Мальчик, которого я не знала

          Письма в ничем не примечательном портмоне. Портмоне истертое, видавшее виды; это все, что мы имеем, и на большее рассчитывать нельзя. Что поделать, душа человека улетела от нас далеко-далеко, тело его ушло в землю (Господи, только не в песок!) и остается в факты добавить несколько штрихов. И это не будет искажением действительности. Фотобумагу мы помещаем в ванночку с проявителем и перед глазами постепенно, неуловимо для глаза проступает то, что было скрыто. Так и в этой истории я лишь пытаюсь проявить всю картину одной короткой жизни, звездочки, появившейся незаметно для Вселенной  и оборвавшейся не по своей воле.

          Чья-то молодая рука держит портмоне, в другой руке – маленькая нежная с едва заметными розовыми прожилками ручка, «лапка» малыша, крепко держащая маму за палец. Вот они идут по проселочной дороге; она – с гордо поднятой от сознания своего величия, головой, он – малыш – с придыханием смотрит на нее, самую красивую, самую умную. То, что она молода, он даже не представляет. В детстве ощущения возраста всегда размыты: женщины любого возраста – тети, юноши с усами – уже дедушки; главное все большие. А мама – она самая большая, самая сильная, с ней никогда не страшно. Даже не так: страх просто не существует, когда она рядом. Я не знаю, куда они идут, я даже не знаю, насколько она красива, умна и молода. Может, даже наверняка, работа на ферме обветрила ее лицо, и нос с конопушками, и глаза – дырочки; не знаю. Но знаю наверняка  – она божественна, потому что – Мать, и у нее красавчик сынок, ее радость, ее постреленок, «Ляпка» (почему-то приклеилось к нему это прозвище). Точно знаю, беленький, пушистый, как одуванчик летним днем, а в наших краях другие в общем-то не водятся, поскольку край, хоть и южный, но браков смешанных в те времена было немного, тем более в станицах. Поэтому и вижу мальчишку, такого же конопушечного, с облупленным от загара носом, как и его мать. Идут они в город, областной центр, это ого-го куда; а может,  даже поедут, если повезет и встретится кто-нибудь по дороге и удастся прокатиться на бричке. Как только мать вечером сказала: «Собирайся, завтра поедем в Майкоп», сразу часто-часто забилось сердце, все вокруг показалось неинтересным, даже пресным, и к мальчишкам не хочется, потому что «я еду в город», но сказать это всем  надо равнодушно, от того, как ты это скажешь, будет зависеть степень их зависти. Куда им до меня? Я в город еду, с мамой, и на сегодня это главное событие в моей жизни! Иногда мальчишки обзывают его мамкиной юбкой, а он просто очень любит ее, любит ее запах, когда она, ложась спать, сгребает его в охапку, обхватывает своими мягкими толстыми руками и пахнет чем-то жарким, горячим, как будто впитала в себя солнце, а запах пота из подмышек такой сладкий, родной! Мальчик спать не хочет, но тяжелые маминой руки сковывают его движения, его тельце расслабляется и он, устав бороться со сном, тихо засыпает. Во сне все перемешивается: речка с мелкими перекатами-бурунчиками, цыпленок под лопухом, тетя Федора, у которой всегда в хате летом прохладно и пахнет чем-то неуловимым, не сказать, что приятным, но родным. Мама иногда плачет, хотя это бывает редко и тогда мальчика охватывает безудержное беспокойство, переходящее в тихую панику. В груди замирает сердце: «Разве тебе со мной плохо? Не плачь! Вот он я, что тебе еще нужно, ну, скажи, что ты хочешь, и я все для тебя сделаю! Только ты не плачь!». В такие минуты мальчик мечтает быть большим, сильным и купить маме много-много всего вкусного, и новое платье, и зеркало с деревянной ручкой, какое он видел у бабы Малашихи; а когда совсем вырастет, он купит бричку и будет катать маму по станице, и она никогда не будет плакать.

А потом мальчик вырос; и сложнее и одновременно проще следить за его судьбой. Хрустальный мир ребенка постепенно тускнеет, сквозь него уже сложнее пробиться солнечному блику; на вопрос «почему?» уже не ответишь: «потому что», плавные линии распрямляются, горизонты становятся недосягаемыми, а ты все такой же мальчик, крепко держащий за палец маму. Не потеряйся, мама,  я с тобой, а ты со мной, и нет никого, кроме тебя и меня.

Когда его призвали в Красную Армию, ему исполнилось 17 лет. Вся его жизнь сжалась до одной точки – война и превратилась в несколько листков шероховатой бумаги - переписки с матерью. И с этого момента можно не полагаться на воображение или интуицию, все выражено в коротких письмах мальчика, ставшего бойцом. Начинаются письма с лета 1943 г., когда призванный в Красную Армию, оторванный от дома подросток, попадает в Чкаловскую область, в школу младших командиров. Что мог чувствовать 17-летний мальчик в незнакомом краю, «отодранный с мясом» от всего привычного, домашнего, от кубанского солнца, от бешено цветущих садов весной и пряных степных закатов? Больше всего наш мальчик не любил песок. Кто его придумал? Что за невнятная субстанция, текучая, противная, однообразная? Чем он может радовать глаз? Даже в описании природы в письмах он не хочет находить ничего привлекательного:
         «Не знаю, как там у вас, но у нас уже холодно. Вот сижу, пишу вам и зубы считаю. Здесь, мама, в Чкаловской области очень холодно 40 -50 0 . Мама, место здесь такое, что нет ни дерева, ничего, только песок и больше ничего. Мама, за дом никак не забуду, так сердце и рвется к вам. Эти проклятые пески наводят только тоску и больше ничего. Уже не знаю, когда только приду домой из этой проклятой (зачеркнуто) армии. Приду наверное после фронта, когда убьют или ранят...».
И в другом письме:
         «Мама, природа у нас плохая, кругом, кроме песка ничего нет. У нас уже выпал снег 7 дней. Погода очень плохая, мороз и ветер со снегом такой, что все косточки просвистывает.... Родимую сторонку никак не забываешь. Так сердце болит, что прям не знаю. Так прям убежал бы отсюда».
  «Тетя, у вас, наверное, уже сошли фрукты, а у нас, тетя, ничего нет, я за все лето не видел яблок, кавунов и других фруктов, потому что у нас только песок и больше ничего».
        И опять:
        «Мама, фотографироваться здесь негде, потому что здесь кроме песка ничего нет, а сейчас мороз, снег и ветер».
 
        Не любит парень песок и все тут!  Даже фотографироваться не хочет! Если бы не песок, кажется, и жить легче было бы. И во всех письмах такая любовь, пронзительная нежность читается: «мамочка», «мама». Впечатление, что не хватает воздуха без матери, рвется душа, каждая ее  клеточка туда, к маме, к ее теплу. Ну, что поделаешь – мамин и только мамин сынок!
        «Мама, а за вами вы знаете, как соскучился, просто не знаю. Если только увидал бы вас, дак кажется, что на свет второй раз родился»
        «Мама, вы знаете как я уже соскучился за вами за родную сторонку. Как вспомнишь как я гулял по речке так сердце просто вырвалось и улетело к вам, к родной мамочке...»
        Иногда даже вызывает раздражение долгое молчание матери. Уж так просит сын писем! Ее письма для него – лекарство от тоски неизбывной, залог его дальнейшей жизни: «Пиши!», «Почему не отвечаешь? Заболела? Жива?», просит тетушек сообщить о матери:
        «Еще раз прошу про мою мать где она находится жива или нет и почему она не пишет ответа или она уже отказалась»,
        «Тетя, опишите, где моя сейчас мама, есть от ей какие-нибудь слухи, напишите, очень прошу вас».
        «Мамочка! Почему вы не пишете? Живы ли вы или нет, а то ребята получают, что люди пухнут. Может быть и вас нет уже. Отпишите все за свое здоровье и наших родных»,
        «Мамочка, пускай пишут мне письма, а то уже 2 месяца не получаю письма».

        Зато с каким простодушным детским восторгом радовался, когда наконец получал письмо:
        «Мама, письмо ваше я получил, за которое очень благодарен. Мамочка, сегодня 6 ноября, самый счастливый день для меня, я сегодня получил ваше письмо... мамочка, поздравляю вас с праздником и желаю вам счастливо попраздновать, а моя уж такая судьба не быть с вами и быть дома, а быть в Армии. Мамочка, как трудно вспоминать те золотые времена, которые проводил с вами...»,
        «Мама, а письмо как от вас получишь, кажется, что сегодня самый счастливый я... Крепко жму вам правую руку и крепко целую вам правую щечку...»
        «Во первых строках моего письма сообщаю вам, что ваши 2 письма получил, за которые очень благодарю всей душой, которая только у меня есть»
        «Мамочка, я не могу описать свою радость сразу, потому что я не получал 6 месяцев, а потом сразу 4 письма, а главное, от вас 2 письма. Мама, даже не хватает бумаги, я всю списал, которая только есть. Мама, высылайте бумаги, я буду писать вам каждый день... Мамочка, я ради вас готов все сделать, только чтобы вы были спокойны. Мама, я очень беспокоюсь за вас, что вы больные, но ничего, бог даст, вернусь, все будет в порядке. Мама, молите бога, чтобы я вернулся».

        И почти в каждом письме извинения смешные, неизвестно за что: за нехватку времени писать каждый день, за отсутствие бумаги.
        «Не обижайтесь, что мало написал, нет времени, скоро построение» 
        «Привет из Латвии! От вашего известного сына Кириченко В. Добрый день, дорогая моя мамочка и дядя Сережа... Мама, писать пока некогда, а то гремят снаряды. Нахожусь, мамочка в Латвии уже давно. Перешли государственную границу и гоним немца на Запад. Но привет дяде Сереже и всем родным и знакомым ребятам и девчатам. Жду мама ответа, как птица лета. К.В.А.»

        «Нельзя сказать, что хорошо я живу. Живу я неважно, потому что мы находимся в такой местности, что доставка плохая. Нахожусь я сейчас (Зачеркнуто). Прошу вас, чтобы вы что-нибудь написали. Тетя, опишите, где моя сейчас мама, есть от ей какие-нибудь слухи, напишите, очень прошу вас. Ну а теперь, простите мне за то, что я так мало написал, но очень вас прошу напишите вы много, потому что у вас есть время, а у меня времени нет. Еще раз прошу, напишите что-нибудь, пускай не забывают пишут и девчата».
Лишь однажды выразил обиду, но потом и сам испугался своей резкости:
        «Мамочка, но все же я обижаюсь, что вы не пишете мне письма и мне тревожит, может быть вы больны или еще что-нибудь. Мама, напишите, где вы живете и с кем, а то, знаете, как не знаешь, очень трудно переносить. Больше не знаю, что вам писать, потому что я пишу каждый день и даже не соберешь мысли, но вы, мамочка, не обижайтесь. Для вас самое главное, что я жив и  здоров и больше ничего не надо».
 
        Мальчик, родной ты мой! Тебе не за что извиняться, ты не успел нагрешить; ты, наверное, и с девчатами не целовался, иначе передавал бы приветы какой-то конкретной дивчине, а ты только просил, чтоб не забывали, писали. Ну что он мог такого натворить в свои 17 годков от роду?
Война сразу сделала его взрослым,  вспомнились его «старые» грехи, проступки, которыми себя корил.
        «Ей хватит того, что досталось от меня дурака»
        «Со мной, дураком, она попортила нервы да с отцом»
        «Мама, я еще раз прошу вас, чтобы вы простили меня за мою грубость и не беспокойтесь».

        Чувствовал, что не додал матери тепла, заботы? Вот теперь-то, дай Бог вернуться, и сбудутся его детские мечты. А мечты у него были простые, потому что был он с детства – мужичок и вырасти хотел мужиком, хозяйственным, крепким, суровым, но справедливым. Дом отстроит, в сапожники пойдет, мать оденет-обует; опять же бричка покою не дает.

        Иногда в письмах, особенно к отчиму,  чувствуется его нарочитая «взрослость», желание говорить баском, курить, сплевывая махорку; даже подписываться он стал со временем «К.В.А.» - по-новому, взятому из солдатской «молодежной» моды. У матери, видать, никак не наладится с Бальбухом, но когда пацаном был - страдал скрытно, чтоб мать не догадалась (а то скажет: «Не твое соплячье дело»), а теперь – можно, уже мужик, в Красной Армии служит и о матери душа пуще прежнего болит. Вот и хочет поговорить с этим Бальбухом хоть и почтительно, чтоб мать не забидеть, но серьезно, как мужик с мужиком. Пусть знает, что у матери есть защитник, если что. Мать-то старенькая. Вообще, его отношение к возрасту матери умиляет, хотя мальчик и не виноват. Всегда хочется грустно усмехнуться, когда слышишь расхожий штамп о старушке-матери, ждущей сына с фронта. Если учесть, что выходили замуж рано, то при приблизительном подсчете, матери на то время было 36 –38 лет. Смешно в наше время считать женщину этого возраста старушкой. Да и его мать, думаю, не была такой уж «старушкой»: в том же портмоне, среди отделений, больших и поменьше, завалялось направление к «женскому» врачу, подумать только, за 1942 (!) г. Это же надо было маленькому, ничего не значащему «интимному» клочку бумаги, пройти оккупацию, пережить похоронку, отпраздновать Победу, выжить, выстоять вместе со своей хозяйкой все жизненные тяготы и – не сгинуть, не быть скомканным и выброшенным за ненадобностью! Этот листок как увеличительное стекло: изображение становится более четким, выпуклым, пронзительным; героем истории уже становится не только мальчик, ставший бойцом, но и его мать с обыденными проблемами подорванного от тяжелой физической работы женского здоровья, любовью-нелюбовью (как сейчас бы сказали «отношениями») к неизвестному нам человеку с солидной непривычной фамилией Бальбух.
        «Мама, если вы живете с Бальбухом, и он что-нибудь делает, то опишите все, а если этого нет, то не знаю, почему вы до того дожились, что заплатки продаете. Мамочка, я вас прошу, что если мое барахло есть, то продавайте, не жалейте, спасайте себя. Приду, снова наживем все».
        «Мама, отпишите, где вы работаете и чем занимаетесь, отпишите, где вы живете и с кем. Вы наверняка живете с Бальбухом но ничего абы жили мирно и хорошо и чтобы вас не обижал».
        «Добрый день, дорогой дядя Сережа!...Дядя Сережа, я узнал, что вы работаете в сапожной мастерской и очень огорчило меня, потому что у меня есть большое желание учиться на сапожника. Это такая специальность непыльная и заработная. Был бы я дома выучился и работал бы с вами. Дядя Сережа, а самое главное, прошу вас, не обижайте мою маму, потому что она уже старенькая и нервы уже попорчены. Со мной, дураком, она попортила нервы да с отцом и поэтому я очень вас прошу за это. Если умеете, то пожалуйста живите мирно»
        «Добрый день, дорогой и сердечно уважаемый дядя Сережа!.. Дядя Сережа, разрешите вас поздравить с Новым годом с новым счастьем! Желаю вам хорошего здоровья и долгой жизни. Дядя Сережа, если можно, то пришлите мне в письме кубанского табаку большой конверт и там табаку сколько можно. Дядя Сережа, праздник прошел у нас очень плохой, ничего хорошего не видели, только посидели день и больше ничего не было. Но у вас, конечно,  праздник прошел хороший. Конечно выпили, погуляли, но ничего! Желаю вам хорошо выпить большой стакан за мое здоровье и не вспомнить меня лихом, а вспомнить хорошими словами...Остаюсь ваш сын К.В.А»
        «Привет родной Кубани! Добрый день или вечер, дорогой дядя Сережа! Во первых строках моего письма спешу сообщить, что я пока жив и здоров, того и вам желаю. Во вторых строках разрешите пожать вам правую руку и крепко поцеловать. Дядя Сережа, почему вы не пишите мне письма, я не имею с вами переписку. Вы же сами говорили, что будем иметь переписку, а сами не пишите. Дядя Сережа, опишите, как вы живете, какое ваше здоровье, живете ли вы на старом месте, чем занимаетесь. Живете ли вы уместе с мамой? Если живете, то очень вас прошу, чтобы не обижали, а то ей хватит того, что досталось от Вербы и от меня дурака. Ну, в общем сами знаете, не маленькие... Не откажите моей просьбы, если можно, то вышлите мне кубанского табаку в письме, а то здесь эта махорка такая, что не махорка, а полова. Ну с тем пока до свидания, хотя вы дядя, но считаю вас отцом. Остаюсь ваш сын».
        «Добрый день, дорогая моя мамочка. Во первых строках моего письма спешу вам сообщить, что я пока жив и здоров, того и вам желаю. Мама, сообщаю вам, что ваши письма я получаю, но деньги мама я пока не получил. Мамочка, а за деньги я вас прошу, что не старайтесь высылать и продавать последнее барахло, а пока старайтесь се для себя, потому что вы одни и старенькая, а помочь некому, а мене хотя порция, да каждый день. А если вы продаете одежду, то наверняка вы голодные. Вот еще и еще раз прошу, беспокойтесь сами за себя».
        А иногда ему казалось, что никогда он не увидит свою дорогую мамочку, не поцелует ее в правую щечку и не пожмет ее правую ручку. Поэтому остается только горячо надеяться, что вернется, доедет; Господь управит, только надо молиться и просить:
«Мама, еще раз говорю, что бог даст, вернусь, жив буду встретимся»
        «Пока, мамочка, слава богу единому. Только он спасает меня. Если только можно, не забывайте  его и просите за меня, может быть, вернусь домой».
        «Мама, я очень беспокоюсь за вас, что вы больные, но ничего, бог даст, вернусь, все будет в порядке. Мама, молите бога, чтобы я вернулся»
        «Ничего, бог даст, вернусь, все будет в порядке. Мама, молите бога, чтобы я вернулся».


        А уж как хотел  жить! Как хотел заглянуть в будущее! Чутьем человека, не обремененного глубокими религиозными принципами (да откуда им было взяться в забубенные 20-е ?), он, на всякий случай, и у бабы Малашихи совета спросит, а  уж баба Малишиха не обманет, как скажет – все сбывается. 
        «Мама, пойдите к бабушке Малашихе и погадайте, приду ли я домой. Она гадала всем и говорила все»
        «Мама, передайте привет Малашихе, спросите за меня и напишите, что будет дальше»,
        «Мамочка, если только живая бабушка Малашиха, то большое ей спасибо за ту бумажку и узнайте, жив буду или нет, приду домой? Пожалуйста, узнайте...».

        В сущности, одинокая детская душа, разлученная с матерью, теплой речкой и южным солнцем. Взять бы мамке твою русую нечесаную макушку, по-взрослому пахнущую махоркой, прижать к груди и покачать не спеша тихо-тихо и забудутся эти проклятые пески как болезненный сон. Но нет рядом матери, только пески, постоянное чувство голода, холодная казарма, пропахшая сырыми портянками, и люди, может, и хорошие, но такие чужие и говорят «не по-нашему», и слова какие-то у них чудные и каждый со своим норовом.
Почему этот мальчик так редко получал письма от родных? Может быть, плохо работала полевая почта, может, мать была не самая примерная, кто знает и кто может судить тех, кого уже давно нет?
 
        История подходит к концу. Маминых писем, действительно, было мало. Их всего 2. Рука застыла над клавишей компьютера. Как перейти к самому главному?
        «Здравствуй, премного уважаемый и любящий мой сыночек Володя! Первым сообщаю о том, что я пока жива и здорова, чего и тебе желаю, всего наилучшего в жизни и успеха в делах рук твоих... Милый мой сыночек Володя, я пока еще все не работаю. Была 29.06. в Ханской, ходила за письмом твоим и была у Федоры, видела детей Лиду и Свету, они спрашивают «тетя, а когда приедет Ляпка домой», а ты пишешь, что скоро не придется увидеться. Володя, у нас идут разговоры, что 26-ой и 25-й год распустят на уборочную кампанию и я имею надежду еще видеть тебя в своем доме, но ладно, живы будем, увидимся. Да, Володя, как я была в Ханской, видела маму твоего приятеля Жоры Малыхина. Дак, Володя, учти, его мать – моя сестра, вы с ним и родичи, не только кореши. Так, Володя, и держитесь друг друга. Если он пишет письмо, пусть пишет за тебя, а ты будешь писать, пиши за него, тогда я буду знать. Как в Ханскую, так к ним буду заходить и все будет лекше на душе, как услышишь приятное за тебя. Но пока шлю свой материнский чистосердечный и любящий привет и крепко целую несчетно раз...»
        «Здравствуй, премного уважаемый и любящий мой сыночек Володя. Первым долгом разреши тебя поздравить с днем рождения твоего, сегодня ты именинник! Володя, ровно 18 лет, но ладно, слава богу, что пока жив и здоров. Володя, письмо я твое получила, которому была очень рада. Володя, ты не думай, что я забываю молиться ему, нет. Вовочка, я молю за тебя ежеминутно, чтобы он сохранил тебя! Пока все, новостей пока никаких. Работаю постарому, здоровье мое ты знаешь. Голова побаливает. Если бы ты остался жив, все бы поправилось. Если можно, то сфотографируйся и пришли мне карточку. Так хочется глянуть хоть одним глазом, какой ты сейчас. Ведь ты уже второй год бойцом, ты наверное уже дядей, а мне все кажется ты мальчик, но пока желаю тебе счастья и благополучия и успеха в делах рук твоих. Шлю свой материнский привет и крепко целую несчетно раз. Жду с победой. Целую. Твоя мама».

        Только в сериалах и в мистических историях все валится из рук от дурного предчувствия, каркают вороны не к месту, а черные коты кидаются под ноги. Этого не было; письмо дышит спокойствием, обыденностью, верой в то, что Он не даст сыночка в обиду, потому что просто – не даст и все. Нет такого права ни у кого – отнимать деток у матерей. Письмо написано в день рождения мальчика, 8 августа 1944 г. И холодеет душа, обрывается внутри ниточка надежды, когда смотришь на дату смерти мальчика: 2 августа 1944 г. Мать писала уже погибшему сыну, не зная того. Никто уже не скажет, как она голосила над похоронкой, как кляла себя за то, что недомолила, недописала самого главного своему «Ляпке» ненаглядному. Так и не увидела мать своего бойца, и нет смысла искать его фронтовые фотографии – их нет, не успел парень даже этой малости оставить нам; и девчатам станичным не похвастался, и мать не полюбовалась. Оставил нам он только 30 писем и маленький клочок бумаги в истертом портмоне. Какое счастье, что они сохранились! Наверное, даже Господь, не вмешиваясь  в наше людское  скотство, понял, что тут пора вмешаться и восстановить справедливость. И мне оказал великую честь – прочитать его письма. А теперь вопрос: кому, как донести, что был такой мальчик, что не прожил он жизни, не состарился и не умер под плюшевым гобеленом с оленями, в отстроенном своими руками доме. Мы даже не знаем его лица. Сначала меня это даже раздражало: ну не может так быть, надо, надо искать, чтобы биография имела законченный вид, а потом что-то щелкнуло: ведь это ТАК НАДО! Пусть каждый представляет его таким, каким хочет. В сущности, он мог быть и кудрявым, и смуглым; с раскосыми глазами или навыкате; долговязым или шкетом и имя у него могло быть любое. Соседи звали его «Ляпка» - наверное, не красавец. Я называю его мальчиком, ставшим мне родным. Миллионы таких мальчиков сложили головы по всей земле, которой до сих пор все мало и мало крови. У сына была только одна ниточка, связывающая его с миром – мама, он - детеныш; взрослый мужчина обрастает множественными связями, умением прижиться в любых условиях, его ноздри могут уловить запах опасности. Разве можно сравнить жизнь мальчика и взрослого мужчины в условиях войны, начиная от сооружения окопа и заканчивая поведением в бою? Поэтому не удивительно, что, по статистике, первыми на фронте погибали, прежде всего, мальчишки 1924 – 1925 годов рождения. Наш мальчик погиб очень скоро, через несколько месяцев после отправки на фронт. Тысячам его ровесников посчастливилось опровергнуть эту грустную статистику, но, как говорится, чудеса случаются, но не здесь, не сейчас и не с нами.
Ручка с розовыми прожилками, державшая мамку за палец,  безжизненно упала 02.08.1944 г. Надеюсь, что не на песок.

        Отдел Военного комиссариата Краснодарского края по городу Белореченску и Белореченскому р-ну:
        «На ваш исходящий № 228 от 05.12.2012 г. сообщаю, что в архиве безвозвратных потерь... значится участник Великой Отечественной войны Кириченко Владимир Андреевич 1926 года рождения, уроженец станицы Ханской Белореченского р-на, который был убит 02.08.1944 г. и похоронен: Латвийская ССР, Реусский уезд, деревня Сикенлин. Службу Кириченко В.А. проходил в воинском звании красноармеец, в должности стрелок 375 стрелкового полка... В книге извещений на погибших в период Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг., инвентарный № 2 имеется оригинал извещения о смерти Кириченко Владимира Андреевича, 1926 года рождения за № 394 от 16.08.1944 г...»