Футболист

 На стадионе резко стемнело, и опять заморосил дождь. Шли последние минуты  футбольного матча, а  юношеские клубы, играющие на первенство Подмосковья, никак не могли открыть счёт. Некоторые зрители не без ропота начали  спускаться с трибун, другие, самые стойкие, раскрыли зонты и продолжали упорно сидеть, а кто-то, недовольный игрой и майской непогодой, уже покидал стадион.

   
 И вот в дополнительное время, довольно неожиданно, в ворота гостей влетел мяч. Центральный нападающий Александр Ванюшин, ловко обыграв двух защитников, пробил в створ ворот и забил наконец-таки первый гол. Стелющийся по траве мяч, словно биллиардный шар, обогнул вратаря и залетел в правую «шестёрку» ворот. На трибунах радостно закричали. Улыбающийся тренер поднялся со скамьи и, хлюпая по лужам, побежал к бровке.

 
 Ванюшин направился к центральному кругу доигрывать матч и случайно заметил растянувшуюся маленькой змейкой серебряную цепочку. Футболист наклонился, потянул украшение и увидел, как на конце цепочки закачался маленький церковный крестик. Ванюшин сжал влажную находку в кулак и стал отодвигаться к линии полузащиты. Вскоре, как приговор, раздался троекратный свисток. Игра окончилась. Результат был достигнут! Команда хозяев набрала заветные три очка и продолжала надёжно держаться на второй строчке таблицы.

 
 В раздевалке Ванюшина поздравляли и подбадривали к грядущему матчу. Окрылённый парень ликовал, чувствовал, что нужен команде, и в его глазах светилось маленькое футбольное счастье. Вдруг в дверях раздевалки показалась седая голова тренера, он поманил Ванюшина к себе.
- Пойдём, Саня, брось всё, как есть, пойдём, разговор есть, - заговорил он быстро.
– С тобой Георгич побазарить хочет.


 И юный игрок, цокая по кафельному полу, в бутсах, футбольных трусах, с голым торсом шёл в кабинет президента клуба, думая только лишь об одном: профессиональном контракте второго дивизиона. Он не ошибся, разговор пошел сразу именно об этом.
 

 В уютном кабинете вкусно пахло табаком и парфюмом. Президент сидел за широким красивым столом и просматривал какие-то документы. Было слышно, как тихо работал кондиционер. 
- Слушай, всё, герой, беру тебя в дубль! Детство закончилось. Согласен? – спросил Алексей Георгиевич, шевеля густыми чёрными усами.
Ванюшин почувствовал, как приятно засосало под ложечкой, и, выдержав небольшую паузу, ответил:
- Спасибо вам, Алексей Георгиевич. Если бы не вы…
- Оставим сантименты. Причём тут я? Играй нормально, и к тебе потянутся люди, - вдруг отрезал он, забарабанив пальцами по столу.      
«И почему он вывел на пальце татуировку?» - почему-то подумал Ванюшин.
- Ладно, все подробности контракта обсудим позже. Мне пора уезжать! - сказал Алексей Георгиевич, быстро застёгивая щегольской пиджак от «Brioni». Хозяин клуба встал из-за стола, подошел к футболисту и на прощанье протянул свою крупную, чем-то напоминающую клешню ладонь. Ещё сильнее запахло табаком и парфюмом. Ванюшин разжал пальцы и услышал, как цепочка с крестом брякнулась о паркет.      
- Гм… В игре порвали? – спросил Алексей Георгиевич.
- Нет, не мой, нашел на поле, - усмехнулся Ванюшин, поднимая крест. 
- Не добрый знак чужие кресты находить. К испытаниям, так слышал. 
- А я в Бога не особо верю… Но, когда на крест ногами наступают, нехорошо как-то, - сказал Ванюшин и протянул руку.


 Прошло каких-то полтора года, и у обычного подольского паренька Сашки Ванюшина переменилась жизнь: появились деньги, связи и шансы перспективно продолжать футбольную карьеру. Он уже прочно утвердился в основе второго дивизиона, сошёлся с коллективом, заколачивал голы и подавал большие надежды заиграть в самой премьер лиге.

 
 Своей игрой Ванюшин полностью заслонил Кузнецова, центрального нападающего команды, которого выпускали теперь «подышать» на поле от силы на пять- десять минут. Долговязый Кузнецов смотрел на своего оппонента колючим, неприятным взглядом, но сделать ничего не мог. После того, что проделывал с мячом Ванюшин, Кузнецову в его 27 заиграть опять постоянно шанса просто не оставалось.


 Как-то на одной из тренировок, когда Ванюшин после дальнего паса сходу забил красивый гол, Кузнецов не сдержался и закричал: «Быстрее бы его поломали!» Эти обидные слова долетели до ушей защитника Голубева, друга Ванюшина. Защитник удивился, покосился на Кузнецова и произнёс:
- Игорёк, ты чего? Забыл про естественный отбор?
- В гробу я видел этот отбор. Мне кредиты гасить нечем…


 В отличие от Кузнецова, Александру Ванюшину было чем гасить кредиты и платить по счетам. Как-то перед тренировкой на стоянку клуба подъехала чёрная, тонированная Audi А3. Из тюнингованного хэтчбека с аэродинамическими обвесами, с сияющими литыми дисками показались Ванюшин с Голубевым. Смолк рэп, пикнула сигнализация. Приятели неожиданно прервали разговор, наткнувшись на чернокожего африканца Бернара, который тащил на плече огромную сетку с мячами. Увидев своих одноклубников у незнакомой красивой машины и брелок с логотипом в руках Ванюшина, негр, обнажив свои ровные зубы, возгласил:
- О-la-la! En rester paf!!*
- Шоколад, нам бы тебя ещё понимать, - отозвался Голубев, хлопая африканца по плечу.
– Саня, он мне в прошлой двух сторонке все ноги отколотил. Шоколад, ты убойная  машина!
- Отбойная. Пошли переодеваться. Время! - сказал Ванюшин, смотря в сторону раздевалки.


 После тренировки Голубев подошел к Ванюшину с предложением.
- Слушай, Саня, давай с девчонками познакомимся. Развеемся. А? Не всю же жизнь нам за мячиком бегать. У тебя теперь такая тачила, братуха! Давай?!
- Можно познакомиться, но где ты их найдешь, девчонок твоих?
- Хорош париться! Сразу видно, что ты недавно в команде! Я буду твоим навигатором! Будем делать, как говорится, ловлю на живца. Мы же с тобой профессионалы. Футбол за нас! Я пойду первым, ты за мной на расстоянии. Когда увидишь, что я пытаюсь завязать разговор, ты невзначай подкинешь мне под ноги мяч. Я начну чеканить, девчонкам понравится, и они наши. Ну как?
- Умный еврей, - сказал Ванюшин. – Дон Хуан!
- А то как, - рассмеявшись, ответил Голубев.


 И они в поисках счастья стали кружить по вечернему Подольску. На скамейке, чем-то похожей на ракушку, у стройной башни с курантами сидели две привлекательные блондинки. У Голубева покраснели щеки, он чуть оторвался от Ванюшина и направился прямо к ним.
- Дэвушки-красавэцы! Разрешите приземлиться? - спросил он с кавказским акцентом.
Одна из блондинок засмеялась и ответила:
- Найди себе другую посадочную полосу, джигит!
К ногам Голубева, как к станку, подкатился футбольный мяч. Футболист исполнил несколько финтов, почеканил и принялся подбрасывать мяч головой – да так долго, что девчонки не выдержали и, хохоча, начали считать вслух. Ванюшин, пораженный находчивостью друга, не переставал улыбаться, чувствуя при этом, как мелкие капли от фонтана щекотали его лицо. Компания разговорилась, быстро нашла общий язык, а через полчаса сидела уже на мягких диванах в одном известном местном ресторане.

 
 Оказалось, что девушек-студенток звали Инной и Ириной. Они были красивы, миловидны и сильно походили друг на друга, как и их имена. Ванюшину сразу бросилась в глаза Инна. Она показалась всё-таки стройнее и красивее, а когда говорила, на её щеках появлялись маленькие, изящные ямочки. Девушки, узнав, что друзья профессиональные футболисты, заинтересовались ими всерьёз. Особенно Инна почему-то принялась расспрашивать Ванюшина о машине. И, выяснив, что Саша купил автомобиль на собственные средства, долго не могла этому поверить. Молодые люди тем временем пили ванильные коктейли, ели свежую клубнику с шампанским, громко разговаривали и смеялись.
- Скажи, Александр, какая у тебя зарплата, если не секрет? Ведь ты сам обзавёлся довольно дорогим авто! В твои годы, просто удивительно!
- Эх, девчонки, девчонки… Я скажу вам так! Если ничего не поменяется, то Сашка скоро купит себе собственный самолёт! Не верите?! Это же звёздный мальчик! – ответил за него Голубев.
– Это не просто звездный мальчик, а человек больной футболом до гроба. Во выдал! Вот посмотрите, девчонки, на тарелочке лежат две клубнички! Вы обозреваете их поверхностным скользящим взглядом, так между прочим, а Саня же нет. Для него это маленькие ворота, и он уже наверняка обдумал в какой угол заколотить виртуальный мяч. У него даже прозвище в команде – «испанец».
- Испанец? - хором спросили девушки.
- Да, испанец! Сейчас попытаюсь вам объяснить. Вот в Испании, например, маленькие мальчики смотрят мультики не про черепашек и крокодила Гену, а о том, как какая-нибудь футбольная команда провалилась в первый дивизион, или же, как какая-либо другая, наоборот стрельнула в высшую лигу. Вот и Саня наш по духу такой – до мозга костей пропитан футболом. Весь в футболе! Испанец короче.
- Испанец, итальянец, а на свой вопрос я до сих пор не получила ответа! – возмутилась Инна.
- Да не слушайте вы его, девчонки, он всегда несёт всякую чушь! Моя зарплата небольшая, а машину я взял в кредит, - сказал Ванюшин, отстраняя от себя полный фужер с шампанским.
- Мои хорошие, а сколько вам лет? Я смотрю, вы хитры не по годам, - заметил Голубев, пододвигая фужер с шампанским к себе.
- Неприлично у женщин уточнять возраст. Разве ты не знаешь? - ответила Ирина и случайно слегка задела браслетом по фужеру. Раздался легкий звон, фужер качнулся, и пузырьки в шампанском пошли ещё быстрее.


 А Инне, второкурснице одного московского медицинского ВУЗа, было полных 22 года. Тоненькая, белокурая, с голубыми глазами девушка вполне походила на фотомодель из модного глянцевого журнала. Инна, конечно же, не стремилась замуж, но, внимательно разглядывая молодую звезду, сообразила, что через несколько лет до парня просто будет не дотянуться рукой. И девчонка решила, что пропустить такой классный шанс попросту нельзя. Она еще раз окинула взглядом понравившегося парня.


 У коротко стриженого Ванюшина черты лица были довольно правильными и мягкими. Только губы казались какими-то мелковатыми, тонкими, но это сильно не бросалось в глаза. Словно завороженный, Ванюшин также сверлил взглядом Инну.
«Она явно старше меня, но до чего же гламурная киса. Просто супер!» - так думал он. И именно Инна решила раскрутить любовную карусель. Почувствовав, что парень всерьёз тяготеет к ней, девушка без труда благоволила его к себе. Инна сразу же познакомила его со своими родителями и так, между прочим, дала понять, что это её долгожданный принц, и всё возможно – скоро свадьба. Через несколько дней Ванюшин, попавший в водоворот любви, растаял, сделал предложение и извлек из кармана маленький бархатный футляр с платиновым кольцом.
- Саня, ты меня сразил наповал! Но я ведь старше тебя, одобрит ли твоя мать столь смелый шаг? - спросила Инна, внимательно рассматривая кольцо.
- Она одобрит. Она меня любит!
- С моими пенсионерами тоже проблем не будет! Ты понимаешь! Сколько стоит кольцо? Ну не мнись. Хитрец, ты вчера специально потянул меня в ювелирный. Ух хитрец, - сказала она протяжно последнюю фразу, пригрозив ему указательным пальцем.
- Я не понимаю, а чего тянуть? Если я тебе нравлюсь… Что тянуть быка за рога? Выходи за меня и всё!
- Саня, скажи, почему ты ходишь постоянно в одной и той же футболке?
- Эта футболка моего кумира Фалькао из «Атлетико». Ну как? Замуж пойдёшь?
- Подожди, подожди, Ванюшин, уж, замуж, невтерпёж! Не спеши, дай девушке всё основательно обдумать и взвесить.


 Инне вдруг стало так хорошо: она вообразила, что совсем скоро у неё с  Ванюшиным будет собственная большая квартира, непременно в центре Москвы, потом появится роскошный загородный дом, дорогая машина. А в дальнейшем они обязательно будут жить за границей. Повалит счастье!
- Знаешь, Ванюшин, я согласна стать твоей женой. Решено, я буду твоей, - сказала она и надела кольцо. Он слегка улыбнулся и коснулся рукой её тоненьких пальцев.
- Да, а что же мы сидим?! Помнишь, ты обещал мне на 8-е Марта подарить «iPhone»! Не хлопай глазами! Я понимаю, что ещё не время… Ну давай хотя бы для начала приценимся? Прошу тебя, пойдём же скорее!


 И они решили прокатиться по магазинам. Вначале, действительно, у витрин дорогих презентабельных телефонов начинался обычный, никак не ведущий к покупке, беглый осмотр, но минут через двадцать сценарий неожиданно изменился, и в руках у предприимчивой Инны красовался уже собственный новый «iPhone4S». В придачу к беленькому планшету молодая особа не постеснялась подобрать себе ещё и красивый чехол с разноцветными переливающими стразами. Ванюшину нисколько не было жаль потраченных денег. Он просто хотел сделать приятное любимому человеку, что, собственно, и делал.
- Слушай, Ванюшин, я, конечно, от тебя без ума и на седьмом небе от счастья, но я скажу тебе чистую правду! Не могу я больше смотреть на эту противную заношенную футболку, похожую на больничный матрас, - не выдержав, обмолвилась Инна.
- Давай подберём тебе другую… Пойдём сходим в спортивный магазин. А?
- Как хочешь, мне сейчас всё равно. Иннуль, скажи, что за парфюм? - спросил он, прислоняясь носом к её белой блузе.
- Ого, нравится?.. Это «Оpium» от Ив Сен-Лорана, чудак, - ответила она, достала из сумочки флакончик и брызнула на него.
- Подарил один кавалер бывший... правда, бывший. Ванюшин, ты мой, я же сказала! И можешь не ревновать и не смотри на меня так!

 
 В спортивном магазине Ванюшину долго навязывали одежду, которая была ему далеко не мила, но, чтобы не обидеть любимую Инну, он делал вид, что подбираемые наряды вполне хороши и достойны, чтобы примерять их.
- Подожди, родная, я гляну мячи, - сказал он.
- Надо же! Я смотрю, там  джабулановский мячик виднеется!
Инна пошла за ним и, когда Ванюшин стал крутить в руках футбольный мяч,  спросила:
- Как… как ты сказал, он называется?
- «Jabulani» - официальный мяч чемпионата мира-2010, - ответил он.
- Слушай, можешь… для меня пожонглировать мячом? - вдруг неожиданно попросила она. Ванюшин подбросил мяч и показал несколько замысловатых фокусов.
- Здорово, давай ещё!
Продавцы и посетители приблизились к нему и застыли на месте. Он шикарно работал мячом. Ванюшин не просто чеканил, а, можно сказать, проделывал в воздухе целые трюки. Послушный мяч ходил в ногах восьмерками, потом поднимался к голове, застывал на плечах, вновь оживал, двигаясь в заданном ритме. Это был настоящий футбольный фристайл! Когда Ванюшин остановился, то услышал громкие аплодисменты. Инна же хлопала в ладоши громче всех, смеялась и светилась от счастья.
- Ваня, я люблю тебя! – сказала она и обняла парня.


 Но испытания, как предположил президент клуба, у Ванюшина всё-таки начались. К предпоследнему матчу сезона в Подольск прибыл тульский «Арсенал». Во что бы то ни стало, дома ожидали победы. Ванюшин бился как барс, забил два гола, но счёт оставался равным. На семьдесят шестой минуте Ванюшин рванулся к штрафной. Мастерски ушел он от левого защитника и, оказавшись рядом с вратарём, быстро стал подбирать ногу под удар. Центральный защитник, рыжий здоровяк, бежавший следом, понимая, что гол уже неизбежен, исполнил тогда грубейший подкат и уложил нападающего на газон.  Надрывный крик и нецензурные слова облетели стадион. Судья свистнул и, приблизившись к игроку, видя, что «дело табак», жестом вызвал врача. На поле с гремящим пластиковым чемоданчиком выбежал врач.

 
 Тем временем Ванюшин, держась рукой за вывернутую ступню, корчась от боли, катался по траве и стонал. Пожилой доктор тут же ввел раствор новокаина, остановил кровотечение и с помощью полевых игроков, взяв Сашу под руки, вывел его за бровку. Но, к сожалению, укол помог слабо, боль не стихала. Ванюшин всё время порывался дотронуться до стопы, не переставая стонать.
- Терпи, терпи, родной, «скорая» в пути, – утешал его доктор, отыскивая в чемоданчике более сильные обезболивающие препараты.


 Измучившегося Ванюшина довольно быстро привезли в ЦИТО. Там ему сделали рентген-исследование, прооперировали, сопоставив отколовшиеся части костных тканей, и наложили гипс. Целый день в больницу к сыну пыталась попасть расстроенная, совсем потерянная мать, но её не пускали, просили не беспокоить охрану и прийти завтра. Пожилая женщина долго стояла с поникшей головой у центрального входа, нежно поглаживая руками отключенный мобильный телефон сына, и вытирала платком глаза.

 
 Поздним вечером сам президент клуба решил справиться о здоровье центрального нападающего команды. Он позвонил в приёмный покой и в трубке услышал приятный женский голос.
- Девушка, пригласите, пожалуйста, к телефону дежурного врача, - попросил  вежливым тоном Алексей Георгиевич.
Прошло несколько минут, и к телефону подошел мужчина.
- Вы дежурный врач? - спросил Алексей Георгиевич.
- Да, я вас слушаю, - ответил доктор.
- Меня интересует здоровье моего подопечного Александра Ванюшина. Какая по нему информация? Что конкретно с ногой?
- Прошу прощения, но по телефону такую информацию я вам предоставить не могу. Приходите завтра. Простите, я занят.
- Не вздумай бросать трубку! Послушай, Айболит, с тобой разговаривает президент футбольного клуба! Я сейчас не поленюсь, потеряю время, но подниму на уши всю больничку и всё равно добуду информацию. Но обещаю, что тебе, лепила, это не сойдёт с рук. Говори, что с Ванюшиным?
- Гм… Да-да, хорошо, хорошо… Ванюшин… Картина, в общем, типичная – открытый перелом обоих берцовых костей. Перелом винтообразный, оскольчатый…   
- Ты мне по-русски скажи! Сколько будет восстанавливаться? Когда сможет выйти на поле?
- На поле?! Вы что?! Дай Бог, чтобы про костыли забыл и на своих, как говорится, зашагал. У него сложнейший перелом. Неизвестно, как вообще поведёт себя кость. Но будет лучше этот вопрос обсудить в деталях с хирургами…
- Ладно, будь здоров, выясним, - недовольно отозвался Алексей Георгиевич и  сбросил вызов.


 А испытания тем временем привязались к Ванюшину и не хотели от него отступать. Руководство клуба хладнокровно расторгло контракт. Инна же, быстро смекнув, что декорации в воображаемом счастливом спектакле неожиданно не в её пользу резко поменялись, решила порвать с Ванюшиным раз и навсегда. Она приехала к нему в ЦИТО и, оглядев подвешенную в гипсе ногу, улыбнулась, сняла кольцо с безымянного пальца и, постучав ноготком по белоснежному бинту, цинично произнесла:
- Прости, Ваня, но я скажу тебе чистую правду. Я не смогу с тобой быть! Ты сам всё понимаешь. И умоляю тебя, не звони мне больше. Я не люблю тебя!
После чего девушка на больничном столике тоненькими пальчиками крутанула обручальное кольцо и вышла из палаты.


 Переживал он сильно, не находя себе места. Разрыв с Инной дался тяжело и болезненно. Ванюшин не мог себе и представить такого кошмара, что вот так, молниеносно, он вмиг потеряет любимую работу, девушку и поддержку друзей. Ни друг Голубев, ни тренер, ни кто-либо другой из команды ни разу не навестил поверженного нападающего, томившегося в больнице. Только лишь мать, как это часто бывает в жизни, всегда была рядом. Тянулись непростые дни его жизни.

 
 Прошло две недели, и Ванюшина выписали из ЦИТО домой. За окнами всеми красками блестело лето и манило к себе, а парню предстояло ещё с месяц донашивать гипс, бороться с одиночеством и гнать тяжелые мысли о полном провале карьеры прочь.


 Ванюшин, чувствуя себя более или менее сносно, потихоньку, опираясь на костыли, решил выйти в первый раз на прогулку. Был вечер. Во дворе он подошел к своей запыленной машине, провел ладонью по крыше и, посмотрев на свою правую забинтованную в гипсе ногу, с досадой забубнил: «Коробка автомат, а ведь не сядешь! И  Taube** зря обидел: звонил же, хотел проведать. Надо было дать ему погонять по доверенности в это время! Всё равно простаивает без дела».
Так Ванюшин почти каждый вечер стал выходить на прогулку. В шутку говоря, он превратился в настоящего одиночку Робинзона Крузо. Пьянствовать скуки ради ему не хотелось, искать новых друзей на стороне также, а компьютер и интернет подвижному, энергичному парню, практически ни дня ранее не жившему без тренировок и игр, стали просто невмоготу. Правда, Ванюшин любил проводить время у телеэкрана, смотря до безумия футбол на НТВ+.


 Он всё еще часто думал об Инне. Кольцо, которое оставила она ему, футболист как память постоянно носил в своём портмоне. 
- Мама, - сказал, он, собравшись выходить из дому, - я к дядьке загляну! Не волнуйся только, через пару часиков буду дома.
Опираясь на костыли, Ванюшин двинулся к старой части Подольска. Вечернее солнце, цепляя верхние этажи домов, дрожало яркой полоской в окнах. Кое-где висело бельё на верёвках. Несмотря на вечер, было всё ещё душно и жарко. Он обратил вдруг внимание на то, что Подольск чем-то схож с Севастополем.(Пару лет назад он играл товарищеские матчи в Крыму). Дома, примерно похожие друг на друга, такие же склоны. Ванюшин остановился перевести дух, подъем в горку несколько утомил его, и случайно заметил компанию молодых людей на другой стороне улицы. Он присмотрелся и ужаснулся.


 Это были до боли знакомые ему люди. По ту сторону автомобильной дороги стояли его друг Голубев под ручку с Ириной, а рядом была не кто иная, как Инна, которую со своих рук кормил мороженым не кто иной, как его одноклубник Кузнецов. При этом компания смеялась и о чём-то оживленно говорила. Ванюшин стал двигаться к ним. Он впился взглядом в Кузнецова и Инну и, не обращая внимания на резко тормозящие, сигналящие ему машины, быстро передвигая костылями, шёл через дорогу прямо на них.

   
 Вся компания удивленно уставилась на Ванюшина. На костылях, обросший  щетиной, бывший одноклубник был не похож на самого себя. Запыхавшийся, он  подошёл ближе и, пристально посмотрев в бегающие глаза Инны, обозвал её женщиной древнейшей профессии. Инна качнулась, и стаканчик с мороженым, который был теперь у неё в руках, выскользнул и, сделав несколько оборотов в воздухе, шлёпнулся на тротуар.

      
 Кузнецов ругнулся в ответ, раздул ноздри и, рванувшись вперед, сильно ударил Ванюшина кулаком в район солнечного сплетения. У парня вылетели костыли, вогнулись плечи, и он, потеряв равновесие, свалился прямо на небольшой цветник. Кузнецов не унялся. Он схватил костыль и с яростью хотел продолжить избиение лежащего на ярких, примятых пионах Ванюшина, но Голубев не выдержал, вступился и не дал ему это сделать. Тогда рослый, горящий гневом Кузнецов размахнулся и отбросил алюминиевый костыль со всей своей силой метров на двадцать в сторону автомобильной дороги. Раздался звук. Костыль, ударившись о металлическую ограду, отскочил и наполовину со стороны рукояти оказался на тротуаре. Компания же друзей, как ни в чём не бывало, так ни разу не обернувшись назад, со спокойной душой двинулась дальше по тенистой улице вниз, минуя лежащий на пути одинокий костыль.

 Ванюшин не потерял сознание, но в глазах от сильного удара потемнело, сперло дыхание и онемели руки. С минуту он лежал неподвижно, соображая как же быть дальше. К нему, может быть, думая, что человек пьян или психически не нормален, никто не подходил. Он слышал шум проезжающих машин, шаги пешеходов и набирался сил, чтобы самому, опершись на один костыль, подняться на обе ноги. Вдруг над Ванюшиным склонилась голова незнакомой ему девушки. Смутившись, он резко потянулся вверх и  оказался уже сидящим на земле.
- Простите, помощь требуется? - спросила она робко и протянула костыль.
- Нет, спасибо, - поднимаясь, ответил Ванюшин, сжимая удобные рукояти костылей. Он внимательно осмотрел человека, оказавшему ему помощь. Это была странная, как ему показалось, девушка лет 18 в белом платке с косой, в расшитом сарафане и с мягкой холщовой сумкой через плечо. Ванюшину тогда запомнились её круглые очки в тонкой серой оправе и какое-то детское выражение глаз и лица. Девушка, видя, что молодой человек настойчиво отказывается от помощи и заботы, пожала плечами и в смущении отошла.

 Отряхнувшись, он медленно заковылял домой. Ванюшин прошел половину пути и  вдруг обнаружил, что карман спортивных штанов его пуст, и в нём нет портмоне. Пересиливая себя, помня, что кроме денег в портмоне много других ценных вещей, он решил вернуться назад. На месте Ванюшин быстро понял, что любимого портмоне ему уже не сыскать никогда.
- Может это знак? - проговорил он вслух, - ведь потерялось и кольцо!

 В назначенный срок Ванюшину сняли гипс. Футболист надеялся и до последнего верил, что со временем всё-таки сможет восстановиться, набрать форму и выйти на поле, но результаты повторного рентгена сообщали совсем неутешительную для него перспективу. Перелом оказался роковым. Расколовшиеся кости плохо срослись, образовав тем самым внутреннюю большую мозоль. По всем медицинским показаниям спортивные нагрузки, какие были ранее, полностью исключались. Оставался единственный скорбный путь – повесить бутсы на гвоздь и позабыть навсегда о профессиональном футболе.

 Он не выдержал и вечером, потеряв самообладание, закрывшись в своей комнате, зарыдал. Было очень больно сознавать, что любимое ремесло, которое давалось так хорошо и легко, навсегда потеряно, и вернуть всё назад невозможно. «Слышишь, Бог! Я обязательно буду играть в футбол, всем на зло!» - проговорил он громко, роясь в ящиках письменного стола. Ванюшин быстро отыскал синюю коробочку из под крема «Nivea» и, открыв её, извлёк цепочку с крестом. Это был тот самый крест, найденный на матче несколько лет назад. Долго он изучающе осматривал серебряный крест, перебирал его пальцами рук и о чём-то соображал. Неизвестно, что произошло с ним, но только на следующее утро он взял с собой крест и, опираясь уже на один костыль, зашагал в близлежащий от дома храм.

 Только он вошел в церковный притвор, как сразу ощутил тонкий, едва уловимый аромат. Ванюшин остановился, и в памяти всплыло: ДЮСШ, сборы, разные города, где он с командой перед важными играми иногда ставил в храмах свечи, по-своему молился. Немного он постоял в притворе, помялся, пробежался глазами по висящим на стенде объявлениям, приколотым цветными кнопками, осмотрел огромный бак со святой водой и потянулся рукой к стеклянной двери, ведущей в сам храм. Он вошел и сразу услышал громкий раскатистый бас. Со стороны показалось, что кто-то кому-то отдаёт приказания, отчитывает и кричит. Удивленный, он проследовал дальше и встал у колонны.

 Голос этот принадлежал уже седому, но крепкому на вид священнику с ухоженной бородкой в форме сердечка, который, стоя на церковном амвоне в скошенной набок фелони, говорил проповедь. Ванюшин, проявляя интерес, стал прислушиваться к словам. Священник рассказывал о каком-то богаче и Лазаре. Несколько раз священник громко и с назиданием повторил, что богатство неразумных людей обратится в черепки. Ванюшин быстро понял смысл проповеди, что душа человеческая перевешивает все земные блага, но не смог согласиться, что огромные деньги, накопленные при жизни, пропадут даром и бесследно испарятся. Человек умрёт, но оставит заработанные капиталы своим внукам, детям, жене. Разве это плохо?

 Во время проповеди священнослужитель периодически правой рукой проводил по своей аккуратной бородке, будто проверяя на месте ли она, и изредка кашлял. В левой руке он держал золочёный крест, который от попадающего на него солнечного луча красиво сверкал. Ванюшин смотрел на этот преломляющий блеск и почему-то вспомнил своего покойного отца и неожиданно почувствовал, что глаза его стали вдруг влажными от слёз.

 Проповедь окончилась, а вместе с ней и служба, и священник стал давать для целования крест. Женщины, вытянувшись в цепочку, стали по очереди целовать крест и руку священника. «Однако, какой же у него богатырский кулак», - подумал он. Стесняясь целовать руку, он замялся и решил для начала подойти к сторожу. Ему очень хотелось во что бы то ни стало избавиться от чужого креста и снять с себя все, так называемые, проклятия. Сторож, сутулый лысый старичок с простеньким бейджем на выгоревшем пиджаке, внимательно выслушал его, почесал затылок и посоветовал дождаться отца Владимира, когда тот выйдет из алтаря.

 Он сел на скамью и стал ожидать священника. Усевшись в углу, Ванюшин увидел клирос, где молодая певица перебирала после службы какие-то толстенные зелёные книги. Когда певица подняла голову и бросила сквозь круглые очки свой быстрый взгляд на сидящего с костылём парня, Ванюшин сразу же узнал её. Это была та самая девушка, которая подала ему тогда отброшенный костыль. Но она, видимо, не вспомнила его: Ванюшин был аккуратно выбрит, одет в белую рубашку и чёрные брюки и выглядел совсем по-иному. Он с осторожностью стал наблюдать за ней.

 Вдруг распахнулась алтарная дверь, и вышел отец Владимир. Ванюшин поднялся и, понимая, что не успеет с больной ногой догнать священника, непроизвольно щёлкнул пальцами, и громко произнёс:
- Э-ге-гей! Погодите!
Отец Владимир развернулся, сдвинул брови и рявкнул в ответ:
- Что?! Научитесь вести себя в храме Божием. Сказано в Писании: «Дом мой домом молитвы наречется…» Молодой человек, вы не на стадионе!
- Если бы я был на стадионе… Это уж точно, я бы к вам никогда не пришёл, -  произнёс Ванюшин. От таких слов у отца Владимира в момент округлились рот и глаза, розовые щёки его сделались фиолетовыми, губы побледнели, и он, хлопая полами одежды, стремительным шагом проследовал к парню.
- Что вам угодно?! - раздражённо спросил он. - Вы к кому?
Растерявшись, Ванюшин не знал, что и сказать. Он смотрел в покрасневшие глаза священника и, словно глухонемой, не в состоянии был продолжить разговор.
- Вы к кому? - более спокойным тоном повторил он.
Священник чуть вздрогнул, услышав за спиной знакомый женский голос.
- Папа, благословите, это ко мне. Папа, простите нас, - сказала певица и стала рядом с парнем.

 Недовольный отец Владимир фыркнул в ответ и направился к служебному выходу. Ванюшин, провожая его взглядом, обратил внимание, что на спине у священника узорами выступила соль.
- Вот мы и встретились! А я вас узнала, - сказала она, пожав плечами.
- На отца не сердитесь, пожалуйста. Уверяю вас, что он скоро вернётся и что-нибудь вам подарит. Он вспыльчив, но это ненадолго! Он очень хороший человек.
- Не буду. Только прошу тебя, давай на ты! Да, я хочу поблагодарить тебя за тот случай, - сказал он тихо и посмотрел на костыль.
- Это ничего, ничего. Вы садитесь… то есть… тебе, наверное, тяжело стоять?
- Нет, мне совсем не тяжело. Не знаю, сможешь ли ты помочь разобраться мне в одной проблеме… В общем, вопрос у меня к тебе… Послышались шаги, и показался сторож. Он подошел к Ванюшину, улыбнулся и протянул размером с яблоко свёрток. 
- Это тебе богослужебная просфора от отца Владимира, - сказал он.
– Ладно, не буду молодёжи мешать.

 Девушку звали Пелагеей. В семье она была третьим и самым младшим ребёнком. Училась и жила она при монастыре на регентском отделении в Сергиевом Посаде. Её старшие сёстры были уже замужем за священниками и жили там же, в Сергиевом Посаде. Сейчас же, на летних каникулах, Пелагея, если это можно так сказать, подрабатывала себе на студенческую жизнь и, замещая регента, дважды в неделю управляла небольшим будничным хором. Ванюшину никогда ранее не доводилось общаться с дочерью священника, и он, подавленный и растерянный тем, что вопрос о найденном кресте приходится решать с девушкой, которая была ещё и младше его, попросту не знал с чего и начать.

 Но Пелагея оказалась общительной и рассудительной. Она, как могла, объяснила Ванюшину, что крест не может являться причиной проблем. Каждый человек будет проходить в своей жизни определённые испытания. Спасительный крест, который освятил своею кровью Христос, не может нести зло! Все эти трогательные поучительные слова о Христе Ванюшин слушал, сидя с ней рядом на скамье бок о бок, чувствуя, при этом, как легкий приятный озноб щекотал и невидимыми волнами разливался по всему его телу, и не мог оторвать глаз от маленького металлического предмета, который без остановки вращался в её руках.

- Скажи, пожалуйста, что за вилка у тебя в руках? - спросил он, когда девушка замолчала.
- Вилка, - улыбнулась она, - это камертон. Инструмент настройки тональности. Камертон необходим регенту хора так же, как тебе вилка, чтобы есть макароны.
Она легким движением пальцев стукнула по камертону и поднесла его к уху Ванюшина.
- Слышишь? Это нота ля первой октавы.
Легкий гул, который услышал он, почему-то напомнил ему рёв трибун. И стало вдруг неожиданно грустно, заныла нога.      
- Знаешь, мне пора… скажи, когда тебя можно будет увидеть в храме? – вдруг спросил он.
- Если нет больших праздников, то каждую среду и пятницу я пою литургию. Можешь приходить, поговорим. Да, и оставь мне свой крест, если хочешь. Я попрошу отца, и он его освятит. Будешь носить на здоровье!

 Черная тонированная Audi А3 медленно подкатила к воротам храма. Ванюшин готовил сюрприз. Он хотел покатать Пелагею на машине и пригласить в ресторан. Для этого случая он до блеска вымыл и заправил свою любимую Audi, занял денег у дяди, думая, что это единственно правильный способ поддержать начатое, неожиданное знакомство. (Тем более машина со дня на день должна была вернуться в распоряжение банка, за неимением денег выплачивать кредит). Желая удивить скромную девушку и показать себя, Ванюшин терпеливо ожидал конца службы. После литургии Пелагея вновь, как тогда, стала перебирать книги. На службе сосредоточенная и поглощенная управлением хора она всё время стояла к нему спиной и, тем самым, не могла его видеть. Когда же богослужение закончилось, и отец Владимир стал давать прихожанам и спустившимся с клироса певцам крест, Ванюшин укрылся в притвор, дабы избежать целовать руку священника.

 Погасло паникадило, закрылись царские врата и работницы в зелёных фартуках принялись убирать храм. Ванюшин подошел ближе к клиросу и тихонько сказал:
- Салют, Пелагея, а я к тебе.
Удивленная девушка спустилась со ступеньки к нему.
- Здравствуйте… здравствуй, рада тебя видеть! Ты, я вижу, прогрессируешь, уже без палочки?
- Да, всё путём. Только хромаю немного.
- А у меня для тебя радостная новость, - сказала она и стала копошиться в маленькой сумочке, висящей через плечо. - Вот твой крест. Отец его освятил.
Крест с цепочкой приятно опустился в его ладонь.
- Ну, одевай же! Не бойся больше!
Ванюшин посмотрел в глаза Пелагии, почему-то улыбнулся и надел крест.
- Спасибо тебе. А можно с тобой прогуляться по городу? – спросил он.
- Со мной… Ты знаешь, даже не знаю, тут дело такое, надо бы спросить  благословение у отца, - сказала она и, шелестя юбкой, засеменила к служебному входу.
- «Вот будет прикол, если батя её не отпустит, - подумал Ванюшин.
– Вот будет тебе благословение».

 Прошло минут десять, и довольная, улыбающаяся Пелагея вернулась. Получив благословение у отца, она вместе с Ванюшиным спокойно переступила порог церкви, собираясь совершить небольшую, ни к чему не обязывающую прогулку. На улице только что прошел летний дождь, из-за белых пушистых облаков ласково пробивалось солнце. Переливалась радуга. Розовая тротуарная плитка, где стояла припаркованная Audi, намокла, окрасившись на время в приятный ярко-малиновый цвет. А рядом с автомобилем в разные стороны забавно перемещался крупный ломоть батона, который без устали клевали неугомонные воробьи.

 Ванюшин остановился, открыл переднюю дверь и сказал:       
- Я сегодня на машине. Хочу пригласить тебя на обед в ресторан. Поедем?
Пелагея наклонилась, подняла ломоть и отшвырнула его в траву.
- Глупышки, им там будет легче трапезовать, - сказала она и замолчала.
- Поехали, прокатимся? Не бойся, я же тебя не съем.
- Я совершенно не боюсь. Но просто не вижу смысла ездить без цели на машине и, тем более, обедать в ресторане. Можно купить пирожков и поесть их спокойно с соком на улице.
- Может, всё-таки поедем?
Пелагея замотала головой и наотрез отказалась.
- Ну что ж, будь по-твоему, пошли тогда в продуктовый заглянем.
– Что-то крест твой мне грудь обжигает, - сказал он и толкнул рукой открытую дверь.

 В начале осени не без рекомендации отца Владимира бывшего футболиста приняли на работу сторожем в храм. Пелагея же вернулась учиться обратно в Лавру в Сергиев Посад, намереваясь пробыть там до самого Рождества. Ванюшин успел привязаться к Пелагее. Внешне не выделяясь особенной красотой, она привлекала его своей скромностью и умом. Единственное, что не нравилось ему в Пелагее, что практически на все свои действия она должна была брать благословение у отца.

 Как-то Ванюшин, чтобы поднять девушке настроение, решил подарить ей после службы небольшой букет белых роз. Он вручил ей цветы, втайне надеясь на комплимент. Пелагея поблагодарила, но попросила впредь, пока он не найдёт работу, все последующие цветы, предназначенные ей, отдавать в храм для украшения икон Богоматери. Также не переставал удивляться он смелым её высказываниям и ответам. Без любви она никогда не собиралась выходить замуж, карьера женщины раскрывалась в её понимании лишь в одном – быть хорошей матерью и женой. Когда же он, желая проверить её пыл и настрой, пошутил, что в скором времени доктора могут полностью ампутировать ему ногу, и, вероятнее всего, больше они не увидятся никогда, Пелагея возразила, пообещав в таком случае быть ему сестрой до конца дней.

 Всё это он часто припоминал, греясь в холодные осенние дни за чашкой чая в  сторожке. Зарабатывал, конечно, он мало, но, окунувшись в церковную спокойную жизнь, Ванюшин нисколько не пожалел, что оказался здесь. Ему стало нравиться читать церковные книги, одному в пустом храме подолгу разговаривать с Богом, ставить свечи, гасить и возжигать рано утром лампады.

 Старший чтец храма, Иван Фёдорович, давал ему эти книги. Ванюшин не мог и предположить, что так скоро сойдётся с этим пожилым, с оригинальной внешностью человеком. Всё дело в том, что Иван Фёдорович, как две капли воды, был похож на основателя космонавтики – Константина Эдуардовича Циолковского. В храме его за глаза многие так и звали. К тому же, имея два высших образования, сей пенсионер, нафаршированный до зела знаниями, к изумлению Ванюшина, как рыба в воде, ориентировался и в профессиональном футболе. А когда выявилось, что Циолковский, как и Ванюшин, является ещё и поклонником английского «Ливерпуля», то симпатия и уважение к старику возросли до предела.

 Познакомились они весьма интересно. Ванюшин, сидя в сторожке, спокойно по планшету просматривал футбольный матч. Вошел Циолковский поприветствовал и спросил:
- Кто играет?
- Да я смотрю старые матчи по интернету, - нехотя ответил Ванюшин.
- Ливер с Челси бьётся.
- Какой год?
- Прошлый сезон. А что?
- Понятно, значит еще Далглиш в обойме.
Ванюшин поднялся со стула и спросил:
- Вы знаете тренера Далглиша?!
- Да, а что тут такого! Кто нынче не знает Кенни Далглиша, короля Кенни. Но ему в последние сезоны не очень-то везло… Я, как давний болельщик «Ливерпуля», не побоюсь заявить, что красным он принес больше пользы, когда был обычным игроком.

 Поговорив с ним о футболе ещё минут пять, Ванюшин, закинув ногу на ногу, сел и замолк. «Чумаходный дед»! - подумал вдруг он.
- Да, кстати, молодой человек, глядя на ваши кроссовки, я могу смело заключить, что вы не еврей, - продолжил он разговор, улыбаясь.
- Не понял, - отозвался Ванюшин.
- А что тут понимать? Расскажите-ка мне о своих кроссовках? Что вы знаете о них?
- Обычные тапки, адики, zx. Непонятно только, с какого бока вы еврея сюда приплели?
- А вот с какого. В 1948 году был основан немецкий концерн «Adidas». Тогда еще совсем неизвестный, как ныне. А название «Adidas», мой друг, заключает в себе имя и фамилию основателя. Adi Dassler получается! Поехали дальше. Adi – сокращенное имя Аdolf. Это имя вам о чём-нибудь говорит? Я считаю, иудеям не с руки носить такую одежду. Геноцид народа! Адольф Гитлер! Неблагоприятные параллели. Вот такая, мой друг, экзистенция получается!
Пообщавшись ещё немного, Ванюшин выяснил температуру плавления золота и свинца. Узнал, что летом, оказывается, по тающей плитке шоколада можно безошибочно определять температуру воздуха в помещении и многое другое. Таким образом, Ванюшин и интеллектуал Циолковский быстро стали друзьями.

 Незаметно закончилась осень, и пришла зима. В ночь под праздник святого Александра Невского Подольск покрыл первый снег. В храме шла литургия, а Ванюшин, отдыхая после уборки снега, сидел на вахте, пил ароматный зелёный чай, подаренный Циолковским, и слушал радио. Пришел почтальон, принес письма и прочую корреспонденцию. Ванюшин по обыкновению принял почту и случайно заметил на одном из конвертов свои имя и фамилию. Он удивился. Письмо было из Сергиев Посада от Пелагеи. Вскрыв конверт, Ванюшин извлёк открытку и увидел всего одну строчку, которой Пелагея поздравляла его с днём Ангела. Он улыбнулся, положил открытку на стол, пристально разглядывая размашистый почерк. По радио заиграла знакомая песня: "Наверное, -  это в первый раз серьёзно, я доверилась тебе так просто…

 Ванюшин замечтался. И на ум почему-то пришла не Пелагея, а белокурая Инна. Он вспомнил запах её духов, голос, смех и потом представил себя, стоящим на стадионе игроком сборной. Песня закончилась, и он выключил радио.
«Вот тебе и экзистенция!» - сказал он и вышел из сторожки.

 А на Рождество Ванюшин сам первый раз в жизни решил исповедоваться и причаститься. Сделать это он захотел специально без суеты в свой выходной день. В красиво убранном храме во главе с настоятелем служило несколько священников, облаченных в белые ризы. Ванюшин, чтобы никому не мешать, выбрал подходящее место и встал у стены, мысленно готовясь к исповеди. Читали апостол. Невольно он засмотрелся на мерцающую рубиновую лампадку, висящую пред иконой, которая отражала в себе маленькой золотой точкой большое красивое паникадило, и почему-то долго не мог оторвать от неё глаз. Молодой дьякон протяжным баритоном стал заканчивать чтение апостола, и хор запел – «Аллилуйя». Ванюшин посмотрел на Пелагею, стоящую в хоре в самом крайнем ряду, и подумал – как же круто перевернулась его жизнь. На днях он сделал ей предложение, не особо надеясь, что из этого что-нибудь выйдет, а она согласилась. Отец Владимир также удивил, дал благословение, правда, с небольшой просьбой – подождать, пока дочь не закончит учебный год.

 Каникулы пролетели быстро, и Пелагея, словно быстрокрылая птица, вновь упорхнула к себе в Сергиев Посад. Ванюшин недоумевал. Летом он собирался под венец, а за всё время знакомства ни разу не обнял и не прикоснулся к целомудренным устам Пелагеи. (Строгий блюститель, отец Владимир, ни в коем разе не дозволял дочери любую близость до брака). Ванюшин безвылазно работал в храме, и ему все время казалось, что  отрывной календарь в сторожке, словно по волшебству, таял на глазах. Так быстро шло время!

 Природа начала подавать признаки долгожданной весны, а в церкви начался  унылый Великий пост. Ванюшин стал больше читать молитв, прекратил есть скоромное, смотреть футбол и полюбил за чаем заводить духовные разговоры с Циолковским. В одной из бесед, так между прочим, Ванюшин попросил Циолковского взять его в помощь, когда в храме будет совершаться таинство Венчания. Он хотел лучше разглядеть столь красивый обряд, чтобы на своём венчании не стушеваться и быть «в форме». Циолковский согласился. Случай же сей не заставил себя долго ждать и представился во всей полноте сразу после Пасхи, прямо на Красную горку.

 В тёплый майский день после воскресной обедни в сторожку к Ванюшину вбежал взволнованный Циолковский.
- Милый друг, выручайте нас! У Михаила заболел зуб... А тут экзистенция, венчание это! Выручайте!
- Я с удовольствием, только скажите, что делать, - отозвался Ванюшин.
- Тут трудного ничего нет. По ходу пьесы все покажу. От вас потребуется простая техническая работа. Пойдёмте же скорее. Да, и переодеть бы вас надо. Не подобает в алтарь в кроссовках...

 И получилось так, что на венчание ожидали каких-то важных гостей, друзей настоятеля. Поэтому заранее распахнули храмовые ворота, постелили ковровую дорожку и приготовились к колокольному звону. Ванюшину пришлось одеть обшарпанные туфли Циолковского, 45-го размера, и поменять свои зауженные футбольные штаны на рабочие брюки с большим пятном от лампадного масла на колене. Но, что не сделаешь ради правил!

 В ожидании прошло минут десять, и на стоянку торжественно въехал белый лимузин в сопровождении нескольких роскошных, украшенных лентами и цветами машин. Зазвонили колокола. Ванюшин должен был по просьбе Циолковского постелить край дорожки прямо к ногам жениха и невесты. Открылась дверь, Ванюшин было рванулся и тут же замер на месте. Из лимузина вышел в нарядном голубоватом костюме Кузнецов, а за ним в сияющем свадебном платье – красавица Инна. Следом показались – Голубев, Ирина, тренер, Алексей Георгиевич и другие знакомые футболисты. У Ванюшина перед глазами поплыли лица. Руки и ноги его онемели, во рту пересохло, а по позвоночнику прокатилась ледяная волна. В старомодных туфлях, в рабочих штанах с пятном предстал он на посмешище всем своим бывшим друзьям и знакомым во всей, так называемой, красоте. Ванюшин, не выдержав, отвернул голову, чтобы не смотреть в довольные улыбающиеся лица, и наткнулся на белоснежные зубы Бернара, который не решался, как иностранец, присутствовать на венчании, и не покидал автомобиль. Негр пристально смотрел на него сквозь боковое стекло большого белого джипа, не переставая улыбаться и что-то ещё и лепетать. Было слышно, как из машины тихо доносились слова одной грустной песни:

        Зачем топтать мою любовь, её и так почти не стало,
           Я разбиваю руки в кровь, я не сошёл с ума – так надо...


 Ванюшин почувствовал быстро приближающиеся шаги за спиной.
- Александр, хватит робеть, пойдёмте, - сказал Циолковский, отводя его в сторонку. С минуты на минуту должно было начаться венчание. Ванюшин, ничего уже толком не понимая, стоял в алтаре и отрешенно слушал точные инструкции Циолковского. Находясь в шоковом состоянии, он и не заметил, как на его плечи опустился церковный стихарь, благословленный отцом Владимиром. Из алтаря Ванюшин вынес рифлёные венчальные свечи, зажёг их и, находясь в нескольких метрах от жениха и невесты, стал ожидать Циолковского. Когда он держал горящие свечи, по маленьким танцующим язычкам пламени было видно, как дрожат его руки. Венчаемые с чувством брезгливости изредка мерили его своими счастливыми радостными взглядами, и их уверенные, такие разные лица в тот момент почему-то были очень похожи. Циолковский, приметив растерянность и волнение друга, подошёл к нему, принял свечи и шепнул на ухо одобрительные слова:
- Всё хорошо, не переживайте, прошу вас… Теперь отправляйтесь в алтарь и ожидайте меня.
Открылись царские врата, и под звуки разливающегося хора с кадилом в руке вышел отец Владимир. Покадив храм, своим сильным басом он начал читать молитвы, и в алтаре Ванюшину казалось, что каждое слово у него выходило похожим на низкий звук у-у-у-у-у-р.

 В кармане у Ванюшина завибрировал телефон. Он достал его и, увидев, что сообщение от Пелагии, собирался прочесть, но в алтарь вошёл Циолковский. Старик вздохнул, провел рукой по вспотевшему лбу и, посмотрев на поднос с венцами, произнёс:
- Пора! Выносите! Встаньте в центре храма рядом с отцом Владимиром, дальше, по ходу пьесы, объясню…

 Ванюшин с точностью исполнил, что велел ему Циолковский. Он опять оказался  рядом с Кузнецовым и Инной, невольно обозревая, как на их бледных безымянных  пальцах сверкали уже дорогие бриллиантовые кольца, блеск которых напомнил ему о чём-то плохом и тяжёлом.

 Отец Владимир громко стал задавать молодым по очереди из требника полагаемые вопросы. «Не обещалась ли иному мужу?» - спокойно спросил он Инну после Кузнецова. Инна вместо ответа помотала головой и покраснела. Отец Владимир принялся читать длинные молитвы, и низкий звук теперь у него походил на протяжное б-а-а-а…

 Ванюшин думал, что это венчание не окончится никогда. Но всему приходит конец, гости принялись поздравлять молодых, фотографироваться и приставать с вопросами к Циолковскому. Ванюшин остался один. Он вытащил из кармана брюк телефон и открыл непрочитанное сообщение: «Прости, я не решалась долго тебе сказать – пока ты не поступишь в семинарию, ничего у нас не получится! Твоя Пелагея».

 
 «Это благословение! - подумал он, - это ужасно!»
 Совсем потерянный, он прислонился спиной к холодной храмовой колонне и заслонил обеими руками лицо. Неожиданно знакомый голос заставил его вдруг встрепенуться и очнуться от мыслей. Он опустил руки. Перед ним стоял Алексей Георгиевич. Дорогой парфюм, смешанный с запахом табака, молниеносно напомнил ему о родном клубе, былых счастливых годах. Стало невыносимо больно!
- Герой, помнишь, я тебе говорил, что крест найти к испытаниям?! - сухо сказал он, похлопал Ванюшина по плечу и ушёл.

 Ванюшин долго ещё чувствовал этот повисший в воздухе мягкий знакомый аромат и не мог сдвинуться с места. Он не знал, как жить дальше…
-------------
*(фр. жарг. - "обалдеть")
**(нем. голубь).

12.09.2013.