Анна. В дне первом... ч. 4

Анна задремала тут же, едва мы выехали за город. Откинутая на спинку сиденья головка вдруг сонно склонилась на бок, детские, чуть вздёрнутые губки раскрылись, рука повернулась на колене, едва не выронив телефон с длинным проводком наушников. Я притормозил, сбросил газ, чтобы не тревожить её. Господи, сколько же страданий пришлось вытерпеть сегодня этой маленькой, хрупкой девочке.

Мои глаза тоже начали слипаться, из последних сил перебарывая жуткую усталость. Оставалось потерпеть немного, совсем чуть-чуть.  Доехать до дома, а там спать, только спать и нечего больше. Завалиться, наконец, уставшей головой на подушку, накрыться толстым одеялом, вытянуть ноги и заснуть, отключиться, выбросить в чёрную пропасть эту жуткую, ненавистную реальность..

Анна очнулась, едва джип съехал в полной темноте с ровной трассы на разбитый просёлок. Рассеянно взглянув в чёрное окошко, поднялась, быстро, по-женски, поправила рукой растрепавшиеся волосы.

-- Скоро приедем, Ань, вон уже моя деревня.

Она посмотрела вперёд, где за деревьями ярко горели на столбах, освещая пёстрые деревенские крыши, жёлтые фонари, убрала наушники, застегнула сумку, одёрнула курточку, снова аккуратно поправила волосы, словно пассажирка поздней электрички, устало сбавляющей ход перед долгожданным прибытием на конечную станцию.

Вспыхнувший на крыльце свет разогнал темноту и, заставляя жмуриться, вырвал из объятий ночной дороги. На свет и шум прибежали две голодные кошки, неожиданно кинулись к Анне и, выгибая спины, принялись безостановочно тереться об её ноги. Анна нагнулась, погладила их, почесала за ушками. Кошки в один голос заурчали, сладко закрутив усатыми головками. Я быстро отнёс в дом магазинные пакеты и вытащил два вожделенных кошачьих пакетика.

Переступая порог, Анна на секунду задержалась в дверях. Не сводя глаз с жадно уплетающих еду кошек, она прижала вдруг пальцы к губам, потом повернула их и тайком махнула ладошкой, словно навеки прощаясь с ласковыми животными. От её обречённого жеста заныло в душе. Я поторопился закрыть дверь и проводить Анну в дом.

Мы остановились в прихожей, оба одинаково робея и не зная, что теперь говорить. Анна несмело сняла курточку, скинула  самые обычные тёмно-серые осенние туфельки-башмачки. Сердце вновь застучало и заволновалось. Надо было что-то делать, с чего-то начинать.

Продукты быстро перекочевали в шкафы и холодильник, и мы, наконец, прошли в неярко освещённый зал. Я картинно обвёл взглядом свою незатейливую холостяцкую комнату со шкафом, диваном, телевизором и большим компьютерным столом.

-- Как видишь, это не буржуйский коттедж и не элитный посёлок... Так что, располагайся и чувствуй себя, как дома.

Анна рассеянно оглядела всё и вдруг, резко повернувшись ко мне, нагнулась, встала на колени, тут же подняв руки и схватившись за край брюк вместе с застёгнутой пряжкой ремня. Пальцы несколько раз отчаянно дёрнули пряжку во все стороны, пытаясь совершенно неумело расстегнуть её, и тут же, оставив пряжку, принялись неловко искать застёжку молнии, то и дело упираясь в скрытую под брюками часть моего тела, стыдливо отодвигая руки и не зная, что делать дальше. К уставшей голове прилило гулкое волнение, дико загрохотало сердце. Дёргаться и отталкивать от себя девушку не было ни сил, ни желания. Я опустил руки и взгляд.

-- Ань, прекрати...

Она дёрнулась, вскочила, повернулась ко мне спиной, зажав лицо ладонями.

-- Ой, Господи... Простите меня...
-- Аня... -- откровенно растерявшись, я не знал, что лучше сделать и как поступить,-- Аня...
Я протянул руку, тронул её за плечо, пытаясь повернуть к себе. Но она, не поворачиваясь, отдёрнула худое, горячее плечико,
-- Аня... Ты же видишь. Я не за тем привёз тебя сюда... Неужели ты ничего не видишь? Аня?

Головка несколько раз кивнула в знак согласия.

-- Вижу... --  плечи вздрогнули и мелко затряслись,--  Простите меня... Я не такая... Честное слово...

Она шумно вздохнула, словно боясь разрыдаться, и, наконец, после тяжёлой паузы выплеснула из самой мучительной глубины:

-- ... Я не проститутка...

Голос дрожал, готовый сорваться на рыдания. Я чувствовал и понимал, что творится в её душе, что переполнившая душу обида рвётся наружу, ища выхода. Но уже до боли в сердце не хотелось снова мучить Анну слезами.

-- Аня, успокойся... Ты же видишь, я не такой.
-- Вижу...

Она затихла, не столько взяв себя в руки, сколько, окончательно потеряв последние остатки сил. Я легко схватил её за плечи, посадил на диван.

-- Всё, Ань, сейчас постелю тебе и будем ложиться спать. Уже поздно, утро вечера мудренее... Есть будешь чего? Может, чаю попьёшь?

Она затрясла головой.

-- ... Я НИЧЕГО не хочу...

От бесконечно усталых, горьких, не по-детски отчаянных слов стало больно душе. Я оставил Анну, вышел в прихожую, поднялся на второй этаж. В тишине и одиночестве немного улеглось волнение, чуть успокоились нервы.  Руки, не находя себе места, принялись проворно разбирать и стелить давно уже пустующую кровать, на которой всегда спала дочь, приезжая изредка в гости к отцу. Да, всё в этой комнате так и осталось не тронутым с её последнего приезда. Я попытался вспомнить, когда это было? Кажется, на день рождения, значит, полгода назад. А может и на позапрошлый день рождения?

Новенький, ещё нераспечатанный, шикарный комплект постельного белья выпал из большого пакета на матрас. Невольно ёкнуло сердце. Покупал его уже сам, мечтал, надеялся встретить, привести сюда ту единственную, которая будет нужна мне, как воздух, с которой будет легко, хорошо, приятно душе и радостно телу. Но все надежды рушились, как песчаные замки, так и не дойдя до этой лестницы и этой кровати в маленькой, уютной комнатке под крышей.
Я машинально взбил подушку в новенькой сатиновой наволочке с нежно-розовыми яблоневыми цветами, откинул край ватного одеяла. Господи, как же давно мои руки не делали этих простых и до автоматизма отточенных движений? Два года тело просто падало на диван, голова среди ночи ткалась в скомканную подушку, чтобы забыться до утра, а утром вскочить и нестись дальше по бешеному кругу заводной жизни, возвращаясь в опостылевший дом, лишь, чтобы переночевать и снова бежать дальше.

Я спустился в ванную. Два новеньких махровых полотенца радостно повисли на пустующих крючках. Стоп... Голова сработала по-отечески заботливо и быстро. Где-то в шкафу была новенькая, нераспечатанная зубная щётка. Я бросил её в стаканчик рядом со своей, старой и изрядно затёртой. Мыло, шампунь - всё есть, всё на месте. Ну, слава Богу.

Анна сидела в углу дивана, устало поджав ноги и глядя прямо перед собой.

-- Всё, Ань, пошли...

Я проводил её по лестнице в верхнюю комнату, потом в ванную, показал полотенца и щётку, как открывается  горячая вода, включается душ в ванне.

-- Ну, всё. Спокойной ночи. Я сплю здесь, -- я указал пальцем в зал, -- Ты  - наверху. Ни о чём не думай, ничего не бойся  и не забивай себе голову всякой ерундой... Всё хорошо. Поняла?
-- Да,-- она кивнула головой.
-- Значит, спокойной ночи?
-- Спокойной ночи...

Я закрыл за собой дверь, кое-как постелил постель, с наслаждением разделся, погасил свет. Голова гудела и кружилась, гудели руки, ноги, всё тело. Уже не верилось, что этот безумный день, наконец-то, подошёл к концу, что я закрою глаза, засну, и завтра с утра всё будет по-другому. Будет щедрое и тёплое Бабье лето, будет юная, красивая и беспечно улыбающаяся девочка по имени Анна, будут петь птицы, порхать на солнце летние бабочки. Я буду варить кофе, с удовольствием готовить завтрак и думать только о хорошем. Только о хорошем и добром, больше ни о чём.

Там, за стеной зашумел унитаз.  Потом, спустя время, дверь ванной распахнулась, озарив прихожую ярким светом, и тут же всё потемнело, затихло. Легко и почти неслышно пробежали по ступенькам молодые ноги, тихо скрипнула кровать, на которой давно уже никто не спал. Дом погрузился в тишину,  темноту и долгожданный ночной покой.

Мысли начали путаться, напряжённо проваливаться в сон, радуя лишь одним - кажется, этот жуткий день закончился...

Шум и торопливый стук ног наверху почти мгновенно вырвал уставшую голову из едва начавшегося сна. Сразу же непонятной тревогой заколотилось сердце - что-то случилось! Кое-как натянув спортивный костюм, я выскочил в прихожую, зажёг свет. Босая и почти раздетая Анна, обмотавшись  от коленей до плеч простынёй, замерла, словно приведение, посреди лестницы. Лицо и глаза терялись наверху в темноте, руки судорожно прижимали к телу  гладкую ткань в шикарных яблоневых цветах, но сердце вдруг ёкнуло жутким ощущением, что ей очень плохо. Я кинулся к лестнице.

-- Аня, что случилось?

Она попыталась испуганно сделать торопливый шаг назад во тьму, но, словно передумав, несколько раз торопливо  шагнула вниз и вдруг, согнувшись почти пополам, как-то неуклюже села на ступеньку, наклонив всклокоченную голову и пряча в сторону лицо. Волнение захлестнуло, пробежав по спине внезапным нервным ознобом - я увидел вдруг, ясно и совершенно отчётливо, как её трясёт, сильно и неудержимо, всю, всё тело, голые руки, колени, плечи в зелёной трикотажной футболочке, лицо, скулы, подбородок... Она лихорадочно сжималась и куталась в простыню, пытаясь унять эту дрожь, но дрожь лишь расходилось ещё сильнее и заметнее. Сердце уже взрывалось адреналином -- что-то стряслось. Сорвалась? Не выдержали нервы? Или…

-- Аня, что с тобой??? Тебе плохо?

Она, едва повернув голову в мою сторону, часто и мелко застучала зубами.

-- Мне надо в ванну... Пожалуйста...

Я кинулся включать свет в ванной, панически распахивая дверь. Она привстала со ступеньки но, не разгибаясь, снова замерла, подняв страшные, окаймлённые тёмными кругами глаза. Страх? Ужас? Боль? Какая-то немая просьба? Я пытался понять, о чём умоляют её глаза? О помощи? Нет. Догадка пришла не сразу. Они же мучительно просят меня уйти! Я не успел сделать даже пары шагов в сторону комнаты. Анна вскочила, подхватив свисающая края простыни, с грохотом сбежала со ступеней и скрылась в ванной, со стуком захлопнув за собой дверь. Сердце, замерло в инстинктивном страхе, увидев на полу и светлых деревянных ступеньках несколько алых кружков. Кровь... Всё сразу же стало ясно. Пугающее непонимание сменилось другим и не менее сильным волнением. Я всем нутром почувствовал, какой ужасный стыд сжигает сейчас её юную девичью душу. И я, старый дурак, не мог сразу догадаться, что случилось, чтобы, просто, уйти и не мешать ей справиться со своими обычными женскими проблемами. Ведь всё это приключилось с ней не в своей квартире, и даже не в гостях у подружки, а в чужом доме, на глазах у старого мужика, к которому она приехала, чтобы расплатиться собой...

Сердце не давало покоя. Ведь ей надо было хоть чем-то помочь. Но чем? Наверняка, постирать бельё. Значит нужен тазик, стиральный порошок. Это всё там, в ванной. Господи, у неё же нет здесь никакой одежды, кроме той, что сейчас надета. И если случилось так, значит... Значит всё неожиданно, не по графику. Седая мужская голова уже изо всех сил старалась помочь решить девчонке её интимные проблемы. Я вытащил из шкафа свой махровый халат, который давно убрал за ненадобностью, осторожно подошёл к двери ванной. Там уже весело шумела в душе вода. Ну, слава Богу.

-- Аня, ты слышишь меня?

Душ замолк, и из-за двери донеслось глухое и сдавленное «Да».
Я рассказал через дверь, где лежит всё, что может ей понадобиться, что халат висит на ручке,  и она может взять его, когда я отойду. После нескольких секунд колебаний я решился сказать о главном, что, кажется, должно было остаться после визитов дочери.

-- Аня, там, в шкафу, на самом верху должна быть коробка "Тампаксов". Посмотри. Может тебе подойдёт?

Дверца туалетного шкафчика скрипнула тут же, и тут же донёсся полный облегчения голос:

-- Да, всё есть... Спасибо...

Я побежал наверх. Одеяло и подушка были откинуты в сторону, а на тонком матрасике краснело маленькое пятнышко, которое Анна изо всех сил пыталась оттереть, скорее всего, носовым платочком. Я перевернул матрас, достал из комода другую простынь, застелил, вернул всё остальное на место.
 
Анна вышла из ванной, зябко закутавшись в мой немаленький халат, который пришёлся ей до самых щиколоток, когда на плите уже весело закипал чайник.

-- Ну, что, хоть чуть согрелась?
-- Да,-- она закивала головой, тут же виновато опустив в пол окружившиеся чернотой глаза, -- Я... Простите меня... Я там постель испачкала... Я... Я потом куплю... Честное слово...

Она замолкла, не зная, что сказать и чем ещё искупить вину. Стало невыносимо жалко её. Я попытался улыбнуться.

-- Ладно, Ань, не переживай, со всеми случается. Я постель перестелил. Давай, садись, попьём горячего чаю и спать.

Мы пили чай с пряниками и конфетами, теми, что вместе купили вечером, совершенно молча, не говоря ни слова и не поднимая глаз от бокалов. Анна, с трудом допив последний глоток,  осторожно встала и, кинув на ходу: "Спасибо Вам за всё", засеменила маленькими босыми ножками по лестнице.

Круглые кухонные часы показывали половину первого ночи. Скинув в раковину посуду, я выключил свет и вновь поплёлся к своему холостяцкому дивану. Всё хорошо, всё теперь позади. Ведь этот проклятый день уже закончился, уже наступило завтра. Его надо забыть и никогда больше не вспоминать. После прерванного сна и новых, мучительных переживаний спать совем не хотелось. Я включил телевизор, рассеянно полистал каналы, выключил его, завалился, не раздеваясь поверх одеяла. После долгих минут мучений захотелось встать и выпить большую рюмку коньяку, чтобы забыться и хоть как-то заснуть.

На лестнице и в верхней комнате было темно. Я нащупал в шкафу так предусмотрительно купленную вчера бутылку коньяка, когда чуткий ночной слух уловил там, в темноте тихие и с каждой секундой становящиеся всё громче и понятнее звуки. Не включая свет, я быстрыми привычными шагами влетел на второй этаж.

Анна лежала на боку, подогнув под одеялом ноги, отвернувшись к стене, и рыдала. Горько, безутешно и уже безостановочно, сотрясая в темноте кровать и прижимая к лицу голую согнутую руку. Нет, сумасшедший день ещё не думал заканчиваться. Всё пережитое ещё не выплеснулось из сердца маленькой, несмышлёной девочки, осмелившейся сделать отчаянный и решительный шаг в грубую взрослую жизнь.

Я видел и понимал, что утешать её бесполезно. Всё должно вырваться из души, вылиться вместе с горькими и кипучими слезами. Всё, до последней капли, чтобы оставить их там, во вчерашнем дне. Оставить и забыть, как страшный, кошмарный сон.

Я присел на край кровати, положил руку на судорожно вздрагивающее плечо.

-- Аня... Анечка... Всё уже позади, Аня... Всё будет хорошо, вот увидишь. Всё у нас будет хорошо, Анечка…

Она, качнув головой, дала полную волю слезам.

-- Господи... За что мне всё... За что? ... Я ни в чём не виновата! ... Я не проститутка...  Вы же видите, я не проститутка!!! За что они так??? Они ничего не знают... Ничего! ... Я никому не хочу жизнь калечить!!! Скажите, что я не проститутка... Я прошу Вас... Ну, скажите... Я же... ... ...

Она закашлялась, заливаясь слезами. Я пулей слетел на кухню, принёс, изрядно расплескав, бокал воды.

-- Ань, успокойся... На, выпей. Это вода...

Она приподнялась, стыдливо подтягивая к себе одеяло, повернула мокрое, зарёванное лицо, сделала несколько шумных глотков, с трудом переводя дыхание.

-- Простите... Я больше не буду... Простите меня, пожалуйста.
-- Ну, вот и хорошо. Давай успокаиваться. Всё уже позади.
-- Вы не беспокойтесь… Мне только до утра... Я утром уйду...

Она всё ещё всхлипывала, по-детски вытирая мокрые щёки и носик обратной стороной ладони. Я отошёл к лестнице, призывно кивнув головой.

-- Ань, пойдём, тебе надо умыться.
-- Ага... Конечно...

Когда она вышла из ванной, на кухонном столе уже стояли два стаканчика пахучего коньяка. Я почти насильно сунул стакан в её тонкие руки, высовывающиеся из непомерно широких, несколько раз подвёрнутых рукавов халата.

-- Давай выпьем и забудем всё, что сегодня было... -- я легко стукнул своим стаканчиком об её,-- Ань, обращайся ко мне на  "ты", хорошо?
-- Хорошо,-- она нерешительно поднесла коньяк к губам, -- а тебя как по отчеству?
-- Какая разница... Просто, Георгий... Пей, давай.

Она поморщилась, шумно запивая крепкий алкоголь целым бокалом воды. Я снова наполнил стаканчики.

-- Пей ещё...

Сражённое алкоголем, юное тело развезло мгновенно. Я довёл Анну до кровати, даже сделал неловкую попытку отвернуться, когда она, нетрезво покачиваясь, неожиданно скинула большущий халат и в одной лишь короткой, ничего не прикрывающей зелёной футболочке неуклюже полезла под одеяло. Не успев обалдеть от увиденного, я пьянеющим языком пожелал ей спокойной ночи и, кое-как добравшись до своего дивана, сам наконец-то благополучно провалился в тяжёлый нетрезвый сон, проводив в окончательное небытие этот бесконечный длинный и бесконечно страшный день.

================================================
Анна. Осенний романс... часть 1: http://www.proza.ru/2014/10/15/1091