Мы решили пожениться.
   - Артур, послушай, что она говорит?! Я, как чувствовала! Ты хочешь выйти замуж? В 18 лет? Ты с ума сошла! – Лидия нервно стала ходить по квартире, пытаясь справиться с волнением.
   - Мама, пойми, уехать в Москву - это предать Сашу. Папа, поддержи меня. Пожалуйста.
   - Оставь папу в покое. То есть, ты отказываешься от училища, от карьеры актрисы, от Москвы ради этого Саши? А как же твоё слово Якушеву? А то, что мы в Москву переезжаем? Это как? Ты об этом подумала?
   - Мама, я отказываюсь не ради «этого Саши», а ради человека, без которого я жить не могу.
   - А без нас, значит, можешь, – утвердительно сказала Лидия.
   - Мамочка, миленькая, но это же совсем другое! Я к вам приезжать буду.
   - Мила, давай серьезно поговорим. Вы где с Сашей жить собираетесь? В этой квартире нельзя – мы её государству отдаём. А учиться ты собираешься? Саша, насколько я знаю, закончил институт. Даже, в аспирантуру поступил, – у Артура Вениаминовича появились металлические нотки в голосе.
   - Папа, я и говорю серьёзно. Учиться буду в Ростове. Если поступлю, конечно. А жить будем у Саши. У него небольшой дом.
   - Мила, но у него больная мать! Ты что, хочешь взвалить на себя столько проблем? В Ростов только добираться два часа! Четыре часа на дорогу, больная мать, Саша на работе и в аспирантуре.  Ты подумала о том, что ты уже зачислена в училище в Москве? О том, что ты согласилась? Как мы в глаза Якушеву посмотрим?
   - Мама, я позвоню ему и извинюсь. Он всё поймёт.
   - Да ничего он не поймет, Мила! Ты о нас с отцом подумала? Ты же нас ставишь в очень неловкое положение. Права была Афина. Ты  действительно  бессердечная. 
   - Мама, не говори так. Но что же мне делать? Я очень вас с папой люблю, и подвести не хочу, но  без Саши я не могу прожить и дня. Ты это понимаешь?
   - Не понимаю! Да у тебя таких Саш в Москве сотни будет.
   - Подожди, Лидия, не горячись. Сотни нам не нужны. Доченька, послушай меня. Давай сделаем немного по-другому. Ты поедешь учиться в Москву. Согласись, что училища  в Ростове и в Москве – это две абсолютно разные вещи.  Будешь приезжать к Саше на каникулы. И чувства свои проверите, и, заодно, образование получишь прекрасное. Со временем, возможно, Саша в Москву переедет.
   - Папа, он не сможет. У него мама больна. Он её не может оставить. А чувства нам не надо проверять. Нам бы их выдержать.
   - А, значит, он её оставить не может, а ты  нас - можешь! – возмутилась Лидия, – Так ты отказываешься от карьеры, от блестящего будущего, от Москвы,  из-за того, что больна его мать? Интересно, она оценит такую жертву?
   - Я - не жертва! Я сознательно на это иду! Неужели вы оба не понимаете? Я просто хочу быть счастливой! Почему все -  против?
   - А кто ещё? – спросил Артур Вениаминович.
   - Сашина мама. Она не против того, чтобы мы поженились, но считает, что мне надо учиться  и Саша должен меня отпустить. Она говорит то же самое, что и ты, папа.  Я надеялась, что вы меня поддержите.
   - Мила, Сашина мама умная женщина. И я с ней согласен.
   - Мы с Сашей справимся, – неуверенно сказала Мила.
   - Доченька, и я с отцом полностью согласна. Да кто из нас не любил? Все мы любили. Если Саша тебя любит, он должен понимать, что тебе учиться надо.  Ты в 18 лет хочешь взвалить на себя заботу о больной женщине, о Саше, учёбу в Ростове….  Да ты о своём сердце подумала? Ты это выдержишь? Нас рядом не будет.  Мы с отцом тебя всю жизнь оберегали от трудностей, а теперь ты их хочешь испытать в полной мере! И называешь это счастьем?
   - Мама, ну что же мне делать?! Помогите мне! Я не знаю, что мне делать. Мне тяжело, мне очень тяжело. Я не хочу предать Сашу. Я не хочу его терять из-за учёбы, из-за Москвы.
   - Мила, ты же его не предаешь, поверь.  Ты его не теряешь из-за Москвы. Отец правильно говорит: надо учиться в Москве, а к Саше будешь приезжать. Москва не на другой планете. Письма будете писать, перезваниваться. Ну, какие твои годы, девочка моя родная. Замуж всегда успеешь.
   - Дело не в замужестве. Я с Сашей хочу быть. Каждую секунду. Понимаешь? Да, я хочу стать актрисой. Очень хочу.  Если бы он мог переехать! Папочка, мне очень тяжело.
   Мила подошла к отцу и обняла его.
   - Помоги мне, папочка.
   - Завтра Саша придёт, и мы с ним все вместе поговорим. Ведь и он сможет к нам в Москву приезжать. Представляешь, какая у вас будет жизнь интересная. А то придумала: кастрюли, больная мама и поездки в Ростов  каждый день. А если занятия ночью закончатся? Ведь и такое бывает. Как ты возвращаться будешь?
   - Отец прав, Милочка. Если Саша тебя любит, он всё поймет. Мы же не против ваших отношений. Маму  он сможет оставлять на три-четыре дня?
   - И ты считаешь, что это не будет моим предательством? Да это самое настоящее предательство.
   - Ну, какое это предательство? Ты же не бросаешь его, а предлагаешь другое общение. Вы же, все равно, будете  вместе. И слово своё сдержишь Якушеву. А со временем, может, сделаем так, что бы Саша вместе с мамой в Москву переехали. К нам.
   - Да кто такой Якушев!? Он мне чужой человек! А Саша – родной. Я о нём должна в первую очередь думать, а не о Якушеве. Я в Ростове учиться буду. Мы справимся. Сашина мама  не сможет в городе жить. Ей воздуха не хватает.
   - Мила. Якушев не чужой человек. Отцу театр дают благодаря ему. И я там играть буду. Мы-то тебе не чужие. Почему ты о нас не думаешь?
   - Устала обо всех думать. Обо мне подумайте, пожалуйста. Я живой человек и я живу рядом с вами. Простите, я иду спать, - сказала Мила и ушла в свою комнату.
   - Ну, всё, Артур. Надо отказываться от Москвы. Я дочь одну не оставлю.
   - А я один, естественно, не поеду. И откуда этот Саша взялся на нашу голову.


    Мила посмотрела на часы. Они показывали ровно пять. Раздался звонок, и Мила бросилась в прихожую. Следом за ней, из кухни, вышла Лидия.
   - Какой пунктуальный  наш Ромео, - с иронией произнесла Лидия.
   Саша стоял на пороге с двумя огромными букетами роз.
   - Здравствуйте. Это я.
   - Здравствуй, Саша.  Познакомьтесь.  Саша, Лидия Андреевна.
   - Саша, здравствуйте. Можно просто Лидия. Без церемоний.
Саша протянул букет из белых роз Милочке, а Лидии – из алых, жёлтых и белых.
   - Какой красивый букет! Спасибо. У Вас хороший вкус. Впрочем, это не удивительно. Мила, проводи Сашу в зал.
   - Саша, пойдём. Я тебя с отцом познакомлю.
   - Так, так, молодой человек. Надеюсь, на этот раз Вы принесли блокноты? – весело начал Артур Вениаминович, - Разрешите с Вами, наконец-то, познакомиться.
   - Папа, это мой Саша.
   - Очень приятно, Саша. Артур Вениаминович. Присаживайтесь. Будем знакомиться поближе. Мы с Милиной мамой были на гастролях. Только вчера вернулись.
   - Да, я знаю. Мне Мила говорила.
   - Что будете пить?
   - Спасибо, я не буду пить. Я приехал на мотоцикле.
   - Вот как?  Ну, что же, Мила, ухаживай за Сашей. Лидия, ты выпьешь?
   - Налей мне вина.
   Саша был настолько смущён, что покраснел и не знал, что ему делать с руками. Он, то поправлял галстук, который явно давил ему шею, то приглаживал вьющиеся волосы, то клал руки на стол, затем быстро убирал и клал на колени.
   - Вы, насколько я знаю, работаете на кафедре в институте и учитесь в аспирантуре? – спросил Артур Вениаминович, видя волнение юноши.
   - Да, с сентября начну учиться. Я немного волнуюсь, извините.
   - Ничего, ничего.  Я в Вашем возрасте тоже волновался, когда пришёл первый раз в гости к родителям Лидии. Это у нас женщины русские смелые. А мы, мужчины, всегда чего-нибудь боимся. А это не тяжело: и работать и учиться?
   - Тяжело, конечно.  Но, я привык. Даже интересно. Успеваешь больше сделать.
   - Да, согласна. Я давно заметила, что у людей, которые не работают, ни на что времени не хватает.  Саша, можно на «ты»? – спросила Лидия.
   - Да, конечно.
   - Ты же ещё и за мамой ухаживаешь, – продолжила Лидия.
   - Ухаживаю. Она дальше участка никуда не выходит. Только к морю.  Но море рядом.  В пяти минутах. Всё, что по дому – сама делает. Она у меня молодец.
   - Бедная женщина. Это что-то нервное?
   - Да, после смерти отца.
   - Вы, я вижу, достойный молодой человек. Мне приятно, что у Милы есть такой друг.  Наверно, мечтаете стать большим учёным? Тему диссертации уже выбрали?
   - Точно не выбрал, но в том, что это будет касаться Древней Греции, я уверен. Не знаю, стану ли большим ученым? Для меня это не главное. Может, придётся и от аспирантуры отказаться.
   - Как  отказаться? Зачем? А что для тебя главное? Для мужчины, по-моему, главное – карьера.
   - Для меня главное в жизни – Мила, Лидия Андреевна. Я и пришёл, что бы… просить у Вас её руки.
   - Да, да. Нас Мила предупредила. Мы, конечно, не против. Но, Саша, Вы действительно считаете, что можете сделать её счастливой? – спросил Артур Вениаминович.
   - Я буду очень стараться.
   - Саша, Мила ещё очень молода. Ей учиться надо. Кто же семью вашу кормить будет? Ты? - спросила Лидия.
   -  Я работаю. Устроюсь и на вторую работу. Проживём.
   - Саша, дело в том, что мы с Лидией месяца через два уезжаем в Москву. Пока на новом месте устроимся, какое-то время помогать вам с Милой не сможем. Ты как, справишься?
   - Я на Вашу помощь и не рассчитывал. Справлюсь, конечно. Главное, чтобы Мила была рядом со мной.
   - А как мама реагирует на то, что вы с Милой решили пожениться? – спросила Лидия, - Насколько я знаю, она предлагает вам подождать и дать возможность Миле поехать в Москву на учебу. Мы с Артуром, тоже, так считаем. И тебе не придется аспирантуру бросать, и Мила получит хорошее образование.
   - Саша, позвольте мне сказать. Ситуация у нас складывается очень не простая. Ваша мама, как я понимаю, не согласна с Вашим решением.  У нас - переезд в Москву. Милу ждут в училище. Вы же знаете, её приняли без экзаменов. Это такая редкость. Я вот  что думаю.
   - Артур, не тяни. Саша, мы с Артуром предлагаем вам с Милой подождать, ну, хотя бы  год. А через год всё сделаем, как положено. И свадьбу сыграем.
   - А этот год где будет жить Мила? В Москве? – спросил Саша.
   - Конечно, в Москве. Эту квартиру мы освободить должны. Мила будет учиться, и приезжать к Вам в гости. Вы к нам будете ездить. А со временем, всё наладится. Может, к нам с мамой переберетесь в Москву, – сказал Артур Вениаминович.
   - Мама никогда из нашего города никуда не уедет. Здесь её муж похоронен. Она его не бросит. А я должен быть рядом с ней. Она моя мать. И она больна. Мила, а ты, что скажешь?
   - Саша, я родителям сказала, что у нас с тобой есть только один выход: мне остаться здесь, с тобой и твоей мамой. И я от своего решения не отступлю.
   - Мила, тебе надо учиться в Москве. У тебя талант. Вы, Саша сможете приезжать в любое время. И Мила будет к Вам ездить. Чувства свои проверите, – сказал Артур Вениаминович, не глядя Саше в глаза.
   - Отец, я всё решила. Саша, пойдем к тебе. Прямо сейчас пойдём.  Надеюсь, твоя мать нас примет?
   - Конечно, примет. Только я хочу сказать…. Я понимаю, что
 Миле, безусловно, надо учиться в Москве.  У Милы талант.  Скажите, а любить – это не талант? А быть счастливыми? Когда  без любимого человека не можешь прожить и дня - это не талант? Вам это знакомо, Лидия Андреевна?  Актрис много, а любовь? Вы часто встречали любовь, Артур Вениаминович? Любовь, без которой невозможно дышать, без которой нет жизни. Мила, я  обещал, что буду тебе другом?  Буду им всегда. Я сделаю всё, что бы ты стала актрисой.  То, что важно для тебя, для меня –  закон.  Мила, мама нас примет. Но я не хочу, что бы ты ТАК уходила из дома.  У тебя прекрасные родители. Не заставляй их страдать. Давай встретимся завтра, на нашем месте, в 11 часов, и обо всём поговорим. Я очень счастлив, что ты не едешь в Москву. У нас всё с тобой получится. А сейчас, прости, мне надо уйти. Мне, надо о многом подумать. Спасибо за прекрасный ужин. Прощайте, – Саша быстро вышел из-за стола, почти бегом, выскочил из комнаты и все услышали, как в квартире хлопнула дверь.
   - Саша, нет! Подожди, Саша, не уходи. Я с тобой! – закричала Мила.
   Она подбежала к двери и пыталась её открыть.  Дверь не поддавалась.
   - Папа, открой дверь! Прошу тебя, помоги мне! Она не открывается! – Мила заплакала. - Выпустите меня.
   - Доченька, милая, успокойся. Саше надо побыть одному. Не беги за ним. Он умный молодой человек. Он всё понял.
   - Что он понял? Что? Что он вам мешает? Что мне он мешает! Он не мешает, слышите! Он мне нужен! Как воздух, как жизнь! Папа, дверь не открывается. Мне надо уйти. Я должна. Я могу не успеть. Открой дверь! Помоги!
   - Что ты можешь не успеть? Он уехал. Где ты будешь его искать?
   - Кто придумал эти двери? Пожалуйста. Помоги.
   - Хорошо. Если хочешь. Сейчас помогу. Не плачь только. Дай мне ключ.
   Артур Вениаминович пытался открыть дверь, но она не открывалась.
   - Что за чертовщина. Такого никогда не было.
   - Дайте, я попробую, - вмешалась Лидия. – Мила, не плачь. Сейчас я открою дверь, и вы с отцом поедете к Саше. Может он и прав, Артур. Мы с тобой что-то главное упустили.
   - Мила, у Саши есть дома телефон? Позвони ему. Скажи, что мы сейчас приедем.
   - У них нет телефона. Он не поехал домой. Нас на Олимпе его друзья ждут. Мы договорились, – еле слышно ответила Мила, - Пожалуйста, сделайте что-нибудь с этой дверью. Выбейте её, в конце концов. Мне необходимо уйти.
   С дверью провозились не меньше часа. Каждый из них пытался открыть её, но всё было безуспешно.
   - Надо звонить слесарю, – выбившись из сил, сказал Артур и пошёл к телефону.
   Мила в очередной раз взяла ключ, подошла к двери, вставила его в замочную скважину, повернула. Замок легко, как и всегда раньше, щелкнул.
   - Отец, не звони никому. Замок не сломан. Я открыла дверь.
   Мила  вышла в коридор, и кровь застыла в её жилах: на ступеньках лестницы, ведущей на первый этаж, стояла Афина. В длинной юбке, в широкой белой блузе, и  в косынке, завязанной на затылке красивым узлом.
   - Афина? – прошептала Мила, - Это ты? Это ты меня не пускала? Почему? Зачем ты это сделала?
Афина, или женщина, так похожая на неё, ничего не ответив, быстро сбежала по ступенькам  вниз.
   Мила зашла в комнату.
   - Мама, там Афина. Это она меня не выпустила.
   - Какая ещё Афина, доченька? Что с тобой?  Мила, тебе померещилось. Там нет никакой Афины.
   - Что случилось?
   - Артур, с нашей дочерью происходит что-то странное. Она говорит, что видела Афину.
   - В таком состоянии может, что угодно померещиться. Мила, ты не передумала? Мы едем к Саше?
   -  Это была Афина. Я знаю. Поехали. Может, ещё не поздно и мы успеем.  Я не хочу быть актрисой. Я не хочу в Москву. Я дня не могу без него прожить. А вы хотите, чтобы я месяцами не видела Сашу? И после этого вы говорите, что любите меня и хотите моего счастья? – тихо, как в бреду, говорила Мила.
   - Я вас никуда не пущу.  Артур, ты что, не видишь? У неё истерика. Надо вызвать врача. Я боюсь за нашу дочь, – Лидия заслонила собой дверь.
   - Мама, не смей меня останавливать. Я в окно выпрыгну. Мне всё равно, слышишь? Тебе, наверно, никто так не был дорог. Я дышать не могу без него, ты это понимаешь?  Мне всё равно, что будет говорить Якушев, и что он будет думать. Для меня Саша – главное в жизни. Только он. Пусти меня.  Мне к нему надо. Он меня ждёт. Он знает, что я его не предам. Никогда, слышите, никогда  не предам. Папа, твоё решение мне не подходит. Нам не подходит. Вы езжайте в Москву. А я с ним останусь. И свадьба мне не нужна и деньги не нужны. Работать пойду. Хоть полы мыть. Лишь бы с ним. Рядом. Пустите меня. Мама отойди, – продолжала говорить Мила, как в бреду, - Папа, найди его. У меня сил нет.
   - Я сам поеду за ним и привезу его сюда, – предложил отец и обнял Милу за плечи.
   В дверь позвонили.
   - Это Саша! Я знала! Я говорила, что он меня ждёт. Саша, я сейчас открою. Я остаюсь. Я никуда не еду. Прости меня, прости, родной.
   Артур Вениаминович открыл дверь. На пороге стоял незнакомый молодой человек.
   - Простите, Вы к кому?
   - Я к Миле. Она здесь живёт?
   - Папа, это Сашин друг. Дима, я здесь. Что случилось? Где Саша?  А я к нему иду. Он внизу? У подъезда? А почему не поднялся?
   - Мила.  Мы вас на горе ждали. Он приехал. Он не  затормозил, Мила.  Мила, он разбился. На мотоцикле.  С Олимпа упал.
   - С какого Олимпа? – спросила Лидия.
   - Он не успел затормозить, Мила. Мы не виноваты, – сказал Артур Вениаминович.
   - Саша, нет! – закричала Мила.

   -Мила, Милочка! Проснись же, наконец. Тебе Саша звонит, – тормошила Лидия за плечи свою дочь.
   - Саша? Он жив? Он жив, мама? Ты мне говоришь правду?
   - Мила, он жив и, видимо, абсолютно здоров, если звонит по телефону. Что тебе опять приснилось?
   - Это был не сон. Это был не сон.
   Мила вскочила с кровати и бросилась к телефону.
   - Саша, это я. С тобой всё в порядке? Что случилось?
   - Мила, родная, успокойся. Со мной всё хорошо. Вернее, мама в больнице. Ей ночью стало очень плохо, и я вызвал скорую. Она в реанимации. Я буду с ней. Давай перенесем ужин на другой день. Я позвоню, как только ей станет лучше.
   - Саша, я приеду. В какой она больнице?
   - Не надо, милая. Сейчас не надо. Я позвоню чуть позже. Поговорю с врачом и перезвоню. Меня врач ждёт. Прости, я очень спешу.
   - Мила, что случилось? Что-то с его мамой? – спросила Лидия.
   - Мама в реанимации. Ужина не будет. Мне надо срочно уйти. Не останавливайте меня. Я скоро буду. Дайте же мне пройти. Жанна Андреевна, я успею к поезду. Я Вас провожу.

   Мила мчалась к Каменной лестнице. Необходимо увидеть Фаину, срочно увидеть. Это был не сон. Всё было реально, вплоть до запахов, до дуновения ветра из открытых окон. Как же всё это страшно и необъяснимо. То, что она пережила во сне, было страшнее, чем разлука с Сашей. Если с ним что-то случится, она не переживет. Но почему? Почему именно сегодня приснился этот сон? Почему именно сегодня приснился этот кошмарный сон? Именно после того, как она приняла сложное для себя решение остаться с Сашей. Нет, не так. Сложное для себя решение – пойти против родителей. А его мать, почему она заболела именно сегодня? В реанимации. Бедный Саша. Как ему тяжело. Но чем помочь? Как?
   Подойдя к ступеням лестницы, Мила огляделась. Фаины нигде не было. Этого не может быть. Она должна прийти. Мила металась по площадке, спускалась по ступенькам. Вконец обессилев, села на лавочку и заплакала.
   - Что, милая, пришла? – услышала она уже знакомый голос Фаины.
   - Вы? Вы пришли? Фаина, Вы мне очень нужны. Пожалуйста, поговорите со мной, – Слёзы моментально высохли и в голосе появились металлические нотки, - Я не уйду, пока Вы мне не объясните, кто Вы и что со мной происходит.
   - Да ты изменилась, моя девочка. Вон как заговорила!
   - Простите. Простите меня. Но мне очень тяжело. Я не могу ничего никому рассказать. Ни о сердечке, ни о цилиндрах, ни о снах, которые вижу. Пожалуйста, помогите мне. Афина, прошу Вас. Что это такое? Почему со мной это происходит?
   - Успокойся, Мила. Не плачь. Этого не надо бояться. Это надо просто принять. Это талант. Талант видеть гораздо больше, чем видят остальные люди.
   - Как талант художника?
   - Художника, поэта, актёра. Наш мир не очень прост.  Существует тонкая материя. Я её вижу. И ты её видишь. Тебе это дано.  Сердечко, цилиндры – это и есть тонкая материя, которую не дано видеть другим. Ты слышишь меня?
   - Слышу. Пытаюсь понять. А как же сны, Фаина? Я видела Афину. Она пыталась мне что-то сказать, но я не поняла.
   - Позже поймёшь.
   - Я видела, как погиб Саша. Мне страшно.
   - В своих снах ты видишь ту  реальность, которая может произойти, если ты сделаешь неверный шаг. Помнишь, я говорила тебе не ждать Сашу, оставить его? У тебя свой путь, милая. Тебе помогают свыше, направляют по твоему пути.
   - Кто, Фаина? Боги Олимпа?  Вы хотите сказать, что если я останусь с Сашей, то…
   - Ни слова больше не произноси.
   - Значит, моё решение остаться с Сашей приведет к его….
   - Тихо. Молчи. Я больше тебе ничего не скажу. Ты всё и так поняла. Ещё раз говорю тебе, не гневи Бога. У тебя другой путь и очень  мало времени, что бы всё исправить.
   - Афина, но как же мне без него жить? – Мила закрыла глаза руками и застонала. А когда открыла, то увидела, как маленькое серое облачко, с красным сердечком внутри, поднялось вверх и растворилось в воздухе.
Фаины нигде не было.
   Мила вернулась домой.
   - Мама, папа. Я приняла решение. Я еду в Москву. Но еду сегодня. С Жанной Андреевной. Мама, собери мои вещи. Жанна Андреевна, Вы не будете против, ели я поживу у Вас неделю? Через неделю я перееду в общежитие.
    - Мила, но почему такая спешка? Что случилось?- спросила Лидия, - Да и вещи твои не готовы.
   - Значит, поеду без вещей.
   - Мила, ты можешь у меня жить, сколько захочешь. Лидия, мы купим Миле совсем другие вещи. Я Вас уверяю: то, что вы все носите здесь, там ей не понадобится. Артур Вениаминович, надеюсь, у Вас найдется немного денег, что бы придать Вашей дочери московский лоск?
   - Да, да, конечно. Я дам то, что у меня есть, а завтра вышлю ещё. Но, Мила, что случилось? Меня, конечно, радует твоё решение. Прямо скажем, я ошарашен. Вчера – одно, сегодня – другое. Это что – бегство?
   - Нет, папа, это попытка спасти тех, кого я очень сильно люблю. Скажите, Саша звонил?
   - Да, буквально перед твоим приходом. Просил передать тебе, что его мама вышла из комы, ей стало гораздо лучше и что врачи говорят, что это просто чудо. Он ещё перезвонит. Я, кажется, разучилась говорить. Это от волнения.  Господи, Мила, а как же Саша? Ты что, уедешь, не попрощавшись?
   - Мама, я ему напишу письмо. Нам нельзя встречаться. Я не выдержу. Я ему напишу письмо. Ты передашь?
   - Я передам, конечно. И я, естественно, рада, что ты уезжаешь. Но как–то всё не по–человечески. Может, объяснишь?
   - Мама, просто, поверь. Я пойду писать письмо. Собери вещи, прошу тебя.
   - Но, Мила. Нам же надо было показаться врачу.
   - С моим сердцем всё в порядке. Оно работает, как часы.

      Когда Мила ушла в свою комнату, Лидия спросила у мужа:
   - Артур, ты что-нибудь понимаешь?
   - Нет, но мне всё очень нравится. Скоро и мы уедем. Всё складывается прекрасно. Лида, собирай вещи. А я позвоню Якушеву.


                ПИСЬМО

   Саша, родной мой. Я уезжаю в Москву. Поверь мне, просто поверь, как верил всегда: так надо. Так будет лучше для всех. И в первую очередь для тебя и для твоей мамы. Когда-нибудь я тебе всё расскажу. Надеюсь, что такой момент наступит. Когда это будет, не знаю. Но Боги мне подскажут.
Не жди меня, не пытайся найти и встретиться. Никогда. Я сама приду к тебе. Прошу тебя об одном: ЖИВИ. Только живи.
Пожалуйста. ЖИВИ.

   На вокзал провожать Жанну Андреевну и Милу отправились заранее: надо было решить вопрос с билетом, да ещё и в одном купе. Перед самым отходом поезда, Артур Вениаминович  рассыпался в благодарностях:
   - Я Вам так благодарен за Милу. Вы не только избавили её от нашего южного диалекта, но и подготовили к другой жизни. Она рядом с Вами повзрослела. Спасибо Вам огромное. Мы обязательно продолжим нашу дружбу в Москве.
   - До свидания, Артур Вениаминович. До встречи в Москве! Надеюсь побывать на Вашем спектакле уже к новому году.
   - Я Вас обязательно приглашу. Надеюсь успеть. Вы у нас будете почётным гостем всегда. До встречи! Ещё раз спасибо за дочь.
   Артур, увидев, что Мила отошла в сторону, тихо сказал:
   - Спасибо, что помогли нам. Мы её очень быстро убедили.
   - Поверьте, дело не во мне. Ваша дочь уникальная личность.
   - Жанна Андреевна, прошу Вас, придайте моей дочери такой лоск, какой есть у Вас, – сказала Лидия, - Пойду, обниму её.

   Все простились. Поезд тронулся. Лидия расплакалась.
   - Не плачь, дорогая. Мы скоро опять все будем вместе. Но уже в Москве. Иногда и безумные мечты сбываются.
   - А как же любовь?
   - Жили же без неё столько лет и дальше проживём. – Весело ответил Артур и обнял жену.

   Оставшись вдвоём в купе, Мила тихо произнесла:
   - Мне так неловко, Жанна Андреевна. Надеюсь, я Вас не очень стесню в Москве?
   - Молодец, что решила ехать учиться и…
   - Да, и  узнать, «что такое – я». Так, кажется, Вы говорили?
   - А как же «служение другому человеку»?
   - Жанна Андреевна, хоть Вы не мучайте меня. Мне и так тяжело.
   - Мила, ты сделала свой выбор. Следовательно, что? Ты стала взрослой.
   Мила расплакалась.


                II часть.


   Саша сидел на горе «Олимп», и в который раз перечитывал письмо, пытаясь понять то, что хотела сказать Мила между строк. Она не могла уехать просто потому, что передумала остаться с ним. Должна быть другая причина. Должна! Но какая? Он должен её найти, эту причину. Как всё совпало! Только он сказал матери, что завтра идёт делать предложение Миле, как буквально через час она стала задыхаться и потеряла сознание. Хорошо, что скорая быстро приехала, иначе… Нет, лучше об этом не думать. Слава богу, всё обошлось, и сегодня её выписывают из больницы.
    Вся неделя после Милиного отъезда была сплошным адом. Как теперь ему жить с этой болью? Где-то он читал, что для мужчин  на первом месте должна стоять работа. Пожалуй, это единственное спасение. Он за эти три месяца совсем забросил диссертацию. Надо взять себя в руки. В конце концов, он же мужчина. О матери надо думать! Надо. А думается только о Миле. Девочка моя родная, что тебя на это толкнуло? Что?  «Когда–нибудь  я тебе всё расскажу». Значит, она не расставалась навсегда. В этой фразе есть надежда на то, что они встретятся, увидятся, возможно, опять будут вместе. Только вот когда наступит это «когда-нибудь»? « Я сама к тебе приду». Ещё одна надежда. Надо ждать. Нет, надо ехать в Москву, найти её и поговорить. От этой мысли, что он может поехать хоть завтра, что он увидит её, стало тяжело дышать, в глазах потемнело, появилось ощущение счастья. Конечно, он сегодня же возьмет билет и уедет. За матерью попросит приглядеть Ольгу. Ольга всегда выручала. Она настоящий друг. Он её не видел всё это время. Как она? Надо бы …. Как она оказалась права! Всё, надо ехать в больницу, потом к Ольге и на вокзал за билетом. Других вариантов нет.

   На кровати, рядом с Ларисой Ивановной, сидела Ольга. Как только Саша вошел в палату, Ольга поднялась.
   - Добрый день, мама. Ольга, привет. Отлично, что ты здесь. Хотел сегодня к тебе зайти.
   - Сынок, господи, как ты похудел. Что случилось, родной?
   - Всё хорошо, мама. Не готовил ничего. Не для кого было. Сейчас приедем домой, и я что–нибудь приготовлю для тебя. Оля, поможешь?
   - Спрашиваешь! Конечно, приготовим. Ждали мы тебя долго, Саша.
   - Ну, дождались же! Как ты себя чувствуешь, мама?
   - Всё отлично, сынок. Прекрасно себя чувствую. Домой хочу. К морю хочу. Пойдёмте, родные мои. Как я рада видеть вас вместе!

   После ужина, когда Лариса Ивановна ушла к себе, Саша решился на разговор с Ольгой.
   - Мне нужно уехать. Всего на несколько дней. Побудешь с мамой?
   - Когда я тебе отказывала? Побуду, конечно. Мне теперь свежий воздух очень полезен. А ты в Москву собрался? К своей любимой?
   - Разве можно что-то от тебя скрыть? Уже всё знаешь?
   - Друзья твои сказали, как ты тут волком выл. Покончить с собой хотел, да они помешали. Тоже мне, герой.
   - Тебе не понять. Оставим этот разговор. Это моё личное дело.
   - Не только твоё, Саша. И моё тоже. Мы давно были  бы женаты, и ребёнок родился бы в браке. Всё было бы, как у людей. Если бы не твоя артистка.
   - Ребёнок, говоришь? Какой ребёнок? Ты о чём?
   - Ну, ты совсем без головы остался, что ли? Какой ребёнок!? Наш ребенок. Наш, наш, да, да, да. Ты что, ничего не видишь? Открой глаза! Посмотри на меня!
   Ольга встала и прошлась по комнате походкой модели.
Только сейчас Саша заметил, что девушка несколько округлилась.
   - Умеешь ты делать сюрпризы!  Раньше почему не сказала?
   - Раньше – это когда? Когда ты мне сказал, что с ума сошёл от любви к другой? Хорошо бы это выглядело: «Саша, прекращай её любить, я беременна». Так, что ли?
   - Слушай, Ольга, как ты умудряешься из любой ситуации делать  водевиль?
   - Всё лучше, чем трагедию. Ладно, Ромео. Пойду я. Поздно уже. Езжай на свой вокзал, езжай в Москву, даю тебе четыре дня на поездку. Уложишься? Ну, что молчишь? Сама рожу и воспитаю. Даже видеться с сыном разрешу. Подумаешь, не в браке родила. Зато – родила!
   - Ещё не родила. А родишь в браке. Я – грек. А греки своих детей не бросают. Завтра в ЗАГС пойдем.
   - Разбежался. Так я и пошла, побежала прямо – таки. Езжай к своей предательнице.
   - Не смей так о ней говорить, слышишь! Никогда не смей!
   - А ты на меня не кричи. Я права оказалась. Бросила она тебя.  Хорошенькое  начало семейной жизни. Хотя, что это за семья – без любви? Ладно, герой, сам думай. Задала я тебе задачку. 

   Москва встретила Милу и Жанну Андреевну пасмурным небом, проливным дождём и прохладой. 
   - В конце августа это абсолютно нормально, привыкай. Это тебе не Юг России.
   - Привыкну. Мне всё равно, - ответила Мила.
   - И хватит рыдать. И так слишком много влаги. Всю дорогу сплошные слёзы. Посмотри на себя. Глаз не видно.
   - Я могу сегодня в училище пойти?
   - Дорогая, там двери ещё закрыты. Сегодня по магазинам пройдёмся. Ты похожа на девушку из глубинки. Но для начала - теплый душ, кофе и сигарета. Да, и называй меня Жанной.  Какая я тебе теперь Андреевна? Ты больше не ученица. Да и вообще, в Европе отчеств нет. Только у нас, у пещерных.

   Квартира Жанны Андреевны находилась на Новом Арбате в старом, пятиэтажном доме без лифта. Просторные комнаты с высокими потолками были обставлены антикварной мебелью, которую Мила видела только в кино.
   - Жанна, Вы живете, как королева,- восторженно сказала Мила.
   - Оценила красоту? Значит, не всё потеряно!  Это не моя заслуга. Всё от родителей. У меня отец был профессором МГУ. Большой был человек, большой учёный. Но, сейчас не об этом. Я тебе выделяю отдельную комнату. Располагайся. Потом душ и… вперёд за покупками. Времени у нас мало. Всего неделя, что бы сделать из тебя москвичку.

   Первая неделя, проведённая в Москве, была сумасшедшей. Они с Жанной Андреевной посетили несколько магазинов, в которых закупили  отрезы тканей на платья, костюмы и блузки. В каждом из магазинов Жанна Андреевна разговаривала с директором, который вёл их на склад с совершенно другим ассортиментом, нежели на прилавках: всё было на много красивей и качественней. После этого  они побывали в пошивочном ателье, где с Милы сняли мерки. Молодой мастер, больше похожий на официанта (настолько он был любезен), сказал, что с такими божественными  формами, как у Милы, можно и мешковину носить - всё равно будет красиво. Обувь, шляпки, духи  и косметику покупали на квартирах у знакомых, которые каким- то чудом привозили всё это из-за рубежа. Мила приходила после таких путешествий совершенно разбитая и уставшая. Ни думать, ни страдать по Саше не было сил. Всё это отвлекало от грустных мыслей. Покупки сменялись примерками, примерки – покупками, магазины сменялись квартирами, квартиры – ресторанами, в которых Жанна Андреевна пила свой неизменный кофе, а Мила имела возможность немного передохнуть и оглядеться. Наблюдая московскую публику, она начинала понимать, что имела в виду Жанна, когда говорила о том, что Мила похожа на девушку из глубинки.
   Манера держаться и разговаривать у столичных женщин была совершенно другой. По сравнению с Милой, они были королевами. Особенно те, которых она видела в ресторанах. Мила стала потихоньку перенимать их манеры, и у неё это отлично получалось. По крайней мере, Жанна Андреевна это заметила и одобрила.
   - Молодец, Мила. Всё схватываешь на лету. Завтра у нас парикмахерская. Будем менять твою внешность.
   - Надеюсь, не с помощью скальпеля?
   - Мне нравится твоё чувство юмора. Ножницы и щипчики нам не помешают. Твоя причёска, брови и кожа требуют небольшого вмешательства талантливых мастеров. Любой бриллиант может обработать или плохой мастер или гениальный. Мы пойдем к гению своего дела.
   - Жанна, скажите, зачем Вы всё это делаете для меня?
   - Во-первых, мне заплатил твой отец. И, неплохо заплатил. А во вторых…  Во-вторых, у меня могла бы быть такая дочь, как ты. По возрасту, конечно. Знаешь, дорогая, ты права, забота о другом человеке может доставлять удовольствие. Иногда, конечно. В данном случае, я получаю удовольствие. Чувствую себя Пигмалионом, а тебя - Галатеей. 
   - Опять Греция.
   В парикмахерской Миле немного изменили причёску, сохранив длину волос; сделали чуть тоньше брови, как это было модно в Москве; подкрасили ресницы несмывающейся краской и, сделав несколько процедур с лицом, наконец - то, отпустили. Девушка вздохнула с облегчением: она не привыкла к таким болезненным процедурам. Да и смотреть на себя было страшно: красное распухшее  лицо было ей мало знакомо.  Но на следующий день, утром, когда она посмотрела на себя в зеркало, и увидела то, что увидела, о болезненных процедурах было забыто навсегда.
   - Жанна, Вы довольны  своей  Галатеей? – спросила Мила за завтраком, - Я могу  идти в училище с документами?
   - Теперь – да.  Там, по крайней мере, не спросят презрительно, из какой   деревни ты приехала, да ещё и без экзаменов. Сегодня же и пойдём.
   - Нет, Жанна. Я пойду одна. Ваша миссия закончена. Вы и так много для меня сделали. Я хочу немного сама погулять по Москве. Обещаю, что дальше Старого Арбата никуда не пойду, а, следовательно, не заблужусь. Я очень хочу научиться быть самостоятельной. Не мешайте мне в этом. Пожалуйста.
   - Ну, как знаешь.
Мила подошла к Жанне, обняла её и поцеловала.
   - Спасибо Вам за всё. Вы – добрая. И очень одинокая. Но ко мне не надо привязываться. Скоро приедут мои родители, и я от Вас съеду. Вам будет очень больно. Как больно было мне, когда уехала Афина.  Не хочу Вам причинять такую боль.
   - Ты мне её уже причинила.
   - Знаю. Но зато я всё сказала честно.

   Придя на Старый Арбат, Мила, в первую очередь, нашла магазин, в котором смогла купить блокноты и ручки. Только после этого она отправилась в Щукинское училище. Её ждал Якушев, с которым она предварительно созвонилась.
   - Сергей Леонидович, разрешите войти.
   - Заходите.  Мила?! Ну, Жанна! Ай, да молодец! Как она Вас преобразила! Оформляемся? И что я спрашиваю? Конечно, оформляемся. Где остановились? У кого?
   - Пока у Жанны Андреевны. Хотелось бы переехать в общежитие. Это возможно?
   - Увы. Это невозможно. Придется пожить у Жанны Андреевны. Надеюсь, Вы не против? В таком роскошном  доме и в таких условиях?  Вас что-то не устраивает?
   - Не хотелось бы стеснять чужих людей. Вот и всё.
   - Ничего, несколько месяцев - это не срок. Ждём Вас, Мила, на занятия. Ваш курс будет вести Мансурова. Вам повезло. Она необыкновенный педагог.
   - Хотелось бы у Борисова.
   - Тогда приходите через год. Ему ещё год вести курс. Второй Вертинской хотите быть? Не получится. Она – ангел. Русская Вивьен Ли. Не расстраивайтесь, дорогая. Нашему кинематографу  нужны  не только ангелы, но и дьяволы. Пока их у нас нет. Из Вас получится. Вы же - копия Элизабет Тейлор. Вам говорили?
   - Я не хочу быть ничьей копией. Я – это я.
   - Я же говорю, что нам не хватает актрис с таким смелым характером!  Ждём Вас на занятиях. Желаю успехов.

   Вечером, оставшись одна, Мила взяла блокнот  и стала писать Саше письмо. Ей необходимо было побыть, хотя бы мысленно, с тем, кого ей не хватало больше всего на свете. Письмо начиналось следующими словами: « Родной мой, единственное моё желание – это быстрей стать актрисой и заслужить признание публики. Надеюсь, когда это произойдёт,  мне позволят  вернуться к тебе и навсегда остаться рядом с тобой. И тогда ничего страшного не произойдет: не заболеет твоя мама, и ты не разобьёшься на мотоцикле. Родной мой, я буду очень стараться. Очень, очень. Я буду писать тебе каждый день, и ты будешь знать обо всём, что со мной происходит. А когда мы встретимся, я отдам тебе мои блокноты. И ты всё прочтёшь. А ещё, я очень хочу, чтобы ты мне приснился». Дальше шло описание всего, что случилось с Милой за первую неделю, проведенную в Москве.
Перед сном она прошептала: «Саша, пожалуйста, приснись мне».

                СОН
   Мила вошла в калитку Сашиного дворика и увидела огромный стол, за которым сидело много народа. Она подошла ближе и поздоровалась. Но ей никто не ответил.
«Меня не видят и не слышат. Но что они празднуют? Все такие весёлые. Нет, не все. Саша грустный. И девушка рядом с ним… В белом платье… Лариса Ивановна очень довольная, но немного виноватая. Почему? О чём они говорят?»
   - Горько, горько! – услышала Мила.
   Саша и девушка поднялись и слегка коснулись друг друга губами.
«Это свадьба? Саша женится? Но почему? Он же не любит эту девушку… Он никого не может любить, кроме меня. Я это знаю. Я это чувствую. Бедный, как же он будет с ней жить? Хотя, это не важно – как. Главное, что он жив и будет и дальше жить», – подумала Мила и проснулась.
   - Жанна, где у Вас почта? Мне надо домой позвонить.
   - Не обязательно идти на почту. Я сейчас закажу разговор из квартиры. Подожди немного.
   Через полчаса раздался звонок, и Мила услышала голос мамы.
   - Милочка, родная, как ты? Целую неделю не звонила. Как твои дела? Как сердце? Как себя чувствуешь?
   - У меня всё хорошо. Сегодня пойду на занятия. Жанна Андреевна - волшебница! Ты меня не узнаешь, когда приедешь. Мама, сердце меня совсем не беспокоит. Как будто его вообще нет. Скажи, ты не знаешь, как здоровье Ларисы Ивановны?
   - Она вчера звонила. Просила передать тебе  «спасибо». А ещё сказала, что Саша… - Лидия замолчала, стараясь подобрать подходящие слова, чтобы не ранить свою дочь.
   - Что Саша женился? Мама, я знаю.
   - Откуда, Милочка?
   - Это неважно. Важно то, что он жив.
   - Мила, у него будет ребёнок. Как же так?
   - Мама, не осуждай его. Греки своих детей не бросают. Мамочка, передавай привет папе. Мне надо идти. Жду вас в Москве. Прости, мне пора. – Мила положила трубку.
   Жанна подошла к Миле и взяла её за плечи.
   - Мила, что случилось? Что тебе мама сказала? На тебе лица нет.
   - Жанна, я стану такой актрисой, что обо мне заговорит весь мир. Я должна.
   - Мила, ты меня пугаешь.
   - Жанна, пожелайте мне удачи.

   Сказать, что Мила с головой погрузилась в занятия, - это ничего не сказать. Для юной девушки жизнь превратилась в сплошные занятия. Она впитывала в себя всё, что говорили педагоги на лекциях, а по вечерам, вернувшись  домой, продолжала заниматься до глубокой ночи. Мила не стремилась познакомиться и подружиться с однокурсниками, она не ходила  на мероприятия, на которые её пытались первое время приглашать ребята. Окружающий мир перестал для неё существовать. Мало того, что ей нравилось то, чем она занималась, так она ещё и старалась стать лучшей, старалась, чтобы её заметили.
    И её заметили. Однокурсники стали называть её «Дикаркой», а педагоги между собой поговаривали о том, что, наконец-то, появилась по-настоящему талантливая актриса, способная сыграть чуть ли не любую роль. Образы, которые юная ученица создавала на занятиях, не вписывались в привычные, общепринятые рамки: Золушка у Милы была простоватой и неуклюжей, как, впрочем, любая деревенская девушка, привыкшая трудиться с раннего возраста, «Красная шапочка» - легкомысленной простушкой, а Пат из «Трёх товарищей» Ремарка превратилась в роковую юную женщину с  тайной в глубине души. Когда же на занятиях надо было изображать животных, то весь курс, состоящий из 30 человек, замирал: создавалось впечатление, что Мила влезает в шкуру очередного животного и исчезает в ней – настолько разительны  бывали метаморфозы.
   Единственная сложность, с которой девушка столкнулась на занятиях, – это пошив необходимых нарядов для ученических спектаклей и изготовление декораций. Студенты должны были всё это делать сами. Мила, не державшая до этого времени, ни одной иглы, исколола все пальцы. Первый наряд получился ужасным. Тогда она попросила Жанну найти ей портниху и взяла у той несколько уроков по пошиву одежды.
   Ближе к Новому году родители переехали в Москву и Мила, поблагодарив Жанну Андреевну за столь длительное гостеприимство, перебралась в трёхкомнатную квартиру на Кутузовский проспект.
   Артур Вениаминович занимался ремонтом театра, который находился в плачевном состоянии, а Лидия ездила на «Мосфильм», пытаясь получить,  для начала, хоть какую-нибудь роль в кино. Мила продолжала жить учёбой и своей тайной, и главной жизнью. Жизнью, о которой никто не знал, кроме блокнотов, в которые она регулярно записывала то, что предназначалось только для Саши - человека, ради которого она жила, дышала, училась и стремилась к славе. И если день принадлежал ей и её учёбе, то ночь принадлежала только Саше и ей.
   Каждый вечер, перед сном, Мила произносила одну и ту же фразу: «Саша, приснись мне» и засыпала с мыслями о нём. Первый сон, в котором она увидела его свадьбу, был ярким, реальным и, как потом оказалось, правдивым. Последующие сны были размытые, не чёткие, не запоминались. Но Мила продолжала пытаться вызвать Сашу в свои сны, и постепенно, не сразу, сны становились всё более отчетливее, реальнее и продолжительней: вот Саша сидит на их лавочке на горе «Олимп» и грустит, вот он разговаривает с Ларисой Ивановной  о том, что Ольге скоро рожать (так она узнала имя его жены), вот она увидела его с младенцем на руках и поняла, что родился сын и назвали его Лефтерис, что означает – Свободный (гр.). А однажды,  это был субботний день, 31 декабря 1966 года,  Мила так устала от занятий и постоянных недосыпаний, что решила немного поспать перед встречей Нового Года.
 И ей приснился сон.

                СОН

   Мила шла по заснеженной тропинке Сашиного дворика к дому. Открыла дверь и зашла внутрь. Лариса Ивановна что–то готовила на кухне. Ольга, с ребёнком на руках, находилась в спальне, а Саша в большой комнате наряжал ёлку. Мила остановилась в дверях. Сердце билось так, что нужно было перевести дыхание. Всё было настолько реально, что на мгновение, всего лишь на одно мгновение, она забыла, что это сон, что Саша не может ни видеть, ни слышать её,  бросилась к нему, обняла за плечи и тихо сказала: «Саша. Саша. Это - я. Я - рядом. Я - с тобой. Оглянись. Посмотри на меня».
   Саша вздрогнул и оглянулся по сторонам. Зашёл в спальню.
   - Ольга, ты мне сейчас ничего не говорила?
   - Нет, тебе послышалось.
   - Послышалось? Может быть. Как там Лева? Хорошо поел?
   - Да, уснул уже. Тебе помочь?
   - Нет, поспи лучше. Я сам.
   Саша вернулся к ёлке, и Мила осторожно подошла к нему.
   - Саша, не бойся. Это я, Мила. Меня ты слышишь, меня, не Ольгу.  Саша, я не знаю, как это получилось, но я могу говорить с тобой. Саша. Я в Москве, Саша. Я сейчас сплю. Это происходит в моём сне. Но ты меня слышишь.
   Саша стал напряженно оглядываться по сторонам, как будто кого-то искал.
   - Я схожу с ума?
   - Нет, Саша. Это я, Мила. Ты меня слышишь?
   - Мила? – прошептал Саша. - Но как? Почему? Ты где?
   - Я здесь. В твоём доме. Но я сплю. Я во сне пришла к тебе. Я стою рядом. Ты слышишь меня?
   - Слышу, - всё так же шёпотом сказал Саша и протянул руку в сторону Милы, - Ты где?
   - Я тебя сейчас обнимаю.
   - Мила, если я и схожу с ума, то мне всё равно. Мила, я люблю тебя. Я каждую минуту тоскую по тебе. Почему ты уехала?  Скажи мне сейчас. Не потом. Сейчас. Скажи. 
   - Не сейчас. Ещё не время. Саша, приходи через неделю на «Олимп» в это же время. Я приду к тебе. Я найду тебя. А сейчас, прости, кажется, я просыпаюсь.

   Мила проснулась. В душе было такое счастье и боль, что она расплакалась. У неё получилось! Она смогла! «Боги, вы заставили меня отказаться от любви, но и вы же  дали мне такую способность! Спасибо! Вы сжалились надо мной!  Через неделю! Саша, я снова буду говорить с тобой!  Господи, какое это счастье!»

   Саша стоял возле ёлки и не мог понять, что с ним только что произошло. Он что, сходит с ума? Или он действительно говорил с Милой? Но в это невозможно поверить. Как это? Что это? Хотя, какая разница! Главное – она была рядом. Он слышал её голос.  Она сказала, что через неделю они смогут поговорить? На «Олимпе»? Он пойдёт. Он обязательно пойдёт. Жизнь снова приобрела смысл. Пусть он сошёл с ума! Пусть! Но лучше быть сумасшедшим и слышать её, чем влачить то жалкое существование, которое началось с момента его женитьбы. Господи, скорей бы воскресенье!

   После Нового года у Милы началась сессия. Первые экзамены, первые волнения, первые оценки её полугодового труда. Один из экзаменов пришёлся на воскресенье в связи с болезнью педагога. Владимир Гальперин, педагог по истории русской литературы, принимал у себя дома. Мила и ещё несколько студентов пришли к нему к двум часам дня. Она понимала, что Саша сейчас на «Олимпе», ждёт её, волнуется. Но… Что делать? Экзамен есть экзамен. Гальперин был один из тех педагогов, которых студенты очень любили, да и он отвечал им взаимностью. Вначале он угостил их чаем с бутербродами, вкусным пирогом с яблоками, спросил, как дела дома, в семье, а уж потом начал экзаменовать. Мила очень надеялась, что освободится рано и успеет к назначенному времени вернуться домой.  Но получилось так, что она была последней в списке.  Когда экзамен был сдан и сдан, как и все остальные, на «отлично», Гальперин попросил её задержаться.
   - Людмила, мне бы очень хотелось поговорить с Вами, если Вы, конечно, не против.
   - О чём? Я плохо отвечала?
   - Нет, что Вы. Вы отлично всё знаете. Я хотел поговорить о Вас. Можно?
   - Я не знаю. Смотря, что Вас интересует.
   - Вы. Меня интересуете Вы. И не только меня. Насколько я знаю, Вы живёте с родителями, и Ваш отец пытается реанимировать Московский Классический театр. Мама Ваша – актриса этого театра. Надеюсь вскоре побывать на премьере. «Чайка», не так ли?
   - Да, «Чайка». Вы отлично осведомлены.
   - Людмила, ну зачем Вы так? Я со всей душой.
   - Скажите, что Вы хотите знать. Только прямо.
   - Прямо? Хорошо. Так даже проще. Скажите, почему Вы сторонитесь абсолютно всех? У вас нет подруг, Вы никуда не ходите со своими однокурсниками, живете  затворницей. Вас что-то гложет? Может, я могу Вам чем-то помочь?
   - Вы? Помочь? Мне? Но Вы же не Бог. А мне могут помочь только Боги. И помогают.
   - Какие Боги, Людмила? Бога же нет! Вы - верующая? В этом проблема? Вам вера не разрешает жить полной жизнью? Веселиться, радоваться жизни, общаться с ровесниками, влюбляться, наконец. Почему Вы себе во всём этом отказываете? Вы, конечно, очень талантливая актриса. Никто не спорит. Пожалуй, самая талантливая в училище. Об этом говорю не только я. Все наши педагоги только и говорят о Вас. Но Вы себя просто истязаете учебой.
   - Я не истязаю. Мне всё очень легко даётся. А о том, что нет Бога, Вы это зря говорите. Боги есть. И они меня ведут по жизни. Если бы я могла, я бы только и желала, что бы любить и быть любимой. Больше я ничего не могу Вам сказать. Вы и не поймёте, и не поверите. Или просто сочтёте меня сумасшедшей. Простите, я должна идти. Спасибо за участие. Но оно мне не нужно. Я знаю, что делаю.
   - Вы - смелая девушка.
   - Вы хотели сказать – дерзкая?
   - Это мягко сказано. Вы, Людмила,…
   - Каждый хочет знать историю души другого человека. Но свою душу я не могу открыть. Что-то ещё?
   - Нет, разговор окончен. Да, я хотел кое-что добавить. Но, думаю, не стоит. Вы и сами узнаете обо всём завтра. Прощайте.
   - Я не любопытна. Прощайте.

    На следующий день, когда Мила пришла на последний экзамен по актёрскому мастерству, она почувствовала необычное  оживление среди студентов. Всюду стояли группы девушек и что-то оживленно обсуждали. Произносилась фамилия молодого, но уже очень известного кинорежиссёра Градова.
   В аудиторию, где должен был проходить экзамен их курса, зашёл ректор.
   - Дорогие наши студенты. После экзамена  все девушки, не старше 20 лет, должны в обязательном порядке пройти на сцену нашего театра. Мы, как вы все прекрасно знаете, не сторонники, так сказать, ваших съёмок в кино. Особенно это касается первых двух лет обучения. Но сегодня особый случай. К нам пожаловал сам Градов. Ему нужна героиня для нового фильма. К сожалению, мы не можем отказать ему, поскольку это правительственный заказ. Так что, милости просим. Надеюсь, среди наших студенток найдётся достойная кандидатура и ему не придется искать её в других училищах.
   - О чём фильм? Когда начинаются съёмки? Блондинка нужна или брюнетка? – наперебой спрашивали девушки.
   - Фильм о войне. Естественно… Обо всём остальном вам скажет сам Градов. Желаю вам успеха. Итак, жду всех в 15.00.

   После сдачи экзамена, Мила вместе со всеми прошла в студенческий театр и села на первый ряд партера. Девушек набралось около 20. Все были молодые, красивые и талантливые.
   Всем раздали листки с текстом. На сцену вышел высокий, стройный мужчина лет 35. О таких, обычно, говорят: интересный мужчина. Его нельзя было назвать красивым, но весь его облик: тёмные глаза, волевая складка губ, смелый и прямой взгляд, уверенная манера держаться - говорили о его незаурядном характере и таланте.
   - Добрый день, мои дорогие красавицы. Разрешите представиться: Градов Константин Андреевич. Кто ещё не в курсе, я - режиссёр и сейчас снимаю фильм о войне. Ищу героиню. Возможно, она находится среди вас. У вас на руках текст.  Прошу прочитать и, если сможете, немного запомнить его. Ситуация в этой сцене следующая: война, партизанский отряд, в отряде находится дочь командира отряда. Молодая. Смелая. В сцене, которую вы сейчас должны сыграть, она говорит отцу, что любит немецкого солдата, которого несколько месяцев назад нашла в лесу раненого и выходила. Она просит у отца помощи. Помощь заключается в том, чтобы переправить юношу к немцам. Вот такая вот задача. Сложная. Я согласен. Даю вам 10, нет, пять минут на изучение текста и начнём. Время пошло.
   Мила просмотрела текст. Текст был простой для запоминания. Очень эмоциональный. Прочитала несколько раз. Запомнила.
   Градов сел на первый ряд и стал вызывать девушек. Внимательно смотрел, слушал, что-то записывал в блокноте, не перебивал, что Миле очень понравилось, а потом просил сыгравшую девушку подождать в коридоре.
   Когда пришла Милина очередь, она вдруг поняла, что ей не нравятся ни текст, ни сама сцена, в которой девушка плачет, умоляя отца помочь ей. Нет, она сыграет по-другому. Никаких слёз не будет.
   Мила вышла на сцену. Надо сосредоточиться. Это её шанс. «Боги, помогите мне. Я делаю всё так, как вы хотите. Помогите  мне получить эту роль. Прошу вас».
   - Вышемирская, начинайте, - произнёс  Якушев, который недавно вошёл в зал и сел рядом с Градовым.
   Мила гордо вскинула голову и краем глаза увидела зелёный цилиндр, который медленно опустился сверху и окутал её полностью.
   Мила вышла на середину сцены и стала говорить, совершено не придерживаясь текста, а только сохраняя смысл монолога. Закончила словами, которых в тексте не было совсем.
   - Отец, если ты мне не поможешь, я уйду вместе с ним. И ты меня никогда больше не увидишь. Я перейду на сторону немцев. Я буду воевать на их стороне. Обещаю. Да, я ненавижу их, но жизнь Гюнтера мне дороже всего на свете. Решение за тобой.
   Градов подался вперед, внимательно всматриваясь в девушку, затем повернулся к Якушеву.
   - Это кто такая? – тихо спросил он.
   - Студентка первого курса. Вышемирская Людмила.
   - Скажите, у неё всё в порядке с головой? Что она творит?!
   - Абсолютно в порядке. «Дикаркой» на курсе прозвали.
   - Все свободны. А её в Ваш кабинет. Я свой выбор сделал. Она не «Дикарка», она - королева сцены. Героиня! От неё невозможно глаз отвести.
   Мила зашла в кабинет Якушева.
   - Присаживайтесь. Людмила? Так, кажется, Вас величать? – Задал вопрос Градов.
   - Так.
   - Почему говорили не по тексту? Не смогли запомнить?
   - Запомнила. Именно поэтому и сказала другими словами.
   - Что, умней автора?
   - Не умней. У любви другие слова. Слезами и уговорами жизнь любимого человека спасти невозможно. За неё бороться надо.
   - А Вас, Людмила, не учили, что на съёмках режиссёр главный? Что ЕГО слушать надо? Не учили, нет?
   - Тогда зачем я здесь? Мне уйти? – спросила Мила и поднялась со стула.
   - Сидеть! – гаркнул Градов, - Я Вас беру на эту роль. Завтра жду на «Мосфильме» в 9 утра. Свободны.
   Когда Мила вышла из кабинета, Градов, пристально глядя на Якушева, произнёс, выдавливая из себя каждое слово:
   - Ну и зараза, эта твоя Вышемирская. Но именно с ней я создам шедевр!
   - Да, создашь, конечно. Война – неисчерпаемая тема. Да и девчонка хороша, - поддержал его Якушев.
   - Ты, Сергей, думаешь, я не хочу снимать другие фильмы? У меня уже несколько лет лежат интереснейшие сценарии. А уж с твоей Вышемирской я бы и «Королеву Марго» снял, и «Чайку» Чехова. Да только на это пока денег не дают.
   - Кстати, я видел её в «Чайке». И тебе, Костя, может представиться такая возможность. У Милы отец режиссер МКТ. Знаешь такой театр?
   - Знаю, конечно. Плохая у него слава. Народ туда не ходит.
   - Пойдёт, уверяю тебя. Там скоро открытие. Будут играть «Чайку». Думаю, что Вышемирский дочь свою поставит на роль Заречной. Вот удивишься!
   - Интересно - чему?  Но сходить – схожу. Предупредишь тогда, договорились?
   - Позвоню обязательно. С женой пойдёшь? Два билета брать на тебя?
   - С женой, с женой. Если в Москве буду, конечно.

   Мила ликовала. Ещё бы: ведь эта роль приближает её к заветной мечте – стать настоящей актрисой. И, возможно, потом, через какое-то время, она сможет быть с Сашей. Сможет стать счастливой и не одинокой. И совершенно не важно, что у него жена и ребенок. Разве это помешает им видеться и, хоть иногда, быть вместе. В это невозможно поверить, но она не ревнует Сашу к его жене. Как можно ревновать? Это же совершенно другое. Роль! Ей дали роль! Скорей бы воскресенье! Надо попробовать днём уснуть. Вдруг удастся с ним поговорить.
   Дома  родители встретили новость по  разному.
   - Я счастлива, дорогая моя, что ты будешь сниматься у самого Градова. Его «Весна 53-го» гремела на весь Союз. Скажи, а ты не могла бы с ним поговорить? Может, и для меня роль найдётся. Ты обещаешь?
   - Мама, не сейчас. Но, если будет удобный момент, конечно, попрошу.
   - Мила, а где будут проходить съёмки? Вдруг тебе придётся уехать из Москвы. Если это о партизанском отряде, то, наверняка, вы все уедете из Москвы туда, где леса. Я, конечно, рад за тебя. Но, ты же знаешь, в марте премьера «Чайки» и открытие театра. Надеюсь, ты понимаешь, что играть Заречную будешь ты. У меня очень слабый актёрский состав. Пока слабый. Не знаю, что делать. Что делать – извечный вопрос. Но, тем не менее, я рад. Очень рад за тебя.
   - Родители, вы себя слышите? Вы же об этом мечтали! Мы все об этом мечтали. Папа, ты не волнуйся. Где бы я ни была, я буду играть на премьере. Мне Градов не указ. Он меня не остановит. Даже если я буду в другой стране, а такое возможно, я приеду на спектакль. Я тебя не подведу.
   - Мила, как ты говоришь о Градове? Он состоявшийся режиссёр, а ты - начинающая актриса. Где – ты, а где – он!
   - Мама, один из первых фильмов, где снималась Элизабет Тейлор, назывался «Лесси возвращается домой». И снял его режиссёр Фред Уилкокс. Ты слышала о таком? Нет? А Элизабет Тейлор знаешь! Её знает весь мир! В сороковых годах Уилкокс был очень знаменит, в отличие  от Тейлор.
   - И что ты хочешь этим сказать?
   - А то, что личность никто не отменял и право на свободу есть у всех. Да, я ещё не актриса. Да, я у него многому научусь. Да, он Градов.  А я – Вышемирская.  Но вы, мои родители,  у меня на первом месте. Вы, а не Градов. Я устала. Мама, разбуди меня в 6 утра. Мне к 9-ти на «Мосфильм».
   - Лидочка, я начинаю бояться её смелости, - сказал Артур Вениаминович, когда за дочерью закрылась дверь.
   - Актриса и должна быть смелой. Иначе, какая же она актриса.

   Мила пришла к павильону, где должен был сниматься фильм Градова,  ровно в 9 утра. Встретила её высокая, крупная женщина, больше похожая на мужчину.
   - Привет. Я - помрежа. Зови меня Зоя.  Вышемирская? Что так рано? Ладно, держи сценарий. Не урони, смотри. Примета плохая. Почитай пока.  Как только заявятся гримёры и костюмеры, я тебе свистну.
   Мила огляделась. Всё в павильоне было необычно и интересно: округлый потолок был превращён в небо с белыми облаками, в центре стояла деревенская изба, трава, кустарники, стог сена – всё выглядело по – настоящему.
Потихоньку павильон стал наполняться людьми и оживать: осветители налаживали свою аппаратуру, гримёры доставали из своих закромов коробочки и флакончики с гримом, костюмеры пытались на глаз определить размеры актёров, которых нужно было переодеть соответствующим образом. От гула, который стоял в павильоне, сладостно замирало сердце. Ей нравилось всё, что её окружало, и всё, что происходило на съёмочной площадке.
«Это чудо, в котором рождается фильм, похоже на живой муравейник. Все что-то делают, куда-то спешат, бегут, - думала Мила, наблюдая всю эту картину. - И какое же это счастье участвовать во всём этом таинстве! Саша, я сейчас очень счастлива. Может, ОНИ и были правы, дав мне такую возможность? Быть с тобой - это счастье и боль. Быть здесь – это просто счастье! Без боли. Это – восторг! Это – сказка! Это – моя стихия! Нет, это просто моя работа».
   Раздался пронзительный свист, и Мила вздрогнула.
   - Эй, красавица! А ну, дуй сюда – гримироваться будем! - Раздался громкий голос Зои, - Давай, давай. Ещё намечтаешься.
   Уже через минуту Мила оказалась в умелых руках гримеров, затем, ей сделали причёску, соответствующую 40-ым годам, из рук в руки передали костюмерам, где ей подобрали юбку, гимнастёрку и тулуп, и только после  этого отправили фотографироваться.  Фотограф сделал около сотни снимков: в профиль,  анфас, вид сверху, сбоку, снизу, со спины, на полу в лежачем состоянии и нагнувшись, смеющейся и плачущей. После всего этого «кошмара»  перед уставшей Милой появился Градов, придирчиво оглядел её и удовлетворительно произнес:
   - Ну вот, теперь хоть на русскую похожа, а не на американскую кинодиву. На сегодня свободна. Завтра – к 9-ти. Каждый день – к 9-ти. В воскресенье будешь отсыпаться. Это пока всё.
   Фотографии показали, что Мила фотогенична во всех ракурсах и при любом освещении. Менялся только цвет глаз. Но, поскольку фильм  из-за небольшого бюджета  снимался чёрно – белым, оттенки её глаз никакого значения не имели. Значение имело только одно: её игра. Актёрский состав был подобран Градовым очень тщательно: на роль немецкого солдата был приглашён молодой актёр из Эстонии, отца Катерины, так звали Милину героиню, исполнял актёр Малого театра – Ястребов. 
   За несколько дней съёмок  Мила узнала, что фильм снимается давно. В основном, остались только те сцены, в которых заняты она и эстонец. Как только они отснимут все сцены в павильоне, им предстоит поехать на несколько дней на натурные съёмки, а, затем в Ригу - где будут сниматься послевоенные эпизоды.  Фильм должен был выйти через год  ко Дню Победы.
   Играть влюблённую девушку, спасающую жизнь своего избранника, было легко. Разве не этим она занимается вот уже полгода? Актёр, игравший Гюнтера: высокий, худой, с узким лицом, голубыми глазами и светлыми, как лён, волосами,  был её ровесником и полной  противоположностью Саши. Но каждый раз Мила силой воли представляла  перед собой именно его,  Сашу. И сцена удавалась. Градов был доволен.
   - Людмила, право, Вы мне напоминаете тигрицу, которая защищает своего ребенка. Вот уж не ожидал, что можно так любить, как Вы это играете.
   - Только так и можно, Константин Андреевич.

   Настало воскресенье. Несмотря на усталость и постоянную занятость на съёмках, Мила с нетерпением ждала этого дня. Теперь она понимала слова Фаины: «Разве хватит  у тебя сил  на всё? Любовь отнимает все наши силы. Не сможешь стать большой актрисой при большой любви». И что она тогда ответила? Кажется, что она сильная и что у неё на всё сил хватит. И ведь хватает! На съёмках она может забыть обо всём. А сейчас, оставшись одна в квартире и немного отдохнув, она отчётливо осознаёт, насколько ей необходим Саша. Только она уже не та маленькая девочка, которой была полгода назад, рыдающая и плачущая по любому поводу. Она - тигрица, спасающая своего любимого от смерти. И она пойдёт на всё, что бы стать настоящей актрисой. Только так она сможет ЗАРАБОТАТЬ  ПРАВО  БЫТЬ С САШЕЙ И БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ.  И ей ничего больше не надо от жизни. «Боги,  услышьте меня! Дай  мне немного счастья! Дайте  мне возможность увидеть его во сне. Прикоснуться к нему. Обнять его. Сжальтесь надо мной».
Мила молилась  и не заметила, как задремала.

                СОН.
   Мила подошла к больнице, в которой они познакомились с Сашей. Зашла в неё и поднялась на второй этаж. Открыла дверь  в палату и увидела его. Он лежал на больничной койке с капельницей и забинтованным горлом. Она присела на край кровати и тихо позвала.
   - Саша. Это я, Мила.  Я здесь. Я рядом. Проснись, прошу тебя.  Это я виновата, что ты заболел. Прости меня.   
   - Мила. Милочка. Родная.  Я опять схожу с ума. Слышу твой голос. Я тебя ждал. На «Олимпе», - еле слышно, как в бреду, произнёс Саша.
   - Прости. Я не смогла. Экзамен. У меня был экзамен. Прости. Саша, мне дали роль. Скоро всё изменится. Мы сможем опять быть вместе. Потерпи, родной.
   - Вместе. Будем вместе. Но как? Мила,  я женат. Я должен был жениться. По-другому не мог. Ты мне веришь?
   - Я верю, Саша. Открой глаза. Я - здесь, я - рядом. Я опять во сне пришла к тебе. Я в Москве, и я здесь. Открой глаза, прошу тебя. Проснись.
   Саша открыл глаза и поднял голову с подушки.
   - Я схожу с ума или ты мне снишься?
   - Саша, ты не спишь. Ты слышишь меня? Это я виновата, что ты болен. Мне нельзя видеться с тобой. Но я так этого хотела. Это не сон. Ты меня видишь?
   - Вижу. Я тебя вижу. Милочка, родная моя, я тебя вижу. Как в тумане.  И слышу. Ты ни в чём не виновата, родная моя. На «Олимпе»…  Было холодно…  Я простыл… Я так счастлив, что вижу тебя. Но как? Как это возможно? Ты же в Москве.
   - Возможно, Саша. Я не знаю - как, но у нас это получается.
   - Ты говоришь, тебе дали роль? Ты ради этого уехала?
   - Не ради роли, Саша. Роль – это работа, а ты – моя жизнь. Я тебя спасала, Саша, поверь.  Ничего не изменилось. Потерпи, родной.
   - Всё изменилось, Мила. Всё. Рядом со мной женщина и сын. И я его очень люблю. От чего ты меня спасала?
   - Если бы я осталась, ты бы погиб.
   - А сейчас я живу? А ты? Ты живёшь? Ты счастлива? Я счастлив?
   - Я живу ради тебя. Я играю ради тебя. Мы будем вместе. Будем, я тебе обещаю. Но когда, я не знаю. Надо подождать. Немного.
   - Я живу ради сына и каждую минуту жду тебя… Каждую минуту…  Каждую секунду… Все дни… Месяцы… Жду, жду, жду. Но я ничего не могу изменить.
   - Ничего не надо менять. Просто, живи, слышишь. Просто живи.  Саша, я просыпаюсь. Я сейчас исчезну. Я не знаю, когда я приду. Но я приду. Я люблю тебя.

   Мила проснулась. Это она, она виновата в том, что Саша болен. Ей нельзя приходить к нему и разговаривать с ним. Пока нельзя. Всё может измениться. Возможно, после съёмок. А сейчас, сейчас ей надо постараться сказать ему, что она не будет приходить к нему. Но как?  Мила взяла блокнот и написала: « Саша, я не смогу какое – то время приходить и разговаривать с тобой. Я буду продолжать тебе писать обо всём, что со мной происходит. Писать о том, как мне одиноко без тебя и как я люблю тебя».

   Врач подошёл к Саше и стал измерять пульс.
   - Да, молодой человек. Вы меня радуете. Кажется, Вы пошли на поправку. Надо же, ещё утром было за сорок.

   Закончились студенческие каникулы, и Мила, несмотря на то, что была освобождена от занятий на время съёмок, старалась, по возможности, посещать училище, а по воскресеньям ходила на репетиции в театр к отцу. Артур Вениаминович  распустил старый состав и набрал новых актёров – молодых, мало известных, но, на его взгляд, очень талантливых. До открытия театра оставалась неделя, а билетов было продано около 50–и.
   - Будем играть в пустом зале. Даже статьи в газетах не помогают.
   - Отец, давай пригласим студентов из моего училища. Бесплатно. Можно обзвонить и другие училища, - предложила Мила, - В ГИТИС позвоним. Почему нет? А вдруг придут?
   - А я позвоню на «Мосфильм». Меня там уже многие знают. Правда, роли никто не предлагает.
   - Мамочка, как только тебя увидят в роли Аркадиной, обязательно предложат. Только ты не звони. Сходи.
   - Лидия, а это идея. Сходи и отнеси билеты. А я попрошу администратора обзвонить все училища и театры. Семьсот мест мы, конечно, не заполним, но, если даже будет человек сто, это уже хорошо.

   На премьеру, которая состоялась в воскресенье, 19 марта, пришли  Якушев, Жанна Андреевна  и Градов с женой.  Мила радовалась за отца: зал был почти полон. Их идея удалась. Теперь, главное, чтобы  никто не ушел во время спектакля. Говорят, что москвичи спокойно выходят из зала, если им не нравится игра актёров. В провинции такого никто не сделает. Это считается невоспитанностью. А здесь.... Москвичи избалованы хорошими спектаклями, талантливыми  актёрами и известными режиссёрами. Примет ли московская публика постановку её отца? Более шести лет «Чайка» идет во МХАТе и около года в Ленкоме, в постановке самого Эфроса.
Мила смотрела из-за кулис в зал. Одна молодежь! Все такие же, как и она – студенты театральных училищ.  Надо сосредоточиться и помолиться. Интересно, какого цвета будет сегодня цилиндр? Впервые она так волнуется перед спектаклем. Не за себя. За отца. И за мать, конечно.

   После первого акта, Мила осторожно, чтобы её никто не заметил, спустилась по черной лестнице, ведущей в фойе, посмотреть, уходят ли зрители из театра. К вешалкам стояла очередь. «Бедный папа. Как он это переживет», - подумала Мила и хотела уже закрыть дверь, но увидела, что народ отходит от вешалок без пальто. « За чем же они тут стоят, если не собираются уходить?»  и услышала, как один юноша, подойдя к группе таких же молодых людей, сказал:
   - Так, граждане – товарищи, в бинокль будем смотреть по очереди. Чур, я первый. Интересно, где они такую красавицу нашли. Играет, как дышит.

   Спектакль закончился. Мила стояла на сцене и слушала, как рукоплещет зал. Спектакль не провалился. Ни один человек не покинул театр. Нет, в Москве удивительная публика! Эмоциональная, благодарная, живая! Отец! Надо что–то сделать, что бы он вышел на сцену. Мила подняла руку. Публика замерла.
    - Разрешите. Разрешите вам представить нового режиссёра театра МКТ, Вышемирского Артура Вениаминовича.
   Зал зааплодировал. Вышемирский поднялся на сцену.
   - Спасибо. Спасибо, товарищи, что пришли сегодня к нам  в театр. На премьеру. Судя по вашим аплодисментам, мы вас не разочаровали. Надеюсь, и в дальнейшем  мы постараемся делать то же самое. Ещё раз, спасибо.

   На банкете, который состоялся в небольшом ресторанчике, рядом с театром, Жанна и Якушев, наперебой поздравляли Артура Вениаминовича с успехом.
   - Конечно, в основном, это студенты, - говорил Якушев, - Но какие студенты! Творческая молодежь! Браво, Артур. Браво. Я в тебе не ошибся. И постановка  отличная, и Мила, что и говорить, звезда. Молодец! Ведь догадалась тебя на сцену вытащить! Ай, да Мила! Ай, да девчонка!
   Градов  извинился перед женой и подошел к Миле.
   - Можно Вас на пару слов?
   - Да, конечно. Я Вас слушаю.
   - Знаете, мне говорили, что я буду удивлен. Но… Как бы это сказать. Не привычно видеть Заречную в таком образе. Вы молодец. Не побоялись. Скажите, Вы никогда не представляете образы в цвете?
   - Представляю, - с удивлением ответила Мила.
   - И какого цвета была сегодня Заречная?
   - Фиолетовая. И цилиндр был фиолетовый.
   - Какой цилиндр, простите?
   - Не важно. А Аркадина у Вас какого цвета?
   - Аркадина? Темно - бордовая. Почти чёрная. Вы согласны?
   - Согласна. А Константин? У меня он оранжевый.
   - Давайте  как – нибудь  поужинаем вместе и поговорим о цветах? Я сегодня Заречную видел, как и Вы, фиолетовой.  Обычно она для меня салатовая. Ну, как? Согласны поужинать?  Не побоитесь?
   - Не побоюсь. Но не поужинаем.
   - А что так?
   - Вы не забыли, что женаты?
   - А это здесь причём? Мне что, развестись надо, чтобы поужинать с Вами?
   - Не мне решать. Но об ужине забудьте. Спасибо, что похвалили. Извините, меня ждут, - ответила Мила и подошла к Жанне.
   - Жанна, спасибо, что пришли. Я так рада за отца. Как вам спектакль?
   - Мила, с тобой невозможно поговорить. Ты просто нарасхват. Для первого раза неплохо. Ты была великолепна. Давно ко мне не заходила. Я соскучилась.
  - Жанна, я через неделю уезжаю на натурные съёмки. На месяц. Как вернусь, сразу же к Вам. Обещаю.
   - Осторожно с Градовым. Он не прощает отказов.
   -  Я его не боюсь. Осталось отснять несколько  эпизодов. Не будет же он искать новую актрису?  А отказ он уже получил.

   Градов не стал искать новую актрису и через неделю, за день до отъезда, позвонил Миле домой и предложил отвезти её на своей машине.
   - А как поедут остальные? – спросила Мила, - Ехать долго?
   - На машине 7-8 часов. Остальных повезут на автобусе.
   - Я согласна. Вы заедете?
   - Будьте готовы к семи утра.
   На следующий день, утром, садясь в машину Градова, она была приятно удивлена, что едет с ним не одна. В машине уже находились помреж Зоя и ещё две девушки, игравшие в фильме.
   - О, в нашем полку прибыло,- с иронией сказала Зоя, - Всех самых молодых и красивых с собой прихватил. Со мной, случаем, не ошибся?
   - С тобой я уже лет десять, как ошибся, - с улыбкой ответил Градов. - Надеюсь, не дадите мне в дороге уснуть, а милые дамы?
   - Если только вместе с нами, - ответила со смехом Зоя.

   В деревню Толмачёво, под Брянском, приехали к обеду. Автобус со всей съёмочной группой и оборудованием прибыл почти одновременно с машиной Градова.
Расселили всех по 2-3 человека в деревенских домах, как и было предусмотрено. Мила категорически потребовала себе отдельную комнату. Градов не стал возражать: всё-таки героиня должна высыпаться. Её поселили в очень красивом домике, во дворе которого находилась маленькая баня.
   Апрель выдался на редкость солнечным и теплым. Снимали, в основном, днём. К вечеру все освобождались, и начиналось самое интересное. Уже через несколько дней образовались влюблённые пары,  организовывались  ночные посиделки до утра, песни у костра и рыбалка. Результат не заставил себя ждать: на съёмочную площадку приходили с опозданием, не выспавшимися, с отёками и кругами под глазами, и, даже,  не успевшими протрезветь. Градов ругался, гримёры ворчали, пытаясь привести в порядок помятые после ночных гуляний лица, но на следующий день всё повторялось. Человеческая натура на натурных съёмках требовала любви, страсти и острых ощущений.
   Большая часть мужчин, занятых в картине,  в первые дни начала атаковать Милу своим вниманием. На предложения «Пройтись», «Прогуляться», «Попариться вдвоём в баньке», «Вы мне давно нравитесь. Нам надо поговорить», Мила отвечала отказом. И, если раньше, до встречи с Сашей, она, чтобы не обидеть поклонников, как и обещала Афине, вежливо отвечала, что не может выйти замуж и иметь детей из-за больного сердца, то теперь, в данной ситуации, ответ был всегда и для всех один: « Нет. Мне это не интересно». Она смотрела на всех холодным безразличным взглядом и, со временем, её оставили в покое. Только один из поклонников, Михаил, оказался более настойчивым, чем остальные. Он был студентом ГИТИСа, работал помощником оператора, был высоким, полным, с яркими чертами лица, веселого нрава и имел успех у женщин. Каждое утро он приносил к Милиному домику маленькие букетики полевых цветов и клал их на подоконник. Ждал её у калитки, и они вместе шли на съёмки. Однажды, когда он попытался обнять её за плечи и поцеловать, Мила с силой оттолкнула его и сказала то, что не смог бы простить ни один мужчина на свете:
   - Не смей меня трогать, слышишь.  Ты мне отвратителен. Физически отвратителен.
   - Мила, ты мне очень нравишься.
   - Нравлюсь? А ты мне – нет! Ты это понимаешь? Ты толстый, вечно мокрый, от тебя дурно пахнет. Оставь меня в покое и прекрати приносить цветы. У меня от них голова болит.
   - Мила, у тебя нет сердца.
   - У меня ни для кого нет сердца. И прекрати за мной ходить.

   Михаил ходить и носить цветы прекратил, но за месяц съёмок похудел килограммов  на 15, осунулся, замкнулся в себе и смотрел на Милу влюблёнными, преданными глазами.

   Настал последний день съёмок. Мила, по сценарию, должна была пройти по болотистой местности, осторожно ступая по кочкам, отмеченным  специальной краской. На ней были высокие резиновые сапоги, лёгкий сарафан (по сценарию – было лето) и сумка с продуктами, которую она несла своему возлюбленному  Гюнтеру. Уже было сделано 10 дублей, но Градову всё что-то не нравилось, и он решил сделать ещё один дубль.
   - Приготовились, - скомандовал Градов, - Мотор.
   Мила ступила на одну кочку, на вторую, подняла ногу, чтобы поставить её на третью. Но вместо кочки  нога провалилась в  жижу и Мила по пояс оказалась в болоте.  В первое мгновение она не поняла, что произошло. Огляделась по сторонам, нашла глазами Градова, увидела, что от съёмочной группы  к ней на помощь  бросился Михаил и ещё несколько человек. Поняла, что она в опасности и ощутила всем своим телом, что её затягивает трясина. Ещё через мгновение  почувствовала, что страх сковал её, и она не может пошевелиться. Откуда–то издалека услышала, как закричал Градов.
   - Назад! Михаил, кому сказал – вернись! Снимать! Не прекращайте снимать! Мотор! Продолжаем снимать! Все по местам!
   Мила закрыла глаза. Никто не должен видеть, что ей страшно. Надо сосредоточиться. Надо взять себя в руки. Так, где её руки? Что она читала о болотах? Кажется, надо найти кустарник и взяться за него. Её снимают. Она актриса. Она не должна погибнуть. А если они не успеют? Этого не может быть. Саша, я должна сама. Ради тебя. Ради нас с тобой. Она на одно мгновение вспомнила их первую встречу, когда он обнял её и прижал к себе. Сколько в его поступке было тепла и доброты!  «Саша, - одними губами прошептала Мила, - Обними меня». От одного только воспоминания о нём сердце забилось сильнее, зашлось от счастья. Она представила, что он протягивает ей руки, что бы спасти её и вытащить из болота. « Помоги мне. Господи, дай  мне силы».
   Мила открыла глаза. В них не было ни страха, ни отчаяния. Была  решимость и уверенность. Она осторожно, не шевеля ногами и руками, огляделась. Увидела  кустарник. До  одной из его веток было около метра. Милу уже засосало по грудь. «Саша, я должна  дотянуться»,  - подумала она и осторожно стала вытаскивать правую руку из болота.
   Михаил, стоя рядом с Градовым, и наблюдая весь съёмочный процесс, не выдержал, и попытался опять броситься Миле на помощь.
   - Стоять, Михаил, - гаркнул Градов, - Кому сказал!
   - Константин Андреевич, но она может погибнуть. Ей надо помочь.
   - Кто погибнет? Она погибнет? Ты посмотри на её глаза! В них же нет ни капли страха. Такие не гибнут. Смотри!

   Мила вытянулась в струну, осторожно, стараясь не тревожить жижу, вытащила ноги из сапог, на одно мгновение оперлась на них и схватила ветку кустарника. Всё! Получилось. Дотянулась!  Теперь она спасена! Вытащила вторую руку, перехватила ею ветку и, подтягиваясь, медленно, осторожно, стараясь делать как можно меньше движений, вылезла из болота и легла на землю  отдышаться.

   -  Вот это женщина! Ты видел её глаза, Миша? В них была любовь!  Уверенность и решимость – понимаю. Но любовь откуда?  К кому?  Чёрт, повезло же этому Гюнтеру.
   - А причём тут Гюнтер, Константин Андреевич?
   - Вот и я думаю. На хрен он ей сдался, этот Гюнтер, а Миша? Ты, брат, заканчивай худеть.

   Мила поднялась с земли. Всё тело было покрыто мерзкой жижей, ноги подкашивались. Она из последних сил подошла к съёмочной группе. Градов поднялся со своего кресла и подошёл к Миле.
   - Мила, ты была великолепна. Это будет лучший кадр в фильме.
   Мила молча посмотрела на режиссёра, подняла руку и со всей силы, которая у неё еще оставалась после пережитых волнений, отвесила Градову пощёчину. После этого, силы совсем покинули её, и она потеряла сознание.
   - Мила, Милочка, что с тобой? – бросился к ней Михаил, - Она в обмороке! Помогите! Врача позовите! Быстрей! Пожалуйста!
   Градов стоял, как вкопанный.
   - Константин Андреевич! Позовите врача!
   - Врача! Быстро! - приказал Градов и поднял Милу, -  Где врач? Аптечку дайте. Что встали? Пощёчин не видели?

   Мила открыла глаза. Она лежала в кровати, укрытая тёплым одеялом, отмытая от болотной жижи. В комнате находился врач и Градов.
   - Что со мной?
   - Мила! Константин Андреевич, Мила пришла в себя! – Воскликнула врач.
   - Что со мной?
   - Это был всего лишь нервный обморок.
   - Всего лишь… А кто меня вымыл?
   - Мы с девушками. В бане. Я сейчас сделаю тебе укол, и ты поспишь.
   - Нет. Я не хочу укола. Со мной всё в порядке.
   - Тебе надо поспать.
   - Оставьте меня. Я не сплю днём. Не должна. Уйдите. Пожалуйста.
   - Вера Васильевна, оставьте нас с Милой. Думаю, что обойдёмся и без укола. Спасибо Вам за всё. Идите.
   Когда врач вышла, Градов придвинул стул к Милиной кровати. Мила отвернулась к стене.
   - Мила, я знаю, что виноват. Но ты бы не погибла. Неужели ты думаешь, что я бы это допустил? Шёл такой кадр! Такой кадр! Ты была неподражаема!
   - Я не поеду с Вами в Ригу.
   - То есть, как?
   - Я не поеду с Вами в Ригу и своего решения не изменю.
   - Я понял. И что же будем делать? Где я найду актрису с твоей внешностью? Это бред какой-то! Ты не можешь так поступить. Не со мной. С фильмом! Это же правительственный заказ.
   - Могу. А актриса с моей внешностью есть. И гримировать её не надо. Это моя мать. Аркадину в «Чайке» играла.
   - Это исключено. Мне нужна сорокалетняя, а не дама за 50.
   - Не нравится моя мама, ищите другую актрису. Эта сцена, через 20 лет, во время которой Катя и Гюнтер понимают, что разлюбили друг друга…. Сплошной бред. Как можно разлюбить, если любил. Кто это придумал? Наверное, Вы.
   - Ты как смеешь со мной так разговаривать?
   - А вы кто? Режиссёр? Нет, Вы человек, который рисковал жизнью другого человека! Моей жизнью! Мой разговор с Вами не несёт смертельной угрозы. В отличие от болота, в котором я могла погибнуть.
   - Так. Всё! На сегодня с меня достаточно. Поговорим завтра. Надеюсь, что до-завтра ты успокоишься… и….согласишься. А относительно концовки фильма… ты права. Это я придумал. В книге всё по-другому. И ещё… Прости меня.
   - Прощу… Если снимите мою мать.
   - Ну, дорогая, это уже шантаж.

    На следующий день, Мила вернулась в Москву на автобусе, отказавшись ехать в машине Градова. Не успела Мила переступить порог дома, как Лидия засыпала её вопросами.
   - Доченька, что случилось? Мне уже позвонило несколько человек! Вся Москва только и говорит о там, что ты ударила Градова.
   - Мама, может, спросишь сначала, как я доехала. Или, как я себя чувствую. А?
   -Мила. Мила, ответь мне, что произошло. Почему ты дала Градову пощёчину? Градову! За что? Ты что, не понимаешь, что у тебя могут быть неприятности? Тебя могут отчислить из училища. И отцу будет стыдно за твой поступок.
   - То есть, вся Москва говорит о том, что Градов получил пощёчину, а за что – история умалчивает? Об этом Москва не говорит.
   - Не иронизируй, пожалуйста. Мне не до веселья. Я в ужасе. Нет, скажи, как ты могла? Я решительно тебя не узнаю.
   - Мама, я ехала в автобусе 8 часов. Я устала. Можно я приму душ, и ты меня чем-нибудь накормишь. Заодно и поговорим.
   - Ну, если для тебя это так сложно – сказать, что произошло, иди.

   Мила приняла душ, переоделась и пришла в столовую. Лидия накрыла ужин и ждала её с нетерпением.
   - Мила, мне только что позвонил Градов. Пригласил меня завтра утром на пробы. Ты мне что-нибудь объяснишь?
   - Вот теперь объясню. Во-первых, никаких неприятностей не будет, потому что он передо мной извинился. Во-вторых, он пригласил тебя на роль, которую должна была играть я, но отказалась. Ты подходишь больше, и он с этим согласился. Моей героине в конце фильма немного за 40.
   - Но мне уже почти 50, Мила… Ну, хорошо…почти 60.
   - Мамочка, ты молодая, красивая женщина. Немного грима и тебе никто не даст больше сорока.
   - Ты так думаешь? Но почему не ты? Мы, конечно, похожи, но, всё-таки? Он что, тебя отстранил? Из-за пощёчины? Нет, подожди. А, что, в третьих?
   - В-третьих? Твой Градов… Знаешь, мама, а это уже не важно. Ты мне лучше расскажи, как вы тут с папой жили и что нового в театре.
   - Мила, доченька. Всё просто замечательно! Всё, как в волшебной сказке. В театр пошёл народ. Ну, зал ещё не совсем полон, но каждый вечер больше половины кресел заняты. А ещё. О театре пишут. Об отце пишут в газетах. На телевидение его пригласили. Ну, а ты у нас – просто звезда. Вот газеты, возьми. Я за месяц насобирала, где о тебе и о театре написано. И ещё, самое главное. У меня записано несколько телефонов режиссёров, которые хотят с тобой встретиться. Ты понимаешь, что это значит? И последнее. После того, как ты сдашь экзамены в училище, мы едем с театром на гастроли. Надеюсь, ты поедешь с нами. Если, конечно, не будешь занята на съёмках. Боже, неужели я дожила до таких фраз! Как приятно их произносить! Кстати, в наш городок мы тоже заедем на три дня.
   - Когда?
   - В августе. Мила, что с тобой? Ты так побледнела. Неужели ещё помнишь своего Александра Македонского?
   - Мама, пойду к себе почитаю газеты. Не опаздывай к Градову.  Он этого не любит.
   - О чём ты!? Мне бы уснуть!

   Мила закрылась в своей комнате и принялась просматривать газеты. У неё появилась слабая надежда, что она сможет увидеть Сашу.  Уже полгода она не спала днём по воскресеньям и не приходила к нему во время сна, чтобы, не дай Бог, не навредить его здоровью. Только иногда, перед сном, она просила его присниться ей.
   И он ей снился. Она видела его, сидящим за диссертацией. Видела, как он укачивает сына, как обнимает его, целует. Однажды ей приснилось, как Ольга, уложив сына спать, подошла к Саше и стала его целовать. Саша осторожно отстранил жену, сказав, что ему надо ещё поработать. Ольга сбросила халат и села к нему на колени и тихо стала говорить о том, что он совершенно забыл, что она женщина, что она любит его, что ей его не хватает. Миле стало неловко и она, усилием воли, заставила себя проснуться.
    Однажды она увидела его на вокзале в очереди за билетом в Москву и очень испугалась, понимая, что могут возникнуть препятствия для этой поездки. И хорошо, если они закончатся для него без риска для жизни. Когда же услышала, как кассир сказала, что на ближайшие даты билетов нет, успокоилась.  Мила понимала, что является неотъемлимой частью жизни его семьи, невидимой, но ощутимо реальной. Она видела его грустные глаза, осунувшееся лицо и опущенные плечи. Но что она может изменить? Ничего. Пока ничего. Единственное, что ей остаётся – это работать в своей профессии, стараться не навредить ему и… писать. Писать письма в блокноте. И она писала. Именно в эти мгновения, общаясь с ним мысленно, она испытывала настоящее счастье. Счастье, граничащее с нестерпимой болью в душе. Она научилась жить с этой болью.  А что ещё остаётся, если она не в силах разлюбить его? И разве кто-то сможет стать для неё таким же близким, родным, единственным. Это невозможно. Возможно - только ждать. Ждать того момента, когда  ей дадут согласие на их любовь. Она почувствует, когда это произойдет.  Будет знак. И она его поймёт. А вдруг то, что они едут на гастроли в их родной город – это знак? А что пишут в газетах? Может, и там есть какой-то знак?
   Мила стала просматривать газеты и читала вслух то, что было написано о ней: «Восходящая звезда», «Новое лицо на театральной сцене», «Талантливая начинающая актриса», «Необычный образ Заречной в исполнении талантливой молодой актрисы…», «На съёмках «Партизанской дочери» … Что это? Градов говорил, что никто, кроме правительственной комиссии к ним не приезжал. Кто же это написал? Сабуров В.А. Журналист. И что он пишет?   
   «Я присутствовал на съёмках этой картины. О войне снято много фильмов, но такая неоднозначная картина выйдет впервые. Интересно, о чём думал Градов, когда решил экранизировать роман, в котором наша советская, русская девушка, комсомолка, партизанка, влюбляется в фашиста…» Видимо, журналист не знал, что это правительственный заказ, и что Гюнтер не был фашистом, а был против этой войны. Дальше читать она не стала. Разве любовь выбирает, кого можно любить, а кого – нельзя? Любви неважно, какая у кого национальность. Ей всё равно: нищий ты или богатый, умный или нет, красивый или инвалид. Любовь – это Божий дар. Только вот почему её потом отнимают, эту любовь? Весь год она посвятила только работе, снялась в кино, о ней заговорили и написали в газетах. Может, она уже стала ТОЙ актрисой?  Может, настало время, и она сможет увидеться с Сашей? Или впереди ещё много лет разлуки? Возможно, среди тех статей, которые она прочла, и был знак, и она его просто не увидела? Скоро, через три месяца, она об этом узнает.

   К Жанне Андреевне, как и обещала, зашла на следующий день, вечером.
   - Мила, наконец-то. Ты давно приехала? Скажи, что у тебя произошло с Градовым?
   - Что, Москва гудит? По-моему, дав пощёчину этой знаменитости, я прославилась на всю столицу. Я надеялась, что обо мне заговорят  как об актрисе.
   - Мне всегда импонировало твоё чувство юмора. Скандальная слава – тоже слава. Проходи. Надеюсь, ты мне расскажешь?
   - И не надейтесь. Это останется между мной и Градовым.
   - О, у вас уже с ним общая тайна. Не забывай – он женат.
   - Жанна, я принесла наши любимые пирожные из «Праги».
   - Надеешься меня задобрить? Не получится, дорогая. Мила, а если серьёзно? У тебя же могут быть неприятности.
   - Да, я знаю. Меня предупредила  мама. Меня уволят из училища, и не будут снимать в кино, а отцу будет за меня стыдно. А ещё, говорят, что Москва – большой город.
   - Мила, город большой, да круг узок. И ты в этот круг попала. Но из него могут и выгнать.
   - Жанна. Я Вам сейчас покажу кое-что.
   Мила достала из сумки пять папок.
   - Жанна, я сегодня встречалась с пятью режиссёрами, и все они мечтают снять меня в своих фильмах. И эти папки – сценарии фильмов. Я обещала прочитать и им позвонить. Правда, смотрели они на меня очень странно. Я- то думала, что их поразила моя красота. А теперь понимаю – они боялись получить пощёчину.
   - Ты всё шутишь.
   - Жанна, Градов утвердил мою маму на роль Кати. Взрослой Кати. Она так счастлива. Это будет её первая роль в кино. Это я его попросила. И он это сделал. Потому что чувствует свою вину передо мной. Так что неприятностей не будет. Неужели никто не сказал, что произошло на съёмках?
   - Нет, Мила. Он, что, приставал к тебе?
   - Надеюсь, что этого у него и в мыслях нет. Я не хочу быть изгнанной из вашего московского «Олимпа», поэтому буду держать язык за зубами. Кстати, это одно из правил нашего великого Эйнштейна.
   - Ты что, читаешь Эйнштейна?
   - Нет, он любимый автор моего отца. Но думаю, и мне пора. Не все же читать сценарии о войне.
   - Чем тебе не нравятся сценарии о войне?
   - Жанна, война закончилась 22 года назад! А у нас каждый год выходят десятки фильмов о войне. У нас что, ностальгия по войне?
   - Мила, мы чтим память погибших. У нас много и других фильмов.
   - Сколько прекрасных романов написано в мире! О любви, достоинстве, предательстве. А какая у нас богатая история! Это были бы красивые фильмы. Яркие, голубые, оранжевые, радужные. А фильмы о войне – чёрные.
   - Я думаю, причина в другом. Наши мужчины – вечные мальчики. Никак наиграться в войну не могут.  Нравится им быть командирами, воевать, истреблять противника, захватывать новые позиции. Ни одна женщина-режиссёр не ставила, да и не поставит фильм о войне. А если такие и есть, то их единицы.
   - Война – это насилие. Как это может нравиться?
   - Мы с мужчинами говорим на разных языках, моя дорогая девочка.  Мы не понимаем друг друга.
   - Что Вы сказали, Жанна? Только что. На разных языках? Мы говорим на разных языках? Так, кажется, Вы сказали?
   - Мила, что с тобой? Ты вся побледнела. Тебе плохо? Сейчас принесу воды.
   - Не надо воды. У меня возникла мысль. Конечно! Вы правы! Как Боги  могут меня услышать, если мы говорим на разных языках! Жанна! Спасибо Вам!
   - Да за что, Мила? Какая мысль? Какие Боги?
   - Не спрашивайте. Помогите мне. Наверняка в Вашем кругу есть человек, который может научить меня греческому языку.
   - Зачем тебе? Я бы поняла, если бы ты захотела выучить французский или итальянский. Я бы моментально нашла бы тебе педагога. Но греческий?  Не знаю даже, что и сказать. Дай подумать.
   - Жанна, миленькая, подумайте. Позвоните мне, когда найдёте. Я буду очень ждать.
   - Я вспомнила. В МГИМО есть педагог, Рытова, кажется. Она прекрасно знает греческий язык. Но как на неё выйти, я подумаю. И согласится ли она.
   - Жанна, она согласится, я знаю. Вы только договоритесь о встречи с ней.

   Рытова Марина Львовна взялась обучать Милу греческому языку только потому, что с самого детства сама мечтала стать актрисой и в 16 лет прошла конкурс в Театр Революции. Но шла война, и отец сказал, что «Скоморохом быть в наше время – предательство». Она послушалась его, несмотря на то, что ей прочили будущее великой актрисы, ушла со сцены и, со временем, окончила  Военный Институт Иностранных Языков. Марина Львовна восхищалась Грецией, культурой этой страны и людьми. Часто повторяла, что в прошлой жизни, видимо, была гречанкой, настолько родными  для неё были греческий язык, народ и страна.
   Мила принялась изучать греческий язык сразу же после того, как сдала выпускные экзамены. Раз в неделю она встречалась с Мариной Львовной, а между занятиями, каждый день, несмотря на занятость в театре, который готовился к гастролям по стране, старалась выучить по 20 греческих слов. Рытова на занятиях ставила ей произношение, поражаясь старанию и работоспособности своей ученицы.
   - Мила, у меня студенты в МГИМО так не занимаются, как ты. А ведь это их будущая профессия. Тебе, актрисе, зачем это?
   - Мне когда-то приснился сон, что я стою на открытой  сцене Эпидаврского театра, и мне рукоплещет публика. Как Вы думаете, они меня поймут, если я буду говорить на русском языке?
   - Но ты можешь изучить английский язык.
   - Я не думаю, что Греческие Боги говорили на английском языке. Да и людям ближе их родной язык.
   - Ты странная девушка, Мила. Но я не буду больше задавать тебе вопросы, на которые ты не хочешь давать ответы. Я уважаю твою тайну и обещаю, что через несколько лет ты будешь говорить, как настоящая гречанка.

   Занятия пришлось на время прекратить. Театр уезжал на гастроли, а Марина Львовна в командировку в Грецию.
Перед отъездом  она спросила у Милы, что бы она хотела получить в подарок из Греции. И Мила попросила привезти ей Чудотворную  Икону  Божьей Матери, которую можно купить в храме недалеко от Акрополя.
   - Мила, откуда ты знаешь об этой иконе?
   - Год назад мне приснился сон. Только сейчас я поняла, что хотела мне сказать Афина.
   - Она - гречанка?
   - Она - мой Ангел-Хранитель.

   Мила шла по родному городу по направлению к Сашиному дому.  Гастроли закончились. Вчера был сыгран последний спектакль. Сегодня вечером они должны были возвращаться в Москву. Она не могла уехать, не повидав Сашу. Хоть издали, хоть на одно мгновение, но увидеть. Желание было настолько велико, что сердце не хотело слушаться разума. Разве не ради этого она поехала на гастроли? Она могла остаться в Москве, где её ждали съёмки очередного фильма. Единственная мысль  – это  увидеть Сашу и не навредить ему и его семье – не давала ей покоя.  В душе теплилась слабая надежда, что они встретятся и с ним ничего плохого не случится.
   Мила пришла на знакомую улицу и остановилась у Сашиного дома. Ноги не слушались её, стало нечем дышать. Она облокотилась на забор, чтобы отдышаться. Немного  постояла у ворот, надеясь, что Саша выйдет на улицу, и она увидит его, и тогда не придется заходить в дом. А, может, и он её увидит. И они смогут посмотреть друг на друга. А, может, и поговорить. И она отдаст ему блокноты с письмами. И сразу же уйдет. Только бы увидеть. Только бы. Прошло полчаса.  Никто из дома не выходил.  Мила набралась храбрости,  открыла  калитку и прошла по знакомой тропинке к дому. Она не думала о том, что будет делать, если на пороге её встретит Ольга. Что-нибудь придумает. Потом. Не сейчас. С трудом открыла дверь. В доме стояла тишина.  Вошла в прихожую.
   - Кто там? Ольга, это вы вернулись? Почему так рано?- Услышала она знакомый голос Ларисы Ивановны.
   Мила не могла сделать ни шагу. Силы и решимость оставили её. Сердце сжалось с такой силой, что превратилось в точку, способную взорвать вселенную. В глазах потемнело.
   - Кто Вы? Девушка, что с Вами? Вам плохо?
   - Воды. Дайте мне воды. Пожалуйста.
   - Мила? Ты? Как ты здесь оказалась? Подожди, сейчас принесу.
   Лариса Ивановна усадила Милу на стул и принесла воды.
   - Бедная девочка. Отвыкла от такой жары в Москве. Что тебя привело сюда? Господи, что я спрашиваю? Ты надолго к нам? Я имею в виду, в наш город?
   - Нет. Сегодня уезжаю. Хотела Сашу увидеть. Как он?
   - И когда ты приехала?
   - Три дня назад. В среду. А что? Что- то с Сашей? Лариса Ивановна! Где Саша? Что с ним? Он жив?
   -  В среду, говоришь?  В среду он упал с мотоцикла. Сотрясение мозга и перелом ноги. Он в больнице, Мила. В тяжёлом состоянии.  К нему недавно Ольга с сыном пошли.
   - В больнице…  Это не опасно для жизни?  Это я виновата. Лариса Ивановна, простите меня. Я же знала. Знала. Я не должна была этого делать. Я сейчас уйду. Ещё рано. Я не буду больше приезжать. Он поправится.
   - Поправится. Конечно, поправится. А ты уходи, девочка. Не береди его душу. Хочу тебе сказать, что…
   - Ничего не говорите. Я всё знаю. Блокноты. Я хотела передать ему блокноты.
   - Какие блокноты, Мила? Ты уехала.  В Москву. И я тебе за это благодарна. Я не возьму блокноты. Я не скажу, что ты приходила. Прошу тебя. Не возвращайся. Не губи его. И меня пожалей.
   - Да, конечно. Я не вернусь. Простите меня. Прощайте.

   Мила не чувствовала ни ног ни рук. Глаза застилали слёзы. Рыдания больше походили на стоны раненого животного. Раненого в смертельном неравном бою. Всё, она бессильна. Разве может она, слабая маленькая девчонка, бороться с судьбой, с тем, что ей предначертано? Это бесполезно. Бессмысленно. Надо смириться. Смириться и жить дальше. Не всем дано счастье - познать любовь. Лучше и не знать, чем так страдать. Лучше ли? Она не может жить без любви, без Саши, без надежды, что когда-нибудь они снова будут вместе. Не смотря ни на что и ни на кого. Нет. Надо успокоиться. Успокоиться и подумать.  Мила постаралась взять себя в руки, вытерла слёзы и огляделась. Она стояла на берегу моря у подножия Каменной лестницы? Но как она здесь оказалась?
Фаина! Как бы она хотела сейчас её увидеть!
   - Калимера (гр.- здравствуй).
   - Калимера,(гр.- здравствуй) Фаина. Вы пришли!
   Мила бросилась к Фаине и обняла её.
   - Калимера, агапи му.(гр.- здравствуй, любовь моя). Не плачь. Ты молодец, что учишь греческий. Это великий язык. На нём говорили наши Боги. 
   - Я хотела увидеть Сашу. Просто увидеть! И навредила ему. Он в больнице. Что же мне делать, Фаина? Неужели я всю жизнь буду одинокой? Как мне вымолить для себя счастье?
   - Вымолишь, когда окажешься на «Олимпе». Только запомни: у каждого в жизни свой «Олимп».

   Семья Вышемирских вернулась с гастролей в Москву. Через неделю позвонила Марина Львовна, пригласила Милу в гости и вручила ей Чудотворную Икону Божьей Матери. С той самой минуты  Мила не расставалась с ней ни на минуту. Девушка возобновила занятия греческим языком, получила разрешение у ректора училища сниматься  в фильме, ходила в театр к отцу  на репетиции спектакля «Три товарища», в котором играла Пат и по вечерам, если было время, писала в своих блокнотах бесконечное письмо к Саше.
   Однажды вечером, после занятий, она увидела у подъезда своего дома Градова. Он стоял с огромным букетом красных роз и явно кого-то ждал.
   - Добрый вечер, Константин Андреевич. Вы кого-то ждёте?
   - Здравствуйте, Мила. Да, жду. Вас и Вашу маму.
   - А где же второй букет?
   - А их два, - с усмешкой сказал Градов и раздвинул руки.
   - Вам не повезло. Мамы нет дома. Но я ей передам.
   - Мила.  Мне нужно с Вами поговорить.
   - О чём? Разве пора озвучивать фильм? Вы уже смонтировали его? Зачем же так затрудняться и приходить к нашему дому? Могли просто позвонить.
   - Мне нужно поговорить лично. Вы можете меня выслушать и не перебивать.
   - Не могу. Мы уже всё сказали друг другу тогда, на болоте.
   - Помолчите, пожалуйста. В конце концов, я дал роль Вашей маме.
   - Да. Спасибо. Я простила Вас. Что-то ещё?
   - Да. Дайте же сказать.
   - Хорошо. Я Вас слушаю.
   - Может, пригласите в дом?
   - Никогда!
   - Мила. Выходи за меня замуж.
   - Что!? За Вас!? Никогда! Ты чуть не убил меня! Стоп! Но Вы же женаты.
   - Я развёлся.
   - Всё равно.  Ни-ко-гда, - медленно сказала Мила и, повернувшись спиной к Градову, быстро пошла к подъезду. Открыла дверь и остановилась. Её бил озноб. Она побледнела.
   - Мила, что с Вами? Вам плохо,- кинулся к ней Градов.
   - Нет. Всё хорошо. Вы меня снимать будете?
   - Буду. В каждом фильме. Мила, я люблю тебя.
   - В каждом фильме… Но я Вас не люблю.
   - Сейчас это не важно.
   - Я согласна, Градов.

   Через три месяца они сыграли свадьбу, а ещё через месяц Мила поняла, что ждёт ребенка. Вечером, в своём очередном блокноте, она написала: «Саша, у меня будет сын - Сашенька. Я очень хочу, что бы он был похож на тебя. Я хочу, что бы у него были твои зелёные глаза, твое доброе сердце и жизнь, полная любви».
   В августе, Мила родила сына, которого Градов решил назвать Александром. В честь своего деда, у которого были такие же зелёные глаза, как и у маленького Сашеньки. Градов был счастлив. Мила была именно той женщиной, о которой он мечтал всю жизнь. Мало того, что она была необыкновенно красива, она дала ему то, что не смогла дать до неё ни одна женщина в его жизни:  она дала ему свободу. Она никогда и ни к кому его не ревновала, никогда не задавала лишних вопросов, не спрашивала, почему он пришёл  под утро или не пришёл вообще. Она верила каждому его слову и не устраивала никаких скандалов. Её интересовало только одно: когда  он начнет снимать очередной фильм с её участием. Ради такой женщины, ради той свободы, которую она ему дала, он готов был на всё. Мила продолжала поражать его своей работоспособностью: она играла у отца, снималась в кино, и не только в его картинах, продолжала изучать и совершенствовать греческий язык,  всё свободное время- а это было крайне редко- посвящала сыну, который рос красивым, умным и удивительно добрым мальчиком.  Стоило Градову устать на работе или прийти домой чем-то расстроенным, как Сашенька замечал это, подходил к нему, обнимал, и спрашивал:
   - Папа, что случилось? Тебе плохо? Ты плачешь? Не плач. Я тебя люблю.
    У Градова наворачивались на глаза слёзы счастья, усталость моментально проходила, и он, подняв на руки сына, отвечал:
   - Да с таким парнем, как ты, у меня всегда и всё будет отлично!
   - Ты меня любишь? - спрашивал сын.
   - Конечно, люблю,- отвечал Градов, - И в кого ты у меня такой необыкновенный, а, счастье моё?
   Когда необыкновенному ребенку исполнилось 10 лет, Градов решил сделать Саше и Миле подарок – купил путёвку на Чёрное море. Сам поехать к морю не мог - заканчивал монтаж очередного  фильма,  и времени на отдых не было совершенно.  Мила вопросов, как обычно, не задавала, и поехать отдохнуть  вдвоём с сыном, без мужа,  не возражала.

   На Чёрном море последний раз она была 12 лет назад перед премьерой «Чайки». За все эти годы непрерывного труда на съёмках, репетициях и премьерах, за занятиями греческим языком, в семейной жизни с Градовым, которого так и не смогла называть Константином, или Костей, она не давала себе ни минуты отдыха. И если до замужества, она могла спокойно писать своё нескончаемое письмо Саше и постоянно видеть его в своих снах, то после свадьбы всё стало гораздо сложней. Только в те редкие вечера, когда Градов приходил поздно, а ещё реже, когда он не приходил ночевать, она могла спокойно общаться с Сашей в своих письмах или, перед сном, попросить его присниться ей, не опасаясь присутствия мужа.
   За эти годы Саша добился многого: блестяще защитил диссертацию, написал несколько учёных трудов по истории Древней Греции, защитил докторскую, стал заведующим кафедрой и несколько раз уже приезжал в Москву на научные конференции. Два года назад ушла из жизни Лариса Ивановна, после чего отношения  у Саши с Ольгой совсем разладились. Саша с головой ушёл в работу, а Ольга стала встречаться с другим  мужчиной, о чём открыто и сообщила мужу.
    Всё это Мила увидела в своих снах. Она окончательно выбросила из головы желание встретиться с ним и поговорить во время воскресного сна или, приехав на гастроли в свой родной город, увидеть его. После той аварии, которая произошла  10 лет назад, Саша стал немного хромать и ходить с палочкой. Конечно, его это не портило, но она знала, что останься она тогда в Москве, ничего бы этого не случилось.
    Все эти годы она посвятила тому, чтобы выполнить своё предначертание: стать настоящей актрисой. И она ею стала. Мила снялась более чем в 20 фильмах. На сцене МКТ были сыграны десятки ролей. Её приглашали сниматься в другие страны, но, увы, Государственный комитет СССР по кинематографии  не отпустил её на съёмки ни одной картины.  Однако мир всё равно узнал актрису Вышемирскую. Театр МКТ побывал на гастролях во многих странах мира. Его приглашали, прописывая, как правило, в контрактах  обязательное присутствие актрисы Вышемирской.  Ей рукоплескали  Париж, Лондон, Милан, Варшава и другие столицы мира. Ей дарили огромные букеты цветов. И каждый раз, когда она видела букет из белых роз, сердце её останавливалось, и она начинала глазами искать хозяина этого букета. Поклонники, невзирая на то, что она была замужем, атаковали её своим вниманием и объяснениями в любви. Но Градов мог жить спокойно: его жена ему не изменяет, и не потому, что любит его, а потому, что у неё просто нет сердца – в этом он успел убедиться за время их брака.
   Феодосия, что на греческом языке означает «Богом данная», и  море, которое древние греки называли «Гостеприимное»,  в день их с сыном приезда были поистине прекрасны.     Гостиница, где им предстояло провести 10 дней, была чистой, уютной, а главное, находилась на самом берегу моря. Впервые за много лет Мила почувствовала себя свободной. Свободной от Градова, от актёрской профессии и от необходимости постоянно находиться на людях. Единственно, что необходимо было сделать, это изменить себя до неузнаваемости. Мила подумала об этом ещё в Москве и купила шляпу с огромными полями, тёмные очки и парик со светлыми волосами. 
   Первые дни они с сыном купались, загорали, ели, рано ложились спать и поздно вставали. На четвертый день решили поехать на экскурсию и посетить Бахчисарайский фонтан. Автобус заполнился желающими проехать 150 километров, чтобы насладиться красотами, воспетыми гениальным Пушкиным, и посмотреть на Фонтан Слёз, построенный  Ханом Крым-Гереем в честь возлюбленной Деляре, сумевшей растопить его каменное сердце.
   Мила, любуясь красотами Крыма через окно автобуса, даже не заметила, как они доехали до дворца. Половина туристов разбрелась, а остальные, в том числе и Мила с Сашенькой, образовали плотное кольцо вокруг экскурсовода, который начал рассказывать легенды  и историю Ханского дворца. Около двух часов бродили они по дворцовой площади, персидскому саду, посетили библиотеку, гарем, соколиную башню и ханскую мечеть. Последней и главной достопримечательностью, к которой они подошли – был Фонтан Слез «Сельсевиль», построенный иранским скульптором Омером.
   - Каждый день работники дворца приносят к подножию фонтана две розы: красную и жёлтую, которые символизируют вечную любовь и неизбежную разлуку. Странно, сегодня кто-то принёс букет из белых роз. Я такое вижу впервые, - удивился экскурсовод.
   Мила протиснулась сквозь толпу, подошла к фонтану и увидела то, о чём говорил экскурсовод. Сердце учащённо забилось, и она, невольно, стала оглядываться по сторонам, ища того, кто положил букет к «Сельсевилю». Недалеко от фонтана она увидела молодого мужчину, опиравшегося на палочку. Она узнала его мгновенно. Это был он, Саша, её любовь, её единственный, здесь, рядом. Всего в нескольких метрах. Подойти. Это он, он положил цветы. Мила знала, чувствовала это. В знак их любви. Саша, родной. Я здесь. Рядом. Посмотри на меня. Нет, нельзя. Не смотри. Это опасно. Пока опасно. Уходи, прошу тебя. Милый, родной, любимый, береги себя, умоляю тебя.
   - Мама, ты мне так сжала руку. Мне больно, - услышала она голос Сашеньки, - пойдем отсюда. Здесь все плачут. И ты плачешь. Почему?
   - Прости меня, родной. Здесь место такое. Все плачут по своей любви. И я тоже плачу.
   - А я знаю, кто положил белые розы. Я видел, как он их нёс.
   - Кто, Саша?
   - Смотри. Видишь мужчину, который хромает? С палочкой. Это он нёс цветы. Знаешь, мама, я, когда вырасту и стану настоящим хирургом, я обязательно буду лечить таких больных, как он.
   - Саша, ты мне никогда не говорил, что хочешь стать врачом.
   - Я давно решил. Не врачом, мама. Хирургом.

   В гостиницу вернулись к ужину, уставшие и голодные. Уложив сына спать, Мила достала из сумочки Чудотворную икону и вышла на балкон. За все эти годы она так и не научилась молиться правильно, как это делают верующие в церквях. Она просто разговаривала с Божьей Матерью и просила у неё помощи и совета. Сегодня она просила её только об одном: защитить Сашу от последствий их случайной встречи. И вдруг в её сознании возникла мысль, которая заставила её вздрогнуть.  Феодосия, в переводе с греческого языка, означает «Богом данная». Может быть, и встреча с Сашей, случайная, непредсказуемая, нереальная, через столько лет разлуки, была дана им Богом? А если так, то ничего плохого с ним не должно случиться. Может быть, она уже выполнила своё предназначение, и они могут быть вместе? Но как? Как это проверить? Проверить,  не рискуя его жизнью? Сон! Конечно! Саша, родной, любимый! Прошу тебя, приснись мне сегодня. Где ты? Как ты?
    И Саша приснился. Мила увидела его сидящим на берегу моря. Она огляделась по сторонам. Увидела большое здание и подошла к нему. Это была гостиница под названием « Алые паруса».
   Рано утром, ещё до того, как проснулся Сашенька, она спустилась в фойе и подошла к работнице гостиницы.
   - Девушка, доброе утро. Скажите, пожалуйста, где находится гостиница «Алые паруса»?
   - Зачем Вам? Хотите уехать от нас? Вас что-то не устраивает?
   - Нет, дело не в этом. Вы скажите, это далеко?
   - Недалеко. Но Вы в неё не поселитесь. Она битком. Там какая-то научная конференция, что ли. Понаехали со всего мира. Так что сидите здесь.
   - Девушка, послушайте, прошу Вас, - Мила стала терять терпение и машинально сняла очки, - Мне нужно точно знать, на каком расстоянии от нас находится эта гостиница.
   - Ой! Вы! Вышемирская! Здравствуйте! Я Вас так обожаю! Можно автограф? Мне все обзавидуются!
   Мила оставила автограф в какой-то тетради и вопросительно посмотрела на девушку.
   - «Алые паруса»? Да она в пяти минутах ходьбы от нас. Идите по берегу налево. Ой, простите, направо. Нет, налево. Одним словом, туда, - сказала девушка и показала направо.
   - Спасибо. А Вы не знаете, когда закончится конференция?
   - Завтра. И гостиница будет свободна. Вы что, хотите переехать от нас?
   - Девушка, если хоть один человек узнает, что я здесь- перееду. Вам ясно?
   - Не. Никому. Ясно, - испуганно пробормотала юная поклонница  и схватила телефонную трубку, как только Мила отошла от стойки, - Лялька, послушай, чё скажу. У нас тут…
Дальше Мила не слышала. Она поднялась в свой номер, разбудила сына, и они отправились завтракать.
   - Мама, а ты знаешь, что сегодня День Нептуна. Здесь такой праздник будет. Давай никуда не поедем, а? Очень хочется посмотреть.
   - А какой сегодня день, сынок?
   - Мама, сегодня воскресенье.
    - Воскресенье? Хорошо, мы никуда не поедем. Только вот… Мне самой надо отъехать. Ненадолго. Ты побудешь один?
   - Конечно. Я уже взрослый.
   Праздник Нептуна начался после обеда. Мила оставила сына на берегу, попросив  ярую поклонницу, которая находилась теперь на пляже в качестве наблюдателя, присмотреть за Сашей, на что та ответила, что ни на шаг от него не отойдёт, поднялась в номер, что бы переодеться и попытаться встретиться с Сашей. Стульев в номере не было, поэтому она достала все красивые платья из чемодана, разложила их на кровати и присела на краешек, что бы решить, какое из них выбрать для встречи. От волнения перед предстоящей встречей  немного закружилась голова и Мила прилегла на подушку. Нет, наверное, абсолютно всё равно, в чём она пойдёт к Саше. Главное, что бы он был в гостинице. Она осторожно встала, поправила сбившийся парик, натянула шляпку, надела очки и вышла из номера. Через пять минут Мила подошла к «Алым парусам» и зашла в здание. Услышала, как её окликнула девушка у стойки.
   - Гражданочка, Вы к кому?
   - Мне в семнадцатый номер. Меня ждут.
   - Да, проходите. Нас предупредили. Это на третьем этаже.
   - Спасибо.
   Мила поднялась на третий этаж и подошла к Сашиному номеру. Тихо постучала.
   - Войдите, - услышала она родной голос.
   Мила открыла дверь, вошла и очутилась в объятиях Саши.
   - Я знал. Я ждал. Я знал, что ты обязательно придёшь. Родная моя.
   - Как? Откуда ты знал?
   - Я видел тебя вчера. Я узнал тебя. Я ждал.
   - Саша, - прошептала Мила и захлебнулась от ощущения безмерного и безграничного счастья.
   А дальше произошло то, о чём она даже не могла и мечтать. Они были вместе.  Они принадлежали друг другу.  Они любили  нежно и трепетно, как ангелы,  неистово и вседозволенно,  как изголодавшиеся по любви, смертные. Их тела и души, тосковавшие друг без друга столько лет, не могли насладиться и насытиться. У каждого из них было только одно желание: проникнуть внутрь другого и остаться там навсегда, навечно, вдвоём, вместе, превратиться в одно целое, неделимое и бесконечно родное и любимое, стать одной душой и одним телом.  И произошло то, что не могло произойти  ни с ней, ни с ним, ни с кем бы то ни было из смертных: произошёл оргазм их душ  и заполнил комнату оранжевым светом, переливающимся золотыми бликами.
   - Саша, смотри. Ты видишь?
   - Вижу. Что это?
   Они, прижавшись друг к другу,  смотрели на необыкновенное сияние, окутавшее всё пространство вокруг них, любовались им и не могли оторвать глаз. То, что они видели, больше походило на чудо, чем на реальность. Золотые блики соединялись в необыкновенные  узоры, затем распадались и соединялись вновь. Оранжевый свет становился то более насыщенным и ярким, то более нежным и туманным.  Постепенно  сияние стало затихать, золотые блики становились всё меньше и меньше, пока не исчезли совсем, и комната  вновь  наполнилась солнечным светом.
   - Мила, скажи, мне всё это снится? Наша встреча? Наша любовь? Оранжевое сияние? Я опять схожу с ума? Теперь уже от счастья? От горя меня спасла наука. А тебя? Ты счастлива?
   - Сейчас – да. Я счастлива. Моя душа летает от счастья. Все эти годы без тебя я знала только одно – мне надо много работать и стать настоящей актрисой.
   - Что значит, стать настоящей актрисой? Добиться славы?
   - Нет, это значит – войти в каждый дом и принести немного счастья.
   - Ты стала?
   - Я на пути. И ты всегда рядом. Я постоянно пишу тебе.
   - В блокноте? Береги их. Я обязательно прочту их, когда проснусь.
   - Саша, мы не спим. Но я приходила к тебе во сне. Ты помнишь?
   - Я помню, что потом места себе не находил.  Бежал на вокзал и покупал билет в Москву. И каждый раз что-то мешало. Мила, мои чувства к тебе не совместимы с жизнью, родная моя. У меня нет жизни без тебя. Одна тоска и одна  боль.  Работа, работа.  Я завтра уезжаю.
   - Я знаю. Ничего больше не говори. Спи.
   Мила встала, приняла душ, надела сарафан, парик, шляпу, очки, подошла к Саше. Он спал. Она поцеловала его и вышла из номера. За пять минут дошла до своей гостиницы, поднялась к себе и прилегла.
   Её разбудил стук в дверь.  В номер вбежал Сашенька.
   - Мама, уже праздник закончился. А ты что, так никуда и не ходила? Ты что, проспала?
Мила приподняла голову с подушки. Платья, которые она приготовила для свидания с Сашей, были смяты, парик и шляпа валялись на полу. Нет, не может быть. Это не могло быть сном. Это было слишком реально, что бы быть просто сном.  В это невозможно поверить. Нельзя! Нельзя отнимать у человека три часа счастья! Всего три месяца и три часа!
   - Сашенька, мне надо спуститься в холл. Я сейчас вернусь, и мы пойдём ужинать. Подожди меня.
   Мила подошла к своей поклоннице, поблагодарила её за помощь с сыном.
   - Скажите, от вас можно позвонить в «Алые паруса»?
   - Конечно. А зачем Вам?
   - Пожалуйста, наберите номер и дайте мне трубку.
   - Хорошо. Сейчас, - недовольно процедила девушка, набрала номер и протянула Миле трубку.
   - Добрый день. Вас слушают. Говорите, - услышала Мила.
   - Девушка, добрый день. Соедините меня, пожалуйста, с 17-м номером.
   - А там никого нет. Номер освободили. Все выехали.
   - Когда? Когда выехали?
   - Недавно. Я точно не знаю. Только приняла смену.

   Через пять дней Мила с сыном вернулись в Москву. То, что произошло в Феодосии, не давало Миле покоя. Ей перестали сниться сны, и она не могла узнать, всё ли в порядке с Сашей. Она просыпалась в холодном поту среди ночи, шла на кухню, пила валерьянку, пыталась уснуть, но не могла. Через неделю после приезда, ей позвонила Рытова Марина Львовна и попросила срочно прийти по очень важному делу. Мила бросила все дела и через час была у неё.
   - Марина Львовна, что случилось? У Вас был такой голос…
   - Мила, я только что вернулась из Греции. Тебя приглашают в Грецию.
   - О  господи! Всего-то! А я уже подумала, что что-то серьёзное. Марина Львовна, я только что вернулась с моря. С сыном отдыхала. Нет у меня сейчас ни времени, ни настроения. Меня пригласили на новый фильм, да и у отца скоро премьера нового спектакля. В другой раз.
   - Ты меня не совсем поняла, Милочка. Тебя не отдыхать пригласили. Работать. Принять участие в одном спектакле.
Я им твою фотографию показала, и они в курсе, что ты отлично знаешь греческий язык.
   - В спектакле? На греческом? Я согласна! А что за спектакль? Может, «Чайка»?
   - Спектакль называется «Боги, как люди». А играть тебе предстоит Афродиту. Мила, что с тобой? Милочка. Сейчас я тебе воды принесу.
   - Не надо воды, Марина Львовна. Я согласна. Когда ехать надо? Я готова хоть завтра.
   - Подожди, торопыга. Я тебе привезла сценарий на греческом языке. На русский уже перевела, на всякий случай. Спектакль состоится через месяц. В Эпидаврском театре. Знаешь, какая это честь?
   - Знаю, Марина Львовна. Не подведу.
   - Успеешь выучить? Визу, билеты и отель тебе оплатят из Греции. Всё уже договорено.
   - Скажите, а на более длительный срок меня с сыном не возьмут?
   - А как же Градов?
   - Я с ним развожусь. Ну, хотя бы на год со мной могут заключить контракт?
   - Я поговорю. Уверена, что ты им понравишься, да и школа при посольстве есть. А Градов разрешит сына забрать?
   - Не знаю. Поговорю с ним. Я ему ещё и о разводе не говорила.
   - Мила, я знаю, что тебе нельзя задавать лишних вопросов. У тебя слишком много тайн. Но, может, не стоит разрушать семью и лишать Сашеньку отца?
   - Знаете, Марина Львовна, мой сын взрослый и хочет стать хирургом. Он сам решит, с кем ему жить.

   Вечером Мила сказала Градову, что собирается на год в Грецию. И если его не устраивает холостяцкая жизнь при живой жене, он может подать на развод и иметь всё, что пожелает. Градов ещё раз убедился в том, что у его жены, с которой он прожил более 10 лет, абсолютно отсутствует один орган, который  многие люди называют сердцем.

   Знаменитая актриса, Людмила Артуровна Вышемирская, шла по узким улочкам старого района Афин. Месяц назад она подала на развод  и переехала с сыном к родителям.  Три дня назад она впервые приехала в эту удивительную страну, о которой могла только мечтать. Вчера состоялась репетиция, а сегодня, перед спектаклем, выдалось немного свободного времени, и она решила  побродить по городу. Мила  так много слышала и читала об Афинах, что ей всё казалось знакомым и близким: и улицы, и дома и люди, идущие  навстречу и улыбающиеся ей, как старой знакомой.
« Какой красивый город! Какие красивые и счастливые люди!» – думала Мила,- « У меня «дежавю». Когда-то я уже шла по этой улице и видела  идущих мне навстречу  людей. Но только тогда я не понимала, о чём они говорят. Сейчас я слышу и понимаю каждое слово. Вот эта улица! Она мне знакома! Где я могла её видеть? Насколько я помню, сейчас должен показаться Акрополь».
   Мила повернула голову и увидела древние стены Акрополя.
   - Мой сон! Я видела всё это во сне! – воскликнула Мила и пошла вперёд, - Вот это место, где меня ждала Афина. Надо перейти через дорогу. Где церковь? Здесь должна быть церковь! Надо завернуть за угол. Да. Вот она! Я её нашла! Мне надо в неё зайти. Я хочу увидеть Чудотворную Икону Божьей Матери. Неужели, я её увижу?  Именно в этой церкви? Я, кажется, схожу с ума. Я же всё это знала.
   Мила остановилась возле ворот, перекрестилась, покрыла голову шарфом  и зашла внутрь. Небелёные стены, кое-где висят иконы, стоят подсвечники с зажжёнными свечами. В церкви никого нет. «Всё, как в том сне», - подумала  Мила и оглянулась по сторонам. Медленно, боясь нарушить тишину, прошла вглубь.
   « Она! Это та икона, перед которой я молилась - Чудотворная икона Божьей Матери. Это перед ней, 12 лет назад,  в своём сне,  я просила у неё сил, здоровья и таланта. Это перед ней я не успела помолиться о Саше. Эта именно та икона, с которой я не расстаюсь вот уже 10 лет».
   Мила подошла ближе, внимательно посмотрела на прекрасный лик Богородицы, на нежного и счастливого младенца в её руках и, даже не осознав, что стала говорить вслух, взмолилась на греческом языке.
   - Пресвятая Богородица, опять я пришла к тебе.  Я стою перед тобой наяву, не во сне.  Судьбе было угодно привести меня к тебе.  Ты помогла мне во всём, о чём я успела тебя попросить. Ты дала мне талант актрисы, ты дала мне прекрасного сына, которого я безумно люблю, ты дала мне здоровье.  Ты помогла мне спасти Сашу, и моё сердце выдержало, оно не разорвалось от разлуки с ним.  У меня просто нет сердца. Облачко вылетело и не вернулось. Сердца нет, но боль одиночества осталась. И с этой болью я живу, и буду жить дальше. Нет мне спасения. Нет мне спокойствия. Нет мне счастья. Только во время спектаклей, когда очередной цилиндр опускается на меня, боль отступает и мне становится легче. Театр спасает меня. Да, спасает, но не делает счастливой.  Я сыграла много ролей, и каждую из них я посвящала ему – единственному, кого я любила всю жизнь и люблю до сих пор. Я счастлива только в те мгновения, когда произношу перед каждой новой премьерой: «Саша, этот спектакль я посвящаю тебе». Я всю жизнь играла чужую любовь и чужую судьбу, а сама жила и была счастлива только три месяца и три часа в своей жизни. Я исписала сотни блокнотов  и эти сотни блокнотов – одно письмо – письмо к моему самому близкому и родному человеку.  В детстве я жалела и Зевса и Афродиту, жалела за их страдания, за их несчастную любовь. Пожалей и ты меня, прошу тебя. Избавь меня от одиночества. Дай мне немного женского счастья.
   Мила замолчала, а затем, голос отчаяния, боли и одиночества  разорвал тишину церкви:
   - Скажи, Пресвятая Богородица, ответь мне, прошу тебя: неужели для того, что бы я стала актрисой, нужна была такая жертва? Услышь меня, дай мне знак!

   В этот момент, она увидела, что из глаз Чудотворной Иконы Божьей Матери потекла слеза.
   - Ты услышала меня, Пресвятая Богородица! Спасибо, спасибо тебе, - тихо произнесла Мила и опустилась на колени.
    Постояв немного перед иконой и успокоившись, она встала, перекрестилась и тихо вышла из церкви.
    Надо было спешить. До спектакля оставалось меньше трёх часов. Она остановила такси и поехала в Эпидаврский театр.
Её ждали. Через полчаса начало, а она ещё не одета и не загримирована.  15 минут ушло на грим. Костюмер принёс платье.  Оно было пурпурного цвета. Она вспомнила сон: это было именно то платье, которое она видела. Необыкновенной красоты и необыкновенного цвета.  Вчера, на генеральной репетиции, цилиндр, который окутал её, был пурпурного цвета. Значит,  сегодня будет такой же.
   Раздались аплодисменты, и Мила приготовилась. Через пять минут её выход на сцену. Она посмотрела вверх. Цилиндра не было. Она подождала. Цилиндр, впервые в жизни, не появился. Ничего, она прекрасно знает роль и сыграет сама.
    Мила вышла на открытую сцену.
    Играла так, что зрители аплодировали после каждого её выхода. Во втором акте, где она, Афродита, умоляет Зевса сжалиться над ней и вернуть любимого Адониса, она говорила так проникновенно, с такой страстью, с такой болью в душе, что многие не выдержали и стали плакать. Мила перестала быть Афродитой. В какое-то мгновение ей показалось, что это не Афродита, а она сама, Мила, просит у Зевса сжалиться над ней и вернуть Сашу.  Вернуть ей её любовь, её жизнь.
   Зрители аплодировали стоя. Мила стояла на середине сцены и плакала от сознания того, что смогла донести до зрителей именно то, что они от неё ждали. Она смогла это сделать на греческом языке и без помощи цилиндра, который так и не появился сегодня. Она подняла руки в стороны, приветствуя всех людей, пришедших посмотреть этот спектакль, и почувствовала, что находится на «Олимпе»! На своём, только ей понятном, «Олимпе»! 
   Спектакль закончен. Зрители разошлись. Она сидит в гримерной,  и не может подняться с места. Вокруг театра собралась толпа репортёров, ожидая  выхода актёров.  Но у неё нет сил ни на восторги поклонников, ни на вспышки фотокамер. Она не хочет идти на банкет в её честь. Одиночество сковало душу. Что дальше? Завтра она должна подписать контракт на весь год. Сын отказался переезжать в Грецию. Она не может оставить его одного. Родителям будет трудно, а у Градова никогда нет времени. Саша. При одном воспоминании о нём больно сжалось сердце и нечем стало дышать. Она не знала, что с ним. За весь месяц он так ни разу ей и не приснился. Решено: она вернётся в Москву, к сыну. Мила с трудом поднялась и медленно пошла к выходу. Репортёры окружили её и стали фотографировать.  Автобус, в котором находились актёры, занятые в спектакле, ждал только её.  Она подошла, открыла дверцу и увидела мужчину, который стоял недалеко  с огромным букетом белых роз. Было темно, но она сразу узнала его и подошла.
   - Саша, - выдохнула она.
   - Мила, родная моя. Я пришёл, что бы услышать твой голос.
   - Саша, - тихо сказала Мила.