Господин Злого Рока

Глава 1. Электрошок.

... Я был надёжно скован. Руки и ноги оцепенели так, что не чувствовали безжалостного охвата холодного металла оков. Глаза ничего не видели. Наверное, моё лицо прикрыли плотной тканью мешка. Свершилось!.. Так даже лучше - не надо больше бояться, дрожать, видеть в каждом встречном преследователя.
В тело вонзилось жало, и тут же судорога молнией пронзила всё тело, заставила сжаться сердце. Молния продолжала терзать внутренности так, что сжатые зубы выбивали быструю дробь. Это невыносимо. Сейчас, вот сейчас лопнут глаза. Я открыл рот и закричал. А потом опрокинулся навзничь. Вместе с электрическим стулом?!
Я открыл глаза и приподнялся над полом. Руки едва держали тело. Рывками, я повернул голову в одну сторону, в другую. Электростула не было! Более того - я находился в собственной комнате, а рядом стоял ... Бен. Да- да, мой приятель Бенджамин Хамильтон, собственной персоной, археолог- бородач, большой любитель Хемингуэя и виски- скоч. А в руках он вертел занятную вещицу.
-- Хэй, Ури, дорогуша.
Бен улыбнулся, и спрятал было вещицу в боковой карман пиджака, но я протянул руку и потребовал удовлетворения своему любопытству. Бен кривенько так улыбнулся и протянул мне прибор в пластмассовом корпусе, с вытянутым жалом контактной части.
Господи, да это же электрошокер, прибор, запрещённый к применению в большинстве стран мира. Это - настоящий электрический стул, но, так сказать, в миниатюре. Так вот она, причина моего кошмара. Оторвавшись от прибора, я поднял глаза на Хамильтона.
-- Да, Ури, мне пришлось это сделать. Только так я мог вытащить тебя с того света.
С того света? И тут я вспомнил всё. И старика по имени Том Глосс, и город- призрак Медовая Роща, ставший местом ужасающих ритуальных убийств, и себя, попавшего в капкан обстоятельств, именуемый Злым Роком.
Вместе с памятью ко мне вернулось чувство безысходности. Казалось, на меня обвалился потолок и застыл невидимым завалом, из-под которого никак не выбраться.
Видимо вся эта гамма чувств проступила на моём лице, так как Хамильтон снова забегал по гостиной и принялся клекотать, размахивая от избытка чувств руками.
-- Ури! Дружище!! Жизнь не остановилась, а продолжается. Поверь мне! Я за эту неделю проехал больше миль, чем бывает за месяц и перелопатил столько литературы, что знающие люди решили, что я засел за новую работу. И ты знаешь, здесь они попали в точку. И эта новая работа - ты, Ури. То, что разворачивается здесь, в этой комнате, это нонсенс, диссонанс, флюктуация. В Средние века отцы- инквизиторы уже волокли бы тебя на аутодафе, костёр очищения.
Я закрыл глаза, и Бен тут же оказался рядом, чтобы ткнуть меня кулаком в плечо.
-- Тебе повезло, дорогуша, что у тебя есть такой друг, как я. Ни за какие коврижки не покину я тебя в твоём теперешнем  положении. Мало того, я верю, надеюсь, знаю, что помогу тебе и вытащу из ямы отчаяния. Мы ещё будем вместе вспоминать эту историю и смеяться, запивая всё пивом. Ты слышишь, Ури, пивом и орешками!
Видимо это должно было убедить меня окончательно. Бен победоносно взвыл и достал из кармана пакет жареных фисташек. Жестом фокусника он извлёк из своего портфеля две бутылочки пива "Холстен". Одну он поставил рядом со мной, вторую же немедленно раскупорил.
-- Я задействовал кучу народа, чтобы раздобыть необходимую информацию. Представь себе, среди моих знакомых оказался выход на ФБР и я этим тут же воспользовался. Медовая Роща  теперь одна из самых горячих и вместе с тем закрытых тем. Представь себе, дорогуша, к нам прибыл специалист из Южно- Африканской Республики. Здоровенный чёрный коп. Как там его? Самюэль Кристен Моликанги из Йоханнесбурга. Представляешь, у них там имеется специальное управление, работающее над делами, связанными с чародейством, оккультизмом и дьявольщиной. Последнее дело, над которым он работал, было дело колдуна- людоеда, готовившего из фрагментов человеческих тел мази долголетия. Это было в провинции Мпумаланга, буквально в прошлый месяц. Ты представляешь, что творится в наши дни в этом мире, считающемся цивилизованным?
Признаюсь, что Бен прилагал все усилия, чтобы вывести меня из чёрного сплина, куда я погружался всё глубже. Пустое...
Мне казалось, что наш мир, привычный мир, каждодневно нас окружающий, стал меняться... Каждое действие, каждый предмет имел свой фон, своё "звучание". И чаще всего преобладали минорные нотки. От этого и более здравомыслящий человек впал бы в уныние, чего уж говорить обо мне. На мою бедную голову за последние дни свалилось столько событий, что не удивительно, что рассудок мой балансировал на зыбкой грани.
Краем глаза я покосился на туманную плоскость зеркала, висевшего на стене рядом с пейзажем Большого Каньона. Привычное зеркало вызывало сейчас чувство страха и отторжения. Оно перестало быть привычным предметом обстановки. Теперь это был опасный омут, скрывающий в своей глубине нечто ужасное. Я помнил, как утром остановился и глянул, надеясь по отражению определить длину щетины. Пора было бриться, и я лишь на мгновение задержался по дороге в ванную комнату, где держал на полочке в шкафу бритвенные причиндалы.
Первый брошенный взгляд не выявил ничего необычного, но движение руки, которой я погладил свою колючую щеку, вдруг вызвало удивительные последствия. От взмаха по поверхности зеркала пошла рябь, будто смотрелся я не на амальгированную отражающую поверхность, а в лужу воды, стоявшую вертикально и которую тронул ветер. Это было так удивительно, что я протянул руку вперёд и коснулся зеркальной поверхности, ожидая её и не веря себе заранее. Появилось ощущение, что сейчас моя рука погрузится в слой (ртути?).. Пальцы коснулись зеркала и я ощутил твёрдость, но повторное чувство уверило меня, что эта твёрдость вторична, и тут же от подушечек пальцев, коими я коснулся своего отражения, побежала концентрическая волна, какая получается от камушка, булькнувшего не в лужу, нет, а во что-то неизмеримо глубокое. Помнится, я отдёрнул руку так быстро, как только сумел. По зеркалу пробежалась новая волна ряби, и оно успокоилось, отражая мою небритую вытянутую физиономию. И вдруг сквозь кожу проступили кости, а затем я увидел белый оскаленный череп с космами торчащих волос, а потом и кости истончились и страшный скелет (мой скелет!) растаял в воздухе, как тает в чашке горячего чая кубик рафинада. С криком я метнулся прочь.
Помнится, я списал это на приступ лихорадки. А что мне оставалось делать? Все привычные чувства и ощущения словно взбесились и галопировали стадом бешеных мустангов. Подумать только, я видел звуки!
Рот Бена, в обрамлении усов и бороды, открывался и оттуда вырывались клочья полупрозрачной пены, которая разлеталась в стороны летучими комками, переливающимися в лучах Солнца различными спектрами окраски. Пена была переполнена пузырьками и когда они лопались, создавалось впечатление эмоционального микро- взрыва. Хамильтон всегда отличался чрезмерной экспансивностью, и пузырьки источали из себя всю гамму переживаний, коими пронизывалась его речь.
При других обстоятельствах я бы, разинув рот, наблюдал все эти чудеса, но сейчас они меня почти что и не трогали.
Солнечные лучи тоже изменились. Лучистый поток тепловой энергии, лившийся сквозь оконное стекло, разбился на пучок крошечных корпускул, каждая из которых представляла из себя тепловую микробомбу, так сказать, в миниатюре. Корпускулы налетали на препятствия и разрывались, выплёскивая из своего нутра тепловую энергию. Предметы, созданные из материалов высокой сопротивляемости, гасили эти выплески тепла или поглощали их. Я повернулся в сторону жестикулирующего Бена. Его окружал зыбкий кокон. Солнечный свет попадал на внешнюю оболочку невидимой обычному глазу защиты, и большая часть корпускул силой инерции обтекала Хамильтона и уносилась дальше, другие же создали круговорот, вращаясь вокруг учёного, ничтожное количество прорвалось внутрь и разорвалось. Бен достал из кармана платок и смахнул со лба пот.
Солнечный луч попал мне на руку. Я едва не закричал от боли. Крошечные тепловые бомбочки буквально вгрызались в кожу, разрывая её, проникая внутрь... Я отшатнулся, удвинулся в тень.
-- Не правда ли, дорогуша, -- заметил Бен, направляясь к окну, -- сегодня необыкновенно жарко. Прости, я открыл окно, чтобы стало светлее, но сейчас мне кажется, что сделал не совсем то. Пока не поздно, я исправлю свою ошибку.
Потянув за направляющую штангетку, он установил пластинки жалюзи ребром и они сразу отрубили поток лучистой энергии. Отдельные корпускулы всё равно пробивались в невидимые щели, но они уже не играли такой разрушительной роли, как ещё минуту назад. Я обратил внимание, что множество тепловых корпускул- бомбочек ещё витали в воздухе комнаты, но движения их замедлились и можно было вовремя уклоняться от встречи с ними.
-- Так к чему это я говорю? -- продолжал неунывающий Бен, открыв очередную банку пива. -- Ах, да! я заинтересовал мастера из ЮАР, рассказав ему парочку историй об Италапас- Койоте, демиурге северных индейцев. В ответ он мне поведал легенду про Калунгу, африканского громовника. Ему до сих пор приносят в жертву чёрного быка бушмены и овамбо. Похоже, что мы с чёрным мастером нашли общий язык.
-- Эй, Бен, -- попытался я прервать поток словоизливающейся "пены". -- А со иной-то как дела обстоят?
Хамильтон остановился, очумело глянул на меня, затем пошевелил в воздухе ладонью с растопыренными пальцами и сел за стол.
-- Ты знаешь, Ури, дорогуша, этот вопрос не даёт мне покоя уже который день. Для разрешения его я наметил несколько направлений. Первое из них, это изучение истории Медовой Рощи и одного из ведущих персонажей её - Генри Зигланда. Второе направление - это тот самый божок, каждая встреча с которым погружает тебя в мир потусторонних ощущений. Да-да, Ури, я вижу, как меняешься ты и меняется твоя реакция на чужие действия. Долго находиться в таком вот  п о д в е ш е н н о м  состоянии у тебя вряд ли получится. Поэтому я думаю форсировать события. Начну я сразу с того истукана. Тебе с ним встречаться на следует, дорогуша, и я исчезну на какое-то время. Постараюсь поделиться с тобой сведениями, какие раскопаю, если...
-- Если? -- спросил я, поднимая брови.
-- Если это не отразится на твоём здравии, -- улыбнулся Бен. Он уже потирал руки в предвкушении скорей взяться за дело, запустить туда свои жаждущие руки, по самые локти.
-- Знаешь, Бен, -- я выдавил из себя то, что довлело надо мной, что было сказать нужно, чтобы расставить всё по своим местам. -- А может ничего этого делать не надо? Просто вызвать бригаду врачей. Если не психиатров, то каких-нибудь психоаналитиков. Они вытащат меня из всего  э т о г о . Составят какую-нибудь специальную программу...
-- Ури, дорогуша, -- Хамильтон наклонился в кресле так, что оторвал задницу от мягкого сиденья. -- Послушай меня. Внимательно. У тебя  э т о  зашло слишком далеко. Я тебе говорю честно и откровенно. Если ты свяжешься с нашей официальной медициной, то они быстро зайдут в тупик с этим делом и спихнут тебя к судебным психиатрам. Просто одним маньяком- шизиком станет больше. Так для них спокойней. Будешь ты сидеть в подземном каземате, отгороженный от всего мира бетонными стенами и железными решётками, а тебя будут пичкать антидепрессантами до тех пор, пока ты не исчезнешь как личность. И всё.
-- А неофициальный путь?
-- Скорей всего это может быть полугосударственный  исследовательский центр, работающий по своей программе. Они не будут тебя запирать под землю и пичкать транквилизаторами. Наоборот. Они подключат тебя к куче электронных агрегатов и сделают имфорткарту.
-- Это спасёт меня?
-- Может быть, -- честно ответил Бен. -- Не знаю. Думаю, что маловероятно. Зачем им возвращать к привычному состоянию какого-то там Ури Герца, пусть он и популярен в своём городе. Так они потеряют интереснейший объект для исследований. Ты для них будешь ключом в потусторонний мир. Чтобы узнать побольше о нём, они вывернут тебя наизнанку, потом соберут обратно и снова вывернут. И так множество раз, пока есть  ч т о  изучать. Как тебе такая перспектива?
-- Не радует, -- ответил я, выдавливая из себя улыбку. -- Но ты-то, Бен Хамильтон, что с этого будешь иметь? Ведь я сейчас как бомба замедленного действия. А если в следующий раз я буду проворней или у тебя выйдет заминка? Что ты скажешь, Бен, на это?
-- А что тут сказать, -- развёл руками мой приятель. -- Буду беречься. Я хочу вытащить тебя, дорогуша, и мне думается, что шанс ещё остался. Главное сейчас, это не медлить. Я и для тебя занятие придумал, чтобы ты тут не расхолаживался, и на плохое себя не настраивал.
-- Что же мне, коробки клеить или картинки рисовать? -- поинтересовался я сварливо, но окончание вопроса было каким-то жалобным.
-- Если тебе так хочется этим заняться, то пожалуйста, но я бы тебе советовал заняться личностью  Генри Зигланда. Кем он был, чем стал.
-- Но как я могу это сделать, не выходя из этой комнаты?
-- Очень просто, дорогуша, -- улыбнулся Бен, показав зубы. -- С помощью домашнего компьютера. Я привёз новый системный блок с расширенными оперативными возможностями. Тебе остаётся только сесть и вытянуть из  п а у т и н ы  Интернета всё, что  есть в Штатах про этого ганфайтера.   

Глава 2. Зигланд. Взгляд в прошлое.
Походив по комнате, я присел за стол и заглянул в мёртвый глаз мониторного экрана. Погладил рукой клавиатуру. Сотни раз я запускал СиДи- Ром и пользовался услугами Интернета. Всё было привычно и знакомо.
Но так было раньше. Теперь я испытывал самый настоящий страх. Все чувства, а интуиция в особенности, просто вопили об опасности, сокрытой в этом привычном, казалось бы, приборе.
В чём тут может скрываться ловушка? Я поочерёдно обвёл глазами весь комплект, составляющий из себя компьютер, портативный электронный "мозг", верный помощник и друг любого специалиста. Это всё марь.
Решительно я сел в кресло, запустил аппарат и переключил в режим пользователя глобальной информсети. Вдруг в лицо мне дунул порыв ветра. А потом меня обожгло леденящим холодом. Как я раньше не понимал, не видел, что экран монитора представляет собой окно в Космос. Там даже сверкали звёздочки далёких светил.
По комнате прошёлся невидимый вихрь. То есть он был невидим для Бена, для любого обычного человека, но только не для меня. Нынешнего меня. Многие электрические приборы несли на себе энергетическую ауру, особое электронное поле. Так вот, стоило мне запустить компьютер на внешний источник, как все эти поля закружились, соединились в туманный "бублик" и  э т о т  "бублик" ушёл в экран, растворился без следа.
Таково было моё первое впечатление.
Но это было ещё не всё. Как только на экране появилось меню Интернета, с монитора начала стекать мутная фиолетовая слизь. Она сползала, разъезжалась по клавиатуре, заливала стол прозрачным желе. Было противно прикасаться ко всему этому и я отодвинулся в сторону. От дисплея снова пыхнуло стужей, от которой заледенело сердце, и кожа покрылась сухой коркой. Слизь уже стекала на пол и расплывалась тягучими облачками. Сделалось по- настоящему жутко.
Что же делать? Подходить к компьютеру я не решался. Там что-то происходило. Теперь экран наливался фиолетовым пузырём, по которому бежали строки текста. Буквы выгибались под неимоверным углом и разобрать что-либо было просто невозможно. Пузырь принимал форму морды. Это было рыло чудовищного животного или насекомого, а не человеческое лицо. Открывалась и закрывалась пасть, а за мной следили многогранные глаза. Их было не два, а гораздо больше. Снизу появились отростки, похожие на щупальца. Если это бред, то очень уж детализированный.
Я отшатнулся к стене и запутался ногой в проводах. Скосил глаза вниз. Ах, да. Весь этот приборный комплекс подключался к электрической розетке, рядом с которой я стоял. Обеими руками я уцепился за провода и, что есть силы, рванул.
Посыпались искры, от экрана ощутимо хлопнуло, и протестующе взвыл динамик. Однако пузырь начал стремительно утягиваться внутрь монитора и, через мгновение, серое бельмо привычно отражало часть комнаты и меня. Переполненный отчаянием, я шагнул в сторону и внезапно врезался в стену.
От неожиданности ноги у меня  разъехались и я.. повис в воздухе. Это было необычное чувство, какое я испытывал только во сне, да и то в детстве. Но внезапно оно вернулось. Моё тело больше не имело веса и я висел над полом на расстоянии в полфута. То есть масса-то никуда не делась и я видел, что постепенно опускаюсь. Голова пошла кругом.
Я пошевелил ногами и поставил их на пол. Тут я увидел себя, очумевшего, со стороны. Это было вовсе не новое чудо, просто я взглянул в зеркало. У тамошнего меня волосы были всклочены, одежда расхристана, и замер он в какой-то нелепой позе. Я шагнул к зеркалу и вдруг понял, что отражение осталось на месте, тогда как я уже двигался. Я успел добраться до противоположной стены, только тогда отражение шевельнулось и.. исчезло.
Остановиться у меня не получилось, и я распластался, прижавшись носом к стене. Мне показалось, что я с ней даже слился. Точнее, даже продавил её. Привычные стены как бы размягчились. Мне уже казалось, что если я нажму телом сильнее, то пройду насквозь и окажусь в соседнем помещении.
Это - сумасшествие!
Больше часа я лежал, зарывшись в одеяло. Только здесь я уверил себя, что болен, сильно болен. Бен Хамильтон обещал мне помочь и надо верить, что у него получится. Бен всегда был пробивным. Если бы он занялся бизнесом, то был бы уже давно миллионером и главой собственной фирмы, но его интересовали не совсем материалистические вещи и коммерция теряли кое-что, но, с другой стороны, энергия Хамильтона находила выход в других областях.
Глаза у меня были закрыты, но, странным образом, я продолжал видеть всю обстановку гостиной. Предметы в ней, мебель, картины теперь несли в себе другую форму и как будто бы имели другое предназначение. Это лишний раз показывало, что привычный мир становился мне всё более чужим. Я наполовину уже вышел из-под власти физических законов Ньютона, Эйнштейна и Лобачевского.
Что будет дальше?
Нужно занять себя. срочно отвлечься, чтобы не видеть, не думать, не приближать рокового момента.. Ещё не так давно у меня получилось силой логических выкладок найти своего шантажиста, работника заправочной станции Алекса Гриншоу.. Что, если попробовать так же поразмышлять на тему Зигланда?
Сосредоточившись, я представил себе Генри, каким увидел его в том доме, в Медовой Роще. Увидел его во всех деталях, стоявшего неподалёку, в жёлтой замшевой куртке, шляпе, надвинутой до самых бровей, в синих джинсах, заправленных в сапоги, покрытые толстым слоем дорожной пыли и грязи. Рука его находилась рядом с поясом, на котором висел револьвер в низко расположенной открытой кобуре с отстёгнутым страховочным ремешком. Он напрягся и...
-- Сзади! Генри!
Я мотанулся на каблуках, ладонь хлопнула по шершавой рукоятке "кольта", револьвер словно сам собой вынырнул из кобуры и тут же выплюнул пулю. Охранник выронил ружьё и попятился. "Кольт" снова рявкнул и рядом с первой кляксой на куртке появилась другая дырка, а неудачливый детина, похожий на медведя- гризли, обряженного как человек, наконец-то завалился, опрокинув попутно стол, с которого покатились счёты и целый ворох бумажек.
Больше охотников встать у нас на дороге не было. У нас? Я потрясённо посмотрел на зажатый в руке "кольт- бислей", потом - на мешок в другой. На мешке болталась треснутая сургучная печать федерального банка. Появилась "здравая" мысль, что сумасшествие продолжилось, но только в этот раз оно приняло иную, какую-то экзотическую форму.
Я поворачивался то в одну, то в другую сторону, не зная, что делать и куда бежать. Рядом появился субъект, тоже в низко надвинутой шляпе. Нижнюю челюсть его закрывал серый от дорожной пыли шейный платок. Он держал в руке огромный дымящийся "Смит- Вессон". Под мышкой его плотно сидел набитый мешок и тоже с печатью. Детина заревел:
-- Генри!! Ты ранен?
Я помотал головой, пытаясь сообразить. Я - Генри?!
-- Тогда скорей! Вот- вот сюда нагрянут фараоны.
Он бросился к выходу, едва не наступив на валявшегося мужчину в расстёгнутом сюртуке. Рядом с ним лежало двуствольное ружьё. Здесь только что была перестрелка! И, действительно, надо было спасаться.
Я кинулся следом за детиной, но так неудачно, что поскользнулся в луже крови и врезался плечом в распахнутую дверцу большого железного шкафа. С трудом удержался на ногах и метнулся в облако порохового дыма, куда только что нырнул мой неизвестный товарищ.
Сделав несколько торопливых шагов, я очутился на улице. Справа, слева стояли деревянные дома, характерные для городов Фронтира. Рядом со мной гарцевало трое всадников. Лошади кружились на месте, желая понестись во весь упор. Вся атмосфера дышала тревогой и опасностью. Думать было некогда. Увидав пустое седло, я ловким прыжком взвился в воздух. И тут же застучали копыта. Сюда, судя по всему, приближался военный отряд.
-- Ходу! -- крикнул тот же субъект, что торопил меня в помещении банка. -- Полиция!
Тут уже никто своих лошадей не сдерживал. Наоборот. каблуками мы наподдали по бедным бокам животных и те понесли, оскалив зубы и выпучив глаза. Позади поднялся разрастающийся клуб пыли и послышался треск.
Не сразу я сообразил, что означают те резкие звуки, но когда рядом с плечом что-то пронзительно вжикнуло, я понял. По нам стреляли! Всё происходило на самом деле. Один из моих товарищей на ходу повернулся и разрядил револьвер по теням, маячившим у здания банка.
Я скакал вместе со всеми и в руке у меня был зажат револьвер. Что происходит, скажет ли мне кто?!
По лицу вдруг смазала ветка и я едва не вывалился из седла. Мои спутники вырвались вперёд и скакали впереди на добрую сотню футов. Если я хочу оказаться в одиночестве, то сейчас самое время притормозить. Я легонько потянул на себя уздечку.
-- Генри! Эй! Ты скоро?
Кто-то махал мне рукой. Пришлось поддать каблуками. Лошадь недовольно фыркнула, но поскакала галопом. Скоро я поравнялся с остальными всадниками. Они сбились в кучу, наблюдая за мной из-под низко надвинутых шляп. Вид у них был самый что ни на есть бандитский.
-- Если бы я не знал тебя, Генри,-- процедил один из них, небритый тип с близко посаженными глазами и заплатанной курткой, -- то решил бы, что ты хочешь дать дёру.
-- Что ты несёшь, Пол, -- оборвал его длинный и худой парень с длинными волосами, рассыпавшимися по плечам. -- Скажи ему, Хуан, чтобы он замолчал.
Третий из группы всадников, невысокого роста крепыш в соломенном сомбреро и потёртом плаще, покрытом индейской вышивкой, выплюнул изжёванный окурок сигары и тут же достал из-за пазухи новую.
-- Не время для перекура, -- вдруг выдавил из себя я каким-то незнакомым скрипучим голосом. Должно быть я наглотался вездесущей дорожной пыли. Мексиканец не стал спорить, а сунул сигару за ухо, где она будет покоиться до ближайшего привала.
-- Это всё ты, Фрэнк Коннор, -- заворчал небритый Пол. -- Если бы ты не открыл пальбу, мы скрылись бы незаметно и сейчас скакали бы в тишине. А что получилось? Через час или два все близлежащие дороги будут обшарены отрядами шерифа. А когда из Батон- Руж подоспеет полиция с ищейками, нам уже не спрятаться.
-- Скажи ему, Генри, -- повернулся ко мне парень. -- Ведь я действовал правильно..
-- Да. Скажи-ка нам, Зигланд, что ты про всё это думаешь?
Пол толкнул лошадь каблуками сапог и она подошла почти что ко мне вплотную, но я не обратил внимания на его позу, дышавшую угрозой. Меня в данный момент занимало другое.
"Генри Зигланд". Этот бандит назвал меня Зигландом? Если это не новый этап сумасшествия, то каким-то образом я сумел перенестись в прошлое и оказаться в теле головореза. Хорошенькое дело! Выпрыгнуть из шкуры маньяка, чтобы тут же вселиться в убийцу. это был элемент "Злого Рока", что преследовал меня.
Вот что я сделаю прямо сейчас. Сосредоточусь и вернусь обратно. Я знал, что это у меня получится. Оставалось только собрать волю в кулак и ...
Но я медлил. вернуться обратно и снова пребывать в клетке своего дома, который медленно перевоплощался во что-то аморфно- чужое. Я уже почти что и не принадлежал к тому миру. А здесь я пока что прочно стоял на ногах. Генри Зигланд. Ну и что? Ведь я сам стремился узнать о нём как можно больше. И когда мне такой шанс ещё раз представится? Готов играть отходную? Ну уж нет. Надо использовать момент и запоминать всё, что я вижу.
Хотя... Быть в теле преступника тоже удовольствие не из самых изысканных. Но надо довольствоваться тем, что есть. Пока что. А там будет видно. Но как мне быть сейчас? Я нахожусь под обликом Зигланда, но где же  о н  сам, его разум и воля? Я не ощущаю их. Товарищи Зигланда, его сообщники, уже заподозрили что-то и переглядываются друг с другом. Вот- вот они поймут, что с их вожаком творится неладное. Что они будут делать? Тогда, в прошлом, спорные дела решались весьма просто. Чей револьвер стрелял первым, тот и прав.
Мысленно я сжался, собрался в комок, и вдруг мне стало тесно. Будто рядом кто-то шевельнулся и оттёр меня в сторону твёрдым плечом. Вот только это было это не наяву и не во сне, а... я затрудняюсь Вам передать то удивительное чувство.
Пол успел подобраться вплотную ко мне и дышал прямо в лицо отвратительной табачной жвачкой. Я сморщил нос и вдруг мой (мой?) кулак врезался в его челюсть и верзила Пол кубарем слетел с лошади, мелькнув скошенным каблуком. Его лошадь испуганно шарахнулась в сторону. Несколько футов Пол волочился за ней следом, изрыгая проклятия, пока нога его не выскользнула из стремени. Он замер на дороге неподвижной кучей. Фрэнк соскочил со своего меринка, наклонился над ним. Хуан, как бы ненароком, положил руку на приклад винчестера. Генри Зигланд гарцевал на лошади рядом с телом Пола. Коннор отодвинулся с дороги и поднял вверх лицо, глянув на предводителя.
-- Как ты, Генри, его приложил...
-- Он сам напросился. В последний час он слишком много говорил.
Пол очнулся и, со стоном, попытался подняться. Фрэнк помог ему и скоро небритый верзила уже стоял на ногах. Над ним скалой возвышался Зигланд.
-- Послушай-ка меня, Палёный. Если тебе не нравится наша компания, можешь ехать куда угодно. Держать тебя здесь никто не станет. В противном случае следи за своим языком. Когда я захочу узнать твоё мнение, то обязательно спрошу. Я говорю ясно?
-- Вполне, -- утёрся Пол. Он посмотрел на ладонь, где остались пятна крови. -- Только скажи-ка нам, почему мы забрались сюда, в эти проклятые болота, вместо того, чтобы перейти Рио-Гранде и затаиться в предгорьях Сьерра- Мадре, как предлагал я, да и Хуан был не против.
-- Здесь решаю я, -- отрезал, как ножом, Зигланд. -- Но тебе я всё-таки отвечу. Если бы мы двинулись ко границе, то нас уже задержали бы маршалы. Каждый идиот уже ищет нас в той стороне, о какой ты думаешь, как о  к у щ а х .
-- Это ещё надо доказать. Туда поехали Баллок и Джо Росс. Наверняка они уже в Мексике.
-- Они уже болтаются в петле, уверяю тебя. А мы живы до сих пор, потому что двинули в Луизиану. Скоро будет город Лафайет. У нас теперь есть деньги и мы можем там кой-чем разжиться.
-- А что мы будем делать, когда нас настигнет полиция? Залезем по уши в болотную тину, чтобы накормить здешних аллигаторов?
-- Что будет с нами и что нам делать, не твоего ума дело, приятель, -- ответил бандиту Генри. -- Веду вас я и знаю, что будет завтра, а что нас ждёт послезавтра. Если ты с нами, Палёный, то слушай меня и помалкивай.
К моему удивлению, более крупный и сильный Пол выругался и отвернул в сторону. Он не захотел продолжать спор. Видимо, репутация Зигланда перевешивала его недоверие. Фрэнк Коннор и мексиканец Хуан двинулись следом, как только Генри подстегнул свою лошадку. За ними поехал и Пол, стряхнув со своего поношенного костюма толику пыли, налипшей на нём после падения. Он был мрачен, на подчинился.
Куда мы направляемся?

Глава 3. Новый Орлеан.    

Неизвестно где, в каком закоулке мозга Генри Зигланда я сумел затаиться, но сторонним свидетелем я наблюдал за всеми последующими событиями.
Наверное, и сам Зигланд испытывал какое-нибудь шокирующее чувство, но, являясь сильной личностью, он ничем не выдавал того, что думал. Большую часть ночи группа всадников скакала то по дороге, то по заболоченным лугам, где из-под копыт лошадей брызгала пропахшая сероводородом жижа. Где-то урчали квакши и ухали ночные птицы.
Такова была Луизиана, территория, имеющая интереснейшую историю. впервые сюда ступила нога белого человека, европейца, ещё в 1528 году. Альваро Кавеса де Вака, участник флоридской экспедиции Панрило де Нарваэса, потерпел кораблекрушение на пустынном побережье. Всех, спасшихся с разбитого корабля, захватили в плен индейцы. Альваро де Вака выучил язык племени и доказал своим поведением, что он великий человек и был передан другому племени. так, переходя из рук в руки, испанский конкистадор выучил множество наречий и стал настоящим специалистом по общению с туземцами. Он убедил их, что является подданным Великого господина  В сопровождении жалких остатков своей команды он вышел на берега большой полноводной реки, которую туземцы называли Большая Вода и Отец Всех Рек, то есть Миссисипи. Альваро де Вака картографировал участок с дельтой полноводной реки, насколько это у него получилось. Затем он прошёл путь, длиною в пять с половиной тысяч километров, когда встретился с соотечественниками, которым поведал легенду о стране "Семи золотых городов Себилы". Точнее, его путевые рассказы преобразились в легенду позднее, и проверить те слухи был послан другой конкистадор, Эрнандо де Сото, губернатор Кубы, надеявшийся в тех золотых городах добыть не только богатство, но и немеркнущую в веках славу. Золота он, понятное дело, не нашёл, разжился лишь жемчугом и присоединил к испанским землям территории во круг Миссисипи. Правда, Испании было не до новых владений, со старыми бы как-то управиться. Потом там появились французы. Первое свой поселение, Натштош появилось в 1714 году, а деревушка, которая выросла в Новый Орлеан начала расти чуть позднее, с 1718 года. В результате кровопролитных конфликтов англичане вытеснили из канадской провинции Акадия часть французского населения, которое успело смешаться с местными туземцами. Каджуны и начали заселять в 1760 - 1780 нижнее течение Миссисипи, совершив пеший поход, а затем спустившись по Миссури. Нижнюю часть Миссисипи и её дельту исследовал Робер де Ла Соль в 1682 году. Предприимчивый коммодор объявил земли собственностью императорской короны и наименовал их Луизианой, в честь, получается, своего патрона, Людовика Шестнадцатого. Новая колония начала было развиваться, но, после Семилетней войны Франция решила расстаться с обременительной собственностью. По мирному договору от 1763 года земли к западу от Миссисипи отошли Испании, а к востоку - Англии. Но, через определённый промежуток времени карта Европы снова начала меняться под влиянием амбициозных планов нового французского императора Наполеона Первого. В качестве жеста доброй воли Испания вернула Франции Западную Луизиану, но Наполеон предпочёл не распылять свои континентальные силы, на что надеялись и Испания, и Англия, а продал за 15 миллионов долларов Луизиану Соединённым Штатам, молодому государству, с которым у Наполеона складывались неплохие отношения. Это произошло в !803 году, в уже 1811 Североамериканский конгресс наделил территорию статусом штата. Такова предыстория Луизианы.
Где-то уже под утро мы остановились в небольшой рощице. Лошадей рассёдлывать не стали, Хуан лишь опутал им передние ноги ремнями, что не должно было помешать им закусить сочной травой и отдохнуть после  долгой и утомительной езды. Фрэнк наломал прутьев и развёл костёр, на котором поджарили несколько ломтей бекона и заварили целый кофейник чёрного как дёготь кофе. Генри высыпал на одеяло, заменившего им скатерть пачку галет, так что все закусили на славу. Тем временем Генри сосчитал выручку. Золотого песка и банкнот было долларов так тысяч на сорок. Этого должно им было хватить, чтобы "залечь на дно" на парочку месяцев.
-- Эй, Генри, -- поднял голову Пол и стряхнул с колен крошки от галет, -- поделись с нами своими планами. У тебя есть хижина в дельте Миссисипи? Уютный такой островок среди болот, а, приятель?
-- Завтра мы с Фрэнком отправимся в ближайший городишко, -- ответил Зигланд, глядя в костёр, где трещали головни, -- и купим всем нам по костюму, в каком не стыдно показаться в городе.
-- Это ещё зачем? -- удивился верзила Пол. -- Никак ты собрался на танцульки, пудрить девкам мозги. Конечно, ведь сейчас у тебя завелась в кармане звонкая монета... Знаешь что, Генри, вместо Фрэнка в город с тобой поеду я.
-- Научись сначала помалкивать, когда тебя не спрашивают, Палёный, и, возможно, ты проживёшь побольше срока, который ты себе сам старательно отмериваешь.
-- Это как? -- ощерился бандит, сузив глаза и положив руку на колено, совсем рядом с кобурой, где покоился его пристрелянный  "Смит- Вессон" с рукояткой из орехового дерева.
-- Подойди к воде и посмотри на себя, Палёный, на своё лицо в пятнах пороховой гари, на свой костюм. Да на твою куртку не надо вешать табличку с надписью "бандит", потому как и так каждый имеющий глаза сделает в точности тот же вывод и отправится к шерифу либо маршалу, чтобы рассказать ему о парочке преступников, появившихся в городе. И он арестует нас для выяснения личностей, а тут по телеграфу пошлют сообщение об ограблении банка и всё, нас с тобой перешлют в федеральную тюрьму, скованных по рукам и ногам туда, где ещё не остыла твоя койка и дружки ещё не соскучились по твоей опостылевшей физиономии.
Последние слова Генри сказал чуть громче и пол открыл рот, чтобы достойно ответить на вызов, но, заглянув в глаза собеседника, наконец-то понял, что затеял опасную игру, и захлопнул пасть, и убрал подальше от револьвера руку, неловко почесав колено. Соседи его сделали вид, что ничего не заметили.
-- Ну что ж, тут ты прав, приятель, -- узкая щель рта его разъехалась в улыбке, -- Я ещё не успел разжиться приличным костюмом, а эти тюремные обноски мне уже изрядно надоели. Не серчай, Генри, просто мне хотелось заглянуть в бар, опрокинуть там стаканчик- другой виски и переброситься, если получится, в картишки...
-- ... А ещё позабавиться с непривередливой девчонкой и выпустить напоследок кому-нибудь кишки, -- закончил Зигланд за него фразу и Пол не стал протестовать, лишь оскалил в усмешке сгнившие зубы.
-- Хуан, присмотришь за своим компаньоном, -- сказал Генри в полголоса мексиканцу и тот безмолвно ответил кивком. Вообще-то мексиканцы бывают довольно болтливы, но от этого я ещё не слышал ни слова.
Лошади хрумкали поблизости травой, время от времени фыркая. Чувствовалось, что мы попали в район обширных болот. Отовсюду лезла мошкара и не давала уснуть. Наконец Фрэнк поднялся и бросил в затухающий огонь охапку ветвей с ближайшего кустарника. Скоро повалил дым и мошкаре пришлось отступить. генри на тянул на голову пропахшее потом одеяло. В руке его был зажат "кольт". Заснуть в такой позе мог бы железный человек, но Зигланд скоро мерно задышал, и моё сознание вдруг тоже затянулось призрачной дымкой.
Снова себя я осознал, когда Зигланд седлал лошадь. Животина вздыхала и перебирала ногами, но позволила себя взнуздать и затянуть подпругу так, что седло на её спине не ворочалось. Коннор легко вскочил на своего каурого и ждал сигнала, чтобы отправиться в путь.
Неизвестно проснулся ли пол, но Хуан приподнял ствол винтовки, демонстрируя, что он контролирует ситуацию. Он проводил глазами парочку героев и снова улёгся, незаметно окинув окрестности внимательным взглядом.
Солнце ещё только- только выкарабкалось из-за горизонта, чтобы появиться во всей красе перед миром и напоить своим теплом округу, как мы уже въезжали на окраину Луиспринга, обычного средней руки городишки на полторы- две сотни обитателей. Первые горожане едва успели высунуть нос за дверь своих спален, а мы с Фрэнком уже барабанили кулаками в двери салуна. Заспанный буфетчик нам сердито крикнул из-за дверей, что скоро откроет и так, а двери выламывать совсем нет нужды.
И действительно, мы с Фрэнком едва успели переброситься парой фраз, как дверь простуженно заскрипела и  и оттуда выглянул краснолицый толстяк с носом- пуговкой, в белом колпаке. Эта была такая поварская шапка, или он не успел ещё снять ночного облачения, не нашего это было ума.
Толстяк ворчливо буркнул что-то о ранних гостях, которым вечно не спится, а потом ушёл жарить яичницу с ветчиной, как пожелали мы с Коннором. а ещё ожидались булки с марципаном, кусок вчерашнего яблочного пирога и кофейник свежесваренного кофе, отличающийся от ковбойской бурды так же, как не похожа родниковая вода на болотную жижу.
Позавтракав и пропустив по стопке виски, гости пришли в хорошее настроение и спросили у Джима Ковера, как им попасть в местный магазин. Оказалось, что лавка имеется и при салоне, где можно купить вполне приличные вещи. Ковер был малый-не-промах и содержал помимо салуна ещё бильярдную и ломбард, а проигравшиеся в пух и прах клиенты "заведения" всегда могли рассчитаться своими личными вещами.
Зигланд подобрал себе вполне приличный костюм, в каком не стыдно показаться и в Новом Орлеане, и в Бостоне, и даже в Вашингтоне. Фрэнк купил почти новую куртку и шикарный "стетсон" с лентой из змеиной кожи. Ещё они взяли три пары джинсов, несколько сорочек, дождевик, ещё одну шляпу кое-что по мелочи. Видимо, хозяин получил приличный барыш, потому как стал гораздо любезнее и даже положил им в дорогу целый пакет свежеиспечённых пончиков.
На обратном пути к лагерю, где их дожидались товарищи, Фрэнк Коннор вдруг вспомнил эпизоды недавнего ограбления банка.
-- Я никогда не видел такой быстрой стрельбы, -- восхищённо комментировал события прошедших дней Фрэнк. -- Ты, Генри, тащил сумку с банкнотами, когда появился тот охранник с дробовиком в руках. Ему только и надо было, что нажать на курок, но ты его опередил. Мне показалось, что револьвер сам прыгнул тебе в руку. Бах! Охранник не ожидал такого поворота и попятился, а вторая пуля прикончила его. Если бы я не видел всё это своими глазами, то никогда не поверил бы.
Зигланд ехал рядом и молчал. Что он мог сказать? Что не контролировал своих поступков в те мгновения и что тело само действовало. А может... А может в него вселился дьявол? Такие мысли надо было держать при себе.
Парни в лагере встретили их достойно. Ещё на подходе Фрэнк радостно вскрикнул, учуяв запах печёного мяса. Их товарищи не теряли времени даром. Пол умудрился подстрелить кабанчика, что забрёл к ним на стоянку любопытства ради. Сейчас он висел над костром, нанизанный на вертел, а Хуан натирал его травами, от чего мясо обещало стать мягким и вкусным.
После обеда все занялись примеркой обновок. Верзила Пол скинул тюремные обноски, облачился в новые джинсы, сорочку, надел купленную фетровую шляпу, повесил на живот кобуру со своим внушительным револьвером. Теперь он уже не казался бандитом, грабителем пустынных караванов, а походил на какого-нибудь карточного шулера или коммивояжера с опытом путешествий по Юго- Западу Соединённых Штатов. Оставалось только соскрести серую щетину с лица и привести в порядок шевелюру.
Такое же перевоплощение произошло и с остальными. Хуан никак не хотел расставаться со своим сомбреро, но Фрэнк пожертвовал ему новенький "стетсон" и это наконец убедило мексиканца оставить свой головной убор, сплетённый из жёлтой маисовой соломы.
Не скрываясь четвёрка путешественников двигалась по дороге, по обе стороны от которой тянулись то бесконечные поля хлопчатника, то пространства, засеянные кукурузой или табачными листьями. Обнажённые до пояса негры ухаживали за всходами. Кое-где прогуливались белые господа в широкополых шляпах, плантаторы или управляющие. и подгоняли нерадивых работников. Хотя формально рабства уже не было, но жизнь чернокожих луизианцев мало отличалась от жизни их отцов и дедов.
Пришлось ещё три раза заночевать, два раза в лесу, сосновом, а потом из кипариса, и один раз в настоящей гостинице с чистым постельным бельём, пока они добрались до Нового Орлеана.
На южном побережье Штатов Новый Орлеан был и является самым большим портом. Не даром он был центром ожесточённых сражений между армиями и флотами Севера (федералистов) и восставшего Юга (конфедератов) в Гражданской войне, пока в 1862 году северяне под командованием адмирала Д. Фэррагата не заняли его окончательно, вытеснив армию генерала Ловеля за пределы городских укреплений. город сделался главной базой федералистов и оттуда постоянно посылались экспедиционные отряды северян против конфедератов. Город превратился в неприступную крепость. В гавани постоянно стояла флотилия крейсеров с расчехлёнными орудиями крупного калибра.
Западная компания Джона Лоу подрядилась построить город в удобном стратегическом месте в 40 лье от устья по реке Миссисипи в 1718 году. Все работы организовал и провёл Жан- Батист Лемуан Де Бьянвиль. ему помогал инженер Адриан Де Поже, который составил первый план города и руководил строительные работы. В частности, им был отстроен Французский квартал. Собственно говоря, так он стал именоваться позднее, когда город стал американским, а население разбилось на французскую часть и американскую, разделённые каналом. название город получил в честь важной политической персоны - герцога Филиппа Орлеанского, регента при малолетнем императоре Людовике Пятнадцатом. Это было символично - территория именовалась Луизианой в честь императора, а главный город носил имя его регента.
Когда-то здесь находилось поселение индейцев- криков, а теперь раскинулся крупнейший на континенте хлопковый порт. За почти два столетия город переходил от индейцев к французам, потом к испанцам. Затем французы снова отвоевали его, пока наконец Франция, то есть Наполеон, что было равнозначно, решил расстаться с заокеанской колонией Луизиана за сумму в 15 миллионов североамериканских долларов. Сумма не такая уж и большая в масштабах государства, но Франция несколько поистратилась за время континентальных войн и дела в Европе требовали самого пристального участия. Что уж тут говорить о колонии по ту сторону океана, ну а молодое государство получило территорию, которая сразу его сделало в два раза  з н а ч и т е л ь н е й. С тех вот пор город- порт получил старт для величия и развития.
От морского побережья этот важнейший порт Соединённых Штатов находился, ни много ни мало, на расстоянии в 90 миль. Войдя в устье крупнейшей реки североамериканского континента, пароходы и парусники проходили по своеобразному коридору, окаймлённому высокими соснами и кипарисами. На плёсах хозяйничали чайки, бакланы и бурые пеликаны, набивающие рыбой особый кожистый мешок под зобом.
Портовый французский город  Новый Орлеан при американцах существенно раздвинул свои границы. Здесь появились суконные мануфактуры, затем - ткацкие фабрики, сталелитейные и нефтезаводы. Капиталисты и финансовые воротилы Нью- Йорка и Филадельфии вкладывали капиталы в табачное производство, нефть и морские перевозки. Жизнь в Новом Орлеане кипела круглые сутки.
Появление четвёрки всадников прошло незамеченным. Они проехали мимо длинного ряда фабричных зданий и свернули на дорогу, уходящую к старой части города, которую именовали Французским кварталом, или "маленькой Францией", где стояли величественные здания, украшенные решетчатыми балкончиками и ограждениями, отстроенными ещё в ту пору, когда по булыжным мостовым прогуливались галантные офицеры французской императорской армии со своими дамами. Те времена давно уже канули в Лету, но те каменные здания под крышами из красной черепицы продолжали населять самые настоящие французы, потомки тех роялистов, что навсегда покинули Старый Свет, спасая свои головы от детища парижского врача Гийотена, от гильотины, ставшей символом красного террора якобинцев. Тысячи французов считали теперь Америку  своей Родиной., а Новый Орлеан - отчим домом.
К одному из таких новоорлеанцев и вёл своих товарищей Генри Зигланд. Джед Эсбери занимал четыре комнаты, заполненные старинной мебелью, обитой потёртым плюшем. На стенах висели обесцвеченные солнцем гобелены. На них ещё угадывались сцены из рыцарских времён, но моль и время сделали своё неумолимое дело. Довершал картину обширный камин, рядом с которым стоял медный угольный ящик. Топить углем печь стало дешевле, чем сжигать дерево, которое использовалось для других целей.
Лошадей пришлось оставить в платной конюшне, причём взяли с них в три раза дороже, чем в такой же конюшне, но где-нибудь в глубине штата. Впрочем приятели роптать не стали, так как с некоторых пор наличность их не очень-то тревожила. Они даже накинули сверху пару долларов и конюх тут же занялся их лошадьми - вытер им насухо бока и подбросил в ясли свежего овса. Уставшие животные тут же потянулись к кормушкам.
Джед приветливо встретил всю четвёрку, как будто долго ожидал их приезда. Попутно они перекинулись парой фраз с Зигландом и Джед отослал в ближайший магазинчик мальчишку, дежурившего возле дома.
-- Сколько же мы не виделись с тобой, дружище? -- спрашивал Генри Эсбери, ткнув его в плечо кулаком.
-- Да уж больше пяти лет. В прошлый раз мы с тобой хорошо гульнули. Пришлось мне из этих мест удалиться подальше.
-- У той истории не было продолжения, -- уверил его хозяин. -- Я замял всё дело. Ребята претензий не имеют. Тот парень сам напросился на неприятности. А ты продолжаешь колесить по стране?
-- Продолжаю, Джед, -- усмехнулся Генри.
-- И по- прежнему не в ладах с законом, -- больше утвердил, чем спросил Эсбери.
-- Уж как получается... А ты по- прежнему играешь в казино?
-- Уже нет, -- ответил Джед. -- Сейчас у меня своя бильярдная и пай в игорном доме. А ещё я содержу небольшой спортзал, где проходят бои боксёров.
-- Тотализатор?
-- Надо же как-то сводить концы с концами. Французский бокс пользуется успехом у местных любителей развлечений. Я даже тренирую небольшую группу ребят. Есть среди них и чёрные.
-- Это как? -- удивился Генри. -- Неужели негры?
-- Да. Как правило, они физически крепче и выносливей многих белых сверстников, а если научить их технике поединка, заткнут за пояс многих опытных боксёров.
-- Но это же ниггеры! -- громко сказал Пол и сплюнул на пол. -- Они должны работать в поле, а не молотить кулаками белых парней.
-- Если они принесут мне больше выручки, коли станут сражаться, -- оглянулся на выпятившего челюсть гостя хозяин, -- то пусть и дальше дерутся, а что касается их жизни и привычек, то, когда вы отдохнёте, я свожу вас в один местный клуб, где чёрные музыканты играют отличную музыку. Они называют её джазом. Это действительно интересно.
-- Наблюдать за ниггерами, как они бьют в барабаны и пищат в свои тростниковые дудки? -- ухмыльнулся Пол. -- Увольте меня от такого зрелища.
-- Но, тем не менее...

Глава 4. "Бонанза".

Этажом ниже, в том же здании, сдавались комнаты и Джед Эсбери всё устроил. За жильё можно было не беспокоиться. Теперь они вполне могли сойти за городских жителей.
"Французские кварталы" жили довольно обособленно от американской части города. Большинство, населявшее эту половину города, были чернокожими. Французы были более терпимы к "цветным" согражданам и те отвечали им тем же. Сюда же притулился китайский район, поставлявших немногословных кули для пакгаузов новоорлеанского порта. Китайцы отличались редким трудолюбием и неприхотливостью. Они держались все вместе и поддерживали друг друга чем могли.
После того, как четвёрка путешественников обосновалась в новом жилище, Джед повёл их прогуляться по окрестностям.
"Маленькая Франция" отличалась старинной архитектурой и расположением домов. При необходимости некоторые из угловых строений могли быть использованы как укрепления, не хватало только орудий и щитов на окнах. На подоконниках ворковали голуби и чирикали вездесущие воробьи. По мостовой проезжали гужевые повозки, дилижансы, а также шныряли стайки детворы, по преимуществу чернокожих. Пол сплюнул под ноги.
Заглянули в ресторацию месье Делавуа, который приветливо помахал им рукой и выставил бутылку бургундского вина, а для Пола и Хуана нашлась бутылочка ирландского джина. Это несколько растопило холодное недовольство американца. Он уставился на стакан, наполненный тёмным напитком.
-- Рассказывай, Генри, что привело тебя сюда, в этот город, где прошла наша с тобой юность.
-- Обстоятельства сложились так, что нам надо провести здесь пару месяцев, не привлекая к себе внимания, -- в полголоса ответил Зигланд, проглотив хорошую порцию французского виноградного вина. -- Некоторые подробности я расскажу тебе позднее, чтобы не расстраивать добрую дружескую атмосферу этого вечера.
-- Уже догадываюсь, -- произнёс его приятель, глядя внимательно в лицо ковбоя. -- Тебя всегда тянуло к приключениям, даже если они входили в противоречие с некоторыми сторонами законодательства. Думаю, что ты прибыл туда, куда надо. Здесь не очень-то любят американские порядки. Только...
-- Что? -- спросил Зигланд.
-- Потребуются деньги. Конечно, я располагаю некоторой суммой...
-- Этого не требуется, Джед. деньги у нас имеются, так что забота с ними отпадает. надеюсь, это всё?
-- Хотелось бы. Но есть ещё кое-что...
В это время распахнулись двери, и в ресторацию ввалилась компания субъектов. Парочка негров, что сидела у задней стены заведения, моментально исчезла. Наверное, там имелся ещё один выход, которым частенько пользовались, чтобы улизнуть отсюда в случае опасности. А она здесь была. Сам воздух сейчас мгновенно пропитался агрессией, которая переполняла пришельцев. Они обвели взглядом помещение и, частично удовлетворённые, шумно заняли несколько столиков, перекликаясь друг с другом в полный голос. Видимо, тех сбежавших негров они не успели заметить, так как вошли с улицы, залитой дневным светом, в помещение, где властвовал полумрак, создавая настроение вечернего уюта и интима, которые теперь были безнадёжно испорчены.
-- Эй, хозяин, тащи сюда выпивку, -- заорал один из гостей, с силой ударив кулаком по крышке стола. -- Мы с товарищами желаем выпить. И не надо нам виноградной и яблочной кислятины, а давай доброе ржаное виски, какое пьют настоящие мужики.
Его приятели радостно взревели, выражая тем полное согласие с мнением оратора. Делавуа суетливо выскочил из-за стойки. В обеих руках он тащил не менее полудюжины бутылок. Каким-то чудом он их не уронил, а доставил по назначению и они украсили собой стол. Появление виски вызвало новую порцию восторженного рёва посетителей.
-- Давай, неси ещё стаканы. И доставь нам сюда кабанчика, запечённого в майонезе. Как ты там у себя, во Франции, делал. И чтобы яблоко держал во рту, а между ушей положи веточку спаржи. Давай же, не стой здесь, поспеши, а то мы ждать не любим.
-- Точно! -- подхватили приятели говорливого посетителя.
Глядя на всё это безобразие Джед нахмурился, Пол осклабился, а Генри прищурил глаза. Один лишь Хуан остался невозмутимым, попивая джин и закусывая его жареными фисташками.
Только теперь болтун заметил компанию, обосновавшуюся по соседству. Он поднялся из-за стола, сунул большие пальцы в карманы жилетки и подошёл ближе.
-- А это кто здесь сидит?!
Сначала Зигланд принял его за толстяка, но теперь видел, что это у него такие особенные мускулы, перенакачанные настолько, что детина касался невообразимо жирным. Лицо его, лоснящееся от пота, покрывала щетина, брови торчали кустиками, а нос казался деформированной картофелиной.
-- Никак лягушатники собрались сюда, чтобы здесь перебродивший сок и баловать себя жареными лягушачьими лапами. Я правильно вас понимаю?
Зигланд громко хмыкнул и открыл и открыл было рот, чтобы достойно ответить наглецу. Этот человек просто напрашивался на трёпку, но тут Эсбери положил ему на колено руку, не давая подняться.
-- Послушай-ка, Ли. Эти парни мои друзья и мы пришли сюда посидеть, поговорить, то есть хорошо провести время до вечера. В нашу программу развлечений не входит драка с тобой и твоими дружками.
-- А почему? -- упёр руки в бока здоровяк. -- Или твои друзья из породы трусливых кроликов?
Тут уж перестал ухмыляться даже Пол и откинул полу куртки так, чтобы было удобно выхватить револьвер. Здоровяк увидел рукоять внушительного "Смит- Вессона" и подобрался, но уходить не собирался.
-- Ладно, Ли, если ты так желаешь, то встречу с тобой можно устроить.
-- В любое время, малыш, в любое время, -- толстые губы Ли разъехались в улыбке победителя.
-- Мы уходим, Ли, но знай, что вызов твой я принял.
Джед Эсбери поднялся, достал из кармана несколько купюр и бросил их на стол, а затем покинул зал. За ним потянулись и остальные. Последним шёл Хуан. При виде мексиканца компания оживилась. Кто-то пронзительно свистнул. Хуан остановился, молниеносно развернулся на каблуках и вскинул руку. Указательный палец его показывал на свистуна и тот поперхнулся. Каждый из буянов, даже самый осоловевший, понял, что мексиканец так же легко мог наставить на них пистолет, а если, не дай Бог, стрельба начнётся в небольшом зале, то итог всего предсказать было бы не трудно. При общем молчании Хуан невозмутимо вышел за дверь.
-- Зря ты меня удержал, -- повернулся к другу Зигланд. -- Я бы наказал нахалов.
-- Это та самая проблема, -- ответил ему Джед, -- о которой я не успел тебя предупредить. В нашем районе появились "чистильщики". Это они сами себя так называют. Решили очистить Новый Орлеан от индейцев, негров и других. Мол, здесь должны жить белые американцы. По большей части в "чистильщики" идёт молодёжь и разного рода пьяницы, которым работать не хочется, а мучает вечная жажда, вызывающая повышенную агрессию ко всему свету, а в особенности к "цветным" согражданам, которых они привыкли обвинять во всём.
-- Но этот Ли не очень похож на пьяного прощелыгу.
-- Ли Тэрек работает в порту. Он докер и прославился там своей силищей. К тому же в молодые годы он занимался боксом. Английским боксом. Вот и вспомнил былое занятие. Они там, у себя, провели что-то вроде чемпионата по кулачным боям, и Тэрек вышел победителем. Сейчас он там у них за старшего, бригадир или ещё какую должность ему придумали. Он теперь больше пожалуй кулаками работает. "Чистильщики" усердно зазывают его в свои ряды. Хотя он и разделяет многие их взгляды, но полностью принять их сторону не решается. Так что пока выжидает. У него есть даже покровители в городской магистратуре.
-- А чего это он к тебе клеился?
-- Да у нас с ним как-то возник спор не тему достоинств английского и французского бокса. В тот раз Ли был сильно пьян и проигрыш свой списал на нетвёрдость походки. С тех пор он вбил себе в голову намерение вызвать меня на поединок. До сих пор я отклонял его предложения.
-- А сегодня? -- полюбопытствовал Пол, который находился рядом и оттого стал свидетелем откровений Эсбери, которые его не оставили равнодушным. Надо ли говорить, что его интересовали все и всяческие конфликты и заварушки, которые пахли потасовкой.
-- Сегодня я согласился на такую встречу.
-- Стоило ли? -- подошёл ближе Фрэнк, который всё это время молчал и лишь наблюдал, не вмешиваясь. Только в отличии от Хуана глаза его разгорались огнём. -- Ведь этот Ли настоящий громила. Он тяжелее тебя фунтов на сорок, а то и больше. К тому же своими ручищами он может вырвать дерево. Стоит ли с ним связываться?
-- Ли со своими дружками искал конфликта. Если бы завязалась драка в заведении Делавуа, мы бы разнесли там всё, и скоро каждая собака в Новом  Орлеане знала бы, что Джед Эсбери обзавёлся бойцами. Описание вашей внешности  дошло бы до полиции и всякая конспирация на этом бы закончилась. Моя вина, что я привёл вас туда и мне отвечать за неразумный проступок.
-- Но... -- начал было Генри, но Эсбери обнял его за плечи.
-- Успокойся, Генри. Всё равно мне с Ли пришлось бы встретиться. Рано или поздно. Так что я всего лишь приблизил неизбежное.
После такой неудачной прогулки все вернулись в жилище Эсбери. Несколько часов остальные бесцельно шатались по дому, пока Генри беседовал с Джедом. Хуан понял, что появляться на улицах Нового Орлеана ему лишний раз не стоит и завалился в чём есть на кровать, скинув предварительно сапоги, где принялся перебирать струны гитары, которая оказалась у него в одном из вьючных мешков. Судя по жалобным стонам инструмента, настроение у мексиканца было неважное. Побродив от окна к окну, прилёг и Фрэнк.
Когда день стал клониться к вечеру, Джед решительно поднялся из-за стола, а вместе с ним и Генри. Они решили отправиться в игорный дом, пайщиком которого был Эсбери. Следом за ними увязался и Пол. Вид у него был решительный, доказывающий, что всякая попытка уговорить его остаться обречена на неудачу.
Чем ближе было к вечеру, тем многолюдней становились улицы квартала. Здесь прогуливались старики в высоких шляпах с тростями в руках, солидные матроны в широких юбках обсуждали дневные новости, а подростки носились с удвоенной энергией. По булыжнику застучали подковами копыта упряжки лошадей и приятели уступили дорогу омнибусу, заполненному пассажирами. При этом Пол влетел в навозную кучу, о чём немедленно с руганью сообщил всему миру. Где-то на соседней улице заревел клаксон авто. Я с любопытством разглядывал улицу города конца девятнадцатого века глазами Зигланда. Появилось стойкое ощущение, что я попал в съёмочный павильон Голливуда.
Генри вдруг остановился и я понял, что он снова почувствовал в себе наличие чего-то необычного. Пришлось  о т с т у п и т ь  и он снова зашагал, прислушиваясь к себе и своим ощущениям. Было сложно сосуществовать в чужом теле.
Пока мы с Генри взаимодействовали на тонком уровне, наша маленькая компания остановилась перед двухэтажным строением. Второй этаж, судя по разноцветным занавесям на окнах, был жилым, а первый был размалёван изображениями игральных карт, винных бутылок и музыкантов с инструментами. Джед гордо улыбнулся.
-- Вот наш игорный дом. Он называется "Бонанза". Здесь играют и на рулетке, но больше балуются по старинке, картишками. Стож, безик, свош и, конечно же, покер. Здесь всякий азартный джентльмен хорошо проведёт время. Есть бильярдная комната, владельцем которой является ваш покорный слуга, бар с богатым выбором спиртных напитков. Скажу по секрету, имеется даже настоящий "божеле", а по вечерам играет негритянский оркестр. Вы услышите совершенно новую музыку, которая называется джазом. Это что-то необыкновенное. Этакая смесь сельских американских мелодий и экзотических африканских звуков, основой которых является чёткий ритмический рисунок, а ещё сюда примешалась чопорная Европа с интернациональной музыкальной  п а л и т р о й  и что-то ещё совсем уж невообразимое, но безумно интересное и в музыкальном плане гармоничное. Казалось бы и инструменты давно знакомые - пианино, банджо, барабаны, дудки. Публика сначала присматривалась, а потом ничего, понравилось. Многие сюда ходят, чтобы насладиться теми звуками. Да что тут говорить, скоро всё сами увидите.
Мы поднялись по ступенькам. Говоря - мы, я хочу сказать, что тоже незримо присутствовал там. Ведь Новый Орлеан действительно был родиной джаза. Парикмахер Чарльз Болден, и он же известный корнетист, руководивший собственным оркестром Buddy Bolden Ragtime Band. Дэниэл Луис Армстронг, знаменитый трубач- импровизатор "Сэчмо", обладатель хрипловатого тембра, ставшего его визитной карточкой вокалиста, едва не ставшего малолетним преступником, подстрелив любовника своей мамаши- прачки, попавшего в детский исправительный дом, где и начал играть и играл до конца жизни, 6 июля 1971 года. Кларнетист Сидни Беше, объездивший полмира с различными оркестрами, но вернувшийся к себе на родину, в Новый Орлеан, во времена Большой депрессии, где занялся портновским делом, но нашёл в себе силы вернуться в джаз, организовал ривайвл- движение, давшее вторую жизнь многим джазовым стилям, а затем покинул Америку и выбрал для жизни Францию, где и остался до самого конца. Пианист и певец Фердинанд Мортон, знаменитый в двадцатые годы "Джелли Ролл", который смог бы завести даже покойника, если бы ему пришла в голову такая  б л а ж ь . Здесь родились и обрели музыку многие выдающиеся музыканты и пусть слава многих не вырвалась за пределы города, это не умоляет их мастерства. Здесь зародились спиричуэл, госпел и свинг, возникли первые диксиленды, и мне было просто интересно взглянуть на основоположников.
Входные двери были украшены искусной тонкой резьбой, а внутри стены салона покрывали волны тёмного бархата. Он был разных цветов и оттенков, но преимущественно тёмных тонов. Драпировки т тяжёлые занавеси поглощали собой шум и сколько бы здесь не собиралось азартного народа, впечатления сборища не получалось и атмосфера внутри игорного клуба дышала спокойствием.
Джед, Генри и Пол прошли внутрь зала. Ближайшие из компании игроков подняли на них глаза, но тут же снова  п о г р у з и л и с ь  в карты. Здесь играли и похоже было, что игра шла хорошо.
-- Предлагаю раскинуть партию баккара, предложил им Джед на правах хозяина -- Мне нравится эта игра. Она несколько напоминает Блэкджек, но только много изящней и даёт поле простора для ума и расчёта.
-- Не надо нам вашей французской игры. Сыграем в покер или макао. Или в вист, -- заявил Пол.
-- Давайте сыграем в вист, -- подхватил Зигланд. -- Давненько я не раскладывал карт.
-- Но для виста необходимо четыре человека, а нас только трое, -- нахмурился Пол.
-- Не беда, -- успокоил американца Джед. -- Можно играть и втроём, и вдвоём.
-- Зачем такие сложности, -- вдруг повернулся стоявший рядом с ними господин в смокинге и узком галстуке. -- Зачем вам играть с "болваном", когда вокруг столько партнёров? Если вы не будете возражать, то я вам составлю компанию на одну или даже несколько партий. Как пойдёт игра. Друзья переглянулись, но причин возразить не было и они протянули незнакомцу для приветствия руки.
-- Меня зовут Фрэнк Коллинсон. Я проездом в этом городе и, прослышав в гостинице про клуб карточной игры "Бонанза", решил сюда заглянуть. Я пришёл сюда за несколько минут до вас и как раз выбирал себе партнёров для игры. А тут появились вы. Не правда ли, всё повернулось на редкость удачно?
Приблизившись к свободному игорному столу, все остановились.
-- Как будем делить партнёрство? -- спросил Коллинсон, обращаясь к Джеду. Он достал из кармана внушительный золотой портсигар, вынул из него сигарету и прикурил её.
-- Я буду в паре с Генри, -- указал Эсбери рукой на друга.
-- Тогда я сяду с мистером?.. -- повернулся их новый знакомый к Полу.
-- Меня зовут Пол Тейлор, -- ответил тот и сел на стул, закатывая рукава куртки, чтобы не касаться ими зелёного сукна, каким был традиционно обит ломберный стол.
-- Великолепно, -- улыбнулся Коллинсон, хотя после первого роббера будет пересадка и партнёрство поменяется. По правилам, партнёрство определяет карта, вынутая из колоды. Младшая играет с младшей, а старшая - соответственно - со старшей.
Все потянулись к картам, которые он разбросал по столу рубашкой кверху. Впрочем, обижаться не было причины. Джеду достался туз, а Генри - дама, тогда как у Коллинсона оказалась семёрка и у Пола - валет.
Расселись за столом vis- a- vis, то есть партнёры лицом друг ко другу, а Коллинсон начал раздачу, так как самая младшая карта была у него. Он распечатал новую колоду и раздал всем по тринадцать карт так, что все карты оказались на руках. Нижняя, та самая семёрка, считалась козырем  и досталась она Коллинсону, что он посчитал благоприятным для себя знаком.
У Генри на руках оказалось четыре онера - король, дама и два валета, ещё было несколько козырей. Он заранее прикинул число взяток. Сидевший напротив Джед пощипывал ус. Это значило, что и у него с катами всё было в порядке. Игра началась.
Сидевший справа от Коллинсона Зигланд бросил десятку бубен, другие кинули свои карты, и взятка ушла Коллинсону, у которого оказался король. Следующий ход делал он. И опять взятка ушла ему.
В это время в зале, на небольшом постаменте, начали собираться музыканты. Получилось так, что Зигланд сидел лицом ко сцене и я горел от любопытства увидеть основателей джазового стиля музыки. А если здесь окажется сам Бадди Болден?
Должно быть моё жгучее желание подействовало на Генри, так как большую часть игры он провёл с поднятой головой, уделяя собственным картам ничтожное время, но музицированию - всё остальное.
Молодые чернокожие парни толкались на сцене, извлекая из сумок инструменты. Там уже стояло чёрное лакированное пианино. Ещё появились банджо, банги, погремушки, гитары и несколько начищенных медных труб, бросающих на игроков отблески от полированной поверхности.
Одеты они были в белые костюмы из хлопковой ткани в мелкую или более крупную полоску. Головы их, заросшие буйной курчавой шевелюрой, прикрывали соломенные шляпы с узкими полями. Именно такими их запечатлели фотографы тех древних времён. Парни покрутились по сцене и наконец устроились так, как это оказалось удобно им.
Один из них, которого остальные называли "мастер" или Леонард, положив пальцы на клавиши кларнета, сыграл первые такты мелодии, в которую с энтузиазмом включились остальные музыканты. Саксофонист изгибался всем своим худым подвижным телом, напоминая собой гремучую змею, готовую к нападению, и выкатывал глаза так, что казалось они вот- вот вылезут из орбит. Белки глаз светились на тёмном лице.
Музыканты сыграли "Жёлтую розу Техаса", "Люби меня", "Вниз по Миссисипи". Некоторые мелодии я узнавал. За столетие они мало изменились. Другие были для меня в новинку. Если они и дожили до нашего времени, то последующие поколения аранжировщиков изменили их до неузнаваемости.
-- Играем "Иерихон". Слышишь, мистер Пинчо?
-- Конечно, мистер Леонард Беше, -- откликнулся пианист, с лица которого скатывались капли пота, потому что он излишне часто прикладывался к бутылке с портером.
Они заиграли красивый медленный спиричуэл, на сцене появилась смуглая мулатка в обтягивающем платье и запела бархатным низким альтом, но я слушал её в пол-уха, пожирая глазами кларнетиста. Леонард Беше. Да это же старший брат самого Сидни, который был ещё слишком мал и сидел ещё дома. Я где-то читал, что Леонард работал зубным техником и в свободное время руководил небольшим оркестром. Вот он, оркестр, играющий в клубе "Бонанза". Подумать только! К музыке братьев Беше приохотил папаша, Квинт Беше, портной, певший во время шитья одежды для клиентов и "заразивший" своим увлечением всю свою семью и родственников. Первый джаз- банд состоял из домашнего окружения Квинта...
-- Эй, Генри, перестань спать, -- послышался недовольный голос Джеда, а Пол громко, ухающе, захохотал, и так, что в нашу сторону начали оглядываться. Я спохватился, что излишне увлёкся джазовыми мелодиями и  о т п у с т и л  сознание Зигланда.
Притопывавший в такт музыке Генри уронил карты на стол и вытер со лба внезапно проступивший пот.
-- Я... не знаю... мне надо отдохнуть.
Фрэнк Коллинсон глянул на Пола, а затем на кучу взяток, которая громоздилась перед ним.
-- Но ведь следует доиграть роббер до конца
-- Очень сожалею, -- сказал Джед, -- но мой приятель, похоже не здоров. Мы хотели отвлечься, но не получилось. Сожалею.
-- Вы продули партию, -- осклабился Пол. -- Вчистую.
-- Такова жизнь, -- развёл руками Коллинсон. -- С вас причитается четыре тысячи долларов. Или будем играть дальше.
-- И мне тысячу, -- заявил вдруг Пол. -- По взяткам.
Генри выудил из внутреннего кармана  солидную пачку долларов и отсчитал пять тысяч.
-- Я отдам свою долю, -- заявил Джед.
-- Не надо. Это моя вина. Что-то на меня опять накатило. -- Казалось, что Генри прислушивается к себе. -- Я ничего не понимаю, но заплатить за ошибки обязан. Это началось ещё с поместья Адамса.
-- А что там случилось? -- не удержался от вопроса Эсбери.
-- Я тебе потом расскажу.

Глава 5. Нокаут.   

После проигрыша в игровом доме, который сильно опустошил карманы Зигланда, они с Джедом направились домой. Только на подходе к дому Эсбери они вдруг обнаружили, что с ними нет Пола. Он отстал сразу, как только они вышли из "Бонанзы". Расстроенные провальной игрой, друзья как бы замкнулись каждый в себе, и это сказалось на всём. Нет, этот день оказался далеко не самым лучшим и он ещё не закончился. Что он ещё может им  п р е п о д н е с т и ?
Они решили вернуться в игорный клуб, но Пола там не было. Должно быть, улучив удобный момент, их компаньон улизнул, чтобы пуститься во все тяжкие. Генри Зигланд с чувством высказал целую тираду ругательств в адрес бандита, волею обстоятельств затесавшийся в его ближайшее окружение.
-- Он давно с тобой? -- спросил друга Джед.
-- Нет, -- скрипнул зубами Зигланд. -- Это приятель Джо Росса. Они занимались вместе угоном скота и даже ограбили дилижанс. Тогда Пол застрелил возницу, а потом его выследил шериф какого-то графства и засадил в тюрьму. Недавно он вышел на свободу, тут его встретил Росс. Таким вот образом он и затесался в нашу компанию. Сам Росс после одной крутой заварушки уехал в Мексику со своим новым напарником, а Пол остался с нами. Довольно скандальный тип. Пришлось даже дать ему трёпку, но это его почти не изменило. Я буду очень доволен, если бы он от нас убрался совсем. Только бы при этом он не навёл на нас новых неприятностей. С него станется!
-- Со старыми разобрался? С проблемами. -- Спросил вдруг Джед и Генри  тяжело вздохнул.
-- Влетели крепко. Пришлось мне покинуть одно местечко. Ушли мы с компанией крутых парней. Они меня считали своим вожаком. У большинства была репутация стрелков. Работу на ранчо найти не получилось, и мы ограбили магазин. Сделали это сгоряча, да и добыча была невелика, но за нами выслали целый отряд преследователей. Видать местный шериф о чём-то подозревал. Пришлось спешно уходить. Тогда от нас и откололась часть людей. А дальше мы завелись. Схлестнулись с преследователями. Кого-то подстрелили, остальные убрались обратно. А мы сгоряча, поскакали дальше и так, с налёту, взяли банк. С деньгами там было всё в порядке, но мы убили кассира и двух охранников. После боя один из нашей команды исчез, а со мной остались трое. Пол Тейлор один из них. Остальных я знал до этого дела.
-- Да- а, -- протянул Джед. -- История ещё та. Думаю, что всё обойдётся. Надеюсь на это.
-- Если Пол не натворит дел.
Рыскать по Новому Орлеану в поисках Тейлора было не с руки, и мы повернули к дому. Там Джед подозвал парнишку, того самого, что бегал для него в лавку. Он поручил ему заняться поисками нашего компаньона. Шныряющий по кварталу подросток не привлечёт ничьего внимания, а дело своё сделает в лучшем виде.
-- Я сожалею, что принёс в твой дом, Джед, столько проблем, -- подал голос Генри, когда они уже почти дошли до высокого строения с крошечными балкончиками и двускатной крышей, спроектированный одним из последователей Шарля Персье. На крыше даже сохранились остатки нескольких каменных горгулий.
Друзья поднялись по лестнице на третий этаж, где проживал Эсбери. Только сейчас Зигланд, а вместе с ним и я, огляделись по- настоящему. Если в прошлый раз внимание привлёк сам хозяин, то сейчас взгляд прошёлся по обстановке, в которой он проживал.
Прежде всего здесь присутствовал дух старой, королевской Франции времён Людовика, но вместе с тем жилище наполняли вещи, типичные для стран Вест- Индии. Это были различного рода шкатулки и гребни из черепахового панциря, из коралла, перламутра и даже кокосового ореха. Статуэтки, зеркальца, чучела зверей, и разного рода безделицы, которые создают неповторимую атмосферу домашнего уюта и индивидуальности.
В углу стояли большие часы в футляре из палисандрового дерева, достойные самого Христиана Верле. На циферблате из красной меди выделялись червлёные цифры, а инкрустацией был выделен весь круг Зодиака, каждому знаку которого соответствовал определённый час времени. Маятник монотонно двигался, перешагивая секундные интервалы времени.
Рядом с часами стоял диван с вычурно изогнутыми ножками и подлокотниками, выполненными в стиле рококо, подражающими формами раковине. Подобный стиль был выдержан и в гобеленовой обивке сидения и спинки. Такие же обводы были и у кресел, и даже канделябры со свечами сладострастно изгибались, предлагая себя погладить. Кое-что было даже покрыто лаком. В одном из углов стоял большой кувшин, привезённый явно из Китая. С китайским фарфором мог посоревноваться разве что саксонский. Но у Эсбери был другой аналог - севрский фарфор тёмно- голубого цвета. Целый сервиз фарфоровой посуды  работы Антона Ганнога украшал стол, за который уселись наши герои.
-- Надеюсь, сегодняшний день не принесёт нам новых сюрпризов, -- сказал Джед, разливая по чашкам кофе, приготовленного им собственноручно в медной посудине.
-- День уже клонится к вечеру.
-- Вечером обычно и происходят самые неприятные неожиданности. "Чистильщики" уже устраивали погромы. Но действуют они преимущественно в том квартале, где проживают негры или китайцы.
-- А полиция? -- спросил Зигланд и оборвал сам себя. Ему ли надеяться на помощь полиции.
-- Полиция эффективно действует в центральной части Нового Орлеана. Старые районы и порт они перепоручили "гражданской милиции".
-- А это ещё что? -- удивился его собеседник.
-- Ещё одна организация. Она и поддерживает группы "чистильщиков". В ряды "гражданской милиции" вошли уважаемые люди новоорлеанского общества. Это что-то вроде общественного клуба богатых горожан. Они создают общественное мнение и делают городскую политику. Лично у меня сложилось такое впечатление, что Гражданскую войну выиграли южные плантаторы. Они готовы поддержать любого негодяя, если он готов служить их намерениям. На них работает в городе целая команда наёмных убийц, и полиция закрывает на это глаза. По большей части в "гражданскую милицию" пришли те, из кого состоял Ку- Клукс- Клан, который расформировали после войны. "Чистильщики" выполняют всю грязную работу, а киллеры - самые деликатные поручения. Таким вот образом и делается политика в Новом Орлеане.
Генри Зигланд только хмыкнул. Лучше не залезать в такого рода дела. У них и своих неприятностей хватало.
-- Завтра, скорей всего ближе к вечеру я проведу бой с Ли Тэреком. Утром я поеду в док и договорюсь обо всём. Бой будет проходить или в моём зале или на площадке Тэрека. Это в районе порта, на территории, которую контролирует "гражданская милиция". В последнее время они начали выживать французов из города. Они заставили объединяться наших парней. Одна из групп занимается в моём спортивном зале и нашим противникам это прекрасно известно. Так что это будет не просто спортивный поединок, а нечто большее.
-- Мы с ребятами обязательно придём посмотреть.
-- Я бы не советовал. Там наверняка будет множество переодетых ищеек, а также киллеры, нанятые воротилами из "гражданской милиции".
-- Мы будем тебя охранять.
-- С этим прекрасно справятся парни из моего спортзала.
-- А если начнётся стрельба?
-- Они... не посмеют.
-- А вдруг?
-- Тогда... мне остаётся уповать на милость Всевышнего.
-- Мы поможем Всевышнему в этом деле.
Дальше разговоры зашли на сугубо личную тему, главным образом о событиях, связанных с детством и юностью, когда Генри и Джед были неразлучными, закадычными друзьями.
Насладившись воспоминаниями, они разошлись по своим комнатам. Хуан и Фрэнк уже спали. Пока все отдыхают, я вспоминал, что знаю о боксёрских поединках столетней давности.
Привычный нам бокс, который именовался английским, произошёл из кулачных поединков, которыми решали конфликты как сельские, так и городские жители ещё со времён Средних веков. Причём дрались на кулачках не только бедные йомены, но и весьма благородные джентльмены не считали для себя зазорным закатать рукава. В 18 веке была создана целая наука о поединках с привлечением фехтовальных приёмов.
Первым правила таких поединков систематизировал, а потом и опубликовал учитель бокса и фехтования Джеймс Фигг в 1719 году, а вскорости стал первым чемпионом Англии по боксу. Через двадцать с небольшим лет бокс стал профессиональным видом спорта. По правилам Фигга- Броутона бокс проходил с применением подсечек, подножек и всяческих захватов. Боксёры зарабатывали себе  имя и средства к существованию голыми кулаками. Никаких ограничений по времени в поединках не было, то есть бились до тех пор, пока не появлялся явный победитель. Не смотрели и на разницу в весе или возрасте. Главное было - умение и сила.
Только в 1867 году Джон Шолто Дуглас, английский аристократ, маркиз Куинсберри, ввёл правила боя в перчатках и эти правила, пусть и с небольшими изменениями, сохранились до нынешних дней. По этим правилам бокс стал больше походить на спортивное единоборство. Подножки и подсечки убрали, удары разрешалось наносить только руками в передние и боковые части головы и туловища. Удары ниже пояса были запрещены, равно как и удары ногами, головой или локтями. Бой разделили, не как раньше - до нокдауна одного из боксёров, что являлось окончанием раунда, а были лимитированы временными интервалами по три минуты. Любительские поединки равнялись трём раундам, профессиональные же - пятнадцати. Чтобы уравнять шансы противников, учитывали спортивную квалификацию, вес, возраст. Среди почитателей этого вида спорта стала цениться не только сила и выносливость боксёров, но и техника подготовки и выполнения различных ударов. Скоро боксом стали заниматься не только в армии и во флоте, но и в полиции, у пожарных и даже в школах.
Это, повторюсь, что касается бокса английского. Совсем другую историю имел французский бокс. Предыстория этого вида единоборств имела сходные истоки с английским боксом. То есть родился он на основе драк. Но потом он соединился с фехтованием. Считается, что французский бокс произошёл от савата. Так именовали нищету, голь перекатную. Дословно "сават" означает "стоптанный башмак". Нищие и бродяги дрались жестоко, не жалея ни себя, ни противника. Дрались кулаками, ногами, головой. Отличительной особенностью были удары ногами. При дворе герцога Беррийского, в городе Кан собрались ведущие мастера савата. Их звали Фанфан, Сабатье, Батист, Миньон. Герцог поручил им тренировать своих солдат. В основном настоящим саватом в те времена владели наёмные убийцы - эскримеро, а также учителя фехтования и самозащиты, что частенько означало одно и то же.
В 1830 году один из мастеров савата Шарль Лекур, занимавшийся традиционным фехтованием и английским боксом, систематизировал навыки и создал собственную разновидность бокса. Он считал, что английский бокс много теряет, отказываясь от применения ног. Вместе с тем он смягчил жестокость савата, введя ограничительные правила и включив сюда же перчатки для поединков.
Он пригласил с собой двух мастеров савата и своего младшего брата Губерта и все вместе они отправились покорять Англию. Там он оттачивал искусство поединка на встречах с признанными боксёрами. Через двадцать лет в Европе всё же признали наличие "французской школы" поединков. Последователем Лекура стал Жозеф Шарлемон, самый известный из французских боксёров прошлого. Он провёл сотни боёв и почти всегда выходил победителем. В отличии от Лекура за основу он взял не сават, а его  с о б р а т а  - "жё марсей" или "марсельская забава". Он более подходил для соединения с английским боксом, имел обширный арсенал ударов кулаками и всяческих захватов.
Боксёры, практиковавшие французский и английский стили поединков, частенько спорили, чей вид бокса лучше. Чаша весов колебалась. К нашему времени английский бокс прочно занял лидирующее положение, хотя и во Франции, и в остальной Европе проходят чемпионаты по французскому боксу.
Все уже давно спали, когда среди ночи вдруг послышался шум. Генри вскочил из постели. В руке его оказался револьвер. К окну прыгнул Фрэнк и выглянул наружу. В темноте блеснули белки глаз Хуана. Он прижался спиной к стене и взял на прицел винчестера входную дверь. Та распахнулась от сильного удара, и внутрь ввалился Пол. Его почти что тащили два подростка в картузах и куртках с поднятыми воротниками, так как ночью от Миссисипи шла прохлада.
Пол выписывал ногами кренделя, так как был мертвецки пьян. От него разило перегаром на всю комнату. Он вручил каждому из поводырей по долларовой банкноте, а потом попытался дать им же пинка в качестве бесплатного приложения к деньгам, но те увернулись и в тот же миг скрылись из глаз. Послышался грохот быстрых шагов по лестнице и наконец восстановилась ночная благодатная тишина.
Скоро на шум заявился Джед. Генри как раз собирался отвесить Тейлору хорошую оплеуху, но тот вдруг свалился на свою постель и тут же оглушительно захрапел. На этом ночной инцидент был исчерпан.
Когда беспокойные гости проснулись, хозяина в доме уже не было. Он поднялся гораздо раньше и ушёл. Зигланд решил, что тот отправился в док, на встречу с Ли, договариваться о поединке. Наверняка у того окажутся свои условия.
Пол не хотел рассказывать, где он вчера был и как провёл время в отсутствии. Он отмахивался от расспросов, а потом заявил, что нашёл один подходящий салун и сидел там до самой ночи, потягивая виски в своё удовольствие. Он выпил не менее двух пинт спиртного, прежде чем покинул заведение и уснул бы прямо на улице, когда его подхватила под руки парочка подростков. Пол было решил, что мелюзга вознамерилась обчистить его карманы, пользуясь его практически невменяемым состоянием, и впал было в ярость. Он даже нашёл в себе силы вытащить нож, чтобы обрезать им уши, но мальчуганы в один голос завопили, что их послал дядя Джед на поиски заблудившегося гостя. Только после этого Под расслабился и позволил им вести себя до дома. По дороге он разомлел так, что уже не мог идти и едва переставлял ноги. Он не помнил, как это он очутился дома и как ложился в постель.
Когда Пол поправлял куртку, из внутреннего кармана выскользнула внушительная пачка долларов. Банкноты рассыпались по полу. Компаньоны окружили его и смотрели, как он собирает деньги и рассовывает по карманам. Собрав всё, Пол пробурчал, что в салуне он не только пил, а сначала играл в покер. Ему везло и он за ночь здорово обогатился. Вот и напился, на радостях от такого выгодного времяпрепровождения. Генри нахмурился, но промолчал.
Ближе к обеду вернулся Джед. Он был мрачен. Разговор с Тэреком прошёл на повышенных тонах. Докер держался заносчиво. Некоторые его высказывания были даже оскорбительны. Эсбери едва сдерживал свой темперамент, ведь кругом были люди Тэрека. Они только дожидались повода, чтобы накинуться на Джеда. Встречу в помещение французского спортивного зала Ли отверг сразу. Зал был маленьких размеров и не смог бы вместить всех желающих посмотреть на поединок. Ли показал Джеду целый павильон, где был огорожен канатами  квадрат со сторонами в восемнадцать футов. Для зрителей здесь было масса пространства. Эсбери был вынужден согласиться. Когда он выходил из павильона, кто-то пронзительно засвистел ему вслед.
-- Может, отменить встречу? -- спросил друга Генри.
-- Ни в коем случае, -- ответил тот. -- они примут отказ за признание нашей слабости и всё станет гораздо хуже.
Перед тем, как отправиться в док, вся компания зашла в тот зал, где занимался Джед. Там его дожидалась группа спортсменов. Компаньоны с любопытством огляделись.
На огороженном квадрате прыгали и размахивали кулаками двое. Они ловко кружились, успевая наносить попутно удары и кулаками, и ногами. Остальные, кто просто сидел на скамьях, кто наблюдал за товарищами, а двое или трое скакали на скакалках или поднимали гири. На стенах висели портреты здоровяков с напомаженными усами. Джед указал на них любопытствующим компаньонам и пояснил:
-- Это Луи Лебуш, Эжен Меньер, Андре Эмиль, Луи Виньерон. Они были чемпионами. Любой из них мог бы легко разделаться не только с Ли Тэреком, но и посоревноваться с Джоном Салливаном, чемпионом по боксу в тяжёлом весе. Пусть бы он попрыгал по рингу, спасаясь от кулаков и ног наших бойцов.
-- Понятно, на то они и чемпионы, -- сказал Фрэнк Коннор, -- а как ты, Джед? Осилишь ли здоровяка- докера? Он похож на медведя, ростом и силой.
-- Как-то я встретился с учеником Андрэ Эмиля и вышел из поединка победителем. Надеюсь, что справлюсь и сейчас. Ведь я уже как-то побил Тэрека.
Все вместе, в окружении компании спортсменов, они направились в доки. Фрэнка Коннора поразили огромные пакгаузы, рядом с которыми высились штабеля ящиков. Пол громко выругался. Каждый из них держал за пазухой револьвер. В их задачу входила охрана Джеда от внезапного нападения. Если кто-то попытается на него напасть, они выстрелами отгонят зачинщика прочь, а в суете исчезнут. Всё дальнейшее останется на долю учеников Эсбери, которые выведут своего тренера с территории порта.
На подходе к павильону компаньоны Зигланда замешкались, отделились от общей группы и незаметно смешались с толпой зрителей. Те вовсю гомонили и в полный голос обсуждали предстоящий бой. Многие уже были навеселе и хлопали друг друга по плечу с довольным видом. Похоже, здесь собрались единомышленники.
Для Эсбери и его спутников отвели дальний угол, где они были как в западне. Их окружала стена разгоряченных зрителей. Те громко кричали, и создавался такой гул, что разобрать ничего было нельзя.
Эсбери скинул с себя куртку и остался в сорочке. Узкие брюки обтягивали ноги. Мягкие туфли сидели удобно. Рефери, из числа докеров, с которыми обменивался шутливыми замечаниями, достал две пары кожаных перчаток и дал осмотреть их обоим спортсменам. После осмотра одну пару взял себе Ли, другая досталась Джеду.
Зрители загомонили ещё громче. В общий шум вмешался частый колокольный перезвон. Колокол звонил до тех пор, пока не установилась тишина. Генри увидел, что звонивший человек стоял рядом с судовой рындой, снятой с какого-то корабля. Видимо, вместо склянок назначенный человек будет отбивать начало каждого раунда.
Рефери поднял голову и посмотрел на верх. Зигланд проследил направление его взгляда. Под самой крышей имелась подвесная галерея, где разместилась группа людей в дорогих костюмах и шляпах. Сверху им было всё прекрасно видно. Один из находившихся там, лысоватый толстяк с багровой физиономией, достал из кармана внушительную сигару и кивнул рефери. Тот поднял руку и зычным раскатистым голосом объявил собравшимся:
-- Господа! Мы собрались здесь, чтобы разрешить назревший конфликт между двумя известными спортсменами. Это наш товарищ, Ли Тэрек, известный в спортивных кругах под прозвищем "Алабамский Гризли", и Джед Эсбери, известный как "Француз". Это давний спор и касается он деликатной темы, какой бокс лучше, англо- американский или французский. Надеюсь, что сегодня этот спор разрешится, а все мы станем свидетелями интереснейшего поединка.
-- Кончай болтать!
-- Драться пора!
-- Бокс!! Бокс!!
Казалось, зрители обезумели. Каждый кричал во всю глотку, требуя скорейшего начала. Рефери улыбнулся нетерпению публики и поднял обе руки вверх. Кое-как зрители успокоились.
-- Надеюсь, все заключили ставки на победителя? Итак, бой начинается! Ли Тэрек против Джеда Эсбери!
Рында коротко звякнула, но этот звон прокатился по всему павильону, так как все затаили дыхание.
Первым вперёд выступил Тэрек. Массивный грузчик, он и внешностью соответствовал своему громкому псевдониму. Могучий, с покатыми плечами и бочкообразной грудью, он внезапно прыгнул на противника. рефери едва отскочил в сторону. Пушечным ядром кулак, облитый кожей перчатки, вылетел вперёд, чтобы разбить лицо противника, вывернуть ему челюсть, но Джед столь же легко уклонился, развернулся на месте и подскочил.
Алабамский Гризли тяжело отшатнулся. Ближние из зрителей услышали, как он крякнул, когда нога Эсбери коснулась его налитого силой торса. Впрочем, это только со стороны казалось, что нога коснулась Тэрека. На самом деле удар был достаточно сильный, чтобы сбить с ног любого. Любого, но не такого здоровяка, как Тэрек.
Алабамский боксёр подобрался. Выпад противника его только раззадорил. Это была разведка боем, всплеск кинетической энергии, п р е д т е ч а  боя.
Тэрек вытянул перед собой сжатые кулаки, пригнулся и, быстро перебирая ногами, начал обходить Джеда. Француз стоял на месте, приподнявшись на цыпочках. Казалось. он воспарил над рингом, над затаившей дыхание толпой. Глаза его были полузакрыты, локти рук прижаты к телу а пальцы напряжены. Он не сжимал кулаков, ладонь походила на клинок меча, пальцы вытянуты и крепко прижимались друг ко дружке.
Выбрав момент, как ему показалось - удачный, Тэрек сделал новый выпад, но Эсбери оказался ловчее. Змеёй проскользнув под летящим кулаком, он врезал по телу Гризли что есть сил и сам же отлетел, а противник его довольно заухал, надсмехаясь над удивлением Джеда. Его мускульный  к а р к а с  был непробиваем, и Француз сейчас испытал это. Нанёсшая удар рука болела, как будто он попал по каменной стене, но, не обращая внимания на боль, он без промедления провёл серию из молниеносных тычков по корпусу, выискивая уязвимые точки. Последним из тычков он задел короткую шею Ли и тот пошатнулся.
Взревев, он перешёл в наступление, размахивая кулаками, как паровая машина шатунами. Француз попятился, блокируя удары, уводя энергию кулаков по касательной, а то и просто уворачиваясь, но один из ударов достиг его тела и он отлетел на канаты.
Звякнула рында. Конец первого раунда.
Придерживаясь за ограждения из манильского троса, Джед перевёл дух и направился в свой угол, где уже хлопотали его парни. Они побрызгали тренеру в лицо водой, вытерли его полотенцем, кто-то пальцами разминал шею и плечи, релаксируя напряжённые мышцы. Эсбери глубоко вздохнул и закрыл глаза, пользуясь мгновениями затишья. Тэрек был действительно сильным противником.
Звон колокола просигнализировал о начале второго раунда.
Как ни в чём не бывало, Эсбери поднялся с табурета и уверенно двинулся навстречу ухмыляющемуся Тэреку. Тот принял классическую позу боксёра, прижав один кулак к солнечному сплетению, а другой держал перед подбородком. Это универсальная поза защиты и подготовки к упреждающему удару. Француз начал  т а н е ц  перемещения по рингу. Он семенил быстро, но Алабамский Гризли каждый раз успевал поворачиваться и выстраивать грамотный защитный блок. Вот Джед скользнул вперёд, его кулак мелькнул, и Ли поднял локоть, куда кулак должен был ударить, но нападение оказалось ложным, а Эсбери уже действовал иначе. Теперь в дело вступили ноги. Три точных пинка и боксёр- гигант упал на колено. Джед подпрыгнул, чтобы сверху припечатать его, но Ли вдруг встретил его мощным свингом. В последний миг Джеду удалось сместиться и кулак всего лишь скользнул по его телу, но сила удара была столь велика, что Эсбери упал на поднимающегося Тэрека, обхватив его руками в клинче. Тот попытался оттолкнуть Француза, но он держался с цепкостью бульдога. Подскочил рефери, но тут снова зазвонил колокол. Второй раунд закончился.
Не подавая виду, что ему крепко досталось, Эсбери отошёл в свой угол и сделал глоток освежающего сока. Требовалось собраться с силами. Он поднял голову и нашёл глазами Зигланда. Генри был встревожен, но попытался улыбнуться приятелю.
Начался третий раунд.
И снова Джед атаковал. Он лупил Тэрека руками и ногами, а тот стоял, как скала, и время от времени отвечал короткими ударами, от которых Французу удавалось уворачиваться. Он продолжал изучать оборону Алабамского Гризли.
-- Ну как, босс, -- спросил его один из спортсменов, горбоносый нормандец, во время короткого отдыха между четвёртым и пятым раундами, -- можно ли свалить его?
-- Спокойно, Луис, это всего лишь человек.
Нормандец повеселел и улыбнулся тренеру, но Джед понимал, что ему придётся туго.
Лицо Тэрека было покрыто ссадинами, так как Эсбери атаковал часто и многие удары докер не успевал блокировать, но они приводили его в ярость, а не валили с ног, тогда как Француз уже два раза падал на доски настила, правда, каждый раз тут же вскакивал. Зрители восторженно ревели. Чаще всего они просто повторяли прозвище одного из боксёров. "Гризли"! "Гризли"! "Алабамский Гризли"!!
Девятый раунд. Кулак Тэрека ударил в плечо Эсбери и тот откатился назад, балансируя руками. Ли устремился следом, но вдруг Джед исчез из его поля зрения. Тэрек начал поворот и в это время его настиг удар Эсбери. Француз ребром ладони всадил ему между ухом и шеей и Гризли отключился. Внезапно в зале стало тихо и каждый зритель увидел и услышал, как валится массивное тело новоорлеанского чемпиона. Рефери встал над ним на колено и начал отсчёт.
"Один"...
Тэрек лежал неподвижной глыбой, обвалившейся от края обрыва под влиянием волны прибоя.
"Два"...
Грудь лежавшего боксёра поднялась и опустилась. Зигланд вытер пот, струившийся по лицу, и обвёл глазами окружавших  его людей. Все как один смотрели неотрывно на ринг, ставшего сосредоточием всех из мыслей, надежд и помыслов. Стоявший в двадцати футах дальше Пол достал из кармана куртки портсигар и вынул оттуда длинную сигарету из тёмного виргинского табачного листа. Луч света попал на крышку портсигара и тот засветился. Портсигар был из золота.
"Пять"...
"Шесть"!
Тэрек шевельнулся и весь зал одновременно вздохнул. Казалось, это ожил сам павильон, глянул внутрь себя запылёнными стёклами окон.
"Восемь".
Ли Тэрек поднялся на ноги и встал в защитную позу. Джед прыгнул к нему и Гризли из Алабамы отшатнулся. Грянул колокол. Конец девятого раунда. 
Повеселевший Луис что-то восторженно шептал Джеду на ухо, но тот ничего не воспринимал. Его сейчас заботило одно - надо собраться!  Скоро, возможно прямо сейчас, Ли перейдёт в решительное наступление. Тэрек устал, и это уже сказывалось на его обороне. Если он не нокаутирует противника, то может, вполне реально, проиграть. На глазах у всей толпы и, самое главное, высоких покровителей из "гражданской милиции".
Десятый раунд начался с того, что Гризли устремился к Эсбери и попытался сразу же сбить его с ног. Чудом Джед увернулся то того, что называют "пушечным ударом". Толпа зрителей ревела от восторга. Кто-то начал от избытка чувств палить из револьвера в воздух. Генри подобрался. Рука его скользнула под куртку и он сжал рукоять "Бислея". На противоположной стороне зала Хуан в низко надвинутом "стетсоне" достал свою "пушку" и спрятал ствол в рукаве, чтобы не привлекать ничьего внимания.
Гризли рычал и бесновался, пушечные ядра кулаков молотили воздух, а Француз, весь как на пружинах, танцевал вокруг него. Мокрые от пота волосы облепили лицо. Сорочка прилипала к телу. Руки выписывали круги в воздухе, создавая защиту от ударов. Каждый удачно выставленный блок отдавался нестерпимой болью в костях рук. От прокушенной губы по подбородку скатилась ниточка крови. Несколько пятнышек упали на полотно рубашки, которая и без того была запятнана  к р а с н ы м .
Конец десятого раунда.
Эсбери дошёл до своего угла и без сил опустился на табурет. Напротив него сидел Тэрек. Он тяжело дышал. Один глаз у него был закрыт кровоподтёком, а второй яростно сверлил Француза. Джед приветливо ему помахал рукой. Ли оттолкнул одного из своих секундантов и тот кубарем откатился прочь.
Одиннадцатый раунд.
Боксёры кружились вокруг друг друга. Гризли выжидал, а Француз был подвижен, как ртуть. Каких сил ему это стоило, знал только один он. Вдруг Джед споткнулся и остановился на миг. И Ли этого не упустил. Он ударил. Тело Француза бросило на канаты и он сполз на помост, Ли шагнул следом, но рефери был уже рядом с упавшим боксёром. Начался отсчёт.
"Один!" "Два!" "Три!"
Генри показалось или рефери и в самом деле считал чуть быстрее? Слова судьи казались лопатами земли, что засыпали гроб с телом  покойного.
"Шесть!" "Семь!"
Эсбери шевельнулся.
"Восемь!" "Де..."
Джед оттолкнулся от помоста и вскочил на ноги. Восторженно, на весь павильон, закричал Фрэнк Коннор. Его крик подхватили спортсмены из команды Эсбери и часть зрителей. Малая часть.
Алабамский Гризли заворчал и шагнул вперёд, и тут Джед сам прыгнул к нему, всадил колено в живот и локтем въехал в челюсть. Неожиданно для всех Ли Тэрек пошатнулся и осел бы, но тут снова ударил колокол и судья поддержал боксёра под локти. Он помог ему добраться до табурета. Вот так обманчива спортивная жизнь.
Рядом с тесной группой спортсменов Эсбери показался неизвестный тип с узким лицом стервятника. Он попытался было их раздвинуть бесцеремонно плечами, но его оттолкнули назад. Он что-то прошипел сквозь зубы и развернулся. Когда он проходил рядом с Генри, тот подался чуть вперёд и налетел на "стервятника". Тот выругался и двинулся дальше. Под сюртуком у него был спрятан револьвер. Зигланд ясно это почувствовал. В этом деле он был специалистом.
Двенадцатый раунд.
Лица обеих противников были расцвечены синяками и ссадинами. Майка Тэрека потемнела от пота. Джед стряхнул с себя порванную сорочку и обнажил мускулистое тело, также покрытое ссадинами, следами кулаков Тэрека.
Алабамский Гризли решил выложиться полностью. Сконцентрировав усилия, он бросился на Эсбери. Кулаки наносили удар за ударом, которые Джед удачно блокировал. Ли прицелился и... француз развернулся на каблуках, пропуская кулак, пролетевший рядом с лицом на расстоянии волоса, и всадил локоть в нос Тэрека. Брызнул фонтан крови. Ли зашатался, а Джед продолжал движение и, очутившись позади Гризли, ударил его ребром ладони по затылочной части шеи. Хрустнуло. Ли Тэрек беспомощно всплеснул руками и повалился на помост потерявшей управление марионеткой.

Глава 6. Бегство.
Суетился рефери, отсчитывая мгновения, а из-под лица Алабамского Гризли по доскам помоста растекалась кровавая лужа. Толпа качнулась вперёд, в ожидании чуда, что Ли Тэрек внезапно поднимется, смахнёт с лица багровую  м а с к у  и выбьет из Француза дух во славу американского бокса.
Но прозвучало набатом "девять!", а боксёр продолжал лежать, и постепенно ясно становилось всем, что подняться самостоятельно он не в силах и что речь идёт уже не о победе бокса английского, а о том, как это отразится на здоровье потерпевшего столь неожиданное и сокрушительное поражение.
Вот сейчас, именно сейчас надо было быть максимально внимательными. Генри Зигланд напрягся, палец оттянул курок револьвера. Зрители гомонили, а задние ряды повернули к выходу. Большинство уже пережили поражение своего сотоварища и смирились с ним, пусть это и ударило по карману некоторой части.
Господа с верхней галереи не проявили столь бурно свои эмоции, как их собратья с низу. Они уходили по галерее прочь, а на опустевших местах остались двое, одним из которых был тот самый "стервятник", что пытался пробиться к Джеду во время поединка.
Вот оно! Генри почувствовал, что если опасность и была в зале, то она исходила от "стервятника". Он наклонился над барьером  и чего-то ожидал. Чего?
Эсбери спустился с помоста, на который уже лезли друзья Тэрека, среди которых был и доктор с кожаным саквояжем в руках и пенсне на коротком носу.
Сейчас, когда бой закончился, Джед едва мог переставлять ноги. Усталость буквально обрушилась на него. Кто-то из своих набросил ему на плечи сюртук. Его дружески обняли и повели к выходу.
Но не успели они сделать и двух шагов, как один из докеров, первым добравшийся до тела несостоявшегося  чемпиона, внезапно закричал и кинулся  с помоста ринга на Джеда. Он едва не повалил Эсбери. В руках его оказалась короткая дубинка. Он размахнулся, чтобы опустить её на лицо Француза и превратить его в кровавое месиво.
Руку его перехватил Луис. Он отшвырнул её прочь, а потом развернулся и всадил ногу в грудь здоровяка. Докера откинуло назад, и он едва не свалил постамент. От удара он потерял сознание, хотя по-спортивному это означает нокаут.
И тут же на спортсменов из Французского квартала налетела целая толпа. Нападавших было не менее трёх десятков. Именно они громче всех кричали, когда Тэрек проводил очередной удачный удар. Казалось, что они сейчас сомнут французов, размажут их по всему павильону, но их встретил умелый отпор.
Ученики Эсбери сплотились вокруг своего тренера и - больше того - друга. Они отбили первое нападение и несколько самых активных хулиганов отбежали прочь, обливаясь кровью. Фрэнк вскочил на ринг, готовый прыгнуть оттуда в самую гущу свалки.
Не забывая о "стервятнике", Зигланд снова глянул на галерею. И вовремя. Убийца успел достать из-под сюртука револьвер с длинным дулом и пристегнул к нему деревянный приклад. Пистолет, таким образом, превратился в портативное ружьё. Киллер прицелился и было ясно, куда он сейчас пошлёт пулю. Его товарищ тоже не дремал и приготовил дробовик. Заряд картечи, выпущенный сверху, мог принести массу бед.
Ждать дальше не имело смысла. Зигланд выхватил "Кольт- Бислей" и навскидку начал палить по балкону. Стрелок отшатнулся, взмахнул руками и повалился, опрокидывая стулья. Второй, его напарник, отбросил дробовик в сторону и побежал, прижимаясь к стене, чтобы его не было видно снизу.
Грохнул ещё один выстрел. Зигланд рывком развернулся, готовый продолжить стрельбу. Хуан целился куда-то назад. Должно быть там был ещё один киллер. В толпе хулиганов, опешивших от такого "крутого" разворота, кто-то завопил. Затем визг оборвался. Зигланд всё ещё держал в вытянутой руке револьвер. Среди хулиганов мелькнуло лицо Пола. Глаза его безумно сверкали, а рот кривился в дьявольской усмешке. В руках он держал свой огромный нож "боуи", с конца которого стекали капли крови. Хулиганы наконец поняли, что не на тех напали и начали разбегаться, подобру- поздорову.
Воспользовавшись моментом, спортсмены Эсбери двинулись к открытым воротам, поддерживая Джеда. К ним присоединились Генри и Фрэнк. Где-то позади ещё оставались Пол и Хуан, взявшие на себя обязанности арьергарда.
Перед павильоном их ждали докеры. Некоторые держали в руках палки или массивные гаечные ключи, лопаты. Они молча ждали приближения французов. Те двигались навстречу докерам, стоявшим стеной.
Протолкнувшись вперёд, Зигланд встал так, чтобы всем был виден револьвер в его руке. Рядом с ним уже стоял Фрэнк, ещё дальше возник Хуан. Рабочие увидели оружие, и их решимость поквитаться с чужаками как-то сама увяла. Они расступились, образовав собой коридор, в который вошли французы.
Когда они вышли за территорию порта, Генри шумно выдохнул из себя воздух. Всё обошлось! Джед пришёл в себя окончательно и уже твёрдо стоял на ногах. Заметно повеселел Фрэнк, прятавший от всех руки, чтобы никто не заметил их дрожания. Он даже начал шутить. Хуан снова спрятал под куртку свой винчестер, приспособив его на ремне, подвешенном за шею. За весь вечер он не произнёс и пары слов, тогда как Пол демонстрировал всем и каждому нож, покрытый багровыми пятнами. Он сквернословил и обещал к утру поставить весь город на уши. Он бы разошёлся ещё сильнее, и это стоило бы кому-то жизни, но Зигланд прикрикнул на него и Пол только тогда начал успокаиваться, напоследок обернувшись и выпалив грозную тираду ругательств в адрес докеров, которые его уже не могли услышать.
Вот так, тесной группой, они дошли до спортивного зала. Приятели Джеда сдержанно обсуждали поединок. Все чего-то ждали от Эсбери, но тот молчал. С каждой минутой на улицах становилось темнее. Наконец Француз поднял голову и увидел, что его до сих пор окружают ученики и другие спортсмены. Он сдержанно поблагодарил их  и попросил расходиться. Через какое-то время в доме остались только он и гости. Последним ушёл Луис, махнув рукой на прощание. Наверное, он ждал, что Эсбери попросит его остаться, но тот промолчал.
Джед запер помещение, и они пошли домой. Зингеру показалось, что на другой стороне улицы мелькнули посторонние тени. Впрочем, может это была такая реакция перевозбуждённых нервов, но всё же они ускорили шаги и скоро уже заходили в здание. Эсбери тщательно запер двери. Вроде бы всё закончилось.
-- Как ты? -- спросил Генри друга, когда они остались вдвоём. Фрэнк, Хуан и Пол сидели за столом, утоляя сильный голод. Зигланд же отправился к Джеду, чтобы поговорить о дальнейших планах.
-- Уже оклемался. Признаюсь, что Тэрек очень сильный противник. Если он серьёзно займётся спортом, то у него появится вполне реальный шанс стать чемпионом США в этом виде единоборств. Я уже и не надеялся на победу.
Но она всё-таки осталась за тобой. Алабамского Гризли унесли с ринга на руках. Вот только сторонники Тэрека... Они совсем обезумели от проигрыша своего кумира.
-- Это были те самые "чистильщики". Они были наготове и только дожидались конца поединка.
-- А кто были те, что устроились наверху, на галерее?
-- О, это особая группа. Банкир Руф Филби, судья  Род Стайгер, хлопковый магнат Мэт Кэлоу, несколько плантаторов. Они сделали ставку на Тэрека, но проиграли.
-- Там был ещё такой худощавый тип с узким лицом и глазами змеи. Он похож на кондора. Ты знаешь его?
-- По описанию он похож на Реда Найфи. Это опасный человек. Профессиональный убийца из Чикаго. Он привёз с собой команду киллеров. Поговаривают, что им заплатили десять тысяч долларов.
Зигланд присвистнул.
-- Похоже, я подстрелил вашего Найфи. По меньшей мере ранил, когда он целился в тебя из своей "пушки".
-- Теперь начнётся самая настоящая война. Найфи, Тэрек. Они не простят нам... Прости, Генри, похоже ты выбрал не лучшее место затеряться.
-- Довольствуюсь тем, что есть. Если бы мы не оказались в зале, то Найфи застрелил бы тебя. Хотя, с другой стороны, тебе не пришлось бы драться с этим Гризли.
-- Вот тут ты ошибаешься, Генри. Слишком много людей заинтересовано было в этой встрече. Бой должен был состояться. Я рад, что всё закончилось.
-- У меня предчувствие, что ещё не закончилось.
-- Похоже, что ты прав, дружище, -- поморщившись, Джед поднялся на ноги. -- Нам опасно здесь задерживаться. Если "чистильщиков" можно разогнать, то с людьми Найфи встречаться опасно. Придётся нам переселяться в другое место. Предупреди своих, чтобы собирались.
Генри направился ко своим компаньонам. Они уже закончили трапезу и взгромоздились на кровати, мечтая об отдыхе. Весть о том, что куда-то надо идти, встретили молча и без энтузиазма. Только Пол начал, как всегда, ворчать, что если бы они сразу подались в Мексику, то никакие неприятности им бы уже не грозили, но на него не обращали внимания.
В это время раздался сильный стук в дверь. Все замерли. Первым свой револьвер достал Зигланд, а за ним и остальные обнажили оружие. Неужели их противники были так быстры? Мимо закрытых дверей, вниз по лестнице проскользнул Эсбери. Он двигался так, что ни одна доска не скрипнула под ногами.
Осторожно отодвинув тяжёлую портьеру, Хуан выглянул наружу. Лампу они поставили в нишу и комната погрузилась в полумрак. Теперь в окна ничего не было видно. Хуан покачал головой. Похоже, на улице ничего подозрительного он не увидел. Но это ещё ничего не означало. Противники могли затаиться вдоль стен, в подворотнях, в канаве, да мало ли ночью укромных мест, замаскированных тенью, даже на городской улице.
Оставив товарищей в комнате, Генри с Фрэнком осторожно спустились на первый этаж. Тем временем Джед откупорил замаскированное отверстие и сквозь него изучал ночного гостя. Убедившись, что он и в самом деле один, Эсбери наконец приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель скользнул невысокий человек. Было темно, и Генри не мог разглядеть его лица. Он передал хозяину дома записку и тут же выскочил обратно. Послышался торопливый стук каблуков по булыжнику мостовой. Гость спешил убраться прочь.
Для того, чтобы прочитать послание, пришлось снова подняться. Джед подошёл к лампе и быстро пробежался глазами по листку бумаги, после чего сжал её в кулаке.
-- Плохо дело, -- посмотрел он на окружавших его товарищей. -- Я правильно вам говорил. С минуты на минуту сюда явится полиция, чтобы арестовать всех.
-- За что? -- удивился Пол.
-- У них достаточно повода, чтобы засадить за решётку нас всех. Жаловаться на судьбу у нас нет времени. Сию же минуту мы покидаем этот дом.
Несколько минут ушли на сборы, и вся группа снова была на первом этаже. Вот только ко двери они подходить не стали. В задней комнате имелось окно, через которую они и покинули осаждённую "крепость". В том, что дом находится под присмотром, они скоро убедились.
Эсбери хорошо знал окрестности и провёл их так искусно, что их не заметила ни одна собака, хотя сами они слышали хриплый шёпот и видели огоньки сигар прятавшихся в засаде. Должно быть те ожидали прихода полицейского наряда или подкрепления со стороны своих сообщников.
Только очутившись на соседствующей улице, они вышли из какого-то двора, но продолжали двигаться так, чтобы оставаться в тени. Мимо них проскакал довольно большой отряд всадников числом более десяти человек.
Сориентировавшись, Джед нырнул в неприметную щель. Теперь они двигались по узенькой улочке. Над головами сушилось бельё, а от жилищ доносились странные запахи.
-- Это китайский квартал, где проживают кули. Они называют это место Чайна- таун. У них здесь свой собственный мир, непохожий на наш. Я здесь бывал не раз.
Это было похоже на правду. Они продолжали уверенно двигаться. Над низеньким домом с широкими дверями висел фонарь, затянутый в красную бумагу. Видимо и у китайцев были свои увеселительные заведения. Изнутри доносилась музыка, непривычная для слуха европейца. В заведении было полно народу и все громко гомонили.
-- Далеко ещё? -- спросил Пол, пытаясь взглядом проникнуть внутрь ресторанчика.
-- Скоро уже, -- ответил ему Джед, не поворачивая головы. -- Дальше будет негритянская территория, за которой начинается акватория порта. Там нас встретит друг. Он и расскажет подробности.
Китайские лачуги были собраны из всякого хлама, в основном притащенного из порта. Ящики, коробки, жестяные  бидоны, парусина. В дело шло всё. Поражало искусство, с каким китайцы умудрялись использовать всё, что попадало им в руки. Между домишками, а порой даже на крыше или в ящиках, стоявших лесенкой, один над другим, были устроены крошечные огородики, где росло всё, что можно только представить.
Между Чайна- тауном и негритянским районом проходила полоса, своего рода межа. Когда-то здесь бушевал пожар, в котором выгорела целая улица. Пожарище стало местом обитания бродячих собак кошек, крыс и городского отребья. Сюда ночью не рисковали соваться даже полицейские. Ночью власть американского закона заканчивалась, и только утром здесь проходила повозка и полицейский патруль подбирал очередное тело убитого горожанина, который имел неосторожность попасть на глаза нищебродам, населявшим эти отвратительные трущобы. Конечно, район не раз прочёсывали, вытаскивали оттуда всю шваль в человеческом обличии и выгоняли прочь или отвозили в местную тюрьму, если находили у них несвойственные им предметы, но всякий раз бродяги возвращались обратно в руины и подвалы и продолжали жить там. Когда-нибудь у городских властей дойдут руки и здесь отстроят район особняков. Лишь тогда бродяги переберутся в другое место, но до этого времени они были здесь полными хозяевами.
-- Будьте внимательными, -- шепнул спутникам Эсбери. -- Здесь самое опасное место в Новом Орлеане. Глотку перережут, не успеешь и охнуть.
-- Это мы ещё посмотрим, -- буркнул Пол и достал из-под куртки свой тесак, тот самый "боуи", который он обнажал по любому поводу, благо на этот раз причина была достаточно веской. Его примеру последовали остальные.
Путь пролегал между двумя сгоревшими дотла зданиями. Перекрытия обвалились внутрь вместе с крышей, но стены из обожжённого кирпича продолжали выситься. В одном из прогалов даже поблёскивал осколок стекла, сохранённое обломком оконной рамы.
На них попытались напасть. Из отсутствующего окна высунулись мускулистые руки, схватили за плечи Фрэнка и попытались утащить его внутрь руины. Шедший рядом, Пол взмахнул ножом и руки убрались. Налётчик, скрывавшийся за стеной, закричал, завыл, а полузадушенный Фрэнк едва не упал. Его подхватил за руку Генри.
Тут же из неприметной щели выскочили двое с дубинками и накинулись на путешественников. Они нарвались на Хуана и мексиканец не оплошал. Он коршуном прыгнул им навстречу, всадил "наваху" в грудь одного и одновременно врезался плечом в тело второго. Тот откатился назад, уронив суковатую палку, "украшенную" ржавыми гвоздями.
Уже слышался шорох с разных сторон, звуки торопливо двигающихся людей, привыкших действовать из засады. Где-то неподалёку визгливо ругался раненый Полом налётчик, но наши герои уже прошли ничейную землю. Они выскочили к огороженному высоким забором дому, над стеной которого кто-то держал факел.
-- Кто там? -- крикнули из-за частокола хриплым прокуренным голосом. -- Стрелять буду...
В подтверждение своим угрозам между досок забора просунулся ствол ружья. Это был "шарп" или "спенсер" достаточно серьёзного калибра. Тем временем от развалин, оставшихся позади, отделилась разношёрстная компания. Они пытались догнать путников, но, увидев ружьё, развернулись и скрылись обратно. Через мгновение на пустыре не было видно ни одной живой души, если не брать в расчёт хромого шелудивого пса, размахивающего жалким обрубком хвоста в знак того, что явился сюда из простого любопытства, а к той компании имеет весьма косвенное отношение, питаясь иногда объедками с их скудного стола. Хозяин пограничного дома выждал ещё немного, но больше никого не было видно, и он вернулся обратно. За забором заворчала собака. И, судя по голосу, весьма большая. Теперь убрался прочь и шелудивый пёс.
Стараясь не шуметь, группа Зигланда и Эсбери незаметными тенями двинулась по улице. Прошли несколько домов, когда им навстречу вышли трое. Зигланд наполовину вытащил из-за пояса "Бислей", но Джед положил ему на локоть руку.
-- Не надо, Генри. Кажется, мы пришли, куда надо.
Со стороны троицы не последовало ни одного угрожающего движения. Они поманили путников и скрылись за дверями дощатого строения, возле которого они только что сидели на низенькой скамеечке. Эсбери смело направился следом. Пришлось и остальным сделать то же самое.
Внутри дома был длинный коридор, по обе стороны которого располагались двери. Это был обычный барак для наёмных рабочих. Одна из дверей зияла открытой створкой. Рядом с ней стоял Джед. Убедившись, что все вошли, он исчез внутри.
Комната, куда они втиснулись, была небольшой. Вдоль стены располагались трёхэтажные нары с набитыми сухой соломой тюфяками. Посередине комнаты стоял тщательно отскоблённый стол с керосиновой лампой. За столом, на скамейках, сидели те трое, что их встречали. Все они были темнокожими, то есть неграми. Увидев новых гостей, они заулыбались, сверкая крупными белыми зубами, и замахали руками, приглашая гостей к столу. Первыми уселись Хуан с Фрэнком. Зигланд чуть помедлил, а Пол продемонстрировал неудовольствие, но всё же уселся за стол, на котором стояло невость какое угощение, состоявшее из варёной курицы, маисовых лепёшек, кучки томатов и глиняного кувшина. Пол тут же сунул туда нос. Оказалось, там была настойка из агавы, вариант текилы, только более густой и менее хмельной. Выцедив стаканчик, Тейлор, наконец, смирился с действительностью сегодняшнего дня.
Я воспользовался суетой и принялся разглядывать обстановку с повышенным вниманием. Привлекало всё, и небольшое бронзовое распятие, висевшее на стене, и тканое полотно из непривычно ярких нитей, и вырезанное из красного дерева изображение мужчины с выпуклыми раскосыми глазами, и посуда из обожжённой глины, и висевшие на палках костюмы, и музыкальные инструменты, висевшие на стене или стоявшие в футлярах... Да это же те самые музыканты из давешнего джаз- банда. Тут я опомнился и спрятался, растворился в глубинах сознания Зигланда.
-- Генри? -- спросил Джед, повернувшись с тревогой к другу, по лицу которого скатывались капли пота, а глаза пытались пронзить пустоту. -- Что с тобой?
-- Извини, -- словно очнулся от некоего сна с открытыми глазами Зигланд. -- Задумался... наверное.
-- Ага... Понимаю.
По виду Эсбери можно было видеть, что понимает он далеко не всё. Но его тут же отвлекли другие проблемы. Энтони Ходдот, трубач из игорного дома, продолжал рассказ:
-- Дела его плачевны. Если он когда-нибудь снова встанет на ноги, то ни о какой спортивной карьере, да и о физическом труде, речи быть уже не может. Это не мои слова, а резолюция доктора Говарда. Шейные позвонки получили сильные повреждения и Ли будет месяц, а то и больше, ходить с гипсовым ошейником... Я сказал - ходить? Он будет лежать или сидеть. С работой в доке он уже распрощался навсегда. Его денежная страховка уйдёт на лечение. Он надеется получить какую-то компенсацию с вас. От него уже поступила в суд жалоба, что бой проводился не по правилам, что были допущены нарушения со стороны противника, то есть вас, Эсбери. Что вы привлекли на свою сторону бандитов, которые серьёзно поранили несколько человек. Один из них - Ред Найфи, тоже подал жалобу.
-- Но это же киллер, профессиональный убийца из Чикаго, -- не удержался от комментария Зигланд.
-- Это у себя в Чикаго он убийца и рэкетир, а в Новом Орлеане - партнёр солидных людей. Даже имеет какую-то официальную должность, вроде судебного исполнителя. Наверное, если поднять шум, затеять расследование, кое-что выплывет наружу и Ред Найфи получит по рукам, как и его приятели, один из которых тоже получил лёгкое ранение в тот день. Но, боюсь, для вас, парни, это будет не очень сильным утешением. На их стороне слишком влиятельные люди, с положением в местном обществе, а они намерены раскрутить вас на полную катушку. Вдобавок к этим искам припишут ещё кое-что. Мало ли трупов появилось за это время на улицах Нового Орлеана.
Обеими руками Зигланд взлохматил себе волосы. Крыть было нечем. Он стрелял на глазах у многих свидетелей. Десятки людей поклянутся на Библии, что видели у него револьвер. Хуан тоже кого-то подстрелил, да и Пол поработал на славу ножом, а потом ещё продемонстрировал обагрённый кровью клинок.
-- Похоже, мы крепко попали на этот раз? -- Заявил Джед и веселья в его голосе не было ни на йоту. -- Теперь надо или бежать или сдаваться в руки полиции.
-- Если вы сдадитесь, то вряд ли доживёте до суда, -- заявил ещё один из музыкантов. -- "Чистильщики" весь вечер шумели о суде Линча. Толпа может взломать двери тюрьмы и самолично наказать преступников. Такое у нас бывало.
-- Значит, снова бежать, -- заявил Пол. -- Я же говорил, что попытка затаиться в Новом Орлеане не самая лучшая затея. Не окажемся ли мы здесь в ловушке? Стоит им прочесать этот район и нас повезут к подножию виселицы.
-- А если спрятаться в порту или попробовать проникнуть на один из кораблей, готовых отправиться в плавание? -- предложил Фрэнк.
-- Уже лучше, -- заявил Джед, -- но не надо забывать, что именно в порту у нас самые сильные недоброжелатели. Если мы попадёмся на глаза хотя бы одному докеру, то скоро все грузчики Нового Орлеана пустятся за нами в погоню.
-- Мы будем стрелять и дорого продадим нашу жизнь, -- высказал своё мнение Хуан и Пол к нему присоединился с горячностью бывалого стрелка.
-- Этот выход мы оставим напоследок, -- резюмировал Джед. -- Мои друзья предлагают иной путь. Сейчас идёт война с Испанией. Правительству нужны солдаты.
-- Ты предлагаешь нам... -- поднял брови Зигланд.
-- Вот именно, -- оборвал его Эсбери с французской импульсивностью. -- Все мы завербуемся в экспедиционный корпус, который готовится к отправке на Кубу. Туда же тянутся руки южных плантаторов. Придётся повоевать. но это тебе не впервой, Генри, да и твоим друзьям тоже. Это самый лучший выход из безнадёжной ситуации, которую подготовила для нас судьба. 

Глава 7. Гавана.
Слава Всевышнему, но они опередили полицейский отряд и выскользнули из ловушки, которым стал квартал чернокожих. Джазовые музыканты и рабочие провожали Джеда Эсбери, а вместе с ним и нас по тайным ночным тропам, а когда утреннее солнышко приласкало своим светом окрестности города, мы уже распахнули дверь вербовочного пункта. Вместе с нами в солдаты экспедиционного корпуса записались - один из рабочих, нас провожавших, настоящий гигант, негр по имени Ганнибал Кросс, а также Луис Лаурель, из команды Джеда, который всю ночь дежурил рядом с вербовочным пунктом.
Армия Соединённых Штатов пополнилась на несколько голов, а новоорлеанские сыщики бессильно кусали локти, глядя на корму крейсера, замыкающего кильватер эскадры контр- адмирала Самсона, куда успели пробраться разыскиваемые преступники. Поднимать шумиху городские власти не решились и группа Эсбери- Зигланда благополучно прибыла на рейд Гаваны.
Новобранцы не успели насладиться "прелестями" морской болезни, как эскадра пересекла Мексиканский залив и подошла к Антильским островам, главным из которых и был остров Куба, открытый ещё Колумбом в конце века пятнадцатого. С тех пор четыре долгих столетия островами Карибского моря безраздельно владели испанцы. Бедные кастильские идальго быстро становились богатыми латифундистами на Кубе, Коста- Рике, Ямайке, других островах Антильского архипелага и, конечно же, на континенте, получившем именование Латинская Америка.
На рейде, где встали несколько крейсеров, в том числе и броненосный, флагманский, виднелся полузатопленный корпус внушительного судна. Из воды торчали трубы, мачты и жерла крупнокалиберных орудий. Знающие мореманы рассказали, что это потопленный испанцами броненосец "Мейн", который крейсировал ввиду острова, чтобы поддержать таким образом дух повстанческих отрядов Народной армии генерала Максимо Гомеса. Должно быть испанцы уже подозревали, что с "Мейна" поступает оружие для повстанцев и ночью подвели к его борту плавучую мину. От полученной пробоины броненосец затонул, а между испанским правительством, военной администрацией Кубы и правительством Соединённых Штатов началась яростная дипломатическая перепалка, вылившаяся в прямое вторжение американских войск на остров 21 апреля 1898 года. Контр- адмирал Самсон взял под контроль северное побережье Кубы и высадил многочисленный десант в районе Гаваны. Испанцы отступили, после продолжительной перестрелки. Собственно говоря, вся западная часть Кубы уже была фактически во власти Народно- освободительной армии Антонио Масео. а затем - Максимо Гомеса, после того, как Масео погиб в бою.
Зигланд, Эсбери, Лаурель и другие высадились вместе с отрядом морской пехоты в Гаване. Новобранцев отправили в казармы, а ветераны, имевшие боевой опыт, принялись обживать испанские укрепления. Большую часть гаубиц испанцы успели вывести из строя, но некоторые орудия оставались в порядке. Возле артиллерийских фортов выставили охрану.
Броненосцы, мониторы и крейсера курсировали вдоль северо- западного побережья, а потом отправились к восточной половине острова, где, по слухам, сконцентрировалась целая армия из испанских солдат, числом до двухсот тысяч. Артиллерия плавучих крепостей методично простреливала мангровые заросли южного берега и горные отроги восточного. Снаряды перегрызли немало испанцев, но вместе с тем доставалось и простому кубинскому люду.
В Гаване устроили промежуточную базу. В казармах проходили учения, где новобранцы набирались опыта тактической подготовки. Большое внимание уделялось огневой подготовке, и здесь выгодно отличились Генри Зигланд и Хуан Мендоса. Они садили пулю за пулей в самый центр мишени из "Ли Ремингтона". Чуть хуже результаты были у Пола Тейлора и Фрэнка Коннор, но и у них результаты были много выше средних. Все четверо являлись настоящими снайперами.
Надо отметить, что в армию они записались не под своими настоящими именами. Генри Зигланд стал Роем Торнтоном. Так звали одного из ковбоев с ранчо Адамса. По его примеру Фрэнк назвался именем своего приятеля Бенджамина Дугласа, с которым частенько лупили друг друга, а потом сделались закадычными друзьями, только родители увезли Бена в Кентукки, а Фрэнк остался. Сейчас он вспомнил про Дугласа и стал им, надев военный мундир из синего сукна. "Палёный" Пол Тейлор выбрал себе имя Эйб Рильз. Вероятно, он сидел с ним вместе в тюремной камере, а Хуан стал Доротео Арранхо. Как-то он имел дело с этим парнем в богатом мексиканском поместье, где парень подрабатывал вместе со своей матерью. Позднее Хуан со своей шайкой подался на границу с Техасом, а Доротео остался там. Он не раз говорил с парнишкой, и у Хуана создалось впечатление, что за тем стоит большое будущее. Или он станет знаменитым бандитом или сделается политиком. Хотя... за душою у парня не было ни гроша.
Джед Эсбери тоже решил изменить фамилию и записался как Мишель Саломак. Если их будут разыскивать, то сыщикам придётся потрудиться. Остальные, то есть Луис и Ганнибал Кросс, остались под собственными именами. Им-то скрывать было нечего.
Все они держались вместе и записали их в один отряд, имевший специфические функции. Бойцов отряда посылали в тыл к испанцам, где они действовали сообща с кубинской Армией освобождения. Они взрывали укрепления и выводили из строя линии связи, захватывали пленных и пробирались в лагерь к испанцам, чтобы разузнать позиции, то есть выполняли функции одновременно и разведчиков, и диверсантов. Не так давно испанцы захватили одну такую группу и расстреляли всех её участников. На место тех несчастных и взяли пополнение из числа новобранцев.
Все были довольны, что попали в одну команду. Сначала туда записали Зигланда- Торнтона и Мендосу- Арранхо, потом взяли Тейлора- Рильза с Коннором- Дугласом, а когда Эсбери- Саломак продемонстрировал в спарринге с Лаурелем настоящий французский бокс, предложили поступить в отряд Перси Бойда и им. Тогда Ганнибал Кросс, чтобы не оставаться одному, подхватил тачку, набитую мешками с мукой, приподнял её над землёй и потащил следом за своими товарищами. Эта демонстрация силы так поразила Перси, что он приказал гиганту негру вместо тачки брать свои вещи и следовать за ними.
Теперь настала очередь поведать немного и о самом Перси. Капитан Бойд служил в армии ещё со времён Гражданской войны, прошёл её до конца добровольцем и так и остался в её рядах. За это время он прошёл тернистый путь от простого солдата- волонтёра до капитана армии США. Он мог бы занять и более серьёзный пост, но его устраивал пока что нынешний, где он весьма преуспел. Его война с испанцами началась задолго до 21 апреля 1898 года. Он попал на Кубу за два года до этого и успел повоевать рядом с Карлосом Мануэлем де Сеспедесом, пока того не захватили в плен испанцы. Кубинского генерала расстреляли, а его американский друг вернулся в Штаты, обещав свою помощь последователям Сеспедеса. Не раз он приводил ночной порой парусные лодки и выгружал винтовки Маузера, какими сражались кубинцы.
Наконец наступило время, когда американские войска вступили на земли острова, чтобы прекратить безжалостные зверства испанских войск. Десять лет сражались кубинские повстанцы, пока наконец в городе Санхан произошла встреча командования Освободительной армии Кубы с представителями испанского генерал- губернаторства. Встреча закончилась подписанием компромиссного мирного договора о прекращении вооружённой борьбы и начале экономических реформ. В1886 году на Кубе запретили рабство, но бедные сельскохозяйственные рабочие и колоны (крестьяне) тут же попали в ещё более ужасающую кабалу к латифундистам. Многие из отчаявшихся кубинских крестьян помогали повстанцам или воевали в их числе.
Перси Бойд знал испанский язык в совершенстве. Когда-то у него были роскошные смоляные пряди, но время не пощадило шевелюру и теперь голова его была голой, как бильярдный шар, если представить его себе покрытый загаром. Большие усы и борода эспаньолкой делали его лицо запоминающимся, морщины покрывали обширный лоб, а чёрные зрачки пронзительно сверлили собеседника. На левой руке не хватало двух пальцев, которые были отрублены палашом в одном из бесчисленных боёв, но в целом Перси представлял из себя крепкого бойца, широкоплечего и сильного, опытного воина, способного с первого взгляда оценить особенности противника перед тем, как вступить с ним в поединок. Он был отменным рубакой, стрелком, атлетом, имел целый ряд достоинств, которые не любил демонстрировать, так как был довольно скрытным человеком, каким становится любой разведчик по прошествии ряда лет.
Большинство из солдат, составлявших отряд Бойда, тоже были нелюдимы. Они поддерживали отношения друг с другом, а остальные для них, можно сказать, что и не существовали. О них ходили только глухие слухи, а больше об отряде капитана Бойда никто ничего не знал.
Солдатские казармы гаванского гарнизона были построены из ракушечника. Белые стены поддерживали деревянную кровлю, а внутри здания добрую часть пространства занимали двухэтажные топчаны и ряд столов для питания. Для офицеров дома были построены из розового мрамора и серого гранита и походили на небольшие дворцы с арками в мавританском стиле. Во внутреннем дворике- патио имелся непременный бассейн со ступеньками, уходящими в прозрачную воду, которая пополнялась посредством подземного прохода- водовода из ближайшего залива. Офицеры американской армии свободное время проводили за карточной игрой или разговорами, сдобренными непременной бутылочкой виски. Перси Бойд вместе со своим заместителем Гуго Шольцем порой наведывался на такие вечеринки.
Казарма отряда Бойда находилась на территории гарнизона, но отделялась от остальных высоким дощатым забором. У них был даже собственный повар, китаец Тон, мастерски готовивший для всего отряда.
Кроме товарищей Зигланда в их подразделении было ещё несколько человек. Бородач по прозвищу Мормон. Маленького роста крепыш с кривыми ногами кавалериста. Его так и звали - Улан. Были ещё Гюнтер, Симпсон, Гарри Вэнс и ещё четверо, носивших фамилию Лоуренс, то ли братья, то ли кузены.
Отлучки в город командование не поощряло. Другое дело, когда отправлялись большой группой на патрулирование. Рука цепко держала ремень винтовки, глаза внимательно глядели из-под полей шляпы, сапоги топали по булыжной мостовой. Многого в таких условиях не увидишь.
Во мне проснулся интерес историка. В начале века двадцатого на Кубу высадился десант. Вместе с военными сюда пришли экономические реформы. Старые кастильские порядки не выдержали напора нового и через два десятилетия остров разительно изменился. Здесь появились шикарные виллы, площадки для гольфа, стадионы, отели, рестораны, кегельбаны. Сюда устремились богатеи со всей Америки. Здесь царил круглогодичный праздник. Карнавал тщеславия. Куба сделалась зоной отдыха не только для США, но и богатого сословия стран Карибского моря.
Так продолжалось до тех пор, пока со шхуны "Гранма" высадились Фидель Кастро Рус, Камило Сьенфуэгос, Эрнесто Че Гевара и другие. Они устроили на Кубе революцию, и курортная зона перекочевала в Калифорнию, Флориду и на Гавайские острова. Сейчас я мог видеть начало вторжения американской культуры в этот регион.
Жалко, что такие вот патрульные прогулки моментально прекратились, как только всех нас перевели в особый отряд Бойда. Теперь всем нам пришлось усиленно тренироваться в стрельбе, заниматься физическими упражнениями, изучать карты острова, испанский язык и обычаи кубинцев, потому как отряду Бойда частенько приходилось взаимодействовать с освободительной армией Масео.
Несколько дней они безвылазно торчали в военном городке, а потом... потом Перси Бойд отправил новичков в поход. Всю западную часть острова от испанцев  освободили довольно быстро, но несколько малочисленных групп затерялось в лесах побережья.
Отряд возглавил Шольц, бородатый увалень с косматыми бровями и длинными руками. Позади его скакали Мормон, Симпсон, Артур Лоуренс и всё молодое пополнение.
Из-под копыт лошадей летел гравий, каким были выложены обочины дороги, ведущей к Пинор- дель Рио, городу, возле которого заметили испанцев. Американского гарнизона там не было, а все боеспособные части вели бои на восточной оконечности Кубы, где укрепились войска генерала Мануэля Диаса, командовавшего обороной Сантьяго. Так, в бешеном темпе, проскакали едва ли не сотню миль, делая короткие привалы для отдыха лошадей и поддержания собственных сил. Пожевав галет и куски сушёного мяса, залезали в сёдла и бесконечная гонка продолжалась.
Внезапно впереди замаячили люди в серых рубахах, перечёркнутых патронташами. Головы их прикрывали соломенные шляпы, на ногах были сандалии, а в руках - магазинные винтовки Маузера. Это были бойцы кубинской освободительной армии и дожидались они именно нас.
Гуго Шольц отошёл в сторону и погрузился в беседу с двумя смуглыми кубинцами. Его собеседники эмоционально жестикулировали и показывали в сторону леса. Шольц хмурился и оглядывался  на своих людей, которые тем временем спешились и с любопытством оглядывались.
Переговорив, Шольц подошёл ближе к своим. Вид у него был насупленный, но вместе с тем и озадаченный.
-- Дело оказалось не таким, каким я его представлял. Испанцев здесь где-то около сотни. Видимо, два отряда объединились в одно соединение. Где-то бродят ещё отдельные дезертиры, повадками похожие на бандитов. Похоже испанцы ждут помощи. Неужели кастильцы готовят десант?
Шольц взъерошил бороду и осмотрел свой отряд. Бывалых бойцов он знал хорошо, но вот новички...  Бойд настоял на том, чтобы взять их на дело. Но одно - разогнать десяток- другой дезертиров, напавших на деревушку кубинских пеонов, и совсем другое - связываться с ротой профессиональных солдат. И это с тем, что у него, Гуго Шольца, полтора десятка ружей, ещё столько же - у кубинских бойцов, а противник располагал силами, раз в пять их превосходящими.
-- Внимание, бойцы. Вот что мы сейчас сделаем. Артур Лоуренс поскачет обратно. Понятно тебе? Там ты сообщишь Бойду об испанцах. Тем временем мы проведём рекогносцировку местности. Бен Дуглас останется стеречь лошадей. Следи за ними в оба, малый. От твоего внимания зависит многое. Остальные, за мной.
Держа ружья в руках, разведчики устремились к лесу и скрылись из глаз в мгновение ока. Только что виднелись спины в серых мундирах, и вот уже нет никого. Фрэнк Коннор, назвавшийся Беном Дугласом, присел возле магнолии и прижался к стволу спиной. Свою винтовку он положил на колени. Усталые лошади принялись щипать траву, отмахиваясь хвостами и отфыркиваясь от облепивших их москитов.
Кубинцы шествовали рядом с Шольцем, что-то ему объясняя в полголоса. До Зигланда- Торнтона доносились отдельные фразы. "Лагерь", "крепость". "корабль", "наступление". Достаточно ли хорошо он владеет испанским, чтобы поручиться за точность перевода вскользь услышанных фраз и, главное, делать на основании этого выводы?
-- Эйб, -- позвал Генри Тейлора- Рильза. -- Будь осторожней.
Палёный шагал рядом, сунув руки за ремень. На лице его. обезображенном пятнами обгорелой кожи, было написано презренье. Он считал, что крестьяне, изображающие из себя солдат, преувеличивают опасности стократно и кучка испанцев представляется им наступательной армией, ощетинившейся штыками ружей., Уж он-то, доблестный вояка, не станет прятаться по кустам от перетрусивших идальго, забившихся  в лесные дебри, чтобы спасти свои никчемные жизни.
Мормон с Симпсоном держались вместе, прикрывая друг друга от невидимого врага. Когда в кустах зашуршало, оба одновременно вскинули винтовки, но хрипловатый крик Шольца остановил их. Из кустарника высыпала ватага черноволосых колотов с ружьями и палашами в руках. Это было всё войско, каким располагали командиры Педро и Рауль, встретившие американских разведчиков. Колоны приветствовали помощь криками, но скоро замолчали, разглядев малое число американцев.
Пока Шольц совещался с кубинскими союзниками, расстелив прямо на траве карту провинции, Генри- Рой оглядел крестьян, ставших солдатами. Что им часто  приходилось заниматься  тяжёлым трудом, убеждали и натруженные руки с выступающими венами, и разбитые ноги, и потрескавшаяся, морщинистая смуглая кожа. Половину кубинского отряда составляла молодёжь и все улыбались, глядя на американцев. По всему их виду читалось, что они искренне рады пришельцам.
-- Итак, парни, -- начал свою речь Гуго, закончив говорить с партизанскими командирами, -- похоже, испанцы сумели связаться каким-то образом со своими. Они организовали боевые позиции здесь, поблизости. Вырыли окопы, сложили фашины, построив из них укрепления. Вдоль побережья скрытно перемещаются патрули. Они дожидаются подхода корабля или кораблей. Ладно, если корабль подойдёт, чтобы забрать их отсюда, а если это десант? Мы тут решили по любому вмешаться в их планы, расстроить их. Для начала подойдём поближе. Постараемся захватить кого-нибудь из испанцев и допросить его. Тогда, на основании полученных данных, решим, как нам действовать дальше.
Пока Гуго Шольц доводил до своих людей обстановку, Педро и Рауль переговорили со своими, судя по сурово нахмуренным лицам колонов. Они были готовы начать войну хоть сейчас.
Тем временем солнце исчезло за стеной мангровых зарослей. Голосистый птичий хор перестал гомонить, ночные обитатели зарослей вели себя не столь шумно. Перед лицом Роя мелькнули крылья нетопыря. Он инстинктивно отклонил голову, уклоняясь от полёта кожана. Под чьим-то сапогом хрустнула ветка.
Шольц разделил свой малочисленный отряд таким образом, чтобы рядом с новичками находился кто-нибудь из ветеранов. Сам он двигался рядом с "Роем" и "Эйбом". Теперь он ничем не напоминал того увальня, каким казался совсем недавно, в Гаване. Шаги его были легки, движения ловки. Казалось, он обладает зрением совы, так уверенно и быстро он перемещался. Генри- Рою приходилось прикладывать немало стараний, чтобы не отстать от него и не выбиваться из темпа движений, при этом стараясь ещё и не выдать своего присутствия стороннему наблюдателю.
Кубинские колоны, вставшие волею судьбы, рока, на тропу войны, довольно лихо пробирались сквозь лесные заросли, умудряясь не наступить в темноте на сухие сучья, валявшиеся под ногами, и не цепляться ружьями за ветви, самой природой предназначенные стать элементами ограждения запретной зоны, коей стал участок леса в самой глубине зарослей.
Пришлось применить все свои силы и умения, чтобы не отставать от своих более ловких товарищей. Внезапно перед ними появилось тёмное пятно, обернувшееся в тот же миг человеческим силуэтом. Рой привычно выхватил револьвер из кобуры, но успел сдержать себя от выстрела, направив ствол на голову незнакомца. Гуго положил тяжёлую руку на вытянутый ствол и заставил его опуститься. Только теперь Рой узнал Педро, ушедшего вперёд со своими людьми. Или он обладал дюже крепкими нервами, или просто не заметил, что был на волосок от смерти.
-- Амиго, там, впереди, испанские солдаты... 
По-видимому от волнения он всё время сбивался на испанскую речь, говорил тихо и торопливо. Во всяком случае Генри из его рассказа ничего не понял. Шольц был более внимателен. Он выслушал донесение кубинца и распорядился удвоить осторожность. Подозвал к себе Мормона, Симпсона, а также Роя Торнтона и Мишеля Саломака, как наиболее подготовленных к экстремальным действиям. Все они опустились на корточки и поползли вперёд. Ружья пришлось оставить в импровизированном лагере- убежище. Зигланду- Торнтону не хотелось расставаться с винтовкой, но пришлось. Вместе с ружьями оставили и шляпы. Джед хотел скинуть и мундир, но Шольц не позволил. И правильно, так как белое пятно сорочки выдало бы француза, как только он очутился бы на позициях испанцев.
Кланяясь почти до земли, заросшей сфагнумом и лишайником, что говорило о наличии поблизости заболоченных участков леса, разведчики двинулись в самую чащу. До боли в глазах Рой вглядывался в черноту ночи. Перед ним плыли тёмные круги, какие-то многогранники и вообще непонятные конструкции. Это было реакцией зрительных нервов, пытающихся вычленить хоть что-то из переплетений кустарников.
Внезапно послышался сухой кашель. Разведчики приникли к земле, но движения не прекратили. Вражеский пикет они миновали незаметно, а затем ещё один. Испанцы сидели в неглубоких ямах, положив на бруствер ружья, и таким образом караулили. В общем-то они никого не ждали, но дисциплина требовала быть настороже.
Тем временем впереди стало заметно светлее. Рой поднял нос и заметил отблески огня на стволе саговника. Он отодвинул листья ветви и увидел ряд костров. Из-за плеча его выглянул Джед- Мишель.
-- Оставайтесь здесь, -- послышался шёпот. Губы Шольца тыкались в самое ухо. От дыхания толстяка делалось щекотно. Сам Гуго, вместе с Педро и ещё кем-то из числа кубинцев проворно уполз, мастерски используя для маскировки высокую траву и кустарник.
Друзья залегли по обе стороны толстого ствола саговника, покрытого широким куполом листвы. Эта голосеменная древовидная колонна возвышалась над ними более чем на семьдесят футов. Где-то наверху устроилась на ночёвку птичья стая. Неподалёку перекликались ночные животные, встревоженные близким скоплением вооружённых людей.
Что, если Шольца схватят с его кубинскими союзниками? Что им тогда с Джедом делать? Спешно отходить назад или поднять пальбу из револьверов, чтобы создать суету, которой, возможно, воспользуются для бегства раскрытые разведчики? Но в таком случае они сами окажутся в кольце неприятельских сил. С одной стороны будут наступать пробудившиеся солдаты, а с другой - охранное оцепление лагеря.
Видимо, подобные мысли тревожили и напарника, так как он вытягивал шею и выглядывал то и дело из-за своего укрытия. Долго эта пытка продолжалась или нет, но вдруг из-под куста папоротника вылез Шольц. От неожиданности Рой икнул.
-- Отходим! -- шепнул на ходу Гуго. -- Тихо!
За ним двигались кубинцы. Они держались не хуже команчей или апачей, были похоже скорей на тени, чем на обычных людей из костей и плоти. Рой и Мишель даже дышали через раз, пока поляна со спящим вражеским лагерем не осталась на безопасном расстоянии  Каким-то чудом они вышли на своих людей. Гигант Кросс обхватил руками Саломака и едва не раздавил его в объятиях от радости. Тот с трудом вырвался от чересчур эмоционального силача.
-- Их там более сотни. Может даже две. -- Сообщил Гуго своим спутникам, а также Педро и Раулю. Рой сидел поблизости и отчётливо слышал хрипловатый голос командира. -- Я слышал своими ушами, как разговаривали испанцы. Они действительно ждут судно. Оно появится или этой ночью, или следующей. Заберут раненных и нескольких важных офицеров. У испанцев имеются орудия. Они выгрузят на берег снаряды к пушкам, а днём испанские артиллеристы попытаются потопить мониторы, которые патрулируют побережье. По-видимому,  где-то рядом будет прятаться испанский крейсер, который окажет поддержку, а потом то ли заберёт весь отряд, то ли наоборот - высадит им на подмогу дополнительный десантный отряд. Они что-то там говорили про Гавану и Сантьяго. Было слышно далеко не всё.
Днём к ним должна была подойти помощь из гаванского гарнизона и тогда мы, общими усилиями, атакуем испанцев, пока они не потопили наши корабли.
Похоже, завтра предстоял настоящий бой.

Глава 8. Засада.
Когда рассвет напоил своим светом округу, Гуго Шольц собрал вокруг себя весь отряд. Кубинцы стояли рядом с североамериканцами, глядя в лицо гринго. Короткая щетинистая борода вызывающе торчала вперёд, пока Шольц разглядывал своих людей.
Подумать только, в какую переделку влез он, и что за сброд стоял рядом с ним. Убийцы, проходимцы, негры, всякая шваль, которая вознамерилась считаться солдатами и стоять в тени колосса, имя которому Североамериканские Соединённые Штаты.
Испанцы, которых он посчитал за шайку дезертиров, едва не обвели его вокруг пальца. Только опытность колонов спасла их. Рауль, называющий себя лейтенантом, хотя от него точно так же пахло навозом, как и от остальных вояк, на рассвете обнаружил дозор, спрятавшийся в кустарнике на опушке леса. Гуго отправил на разведку Симпсона на пару с молчуном Мормоном и те вскоре огорошили его сообщением, что по всему лесному краю стоят сторожевые пикеты. Испанцы выдвинулись вперёд и взять их сейчас "в клещи" станет делом затруднительным. Но этого мало. Сейчас они сами могли обнаружить появление отряда американской пехоты и атаковать его. А если вспомнить про пушки, которые могли применить кастильцы...
Гуго Шольц оттянул губу и длинно сплюнул табачной жвачкой. Курить ввиду противника он не позволил никому, включая и себя.
Каким-то чудом они успели увести подальше лошадей, набросив тем на головы промокшие от утренней росы куртки, чтобы те не фыркали, почуяв поблизости чужаков.
Картина получалась интересная. В глубине леса засел отряд испанцев, поджидающих пару мониторов, курсирующих вдоль побережья. С тыла они прикрылись двумя линиями боевого охранения. Между этими барьерами попала группа Шольца Вот- вот появится дополнительный отряд под командованием самого Бойда. или его второго помощника. Чтобы добраться до леса, заполненного испанцами, им придётся пересечь обширное поле или равнину, где они будут видны как на ладони. К тому моменту, как они подъедут к лесу, каждый куст его ощетинится штыком, за каждым стволом будет прятаться стрелок с магазинной винтовкой. Несколько залпов и с американцами будет покончено, даже если они успеют спешиться, и попытаются дать отпор. Там просто нет укрытий. Испанцы хорошо всё рассчитали. Только малочисленной группе Шольца удалось проникнуть в лес, воспользовавшись вечерними сумерками.
Что же делать? Смотреть на расстрел своих товарищей Гуго не станет. Атаковать отряд столь большой численности подобно самоубийству. Вырваться из леса и скакать навстречу Бойду? Тоже не получится. Пока они отъедут на безопасное расстояние, их перещёлкают вражеские солдаты, как белок.
Оставался единственный выход. Подобраться поближе и, когда появятся люди Бойда, напасть на оцепление. Перси человек опытный и сразу всё поймёт, а как только сообразит, поспешит на выручку. Объединёнными усилиями они противостоят испанской атаке, а там уж как Бог даст - или они отойдут с честью или перейдут в наступление.
Утро выдалось довольно промозглым, что было на руку американцам и их кубинским товарищам. За ночь небо заволокло тучами, и теперь они пролились мелким продолжительным дождём. Довольно быстро вся одежда пропиталась сыростью и неприятно липла к телу. Зато линия горизонта растворилась в зыбком мареве. Под ногами хлюпала земля, и булькали под дождевыми каплями лужи. Сказывалась заболоченность местности - уж больно быстро она пресытилась влагой. и лужи становились всё шире, грозя соединиться вместе потопом.
Конечно, у бойцов Шольца была палатка, под которой  они могли укрыться от непогоды, но делать этого было никак нельзя ввиду близости противника. А удаляться от него ещё хуже. Успокаивало лишь то, что испанцам было не лучше. Кубинские инсургенты с усмешкой разглядывали, как их враги с ругательствами стягивали вместе ветви, чтобы таким образом организовать хоть какой-то навес над головой. Это помогало, но ненадолго. Потом капли находили всё же незаметные щели и начинали стекать струйками на головы или за шиворот солдат, что давало повод для новых порций ругательств. Уж лучше всё оставить как есть, отдаться полностью во власть стихии, слиться с ней и тогда неприятности, связанные с подобными неудобствами, растворяются в своей бессмысленности.
Пользуясь суматохой среди охранного оцепления, бойцы Гуго Шольца подобрались если не совсем вплотную, то затаились совсем рядом с секретами испанцев. Оставалось только кинуться всем разом и успеть расправиться как можно с большим количеством противника. В руках у разведчиков уже были зажаты кинжалы полковника Боуи с длиной клинка не менее двадцати дюймов. Скоро все они обагрятся кровью. Казалось, сами ножи сотрясаются в нетерпеливой дрожи перед атакой. А может это содрогались от сырости тела их хозяев. Чтобы хоть как-то поддержать своих парней, Гуго распечатал НЗ - бутылку виски "Виднерс". Выпив по глотку, а кто и по два, ближайшие к нему бойцы повеселели. На посеревшие было лица вернулся румянец. Остатки "Виднерса" ушли к кубинцам. Оказалось, и они согревались подобным образом, только вместо виски у них был свой напиток, настоящий ром, который они тянули прямо из глиняного кувшина, заткнутого до того пробкой из кукурузного початка.
Самым мучительным из всего набора свалившихся на голову неожиданностей была необходимость ждать, оставаясь при этом в полной боевой готовности. А это означало, что каждый мускул был напряжён, руки сжимали рукояти ножей, а револьверы были спрятаны под мышку, чтобы защитить их таким образом от сырости. От переохлаждения спасало выпитое виски, пусть и в таком ничтожном количестве. Вот только надолго ли их хватит при таком "невыгодном" раскладе.
После короткого размышления Гуго Шольц приказал Симпсону двигаться навстречу отряду Бойда. Но как ему быть, если противник как раз обшаривает глазами смутную линию горизонта?  Выбирать не приходилось. Симпсон, человек роста довольно мелкого, но вместе с тем проворный и юркий, опустился на землю и буквально ввинтился в траву. Мелькнули подошвы ботинок и Симпсон пропал. Рой протёр глаза рукой, смахивая скатывающиеся со лба капли, но разведчика он так и не разглядел, как ни старался. Шольц, насупившись, глядел в пространство. Он пытался угадать ситуацию, в которой им придётся действовать. В моём настоящем, на рубеже веков и тысячелетий ему пришла бы на помощь система компьютерного анализа "Пауэр- найс". Но здесь о таком пока ещё даже и не мечтали.
Знаками Гуго разослал своих людей, которые подобрались ближе, когда передавали друг другу бутылку с согревающим. Надо было быть начеку. И снова потянулись бесконечные и невыносимые минуты вынужденного безделья. Внутренняя дрожь пробивалась наружу и сотрясала тело. и руки переставали воспринимать даже рукоятку ножа. Даже я почувствовал тот мертвящий озноб, шедший от бесконечных струек воды, поднятой муссоном с поверхности Карибского моря. Когда же она успела так остыть?
По моему безмолвному совету Рой начал напрягать и расслаблять  различные группы мышц, представляя себе физкультурные занятия в спортивном зале Эсбери. Постепенно пришло тепло, как результат выработки энергии из клеток внутренней секреции. Тело вновь стало упругим и работоспособным.
Скоро это пригодилось.
Один из стражей испанского секрета почувствовал надобность  покинуть пост, где он сидел под самодельным навесом вдвоём с напарником. Он поднялся и направился за кустарник, где прятался Хуан, то есть Доротео Арранхо. Испанец тащил с собой ружьё. Успеет ли затаиться Арранхо?
Может быть, мне показалось, что там затрещали кусты, но больше ничего слышно не было, кроме утомляющего шороха мороси. На всякий случай я придвинулся ближе к оставшемуся дозорному. Он зевал и крутил головой, озирая окрестности. То и дело он припадал к зрачку  подзорной трубы, к которой соорудили самодельный треножник. С широкополой шляпы ручеёк стекал в лужицу, оставляя в относительной сухости голову обладателя такой ценной шляпы.
Скоро он начал беспокоиться долгим отсутствием напарника. Он прислушивался и вытягивал шею, пытаясь взглядом пробиться сквозь переплетения веток. Что стало причиной задержки его приятеля? Расстроенный желудок или нечто более серьёзное? При других обстоятельствах страж посмеялся бы и постарался вздремнуть. но сейчас любая мелочь могла иметь иную, тревожную трактовку. Наконец испанец поднялся на ноги и крикнул в полголоса: "Эй, Клаудио, что там у тебя?"
Ещё минута и он поднимет тревогу или возвысит свой голос до такого уровня, что заявится командир, чтобы выяснить причину шума. Так или иначе, но с минуты на минуту их скрытое присутствие будет обнаружено. Рой оглянулся на куст и увидел Доротео, который подавал ему знак. Теперь последние сомнения отпали. Клаудио больше не будет разгуливать по окрестностям этого леса.
Напарник незадачливого стража  тем временем двинулся к роковому кусту, чтобы обругать заснувшего там сотоварища или оказать ему помощь, буде это понадобится. У стража ещё не появились сомнения, что рядом мог таиться враг. Он доверял себе, своей наблюдательности и ощущениям, а внутренняя интуиция, убаюканная ненастной погодой, ещё недостаточно пробудилась, чтобы остановить и вернуть назад часового.
Он успел сделать не более трёх шагов, как вдруг внезапно перед ним вырос человек. Он поднялся с земли так быстро, что испанцу показалось, что пришелец чудесным образом проявился из тумана, как туземный божок, каким поклонялись негры, вывезенные с Чёрного континента.
Испанец разинул рот, чтобы завопить от страха и неожиданности при виде облепленной грязью человеческой фигуры, да и человеческой ли? Рой взмахнул рукой и крик закончился хрипом, так и не успев толком родиться. Испанец схватился обеими руками за разрубленное клинком кинжала горло и завалился на спину, бросив последний взгляд в бездонное серое промозглое небо, вобравшее в себя ещё одну заблудшую душу.
Припав на колено, Рой оглянулся. Кажется, никто не обратил внимания на инцидент, настолько всё быстро произошло. Не надо забывать о том, что всё происходило на границе лесной заросли и открытого участка, поросшего кустарником, за которым начиналось поле, окутавшееся туманной дымкой. Рой вытряхнул испанца из мундира, поднял с земли и натянул на голову широкополую шляпу. Не скрываясь, он вернулся под навес и взял на изготовку карабин Маузера, который недавно ещё держал в руках часовой. Через мгновение раздвинулись ветки индигоферы и появился Арранхо, поправляющий на себе испанский мундир. Мексиканец моментально сориентировался и подхватил  импровизацию Торнтона. Оба "часовых" заняли места под навесом.
Приникнув к окуляру, Рой внимательнейшим образом осмотрел окрестности, а потом навёл трубу на соседствующий участок, где находился следующий дозор. Вот только разглядеть замаскированное укрытие не получилось. Мешало обилие качающихся ветвей и моросящий дождь, затянувший всё видимое пространство  маревом мокрой пелены. Но жаловаться на плохую видимость Рой не стал, ведь только по этой простой причине они умудрились сохранить своё присутствие в окружении вражеских постов- секретов.
Неподалёку затрещали кусты. Или происходила "смена караула" с помощью людей Шольца, или настоящий испанский офицер обходил своих подчинённых, желая убедиться в надёжности организованной им обороны. Торнтон приготовился.
Испанского офицера сопровождали два солдата. Они несли за плечами "маузеры" и двигались в ногу. Земля под их сапогами ритмично чавкала, разбрызгиваясь по сторонам. Они направлялись к посту, где только что обосновались наши разведчики. Рой припал к трубе и спешно озирал подходы к лесу, надеясь на скорое появление Бойда. Арранхо вытянулся при виде офицера. Тот брезгливо осмотрел сапоги Доротео, измазанные в грязи, а затем перевёл глаза на второго наблюдателя. Брови его взметнулись кверху.
Натянув испанский мундир, Рой как и Доротео, не посчитал нужным стаскивать с трупа и брюки, а их форменные штаны отличались от испанской военной униформы, и офицер это заметил. Не успел он сказать и слова, как тесак мексиканца уже вонзился в его грудь, а сам Арранхо прыгнул на ближайшего к нему солдата.
Второй из сопровождавших офицера бойцов сдёрнул с плеча "маузер" и начал поднимать карабин, когда на него навалился Рой. Оба они опрокинулись в грязную лужу и возились там, пытались вцепиться друг другу в горло. Испанец открыл рот, чтобы громким криком позвать на помощь, но Торнтон изловчился и сунул ему в открытую пасть целый ком раскисшей от сырости земли. Солдат поперхнулся и закашлялся, выпучив глаза. Торнтон ловко вывернулся из его рук и перевернул противника, а затем вжал голову того в лужу, где лежал убитый офицер. Несколько минут он держал испанца, пока тот не перестал дёргаться, пытаясь вырваться. На поверхности лужи вспухли последние пузыри, и ещё один из испанцев предстал на суд Всевышнего.
Рой оглянулся. Доротео помахал ему шляпой, а потом сел на окровавленный труп своего противника, который лежал, раскидав руки в стороны. Дождевые капли стекали по лицу, очищая его от налипшей грязи. Этот маленький поединок опять остался за ними. Долго ли удача согласиться оставаться на их стороне?
Неподалёку неожиданно грохнул выстрел, потом сразу три, с другой стороны тоже ответили. Началось! На душе стало легче. Всё-таки закончилась эта мучительная пытка ожиданием. Теперь уже не надо лежать, наполовину утопив тело в болотной жиже и следить за передвижениями испанцев. Сейчас они сойдутся на равных.
В глубине леса глухо бухнуло. Потом ещё раз. И ещё.
-- Пушки! -- закричал появившийся неведомо откуда Мормон. В руках у него была винтовка, а мундир запятнан кровью. -- Испанцы открыли орудийный огонь!
Ого! От пушек навряд ли куда спрячешься. Рой замер, прислушиваясь. Сейчас засвистит подлетающий снаряд, рванёт разрыв и Роя не станет. Прекратит существование Генри Зигланд, а вместе с ним и я...
Снова глухо бухнуло. Что происходит? Рой открыл глаза. Мормона рядом с ними уже не было, а Доротео беспомощно смотрел в сторону банановых зарослей. Орудия начали пальбу, вот только не было слышно свиста и воя снарядов. И тут до Торнтона дошло.
-- Они стреляют по мониторам. Где Шольц?
Не удержавшись, Рой выкрикнул свой вопрос и тут увидел бегущего Гуго. Следом за американцем бежали Пабло, Рауль и другте кубинцы. На ходу Гуго махнул рукой Торнтону.
-- Быстро! В лес! Пока испанцы ничего не сообразили! Мы атакуем их и сразк отойдём.
Это же явное самоубийство. Торнтон посмотрел на вымазанные грязью, сырые спины бегущих инсургентов. Это их война, а Зигланд умирать не собирался. Он перехватил испытующий взгляд Арранхо. Прищурившись, мексиканец наблюдал за Роем, но тоже не спешил догонять бежавших.
-- Повоюем, амиго, -- осклабился Торнтон, сунул в ножны "боуи" и направился в лес, держа на изготовку карабин. Позади зачавкало. Доротео догонял его. Сбоку мелькнула фигура Рильза, но Рой не стал окликать его. Что мог сказать Палёный, разве что очередную глупость.
Сделав несколько шагов, разведчик пришёл к выводу, что план Шольца не столь безумен, как показался сперва. Стрельба в тылу обескуражит испанцев, заставит их прекратить артиллерийский обстрел, чтобы провести рекогносцировку., а Шольц тем временем отойдёт назад. В этом случае главную опасность представляли дозорные, что несли охрану леса. Организовавшись, они могли нанести серьёзный урон разведчикам.
-- Стой, Доротео, -- повернулся он к мексиканцу. -- Надо нам сделать вот что... Эй, Рильз, иди сюда...
Объяснив дружкам свои намерения, он бросился в сторону, предоставив тем возможность действовать самостоятельно. Необходимо обнаружить дозоры до того, как испанцы обратят свои ружья им в тыл. Он уклонился от ветки, что сбила с него шляпу, а потом повалился сам, услыхав грохот близкого выстрела.
Он упал так, как падали убитые испанцы, приняв неудобную позу, в какой не останется лежать живой, но всего лишь раненый человек. И противник купился. Неподалёку раздвинулись ветви, и оттуда выглянул молодой солдат с испуганным лицом. Он то целился по лежавшему совершенно неподвижно Рою, то опускал ружьё. Торнтон не шевелился. Ошибиться было нельзя.
Молоденький солдатик не решался ещё раз выстрелить. Похоже, ему казалось, что весь лес был заполнен проклятыми убийцами, которые уже зарезали его напарника, да и других солдат тоже. Сам солдатик отсиделся на дереве, а сейчас мечтал бы очутиться в лагере, где много товарищей, где они все вместе отобьют атаку грязных туземцев, заставят их работать, отучат их воевать.
Солдатик вышел из гущи кустов мимозы, подошёл ближе к убитому. Нудный моросящий дождь наконец прекратился и сразу сделалось до жути тихо. Испанец толкнул "труп" прикладом. Убитый неожиданно легко перевернулся, поднял руку, а в ней был зажат... револьвер. Дуло вдруг распустилось огненной розой и страшным ударом солдатика отбросило прочь...
Рой одним лёгким прыжком поднялся на ноги, перешагнул через тело так хитро убитого им испанца и, крадучись, двинулся дальше. Где-то неподалёку хлопнул одиночный выстрел. Он улыбнулся - охота началась.
В глубине леса вдруг поднялась бешеная пальба. Пушки перестали палить. Похоже, Шольцу удалось то, что он задумал.
Незнакомое чувство заставило его поднять голову. Он выстрелил из карабина и кувырком покатился прочь. Пуля ударила в то место, где он был мгновение назад. Он едва не проворонил очередного наблюдателя. Тот сидел в развилке сучьев и целился вниз. Судя по уверенным действиям, это был опытный воин.
Привалившись спиной к дереву, ставшем в тот миг защитным заграждением, Рой глянул на винтовку, что лежала неподалёку, не более чем в шести футах от него. Оттолкнуться от ствола, метнуться вперёд, подхватить ружьё и вернуться под сень защиты, чтобы затем сразиться на равных. На это уйдёт три- четыре мгновения... и выстрел, а то и два. Пронизанный пулями "маузера", навряд ли он будет достойным противником, скорей уж трупом. Тот, наверху, ждал от него именно этого.
Бахнул выстрел и от ствола отщепился цельный кусок древесины, покрытый корой. Одновременно Торнтон ощутил сильную боль в руке. Стрелок сверху просчитал его месторасположение и умудрился ранить, пробив древесный ствол, касавшийся ещё недавно вполне надёжной защитой. Сидеть долго здесь было никак нельзя. Скоро из лагеря, превращённого испанцами в крепость, прибудет отряд вооружённых до зубов солдат. Они перебьют разведчиков Шольца и встретят Бойда ураганным ружейным огнём.
Ждать смысла не было. Рой достал из-за пазухи револьвер и оттянул большим пальцем курок. Сейчас решится, на чьей чаше весов благосклонность ветреной Фортуны. Он приготовился...
За мгновение, за долю мгновения до того, как он выкатился из-за ствола, щёлкнул выстрел и со стороны широкой развилки послышался стон. Ударяясь об ветки, вниз полетел "маузер", а потом соскользнул и повалился и сам стрелок. Для надёжности он привязал себя ремнём к дереву и сейчас болтался на привязи, свесив вниз беспомощно руки. Ноги его так и остались в развилке, меж толстых ветвей, служивших своеобразным помостом.
-- Эй, Генри, -- махал руками Палёный. -- Давай, живее. Хватит отсиживаться по кустам. Парни Бойда на подходе. Надо дать им время, чтобы добраться до леса. Испанцы уже здесь.
Чувство благодарности заполнило грудь Роя. Сейчас он не обратил даже внимания, что Палёный едва не раскрыл его личность перед остальными. Рильз убил стрелка и предотвратил смерть Торнтона. Сейчас всё это осталось позади. Генри- Рой подхватил свой карабин и бегом устремился за Эйбом, который уже исчез среди кустов мимозы, за которыми тем временем разгоралась стрельба. Испанцы и в самом деле переходили в атаку.

                Глава 9. Альворадо.
Перси Бойда спас Хайрем Максим. Точнее - его творения. Два пулемёта. изготовленные на заводе Максима, разорвали цепь испанских стрелков, отбросили их назад, деморализовали. Офицеры остановили бегство, вернули солдат назад, но бойцы Шольца и присоединившиеся к ним воины Бойда в несколько минут подавили сопротивление. Часть испанцев бежали в глубь леса, в сторону укреплённого лагеря, немногие бросили ружья и подняли руки, отдавая себя во власть победителей, но большая часть стрелков была уже мертва или находилась при последнем дыхании. Пули "машинок смерти", как иногда называли в ту пору пулемёты, жестоко изодрали человеческую плоть. Кусты, трава да и сама земля были покрыты пятнами крови.
Командир Бойд выслушал доклад Гуго Шольца. Тот со своим заданием справился, то есть сорвал артиллерийский удар испанской батареи по американским мониторам, двигавшимся вдоль северо- западного побережья Кубы.
Обстоятельный доклад, ради которого Перси спустился с коня, был прерван самым бесцеремонным образом. В глубине зарослей бабахнула пушка, следом за ней - другая, а затем и вся батарея открыла яростную пальбу. Лошади заволновались и, если бы не успокаивающие действия наездников, стремглав унеслись бы в поле, прочь от лесной кущи, переполненной неизвестными, а оттого вдвойне страшными опасностями. Возбуждённый не менее прочих конь Бойда поднялся на дыбы и увлёк за собой хозяина, который по привычке намотал поводья узды себе на руку. Лишь чудом он удержался на ногах, а потом прикрикнул на коня и вернул его к себе.
-- Сагамор, спокойно! -- Перси повернулся к Шольцу и спросил его: -- Что там происходит, чёрт возьми?!
-- Не знаю, -- пожал плечами его заместитель, похожий на гризли, облачённого в выпачканную донельзя одежду. -- Могу только предположить. Испанцы снова вступили в бой. Если снаряды до сих пор не обрушились на наши головы, то сие означает, что опасность для них подступила с другой стороны, и скорее всего - с моря. Вероятно, подошёл один из наших крейсеров, чтобы высадить на берег десант, а испанцы воспротивились этому, паля из всех пушек по нашим собратьям.
-- В таком случае чего же мы стоим, Гуго? -- воскликнул капитан. -- Вели трубить тревогу. Командовать наступлением придётся тоже тебе, как командиру дозорного отряда. Наверняка ты уже изучил все подступы к вражеским фортификациям. Итак, вперёд! Вперёд!!
Не успел рожок пропеть сигнал сбора, как всё воинство Бойда построилось в стройное каре. Они были готовы вклиниться в заросли и двигаться к укреплённому лагерю противника. Рядом с американскими солдатами встали и кубинские инсургенты, повесив винтовки на плечо. Они воевали нисколько не хуже американцев и желали принять участие в атаке на испанский лагерь. Перси Бойд не стал им в этом препятствовать.
Шольц махнул рукой и весь отряд одновременно, до последнего человека, шагнул вперёд. Уже через несколько шагов ровная линия строя сломалась в десятках мест и люди вошли под зелёные своды леса. Обычно мирная его атмосфера была отравлена актом милитаризма. Стволы деревьев, мимоз, желтинников и мескито, были выщерблены пулями, ветки свисали, срезанные разящим свинцом, а повсюду, здесь и там, в самых разных, причудливых позах, валялись люди, испанские солдаты, в настоящий момент просто трупы, вырванные из жизни безжалостным металлом.
Привычные к виду смерти, американские разведчики спокойно переступали через тела павших и двигались дальше, туда, где глухо бухали пушки. С каждым шагом движения американцев убыстрялись и вот они уже скорей бежали, чем просто шли. На ходу Гуго отдал новое распоряжение и вперёд рысью устремился дозор из Симпсона, Мормона и новичков, показавших себя опытными бойцами - Роя Торнтона, Эйба Рильза и Ганнибала Кросса. Гигант- негр выкатил белки глаз, показал крупные белые зубы в широкой улыбке и побежал едва ли не первым, чуть не обогнав парочку кубинцев, посланных Раулем вместе с американцами.
Основные силы отряда немного отстали, присутствуя хрустом сучьев и тысячью иных шумов, хорошо различимых ухом следопытов, коими являлись ветераны из отряда Бойда и, судя по всему, кубинские повстанцы. Во всяком случае, именно они первые почувствовали близость вражеского секрета и знаками дали дать союзникам об удвоенной осторожности.
Испанцы были настороже и держали ружья наготове, но ни один не издал и звука, когда вдруг перед ними возникли призрачные силуэты. Они просто не успели отреагировать, пронзённые полудюжиной кинжалов. Их оставили здесь же, уложив на землю в "мирных" позах.
Ещё один караул постигла судьба товарищей. Теперь лагерь был виден сквозь прогалы в мескитовом кустарнике. Скоро подошли остальные. Бесшумно установили на платформах механизмы, снабжённые защитными щитками. Это и были те самые пулемёты Максима. В патронники вставили ленты, набитые патронами. Стрелки проверили различные ориентиры, налаживая прицел, чтобы во время боя действовать эффективно и чётко.
Тыльная сторона лагеря была покрыта системой траншей, выкопанных в твёрдой земле с обилием глыб песчаника, из которых выложили целую стену, укреплённую мешками. Несколько срубленных деревьев были превращены в устрашающие колья и развёрнуты в сторону возможного наступления инсургентов. В окопах сидело три или четыре десятка стрелков, ощетинившихся штыками. Остальные солдаты сгруппировались на противоположном конце бивака. По части укреплений там постаралась сама Природа, щедро рассыпав по всему берегу крупные валуны, если не сказать больше - почти что целые скалы. Именно там, в этих естественных блиндажах, испанцы расположили свои орудия, замаскировав их   охапками зелени, чтобы скрыть пушки от постороннего глаза.
Сейчас пучки широких папоротниковых листьев валялись в стороне, их топтали в спешке подносчики снарядов, а наводчики корректировали цель с помощью ручных приборов и биноклей. Повсюду рассыпались стрелки и безостановочно палили в сторону моря. По кому?
Сейчас разглядеть что-либо было невозможно. Сначала надо было атаковать укрепления лагеря и уже потом дойдёт очередь до природной крепости с артиллерией на берегу.
Снова своё "веское слово" сказали пулемёты. Закрутились сменные стволы и свинцовые хлысты ударили по лагерю, чем моментально внесли сумятицу в его защитниках. Те излишне понадеялись на пикеты, выставленные в лесу, на подступах к лагерю, и не ожидали столь масштабной атаки. Отстреливаясь, они забились за стену, в которой имелись специальные щелевидные амбразуры, откуда можно было вести прицельный огонь. Они могли бы здесь отсидеться и даже создать проблему для дальнейших наступательных действий отряда Бойда, но среди американцев нашлось несколько ловких парней, которые закинули за стену разрывные петарды, после взрыва которых стена в одном месте обрушилась. На общем состоянии укрепления это отразилось незначительно, но вот моральный посыл защитников пошатнулся, когда по стене градом застучали пули, выпущенные из обоих пулемётов, а атакующая сторона разразилась серией страшных воплей, достойных глотки ирокеза или команча, и защитники дрогнули. По линии траншей, уходящих во внутреннюю часть лагеря, они начали пробираться к скалам, где находилась добрая партия их товарищей.
Заметив угрозу с тыла, испанцы озаботились. Команда, обслуживающая одно из орудий, спешно начала разворачивать свою пушку на 180 градусов. Основательно установленное и добросовестно пристреленное  в том месте, где стояло первоначально, орудие повело себя непатриотично. Артиллеристы бестолково толкали друг друга, пытаясь вручную развернуть свою "подопечную" в надлежащем направлении, а раскалившийся от стрельбы ствол цеплялся за скалу, рядом с которой и была установлена пушка на ровном базальтовом пятачке.
Наверное, солдаты всё же развернули бы пушку и снаряды начали крушить лес и тех, кто обстреливал лагерные укрепления из мескитовых кустов, но тут хлестнула пулемётная очередь и раскидала пушечную обслугу по сторонам. Остались два истекавших кровью тела и один раненный, беспомощно раскорячившийся под колесом, которое соскользнуло на ногу несчастного. Он пронзительно кричал до тех пор, пока не щёлкнул одиночный выстрел, и меткая пуля прекратила его мучения.
Постепенно, пользуясь малейшим удобным случаем, разведчики Бойда проникли в лагерь. Воспользовавшись сетью выкопанных траншей, они подобрались к самой батарее. Испанцам пришлось провести спешную перегруппировку сил после того, как внезапным залпом искусные стрелки уничтожили артиллеристов ещё двух орудий. Кое-как они заставили американцев отступить, пожертвовав жизнями двух или даже трёх сотен испанских солдат. Положение последних становилось с каждой минутой всё удручающей.
Перекинувшись с командиром одной- двумя фразами, Гуго Шольц опять собрал команду, с какой он действовал на протяжении последних суток. Теперь, когда опять рядом было полно ветеранов секретного подразделения американской армии, было удивительно, что он не использует опыта бойцов, действовавших в отряде не один год, а привлекает молодое пополнение, но таков был стиль самого Шольца. Он как бы бросал тех в воду и кто "выплывал", быстро равнялся в мастерстве с ветеранами, тогда как в других отрядах новобранцы проходили долгую школу приобщения к боевому опыту. Надо лишь добавить, что сам Гуго Шольц не забывал приглядывать за "своими", чтобы поддержать в самую опасную минуту.
Кроме Мормона и Симпсона были ещё другие старожилы части, а поблизости от Роя Торнтона двигались Доротео Арранхо, Луис Лаурель, Мишель Саломак и Ганнибал Кросс. Они пробирались сквозь густые колючие заросли, об шипы которых вконец порвали мундиры, пока не оказались на береговой кромке. И здесь были нагромождения скал, составлявших собой настоящий лабиринт, а между ними пенилось море, и виднелся вдали силуэт крейсера. Уж не он ли был целью для пушечных снарядов спрятанных батарей?
Шольц, а следом за ним Симпсон с Мормоном исчезли среди валунов. Пришлось и остальным следовать за ними. Рой бежал между глыбами базальта, когда ему вдруг, прямо в лицо, плеснуло горькой морской водой. Он остановился и ноги его, почти по колено, скрылись под пенистым гребнем накатившей волны. В следующий миг вода схлынула, открыв гладкий прилизанный песок полосы прибоя, но Торнтон не обратил на это внимания. Он внимательно вглядывался в окрестности, подёрнутые дымкой.
Там, в открытом море, названном Мексиканским заливом, шло морское сражение. Точнее, корабельная дуэль. Тот тяжеловесный силуэт, что мелькал временами между каменных глыб, оказался крейсером испанской флотилии. Неподалёку от него дымились трубы другого корабля, принадлежавшего к флоту американскому. И обе эти морские крепости обстреливали друг друга из всей судовой артиллерии. Раскаты той пальбы доносились до ушей разведчиков. Этот шум был одной из целей их появления здесь. Такой грохот не смогла бы произвести и большая батарея, чем та, что была здесь замаскирована в тайниках меж береговых утёсов и вот, приняла участие в дуэли.
Некоторое волнение, которое присутствовало на море, затрудняло прицел корабельным канонирам, да и проклятая дымка зарядившего ещё с вечера дождя, который то прекращался, то начинался вновь, искажала картину, но привычные к непогоде матросы  делали своё дело. Снаряды летели то в одну, то в другую сторону, плюхаясь в воду или попадая в покрытый бронированной сталью борт крейсера. И тот, и другой корабль успели пострадать от обстрела. Да ещё и неугомонная береговая батарея сказала своё веское слово.
Получив незначительное повреждение, крейсер под американским флагом немного отошёл назад, при этом не покидая окончательно, если можно так выразиться, поля боя. Теперь было видно, что за ним, ещё дальше в море, ворочались мониторы, через палубу которых перехлёстывали десятифутовые горы горькой морской воды.
Несмотря на волнение, от испанского крейсера отошли два больших вельбота. Прячась за высоким бортом, они двинулись к берегу. Со стороны моря их видно не было, но отсюда, с береговых скал, лодки виделись отчётливо. Они скользили по морским волнам, с каждым гребком вёсел неуклонно приближаясь к берегу. Доротео вскинул винтовку, прицелился и спустил курок, но лишь без всякой пользы истратил заряд, так как до вельботов было ещё далеко и пулю наверняка отклонило порывом ветра.
Соскочив с камней, исполнявших роль наблюдательных вышек, команда разведчиков со всей возможной скоростью устремилась вдоль берега к той точке, куда стремились попасть лодки. Бежать среди скал было неудобно, и потому все разведчики переместились на линию берегового песка, но, пробежав по нему всего лишь треть мили, утомились настолько, что остановились, тяжело переводя дыхание. Но не успели они перевести дух, как страшным голосом закричал гигант Кросс. Его ноги ушли в песок почти полностью, и он продолжал погружаться дальше. Бедняга угадал в страшную западню, которую порой устраивает Природа в тех местах, где имеются источники, затерявшиеся в глубине песчаной трясины. Вода размывает твёрдое основание, и песок становится похожим на кисель, на взвесь. Он не может держать на себе тело, тяжелее чайки. Кросс случайно забрался в зыбучие хляби и стоило титанических усилий всей команды, чтобы вытянуть его оттуда. Окажись негр в ту минуту один, то по истечении десяти- двадцати минут, может - получаса, на берегу не осталось бы и признака его недавнего присутствия, за исключением обрывающейся цепочки следов, которые скоро бы также занесло песком.
Пока они боролись с этим природным явлением, вельботы подошли к берегу. К этому месту уже высыпали те испанцы, что остались после боевых действий на два фронта. Наиболее отчаявшиеся забрались в воду так далеко, что над волнами торчали одни головы. И совершенно напрасно они забрались так далеко, потому что их захлестнуло набежавшей волной и не все смогли выбраться назад, ближе к берегу. Некоторые бесследно пропали в круговерти волн. Потом уже кого-нибудь из них  принесёт обратно, раздувшиеся тела утопленников, опутанных водорослями, с объеденными рыбой лицами, но это будет гораздо позднее.
Вельботы приблизились к встречавшим их людям. Сидевшие за вёслами матросы замахали руками, призывая солдат плыть им навстречу, где морские волны поднимали и опускали утлые челны. Окажись они ближе к берегу, то вполне рисковали быть выброшенными на берег очередной волной, чего матросам очень не хотелось. Они табанили вёслами лодки, удерживая, с большим трудом, их на месте.
Побросав ружья, солдаты устремились к вельботам. Всё водяное пространство усеяли головы плывущих.
Сейчас или никогда. Гуго Шольц прицелился и спустил курок. Далеко впереди один из матросов вскрикнул и опрокинулся через борт, ломая телом весло. Выстрела никто не услышал, хотя большинство догадалось о новой опасности.
Те из беглецов, что не скрылся в воде полностью, яростно разряжали оружие, осыпая свинцом прибрежные скалы. Тем временем Шольц выцелил ещё одного испанца. К Гуго присоединились и другие стрелки. Матросы не выдержали и спрятались за бортами вельботов, опустившись на днища, забранные деревянными решетчатыми сланями. Оставленные без управления лодки тут же стало сносить к берегу набегающей волной, то есть к тем опасностям, от которых они там неразумно попытались укрыться. Сообразив, матросы поднялись и начали усиленно отгребать от берега, разворачивая тяжёлые лодки.
Некоторые из самых ловких солдат и офицеров умудрились тем временем доплыть до вельботов, заползли туда, схватили запасные вёсла и протягивали уже их тем, кто отстал или уже не имел сил бороться с волнами и прибрежным течением. Стрелки Шольца дали новый залп, после которого находящиеся в лодках решили не искушать больше судьбы и удалиться прочь, не слушая жалобных воплей своих же собственных товарищей, находящихся в воде, а некоторые были совсем рядом и протягивали руки к тем, кто сейчас прятал глаза и наваливался на вёсла, спеша  отгрести подальше от берега, с которого неслась свинцовая смерть, в сторону своего крейсера. Лишь после этого Шольц распорядился прекратить обстрел.
Кое-кто из неудачливых пловцов, послав последнее проклятье вслед своим, более удачливым собратьям, повернул обратно, чтобы сдаться на берегу в плен. Впрочем, надо отметить, что нашлись и такие, кто попытался вплавь догнать наполненные военными вельботы, но все они скоро сгинули среди мрачных пенистых волн. Оставались ещё те, кто лишился всяческих сил и отдался на волю стихии, прощаясь с жизнью и выкрикивая что-то жалкими голосами.
После того, как разрядилось последнее ружьё, установилась тревожная тишина временного перемирия. Пыл боя, аналог кровожадности, как бы растворился в промозглости прибрежной атмосферы, а вид бедняг, взывавших о помощи к товарищам, уже приближавшимся к борту крейсера, откуда уже спускали для них трап, вызвал бы жалость и в более очерствевших сердцах.
Первым в воду вошёл Мормон и быстро поплыл, рассекая волны мощными гребками, потом туда же устремился Кросс, следом - Симпсон, а за ним и другие. Возле кучи брошенных винтовок и револьверов остался мрачный Рильз, который в скалах повредил себе ногу или сделал вид. что повредил.
Подоспевшие спасатели хватали за волосы утопавших, переворачивали их на спину, тащили к поверхности, но только те были слишком тяжелы. Выяснилось, что в спешке панического бегства испанцы бросились в морские волны прямо в боевой амуниции, в тяжёлых, подбитых гвоздями сапогах, в мундирах с эполетами, в поясах, которые содержали в себе выданное накануне жалованье в виде золотых монет. Иные были даже в стальных кирасах, защищавших тело от вражеских пуль, но игравших весьма роковую роль в морском купании.
До берега удалось доставить всего двоих. Остальные захлебнулись, так как излишне часто разевали рот для воплей и жалобных стенаний. Правда, ещё одного из утопленников удалось вернуть к жизни, но только для того, чтобы убедиться в том, что несчастный утратил рассудок. Он мычал, издавал нечленораздельные звуки, как новорожденное дитя, и пускал слюнявые пузыри. Среди прочих и его отправили в госпиталь.
Один из оставшихся был солдатом. Он тонул уже, но догадался скинуть сапоги со шпорами, а потом отдался на волю Кросса, который вынес его из воды на руках, как Тритон потерявшего силы Ясона в мифологическом прошлом.
Второй был офицером. он попытался оттолкнуть Мормона, ушёл под воду, откуда его с большим трудом извлекли. Испанский офицер махнул кулаком в сторону кормы своего крейсера, уходящего куда-то в бесчисленное скопление Багамских островов, и воскликнул: "Проклятый Альворадо!", после чего благополучно потерял сознание. Его почти что бездыханным вынесли Мормон с Роем Торнтоном, поддерживая попутно один другого. Молчаливый обычно Мормон пересказал фразу испанца Гуго Шольцу, а тот, в свою очередь - Перси Бойду.
Всего пленных набралось свыше четырёх десятков, две трети из которых либо были ранены, либо обессилили до такой крайней степени, что пешим ходом не смогли  добраться до Гаваны и за неделю, и то и более. Самых слабых из них, а также раненных, погрузили на повозки, которые где-то умудрились раздобыть кубинцы. Обоз с пленными потянулся в сторону полевого лазарета, который развернулся  возле Марьянао. Остальных решили оставить здесь же. Лагерь в ходе сражения лишился части укреплений. Блиндажи и землянки были отданы пленным, а границы лагеря опутали проволокой с колючками. Это был теперь настоящий концентрационный лагерь, такой же, какие строились без счёта во времена Гражданской войны между Севером и Югом.
Отряд Бойда вернулся в Гавану. За время их отсутствия подразделение их переместили из форта Ла Кабанья в крепость Ла Пунта с толстенными стенами и подземными казематами. Рой заметил, что спасённого ими с Мормоном лейтенанта Перси Бойд взял с собой. Его поместили в одном из бункеров с зарешёченным окошком. Частенько Бойд, вместе с Гуго Шольцем или с другими офицерами секретного подразделения, спускался в подвал, где они все беседовали с пленным. Как-то до слуха Роя донеслись слабые крики. Неужели его там пытали? Это не походило на обычные методы Шольца или Бойда, но вот вопрос - настолько ли хорошо он знал своих командиров, чтобы делать какие-то выводы?
Крепость охранялась силами самого отряда Бойда. Бойцы группами, попарно и одиночно патрулировали стены, внутренние переходы и - частично - внутренний двор. Внизу несли охрану ветераны, а на стенах дефилировали новички. Правда, после рейда во главе с Шольцем всем им присвоили статус полноценных рядовых. Всем, кроме Бена Дугласа, молодого парнишки Коннора. Получилось так, что он практически не участвовал в военных действиях, а лишь приглядывал за лошадьми.
Рой Торнтон прогуливался по стене, такой широкой, что здесь можно было пустить повозку, запряжённую парой лошадей. Вообще, все укрепления, сделанные испанцами, поражали своей монументальностью. Замок Атарес, где расположился штаб оккупационной армии и ставка генерал- губернатора, высился над городом символом готического величия, а форты и крепости имели необычайно толстые стены и артиллерию крупного калибра. Правда. всё это не помешало испанцам сдать укрепления и отойти на юго- восточную часть острова, где они заняли оборону. Шольц заявил, что Гавана, как и другие города и даже деревни, наводнены испанскими шпионами. Лазутчиком мог быть каждый, будь то крестьянин, горожанин, торговец или солдат. Это может быть и испанец, и кубинец, пуэрториканец, панамец и даже американец, англичанин или француз, то есть любой человек, восприимчивый к звону монет.
Торнтон прислушался. Это ему показалось, или на самом деле внизу послышался топот ног? Он перегнулся через каменный барьер и вытянул голову, насколько это позволила шея. Далеко внизу мелькали едва заметные блики света. Кто-то направлялся по нижней галерее. Патруль? Едва ли. Охранники не стали бы столь быстро двигаться, пренебрегая правилами патрульной службы. Часовой обязан быть внимательным, всё замечать и прислушиваться к подозрительным шумам. Двигаясь быстро и шумно, ничего подобного сделать невозможно. Наверное. это опять направляются к пленённому испанцу, чтобы допрашивать его снова и снова. Почему-то это происходило именно ночной порой.
А не... не попробовать ли спуститься вниз и взглянуть одним глазком на то, что происходит в том каземате? Торнтон сглотнул и опасливо оглянулся. Но рядом с ним никого не было. Ближайший из часовых находился за башенкой, разделяющей стену. По правилам караульного устава часовым нельзя было сближаться и болтать. За это был наказан Рильз и Лаурель, которых проверяющий службу офицер застал за беседой. Они были так увлечены разговором, что не заметили бесшумно появившегося офицера и получили по взысканию, который и отрабатывали в настоящий момент.
Чтобы спуститься по стене вниз, надо было обойти её кругом, дойти до четвёртой от него башни, внутри которой находилась крутая спиральная лестница, чрезвычайно узкая, где двоим было уже не разойтись. Но имелись ещё и другие, замаскированные отверстия. Одно из них и обнаружил Рой, остановившийся как-то у горгульи и начавший крутить загнутый на бок рог. Случайное нажатие скрытой пружины приподняло ближайшую плиту, за которой обнаружился колодец с костылями вмурованными в стену. Он не выдержал приступа острого любопытства, немедленно спустился туда и обнаружил выход, скрытый столь же тщательно, как и вход. Сперва он собирался поведать о своём открытии Шольцу, но тот как раз наткнулся на Рильза с Лаурелем и своё недовольство перенёс на всё пополнение, заставив всех чрезмерно работать. После этого желание поделиться тайной как-то рассеялось.
И вот сейчас он решил воспользоваться моментом и выйти на личную разведку. Дело в том, что Рой Торнтон. как и Генри Зигланд, был личностью самостоятельной и до определённой поры независимой. Но для того, чтобы быть таковым, надо стать превыше прочих, а для того надо было уметь и знать чуть больше, чем большинство. Умел он достаточно, а вот знать... Командование происходящее предпочитало держать в секрете, вот только Рой не счёл зазорным приобщиться к толике тех секретов, благо появилась возможность и время для этого опыта.
Поразмыслив несколько мгновений, Рой скинул с себя плащ и шляпу и набросил их на горгулью столь ловко, что со стороны казалось, что над стеной замер человеческий силуэт. Пусть думают, что часовой приник к стене и прислушивается, стараясь выделить из ночных звуков подозрительные шорохи. Для пущего соответствия он так приспособил винтовку, чтобы она выглядывала из-под "руки" силуэта.
Теперь можно было спускаться. Рой нажал на загнутый рог. Рука плотно легла в гранёный каменный извив. Под ногами едва слышно скрипнуло, и открылся чёрный провал. Если бы он не спускался здесь при дневном свете, то ни за что не решился бы опускаться сейчас, ночью. Казалось, что колодец не куда бы то ни было, а непременно в Преисподнюю. Ему даже почудилось, что из провала пахнуло серой и ещё чем-то неприятно кислым, прогорклым.
Хмыкнув, он решительно опустил в провал ноги и нащупал первый из костылей, составлявших из себя прообраз лестницы.

Глава 10. Допрос.
Тогда, днём, спуск совсем не был затруднительным мероприятием. Рой с лёгкостью спустился вниз, а потом вновь поднялся. Сквозь поднятую плиту вниз проникал дневной свет, открывая взору покрытые слоем многолетней пыли стены. Сквозь десятки щелей, невидимых снаружи, внутрь врывались солнечные лучи, похожие на клинки, и на душе было даже весело от проникновения внутрь этого скрытого для всех тайника.
Может быть, если бы на небе светила полная луна и сияли мириады звёзд, толика ночного света рассеяла бы тяжёлый мрак этого колодца, но тучи ненастья затянули всё небо, приближая его к земле, к морю, к городу. пришлось довериться другим чувствам, дарованным Природой, то есть Всевышним, большинству из людей. Вместо зрения Рой теперь руководствовался осязанием и обонянием. Ноги нащупывали всё новые штыри этой своеобразной лестницы, пальцы крепко цеплялись за холодный металл, нос улавливал запахи, уши вслушивались в неясные шорохи. Так продолжалось до тех пор, пока вместо очередного костыля, сапог не ступил на плиты пола. Прогорклый неприятный запах стал настолько отчётлив. что можно было поверить в его реальность. Вот только не было времени, чтобы потратить его на поиски источника того смрада.
На ощупь Рой нашёл рычаг, и в стене образовалась щель, сквозь которую он немедленно выбрался во двор. Должно быть там был другой механизм, запирающий отверстие, но Рой не знал о его существовании и оставил створку приоткрытой.
Низко пригнувшись, скользнул он вдоль стены, у подножия которой виднелся ряд чёрных провалов. Это были отдушины казематов, служивших тюремными камерами. Сейчас там имелся всего лишь один заключённый и Торнтон принялся искать нужное окошко. Найти его оказалось на редкость просто, так как лишь одно из них светилось багровым светом, каким отсвечивает, к примеру, камин, когда дрова уже прогорели, а жар ещё не ушёл.
Он упал на землю, придвинулся к стене вплотную и опустил лицо вниз, стараясь взглядом проникнуть внутрь помещения.
Расположение окошка было выполнено таким образом, что видна такому любопытному и настырному наблюдателю всего лишь одна стена, да и то весьма частично. На чугунном переплетении решётки наросла бахрома от сажи и весь крошечный оконный проём был покрыт толстым слоем копоти.
Тем временем внутри камеры происходила трагедия. Именно так её можно было характеризовать зрелище, если бы туда можно было войти.
В стену каземата предусмотрительные строители вмуровали кандалы, и сейчас в них бился пленённый лейтенант. Он извивался, пытаясь увернуться от докрасна  раскалённого стержня, который держал в руках палач, надев на них толстые рукавицы.
-- Рассказывай. Ну! -- кричал на несчастного Бойд.
Рой повозился и умудрился свесить голову ещё ниже. Сейчас ему было уже кое-что видно. Он увидал своего командира. Обычно аккуратно застёгнутый до подбородка мундир был теперь снят и повешен на колышек, торчавший из стены, а батистовая сорочка измазана в копоти и покрыта пятнышками крови. Должно быть до этого Перси собственноручно пытался развязать язык испанца. Костяшки кулаков были покрыты ссадинами, которые ещё кровоточили, и Перси слизнул языком выступившие капельки. Один из подручных, с закатанными по локоть рукавами мундира, сильно размахнулся и ударил испанца палкой. Тот охнул и согнулся. Изо рта вылетел сгусток слюны вперемешку с кровью. Второй палач приложил к телу жертвы конец штыря и тот завопил, забился, пытаясь вырваться из оков, но все его старания были тщетны. Вконец обессиленный, он упал и повис на руках, беспомощно подогнув ноги.
-- Это надоело даже мне, -- между тем громко заявил Бойд, опускаясь на стул, стоявший напротив пленного. -- А уж тебе, я думаю, и подавно. Всего-то и делов, так это рассказать нам о том, о чём мы и так уже догадываемся.
Лейтенант испанской армии с трудом подтянул ногу и оперся на колено. Грудь его, покрытая пятнами ожогов и рубцами от палочных побоев, поднималась и опускалась. С лица скатывались крупные капли, не то слёз, не то пота.
-- Твоё молчание бессмысленно, лейтенант... Как ты там себя назвал в прошлый раз?
-- Альберто Арриспа.
-- Итак, дон Арриспа. И откуда же благородный дон родом?
-- Валенсия.
-- Хорошо. Итак, наша беседа входит в цивилизованное русло. И стоило вам раньше пренебрегать общением с нами. И ради чего? Только для знакомства с этими орудиями устрашения.
Пленный ощерил зубы, подтянул к себе вторую ногу и медленно поднялся в полный рост. Бойд смерил его взглядом прищуренных глаз и щёлкнул пальцами, протянув руку, не глядя, назад. Ему вложили в протянутые пальцы сигару из крученого табачного листа. Перси срезал ножичком конец сигары и повернул голову вбок, где светился тусклым багровым светом раскалённый штырь. Металл начал уже остывать, но полковник всё же от него прикурил и выпустил облако ароматного дыма.
-- Недавно здесь, в Гаване, стояла воинская часть, 125-й гвардейский полк, во главе с генералом Гонзалесом. Во время штурма генерал был убит шрапнелью. Командование перешло к Альворадо.
-- Я... не знаю.
-- Знаешь, -- вздохнул Бойд и посмотрел на кончик сигары. -- И ты знаешь, что я об этом осведомлён. Альворадо хороший солдат, но плохой стратег, поэтому ему пришлось оставить Гавану. Мы думали, что он отошёл вместе с другими войсками на восток острова, но, оказывается, он оставался здесь всё это время. Появляется закономерный вопрос - для чего?
-- Спросите... спросите у него самого, -- выкрикнул несчастный офицер.
-- Очень весело, -- усмехнулся полковник. -- Я ценю качество шутки. Но мне хочется знать, для какой цели оставался здесь Альворадо... Молчишь?.. Давай, я тебе подскажу. Альворадо со своими людьми готовил здесь, в Гаване, серию диверсий, потому и не стал отступать сразу. Я угадал?
-- Не знаю!! -- закричал Арриспа.
-- У нас есть возможность сделать твою память более гибкой. Тон!
Послышался крик и пленный забился в оковах. До окошка докатился тот самый неприятный запах, запах горелой плоти. В качестве палача в камере пребывал китаец Тон, повар подразделения, ловко шуровавший между очагом и котлами. Оказывается, он обладал талантами не только кулинара, но и развязывателя языка.
-- Ты знаешь, Арриспа. Не даром ведь ты пребывал в окружении этого самого Альворадо. Но во время последнего боя он тебя просто- напросто бросил, а сам уплыл на крейсере и теперь наслаждается всеми преимуществами свободы, тогда как ты...
Перси Бойд с наслаждением затянулся и выпустил новое облако табачного дыма.
-- Альворадо прибыл в Гавану в прошлом году в сутане священника. Если быть точнее, то иезуита. Что понадобилось Церкви здесь, на Кубе, что она послала сюда эмиссара?
-- Альворадо не рассказывал нам о своих делах. Он давал распоряжения и требовал их выполнения, не считаясь с действительностью. Он пользовался покровительством губернатора.
-- Мы это уже поняли. Почему он остался в Гаване?
-- Я не знаю. В самом деле не знаю. Он отдал приказ и наш отряд, вместо того, чтобы идти в порт, где ещё были корабли, покинул город. Мы скитались по лесам, скрываясь как от мятежников, так и от ваших войск. Люди не выдерживали лишений и тайно бежали, предпочитая самостоятельно пробиваться к своим, или заняться грабежами и убийствами.
-- Имели вы связь с Сантьяго? -- спросил Бойд.
-- Не знаю, -- ответил пленник, прижимаясь спиной к холодным камням стены. -- Мне казалось, что нет, но недавно к нам в лагерь явились неизвестные, кого я до той поры не видел ни разу. Они имели беседу с Альворадо, который закрылся от всех в блиндаже. Они покинули лагерь так же неожиданно, как и явились, а наш командир заявил нам, что помощь близка, что ночью подойдёт крейсер и снимет нас.
-- Ночью?
-- Да. Это должно было произойти ещё два дня назад, но вдоль берега стали ходить ваши корабли и планы пришлось изменить.
-- Каким образом?
-- Этим занимался лично Альворадо. Он сидел на берегу и карманным зеркальцем передавал сигналы. Неподалёку находятся несколько заросших лесом островков. С одного из них ему отвечали. Я сам видел те вспышки.
-- Вот видишь, Альберто, сколь много ты можешь сказать нам.
-- Меня расстреляют? -- спросил пленник своих палачей.
-- Зачем же? -- ответил, усмехаясь, Перси Бойд. -- Ты доказал нам, что являешься разумным человеком и готов пойти навстречу нашим предложениям.
Пленный заскрипел зубами, цепи натянулись, а Перси Бойд откинулся на сидении.
-- Подумай, Альберто, что для тебя предпочтительней - мучиться здесь или проявить благоразумие и оказать нам ряд услуг, чтобы очутиться на благословенной свободе. Собственно говоря, у нас здесь, на Кубе, сотни добровольных помощников, из числа вчерашних освобождённых рабов. Они видят в нас освободителей, своих благодетелей, и готовы оказать нам любую помощь.
-- Тогда зачем я вам нужен? -- закричал лейтенант, наклоняясь вперёд, как только можно. Цепи заскрипели.
-- Не буду кривить душой, Альберто. Для тех целей, для той задачи, какая найдётся для тебя, кубинские крестьяне подходят мало. Нам необходим человек, близкий к Альворадо, вхожий к нему дом, в его окружение, которому он доверяет.
-- Вы хотите сделать из меня Иуду Искариота?
-- Ну зачем так утрировать? К тому же именно Иуда, сын Симонов, из города Кариота, и сделал Иисуса Назаретянина восставшим из мёртвых Богом, привычным нам Христосом. Не было бы Иуды, не было бы Иисуса, Иегошуа так бы и проповедовал бы в Галилее, пока не умер бы от болезни или не стал бы жертвой гонений римлян, чем всё и закончилось, если вспоминать историю. Но не будем проводить аналогий с теми временами. сейчас другая обстановка, другое место, и Куба это не только не Иудея, но даже и не Валенсия, родина твоих предков. Скорей уж Куба ближе нам, или здешним неграм и индейцам. Признайся хотя бы себе, что Испания завязла в своих заокеанских владениях. Вместо того, чтобы заняться собой, лечением своего больного тела. Испания посылает всё новые отряды за океан. Зачем? Не для того ли, чтобы убрать из отчего дома лучших сынов и решать судьбу монархии без вашего участия.
-- Но при чём здесь я?! -- закричал Арриспа. -- Что вам от меня надо?!
-- Гаспара Альвораду. Дай нам его. у нас к нему накопилось немало вопросов.
Перси Бойд наклонился вперёд, опираясь на собственные колени, и глаза его буквально буравили лицо испанского лейтенанта. Тот застонал и направил свой взгляд вверх, как будто на закопчённых сводах засияют сейчас таинственные огненные письмена, подобные каким читал Валтасар Вавилонский. Но камни угрюмо чернели над его головой и никто, кроме палачей да ещё тайного свидетеля не видел тех его мучений.
-- Ты хочешь подумать? -- спросил вкрадчивым голосом Бойд.
Арриспа вздрогнул и быстро кивнул.
-- Хорошо. А чтобы это время не было потеряно даром, Тон подбросит уголька в очаг и сунет туда этот вертел. Моя сигара потухла и надо бы её подпалить. Может быть это повлияет на конечный результат твоих размышлений. В любом случае это пойдёт нам на пользу.
Кто-то из подручных коротко хохотнул. Тон деловито копошился в противоположном углу камеры. Видно его не было, но по характерным звукам можно было слышать, как китаец сунул металлический совок в ведро с углем, как он сыплет его в очаг или то место, которое заменяет топку, как начинает трещать пламя, набирая силу, как стукнул металлический стержень, помещённый в самый центр огненного вихря.
Рой представил себе всю картину происходящего там, в нескольких метрах от него, и почувствовал, как по лбу потекла капля пота. Ему вдруг нестерпимо захотелось вскочить на ноги и бежать отсюда наверх, на крепостную стену, где с моря веет свежим просоленным бризом, отгоняющим прочь запах горелой плоти. Если бы его воля имела влияние в этих стенах, то он пожелал бы вообще покинуть крепость и даже Гавану. Сейчас Новый Орлеан казался ему благословенным местом, а те неприятности, в которые он попал - лёгким недоразумением.
Однако вопреки внутренним позывам он не тронулся с места. Бежать из Гаваны было невозможно, из крепости - усугубляло положение, а на крепостную стену стало бы глупостью. От этого бегства проку никакого, а информации, за которой он и спустился сюда, Рой успел почерпнуть только самый краешек. Стоило остаться и послушать, что будет дальше. До очередной смены поста он ещё успеет вернуться.
-- Как там вертел? -- лениво, чуть ли не с зевком спросил Перси.
-- Нагрелася, хозяина, -- ответил ему повар звенящим фальцетом, -- уже красная.
-- Доставай, Тон, и поднеси ближе.
Капитан достал из нагрудного кармана новую сигару, понюхал её и показал испанцу.
-- Хочешь?
Тот сглотнул и сделал движение головой, похожее одновременно и на кивок согласия и на отказ от курения.
-- А я вот закурю. Здесь, на Кубе, выращивают великолепный табак. Он лучше того, что растёт на Ямайке, во Флориде и Калифорнии. Интересно - почему? В этом таится какая-то загадка. Хорошо бы её разгадать. Поймать знатока, посадить сюда, прижечь его и спросить: "Почему?" "Каким образом?"
После каждого вопроса Арриспа издавал вопль, потому что конец раскалённого штыря прижимался к его телу. Казалось, что раскалённое железо пронизывает его насквозь, раздвигая мышцы и кости, и выходит из спины, царапая стену.
-- Извини, приятель, я немного увлёкся, предался мечтаниям. Но вернёмся к нашим проблемам... Что же ты молчишь, словно повредил себе язык? Эй, плесните-ка на него водичкой. Лейтенант, кажется, немного перегрелся.
Мелькнуло ведро и пленника, повисшего на цепях, окатило струёй воды. Он дёрнулся и замычал. Рот его открывался и закрывался.
-- Ну как, Альберто, лучше стало? Если тебе чего понадобится, так ты проси, не стесняйся. Водицы там испить, или трубочку покурить. Ей Богу, мы тут не звери и готовы исполнить твою просьбу, но не всякую, понятно. К слову, попроси ты сейчас пистолет, так я наверное тебе его и не дам. Мало ли что тебе на ум придёт. Да, и ружьё тоже не дам.
Подручные засмеялись, слушая издевательские по своей сути речи своего начальника. Тон тоже хихикал. Один лишь пленник хранил молчание. Он поднялся наконец на ноги и стоял, глядя, глядя на своих мучителей. Губы его сжались.
-- Не торопись, Альберто. Сейчас тебя переполняет обида, злость, другие отрицательные чувства. Да, я тебя понимаю, таково твоё положение, но надо оставаться с холодным рассудком. Вот и водичкой на тебя побрызгали холодненькой, чтобы остудить. Подумай. От твоего ответа теперь зависит и жизнь твоя и смерть, как ты, наверное, уже догадался. Попади мы все тут в твои руки, стояли сейчас на этом же месте, а ты прижигал бы нам тело и требовал своих условий.
-- Нет!
-- Не стал бы требовать? -- удивился Бойд и выпустил новое облако табачного дыма. Когда он успел прикурить сигару, Рой не заметил. Он внимательно следил за теми событиями, что происходили перед его глазами. -- Сомневаюсь. Ты человек военный и подчиняешься приказам, а командиры твои требуют правды о врагах, а если есть в руках человек, который эту правду знает, то надо ту информацию получить. Как это делает Альворадо?
-- Я не знаю. Вряд ли он опустится до такого! -- выкрикнул испанец.
-- Ха- ха, -- засмеялся Бойд. -- Он сделает ещё и не это. Ты плохо его знаешь, своего начальника.
-- Он мне не начальник.
-- Как так? -- удивился капитан. -- Ты же был у него в помощниках или в адъютантах, охранял его, то есть был к нему, получается, близок.
-- Всего лишь несколько последних дней. Он появился у нас, в расположении полка, и командир полка, гранд Алонсо Мигель Дорилис, устным приказом послал меня в распоряжение отца Бернардо.
-- Так назвался Гаспар Альворадо? -- быстро спросил капитан, делая запись в блокнотике.
-- Да. Отец Бернард много перемещался, хотел видеть и слышать всё. Кроме меня, у него были и другие помощники, которых он знал и которые знали его. Они появлялись и исчезали. Негры, индейцы и белые.
-- А что же делал ты? -- Перси Бойд ткнул его концом сигара, но Арриспа не почувствовал этого незначительного ожога, как не заметил своего движения и Бойд.
-- Я отвечал за связь с армией. По мере того, как тучи над Кубой сгущались, в Гаване началась суета, в которой затерялись неизвестные помощники отца Бернардо и в эти последние дни он общался только со мной.
-- Что же он говорил? -- нетерпеливо спросил капитан. Он даже нагнулся вперёд. Упала на пол сломанная в кулаке половинка сигары. -- Ну!
Пленник терял последние силы. Ноги его дрожали, и он оперся на стену. Судя по всему, болевой шок, растворивший в себе большую часть чувственных ощущений, прошёл и на беднягу накатил "девятый вал" боли. Он раскрыл рот, задыхаясь, и закричал. 
От этого крика мне стало жутко. Я, Ури Герц, находился в теле Генри Зигланда, ставшего солдатом Роем Торнтоном. Я вдруг сорвался и забился, затрепыхался, стараясь вырваться на волю. Сколько можно! Спасите меня отсюда!! А- а- а!..
На какой-то неуловимо малый миг Рой потерял над собой контроль, и тело его качнулось вперёд, голова ударилась о прутья чугунной решётки, рука попала внутрь. От удара о переплетения толстых прутьев он моментально пришёл в себя и рванулся назад, но те, кто был внизу, в камере, уже уловили стук. Перси Бойд рывком поднял голову и успел увидеть блеск расширенных глаз, но и только.
Тень тайного лазутчика уже метнулась прочь. Бойд вскочил на ноги, рванул из кобуры "кольт", но в окошке никого уже не было.
-- Скорее! Наверх!
Торопливо застучали каблуки. Рой летел, быстрый, как ветер. В мгновении ока он был уже в проходе, задвинул за собой камень, стараясь не шуметь, а потом полез вверх. Он двигался почти с такой же скоростью, как если бы поднимался по привычной лестнице. Рука сама искала следующий прут, затем хваталась, тело подтягивалось, ноги сами находили опорный костыль, ещё один.
Вынырнув из потайного колодца, он услышал грохот сапог. По галерее, тянувшейся по всей стене, бежали люди. Он опустил плиту и распрямился таким образом, чтобы попасть головой в шляпу, накинуть на себя плащ. Мелькали тени от факелов, которые несли приближающиеся люди. Рой твёрдыми руками опустил ствол винтовки вниз, поймал какую-то тень на мушку и выпалил по ней.
-- Там! Кто-то есть!
Он снова прицелился и оглянулся на приближающихся к нему людей.
-- Там кто-то сейчас двигался! Быстро, должно быть бежал. По-моему я в него попал, так как движений больше нет. А, нет, вот он!!
Другие тоже приникли к стене, перегнулись между зубцами. Кто-то выстрелил вниз и через мгновение стреляли уже все.

Глава 11. Сомнения и поиски.
-- Ты испачкался в саже, -- сказал, улыбнувшись, Рою Гюнтер. Он был среди тех, кто примчался на стену, когда объявили тревогу. Щека в копоти, ну и что?  Вопрос-то пустячный, но Торнтон ощутил вдруг слабость в ногах. Не более получаса назад он склонился к окошку каземата, чтобы расслышать шёпот, на который перешёл испанский пленник. Чугунные прутья решётки обросли бахромой копоти, часть которой и перекочевала на щеку излишне любопытного караульного. Язык того моментально онемел и он почувствовал, что от лица отливает кровь. Если бы дело было днём, такой его реакцией заинтересовались бы. Его окружали ветераны секретного подразделения американской армии, одной из задач которого было выслеживать и наказывать предателей.
Ещё мгновение и Гюнтер обратит внимание на замолчавшего новичка, а потом товарищи его сложат "А" с "Б" и Торнтона поволокут в подземелье, с вывернутыми за спину руками. Пришлось брать инициативу на себя. Я заставил Зигланда разинуть рот в зевке и выдавил из нутра: "Факел".
-- Что? -- переспросил недоумённо Гюнтер, но Рой уже очнулся от ступора.
-- От факела та сажа. Пришлось потушить его о стену. Ведь тот лазутчик, что орудовал внизу, мог подстрелить меня. Пламя факела отчётливо меня освещало. Пришлось действовать по обстоятельствам. В той спешке я и перемазался в копоти. Вернусь вот в казарму, непременно умоюсь.
Пока он всё разъяснял, Гюнтер потерял к нему всякий интерес. Он повернулся к галерее, по которой торопливо двигался Гуго Шольц с группой вооружённых до зубов солдат.
-- Внимание! Караул усиливается. Быть крайне бдительным. В крепости орудуют враги Только что один из них убил пленного.
-- Как убил? -- вырвалось у Роя помимо его воли.
-- Через окошко, -- повернулся к нему Шольц. -- Стрелка с ядом. Когда мы спустились туда, он уже был в агонии. Сделать ничего так и не успели. Судя по всему, здесь побывал опытный подготовленный воин. Такие штучки в духе дикарей с континента. Утром мы хорошо осмотрим двор и всю крепость.
По лбу катились крупные капли пота. Рой смахнул их и кусочки сажи попали в глаза. От начавшейся рези он их закрыл. Лазутчик, смерть пленника, пытки... Всё слилось вместе в один сплошной кошмар.
Хорошо, что его смена закончилась, и он прошёл в помещение, приспособленное под казарму. Он игнорировал вопрос Бена Дугласа, поплескал в лицо водой, досуха вытерся полотенцем, скинул мундир и сапоги, а потом рухнул на постель. Сидевший рядом Мишель явно собирался тоже что-то спросить и даже раскрыл рот, но, глянув на почерневшее лицо товарища, хмыкнул и промолчал. Другие находившиеся здесь солдаты были заняты всяк собой.
Рой лежал на спине, прикрыв рукой глаза. Ему хотелось отрешиться от всего, забыться. Ничего не было, всё происходившее с ним не более чем сон, порождение безграничных фантазий Морфея и Гипноса. Всё, что он недавно видел, суть видения, нереальность, а те голоса, что с недавних пор поселились в нём, есть отражение собственных мыслей, желаний, всего того, что становится будущим.
Забыть, забыться, погрузиться в забытьё. Для этого надо расслабиться, отогнать от себя заботы и думы, стать вне. Лучше всего было бы заснуть, но стоит ему закрыть глаза, как появляется Альберто Арриспа, прикованный к стене и раскалённый металлический прут снова погружается в тело испанца.
Проклятье! Ему нет дела до страданий лейтенанта вражеской армии. Тому просто не повезло. Быть может и он не стал бы церемониться. Если бы люди Бойда не подоспели вовремя, их всех могли бы переловить в том лесу и устроить допрос, вспомнив некоторые приёмы из обширного арсенала Святой Инквизиции. И тогда тот отец Бернардо, как давеча полковник Бойд, вёл бы допрос в самом глубоком блиндаже лагеря, а Альберто орудовал бы пыточными клещами, "испанским сапогом" и гарротой. Могло бы такое быть? Вполне.
Торнтон перевернулся на бок, сложил подушку вдвое и положил шляпу на голову так, чтобы поля закрывали лицо от лучей пробуждающегося солнца. Скоро утро, а это значит, что крепость основательно изучат и перевернут каждый камень, чтобы найти следы лазутчика. А если найдут тот проход, скрытый в стене? Его обязательно сопоставят с поведением караульного. Понятно, что он будет всё отвергать, но против методов Тона трудно придумать контрдовод. И если там, на галерее, он успел сапогами в суматохе замазать щели в камнях, то внизу всё оставалось, как было.
Он успел только- только задремать, но ещё не погрузился в давящую глубину очередного кошмара, как объявили подъём и всех выгнали на плац, где уже прохаживался Гуго Шольц в самом скверном расположении духа.
-- Солдаты! -- заявил он, глядя в лица ближайших к нему. -- У нас случилось чрезвычайное происшествие. Я понимаю, что идёт война и противник не менее нас думает о победе, старается приблизить её  и прикладывает к этому титанические усилия. Но это нас не оправдывает. Если враги проникли под сенью ночи в Гавану, это говорит об их ловкости и пронырливости. Если они появились в крепости Ла Пунта и выбрались отсюда без всяких потерь, то это уже означает ротозейство и головотяпство с нашей стороны. Мы излишне расслабились, успокаивая себя тем, что испанцы отошли на другой конец острова, что можно наконец предаться отдыху и пьянству, предоставив сражаться с неприятелем кубинским партизанам и нашим морякам. Если всё оставить как есть, то в скором времени большинству из нас просто перережут глотки ночью, а остальных палками выгонят прочь. Так и будет, пока мы не сделаем для себя вывод из полученного урока. Да- да, этой ночью нам был дан урок.
Гуго Шольц гремел, возвышая голос, как миссионерский проповедник перед толпой дикарей. Все его слушали, затаив дыхание. Да и как иначе, когда он был командиром. После продолжительной речи Гуго вывел всех во двор и приказал внимательно всё там осмотреть.
Пришлось проявить известную сноровку, чтобы очутиться именно там, где он и хотел быть. Рой Торнтон направился к тому участку внутренней территории, где располагалась камера Арриспы, а также тайный ход на верхнюю галерею.
Там уже были Мормон, Гюнтер, а также Тони и Дэвид Лоуренсы. Они, с озабоченным видом, переходили с места на место и занимались поиском следов неизвестного злоумышленника, для чего переворачивали и внимательно осматривали каждый камешек. Гюнтер на четвереньках возился в низком кустарнике, комментируя сам себе каждую находку, будь то окурок гаванской сигары или осколок разбитой бутылки.
-- Тебе чего тут надо? -- хмуро спросил, разгибая затёкшую спину, Дэвид, самый высокий и плечистый из Лоуренсов.
-- Я здесь, в общем-то, дежурил ночью, -- признался Торнтон, -- и Шольц приказал мне посмотреть там, где я видел лазутчика... или его тень...
-- Ну, так не стой здесь столбом, а делай, что тебе было приказано, -- оборвал его раздражённым тоном Дэвид. -- Если бы ты тогда, ночью, был хоть чуточку внимательней, нам не пришлось бы сейчас ползать здесь и рыться носом в земле.
Рой подошёл к стене и осторожно посмотрел на верх. Над его головой виднелась вытянутая морда каменной горгульи. Рядом маячил ружейный ствол, а чуть дальше ещё один. Бойд и в самом деле выставил усиленный наряд.
Остро захотелось подойти к отверстию в стене, забранному решёткой и заглянуть внутрь каземата. Интересно, в камере всё ещё пахнет горелым мясом или отвратный запах успел выветриться? Он перевёл взгляд в другую сторону и всмотрелся в камни, которыми была выложена стена. Никаких признаков секретного прохода в этом месте не наблюдалось. Во всяком случае, на первый неискушённый взгляд. Отсутствовали и следы ночных лазутчиков, что и было действительной причиной раздражения следопытов из числа наиболее приближённых ветеранов отряда Бойда.
В том, что шпионов на самом деле не было, Рой почти не сомневался. Снизу, в окошке, увидали его силуэт, а потом, на его счастье, в противоположном углу внутреннего двора крепости были замечены смутные тени. По ним открыли ружейный огонь, а сейчас там шуровала целая толпа солдат во главе с Шольцем.
Потоптавшись на месте, Торнтон всем своим видом продемонстрировал неуверенность, наконец уныло пожал плечами и медленно удалился, волоча ноги и озираясь по сторонам, как бы всё ещё пытаясь что-то отыскать. На него с презрительной усмешкой покосился Тони и повернулся к брату, чтобы заговорить с тем и в тот же миг позабыл о растяпистом новобранце.
Тем временем Рой заметил впереди Саломака, бредущего вместе с Лаурелем, и направился к ним.
-- Ты что-нибудь нашёл? -- спросил его Луис, прикоснувшись рукава мундира.
-- Ничего, -- со вздохом ответил Рой, демонстрируя обескураженность. -- Мне кажется, что мы напрасно ищем. Здесь ничего не было.
-- Ну да, -- удивился Лаурель. -- А как же смерть пленённого испанцы? Его убили стрелой из духовой трубки. Стрела была вымазана ядом. Испанец скончался в муках...
-- Кому ты говоришь? -- тихо прервал его Торнтон. -- Я сам слышал те крики. Они доносились снизу.
-- Вот видишь! -- воскликнул Луис.
-- Тише, -- нахмурился Рой. -- Мне показалось, что его пытали. Может, он умер от тех пыток и теперь его смерть пытаются свалить на неведомых мифических лазутчиков.
-- Но зачем им это надо? -- с сомнением в голосе возразил товарищу Лаурель.
-- Не знаю, -- пожал тот плечами, -- а если сказать по правде, так и не хочу знать. Уж больно вся эта история прескверно смердит.
-- А я вот думаю, -- заявил вдруг Саломак, -- что если здесь и вправду появлялись чужие люди, то они явно воспользовались каким-то тайным проходом. Наверняка где-то здесь имеется потайной лаз наружу, за стену крепости. Через него шпион мог пробраться сюда, чтобы выручить своего товарища, а когда убедился, что сделать этого никак не получится и, если его действительно подвергали пыткам во время пристрастного допроса, чтобы прекратить его мучения, убил несчастного и пытался отсюда убраться тем же способом обратно.
-- А что? -- задумался Лаурель над доводами приятеля, -- Такое вполне могло быть.
-- Правильно, -- подхватил мысль Рой, а это значит, что тот лаз там, где видели ночью тени.
Он увлёк за собой приятелей, и они все удалились на противоположную сторону крепостного двора. Но, было похоже, что подобные логические домыслы посетили не только его голову, так как в том месте находилась целая толпа бывалых солдат во главе с Шольцем. Рой, а вместе с ним Мишель и Луис потоптались для вида поблизости, а потом удалились прочь, провожаемые короткими недовольными взглядами. Новобранцы решили вернуться в казарму.
-- Ну что, есть ли какие результаты у вашего похода? -- встретил их вопросом сгорающий от любопытства Эйб Рильз. Палёный скептически улыбался, а глаза его масляно блестели. Как бы то ни было это удивительно, но Пол Тейлор каким-то загадочным образом успел накачаться, в то время, как все остальные предавались безуспешным поискам. Рой почувствовал острую щемящую зависть. Ему тоже ужасно вдруг захотелось выпить и отрешиться от последних событий. Но каким же дьявольским образом Эйбу удалось это?
Должно быть Рильз прочитал этот немой вопиющий вопрос на лице приятеля и довольно ухмыльнулся.
-- Эх вы, следопыты. Вместо того чтобы остановиться и пораскинуть мозгами, вы сразу устремились наружу и кинулись ползать между кустами мескито и нюхать пыльные камни плаца. А вот мы с Доротео поступили иначе. Пошли внутрь крепости, где раскинулась его подземельная часть и пошарили там. Признаюсь, что с самого начала я подозревал... (в этом месте Рильз намеренно сделал долгую паузу, во время которой обвёл глазами лица внимавших ему приятелей), что испанцы не успели вывести отсюда припасённые ими вина. Так и оказалось. Несколько самых глубоких бункеров просто набиты, напичканы винными бутылками. Они лежат там рядами на стеллажах из дубовых досок. Каждая из них аккуратно положена на бочок и снабжена отдельной этикеткой, где записан сорт винограда , дата сбора урожая и дата начала хранения. Но это ещё не всё. Я нашёл помещение, где хранятся бочки с настоящим ирландским ржаным виски.
Кажется, Рой даже застонал при виде той картины, которую им столь живо описал этой плут Тейлор. Те, воображаемые бочки, были воистину титанически огромны и темнели своими боками в таинственных сумерках дальнего подземного бункера.
-- Но мы в те минуты думали не только о себе и своих потаённых желаниях, -- торжествующе закончил рассказ Рильз, -- и нацедили виски в свои фляги для вас. Конечно, как вы, наверное, догадываетесь, себя мы тоже обижать не стали.
Об этом же "говорил" вид Арранхо, который тем временем вовсю храпел на своей постели, распространяя вокруг волны неповторимых запахов, которые обещали в самом скором времени обернуться перегаром водочных паров.
-- А что за бутылки были там, в тех хранилищах? -- спросил Мишель, принюхиваясь к налитому в кружку виски.
-- Почему-то я знал, что ты спросишь о них, -- усмехнулся Эйб и достал из-под одеяла бутылку тёмного стекла. Саломак торопливо выхватил её из рук пьянчуги, опасаясь, что тот уронит бутылку, и начал читать этикетку, повернув её так, чтобы подставить под блик солнечного света.
-- Мама моя, -- голос его задрожал от волнения, -- это же... "Винтаж". Самый дорогой сорт "Порте Круз". Я не верю своим глазам. Нет, этого не может быть.
-- Надеюсь, я тебе угодил, француз, -- помахал ему рукой со своего места Эйб и хохотнул.
-- Угодил ли? Это трудно высказать простыми словами. Виноград сорта "Круз" растёт исключительно на виноградниках, что находятся в пойменных долинах реки Дору, в Португалии. Местность там преимущественного возвышенная и даже гористая, но виноградари за многие десятилетия и даже столетия разработали свои участки таким удивительным образом, что теперь они напоминают каскад уступов, где сочные гроздья вызревают на высоте до тысячи, а то и того более футов. Это удивительнейшим образом действует на вкусовые качества сока, выжатого из собранных ягод восхитительными ногами смуглых португальских девушек. Из того выжатого виноградного сока и делают "порте" или "портвейн". С 1600-го года англичане начали активно вывозить этот сорт вина из Португалии. Вот только это вино плохо переносит морскую перевозку, снижая качество продукции. и ушлые саксы начали добавлять в бочки толику спирта, что повышало крепость вина, которое, к тому же, приобретало от тех добавлений какой-то мягкий медовый привкус, что стало в конце концов отличительной особенностью "Порте Круз". Со временем Испания перехватила у Англии части вывозных квот и приобщилось таким образом к братству потребителей этого славного напитка. А "Винтаж" суть элита, самый дорогой класс этой разновидности вин. Сначала вино держат три года в ореховых бочках, а затем разливают в бутылки, где оно хранится ещё двадцать, пятьдесят, а то и восемьдесят лет. С каждым годом выдержки вкусовой букет становится всё более изысканней...
Последние слова Саломака были прерваны бульканьем. Мишель содрал с горлышка сургуч и вытащил длинную пробку, а потом налил полный стакан "портвейна". Он закрыл глаза и втянул в себя аромат, шевельнув ноздрями, сделал крошечный глоток, но проглотил не сразу, а погонял сначала вино во рту, затем поводил языком внутри вина, довершись вкусовым сосочкам, и лишь после этого неспешно проглотил, со стоном выдохнул из себя воздух и припал к стакану по настоящему.
Его товарищи от него не отставали, не как дегустаторы, а как потребители, и побаловали себя более крепким напитком, привычным обитателям Юга Соединённых Штатов. Уровень виски во флягах начал быстро уменьшаться, а шкала настроения, в диаметральной противоположности, поползла вверх. Скоро они уже обнимались и хохотали по каждому пустяку, каждой фразе. К ним подошли другие - Бен Дуглас, Ганнибал Кросс и прочая, прочая, прочая.
Эйб припал к плечу Роя Торнтона и хихикал, пытаясь что-то сказать, но у него не получалось. Язык его не хотел слушаться, что казалось ужасно смешным как Рильзу, так и Торнтону. Так они и сидели на койке, сотрясаясь в приступах хохота.
-- Смешно! -- надрывался Рильз. -- Как смешно, но там, внизу, я едва не окочурился. Прежде, чем я попал в винный погреб, , мне пришлось наткнуться на покойника. Ужас, не правда ли?
Сделавшись серьёзным, он не выдержал и снова согнулся в конвульсиях смеха. Рукой он ударил себя по ляжке, обтянутой форменными брюками.
-- Наверное, то был какой-нибудь испашка, который наконец протрезвел и обнаружил, что оказался вдруг среди доблестных американских солдат, отчего и окочурился в тот же знаменательный миг.
Предположение Дугласа было встречено аплодисментами и фляги по этому вескому поводу окончательно опустели. Мишель Саломак вытряхнул последние капли в стакан и громогласно заявил, что "Винтаж" не положено закупоривать обратно и потому выпивают до конца всё, имеющееся в наличии. Его поддержали остальные, выцеживая остатки виски.
-- Ну да, это был и в самом деле испанец, -- подтвердил Рильз. -- Но испанец другой. Ну, тот самый лейтенант, которого мы выловили из моря и привезли сюда. Он тогда едва не утонул, и это не пошло ему на пользу. Скажу я вам, друзья, что судьбу не обманешь, нет. Я это всегда утверждал. Если тебе суждено стать покойником, то хоть ты и тресни, но в самое ближайшее время всё равно окочуришься. Что лейтенант, в конце концов, и сделал.
-- Слушай, Эйб, -- протолкнулся к Рильзу великан Кросс, вкусивший тоже немалую толику ржаного напитка, -- а тебе не привиделся тот мёртвый испанец?
-- В каком это смысле - привиделся? -- нахмурился Рильз, пытаясь всеми силами собрать глаза и мысли в пучок осмысленности.
-- В том смысле, что был ли там вообще покойник? -- объяснил свою мысль негр, улыбаясь широкой улыбкой весельчака, каким может быть чернокожий человек ростом в шесть футов и пять дюймов и весом без малого в триста фунтов, при чём все эти триста фунтов составлялись преимущественно из переплетённых рельефных мускулов.
-- Заруби себе на носу, п-приятель, -- Рильз вытянул в сторону Ганнибала палец с чёрной каёмкой под ногтем, -- всё то, о чём я говорю, истинная правда. Тот лейтенант... как его там? (Арриспа, -- подсказал кто-то). Да, Арриспа. Он лежал на топчане и был прикрыт одеялом или куском брезентового полотна. Но закрыли его не полностью, потому я и узнал его, по причёске и по перстню, который был на его руке. Этот самый перстень я взял себе на память. Покойнику ведь он уже ни к чему, а мне будет чем вспомнить его.
Рильз сунул руку в карман и выудил оттуда перстень червлёного серебра с крупным камнем, выточенным в форме ромба, посередине которого виднелся замысловатый вензель. Видимо кольцо было фамильным, и камень выполнял роль печати, которой запечатывают послания, прижав его к расплавленному сургучу. Несколько мгновений он держал перстень на ладони, а потом быстро сжал пальцы в кулак и отправил приобретение обратно в карман.
-- Думаете я не могу отличить живого человека от закостеневшего трупа? -- спросил Эйб товарищей. -- Кожа его была того тускло- серого оттенка, какой появляется, когда кровь перестаёт течь по жилам. Казалось, что он стал восковым и сделался одновременно твёрдым и каким-то осклизлым, будто перед смертью его прошиб пот, который не высох, а пропитал каждую его пору. Не хотел бы я к нему ещё раз прикоснуться.
-- А если бы у него было ещё одно кольцо? -- спросил, иронически улыбаясь, Дуглас. -- Или брегет, или какая безделица, украшенная бриллиантами?
-- Сомневаюсь, что ему бы оставили их, пожал плечами солдат. -- Но, если бы такое случилось, то уж так и быть, я переборол бы брезгливые ощущения и обыскал тело ещё. Но, уверяю вас, на нём больше не было ничего, во всяком случае - достойного внимания. Моего внимания.
-- И мы тебе верим, -- заявил громогласно Саломак. -- Признаться, разговоры о покойниках наводят на меня уныние. Может, выйдем на двор, где царствует солнце, и всяческие призраки не имеют там силы.
Его предложение горячо подхватили, и скоро в помещении казармы остался один только Доротео. Арранхо продолжал спать, временами шумно всхрапывая и причмокивая губами.

Глава 12. Поход в подземелье.
Один за другим, солдаты выходили из спальной комнаты, перешучиваясь и хлопая друг друга по плечу. Едва ли не последним вышел Рой Торнтон. Он с завистью смотрел на товарищей, пьяно пересмеивающихся. Многое бы он отдал, чтобы так же бездумно таращиться, усмехаясь плоской шутке и выкрикивая какую-нибудь ответную чепуху, пребывая в восторге от собственного остроумия.
Проще всего было добавить хорошую порцию виски и забыться. Но фляги Рильза опустели, а если у него ещё что-то оставалось, то Палёный, бывший всегда немного себе-на-уме, этот запасец хорошенько припрятал. Да и не сподручно как-то обшаривать его постель или чемодан с вещами. А что, если?..
Если отправиться, как Рильз, в подвалы крепости, тихонько выудить бутылку, другую, и незаметно вернуться. Удалось же это Эйбу и Доротео. Чем же сам Рой хуже?
Честно говоря, будь Торнтон потрезвей, он бы не решился отправиться в эту экспедицию в то время, как весь гарнизон крепости взбаламучен рейдом неизвестных лазутчиков, убивших пленного под самым носом у американцев. Но одурманенный алкогольными парами мозг не учёл некоторых весьма существенных моментов, тогда как другие казались чрезмерно серьёзными.
Так или иначе, но скоро Торнтон оторвался от компании, направлявшейся к открытой площадке на сторожевой башне, откуда открывался отличный вид на Гаванскую бухту и здания розового мрамора, утопавших среди многочисленных пальмовых рощ. Нетвёрдой походкой Рой свернул на галерею, хмуро прошёл мимо часового, лениво жевавшего окурок сигары, и скоро нырнул в низенькую дверь, едва слышно скрипнув плохо смазанными петлями.
По крутым, местами сильно выщербленным ступенькам он спустился в подвал.
Коридор, укреплённый аркадной формой, уходил куда-то в сумрачную даль. Казалось, что он тянулся так до бесконечности, но, на самом деле, через две с половиной сотни футов, сворачивал в сторону. Рой не пошёл туда, где тускло светил почти прогоревший факел, а свернул в незаметный закуток, где в глубокой ниже скрывалась ещё одна дверца. Отсюда начиналась ещё одна лестница, спускавшаяся на добрых полсотни футов. Ступени были ещё более крутыми, а опереться можно было лишь на редкие железные кольца, вкрученные прямо в скальный камень.
Судя по всему, испанские строители использовали крепостное подземелье в скальной пещере, облагородив её, насколько это было возможно, своими руками. Строители вырубили ступени, поставили крепёж для масляных светильников и укрепили для надёжности бревенчатыми стояками нависающие бугристые своды. Стены они почти не тронули, а тупиковые закуты использовали под склады и тюремные камеры, перегородив выход толстыми дощатыми щитами.
Занявшие крепость американцы, держали здесь, по примеру испанцев, всяческие припасы, опуская и поднимая ящики через специальный колодец посредством троса, пропущенного через систему блоков. В подземелье было прохладно и даже зябко, что было большим плюсом в деле хранения некоторых видов продуктов. Сложено здесь было и воинское снаряжение, включая динамит, мелинит и снаряды с лиддитовой начинкой. 
Неизвестно, насколько глубоко простиралась пещера, но, заглянув в несколько закутков, Рой наткнулся на винное хранилище. Оно было именно таким, , как его описывал Рильз. В первом отсеке пещеры, до самого свода, высились шкафы с ячеями, где лежали, вперёд горлышком, бутылки, покрытые толстым слоем пыли. Их было столь много, что привели бы в дикий восторг целый отряд пьянчуг. Рой прошёлся вдоль длинного ряда стеллажей, погладил скользкий бок одной из бутылок, не удержался, вытащил пару и сунул себе за пазуху, поёжившись от холодного прикосновения посуды.
В следующем отсеке действительно хранились большие бочки с ромом, джином, виски и чёрт его знает с чем. Похоже, их собирали бондари прямо здесь, потому как закатить их сюда было никак невозможно.
Обнаружив кран, врезанный в бок одной бочки, Рой приоткрыл запор и нацедил себе полный стакан, после чего сразу же опрокинул его в рот. Сначала обожгло глотку, а потом первостатейный выдержанный ром, густой, как патока, попал в желудок. Сладко закружилась голова, и Торнтон присел на каменный приступок. В голове мелодично шумело, и он блаженно улыбался этому обволакивающему шуму, покачиваясь взад- вперёд.
Должно быть он задремал, потому как вдруг проснулся. Ему показалось, что где-то неподалёку послышались шаги. Рой прислушался, но ничего уже не было слышно. Малейшие шорохи тонули в тишине, похороненной под этими нависающими сводами.
Невольно мысли его перешли на покойницкую, где лежал мёртвый испанский лейтенант. Любой человек пришёл бы в ужас, в подобной обстановке, при мысли о трупе. Лежавшем где-то рядом, чуть ли не в соседней пещере, но опьянённый солдат успешно отогнал это вздорное чувство. Сейчас или никогда! Он проверит то, что видел совсем недавно. Правда ли, что Арриспа умер под пытками, или его умертвили другим способом? Не всё ли равно, но Рою было интересно, и он поднялся на ноги.
Придерживая рукою спрятанные бутылки, Торнтон передвигался почти твёрдой походкой по извилистому коридору. Или его глаза привыкли к темноте, или дневной свет всё же проникал сюда через незаметные отверстия, а скорей всего оба эти предположения соответствовали истине, но только Рой споткнулся всего лишь раз, пока перед ним не открылась та часть подземного лабиринта, какая волей людей использовалась вместо морга.
Только сейчас солдат сообразил, что помещение было освещено лампами, и ноги его вмиг ослабели так, что пришлось прислониться к стене.
Мертвецкая представляла из себя почти круглую комнату, вдоль стены которой стояли грубо изготовленные топчаны. На одном из них лежало тело. Рядом с ним стоял человек, в котором Торнтон с ужасом узнал Перси Бойда. Командир склонился над телом и озабоченно его ощупывал, как это показалось невольному свидетелю.
Рой оставался в тени и вжался между двумя сталагмитами, стараясь сделаться ещё более незаметным. Ему вдруг захотелось икнуть, но он вцепился, но он вцепился зубами в руку и от боли желание прошло. Очухавшись от неожиданности, Торнтону вдруг стало любопытно - что же делает здесь командир? Неужели он обшаривает покойника, чтобы завладеть какой-нибудь драгоценной безделицей, как недавно это же сделал Эйб Рильз? Но Палёный ведь был вором и убийцей, а капитан - профессиональным военным, командиром секретного отряда, состоявшего из опытных бойцов, владеющих методами партизанской войны и тайных операций в тылу противника.
Приглядевшись получше, Рой понял, что капитан делает что угодно, но только не обыскивает труп. Вообще, всё это было в высшей мере странно и непонятно. Подземелье, капитан, труп, светильник со странным запахом.
Он глубоко вдохнул в себя и... едва устоял на ногах. Вся пещера перед его глазами пришла в движение. Стены стали дрожать, как будто он попал внутрь гигантского мыльного пузыря. Перси Бойд встал во весь рост, сделавшись вдруг выше едва ли не вдвое, выкрикивая гулким голосом что-то непонятное, а труп... труп вдруг самостоятельно приподнялся и сел на топчане. Закрывавшее его одеяло сползло, собравшись у ног.
Сначала Рой Торнтон отказался верить своим глазам, но командир Бойд, тем временем начал о чём-то расспрашивать мёртвого испанца, а тот ему, вот ужас, отвечал, пусть и с трудом, с задержками, но отвечал. слова были исковерканы странной звуковой модуляцией, будто горло Арриспы приобрело другие свойства. К тому же Рой плохо понимал испанскую речь, а сейчас, так вообще не воспринимал ничего. Он страстно желал очутиться в другом месте, даже за тысячи миль отсюда, пусть это будет Китай, Россия или Кохинхин.
Но, видимо, Перси отлично понимал испанца, потому как продолжал разговор. Рой решил воспользоваться тем, что тот занят, и выбрался из своего ненадёжного убежища, где неминуемо был бы обнаружен, и начал, шаг за шагом, отодвигаться в тёмную глубину коридора. Почему-то солдат был уверен, что если вот сейчас командир его обнаружит, то он уже никогда больше не увидит товарищей, не увидит солнечного света. Сердце в груди тяжело бухало, словно собралось вырваться на волю.
Всё-таки он не удержался и растянулся, споткнувшись об один из многочисленных наплывов на полу. Видимо, этот шум от падения был услышан, так как речь Арриспы и Бойда моментально оборвалась. Рой вскочил и, на цыпочках, почти бегом, бросился по коридору. Позади него слышались шаги.
Если раньше он как-то ориентировался в этих пещерах и коридорах, то сейчас вдруг потерял ориентиры. Куда надо идти, чтобы выбраться отсюда? Запаниковавший Торнтон крутился на месте, оглядываясь. Заметив поблизости проход в стене, кинулся туда, но это был всего лишь отсек винного хранилища, откуда не было другого выхода. Позади уже слышались отчётливые шаги приближающегося человека и Рой заметался среди стеллажей. сейчас он будет обнаружен и... ему сделалось вдруг так жутко, что солдат схватил первое, что попало ему в руку. Конечно же, то была бутылка с вином. Резким ударом он отбил у неё горлышко и, несколькими огромными глотками опорожнил её.
Вошедший через мгновение Бойд обнаружил Торнтона, стоявшего у стеллажа, опиравшегося на него одной рукой, тогда как другой он прижимал спрятанные за пазухой бутылки. Увидев командира, он попытался вытянуться во фрунт, отдал честь, но настолько неуклюже, что обе спрятанные бутылки вылетели из-под мундира и разбились, ударившись о каменные плиты пола. Рой горестно всплеснул руками, погрозил Перси кулаком и растянулся тут же, угадав в винную лужу.
Он едва почувствовал, как сильные руки поднимают его и ставят на ноги. Поддерживаемый, он двинулся вперёд, загребая ногами. Если бы его, хоть на миг, отпустили, он тут же повалился бы ниц и захрапел. Голова наполнилась ватным туманом, в котором тонули и гасли всяческие ощущения. Сквозь пелену проступила вдруг знакомая картина, и он увидел округлую пещеру и ряд топчанов, сколоченных из досок. Бойд подтащил его ко крайнему и грубо толкнул. Торнтон едва не скатился на пол, но удержался, повозился чуток, устраиваясь на неудобном жёстком одре и, неожиданно для себя, провалился в глубокий сон.
Сознание Торнтона полностью отключилось, но я-то хорошо воспринимал всё и слышал, как Бойд наклонился на Роем и начал монотонно что-то отсчитывать. Вдруг он повелительно окликнул Роя и тот откликнулся. а потом даже поднялся с топчана. Я понял, что командир погрузил его в каталептическое состояние гипноза. Сейчас Рой начнёт говорить и расскажет Перси про Генри Зигланда, ограбления и убийства. Конечно, Зигланд был негодяем, но надо было спасать его, ибо от него я сейчас  полностью зависел.
-- Кто ты? И что здесь делаешь?
-- Я - Рой Торнтон, -- опередил я сознание Зигланда- Торнтона и бесцеремонно овладел его чувствами. -- Охотник, стрелок, игрок, ковбой, а сейчас - солдат американской армии. Мы с ребятами прознали о винных запасах, скрытых в подземелье крепости, и, по очереди, наведываемся сюда. сейчас наступила моя очередь. Виноват, я не удержался и угостился прямо здесь. Тут столько всяческих вин и хочется попробовать каждое. Хотел бы я нести службу в гарнизоне такой вот крепости, с такими запасами.
Я нёс полную белиберду, стараясь изъясняться так, как обычно говорил оцепеневший сейчас Рой. Перси должен поверить, что имеет дело с обычным пьянчугой, неожиданно очутившемся на винном складе и набравшегося до чёртиков.
-- Что ты знаешь о лейтенанте Арриспе? -- прервал мои сентенции капитан.
-- Мы захватили его в плен, а неизвестные лазутчики убили его.
Загипнотизированный Рой выложил бы и про тайный проход внутри стены и своё присутствие рядом с пыточной камерой, но я не позволил ему сделать этого. Предчувствие подсказывало, что такое признание станет последним в этой жизни действием.
-- Хочешь поговорить с испанцем, любезный Рой? -- в голосе полковника сквозило столько язвительности, что могло отравить не хуже той ядовитой стрелы, которая отправила бедного пленника на тот свет.
-- Не понимаю вопроса, -- выдавил я из себя, -- к тому же я не силён в испанском языке.
-- А это и не понадобится. Альберто достаточно знает английский, чтобы поговорить с тобой.
Повернувшись, Бойд сделал какой-то знак рукой и труп вновь поднялся. Одеяло скатилось с него на пол и я увидел лейтенанта, ясно и отчётливо. Тогда, в камере, тело его было обнажено и, раскалённый до красна, прут прикасался к торсу, распространяя вокруг волну отвратительнейших для человеческого обоняния запахов и исторгал из горла несчастного вопли. Сейчас на испанце была сорочка, заправленная в форменные брюки с широкой каймой лампасов. Имелся даже узкий галстук, узел которого был несколько ослаблен  Если на теле и были следы пыток, то они сейчас были сокрыты под тонкой материей сорочки. Кожа Арриспы была матово белой, неприятного воскового оттенка, контрастом с которой являлись пряди чёрных смоляных волос, сложенных в аккуратную причёску, чуть деформированную на затылке. Понятно, ведь недавно этот самый Арриспа неподвижно лежал на спине.
Ничто не выделялось необычного у пленённого испанца, пока я не заглянул ему в глаза. Сперва я ничего не заметил, но вдруг зрачки широко открытых глаз мигнули. То есть мигнули не глаза, прикрываясь на миг веками, чтобы смочить роговую оболочку тончайшим слоем влаги, предохраняющей глаза от сухости. Отнюдь! Сами зрачки вдруг сложились в узкую вертикальную щель и снова расправились в правильные тёмные окружности, но теперь эти круги воспринимались мной как бездонные колодцы, которые притягивают меня к себе, пытаясь выдернуть из тела Зигланда. Это было столь страшное чувство, что я мысленно закричал, задёргался, а затем... Тело Зигланда- Торнтона сделало неровный шажок вперёд, затем ещё один, ещё. Рой направлялся к этому существу, похожему на Альберто Арриспу и я не имел сил удержать его. Бойд коротко хохотнул.
-- Пообщайтесь, приятели. Вы стоите один другого, а я пока что попробую, что за вино привлекает к себе моих солдат настолько, что они забывают о службе и воинской дисциплине.
Усмехаясь, Бойд развернулся и удалился по коридору, исчезнув за поворотом. Слышны были шаги, топот подкованных гвоздями сапог по каменному полу. Я остался, один на один, с этим чудовищем.
Лейтенант Арриспа стоял напротив меня, нимало не похожий на пленённого солдата вражеской армии. Вид он имел сейчас довольно ухоженный, который разве что портила застывшая маска воскового лица, да холодные колодцы глаз, за которыми скрывался совсем иной мир, иное пространство.
Вдруг губы его шевельнулись, и помещение овальной комнаты наполнил гул слов. Именно заполнил. Слова имели вполне ощутимую физическую силу. Казалось, что они даже ворочались, сталкиваясь друг с дружкой. Необъяснимое сочетание гласных, согласных и других разновидностей звуков, имеющих необычную форму, создавали эффект зримости. То есть я не видел их, но вполне реально ощущал. Одни пронизывали меня тяжеловесными иглами, раздвигая внутренности, причиняя сильную боль. От других начинало тошнить, или ныть зубы, или течь слёзы, капать слюна. Третьи наполняли голову какой-то чуждой разуму субстанцией, давящей на мозг подобно прессу.
Я зашатался, взмахнул руками, но испанец продолжал бормотать. Тихие слова оборачивались громоподобной отдачей, эхом, рикошетом метавшемся по всему подземелью. У меня, у Зингера, подогнулись ноги, и одновременно хлынул из носа поток крови. Взмахнув руками, я без сил опустился сначала на колени, потом сел на пол без всяких сил, придавленный мощью слов.
Краем глаза я увидел Перси Бойда. Он незаметно явился обратно, сжимая в руке горлышко бутылки. Припадая к ней, он смотрел на нас. Если раньше губы его кривились в усмешке, то сейчас он смотрел прямо. И хмурился.
Может быть, это мне показалось, потому как голову буквально разрывало от переполнявшего её давления. Она казалась шаром, надутым воздухом до такого состояния, что он мог лопнуть в любой момент, от малейшего дуновения самого слабого ветерка. Кровь лилась из носа, изо рта, капала из ушей и даже сочилась из глаз. Я захрипел и протянул вперёд руки. Ко мне летела, неслась волна, которая сомнёт меня, размажет по стенам. Я закричал, захлёбываясь кровью, и опрокинулся назад...

Глава 13. Новый поход.
Пальцы шевельнулись. Рука лежала в чём-то липком. Рой сделал попытку подняться, закончившуюся вспышкой нестерпимой боли. Голова пыталась расколоться. Внутри бушевал сумасшедший барабанщик, игравший дубинками какофоническую мелодию. Он прижал ладони к вискам и сжал что есть мочи.
Стало легче. Воспользовавшись этим, он поднялся на четвереньки и только тогда открыл глаза. Тупо уставившись на большую тёмную лужу, он попытался сосредоточиться. Это кровь?! Его кровь?! Но лужа была такая большая, что объёмом составляла собой не менее чем полгаллона жидкости. Такое могло быть, если бы ему перерезали глотку или вспороли брюхо.
Он ощупал себе живот. Мундир был перепачкан, но, в общем-то, цел, равно как и тело. Сглотнув, Торнтон убедился, что и горло его в относительном порядке. Разве что ноздри забиты сгустками крови.
Кое-что начало всплывать в памяти. Он участвовал в поисках следов лазутчика, затем вернулся в казарму, где уже был Пол Тейлор, то есть Эйб Рильз Он похвалился находкой и продемонстрировал фляги, до пробки заполненные первостатейным ирландским виски. Новость была встречена на "ура" и фляги скоро опустели. Он выпил хорошо, но недостаточно, чтобы забыться.
Что было дальше? Ага. Он решил самостоятельно спуститься в подземелье и добавить. Значит... значит, он находится в крепостных катакомбах. Рой отодвинулся от лужи и уселся поудобней, привалившись спиной к стене. В стороне тускло чадил факел. На полу что-то светилось. С трудом он переместил ногу и толкнул сапогом. Зазвенело. Это были осколки двух, а может и более того, бутылок.
Всё ясно. Он забрался-таки на винный склад и хорошенько там надрался. Затем, прихватив с собой трофеи, отправился в обратный путь, но сил хватило на несколько шагов. Он забрёл в это помещение, почти что в забытьи, наткнулся на стену и - рухнул, разбив нос и, что особенно обидно, взятые с собой бутылки превосходного вина. А эта зловещая лужа - не что иное, как коктейль из его крови и марочного выдержанного вина. Не удивительно, что его голова трещит так, что мысли с трудом находят себе место в лабиринте головой боли.
Постанывая, Рой поднялся на ноги и двинулся обратно. Когда его глазам открылись пещеры, оборудованные под хранилище вин, появилось искушение здесь задержаться, прихватить кое-что с собой. Только теперь от мыслей, внутри организма начинает клубиться тошнота и он, с проклятиями, отправился дальше. Хватит с него неприятностей на сегодня!
Спрятавшийся в глубинах чужого сознания, я понимал кое-что, о чём Рой не помнил. После того, как он, его тело, упало, Перси Бойд дал установку всё забыть. Он поверил, что Торнтон всего лишь забулдыга, ненароком попавший не в то место, и просто ушёл, уведя с собой Арриспу, превратившегося в пограничное существо. Пускай Рой не будет знать о тех событиях, которые зачеркнул для него ментальный запрет. Но полковник Бойд... Кто он такой?
Сознание Роя работало так плохо, что он бродил целый час по анфиладе пещер, пока не оказался перед крутой лестницей. С трудом он выбрался сначала на подвальный уровень, а затем и наружу. Ноги его слушались, но с большим трудом, и передвигаться можно было только затрачивая известную долю усилий. Лоб его покрылся испариной, а пальцы рук мелко дрожали.
-- Эй, Рой! -- закричал Бен Дуглас, заметив приятеля. -- Ты куда запропал? Я битый час тебя разыскиваю...
Он подбежал ближе и вдруг остановился. Его поразил всклоченный вид Торнтона. Лицо было покрыто кровоподтёками, а борода с усами и почти весь мундир заляпан бурой жидкостью. Признаться, вид Роя смутил бы в тот миг любого. Но, принюхавшись, Бен чуть успокоился. Крепкий винный дух говорил о том, что покрывавшая мундир жидкость была не кровью, а кое-чем другим.
-- Скорей переодевайся, -- тихо предложил Дуглас товарищу. -- Объявлен общий сбор. Похоже. с минуты на минуту мы покинем это место.
Для кого как, а для Роя это была хорошая новость. Его начали нервировать эти эти толстые каменные стены, слишком похожие на тюремные. Такое сравнение могло вывести из себя кого угодно, а некоторые здешние тайны вообще были опасны для здоровья. Вот только винный погреб... Но и с ним Рой был согласен расстаться почти добровольно, если уйдут прочь и другие опасности.
С грехом пополам, путаясь в вещах непослушными руками, Рой кое-как натянул на себя новый мундир. Старый он скомкал и засунул под тюфяк. Чёрт с ним! Китель до того пропитался вином, что от него разило на добрый десяток футов. Пригладив волосы, он надвинул на брови кепи и покинул казарму. В строй он стал едва ли не последним. Гуго Шольц смерил его выразительным взглядом и, выдержав паузу, отдал приказ.
Через неполный час отряд, увешанный амуницией, выстроился в колонну и покинул Ла Пунту. Справа виднелся гаванский рейд, вдоль которого высился лес, состоявший из мачт, опутанных вантами и скрученной парусиной. Дымились разнокалиберные закопчённые трубы пароходов.
Вопреки ожиданиям, колонна, под командованием Шольца, повернула и направилась в противоположную сторону, двигаясь по булыжной дороге вдоль высокой стены крепостного мола. Над головой носились чайки и кричали пронзительными голосами, как бы пытаясь их о чём-то предупредить, о неведомой грозящей опасности. Где-то высоко планировал, на широком размахе белоснежных крыльев, красавец- альбатрос. Буревестник равнодушно глянул на "червяка", состоящего из человеческих сегментов, и направил свой полёт в Атлантику.
Тяжёлые сапоги Торнтона скользили по булыжнику, а заплечный мешок оттягивал плечи. Ружьё, револьвер, ремень с набитыми патронными сумками, нож- боуи, тянули вниз, но приходилось двигаться вперёд. Позади него скалил зубы в белоснежной улыбке Ганнибал Кросс, возвышаясь на целую голову над своими товарищами. Его блаженная улыбка раздражала Роя, да и не его одного. Тейлор- Рильз оглянулся на негра и что-то тому пробурчал сквозь зубы. Остальные просто не обращали внимания на подобные мелочи, глядя вперёд.
Там плескались воды Мексиканского залива, перемешиваясь с акваторией бухты Гавана. А неподалёку, у самого берега, покачивался на волнах парусник, двухмачтовая шхуна- бриг "Лэрри". Шольц направил колонну именно туда.
Побережье в этом месте было пустынное. От города этот участок суши закрывала стена, а с другой стороны высилась крепость Ла Пунта, которую отряд столь поспешно покинул. Колонна, подчиняясь приказу Шольца было ускорила движение, но тут Гуго выкрикнул новое распоряжение и заставил всех остановиться. Не успели солдаты встать, как позади послышался грохот и их обогнал обоз, состоявший из нескольких крытых парусиной фургонов. Рядом с повозками скакали верхом на лошадях Бойд и его ближайшее окружение - Гюнтер, Вэнс, ещё кое-кто из ветеранов. Они моментально спешились и откинули парусину.
В повозках лежали ящики. Ближайший подхватили Мормон, Рольф Лоуренс и Симпсон, с трудом подняли его. Им на выручку устремились Тон и Дэвид Лоуренс. Гуго Шольц отдал команду, и скоро уже вся колонна распределила дополнительный груз.
По длинным сходням ящики подняли на палубу, а потом, с помощью сетей, верёвок и системы блоков опустили весь груз в трюм. Ящики показались ужасно тяжёлыми. Повозки развернулись и скрылись обратно, в направлении оставленной крепости.
Рой подошёл к самому борту и вцепился в ограждение. Волны плескались о борт брига и этот плеск напоминал шёпот. Казалось, что море что-то хочет ему сказать, но только он никак не мог уловить смысла. Вдруг ему на плечо опустилась тяжёлая рука. Торнтон оглянулся. Позади стоял Дэвид Лоуренс.
-- Тебя не касаются команды Шольца?
Только сейчас Рой заметил, что вся их рота выстроилась в длинную очередь и опускается по трапу внутрь корабельного бункера. Сбросив с плеча руку Дэвида, он пристроился в конец ряда и, по истечении получаса сошёл по ступеням в полную сумрака "пещеру", вдоль стен которой высились укреплённые канатами штабеля ящиков и груды тюков. Не успел он толком оглядеться, как крышка люка над их головами задвинулась и наступила темнота.
-- Эй, что происходит? -- судя по голосу, который Рой сразу узнал, где-то рядом находился Рильз. Тот просто не мог и не умел лишний раз промолчать.
-- Успокойтесь, -- снисходительным тоном ответил кто-то невидимый в сумерках бункера. -- Всё в порядке. Босс приказал всем сидеть в трюме. Никто не должен догадаться, что на паруснике разместилась военная команда.
-- Но почему нет света? -- продолжал возмущаться Эйб.
-- Нет. И не надо, -- ответил неизвестный, кто-то из ветеранов команды Бойда. -- В трюме запрещено пользоваться огнём. Здесь столько груза, среди которого патроны, и динамит, и порох. Не хватало в этом ограниченном объёме на нашу голову только пожара. К тому же кое-что разглядеть можно, если присмотреться.
И правда. Сквозь решётчатую крышку, защищавшую трюмное помещение, проникали слабые лучи заходящего солнца. Через несколько минут глаза адаптировались, что называется - "присмотрелись" к недостатку освещения и солдаты окончательно успокоились. Только Эйб продолжал что-то ворчать себе под нос, да и то в силу своей неискоренимой привычки воспринимать всё с ним происходящее "в штыки".   
Загрузившись, парусник отошёл от рейда и теперь удалялся от берега. Отсюда, изнутри, было слышно, как носятся наверху матросы, выполняя такелажные работы - натягивая паруса и закрепляя тросы. Генри- Рою не раз случалось путешествовать во власти морской стихии и он вовсе не считал те моменты лучшими днями в своей жизни, как это случается у романтиков, забивавших голову всякой ерундой, почерпнутой в книжках или рассказах  других ненормальных, растревоженных пинтой- другой чего-то горячительного. Там, в море, Рой ощущал своё бессилие перед силами и возможностями Природы. Только там он убедительно понимал всю ничтожность человеческого существа в масштабной сетке Мироздания. Кажется, он даже струхнул, если не предположить большего, когда морская волна, пресловутый девятый вал, хлынула через заграждения, натянутые поверх борта, а сам парусник вдруг опасно накренился. Тогда Генри решил, что вот сейчас судно неминуемо опрокинется, и настал его смертный час. Сердце подскочило к самому горлу, и он вцепился в мокрый трос, шепча полузабытые слова молитвы., а рядом бегали матросы, не обращая никакого внимания на брызги пены с гребня очередной волны, на то, что их куртки промокли насквозь. Они тогда были заняты ослаблением тросов, натягивающих паруса, после чего сноровисто повернули их фордевинд, и судно сразу выпрямилось, так как ветер дул уже не в борт, а в корму. С тех пор, признаться, Генри- Рой испытывал к морякам уважение. Сам же он, то есть по собственной воле, нипочём бы не стал связывать своей судьбы с изменчивым капризным нравом моря.
С одной стороны вся эта суета наверху вселяла некоторую долю уверенности, что этот плавучий кусок древесины послушен человеческому желанию и двигается всё же не только по воле волн, а с другой - подкатывало уныние от неизвестности, которая, без сомнения, несла им новые опасности и неприятности.
-- Как ты думаешь, Рой, куда мы направляемся? -- подсел к нему Эйб, которому явно надоело в одиночестве бродить по ступенькам трапа и прислушиваться к шумам наверху.
-- Не имею ни малейшего представления, -- честно ответил он Палёному.
-- А не может быть так, -- с надеждой в голосе спросил верзила, заглядывая в глаза товарища, насколько это было возможно в сумерках трюма, -- что армейская операция заканчивается, и мы возвращаемся на континент, куда скоро прибудут и остальные силы? Вроде бы испанцы отступили. Должно быть, они признали своё поражение.
-- А ты оптимист, дружище, -- улыбнулся Мишель Саломак, подсевший ближе, после того, как прислушался к переговорам приятелей. -- Так просто дон Карлос не отдаст ни Кубы, ни каких-либо других земель. Эта война только начинается, уверяю вас. Причина нашей экспедиции совсем другая.
-- Какая же? -- заинтересованно спросил Рой, сверля напряжённым взглядом силуэт товарища.
-- Откуда ж я могу знать? -- удивился тот , пожимая плечами. -- Все мы находимся в одной лодке и можем черпать информацию в той мере, в которой нам её, дозированно, представляют.
-- Зачем же тогда говорить?
-- Надо же о чём-то беседовать К тому же, я могу предполагать, а это совсем другое дело, дело моей фантазии и умения логически мыслить.
-- И о чём же говорят твои логические выкладки?
-- Помнится мне, -- невозмутимо продолжал Мишель, -- как Перси Бойд обмолвился, что кубинский гарнизон почти в полном составе перекочевал на северо- восточную часть острова и укрепился возле крепости Сантьяго-де-Куба. Вне всякого сомнения, что военная кампания будет неминуемо перемещаться туда, а наш рейд, скорей всего, является частью этого плана.
Остальные слушатели собрались было согласиться с предположениями наблюдательного Саломака, но тут к ним подсел крайне возбуждённый Ганнибал Кросс. Его даже трясло, как при лихорадке. Блестя белками глаз, которые вовсю ворочались в глазницах, перебегая взглядом с одного солдата к другим, он начал громким шёпотом рассказывать, как он, совершенно случайно, раскрыл один из тюков.
-- А там, вы не поверите, были испанские мундиры и шляпы. Испанские! Не означает ли это, что нас хотят послать, через весь огромный океан, в Испанию, чтобы заставить нас пробраться в Мадрид и пленить там испанского короля. Тогда войну и в самом деле придётся прекратить, а Соединённые Штаты без боя займут и Кубу, и Мексику, и всю Латинскую Америку.
Негр был горд своей сообразительностью и, вместе с тем, опасался столь сложного похода. Подумать только, один отряд американских солдат отправляется пленять монарха европейского государства!
Остальные, вместо того, чтобы восхититься догадливостью Кросса, подняли его на смех.
-- Представляю себе, -- заливался визгливым смехом Эйб, -- нашего негритоса Ганнибала и Доротео Арранхо, марширующих по кастильским дорогам. Да их схватили бы в первом же городе и на цепях доставили бы в Иаджирит, где сунули бы в клетку для развлечения придворных идальго.
Повеселившись с пяток минут, компания вдруг обнаружила, что остальные уже устроились на отдых, а многие даже успели уснуть. Армейская жизнь полна неожиданностей, большей частью, те неожиданности , при более близком ознакомлении, вредны для здоровья, так что сон является приятным дополнением к перспективе быть убитым в ближайшем бою или изувеченным до состояния оно. К тому же сновидения представляли длинный перечень виртуальных развлечений, в той мере изощрённости, какую дозволяла личная фантазия и комплекс скрытых желаний. А таковых у солдат бывает о-го-го, и не перечислишь...
Уже в полудрёме Рой ощутил, как кто-то устраивается рядом, бесцеремонно сдвигая его со стопки одеял. Он с ворчанием раскрыл глаза и скорее угадал, чем разглядел Бена Дугласа. Парнишка спросонок едва не наступил на него.
-- Дьявол тебя раздери, Бен. Чего тебе тут надо?
-- Я прилягу здесь, -- ответил невнятно его товарищ по команде ковбоев Адамса. -- Там, где я лежал, спать просто невозможно.
-- А что там? -- буркнул Торнтон, вновь укладываясь. -- Крысы мешают?
-- Да если бы крысы, -- с зевком ответил Бен. -- А то пахнет ужасно, как в морге... Мертвечиной... Меня там чуть не выр... хр... хр...
Дуглас тут же заснул, а потревоженный Торнтон всё ворочался. Ишь, молокосос выдумал чего, мертвечиной ему пахнет. А вдруг и в самом деле, к примеру, помер кто-то из своих же. Или матросы накануне травили крыс и те издохли за грудой мешков, и теперь смердят там, разлагаясь. Ну и тьфу на них! Он закрыл глаза...
... От толчка он открыл глаза и попытался подняться. Но у него ничего не получилось. Не удалась и вторая попытка. Послышалось издевательское хихиканье. И вспыхнул свет. словно с окон сорвали плотное одеяло. Рой зажмурился, но через мгновение широко распахнул глаза.
Они стояли напротив него. Перси Бойд, Гуго Шольц, Улан, Гюнтер, Тон, ещё несколько ветеранов. Среди них и стоял и Альберто Арриспа в мундире испанского офицера. Губы его тоже кривились, но эта гримаса мало напоминала улыбку, скорей это был оскал зверя. Торчали зубы, потемневшие от частого курения табака или просто давно не чищенные.
-- Мы долго искали предателя, -- громко заявил капитан Бойд. -- И вот теперь он обнаружен.
-- Нет. Это не я, -- хотел закричать Торнтон, но губы его не слушались. Он хотел рвануться, но тело его сжимали объятия из ремней буйволовой кожи, притягивавшие его к столбу. Одежды на нём не было, но тело не мёрзло, должно быть потому, что неподалёку тлели угли в небольшой жаровне. Прямо на ней лежали прутья и большие клещи. Проклятье! Точно такие же орудия были приготовлены в той камере, где пытали беднягу Арриспу. Беднягу? Но он стоял сейчас в толпе палачей и держался с ними на равных. Рой снова посмотрел ему в лицо. Оно было странного землистого цвета и глаза смотрели прямо, не мигая, а зрачки, они были каким-то не такими. Таких зрачков у людей просто не бывает.
-- Отвечай нам, Рой Торнтон, или Генри Зигланд, или, как там тебя ещё звать? Зачем ты пробрался в наш отряд? Что здесь вынюхиваешь?
-- Я... -- лихорадочно замельтешили мысли в голове, рассыпаясь каскадом пасьянсов. -- Нет... Я не вынюхиваю... Я просто...
-- А зачем ты тогда пробрался тайным проходом и наблюдал за допросом испанского лейтенанта Арриспы? Что ты хотел услышать?
-- Я?.. Ничего. Мне было просто любопытно...
-- Любопытно? Ты любишь смотреть, как пытают других?! -- закричал капитан, нахмурив брови. -- Ты это хочешь сказать? 
-- Нет, -- покрылся холодным потом Рой. -- Я не знал о пытках, допросе. Я просто хотел поближе взглянуть на пленного.
-- Поближе взглянуть? -- усмехнулся Перси. -- Взглянуть. Ну что ж, я не могу лишать тебя такого удовольствия. А ну-ка, Альберто, познакомься-ка с этим молодцом. Он хочет познать тебя. Я отдаю его тебе. Пользуй его, как тебе будет угодно.
Лейтенант испанской армии шагнул вперёд и вытянул руку. Рой почувствовал невыносимый ужас. Его отдали во власть этого чудовища! Нет!!
-- Не-е-ет!!!
-- Скажи, кто такой Ури Герц? -- внезапно крикнул Бойд. -- Что он здесь делает?
-- Я не зна-а-аю!! -- завопил что есть мочи несчастный, а испанец уже подошёл вплотную и положил руки ему на плечи. Обнимавшие тело ремни легко лопнули, словно были гнилыми, а пальцы монстра вдруг впились в плечи, вдавливаясь в тело, ломая кости... Невыносимый запах, запах мертвечины, он мог свести с ума. Рой дёрнулся, открывая рот для нового вопля и...
... От толчка он открыл глаза. С озабоченным видом над ним наклонился Бен.
-- Ты как?
-- Что - как? -- едва хватило сил спросить у Роя.
-- Во сне ты замотал голову одеялом. А оно такое плотное. Вполне мог бы задохнуться. К тому же ты, Рой, забился под самый штабель ящиков.
С трудом Торнтон поднялся, заливаясь потом, натянул на голову кепи, по старой ковбойской привычке, и огляделся. Солдаты из отряда Бойда быстро собирались и строились у трапа. Решетчатая крышка была распахнута, и внутрь трюма заглядывало бледное пятно полной луны. Куда бы они не плыли, приближалась конечная точка их маршрута.
Пользуясь светом лунного диска, повисшего почти что над головой, солдаты разбивались на команды, каждая из которых займёт вскорости отдельный вельбот. Перед отправлением из трюма вытащили кучу одежды. Это оказались те самые испанские мундиры, что обнаружил глазастый Кросс. Бойцы Бойда быстро переоделись. Пополнение немного замешкалось, путаясь в рукавах и штанинах, но наконец и они справились, вызвав пару глухих восклицаний у Шольца. Заминка вышла из-за великана- негра, который никак не мог себе подобрать обмундирования, пришедшего бы ему в пору. Скинув четвёртый по счёту мундир, треснувший под мышками, как только великан расправил плечи, Ганнибал усмехнулся, вообразив, что, лично для него, этот рейд уже закончился., что он будет дожидаться своих товарищей, лёжа на мешках и потягивая тростниковое пиво, но капитан эти планы тут же бесцеремонно развеял. Перси швырнул ему грубую матросскую робу, пожертвованную шкипером "Лэрри". Парусиновая одёжка могла сойти за костюм, в каких "щеголяли" невольники, вкалывавшие на плантациях сахарного тростника. По преимуществу это были Чернокожие, такие, как Ганнибал Кросс.
В один вельбот с Роем попали Арранхо, Саломак, Ганнибал Кросс и Луис Лаурель. Здесь же оказались двое из братьев Лоуренс, Симпсон, Улан и ещё полдесятка солдат из числа ветеранов разведки. Таким образом Бойд балансировал состав групп. Все уселись за вёсла, и плавучая эскадрилья двинулась к затемнённому берегу.

Глава 14. Францисканский монастырь.
"Ури Герц!"
Он спросил, кто такой Ури Герц!
Эта мысль не давала мне покоя. Я уже как-то свыкся с философской ролью стороннего наблюдателя, с летаргическим постоянством соседствуя с личностью самого Торнтона... то есть Генри Зигланда, конечно. С каждым днём я всё больше погружался куда-то внутрь этого образа, отдавая, частицу за частицей, своё "я". Должно быть, со временем, произошло бы слияние нас, но этот странный сон. Он пробудил меня, если так можно выразиться, заставил действовать.
Известно, что сновидения являются таким же способом постижения мира, как зрение, осязание, обоняние, слух. Пусть сон менее материалистичен, но, как и интуиция, он помогает носителю его считывать информацию с окружающего нас пространства. Это явление ещё предстоит изучить будущим исследователям антропософических дисциплин. Всё ещё впереди.
Вот только "но"... Эта маленькая словесная частица, вырастающая порой до пугающей величины. Впервые, по крайней мере для меня, пространство изучения, интереса, вдруг само обернулось целенаправленной инородной силой, силой антагонизма, противоречившей всему привычному. Каким образом элементы моего, ну, пускай - нашего сновидения, вдруг задали вопрос Зигланду обо мне, Ури Герце, который, непостижимым образом, пробрался в его тело и спрятался ото всех незримой тенью в какой-то ментальной "щели", среди нейроцепочек и синоптических связей, в конгломерате энергетических полей, образующих собой душу Зигланда. Я спрятался там и следил за каждым шагом Генри, являясь сторонним автобиографом каждого из его поступков, и вдруг, часть этой сложной нейросистемы, отвечающую за отвлечённую стезю мышления, спросила у него, кто же это та самая тень, что присутствует, не взаимодействуя с ней, душой?
Признаться, мне стало страшно. Ведь я коснулся чего-то чужого, на меня дохнуло леденящим дыханием опасности. Можно сказать, что у меня поднялись на голове волосы, но волос не было, не было головы, тела, но были вопросы, ждущие своего разрешения.
-- Рой, опять заснул? -- толкнул плечом Торнтона Мишель Саломак. Рой едва не упустил из рук скользкую рукоять весла. Пальцы на миг стали чужими, ватными, но уже в следующий момент он крепко вцепился в дерево и, сильным гребком, дал понять, что с ним всё в порядке.
-- Да, похоже, ещё не до конца проснулся, -- буркнул сквозь зубы Рой и принялся прилежно грести, в такт с остальными гребцами. От свежего воздуха в голове прояснилось.
Он с интересом огляделся. Вёсла. с тихим всплеском, мерно погружались в воду. С каждым гребком вельбот продвигался к заросшему лесом берегу. В каждом буруне, на каждой волне светилось отражение своей, маленькой луны, и оттого казалось, что море следит за ними мириадами выпуклых глаз, от которых не скрыться. Такое ощущение появилось у Роя от предчувствия скорой встречи с противником, когда все органы восприятия мира работают на грани своих возможностей. Возможно, где-то впереди таится вражеский секрет, и сквозь прогалы в зарослях наводит на них ружья, чтобы открыть убийственный огонь, как только они достигнут побережья.
Тем временем их вельбот ткнулся носом в песок и, в мгновении ока, вся команда покинула борт. Вместе со всеми выпрыгнул и Рой. Ничего не происходило. Все они бегом бросились к лесу. Торнтон увернулся от ветви, которая едва не сдёрнула у него с головы кепи. Справа, слева, двигались товарищи и. судя по проклятьям, сказанным сдавленным шёпотом, не у всех получалось с окружавших их миром.
Когда шорох прибоя перестал доноситься, все остановились. Скоро к ним подошли и другие , шедшие на остальных лодках. Торнтон огляделся. Рука его лежала на прикладе карабина. Ведь, предположительно, они были в прифронтовой зоне, которую должны хорошо охранять. Но никого из испанских дозорных видно не было и это вселяло уверенность, а вместе с ней и презрение к испанским воякам. Да они проспят и собственные похороны.
-- А где же эти, испанцы? -- в полголоса спросил Луис Лаурель. Видимо, этот вопрос волновал не только Роя.
-- Испанцев здесь быть не должно, -- ответил Гуго Шольц.
-- Но, как же? Они ведь сконцентрировали на этой части острова все остатки кубинского гарнизона.
-- Это вовсе не Куба, -- жёстко ответил Шольц. Это - Пуэрто- Рико.
Пуэрто- Рико. Этот, далеко не самый маленький из череды Больших Антильских островов, казалось, всегда был задворками Америки. Конечно, и там бушевали страсти. В 1511-м году там проходила весьма кровопролитная война между испанскими конкистадорами и свободолюбивыми карибами, закончившаяся поражением последних. Позднее, в 1595 году, объединившимися в большую шайку пиратами был сожжён город Сан- Хуан, а ещё через три года англичане захватили остров и попытались включить его в свою зарождавшуюся Британскую империю, но испанцы через несколько месяцев выбили отсюда англосаксов и восстановили, в полной мере, своё влияние. В городе Сан- Хуан появилась мощная крепость "Эль Морро", ощетинившаяся пушечными жерлами бастионов, и парусные эскадры неприятеля предпочли действовать в другом районе. Всё это было тщательно записано в исторических хрониках, но на фоне событий в соседних государствах, пуэрториканская драма бледнеет и кажется чуть ли не фарсом.
Остров Борикен был открыт для Старого Света 19 ноября 1493 года Христофором Колумбом в его вторую экспедицию. Сей остров он нарёк  "Сан- Хуан- Баутиста". Нынешнее название "Пуэрто- Рико" или "Богатый Порт" остров получил во время его освоения конкистадорами под руководством Понсе де Леона, бесцеремонно разделившего весь остров между своими ближайшими помощниками. С местными жителями, аборигенами, карибами и араваками, испанцы особо не церемонились, а, просту говоря, при малейшей попытке воспротивиться воле воинов Конкисты, уничтожали индейцев огнём и мечом. Они действовали столь решительно, что леса и земли острова скоро обезлюдели, и пришлось завозить сюда рабов из Африки, заполнивших табачные и сахарные плантации.
Всех подробностей, если честно, я уже не помнил. Определённо могу сказать, что из всех эмигрантов, проживающих в Штатах, пуэрториканцы были всегда самыми бедными.
В Нью-Йорке имеется целый район, где проживают они, дикая смесь белых кастильцев, гордых до фанатизма, свободолюбивых индейцев- кариба и негров, впрыснувших в кровь пуэрториканцев жар Африки, любовь к музыке и стойкое отвращение к любому виду трудовой деятельности. Пуэрториканцы предпочитают пьянствовать, приторговывать травкой, и по поводу и без повода хватаются за нож или пистолет. Быть может, оттого их районы обходят стороной работодателе и находятся они в самых трущобных местах.
Рассвет застал отряд в лесу, удалённом от побережья на полтора десятка миль. Впереди виднелись отроги хребта Кордильера- Сентраль, протянувшегося вдоль всего острова с запада на восток.
Откуда-то появились повозки, которые тащили за собой мощные быки со спиленными рогами. Их возницы о чём-то поговорили с Шульцем и Бойдом, а тем временем длинные телеги нагрузили ящиками, которые перевезли на вельботах с парусника. Видимо, об этой встрече договаривались заранее. Бойцы, тащившие всё это время тяжеленный груз, наконец-то облегчённо вздохнули.
После непродолжительного отдыха, заключавшего в себе быстрый завтрак и проверку снаряжения, отряд снова двинулся вперёд. Теперь он разделился на две колонны. Во главе первой из них встал сам капитан Бойд, а в авангарде второй был его помощник Шольц. Повозки с грузом укатили прочь, скрывшись в зелёном лесном тоннеле.
В представлении большинства обывателей, война есть бесконечный бой, сраженье, когда враждующие армии несутся встреч друг другу в наступательном порыве, сталкиваются и крошат друг дружку до тех пор, пока не останется одна сторона - победитель. Такое бывало. Мы не станем спорить. К примеру, здесь и сражение при селении Гавгамелы в 331 году до н. э., где сошлись армии Александра Македонского и персидского царя Дария, который потерпел сокрушительное поражение, а Персия вошла в состав Македонской империи. Это и битва при Заме в 202 году до н. э., где Карфаген окончательно проиграл перед натиском Рима. Это и сражение под Веной в 1683 году, когда войска Османской империи проиграли свой главный бой Австрии. Но вышеописанные сражения не типичны для современности. Бывает так, что военачальники относятся к простому солдату, как к быдлу, "пушечному мясу" и бросают на жернова войны батальоны, полки и даже целые армии, и при этом (далеко не всегда) одерживают победу, как царь Эпира Пирр в битве при Аускулуме, или маршал Георгий Жуков на Зееловских высотах в битве за Берлин. Всё это так. Но всё же основное время в период военной кампании приходится на манёвры, когда солдаты бесконечным, казалось бы, маршем, перемещаются с одного места на другое, чтобы в нужный момент оказаться в нужном месте и атаковать неприятеля, неожиданно для него.
В прошлом, такие переходы были, как правило, пешими, век двадцатый посадил пехоту на машины, позднее - на вертолёты, век лености и расслабления, релаксации. Следующий век ожидается ещё более комфортным, когда за солдатами будут перетаскивать биосортиры, душевые установки, микроволновые кухни и силиконовых секскукол, только бы эти "солдаты будущего" не чувствовали себя ущербными и оторванными от утех цивилизации.
Но всё это осталось в будущем, а пока что Рой Торнтон в строю товарищей быстрым шагом двигался вперёд, и капли пота скатывались по пыльному лбу. Ганнибал Кросс завязал лоб платком и теперь весело скалил зубы. Его примеру последовали, один за другим, остальные. На ветеранов жаркое тропическое солнце почти и не действовало. Они маршировали в едином темпе, готовые броситься в бой при появлении врага.
Внезапно лес расступился и колонна Шольца вышла в обширную лощину, заросшего купами низкого кустарника, а также одичавшими плантациями ямса, батата и маниока.
-- Должно быть, когда-то здесь было поселение карибов.
Рой оглянулся. Позади его стоял Шульц, опираясь на ружьё. Бородатый здоровяк умел двигаться совершенно бесшумно, как тень. Он смотрел мимо Торнтона на запустение в долине.
-- Их выбили отсюда испанцы. Они исчезли, и сама память об их племенах растворится в истории.
-- Когда-нибудь все забудут об испанцах. Не правда ли, босс? -- ухмыльнулся Рильз.
-- Не знаю. Может быть, -- задумчиво ответил Гуго.
-- Уж мы постараемся. Проклятые кабальеро много наломали дров в здешних местах. Население нам поможет покончить с идальго на вечные времена. Через десяток- другой лет, Испанию будут с трудом находить на карте мира нерадивые школяры.
Выбравшись в долину, команда быстро разбилась на группы, каждая из которых получила строго определённые задачи. Одни собирали хворост для костров, другие сооружали из камней жаровни, третьи сервировали снедью бивак. Скоро все (за исключением дозорных, находившихся в отдалении) уже жевали, запивая еду ключевой водой, источник которой обнаружился неподалёку.
-- Как вам это нравится? -- спросил товарищей Эйб, вытирая нож о голенище сапога, как это было принято у ковбоев. -- Мы скоро пересечём весь этот сраный остров, будь он неладен. Так и будет, если, конечно, не застрянем в здешних горах. К чему это всё?  Я ничего в этом походе не понимаю. Может быть, здешние негры угнали партию скота, предназначенного для прокорма нашей армии, переплыли с ним море и затаились где-то здесь. Если так, то среди нас найдутся хорошие следопыты, умеющие читать след человека или зверя. Но, боюсь, что мои фантазии не более, чем бред...
-- Точно, -- прервал его Гарри Вэнс, человек из близкого окружения Шульца, с тусклым взглядом убийцы. -- И я больше скажу - бред истеричный. Послушай же, парень, ты слишком много разговариваешь для солдата. Если понадобится совет, какой можешь дать только ты и никто иной, к тебе обязательно обратятся. И тогда ты откроешь свой гребаный рот и выложишь всё, что знаешь, и все будут тебе внимать, как слушают падре в кафедральном соборе. Иное дело - сейчас. Ты это всё обдумай, а. обдумав, намотай на ус, и не забывай моих доброжелательных советов, если планируешь и дальше служить в доблестном отряде капитана Бойда.
-- А если я забуду твой совет? -- голос Рильза дрожал от прорывающейся наружу ярости, что кипела в груди, как пар внутри нагреваемого котла.
-- А если ты будешь настолько глуп, чтобы не прислушиваться к словам знающего человека, то придётся тебе пообщаться с Тоном, и навряд ли он порадует тебя своей выпечкой.
Эйб уже было открыл рот, чтобы достойно ответить, и Бен Дуглас даже положил руку на его плечо, желая предостеречь товарища, как от необдуманных горячих слов, так и действий, но как раз в это время рядом с ними появился один из дозорных и, задыхаясь от быстрого бега, крикнул:
-- Испанцы!
Все инстинктивно метнулись к ружьям, выставленных здесь же, в козлах, но Вэнс остановил их.
-- Спокойствие! Вы забываете, что в данный момент мы представляем собой отряд испанской армии, возвращающийся с дежурства на побережье в свой лагерь. Продолжайте отдых, и пусть каждый из вас постарается, чтобы испанцы ничего не заподозрили.
Легко сказать - "сохраняйте спокойствие", когда к ним приближался конный эскадрон уланов, державших наготове карабины. Но, тем не менее, Рой остался сидеть на том же месте и держать кружку у самых губ, хотя они и была уже пуста. Просто, таким образом, он прикрывал половину лица, а поля низко надвинутой шляпы скрывали остальное. Эйб достал из мешка портсигар и выудил оттуда вирджинскую сигаретку. Доротео подобрал с земли деревяшку и начал её стругать своим внушительным ножом. Как-то Торнтон стал свидетелем, как Хуан Мендоса попал этим самым клинком в тыкву, стоявшую на столбе не менее, чем в двадцати шагах от него. Так что можно было только посочувствовать тому, на ком остановится взгляд мексиканца в ту минуту, как гнев переполнит его и без того горячую, вас уверяю, голову.
Неподалёку от нашей компании возвышался огромный валун, наверное, более десяти футов, и это только в высоту. Рой быстро переместился к нему и привалился спиной к тёплому каменному боку. Вытянув ноги и надвинув на глаза шляпу, он притворился спящим. Ничего особенного. Всякий солдат использует каждую удобную минуту для отдыха. Особенно в период воинских операций. Когда ещё удастся спокойно выспаться.
Рядом ощутилось движение. Из-под опущенного поля шляпы он заметил Бена Дугласа. Затем к ним присоединились Мишель с Луисом. Валун мог стать неплохой защитой и даже целым укреплением, вроде редута, если им придётся прямо сейчас вступать в бой с кавалеристами. Другие солдаты тоже быстренько передислоцировались, с толком используя особенности поляны. Надо отметить, что при всём этот удалось сохранить впечатление настоящего бивака, занятого отдыхающими воинами.
Прошла длинная, как торговый караван в пустыне, минута. Наконец послышался топот копыт и на поле выехал драгунский полуэскадрон. Увидав отдыхающих "коллег", кавалерийский отряд остановился, а несколько человек спешились. Навстречу им поднялся Шольц, затянутый в мундир испанского офицера в чине капитана. Рядом с ним встал Улан и Армандо Чавес, настоящий испанец с пышными бакенбардами, когда-то живший в Мексике, а теперь служивший в отряде Бойда. Улан выполнял роль порученца, а Чавес был адъютантом и носил мундир, украшенный аксельбантами, как это водится у помощников командиров, поднятых над другими, но лишённых реальной власти.
-- Капитан Хуан де Антон, -- представился командир, козырнув стоявшему перед ним Шольцу. Тот, чуть помедлив, ответил тем же. -- С кем имею честь беседовать?
-- Капитан Мигель Альварес из отряда полковника Эскильо Андаро.
-- Но я не знаю полковника Андаро, -- нахмурился испанский капитан, подозрительно оглянувшись по сторонам.
-- Мы только сегодня высадились на Пуэрто- Рико, -- спокойно объяснил Шольц. -- Дело в том, что американцы высадили десант на острове Кулебра. Должно быть, он станет плацдармом  неприятеля для войны здесь. Адмирал распорядился усилить гарнизон острова. Нас высадили на побережье. Мы должны базироваться в, -- Гуго достал из сумки, которую ему услужливо передал Чавес, бумагу, развернул её и прочитал: -- В Лангедокском монастыре. Вы знаете, дон Хуан де Антон, это место?
-- Конечно же, -- хмурое лицо испанца осветилось доброжелательной улыбкой по мере того, как объяснялся его собеседник. -- Лангедокский монастырь. Это не так уж далеко. Вон в том направлении. На вашем пути скоро окажется обширная роща из пальм. А дальше заросли бамбука, после которых посреди песчаной пустоши, рядом с отрогом, и находится монастырь. Наш эскадрон как раз недавно проходил через то место. Я даже скажу точнее. Это было не далее, как вчера. Мы заночевали в его стенах, а утром двинулись к городку Санта- Крус.
-- А монастырь? -- с любопытством поинтересовался у него Шольц, аккуратно свернув бумагу и спрятав её в кожаную сумку, которую снова передал Чавесу.
-- Монастырь живёт себе потихоньку. Раньше там кипела жизнь, но два десятилетия назад большая часть братии перебралась на материк, отправившись то ли в Панаму, то ли ещё дальше, куда-то в Перу. Монашествующие братья частенько то появляются здесь, то снова исчезают по своим делам. Губернатор предпочитает не влезать в дела Церкви, а та платит ему своей поддержкой.
-- Сколько сейчас там народу? Есть ли где разместить моих ребят? Ведь со мной не все люди. Я говорил про полковника Андаро. С ним тоже порядочно солдат.
-- Места там предостаточно. Можно расквартировать едва ли не полк, а как там с продовольствием, точно сказать не могу. Отец Бернар, что возглавляет братию, потчевал нас хорошо, но не обильно. Я лично видел около двух десятков монахов. Они чем-то там занимались, в обширном монастырском дворе. Сколько ещё их было внутри, сказать не могу. Мне думается, что не так уж и много.
-- Спасибо, дон Хуан.
-- Не стоит благодарностей. При других обстоятельствах я бы непременно задержался здесь. Мы бы выпили вина, сыграли в баккара, поговорили бы о новостях. Наверняка вы лучше нас осведомлены о делах, творящихся в метрополии.
-- Увы, славный дон Хуан. Мы столь давно покинули берега Андалусии, что она кажется уже чем-то вроде прекрасного сна. Всё подёрнулось пеленой нереальности. А тут ещё эта война с проклятыми Штатами.
-- Мы дадим им достойный отпор, попомните мои слова, дорогой дон Мигель. Сбросим янки в море на корм акулам. С нами Бог.
-- Аминь, славный дон Хуан де Антон.
Испанский офицер церемонно отдал честь, уселся на лошадь и скоро весь отряд исчез в лесу. Проводив глазами последнего из драгунов, Шольц пальцем указал туда Чавесу и шевельнул бровями. "Адъютант" кивнул и бегом бросился следом за кавалькадой. "Мигель Альварес" желал точно знать, что неприятель действительно удалился, а не затаился где-нибудь поблизости, чтобы ударить им в тыл в неподходящий момент. Всё-таки, чего у него было не отнять, Шольц оставался в любой ситуации отменным тактиком.
Отдых затягивался, но никто не роптал. Никогда, повторимся, никогда солдат не станет жаловаться на непомерный досуг, на чрезмерный отдых, на слишком шикарные харчи или чрезмерно продолжительный сон. Раз надо, так он стойко готов терпеть такие "невзгоды" сколь угодно долго. Вот только чаще всего действительность оборачивается прямой этому противоположностью, а уж тут включается армейский принцип - "не хочешь, так заставим".
Валун хорошо прогрелся под тропическим солнцем и грел Рою спину, а он всё сидел, вытянув в неге релаксации ноги, и смотрел сквозь ресницы на солнце. Светило сияло огромным медным диском, повисшим над головой, и казалось большим гонгом, в который бил колотушкой невидимый великан, может быть даже Бог. "Бум!" "Бум!" Глухие толчки отдавались в голове сильной болью, но он не мог отвести или хотя бы закрыть глаза. "Бум!"
-- Строиться!
"Бум!"
-- Рой!
"Бум!"
Рывком его подняли с земли и он едва устоял на ногах. Кто-то сунул ему в руки ружьё и он машинально сжал пальцы, хлопая ресницами, пытаясь прогнать солнечный "блин", который всё ещё висел в его зрачках. Рядом с ним стояли Мишель, Луис и верный Бен, который в этот момент заглядывал ему в глаза, романтично настроенный парнишка Бенджамин Дуглас, он же Фрэнк Коннор из прошлой жизни, где они были ковбоями и гоняли бычков по выжженной горячим техасским солнцем прерии.
-- Вернулся Армандо, -- сообщил ему в полголоса Дуглас, -- сказал, что испанцы ускакали. Теперь нам надо тоже двигаться в монастырь.
Ах да, Лангедокский монастырь. Рой слышал почти весь разговор между офицерами. Как там говорил де Антон? Пальмовая роща, а затем бамбуковый лес, за которым будет песчаная пустошь, где и выстроили монастырский комплекс трудяги- строители. Испанец ещё говорил, что это не так уж и далеко.

Глава 15. Осада.
Понятие "недалеко" для конного и пешего человека, как оказалось, имеет два разных значения. Одно дело - трястись на спине крупного иноходца, и совсем другое - топать тяжёлыми сапогами по пыльной дороге.
К тому времени, как заросли бамбука остались позади, солнце опустилось почти к самому горизонту, изломанному очертаниями Кордильера- Сентраль. Поэтому и монастырь уставшие солдаты увидели не сразу.
И неудивительно. Стены, выложенные из булыжника, были взяты из карьера, разработанного у ближайших скал. Должно быть, здесь трудились каторжники, бунтовщики и пираты., закованные в цепи, одетые в рубище. Они обтёсывали камни, превращая их в строительные блоки и, постепенно, здесь выросла цитадель, ставшая монастырём.
Скоро весь отряд Шольца собрался у стены. Солдаты насторожённо озирались, сжимая ружья в руках. Вдоль леса носились потревоженные воинской колонной птицы с ярким оперением, и возбуждённо кричали. Это было единственным признаком жизни на песчаной пустоши или, что будет точнее - небольшой пустыни. Если монастырь и был обитаем, то братья- монахи предусмотрительно затаились., выжидая действий пришельцев. На них смотрел укреплённый над воротами барельеф старца со скорбным выражением морщинистого лица, искусно обточенного резцом чрезвычайно усердного ваятеля. Судя по всему, изображение Франциска из Ассизи успело лицезреть немало смен зимних и летних сезонов. Чуть дальше виднелось монастырское кладбище, осенённое небольшой рощицей, любовно высаженной трудолюбивыми руками под стенами цитадели. Каменные плиты надгробий и тяжёлые могильные кресты были покрыты обильным слоем лиан и плюща украсившие некрополь цветами и зелёными побегами.
Привлечённые хурмой и апельсинами, висевшими на ветвях деревьев, солдаты перебрались от запертых ворот под сень плодовой рощи. Сам Гуго не посчитал зазорным полакомиться сочным алодом, обшаривая попутно глазами верхушки стены и крытой красной черепицей крыши комплекса зданий. Над их головами высилась башня колокольни, в проёмах которой чернели тела бронзовых колоколов. Повисло тяжёлое молчание. Вдруг Шольц выхватил винтовку из рук ближайшего к нему солдата и опустошил весь магазин  так быстро, как это только возможно. Все пули унеслись вверх и колокола ожили, потревоженные столь бесцеремонным образом. Последние пули ещё пели в полёте, рикошетируя по тесной каморке звонницы, а сочный колокольный звук висел над территорией монастыря. Самый ленивый страж проснулся бы от этого трезвона.
Гуго Шольц опустил ружьё и передал его обратно тому, у кого только что столь ловко выхватил. Он ухмыльнулся, но уже в следующий миг та усмешка улетучилась.
-- Остановитесь, грешники!!! -- низкий густой бас исходил, казалось, с небес. -- Вы подняли руку на святое место, на дом Господа вашего и кара теперь не минует ваши головы, если вы не пор
каетесь сейчас же. На колени, грешники!!!
Трудно было поверить, что эти звуки, этот голос, исходили из груди человеческой. Нет, скорее здесь имело место быть чудо, то чудо Господне, кои не раз лицезрели, на раннем этапе становления христианства язычники и неофиты, чему до нас донесли многочисленные летописи теологов.
Солдаты из команды Гуго Шольца осеняли себя крестным знамением и, один за другим, опускались ниц, побросав карабины подле себя. Только сам Гуго, да ещё кое-кто из его ближайших подручных, остались стоять прямо. Они по-прежнему сжимали винтовки и внимательно оглядывались по сторонам, так, чтобы никто не смог воспользоваться удобным моментом и подобраться к ним ближе, на расстояние прямого выстрела.
-- Я видел, -- бормотал кто-то из новичков (кажется это был великан Кросс, переставший быть великаном, по той простой причине, что сжался в комок так, как не смог бы сделать специально, даже если бы этого очень захотел), -- это был святой Франциск. Он смотрел на нас и губы его шевелились. Я хорошо это видел...
Каменный барельеф? Рой Торнтон со страхом покосился на вырубленный из камня лик. Кажется ли ему, или канонизированный святой и в самом деле нахмурил косматые брови? Рой был готов поверить в это, но тут Шольц шумно сплюнул в крупнозернистый песок и поднял голову.
-- Не надо смешить меня и моих людей, Гаспар Альворадо. Я знаю, что это ты. Оставь свои фокусы для негров и индейцев. Они поверят во что угодно, но меня тебе не провести. Я знаю твои штучки и не поддамся на них. Выходи из убежища и прикажи своим людям открыть ворота. Мы устали в дороге и желаем отдохнуть под тенистыми сводами Лангедокского монастыря, который ты выбрал для своего укрытия. А потом мы побеседуем с тобой и, от результатов того разговора, будут зависеть наши дальнейшие действия.
Услышав уверенный голос командира, Рой приободрился, подхватил с земли карабин Маузера и глянул на стену. От его пристального взгляда не ускользнуло, как из-под самого большого колокола выбрался небольшой человечек в серой сутане. Мудро! За толстыми бронзовыми стенками главного колокола находчивый монах был в безопасности от прицельной стрельбы, разве что рисковал пострадать от случайного рикошета, и, вместе с тем, его голос видоизменялся до титанического раската, посланный раструбом колокола в их сторону. Суеверные негры давно уже пали бы ниц от подобного фокуса, да и они, надо честно признать, едва не поверили в чудо, до того всё было ловко проделано.
Между тем невысокий монах исчез из глаз, лишь на какую-то долю секунды мелькнув в проёме звонницы. Вдруг послышался голос, увеличенный с помощью рупора или какого много технического приспособления.
-- Мне некому приказывать Магнус Эрих. Всех братьев я отослал отсюда как можно дальше, как только узнал, что ты и твои люди приближаетесь к монастырю. Я не хочу лишних жертв. Довольно смертей. Остановитесь. Мы можем разговаривать так. Вы устроились достаточно удобно. Что касается пищи, то здесь хватает овощей и фруктов, а чуть дальше бьёт родник с чистейшей водой. Этого достаточно, чтобы поддержать свои силы, а тень, какую дают деревья в монастырском саду, в котором устроен погост, даст вам возможность предаться отдыху после утомительного похода...
-- Не заговаривай мне зубы, старик, -- нахмурился Шольц. -- Я не собака, чтобы сидеть у порога. Ты принижаешь нас. Если ты не планируешь напасть на нас, то тебе опасаться нечего.
Голос из-за монастырской стены ничего на это не ответил. Или Альворадо обдумывал слова офицера, или посчитал лишним препираться в своём положении. Но, тем не менее, все прислушивались, насторожённо оглядываясь по сторонам. Казалось, по этой же причине и птицы перестали кричать, а ветер по-прежнему зловеще раскачивал кроны деревьев, как бы выражая тем недовольство выходками скверных людишек. И вдруг заскрипела створка ворот. Часть отряда, большая часть, упала на колени, но уже не в порыве религиозного экстаза, а скорее совсем наоборот. Они подняли ружья, нацелив стволы на разверзавшуюся щель, дожидаясь, когда же сквозь неё хлынет неведомая опасность. Но, вместо опасности, оттуда выглянул Тон, увидел поднятые стволы винтовок и тут же стремительно скрылся обратно.
-- Отставить! -- крикнул Шольц и, первым, шагнул к открытым воротам.
За ним двинулись и остальные, с усмешкой поглядывая друг на друга. Этим каждый из воинов как бы хотел сказать, что уж он-то нисколечко не перетрусил, держал себя в руках, а ситуацию - под ружейным контролем. Кое-кто запалил даже сигаретку, переместив ружьё на сгиб руки. Если Тон открыл ворота, то это значило, что за ними неприятеля нет и можно, хотя бы самый чуток, но перевести дух и расслабиться.
Монастырский двор был крыт плитами, вырубленный из песчаника. Кое-где камень уже выщербился и выветрился, и зиял дырами. забитыми песком и комьями природного асфальта- битума.
Над головой поднимались стены кафедрального собора, к которому примыкали  приземистое вытянутое здание жилого корпуса и разнокалиберных служб, от сторожек дворовых рабочих и всяческих подсобок до вместительного хлева, двери которого были распахнуты и оттуда тянуло запахом прелой соломы и застарелого навоза, который, на тачках, вывозился в монастырский сад через низенькую, но толстую дверь, в настоящий момент заложенную массивным засовом.
На территории монастыря царило безмолвие, отчего казалось, что за запертыми дверями кто-то таится, дожидаясь удобного момента выйти из засады и нанести внезапный удар. Правда, старик говорил, что отправил всех монахов подальше, но вот вопрос - можно ли ему верить? А вдруг они прячутся где-то здесь, чтобы неожиданно появиться и перерезать глотку зазевавшемуся солдату. Война есть война...
-- Разбиться на тройки, -- спокойный голос Шольца мгновенно вернул уверенность тому, кто засомневался было, подавленный величием готики, царившей всюду здесь. -- Обыскать все помещения. Старик, Гаспар Альворадо, должен быть где-то здесь. Наверняка он попробует затаиться, он мастер на такого рода дела, но и вы не малые дети. Приказываю обшарить каждую щель. Если не хватит дня, мы продолжим на следующий, пока не вытащим его на свет. В противном же случае... Разойдись! Выполнять команду!
Когда командир приказывает и приказывает таким вот уверенным голосом, подчинённый ему солдат моментально ретируется, радуясь тому, что есть рядом человек, готовый думать за него и который точно знает, что и как надо делать, чтобы всё получилось наилучшим образом. Он, этот командир, несёт всю ответственность за свои приказы и тем облегчает душу и совесть солдат, чтобы им быстрее и легче выполнялось. А это многого стоило. Бегом Рой устремился за Питом Дэйли, а за ними бросился Эйб, с руганью дёргавший затвор "маузера". В спешке он вставил обойму в магазин карабина с перекосом, и та застряла в гнезде. Остановившись, он наконец выковырял оттуда обойму и вставил обратно. Сейчас обойма вошла как надо. Он снова устремился вперёд и догнал приятелей, уже скрывшихся за дверями.
Очутившись в большом помещении, Рой невольно замедлил шаги. Судя по всему, они попали в трапезную. Вдоль всего помещения протянулись длинные столы, стоявшие на козлах. Вдоль них тянулись лавки из толстых буковых досок. Не так давно здесь обедали, так как нос уловил лёгкий запах жаренных яиц, похлёбки и кофе. Видимо, здешние монахи пили не только ключевую воду. Можно было предположить, что где-то поблизости имелся м винный погребок, где, кстати, ушлый старикан вполне мог с комфортом затаиться.
-- Матерь Божья!
Возглас Рильза привлёк внимание Роя, и он побежал, громко топая по плитам тяжёлыми сапогами. Как он не спешил, Дэйли его опередил. Он был быстрым, как ртуть, прирождённый стрелок и бегун, хотя и был небольшого роста и вида довольно неказистого, с большими ушами и рябым лицом. Он выругался в свою очередь, увидав прогнившее мясо, оставленное на столе. Кто-то собирался приготовить обед на несколько человек, но не успел и оставил всё, как есть. Здесь же валялся большой нож с потемневшим лезвием, а в каменной чаше была соль крупного помола. В других посудинах лежали пряности, а на большом блюде хозяйничали жирные мясные мухи. Они облепили багровые пласты мяча, в котором уже копошились личинки, вываливаясь от своей чрезмерной активности прямо на стол. С проклятиями Рильз смахнул блюдо на пол стволом карабина. Вряд ли кто стал бы здесь прятаться, среди этих отвратительных мух. Что бы ни говорил монах, но здесь, в трапезной, уже несколько дней никого не было. Хотя... у входа Торнтону почудился запах кофе. Чёрт поймёт этих монахов.
Сплюнув на пол, Торнтон направился к выходу, куда уже спешил Рильз, попутно свалив одну из лавок крепким пинком. Оглядевшись, и сунув нос в пару шкафов, где хранился разного рода кухонный и трапезный инвентарь, Пит Дэйли тоже ретировался. На кухне также не было никого, если не принимать в расчёт ещё сотню потревоженных жирных мух.
Во дворе никого не было. Монастырь был слишком большой, чтобы три десятка человек, бывших в подчинении у Гуго Шольца, могли его быстро осмотреть. То и дело в узкие стрельчатые проёмы окон выглядывало чьё-либо лицо и снова исчезало. Неслышной тенью мимо нас проскользнул Тон, ловкий лазутчик. перебравшийся через высокую монастырскую стену с помощью крюка и верёвки. Сейчас он снова преобразился в повара и направился на кухню, чтобы приготовить ужин для всей команды. За ним шагал гигант Кросс. Рой ухмыльнулся, ведь сейчас негру придётся столкнуться с проблемой протухших продуктов, которые аккуратист Тон заставит негра срочно убрать. Уж лучше рискнуть попасть под нож ловкача- монаха, чем возиться с червивым мясом. Хотя, с другой стороны...
Торнтон не смог лишить себя удовольствия и задержался, наблюдая, с ехидной усмешкой, как посеревший Кросс тащит куль, обёрнутый тряпками, вытянув руки как можно дальше, перед собой. Его плоский приплюснутый нос был повёрнут в сторону, но, судя по тому, как шевелились его ноздри, это ухищрение мало помогало. Но великан всё же пересёк двор и скрылся за распахнутой створкой ворот. Рой смачно сплюнул и отправился следом за Дэйли, который, по внешней галерее, поднимался на самый верх главного здания монастыря, под самую черепичную крышу.
Заглянув в десяток крошечных каморок- келий, Рой испытал разочарование. Им никогда не облазить здесь всё. Человек с умом, каким показался ему на первый же взгляд Альворадо, мог бесконечно долго прятаться, перебегая из одного тайника в другой. Пару раз они даже обнаружили,  признаки того, что кто-то здесь уже был, но этот неизвестный ускользал до того, как они находили укрытие. В первый раз это была потайная комнатушка, чуть больше шкафа для одежды, спрятанная за пыльным гобеленом. Там стоял столик и грубый табурет. На столе осталась чаша с остатками маисовой лепёшки и фруктов. Отсюда, сквозь щели, можно было следить за лестницей. Прятавшийся здесь знал эти места как пальцы на руке и ушмыгнул через лаз у нас из-под носа. В другой раз из комнаты, где монахи справляли службу и где стояло изображение распятого Иисуса, они, совершенно случайно, наткнулись на замаскированный ход. Питер Дэйли полез в самый тёмный угол, где был свален всякий хлам. Он держал перед собой свечу, и вдруг её пламя отклонилось, как будто внезапно потянуло сквозняком. Он несколько раз подвигал свечой, из стороны в сторону, пока не установил точно ту щель, откуда дуло, после чего вонзил туда клинок мачете и навалился на него. С треском невидимая ранее дверца распахнулась и они увидели ступеньки, уходящие вверх.
-- Давай, Рой, -- распорядился ветеран, -- лезь туда.
Торнтон едва устоял на ногах от неожиданности, когда Дэйли внезапно толкнул его в плечо. Получилось так, что непроизвольно опередил своего более опытного товарища и почти влез в тайный проход, прислушиваясь к шорохам. Приказа старшего человеку, служащему в армии ослушаться никак нельзя, а особенно в таком спецподразделении, каким был отряд Бойда. Нравы здесь были суровые и ветераны, прослужившие дольше других, держались довольно заносчиво, и, чтобы заслужить у них уважение можно было только проявляя чудеса ловкости, проворства и сообразительности, помноженные на удачу.
Почти не задумываясь, солдат нырнул вперёд и принялся подниматься, сначала на четвереньках, опираясь на ладони и ступни, что было даже естественно, учитывая крутизну подъёма, но потом Рой сообразил, что это довольно опасно и достал из-за пазухи внушительных размеров "Смит- Вессон" русского образца. Револьвер был тяжеловат, но внушал своими размерами и калибром уверенность. Он так и поднялся, держа ствол перед глазами, и вывалился в чердачное помещение, совсем для себя неожиданно. Просто стена, на которую он оперся плечом, вдруг подалась, и он рухнул в образовавшееся отверстие.
Не успел он оглядеться как следует, а за ним уже выполз Эйб Рильз, за которым следовал Дэйли, и тоже с револьвером в руках. Здесь едва не случилась пальба, потому как, привлечённые шумом шагов, сюда ворвались Армандо Чавес, один из Лоуренсов и ещё полдесятка солдат, только что обшаривавших чердачное помещение и уже двигавшихся к выходу. Дэйли первым вскинул свою "пушку", краем глаза ухватив движение. Чавес наставил на него карабин, но уже в самый распоследний момент они всё же опознали друг дружку и инцидент на этом был исчерпан. Оба хорошо понимали, что едва не пристрелили друг дружку, но обменялись лишь парой жестов. Такова судьба бойца спецподразделения Питера Бойда. Страховка на них не распространялась.
Обыск монастыря продолжался до позднего вечера, с кратким перерывом на ужин. Тон с умом распорядился продуктами, какие оказались в кладовках, и бойцы полакомились жареными бататами, стеблями бамбука в остром соевом соусе, отведали сборной похлёбки и , наконец, закончили трапезу рыбой, которая до того плавала в небольшом водоёме. Рыбу выловил Кросс, а Тон её искусно приготовил, и сдобрил чередой специй, в которых разбирался, как Бог.
После того шикарного ужина розыскные мероприятия больше напоминали патрулирование местности. Солдаты как-то разом потеряли интерес к простукиванию деревянной обшивки стен, двиганию массивной мебели и сдиранию ковров. А один только кафедральный собор требовал внимания по меньшей мере всего имевшегося отряда., так что уж говорить о всём комплексе зданий.
Скрепя сердце, Гуго Шольц дал команду на отдых, созвав к себе старших групп, то есть всех ветеранов отряда. Краем уха Рой услышал фразу о "выкуривании крыс", но не придал ей значения. За весь это бесконечный день он вымотался настолько, что не желал больше ни о чём думать и ничего замечать. Не надо забывать и о постоянном напряжении, что тоже действовало на организм не лучшим образом.
Рой упал на жёсткую койку, положив ружьё и револьвер на стол, и тут же забылся глубоким, как высохшим колодец, сном, в котором продолжал бродить по мрачным коридорам в тоскливом и страшном одиночестве и непонятно было, то ли он видел во сне монастырь, то ли это была гаванская крепость Ла Пунта. Этот сон был так безнадёжно крепок, что Гарри Вэнсу пришлось изрядно потрудиться, расталкивая его, чтобы поднять на караульную службу. Наконец Гарри потерял терпение и просто спихнул его с топчана на пол и двинул в сердцах по рёбрам тупым носком тяжёлого сапога. Только после этого Торнтон, со стонами и руганью, поднялся на ноги. Вэнс посмотрел ему в глаза, сплюнул в угол и вышел, громко хлопнув дверью. Поплескав в лицо водой из глиняного горшка, Рой отправился за ним следом, держа в руках карабин. Всё вернулось на круги своя, словно он вовсе не спал, а занимался дежурством всю ночь.

Глава 16. Отец Бернардо.
Гуго Шольц наводнил сторожевыми постами весь замок. Он распределил смены часовых  таким образом, что постоянно бодрствовали две трети  подчинённого ему отряда. Конечно, это изматывало его людей, но цель была слишком важна.
Лично сам Шольц расставил своих людей и наказал каждому стрелять на движение. То есть сначала стрелять, а потом смотреть, кто это там по монастырю ночной порой бродит.. Метод жестокий, экстраординарный, вынужденный.
Часовые были размещены так, чтобы в случае стрельбы затянуть "капкан" надёжной "сетью". Были учтены местонахождение комнат, переходов, лестниц и даже наличие тайников. Гуго Шольц, как это не раз уже упоминалось, был опытным тактиком, неплохим стратегом и великолепным разведчиком. Да и люди, прослужившие под его командой несколько лет, получили великолепную выучку. На лестницах установили растяжки из тонкого, но прочного шпагата. Крепко привязанные ружья  были начинены увеличенным зарядом картечи, а к пусковому крючку и тянулись те самые шнуры. Теперь достаточно было зацепиться за натянутую, как струна, бечеву и ружьё выстрелит, выпустив целый сонм свинцовых дробин и даже кусочков изрубленных гвоздей. Гуго Шольц не хотел рисковать.
Гарри доставил Роя на площадку, откуда можно было выйти на крытую галерею, опоясывавшую всё здание на уровне третьего этажа., подняться на чердак или опуститься вниз, в трапезную или кухню. Там дежурил Тон. Окна кухни тускло светились, отбрасывая скользящие тени на булыжник, коим был выложен двор монастыря. Видимо, несмотря на жару, китаец разжёг очаг. Наверное, он что-то там задумал, какой-нибудь экзотический кулинарный рецепт, одну из диких фантазий Востока.
-- Смотри, -- перебил его мысли Вэнс, -- не засни здесь. Не то монахи обязательно перережут тебе глотку. Они  где-то здесь, прячутся. свиньи. И ещё, будь внимательней. Если вздумаешь прогуляться отсюда или заметишь что подозрительное, смотри под ноги. Один шаг и твой трафарет останется навечно на одной из здешних стен.
Ухмыляясь, Гарри указал ему на ствол дробовика, выглядывавший из-за притолоки. Признаться, его почти не было видно. Верёвка словно растворилась в тени. Если не знать секрета, то печальный конец неминуем. А сколько ещё таких ловушек поставили парни Шольца, пока он спал? Рой непроизвольно сглотнул и кивнул головой. Если остатки сна ещё клубились в голове, то сейчас они улетучились.
Сначала Рой просто топтался на месте. Сделать хотя бы шаг за границы площадки казалось непростительной и лаже страшной ошибкой. Но потом пришла злость. Но, чёрт побери, почему это они с ними так мало считаются?! С ним, с Мишелем, с Луисом, с Арранхо, да что там, и с гигантом Кроссом. Ведь все они находятся вместе, едят чуть ли не из одной миски, подвергаются опасностям, действуют в тылу противника на равных. Казалось бы, всё это должно уравнивать их, но ведь нет же, ветераны Бойда чувствуют себя на голову выше и не стесняются демонстрировать это, тыча, каждый раз, их лицом в кучу дерьма.
Нестерпимо захотелось взять свой "маузер" и швырнуть его на натянутую нить. Пусть бабахнет на весь монастырь, пусть сюда сбегутся все, а он, Рой Торнтон, пожмёт плечами и скажет, что со сна запнулся за шпагат, но не беда, мол, его даже не поцарапало. Конечно, Шольц воспримет это как провокацию и посмотрит ему прямо в душу своими льдистыми голубыми глазами.
А ведь так всё и будет, подумалось мне. Мастер Гуго займётся вплотную зарвавшимся молодчиком и вывернет его, вне всякого сомнения, наизнанку. С него станется. А там окажусь я. Что он сделает со мной? Боюсь, что в этом печальном случае ничего хорошего меня не ожидает. Я вспомнил пустой утягивающий взгляд того несчастного испанского лейтенанта, его скованные движения, запах чего-то чужого, что исходил из всех его пор. Нет, такой судьбы для себя я не планировал, а потому вылез из своего тёмного уголка на задворках сознания Зигланда, и начал ему нашёптывать.
"Пустое. Это ничего не даст. Лишь только новые неприятности. Можно ведь сделать всё немного по-другому. Как-нибудь подстеречь кого-нибудь из окружения Шольца, будь это Вэнс, Чавес или Гюнтер, да кто угодно, придраться к чему-нибудь, это не трудно, ведь они с нами не церемонятся. И задать хорошую трёпку. У тебя ведь найдётся в запасе пара- тройка приёмов из арсенала Джеда Эсбери, да и выучка боя с апачами тоже кое-чего стоит. Эти парни ценят грубую силу. Не лучше ли таким вот способом добиться их уважения?".
Поиграв желваками, Торнтон наконец успокоился. а, успокоившись, покинул надоевшую площадку.
При обыске они бесцеремонно раскурочили одну из многочисленных кладовок, набитую восковыми свечами. И эти свечи они развесили по всему монастырю. Конечно, осветить всё в подробностях они не могли, но темноту кое-как разогнали по самым дальним углам двора. Повешенные через каждые 15 - 20 футов, они светились жёлтыми мигающими пятнами, словно стая светляков решили здесь переночевать. Света было достаточно, чтобы отслеживать помещения. Конечно, оставалась ещё масса затенённых мест, где можно затаиться, пересидеть, но перемещаться было уже затруднительно. Без того риска, что тебя сразу же обнаружат, а заметив, поднимут тревогу.
Время от времени Рой переходил с галереи на лестницу, внимательно смотрел, вслушивался в  тишину и возвращался обратно. Там было прохладней, дул свежий ветерок, пропитанный влагой леса и запахами растений. Там было даже веселей, тогда как внутри лестничных переходов в голову лезли всякие мрачные мысли и тяжёлые раздумья.
Вот если бросить всё, спуститься по внешней лестнице и покинуть незаметно монастырь. Предположим теоретически, что он не столкнётся с кем-то из помощников Шольца, которые наверняка дежурят по периметру монастыря, а со своими, получится ли у него столковаться и выйти наружу? Даже если будет так, то что ему делать дальше? Подобно дикому зверю прятаться по норам Кордильер, пока голод не выгонит его к людям? А что потом? Ни негры, ни индейцы не дадут ему у себя убежища, в лучшем случае - накормят и выгонят вон, а в худшем - просто задушат, чтобы забрать у него винтовку, патроны, да хотя бы сапоги, куртку, шляпу. Здесь это тоже имеет цену. Другое дело, когда он наткнётся на испанцев, а это случится скорее всего, да и местные жители его выдадут, а испанцы с пленными никогда не церемонились, чего уж говорить про нынешнее, военное, время. Его или сразу расстреляют, как вражеского лазутчика, или будут пытать, а кастильцы знают толк в этом деле, недаром Святая Инквизиция больше всего поработала именно в Испании. Он им выложит всё и будет умолять их скорей добить его. Если они сжалятся, то вздёрнут на виселицу и оставят так в назидание другим, а то ведь бросят на каторжные работы и эта нескончаемая пытка растянется на месяцы. Месяцы непосильной работы во влажной сельве, среди клещей и москитов, в окружении закоренелых убийц. Надо ли ему это?
А что, если подбить своих товарищей дезертировать всем вместе? Группой, они захватят какую-нибудь лодку и уплывут с острова. А потом? Пробиваться в США? К тому времени, как они попадут туда (если попадут), о дезертирстве узнают. Они снова будут вне закона, группа беглецов. Только теперь за ними будет охотиться закон не только Техаса или Луизианы, общеамериканский, федеральный закон. А у него руки гораздо длиннее штатовского. К тому же сначала им придётся избавиться от людей Шольца. а это, если честно взглянуть правде в глаза, невозможно.
Скрипнула ступенька. Рой стремительно повернулся  и револьвер, как бы сам собой, очутился в руке. Он повёл стволом, выискивая цель. Никого. Должно быть, он настолько взвинтил себя чёрными мыслями, что ему уже начинает казаться невость что. Он уже было поверил, что ослышался, но тут снова ясно услышал скрип. Наверное, старые ступеньки рассохлись, и ночная прохлада коробит древесину. Вздохнув, он спрятал Смит- Вессон" за пазуху, где его не было видно. Эта привычка у него осталась со времён скотоводческих войн, когда стрелки- ганфайтеры пользовались разного рода уловками, чтобы иметь преимущество в скоротечных, но кровопролитных схватках, когда ловкость и реакция имеют основополагающую роль выживания.
Задумавшись, он прислушался к шелесту ветра. Воздушные струи пробивались сквозь кроны деревьев в монастырском саду, сквозняками проносились по коридорам и порой приобретали весьма причудливые обертоны. Ему даже показалось, что он улавливает шёпот, но тот был слишком монотонен и не поддавался расшифровке. Так, природный феномен и не более того. Не более?
Попытавшись оторваться от стены, Торнтон почувствовал, что тело его не слушается. От неудобной, вынужденной позы оно одеревенело. Он попробовал шевельнуть рукой, но бесполезно.. И тут он увидел тень. Рядом с лестницей стоял человек. Он находился в тени и потому Рой до сих пор не мог разглядеть, тогда как человек этот  его хорошо видел. Мелькнула мысль, что вернулся Вэнс, посмотреть, не задремал ли новичок. Пустое. Незнакомец нисколько не походил на Вэнса. К тому же на нём был чёрный балахон, позволявший ему сливаться с ночью, а Вэнс, как и все прочие, носил синий испанский мундир и скрипучие сапоги.
Последним усилием он шевельнулся, и карабин соскользнул с плеча, грохнулся на пол. От шума незнакомец удвинулся назад, в тень, но большего Рой уже сделать не смог, его конечности предательски отказали повиноваться. Постепенно монах начал подбираться ближе. Теперь Рой понимал, что именно он что-то шепчет, а не мифический Зефир или даже Эол. В глазах потемнело.
Сейчас... сейчас монах взмахнёт рукой и клинок, спрятанный доселе в складках широкого рукава, перерубит горло Рою, и он опрокинется на спину, глядя мёртвыми глазами на далёкое сияние мириадов звёзд, а из-под него заструится, растекаясь, тёмная лужа горячей крови. кою сердце последними отчаянными толчками выкачает сквозь разрез на волю.
Так мне показалось.
И снова я вылез вперёд, оттирая назад ослабевший разум странного парня Зигланда- Торнтона, отодвигая в глубь электронно- синоптического облака души, которая управляет телом до той поры, пока слова запирающей программы не нарушили связи, которые выполняют роль управляющих нитей между (мозгом?) разумом, душой и бренной плотью.
Перехватив инициативу, я заставил одеревенелую руку скользнуть за пазуху, уцепиться за тёплую (тяжёлую) рукоять револьвера и медленно выволочь его наружу. Должно быть, для моего паниковавшего сознания всё это было проделано с большой временной задержкой, но монах явно не ожидал, что воронёное дуло револьвера закачается перед его носом. Качнувшись ещё раз, ствол остановился прямо напротив лба. Палец застыл на спуске.
Вспорхнула и умчалась прочь секунда жизни, за нею следом готовилась отправиться другая.
Пистолет смотрел в лоб старика, словно примеривался, какого диаметра отверстие просверлит пуля.
Старик вздохнул и поднял руки. Ножа, коим он готовился перерезать мне глотку, не было. Он мне вовсе и не угрожал.
Ствол чуть опустился.
-- Почему?..
Сначала я подумал, что ослышался, так тих был голос, но монах говорил. Правда, обращался он скорей к самому себе.
-- Почему ты остался стоять?
Мне стало смешно. Это в моём-то безвыходном положении, когда тело моё умирало (или уже умерло) где-то далеко, через сотню лет и сотни миль, а разум стал пленником внутри тела постороннего человека, убийцы и проходимца. Пусть я и желал узнать о нём побольше, но не такой же ценой! И от этого сделалось ещё смешней. Я захохотал, запрокидывая голову.
Но смех оборвался, стоило монаху шевельнуться.
-- Я бы не советовал тебе, старик. Вижу, что ты не прост и, должно быть, у тебя имеется немало других штук, кроме гипнотического ступора.
Глаза монаха расширились. Я усмехнулся.
-- Давай поболтаем. Я стою здесь уже битый час и должен находиться на этом месте до той поры, как лучи восходящего солнца обагрят эту стену.
-- Или до появления постороннего.
-- Или так, -- согласился я, качнув для убедительности стволом револьвера. -- Признайся, что тоскливо в одиночестве караулить пустые коридоры.
-- Но если крикнуть громче. -- ответил монах, -- сюда примчатся люди.
-- Без сомнения, -- поддержал я его. -- Но тебе от этого веселее не станет.
-- Нет.
-- Вот видишь. Тогда давай побеседуем. Что нам терять?
У меня появилась тень надежды, что этот человек в силах помочь мне, Ури Герцу, пленнику судьбы. И я решился использовать представившуюся мне возможность. Надо использовать любой, самый ничтожный шанс выкарабкаться отсюда. Если Бойд и Шольц покинули Кубу, чтобы выцепить здесь этого старика, как там его, Гаспара Альворадо, то значит, он далеко не простой человек, как и сами командиры, под властью которых пришлось очутиться бедняге Торнтону, а вместе с ним и мне.
-- Для начала давайте познакомимся. Про тебя я уже кое-что знаю. Звать тебя Альворадо. Гаспар. Тебя мечтают захватить мои командиры, чёрт бы их побрал.
-- А кто ты? -- осторожно поинтересовался монах. Он оставался стоять на месте, но каким-то загадочным образом всё дальше отодвигался в тень. Или мне это кажется?
-- Я скажу тебе, но сначала ты отойдёшь от стены... Вот так... А теперь расскажи мне, каким образом тебе удалось подобраться ко мне. После этого я представлюсь по всей форме.
-- Как подобрался? -- пожал плечами старик. -- Конечно же, поднялся по лестнице.
-- Но это невозможно, -- я поджал губы (диалог не складывался). -- Во-первых, я прекрасно всё видел, а во-вторых...
-- Если ты про ружьё, что привязано к перилам, -- продолжил монах, видя, что я замялся, -- то оно меня не остановило бы. В темноте я прекрасно вижу, как и всякий никтолоп.
-- Но я не спускал глаз с лестницы и там никого точно не было, -- настаивал я.
-- Сверху - да, -- терпеливо пояснил мне собеседник, -- но я был снизу лестницы.
-- Как это?!
-- Там имеются специальные скобы. Именно для такого случая.
Не упуская из виду старика, я приблизился к лестнице и взглянул. Или он держит меня за дурака, или ждёт удобного момента, когда я отвлекусь, чтобы ускользнуть. Наверняка здесь есть - куда.
Вздохнув, я снова поднял "Смит- Вессон" и наставил его на монаха. Тот не шевелился.
-- Я не вижу ни одной скобы.
-- Тут довольно темно. Днём их видно. Но я сейчас их тебе покажу.
Спокойно он проследовал мимо меня, не обращая внимания на револьвер (почти), поднял руку и за что-то там уцепился. А затем... действительно, из ступеней выдвинулся небольшой бронзовый захват, куда входило три пальца. Но, чтобы путешествовать таким образом, надо обладать воистину удивительным проворством, силой и ловкостью. Невозможно себе представить, чтобы этот старик висел там вниз головой, да ещё умудрялся двигаться (вверх!) так, что часовой ничего не заметил. Правда, пару раз ступени всё же скрипнули, но тем не менее...
-- Меня зовут Генри Зигланд.
-- Так зовут солдата, что стоял на посту, -- мягко поправил меня монах.
-- Его зовут Рой Торнтон. 
-- Должно быть так, но и Генри Зигланд тоже, -- Гаспар Альворадо приблизился ко мне почти вплотную. -- Послушай-ка, я могу ощущать, когда человек говорит правду. Это можно сделать по неуловимым оттенкам тембра голоса, по запаху пота, который исходит из пор тела, по радужке зрачка, что пульсирует вопреки желаниям хозяина, по тому незримому облаку, что окружает всякого человека. И это ещё не всё. Так что обманывать меня не будет лучшим способом прийти к единству помыслов и желаний.
-- Хорошо, -- через силу признался я. -- Мне трудно признаться. За те недели, а может уже и месяцы, что я провёл в этом теле, я привык прятаться.
-- Я понимаю это чувство, -- поддержал меня монах. -- Раскройся же, и тебе станет легче. Вдвоём мы придумаем, как тебе помочь.
-- Я - Ури Герц. Учёный, невость каким образом попавший в тело Зигланда. Я едва не сошёл с ума, если для данной ситуации можно применить это слово.
-- Такое случается. Душа отлетает прочь в самые напряжённые моменты жизни и бывает так, что по разным причинам, часто печальным, не может вернуться обратно. Чаще всего такая заблудшая душа рассеивается в эфире, но бывает и так, что поселяется в чужом теле. Каждый конкретный случай надо исследовать особо. Важна любая мелочь, чтобы сделать выводы.
-- Я в отчаянии. Кое-как я собрался с духом и приспособился к существованию, точнее к сосуществованию с хозяином тела, но Генри Зигланд весьма решительный субъект. К тому же, у него неустойчивое понятие о нормах морали и сложности с Законом...
-- Это беда многих людей. Увы, даже в нынешнее, весьма просвещённое время. Человек остаётся в своей сути варваром, дикарём и соблюдает законы лишь до той поры, пока они созвучны его требованиям. Быть может в будущем что-то изменится. лет через сто или даже более.
-- Нет, святой отец, и тогда люди останутся такими же.
-- Не нам судить, сын мой, не нам судить.
Я едва не проговорился, но, чтобы Альворадо не сделал кое-каких выводов, снял паузу новым вопросом:
-- Послушай, святой отец, почему Питер Бойд столь упрямо преследует тебя? Он покинул Кубу и проник в тыл к испанцам, и всё для того, чтобы схватить какого-то там старика, прости за выражение.
-- У нас, с твоим командиром, стычка началась задолго до того, как Уильям Мак Кинли объявил войну дону Карлосу. Просто Бойд решил покончить со мной решительным ударом, когда у него сложился неплохой набор козырных карт. Во всяком случае, сам он считает именно так.
-- Но почему?.. С чего всё началось?
-- Это слишком длинная история, мистер Герц. Быть может, когда-нибудь я расскажу про это, но сейчас важно другое. Тебе нужна помощь, да и я не отказался бы от услуги.
-- Услуги? Какой?
-- Признаюсь, что я почувствовал ваше приближение задолго до того, как отряд появился у стен монастыря. Достаточное время, чтобы собрать всех братьев  и отослать их отсюда, чтобы приготовиться к встрече. Они ушли, как потом оказалось, ушли не все. Один из братьев, молоденький послушник, креол Мигель, решил остаться. Он затаился и вышел наружу, когда отсылать его было уже поздно. Что тут поделаешь. Молодое преданное сердце, горячая кровь. Он решил помочь мне, не думая, что своим присутствием ослабляет меня.
-- Ага. Я понял. Моей задачей будет вывести Мигеля из монастыря.
-- Не совсем так. Я понимаю, что это слишком опасно для вас обоих.
-- Но чем же тогда я могу помочь?
-- Надо достать комплект вашей формы. И тогда Мигель сам выйдет отсюда.
В этом что-то есть. Гуго Шольц ищет скрывающегося старика, а не мальца, спокойно шагающего среди солдат к выходу. К выходу? Но стоит ему приблизиться к воротам, как его тут же...
-- Мигелю надо лишь пересечь внутренний двор. За главным корпусом  имеется калитка, до которой ваши люди ещё не добрались.
-- Но что мешает тебе раздеть кого-нибудь из часовых? Или, воспользовавшись ночной порой, перевести паренька прямо сейчас.
-- Там, во дворе, дежурят люди, которые видят не хуже меня, а что касается часового, так ваш командир сразу догадается, зачем раздели солдата и тогда уловка уже не сработает.
-- Ага. Понятно. Но как мне передать костюм?
-- Сверни его в тючок и оставь в ящике, который стоит в отхожем месте.
Я представил себе тоненькую фигурку, выбирающуюся из дыры в полу, откуда исходит смердящий запах, и едва справился с приступом подкатывающей тошноты. Ну что ж. Они знают, что делают.
-- А что потом? Как ты поможешь мне?
-- Ты расскажешь, где находится твоё истинное тело. Я спешно отправлюсь туда и проведу все необходимые манипуляции. Надеюсь, ещё не поздно.
Я медленно вдохнул полную грудь воздуха, а потом тяжело выдохнул. Зародившаяся было надежда растворилась в боли, что сдавила грудину. Легко сказать - "отправлюсь к телу". "Если не слишком поздно". Скорей уж, что слишком рано. Делов-то, что подождать каких-нибудь сто лет. И провести все необходимые манипуляции. Только к тому времени Зигланд давно уже сгниёт в земле. А вместе с ним и я.
Видимо, Гаспар Альворадо заметил, как я изменился в лице, а заметив, сделал свои выводы.
-- Значит, до тела мне не добраться. Ну что ж, это не означает ещё, что всё бесповоротно пропало. Выход есть. Конечно, будет всё намного сложнее, но сделать ещё можно. Только тебе придётся отправиться со мной. Далеко, в Парагвай. Только там можно исправить приключившееся с тобой.
-- А что там, в Парагвае? -- спросил я осторожно. Не хотелось бы снова испытывать горечь разочарования.
-- Там есть город. Город Сферца. Навряд ли ты слышал о таком. Частично он находится в горной стране Новый Лангедок.
"Лангедок". Знакомое слово. Что-то я уже слышал о нём. Тулуза, Каркассон, Альби. Да, это было крохотное пиренейское государство, достигшее необычайных высот в науках, искусствах и человеческих взаимоотношениях, чем ополчили против себя ближайших сеньоров, а потом и королей. А когда в дело вмешалась Церковь, началась жестокая и кровопролитная война, в которой Симон де Монфор поставил жирную кровавую точку. Этот крестовый поход продолжался с июля 1209 года по май 1243 года., когда пала последняя твердыня альбигойцев - крепость Монсегюр. Но какое отношение имеет полулегендарное европейское государство к Парагваю?
-- Там, в Сферца, есть люди, да, будем называть их людьми. Так будет проще. Они помогут тебе. Но, прежде, чем мы попадём туда...
Его слова прервал жуткий вопль. Трудно представить себе, что его издало человеческое горло. Крик раздался со стороны колокольни.

Глава !7. Жестокая смерть Ганнибала Кросса, обернувшаяся гибелью креола Мигеля.
Казалось, вопль ещё звучал, перекатываясь между каменными стенами западни, в которую превратился францисканский монастырь, затерявшийся в пустошах карибского острова, а старик, монах, назвавшийся отцом Бернардо, исчез, растворился в тёмных закоулках коридора. Видимо, этот Альворадо был действительно достойным противником Бойда, коли мог проделывать такие штуки. Но, прежде чем исчезнуть, он запустил программу пробуждения Роя Торнтона, который начал, рывками, подниматься из мрака глубинного Я, ничего не видя, ничего не ощущая, но оставаясь при этом стоять на ногах. 
С чувством сожаления я отступил, но напоследок заставил своего "напарника" вцепиться в перила, чтобы не дать ему возможности двинуться куда-либо, пока он полностью не придёт в себя. Это было сделано для того, чтобы не подставить его под удар картечного кулака, который не станет разбираться, друг перед ним, или враг.
С большим трудом Рой оторвал пальцы от деревяшки. Подумать только, он умудрился заснуть, убаюканный шорохами ветра. Хорошо ещё, что никто не стал свидетелем этого позора, и даже более того - преступления. Он помотал головой, смахивая капли пота, выступившие на лбу.
Что это? Через мгновение весь двор осветился, когда туда высыпала половина команды Шольца, и каждый нёс факел. В одной руке у солдат был зажат факел, а вторая была вооружена карабином или револьвером. Ближайшие уже сориентировались и спешили к колокольне, откуда послышался крик.
Подобрав валявшееся у него под ногами ружьё, Торнтон наклонился, свесившись с галереи, вглядываясь в происходившее внизу действо. Там мелькали головы Лоуренсов, Чавеса, Тона, пробежал Луис Лаурель. Роя мучила дилемма - спускаться вниз к остальным или всё же оставаться здесь, на посту?
Уже совсем собравшись покинуть галерею, Рой был остановлен грохотом выстрела. Выпалил дробовик, установленный в трапезной. Сработала одна из ловушек Шольца. Кто-то попался, зацепившись за натянутый шнур. Теперь последние сомнения, какие его ещё сдерживали, оставили часового и он решительно затопал по ступеням. взведя курок "маузера". Внизу вовсю разворачивались некие события, и он непременно должен быть, в силу сложившейся привычки, в курсе происходящего.
Прогрохотав по ступеням лестницы, Торнтон перепрыгнул через растяжку и вылетел во двор, едва не сбив с ног кого-то из товарищей. Кого, так и не понял, настолько оба быстро двигались.
-- Что происходит?
Он попытался поймать за руку Гюнтера, но тот оттолкнул его и устремился к колокольне. Створки дверей распахнулись и оттуда, на руках, вынесли тело. Ганнибал Кросс был ещё жив. Кровь пузырилась на вывернутых сизых губах, которые так часто улыбались всем и каждому. Временами великан хрипел, будто пытался что-то сказать. Белки глаз его безостановочно вращались, перескакивая взглядом с одного лица на другое. Весь он был покрыт кровью. Бедняга свалился с самого верха, и, пролетев не менее сорока футов, угадал на постамент, разломав своим мощным телом защитную загородку. Он и сам при этом изрядно поломался. Обломки костей торчали сквозь кожу. С каждым вздохом жизнь покидала это могучее тело.
Он должен был испытывать ужасную боль, но какой-то неведомый выключатель перекрыл болевые импульсы и тем избавил несчастного на те минуты, что ему ещё оставались.
-- Быстро! -- Гюнтер приказал носильщикам и указал направление. -- Несите его туда. Сейчас им займётся Тон.
Кроме обязанностей кулинара, китаец выполнял ещё функции медика. Он имел в мешке целую коллекцию высушенных трав и составлял из них отвари и мази, которые весьма способствовали заживлению ран и разного рода телесных повреждений. Вот только справится ли он со столь впечатляющим ранением?
Проводив глазами торопливую группу носильщиков, Рой закинул карабин за спину и тут вдруг вспомнил о выстреле дробовика. Кто зацепился за натянутый шнур? Ему стало интересно, и он торопливо направился в сторону трапезной.
Видимо такая же мысль пришла в голову не только ему, так как он встретил не менее полудесятка человеческих фигур, направлявшихся туда же. В трапезной уже были люди. Сам Гуго Шольц, Рольф Лоуренс, Армандо Чавес, Симпсон, Тон и ещё кто-то, всех было не разобрать.
Увидав приближавшихся любопытных, Шольц распрямился и грозно рыкнул. Все остановились и вытянулись в положении "смирно". Гуго приказал им разойтись по местам и продолжить службу на вверенных им участках.
Уже поворачиваясь, краем глаза, Рой увидел, как тело лежавшего подняли и положили на стол. Кем бы ни был убитый, но он не был из числа подчинённых Шольца. На трупе была монашеская сутана, тёмный балахон, изодранный в клочья ударом картечи. Бедняга не мучился, а был убит на месте.
У каждого своё везение.
Казалось бы, Рой Торнтон должен был уже привыкнуть к смерти. Но вид окровавленного куска мяса, который ещё совсем недавно был живым, полным сил человеком, вывел его из равновесия. Рой развернулся и вышел из трапезной. Желудок его максимально приблизился к гортани и, сделав несколько нетвёрдых шагов, он приблизился к стене и чуть не вывернулся наизнанку. Его ещё продолжали бить тошнотворные потуги, но он уже вытер рот тыльной стороной ладони, подхватил винтовку и направился прочь. Ноги сами принесли его на галерею, где он и находился до последних ужасных событий. Видимо, инстинктивно ему бы хотелось повернуть вспять те события. Жаль, что этого было невозможно сделать.
Не прошло и получаса, как по лестнице затопали сапоги и к нему поднялись Гарри Вэнс и Бен Дуглас. Бен сменил Роя на посту и остался стоять там, а Торнтон и Вэнс начали спускаться.
-- Тебя видели во дворе, -- не поворачивая головы, спросил друг Вэнс. -- Зачем ты спустился со своего поста?
-- Зачем? -- пожал плечами Рой. -- Все побежали на крик, и я тоже. Насколько я тогда понял, после того, что случилось, отпала нужда в караульной службе. Ведь монах был убит.
-- Думать и, на основании этого делать выводы, это привилегия командиров, а не зелёных юнцов, каким являешься ты и твои приятели.
Торнтон раскрыл было рот, чтобы грубо ответить и поставить тем зарвавшегося нахала на место. Если будет необходимость, он был готов и силу применить и даже сжал кулаки, как вдруг Вэнс стремительно развернулся. Удара Рой не заметил, просто вдруг задохнулся и упал на своего обидчика, хватаясь за него ослабевшими руками. Сейчас он уже не думал об отпоре, а пытался вдохнуть порцию недоступного воздуха. Это ему удалось, но не с первой попытки и не со второй. Вэнс удержал его, не дал упасть, а с силой встряхнул.
-- Твой счастье, что ты вернулся обратно. Пусть это будет для тебя уроком. Здесь много народа, который решает за тебя, что тебе делать и как. Ты или поймёшь это или совершишь ошибку, как неудачник Кросс. Он тоже считал себя слишком умным, чтобы прислушиваться к чужим словам. И где он сейчас?
Прочитав такую нотацию, Гарри развернулся и удалился прочь. Рой стоял на месте, покачиваясь. Силы как-то разом покинули его, и он не рисковал сделать хотя бы шаг. Не хватало ему ещё здесь же рухнуть. Он не должен показывать свою слабость. Он ничем не хуже остальных. Там, на ранчо Адамса, его держали за лидера, к его словам прислушивались и с мнением считались. Придёт время и к нему даже здесь изменят отношение...
Я не стал прислушиваться к размышлениям Торнтона. Меня больше волновали факты. Каким образом погиб негр? Монах никак не мог убить его, потому как в те минуты мы с ним вели содержательную беседу. Креол Мигель?  Он сидел в убежище и покинул его уже после смерти Кросса. Наверное, парнишка посчитал, что его учителя и заступника схватили, и кинулся без раздумий на выручку. Он погиб через минуту, как покинул тайник, до того торопился. Сейчас возле него куча народа. А не посетить ли Ганнибала? Всё же, как ни как, а боевой товарищ. Мы вместе покинули Новый Орлеан, и вроде бы даже негр благоволил к Рою, впрочем, как к почти любому из их компании.
Занятый мыслями, Торнтон не сразу и сообразил, что вместо импровизированной казармы, он свернул в сторону и вошёл в помещение, куда незадолго до этого внесли Кросса. Ганнибал лежал на постели и глаза его смотрели в потолок.
Они действительно смотрели! Веки мигнули. Он был ещё жив. Губы чуть шевельнулись, изо рта брызнули багровые сгустки, вздулся розовый пузырь. Он заметил Роя. Торнтон шагнул вперёд и опустился на колени рядом с постелью. Видел бы кто из старой ковбойской компании его в эту минуту. Стоять на коленях перед ниггером, пусть даже тот и при смерти...
-- Ро-ой... -- выдохнул из себя бедолага. Он попытался улыбнуться, но внезапно лицо его исказилось от боли. Шок отступал, освобождая место для неё, для боли. В распоряжении Кросса оставались мгновения. Он схватился большими ладонями за руку товарища. -- Рой. За что это так меня?..
-- Погоди, Ганнибал. -- Торнтон почувствовал смущение. Ему было жаль негра и захотелось хоть чем-то помочь ему. -- Сейчас я сбегаю за Тоном.
Наверное, они посчитали Кросса мёртвым и оставили его, чтобы заняться другой жертвой, более важной. Но он приведёт китайца и умолит его, нет, заставим заняться беднягой. В конце концов, негр этот был из их команды. Он такой же солдат, как все. Рой попытался встать, но Кросс не отпускал его. Он даже улыбнулся, но эту гримасу можно было считать улыбкой лишь с большой натяжкой.
-- Тон? Он не станет помогать мне... Послушай, Рой, -- негр попытался приподняться на локте, -- ведь это То-о-о...
Видимо от резкого движения обломки рёбер проткнули повреждённые лёгкие, потому как вдруг из его рта хлынул целый поток пузырящейся крови. Кросс закашлялся. Выкатил глаза и повалился назад, разжав пальцы.
Инстинктивно Торнтон отодвинулся прочь, вытирая с лица капли попавшей на него крови, когда она брызнула изо рта умиравшего негра. Тот ещё с минуту бился в конвульсиях, не желая сдаваться смерти, но вконец обессиленный, всё же проиграл ей эту последнюю битву и скоро вытянулся, превратившись в манекен. Рой не выдержал этого зрелища и бегом выскочил наружу.
Ещё раз проведя рукой по лицу, Рой непонимающе глянул на пальцы. Они были вымазаны красным. Бедняга Кросс. он всегда был добр ко всем. Военная служба, а в особенности - служба в отряде Бойда плохо увязывалась с особенностями его характера. Негр был чрезвычайно музыкальной натурой, умел находить и держать ритм, мастерски играл на трубе и готов был возлюбить каждого, до которого дотягивалось его обаяние. Да, он стрелял из винтовки, кричал, направляясь в атаку на противника, но душу его не отягощали убийства, даже на поле боя. Он и в армию-то записался, чтобы поддержать тех, кого он искренне считал своими друзьями, но в первую очередь всё же Джеда Эсбери и Луиса Лауреля, приглядеть за ними на чужбине, помочь, защитить. Вот только недолго продолжалась такая опека. Армия не приняла Кросса со всеми его "противоестественными" (для солдата) наклонностями и изрыгнула из себя, пережёванного и изломанного , но только телесно.
Рой не обратил внимания на слова умиравшего, которых он не понял или не расслышал. "Он не будет помогать мне. Ведь это Тон... столкнул меня". Я мысленно закончил фразу, и она фонетически и эмоционально встала в единый ряд заподлицо. Именно это хотел сказать Ганнибал. Тон столкнул Кросса вниз. Но почему он это сделал? Вряд ли китаец просто сошёл с ума.
Торнтон вышел наружу, достал из кармана сигару, скусил кончик, запалил от серной спички и глубоко затянулся. Он глотал табачный дым, пока в голове не перестали бить тамтамы.
Тем временем я анализировал факты. И вспоминал. Вот Тон, склонившийся над телом пленного испанца, прижигает того раскалённым прутом. Он улыбается, лицо его расползлось в довольной усмешке. За плечами его стоит Перси Бойд со своими приближёнными помощниками. Тон, распахивающий ворота монастыря. Его благодарит Шольц и входит внутрь. Отсюда следует вывод, что китайца задействуют для самых щекотливых поручений, требующих большой ловкости или жестокости. Тон не подведёт. Тон оправдает надежды. С помощью своей верёвки и сноровки он вскарабкается по наружной стене башни и, дождавшись удобного момента, сталкивает в провал спуска зазевавшегося великана. Теперь это ясно как божий день. Непонятно другое - с какой целью? Чем помешал им несчастный чернокожий парень? Вряд ли это миазмы расизма, ведь нашли же они общий язык с китайцем, с индейцами и мексиканцами. Нет, здесь что-то другое. Но что? Эту тайну надо обязательно разгадать.
Докурив сигару, Торнтон отбросил окурок и направился в молельню, которую переоборудовали под общую казарму. Надо отдохнуть, а потом... потом будет видно.
Быстро раздевшись, он упал на жёсткий топчан и тут же забылся в беспокойном сне, в котором солдат из их отряда душили, резали, сталкивали в тайные колодцы, обрушивали на головы подкопанные стены, какие-то тени, мало похожие на обычных людей. Солдаты, один за другим погибали, а когда Рой остался в одиночестве, он вдруг проснулся от собственного крика. С соседнего топчана за ним наблюдал Доротео Арранхо. Мексиканец уже проснулся и успел одеться. Что он слышал? Понял ли он действительную причину ночных кошмаров приятеля?
По своей привычке Арранхо ничего не сказал, он надел шляпу, надвинув поля её почти до глаз и, молча, покинул помещения, отправившись наружу. Кое-кто заворчал, но сразу же снова уснул. Большинство из присутствующих не сказали ни слова. У всех было подавленное, мрачное настроение и, наверняка, их так же мучили ужасные сновидения. смерть Кросса тяжело подействовала не только на новичков, но и на часть ветеранов.
Последнее время на кухне Тону помогал бедняга Кросс. Но сейчас, понятное дело, негр уже не сможет помогать  китайцу с дровами, перетаскиванием котлов или подноской продуктов. Кому-то другому придётся отправиться в трапезную. К большому удивлению Роя, приказ от Шольца коснулся его. Поразмыслив, он пришёл к выводу, что здесь не обошлось без Вэнса. Значит, Гарри всё-таки припомнил ему уход с поста и доложил Гуго, а тот. пораскинув умом, решил унизить молодого солдата и одновременно сделать так, чтобы за ним был более пристальный, чем за остальными, присмотр.
Протестовать было бесполезно, и Торнтон отправился на кухню. Но китайца там не оказалось. Прикинув, Рой решил, что Тон, не дожидаясь нового помощника, отправился в кладовку за продуктами. Первой мыслью Роя было сесть на складной стул и дожидаться прихода повара, но потом он передумал и отправился на поиски его. Положение его и без того было довольно плачевным и усугублять дело дальше было глупым, недальновидным поступком. Лучше уж показать себя старательным и в меру туповатым работником. может, тогда его скорее заменят на кого другого.
Решив так, Рой засучил рукава и бодро двинулся на склад, но и там китайца не оказалось. Удивившись, Торнтон вспомнил про погреб. Там хранились туши нескольких кабанчиков и коров, а также битая птица, укрытая мокрыми холодными тряпками. Наверное, Тон уже там и готовится разделывать туши.
Возле лестницы, ведущей в подвал, где хранились скоропортящиеся продукты, стоял на часах Армандо Чавес. Увидев приближающегося Торнтона, он, как бы невзначай, вскинул винтовку и оскалил зубы. Зубы его были крупные и белые. Рой представил себе, как он взмахивает винтовкой и приклад впечатывается в белоснежный оскал.
-- Тон внизу? -- спросил он самым небрежным тоном, какой только смог изобрести.
-- Да, но тебе туда нельзя.
-- И хорошо, -- деланно обрадовался солдат. -- Я возвращаюсь обратно в казарму досыпать своё. Пусть ваш китаёза в одиночку ворочает там туши. Мне плевать. Скажу, в случае чего, что это ты меня не пропустил. Твоё право.
Он незамедлительно развернулся и шагнул назад, засунув большие пальцы за ремень, и даже насвистел первые такты "Сестрички Мэгги", но тут Чавес остановил его:
-- Постой! Тебя что, направили в помощь Тону?
-- Да, -- обернулся Рой.
-- Но почему именно тебя?
-- А я почём знаю? Может, чем командиру приглянулся.
-- Х-хм, -- вздохнул Чавес. Он чувствовал себя в двусмысленном положении. Действительно, чего бы новичок попёр туда, если бы его не придали китайцу в подмогу. Но, с другой стороны, кто-нибудь предупредил бы Армандо, что в подвал пойдёт ещё кто-то. Помучавшись мгновение, он взмахнул стволом карабина.
-- Давай, только быстро.
Хмыкнув, Торнтон пожал плечами и полез по крутой лестнице. Он ещё не бывал в монастырском подземелье. Поисками здесь занимался лично сам Гуго со своим ближайшим окружением, да ещё Ганнибал спускался сюда по поручениям Тона. А теперь вот настала очередь Роя.
Сначала он попробовал независимо высвистывать такты незатейливой ковбойской песенки о том, как сестричка Мэгги дожидается прихода брата Джона и выполняет там разные работы по хозяйству, но губы его как-то разом пересохли и свиста не получалось, а выходило какое-то жалкое шипение. К тому же он вдруг вспомнил подземелья гаванской крепости, где квартировался их отряд. Здесь было всё совсем по-другому, но, всё равно, сделалось жутко.
Здесь, в этом подземелье, имелась обширная зала, судя по всему, какой-то тайный молельный зал со всеми полагающимися атрибутами. Тяжёлый нависающий свод поддерживали многочисленные толстые колонны. В этот зал, подёрнутый мглой, Торнтон не пошёл бы ни за что, но путь его лежал вдоль стены к холодильной каморке, где и хранились все скоропортящиеся продукты монастыря. Тон находился там. Слышно было, как он что-то напевает визгливым дискантом. Состроив на лице соответствующую моменту мину, Торнтон вошёл в комнату, кое-как освещённую масляной лампой. Лампа висела на крюке, вбитом в столб. Отражатель посылал свет на большой разделочный стол, на котором...
Рой вскрикнул и попятился. На вскрик Тон обернулся. Обе руки его были по локоть в крови.
На разделочном столе лежали трупы. Оба. Рядом с обнажённым по пояс великаном Кроссом вытянулся худенький подросток в набедренной повязке. Грудные клетки обоих мертвецов были вскрыты. Между сизыми мускульными жгутами торчали прутья рёбер.  эти разломанные "прутья" Тон скреплял медными крючками и пластинками. Делал он это необыкновенно ловко. И работу свою он уже почти закончил, когда здесь появился Торнтон.
Тон улыбнулся, оскалив зубы. Они  были редкими и торчали выгнутыми вперёд пеньками.
-- Холосый помосник Косс, -- заметил китаец, прилаживая лоскутья плоти и кожи обратно. Он достал толстую иголку с узенькой полоской кожи и начал сшивать лоскутки. -- Надо его холонить. Как человека.
Сначала Рою показалось, что китаец свежует трупы. Он чуть не потерял сознание, представив на миг, какое варево им хотел приготовить повар. Но сейчас он уже сообразил, что китаец просто приводит в порядок истерзанные тела. Зачем? Тон сказал, что их скоро похоронят. Но такое, в общем-то доброе, отношение мало походило на обычные дела отряда. Но забивать голову новыми загадками было не с руки, разобраться бы со старыми.
Тем временем китаец ловко стащил с крюка баранью тушу и сунул в руки своему новому помощнику.
-- Неси наверх. Я скоро буду.
Китаец широко улыбнулся и начал что-то перебирать в большой бочке. Какие-то плоды, но Торнтон разглядывать больше ничего не стал. С него хватило и того, что он уже увидел. Потому он быстрее подхватил скользкую тушу и понёс её к выходу. Пальцы быстро свело от холода, но он даже не заметил этого. Чуть позднее он едва не свалился на лестнице, оступившись, но чудом удержался на ногах и пролетел мимо остолбеневшего Чавеса, как снаряд, выпущенный из пушки. 
Скоро появился и Тон. Он прихватил целую связку каких-то пряных трав и жбан с овощами. Несколькими взмахами внушительного резака он рассёк тушу на части и, по истечении часа, на плите у него уже шкворчало, шипело и булькало. Китаец ловко перемещался по кухне, хватал одно, бросал другое, швырял третье и всё вместе походило на некий кулинарный танец- поединок. Сейчас Тон был даже не человеком, в воплощением какого-то восточного бога искусства приготовления пищи.
Рой пристально наблюдал за поваром, очищая бататы от кожуры. С виду китаец не был представителен - роста маленького, кривоногий и длиннорукий, с редкими прилизанными волосами, которые в настоящий момент торчали кустиками на макушке. Да и сама форма головы у него была странная, словно кто-то взял за лицо и затылок и сжал её. Мало того, что лицо его было плоским, так ещё и вдавленным, нос сидел плоской нашлёпкой, а веки припухли, и казалось, что глаза по размерам отличались друг от друга, но были при этом на удивление зоркие и всё примечающие. Короткие пальцы рук удивляли своей ухватистостью. Они с лёгкостью подхватывали ножи, скалки, колотушки, тарелки, перебрасывали, с завидной точностью, с места на место, и ни разу ни один предмет не упал и не разбился.
Ай! Случайно Рой резанул себя по пальцу, да так, что кровь брызнула ему на мундир. С проклятиями он отшвырнул недоочищенный плод в сторону и сунул грязный палец в рот. Не хватало ещё, чтобы грязь попала в рану. Он потянул в себя и сплюнул на пол. Не везёт ему что-то в последнее время.
Не успел он поднять глаза, а Тон уже стоял рядом. Он чем-то посыпал рану и тут же замотал порез тряпицей, после чего улыбнулся и отпустил Роя. Процесс приготовления пищи уже заканчивался, и помощь подмастерья была ему уже ни к чему.
-- Иди, Лоя, отдыхай. Вечелом поможешь мне посуду мыть. А если пальца болеть будет, найдём тебе замена.
Вот это дело. Торнтону совсем не улыбалось стать постоянным кухонным мужиком. Его бросало в дрожь при мысли о том, чтобы снова спуститься в подвал, в холодильную каморку, за новыми тушами, где, на большом разделочном столе лежат мертвецы. Не хотел бы он идти туда, ни в одиночку, ни вместе с Тоном, но с... Гуго Шольцем. При одной мысли об этом он похолодел.

Глава 18. Ночная охота.
Если в первый день, когда солдаты Шольца, одетые в испанские мундиры, войдя на территорию францисканского монастыря, с энтузиазмом обшаривали его с верху до низу, от крыш до потайных уголков подвала, то на второй день картина была прямо противоположная. Часть солдат была выставлена на стены и крышу монастыря, ещё часть обошла окрестности, а сам Гуго полдня просидел на колокольне, обозревая округу в мощный цейсовский бинокль.
Далеко на горизонте темнела гора Пунта, с севера тянуло свежестью Атлантики, шумели кронами деревья ближайшего леса, пробежал олень и скрылся в зарослях кампешевого дерева. Других признаков жизни не наблюдалось. Даже птицы перестали распевать свои песни. Небольшие лохматые тучи, то поглощали солнце, то оно снова вырывалось наружу. Жара как-то расслабляла организм и предрасполагала к тягучей лени. Недаром испанцы взяли моду устраивать днём период сиесты, когда большая часть полевых работ прекращалась, а люди прятались в тень и дремали там, обмахиваясь веерами и потягивая тростниковое пиво.
Освободившись от кухонных обязанностей, Торнтон почистил канал ствола у карабина, разобрал и смазал барабан и ствол у револьвера. Оружие, оно должно содержаться в порядке, и быть готовому в любой момент к применению. Потом проверил остроту клинка у ножа и только после этого наконец успокоился. Покосился на силуэт Шольца. Тот продолжал всматриваться сквозь окуляры бинокля за пределы видимости. Ясно и младенцу, что бородача Гуго беспокоит отсутствие второй половины отряда, которую увёл за собой Перси Бойд. Они должны были встретиться здесь и время условленной встречи уже миновало. Что произошло с их товарищами? Ведь не надо забывать, что они всё же находились на вражеской территории. В любой момент здесь мог появиться эскадрон улан или батальон драгунов. Один раз они провели испанцев, но получится ли так во второй раз?
Видимо, Торнтон задремал, сидя у стены главного здания, так как, когда он поднял голову взглянуть на колокольню, Шольца там уже не было. Командир успел спуститься  и пройти в комнату настоятеля, которую он облюбовал под свою временную резиденцию и штаб- квартиру, а скоро туда же прошли Мормон, Гюнтер, Гарри Вэнс и ещё двое из числа ветеранов. Шольц решил устроить военный совет. Правда, продолжался он весьма недолго, так как уже скоро сержанты появились с приказами для своих подчинённых - отправиться на отдых. Мол, ночью отряд покинет монастырь и двинется обратно на побережье, где их будет ждать парусник. Похоже, рейд их близился к концу.
Повеселев, Рой вместе со всеми двинулся внутрь монастырского здания, но его поджидал там китаец. При виде его повар заулыбался и поманил помощника. Солдат про себя чертыхнулся, но послушно подошёл поближе к своему новому шефу.
-- Болит палица? -- поинтересовался Тон и Рой кивнул. Китаец нахмурился и быстро сорвал тряпицу. Торнтон не успел и охнуть. Оказалось, что за часы сиесты глубокий порез совершенно затянулся. Оставался розовый рубец. Тон зацокал языком.
-- Пойдём, гелоя, я тебе ещё лекалства дам. Совсем следа не будет. А потом поможеша мне плиготовить на облатна путь вкусна монастылска лыба.
Китаец, как и многие другие его соотечественники, плохо справлялся со звуком "Р", но, тем не менее, слова его были понятны. Рой нисколько не хотел снова идти на кухню, но делать было нечего, и он отправился за китайцем, тогда как его товарищи разбрелись по лежакам и погрузились в глубокий сон.
Сначала Тон положил на рубец смоченные и мелко нарубленные листья растения, которое он обнаружил в монастырском саду, а потом он вручил Рою две бамбуковые удочки и послал его наловить рыбы в небольшом пруду, который монахи содержали в образцовом порядке. Сквозь прозрачную воду были видны откормленные рыбины, которые лениво шевелили плавниками, забравшись в заросли подводной растительности. Даже у рыб здесь была своя сиеста. Навряд ли они захотят покидать тень, решил было рыбак, но, видать, рыбе надоело безделье и они весьма активно отнеслись к тому, что сверху к ним опускают дополнительный корм в виде жирных сверчков, наловленных где-то Тоном.
Повар встретил своего помощника, идущего с уловом, весёлыми криками и довольным уханьем. Он вывалил всю связку рыбы на стол, где сомлевшие рыбины начали ворочаться и бить хвостами, пытаясь скатиться со стола и упасть обратно, где можно будет затаиться в прохладных глубинах омута. Тон, ловкими ударами тесака, в мгновение ока обезглавил их всех, и усадил Роя за маленький столик. Он успел приготовить обед для своего помощника. Какую-то похлёбку со странным пряным запахом. Торнтон осторожно попробовал, моментально вошёл во вкус и вычерпал всё без остатка. через несколько минут сытость налила все его члены тяжестью дремоты. Тон увидел, что его помощник клюёт носом и позволил ему прикорнуть в соседней клетушке, пока готовится рыба. Потом они запакуют припасы для отряда  и повар обещал отпустить Роя к своим. Торнтон сыто рыгнул и завалился на узкий лежак, на котором до того спал сам Тон.
Сон его продолжался много больше, чем он рассчитывал. Вернее сказать, Рой продолжал дрыхнуть, развалившись на топчане, а всеми его чувствами завладел я. Дело в том, что до ушей, которые временно стали моими, доносились голоса. Разговаривали двое. Одним был Тон, а что касается второго... то его я тоже знал. Это был Гуго Шольц. Командир отряда специального назначения заглянул к повару, который по совместительству являлся и его доверенным лицом для самых щекотливых поручений.
Гуго Шольц сидел за столом, где не так уж давно сидел Торнтон и поглощал такую же похлёбку, посматривая на китайца.
-- Чёрт побери, Тон, ты отменно готовишь.
-- Очень благодалю, командила. Здесь ещё не хватает ласточкино гнездо. Было бы ещё вкуснее. Сейчас я ещё добавлю. Это сталинный китайский суп. Суп долголетия. Секлет его плиготовления мне ласказала папа, а он узнал от своего папа. Это наша фамильный тайна.
-- М-м-м. Бесподобно. Как там наш друг?
-- Спит без задний нога. Я добавил в суп одна тлавка. Он клепко, очень клепко спит.
-- Возможно, он понадобится нам там, внизу.
-- Холосо, лейтенанта. Тон заставит Лоя спуститься.
-- В нашем распоряжении осталась пара часов, может, чуть более того. Жалко, что Арриспу не использовали. Он бы здесь пригодился.
-- Тепель у нас есть Косс. И молодой монаха.
-- Да. Пришлось довольствоваться негром. Ты хорошо скрепил его кости?
-- Все позвонки тепеля на медной застёжка. Очень холосо. Он сделает всё, что ему скажет лейтенанта.
-- Да, -- слышно было, как Шольц отодвинул миску. -- Удачно, что на на крик вылез этот индеец. Мы скоро развяжем ему язык. На пару с Кроссом они вытащат Альворадо из его тайной норы. Мы прижмём его к ногтю. Если он не станет сотрудничать с нами, то останется здесь. Времени уже не остаётся. Надо двигаться к побережью.
-- А что делать с Лоя?
-- Прихвати его с собой. Возможно, он пригодится в подземелье. Если нет, то просто спишем его. Парень слишком часто появляется там, где ему быть не следует.
Они до того были уверены в полном бесчувствии Торнтона, что говорили в полный голос и я слышал каждое их слово. Да и чего им, собственно говоря, опасаться? Рой Торнтон спал и выводил носом звучные рулады, которые отчётливо доносились до собеседников. А других слушателей рядом не было. Об этом позаботился Гуго Шольц. По его распоряжению весь отряд спал в отдельном помещении, за исключением двух- трёх сторожей, дежуривших на крыше здания.
Про себя я решил, что ни за что не полезу в погреб. Пусть делают со мной что хотят. Незаметно я переместил руку так, что ладонь легла на рукоять кинжала. Сейчас Тон придёт будить Роя. Я позабочусь, чтобы он не сразу проснулся. Китаец наклонится над ним, и вот тогда я всажу нож ему под рёбра. Ему никуда не деться. А что потом будет со мной? Ничего, как-нибудь выкручусь. Скажу, к примеру, что со сна решил, что на меня набросились испанцы. В любом случае смерть Кросса повару прощать нельзя.
Послышались шаги, и в каморку заглянул человек. Вот сейчас он подойдёт ближе, наклонится и... Но повар не стал подходить. Для этого не было необходимости. Он просто позвал: "Эй, Лоя, пошли со мной". И Торнтон моментально начал подниматься, словно давно ожидал команды. Я обомлел, честное слово. Ведь я контролировал разум этого тела и чувствовал, что он так и остался в состоянии внутреннего погружения и расслабления, свойственного для спящего.
Однако тело вполне осмысленно двигалось за китайцем, который утробно хихикал и перебирал пальцами , крутя какой-то амулет.
Шаг за шагом, мы спустились в подземелье. Конечно же, кто бы сомневался, в первую очередь отправились в проклятый погреб, где лежали трупы. Торнтон остановился у входа, а Шульц с Тоном подошли к самому столу, где принялись ощупывать и осматривать тела. Если бы я владел членами, то бросился прямо сейчас наверх, но тело мне больше не подчинялось и оставалось только внимательно наблюдать за происходящим. Хотя, в то же время я не оставлял попыток снова овладеть управлением рук и ног.
Тем временем, закончив осмотр, Шольц рывком взвалил на плечо подростка и прошёл рядом со мной, направляясь внутрь подземного молельного зала, приспособленного для тайной вечерни. Тон подозвал Торнтона и вместе они потащили тело Кросса следом за командиром. Было жутко, но вместе с тем, признаться, и интересно. Что они задумали?
-- Вот так же, дружище Тон, почти двадцать столетий назад, первосвященники новой , христианской веры, проводили свои службы. Они многое взяли из учений иудеев, зороастрийцев, халдейских и вавилонских жрецов, и службы их сильно отличались от того, чему все мы являемся свидетелями в сегодняшнем дне. Я говорю о протестантских и католических службах.
Он нашёл высокий постамент и бросил на него тело Мигеля, затем поправил его, положив ровно. Мы с поваром поместили негра на соседствующую плиту, похожую на жертвенник. С удовлетворением Шольц огляделся и притащил корзину, которая была у него в руках, когда он спускался в подвал.
-- В те времена люди не знали об аэростатах, паровозах, электричестве, магазинных винтовках и дальнобойных крупнокалиберных орудиях, но это не мешало им строить величайшие империи, а потом разрушать их. Люди не подозревали об других материках и планетах, но знали и умели многое, чего сейчас уже не знают и не умеют. До нас докатились лишь жалкие остатки настоящего величия прошлого.
Ты знаешь, Тон, что, когда умер Лазарь Вифанин, по истечении четырёх дней к нему пришёл Иисус Христос, и увидел, что сёстры, Марфа и Мария, оплакивают своего брата. Вместо того, Чтобы с ними оплакивать своего любимца, Иисус прослезился и приказал Лазарю встать. Восстал Лазарь, ожил. по настоящему и, после этого знаменательного события благополучно жил ещё в течении тридцати лет и окончил жизнь свою на Кипре, где, к тому времени, дослужился до сана епископа. После Иисуса и другие повторяли  сей подвиг, только восставшие из праха не могли просуществовать столь долго, да и не было в том насущной нужды, так как оживших мертвецов использовали для других надобностей.
-- Для личинных целей, -- улыбнулся китаец и Шольц довольно захохотал. Он расставлял необычные многогранные разноцветные свечи и выкладывал внутренности животных и разного рода предметы. Чтобы не мешался, Торнтона отодвинули подальше, где вдоль стен протянулся длинный ряд скамеек. Отсюда было почти ничего не видно, только слышался завывающий голос Гуго и вторящий ему дискант повара.
Неужели они хотели вернуть к жизни эти начавшие уже разлагаться тела? Я вспомнил бедного испанского офицера Альберто Арриспу и мысленно застонал. А какова моя предстоящая роль во всём этом деле? То есть участь Торнтона? Хотя, какая теперь была разница. С новыми силами я начал тормошить разум Роя и начал кое-чего достигать в этом, когда вдруг заметил, что сделалось гораздо светлее. По сводчатому потолку замельтешили тени и я увидел зажжённые свечи, выставленные вокруг мертвецов. Они, то есть свечи, распространяли вокруг себя масляный удушливый запах, от которого перед глазами поплыли круги. а в воздухе замельтешили искры.
Гуго Шольц стоял между плитами и мерно читал (молитвы? заклинания? нечто среднее, заключавшее в себя и первое и второе?) на непонятном языке, состоявшем почти что из одних согласных звуков. Голос его приобрёл неожиданную силу,  и каждое его слово отдавалось в черепе нутряным отзвуком, словно там завелась колотушка и готова была разнести сей хрупкий сосуд.
Неожиданно из глаз потекли слёзы. Кончики пальцев задрожали и я, с новыми силами принялся возвращать Торнтона в реальность. Что бы сейчас не случилось, но надо успеть привести Роя в чувство. Винтовка его осталась наверху, но у него были ещё при себе револьвер и нож, а также кое-какой навык в рукопашном бою.
Момент, когда Мигель оказался на ногах, я упустил. Видимо, отвлёкся на Торнтона, а тем временем креол поднялся. Он стоял в полный рост на мраморном постаменте, облачённый мешковатый не по росту балахон сутаны, и покачивался. Если бы я не был к этому уже внутренне подготовлен предыдущими событиями, то обязательно закричал или каким другим способом привлёк к себе внимание. Теперь же я сдержался.
Следом за юношей- монахом со своего ложа поднялся Ганнибал Кросс. Он вставал медленно, какими-то рывками, будто проверял себя, надо ли ему это.
Сделав руками круговой жест так, что сгустившийся от выделений свечных фитилей и ароматических факелов воздух завился смерчем, подхватившим с собой весь мусор, скопившийся в зале. Все эти пылинки, мох, камешки, щепки, повисли, как будто потеряли разом вес, а я почувствовал, что задыхаюсь. Воздух внезапно сделался плотным, имеющим другую концентрацию.
-- Как звать тебя. смерченный? -- обратился Гуго к подростку  и тот сделал шаг ему навстречу, чудом задержавшись на самом краю плиты.
-- Мигель Эмори, милорд.
Шелестящий шёпот докатился до меня и в ушах кольнуло.
-- Мигель, твой старый синьор бросил тебя, но мы протянули руку помощи. Помоги нам встретиться с отцом Бернардо Укажи его убежище.
Новый шелест пошёл по залу. чтобы унять боль, я с величайшим трудом поднял руки и зажал себе уши. Видимо, оживший монах поведал своему новому повелителю все расположения тайников. Их оказалось довольно много, так как от проникающего шороха начал осыпаться песок со сводов. Песчинки также повисли в воздухе тёмным облаком, сквозь которое с трудом пробивался свет от факелов.
-- Иди и приведи к нам отца Бернардо. Тебе поможет этот воин, смерченный Кросс.
Тон вручил Ганнибалу то ли массивную дубину, то ли этакий молот, и оба мертвеца двинулись вперёд, немного вихляясь на ходу. Через несколько шагов они вышли за пределы освещённого пространства и , только по звукам, принимавших различные причудливые формы, можно было условно проследить за маршрутом их движения.
Я сделал новую попытку сдвинуться с места и мне это наконец удалось. Это был совсем крошечный шажок, но за ним тут же последовал второй, и я начал потихоньку двигаться по направлению к выходу. Я было обрадовался, но почти сразу же впал в отчаяние. Если я буду двигаться такими темпами, то не успею добраться до лестницы, как моё отсутствие обнаружат и догонят, а потом покарают. Едва слышно я всхлипнул.
Должно быть, этот непривычный звук и привлёк ко мне внимание. Я заметил силуэт впереди, а потом увидел того старого монаха, что разговаривал со мной прошлой ночью. Он узнал меня и подавал мне знаки руками.
Из последних сил я заставил Тело Торнтона скорей двигаться и, через большое усилие, приблизился к нему. Старик, не говоря ни слова, уцепился за мой рукав и двинулся в сторону выхода. Я едва удерживался на ногах. В груди словно образовался выпуклый шар, который грозился в любой момент  лопнуть. Всё сильнее ныло сердце.
Поняв, что я не в состоянии споро двигаться, монах вдруг подхватил меня, взвалил на плечи и двинулся к лестнице. Я не ожидал от него такой силы.
В это время послышался удивлённый крик Тона. Значит, моё исчезновение уже замечено. Старик уже почти что добрался до лестницы. Он тяжело дышал - тащить тело здоровенного солдата для пожилого человека не самое лучшее занятие. Но скорость его не замедлилась. Как он думает карабкаться наверх, с таким-то грузом (самому мне было не выбраться) по крутым ступенькам да ещё и в узком пространстве. К моему удивлению, монах прошёл мимо лестницы и вдвинулся в крошечный закуток, на который мы до той поры не обращали внимания. Едва слышно скрипнуло, и старик протиснулся в открывшийся проход. Пригнувшись, он прислонил меня к стене из каменных блоков, и тут же упёрся плечом в открывшуюся дверь из толстого камня. Снова заскрипело, камень поехал и встал на место. Стена снова стала монолитным целым. Правда, теперь я узнал секрет и ясно видел едва уловимую щель. Монах вытер со лба пот и повернулся ко мне.
-- Слава Всевышнему! На этот раз я всё же успел.
Язык мне едва повиновался и ответить членораздельно у меня не получилось.
-- Пошли, -- сказал старик. -- Здесь уже недалеко. Там передохнём и поговорим.
Идти действительно много не пришлось. Короткий коридор повернул в сторону, потом в другую и вывел нас в небольшую клетушку, которая, при более внимательном изучении, оказалась кельей. Впрочем, скорей всего, когда-то она предназначалась под роль монастырской тюремной камеры, но позднее переделалась под внутренний скит, а ещё позднее для всех была замурована, чтобы превратиться в тайник. Вот в этом тайнике сейчас стояли я и мой спаситель.
-- Удобств здесь, надо признаться, не так уж и много, -- развёл руками старик, как бы извиняясь перед "гостем", -- но отсидеться и переждать опасность можно.
Я открыл рот, чтобы поблагодарить его, но губы лишь беспомощно шлёпали, язык едва ворочался и потому благодарственные слова не желали выстраиваться в чёткую и убедительную информационную цепочку.
-- Ах да, сейчас, -- монах на мгновение задумался, потом откуда-то достал длинную серебряную иголку, подержал остриё у огонька лампады, после чего вонзил её мне в район затылка. Боли я почти и не почувствовал, но онемение начало уходить.
-- Бла- го- дарю.
Я открывал и закрывал рот, шевелил губами, подвижность лицевых мускулов восстановилась полностью, но руки и ноги оставались в плену одеревенения.
-- Эти ощущения скоро пройдут, -- уверил старик, поняв мои сомнения. -- Надо лишь набраться терпения. Конечно, можно попробовать ускорить процесс, но пока что оставим это.
Я с любопытством огляделся. На одной стене потайной кельи висело несколько икон с прикреплёнными к ним лампадами, здесь же стоял большой подсвечник с укреплёнными в гнёздах толстыми свечами. Одна из них и освещала помещение, насколько подходило это слово для данной ситуации, больше разгоняя тьму, чем давая возможность разглядеть некоторые подробности. Здесь же, у стены, стоял постамент, на котором лежала толстая книга в кожаном переплёте с бронзовыми застёжками. Небольшой столик, лежанка, застеленная циновкой. Больше здесь ничего не было. Разве что какая-то хозяйственная мелочь, расставленная в нишах, зиявших в стенах.
-- Приляг на топчан. Это поможет твоим членам быстрее напитаться кровью и вернёт былую подвижность.
Я послушно опустился на жёсткое ложе. Старик устроился на табурете, снял щипчиками нагар со свечи. стало чуточку светлее. Он озабоченно наклонился надо мною и потрогал пульс на шее.
-- С кем я говорю?
-- Успокойтесь, святой отец. Это я, Ури Герц. Рой Торнтон пока ещё пребывает в забытьи.
-- И хорошо. Пусть он отдохнёт. У нас есть чем занять своё время.
-- Мне жаль, ...
-- Можешь называть меня "отец Бернардо", сын мой.
-- Мне жаль, отец Бернардо, -- продолжил я, -- что так получилось с вашим человеком, Мигелем.
-- Всё в руках Всевышнего, -- вздохнул старец. -- Мигель был слишком импульсивен. В нём взыграла молодая кровь. Он не смог усидеть на месте и поплатился за это. Потому-то я и хотел удалить клир из стен монастыря. Они не были готовы встретиться с воинством Маммоны. Это была бы просто бойня.
-- Но американская армия не воюет со священниками, -- попытался возразить я.
-- Тогда зачем же вы здесь? -- спросил меня отец Бернардо.
-- Ну... Я не знаю, -- вынужден был признаться я.
-- Знаю я, -- со вздохом признался я. -- Вы здесь для того, чтобы схватить меня, а, если бы братия, что проживает здесь, попробовала бы заступиться за меня, то пролилась бы кровь, и, чтобы такого не случилось, я и удалил клириков подальше от беды.
-- Но почему вместе с ними не ушёл и ты, отец Бернардо? -- не удержался я от вопроса.
-- Ваши люди устремились бы в погоню и, кто знает, какими бы жертвами всё обернулось. Вспомни лагерь на северном побережье Кубы. Как раз ваш отряд учинил там побоище.
-- Да, -- признался я. -- Там был захвачен лейтенант Арриспа.
-- Альберто? -- поднял голову монах. -- Что с ним сталось? Он погиб?
-- Д- да, -- подтвердил я его худшие подозрения. -- Его допрашивали...
-- Это ещё не самое худшее, что с ним могло произойти. Эти люди могли перевоплотить его в неккуба, полумертвеца- полудемона, вдохнув в него силу отрицательной энергии.
-- А... как это происходит?
-- Это довольно сложный обряд, дошедший до нас из Шумера. Саргон Древний при помощи неккубов завоевал всю Северную Месопотамию, но потом эти чудовища стали причиной гибели шумеров. Обряд же состоит в том, чтобы тело, после отделения от него души, законсервировалось от гнилостных разрушений. Для этого туда помещается некое вещество, заменитель крови, которое выделяет отрицательные ионы. Внутренняя ионизация организма перераспределяет энергетический баланс. Это довольно сложный химический процесс на субатомном уровне. Такой организм приобретает новые свойства и лицо, во власти которого находится один или несколько неккубов, приобретает большие возможности. К примеру, в странах Востока неккубы совершали убийства, невозможные для обычного человека. В Японии ходят легенды о ниндзя. К слову сказать, и здесь хорошо поработали неккубы, но это так и осталось тайной за семью печатями.
-- Отец Бернардо, боюсь, что с Альберто Арриспой тоже совершили что-то очень плохое. Я видел его после этого и едва остался жив. Он только говорил, но от его слов у меня едва не лопнула голова.
-- Это лишь одна из способностей неккубов. Направленное излучение, заставляющие ферменты крови меняться. Отсюда и усиленная работа сердечной мышцы и - как правило - кровоизлияние. Ужасно! Ужасно!! Бедняга Альберто! Где он сейчас?
-- Я не знаю. Возможно, где-то рядом с Перси Бойдом, который так и не появился здесь. Но Гуго Шольц тоже не простой человек. Вот сейчас он находится в подвале и тоже совершает обряд с телами Ганнибала Кросса  и вашего Мигеля. Они, хотя и умерли вчера, поднялись на ноги вот только что.
-- Проклятье! -- вскочил монах. -- Да простит мои слова Всевышний, но проклятые язычники осквернили храм. Они хотели устроить тофет, я попытался разрушить их планы, но они всё же сделали своё чёрное дело.
-- Ганнибал и Мигель стали неккубами?
-- Может и не совсем неккубами, но участь их незавидна. Так же как и наша, если к нам не подоспеет помощь.
-- Мои товарищи поддержат меня, -- с сомнением в голосе предположил я, -- если мне как-то пробраться наверх.
-- Сие невозможно. И надеюсь я не на них. Мои братья, коих я удалил из храма, должны прислать сюда войска. Только это может остановить язычников.
Испанцы! Они скоро будут здесь. Во мне ещё осталось чувство, что они враги, но я пересилил себя. Я, Ури Герц, мирный учёный, волею обстоятельств попавший в чудовищный капкан, противоестественный по всем физическим законам и параметрам, не должен участвовать в действиях этого времени, а сконцентрировать свои знания и усилия на способах вернуться обратно.
-- Отец Бернардо, вы говорили в прошлую нашу встречу, что можете помочь мне.
-- Да, но только не сейчас. Один я это сделать не в силах. Извини, что вселил в тебя надежду, но это дело многих усилий.
-- Но оно возможно, хотя бы?
-- Волей Всевышнего возможно многое и ты сам стал свидетелем дел необычайных.
Я прислушался. Там, за стенами, что-то происходило. Слышался шум. Наверное, в подземелье сейчас стоит страшный грохот.
-- Отец Бернардо, вы слышите?
-- Да. Это язычники разрушают убежища. Здесь их немало. Мигель, точнее - тело его, указывает те, которые он знает, второй же неккуб их разрушает.
-- А знает ли он об этом тайнике?
-- Боюсь, что да, -- вздохнул монах и опустил голову на ладонь, замерев над столом. Я испытал чувство горечи. Это всё из-за меня. Будь он один, отец Бернардо ускользнул бы из подземелья, но он не бросил меня и теперь мы оба оказались в ловушке, откуда достать нас будет лишь проблемой времени.
За стеной снова бухнуло...

Глава 19. Неккубы и испанцы.
-- Отец Бернардо, а почему Перси Бойд, Гуго Шольц и... другие преследуют тебя?
Уже более часа мы прислушивались ко звукам извне тайника и, чтобы не зацикливаться на этом, вели беседу.
-- Этот конфликт тянется уже многие годы, десятилетия и даже более того.
Монах задумался. Я выждал немного и, в нетерпении, задал новый вопрос.
-- А всё-таки, с чего всё началось?
-- Началось всё не с меня, нет. Корни проблемы остались в глубинных пластах истории. Как сложилось и сформировалось человечество? Какая взаимосвязь была на начальной стадии между различными расами, религиями, государственными системами? Отсюда и многое истекает. Когда и в чём сформировалось мировое зло, разъедающее душу человечества? Многие из наших адептов уверены, что всё дело в деньгах., в этом эквиваленте и мериле цивилизации. Когда-то древние финикийцы придумали их, чтобы систематизировать единицу товарообмена. Финикия была торговой республикой и давно уже канула в Лету, ну а деньги сохранились и преумножаются до сих пор. Они продолжают, если так можно выразиться, эволюционировать. Складывается такое впечатление, что большие денежные массы манипулируют своими хозяевами, заставляют их совершать поступки вопреки общечеловеческим нормам и правилам. Сверхбогачи, олигархи, имеют возможность  получить всё, что в принципе доступно человеку, воплотить любую, даже самую бредовую фантазию, но не могут при этом играть против правил, которых должны придерживаться, вступив в систему Золотой Моммоны.
-- Что это за система?
-- Круговорот денежного обращения самых крепких, устоявшихся валют мира, зорко следящей за ходом банковской и биржевой спекуляции, поддерживающей своих сторонников и уничтожающей противников.
-- Звучит очень зловеще. Это организация, некая компания, включающая в себя самых богатых людей мира?
-- И да, и нет.
-- Как это так?
-- Невозможно собрать людей, люто ненавидящих друг друга, но каким-то образом разноимённозаряженные клетки содержатся вместе некоей силой, которую мы именуем системой Золотой Моммоны. Да, это Организация, которая всегда в тени, которая действует исподволь, но всегда эффективно. Она привлекает в свои сети наиболее одарённых людей и предлагает им все блага мира.
-- Это напоминает искушения Иисуса в его знаменитый сорокадневный пост в синайской пустыне.
-- Где он был в полном одиночестве.. Искушение происходит для каждого человека на строго индивидуальном уровне. Кто оказывается падким на славу, кто на деньги, кто на женщин или мужчин, кто на власть. У каждого есть своё слабое место и не все могут противостоять искушениям. Я говорю о людях примечательных, многоспособных и харизматических личностях.
-- Понимаю. Они поддаются соблазну и...
-- ... И система Золотой Моммоны привлекает их к себе, укрепляя себя и рекрутируя всё новых и новых членов, преданных её до дна души.
-- Как это понять -до дна души?
-- Именно так. Они разрушают при жизни собственную душу, заменяя её облаком космической энергии "ти". Это активизирует внутренние силы, но вместе с тем поражает моральный облик. С чем-то приходится расстаться, чем-то жертвовать. Они со временем распадаются, как "люди" и становятся ракшасами, демоническими чудовищами. Это страшное зрелище, но такова плата за утрату человеческой души, частицы Божественной Сущности и чрезмерное увлечение "благами".
-- И они управляют нашим миром?
-- Добиваются управления. Всюду, где деньги играют основополагающую роль, в лидеры выбиваются деятели системы Золотой Моммоны. Они работают, достигают больших высот, имеют массу сторонников, предлагают вполне конкретные удобства, но, вместе с тем и нюансы, разъедающие человеческую сущность, как носителя частицы Всевышнего.
-- Как этому противиться?
-- Это очень трудно. Плоть человеческая слаба. Религиозные мировоззрения созданы были, чтобы хоть чем-то противостоять тлетворному влиянию Золотой Моммоны, но, в последнее время и религия начала сдавать позиции, так как и среди её адептов появились почитатели Золотой Системы
-- Но, видимо, есть и такие, что противостоят... Расскажи о вас, отец Бернардо.
-- Да, есть. Договор Митра. До сих пор, пусть и с переменным успехом, мы противостоим Системе. В наш договор входят самые разные общества. Иногда диаметральные по своей сути, но общая цель заставляет их мириться с собой.
-- Приведи один хотя бы пример.
-- Пожалуйста. Государство Лангедок, на границе между средневековыми Францией и Испанией. С центром в городе Тулуза. Там общества катаров и альбигойцев сумели построить государство с передовыми технологиями, намного опережающих своих соседей. Произошёл настоящий всплеск наук, инженерных проектов, искусства, но всё было похерено в результате интриг Моммоны. Католическая Церковь объявила альбигойцев еретиками, и многотысячное войско крестоносцев выжгло провинцию. Очень жаль. После этих событий Европа многое потеряла и сделала несколько шагов назад в своём поступательном развитии.
-- Но ваша организация - Договор Митра - помогла несчастным?
-- К сожалению, немногим. Четыре парусника покинули гавань Сета и высадили уцелевших на Мальте. Позднее потомки тех альбигойцев пересекли Атлантику и устроили колонию на новом континенте, ещё закрытом для европейских государств. Но былого процветания они так и не добились, не успели, так как бригантины генуэзца Колумба появились из-за горизонта.
-- Признаюсь, я никогда ранее не задумывался над такими вещами, хотя занимаюсь историей и, ранее думал, что весьма неплохо.
-- Это тоже работа деятелей Системы. Они создают незримый управляющий эгрегор, программирующий мысли и желания большей части человечества, правда, пока ещё в общих чертах, но в их планах добиться более массового и действенного средства. То есть они работают над созданием инструментария воздействия.
Тут, внезапно, ударом наития я вспомнил про современное мне телевиденье и общемировые компьютерные сети Интернета. Неужели это и есть инструменты Золотой Системы?
Страшный удар едва не сбросил меня с топчана. Отец Бернардо снова вскочил на ноги. Они нас нашли?
К тому времени, как я тоже поднялся, монах уже исчез из кельи- убежища. Движения мои были почти прежние, но ещё оставалась тяжесть, мешающая передвижению, да и мышцы сгибались, что называется "со скрипом". через силу я выглянул  в извилистый коридор. Снова грохнуло. Мигнул и закачался позади язычок пламени на массивной свече. Воздух сюда попадал  сквозь невидимые щели в своде.
Старик стоял у стены и озабоченно ощупывал каменные блоки. Новый удар выбил из щелей мусор, крошки цементирующего раствора. Они явно знали, где нужно бить. От грохота закладывало в ушах. Наверное, такое же ощущение было у защитников осаждённой крепости, когда в запертые ворота вонзалось твёрдое тело тарана, усиленное ударной мощью десятков силачей в панцирном снаряжении. Они вкладывали  в импульс толчка всю свою сложенную силу и таран выбивал самые крепкие затворы.
По каменному блоку те временем пошли первые трещины. Посыпались осколки. Плита долго не выдержит перед таким напором. монах сделал шаг назад. Новый удар вдавил плиту внутрь на целый дюйм. Ого! Какой же силой надо обладать...
Спиной отец Бернардо толкнул меня внутрь и я попятился. с треском и хрустом угол камня отделился от блока и упал. Внутрь проникло облако пыли, вспухло шаром и заколыхалось в воздухе. Я закашлялся. Неужели наверху ничего не слышно?!
Следующий удар сместил плиту с упоров, на которых она крепилась, а ещё один покончил с ней окончательно. Камень раскололся на части и осыпался, освободив проход. Там, в облаке колыхавшейся пыли, стояло чудовище.
Так мне показалось на первый взгляд, но, когда монстр шагнул внутрь, я узнал Ганнибала Кросса. Но в каком виде он находился! Одежда, в которую он был облачён, донельзя испачкалась и безнадёжно порвалась, кругом висели лохмотья, а тело было покрыто ранами, из которых сочилась тягучая багровая жидкость. Обнажённые руки сжимали рукоять огромного молота, обнаруженного в монастырской кузнице. Да и само лицо у бедняги Кросса походило на страшную маску Хэллоуина. Оскалившиеся зубы белели в темноте, на лбу и щеках зияли пятна, похожие на ужасные язвы. Один глаз отсутствовал вовсе, а вместо него на нас таращился кровавый провал, из которого стекали капли (слёзы?!), испятнавшие запылившиеся лохмотья. Таков был облик существа, бывшего недавно моим товарищем, то есть товарищем Торнтона, Ганнибалом Кроссом.
Увидав нас, великан что-то проскрежетал, поднял молот и одним взмахом расчистил себе путь, сбив остатки блока, громоздившегося перед ним, после чего шагнул вперёд, оскалив пасть. может быть, это был такой аналог улыбки, но этот оскал устрашил бы самого смелого человека. Признаюсь, что душа, вместе с сердцем, ухнула куда-то вниз, и затрепыхалась возле пяток. О каком-то сопротивлении в ту минуту я даже не помышлял, и меня можно было взять голыми руками.
Меня, но не моего спутника. Старик всё ещё стоял как раз передо мной. Он поднял руки и только тут я заметил, что они не пусты. Ладони его сжимали бамбуковую трубку, которую, судя по всему, до того он прятал в широком рукаве монашеского облачения. Он поднёс трубку к губам  и сильно дунул.
У меня зашевелились волосы на голове. Уж не сошёл ли с ума мой напарник? Мне показалось, что он хотел сыграть (на дудочке?!) некую мелодию, уподобившись знаменитому германскому крысолову, сумевшего увлечь игрой городских крыс, а потом увлёкшего всех детей из города своей волшебной игрой.
Такая мысль у меня проскочила, как искра в цилиндре двигателя внутреннего сгорания, но, вместо тактов мелодии, я услышал оглушительный рёв. Выронив из рук кувалду, негр зажал лицо ладонями, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом вдруг прыгнул вперёд и взмахнул внушительным кулаком.
Удар пришёлся в пустоту, точнее - в стену, учитывая весьма узкие пространства этого места. Толкая меня спиной, , отец Бернардо отступил и вышел таким образом из зоны непосредственного нападения, но, ещё несколько шагов и мы войдём в камеру- келью, которая сразу превратится в то. для чего и строилась, в ловушку, в монастырскую темницу- усыпальницу.
Ганнибал водил руками перед собой. Я разглядел в полумраке причину столь странных его действий. Оказалось, что у монаха была спрятана вовсе и не дудочка, а некое духовое оружие, выбрасывающее небольшой дротик и этот самый дротик выбил чудовищу второй глаз. Тот вытек и монстр окончательно ослеп. Но и слепой, Кросс продолжал оставаться страшным противником. Его руки готовы были нас нащупать в абсолютной темноте, а найдя, разорвать на части, и ничто его не остановит. Сиплое дыхание заполонило тишину и мне снова сделалось жутко. Пусть бы кто угодно оказался на моём месте, любой смельчак, оценивающий факты реально, взглянув в лицо этому монстру, похолодел бы и ослаб.
Иное дело, повторюсь - мой спутник. Хотя бы внешне, но он оставался спокойным. Оказалось, что в его руках имелся ещё один козырь. Вот почему он не отступал, а ждал приближения чудовища. Нащупав на стене определённый кирпич, он вдавил его внутрь и под ногами негра сейчас же открылся колодец. С громким ужасающим воплем Кросс провалился туда и исчез. Хотя он и пропал, но зев колодца не закрылся. Или механизм закрытия пострадал от бесцеремонного взлома  тайника, или сама конструкция была такова.
Не успел я подумать об этом, как в проходе показался новый противник. Теперь это был подопечный отца Бернардо - креол Мигель. Он был полностью обнажён, если не считать узкой повязки на чреслах. В руке он сжимал длинный мачете. Губы креола шевелились, а глазами он поедал своего господина.
Своего бывшего господина.
И вновь монах оттеснил меня. Теперь я вынужден был отступить в келью. сам отец Бернардо там не появился. Он остался в коридоре, и тут же там послышался дьявольский вопль. В голове неизмеримо усилилась боль, но я, каким-то непонятным мне образом всё же выхватил из-за пазухи револьвер и, одним решительным прыжком, вернулся  на изначальную позицию. Мигель бесновался, с непостижимой быстротой размахивая тесаком. Мне показалось, что у него даже суставы изворачивались, так стремителен он был. Впрочем, это могло показаться и из-за отсутствия достаточного количества освещения в узком закутке коридора. Каким-то чудом старик противостоял вооружённому демону. Теперь он держал в руках наперстный крест и отбивал им рубящие удары. Он даже умудрился, между выпадами, нанести ответное действие. Креол отшатнулся, лицо и грудь его пересекла полоса, края которой начали расползаться. маленькое чудовище взвыло так, что у меня потемнело в глазах, заложило в ушах, а из носа хлынула кровь.
Отец Бернардо всё же обессилел. Воспользовавшись тем мгновением, он прислонился к стене, капюшон его свалился с головы и упал на спину, открывая розовую макушку в пигментных пятнах, и запавшие глаза. Он был ещё старше, чем я даже думал. Сквозь прорехи в балахоне, проделанные тесаком, виднелось высохшее тело, перевитое жгутами мускулов. старик бы дал многим молодым фору и всё же одолел бы их. Тяжело дыша, монах держал крест перед собой.
Вдруг креол снова взвыл, поднял мачете и. ловким прыжком, перескочил через колодец, перед которым и происходило сражение. Торжествуя, он взмахнул тесаком, но тут я вытянул руку и спустил курок. Несмотря на темноту, на таком ничтожном расстоянии промахнуться было практически трудно.
Невозможно.
Пуля попала ему в широко раззявленный рот и разнесла затылок. Ошметья мозга забрызгали стены. Креол выронил мачете и попятился туда, где темнело отверстие бездонного колодца. Пальцы вцепились в стену, чтобы остановить падение.
Странно было видеть человека с половиной головы, тем не менее стоявшего на ногах. Глаза его тускло блестели, а губы шевелились. По ним будто что-то ползло. Какой-то толстый червь. Нет, это был жгут слизи, заменившей монстрам кровь. Этакая смазка внутренних органов, для лучшей их работы. Он никак не хотел падать и тогда я помог ему. Следующая пуля разбило колено и ходячий труп наконец-то свалился, правда, миновав при этом зев провала. Но и лёжа, он ещё пытался дотянуться до тесака.
Сейчас я тебе помогу. Я приготовился перескочить колодец, но отец Бернардо остановил меня. И вовремя. Потому, что из колодца высунулась рука. Чёрные пальцы вцепились в край отверстия. Появилась вторая рука. Это был Кросс! Каким-то непостижимым образом он ещё оставался в строю и желал принять участие в дальнейшем сражении.
Только теперь я по-настоящему понял, с каким противником нас свела судьба. Их невозможно было остановить. Они снова и снова будут атаковать нас, пока не доведут дело до логического конца. Руки мои опустились.
Тем временем Ганнибал Кросс, точнее - существо, имевшее вид Кросса, почти уже выбралось из колодца. Изловчившись, отец Бернардо прыгнул вперёд, наступил на голову негра и перескочил провал, после чего всадил в грудь Мигеля свой крест, и сова, не останавливаясь, сиганул обратно. Такие антраша я видел доселе только в цирке. Мигель взревел и попробовал поймать монаха, но промахнулся, потерял равновесие и полетел на негра, который сидел на краю провала и шарил вокруг руками. Довольно хрюкнув, он схватил креола, нащупал крест и сцепил руки на его шее. Крутанув голову вправо и влево, он внезапно оторвал её и отбросил прочь. Всё это время Мигель пытался отцепить руки- клещи от себя, но - безрезультатно.
Отшвырнув в сторону обезглавленное тело, чудовище поднялось во весь свой немалый рост. С рук его скатывались крупные капли густой слизи, ею же было вымазано тело. Я закричал, поднял "Смит- Вессон" и выпалил монстру в грудь. Ещё! Ещё! Ещё!
Боёк клацал по пустой ячее. Патроны в барабане закончились. Отброшенный пулями на несколько шагов назад, негр снова поднялся, заворчал, слепо зашарил по стене руками. Тут я заметил, что обезглавленный труп тоже шевелится. Его рука нащупала валявшийся рядом тесак. Пальцы сжались на рукояти.
Кросс остановился у стены, сделал осторожный шаг, ещё один и... наступил на своего злосчастного товарища. Молнией мелькнул длинный клинок, разрубивший кость, и тело великана снова повалилось. Мачете снова поднялось и опустилось. Глухо чавкнуло. Вокруг разлетелись густые капли. Мы с отцом Бернардо попятились, глядя, как чудовища терзают друг друга.
Мне сделалось дурно, при виде шевелящихся частей их тел. Старец оказался сильнее меня. Он сбросил, один за другим, куски потемневшей плоти в провал колодца, а затем спихнул туда же сцепившихся друг в друга чудовищ.
Голова шла кругом от кошмарного зрелища. Мы чудом избежали смерти во всём её необозримом ужасе. Отец Бернардо снова пришёл в себя первым и двинулся к выходу, а следом за ним и я.
Пыль, различный мусор, тряпки, щепки заполнили всё центральное пространство в зале, двигаясь по кругу в медленном "мальстриме", центром которого были постаменты, ставшие жертвенниками. Во всей этой мешанине нельзя было ничего разглядеть. А ведь здесь могли прятаться как сам Гуго Шольц, так и его подручный. китаец Тон. Но, может быть, они ушли, предоставив действовать порождениям ночных кошмаров, поднятых на ноги их стараниями.
Ни за какие сокровища мира я не стал бы обшаривать углы этого помещения, воплотившее в себе преисподнюю. Я сразу направился к лестнице. Монах немного замешкался, но тоже, судя по звукам, последовал за мной.
Помогая себе руками, я спешно карабкался на верх. Что я скажу товарищам, да и командиру, когда войду в казарму? Неважно, лишь бы выбраться отсюда поскорее...
С громким визгом, пушечным ядром, на меня обрушился сверху Тон и мы покатились вниз, попутно опрокинув и отца Бернардо. Переплетённым единым комом, где сплелись руки, ноги, головы, одежда, мы упали обратно в подземелье и только там наш общий ком распался на части, и каждый отполз в свою сторону. Не успел я подняться, как повар засадил мне под подбородок носком своей сандалии и я отлетел прочь. Растянувшись, я повалился на спину и ударился головой о плиту, коими был выложен весь пол в этой подземной молельне, и потерял сознание.
Как долго я лежал так, вытянувшись, сказать не берусь, но вряд ли слишком уж долго. Хуже было другое - в себя пришёл Рой Торнтон, открыл глаза, кое-как поднялся на ноги, нащупал огромный вздувшийся желвак на затылке и в недоумении оглянулся. Тем временем старик с китайцем переместились в дальний угол зала, где и сцепились. Там слышались крики, грохот опрокидываемых скамеек, топот ног, стремительно перемещавшихся по всей площади зала, наполненного сумраком. Что-либо понятное разглядеть было невозможно. Рой привычно сунул руку за пазуху и достал револьвер. Учуяв запах сгоревшего пороха, Торнтон для верности понюхал ствол и одним движением разломил зарядный механизм. Барабан зиял стреляными гильзами. Дёрнув за шомпол, он разом выдвинул гильзы и вытряхнул их на пол. Вот только патроны остались в зарядном ящике, а тот был наверху. Из всего личного оружия у Роя под рукой оставался разве что кинжал, но зато с хорошонаточенным лезвием.
Вооружившись ножом, Торнтон отступил к лестнице. Он ничего не понимал. Очнувшись на полу, с разряженным пистолетом, он никак не мог вспомнить предшествующих всему этому событий. По-видимому, он защищался и даже отстреливался, но от кого?! Кто там сражается в темноте, яростно вскрикивая временами? неужели на них напали? Испанцы?!
Это предположение больше всего походило на истину.
Следовало как можно быстрее соединиться с остальными. Иначе все подумают, что он из трусости прячется здесь, затаившись в темноте. К тому же на него давила неизвестность. Что же с ними всеми произошло? Что и почему он забыл?
Торопливо поднявшись до самого верха, Рой толкнул дверцу, вывалился наружу и сделал несколько быстрых шагов. Остановил его револьверный ствол, нацеленный ему прямо в лоб. Гуго Шольц стоял, широко расставив ноги и сжимал обоими руками рукоять армейского кольта 45-го калибра. Глаза его были прищурены, а губы сжаты в белую полоску. Он был готов стрелять в Роя.
Стрелять на поражение, на убой.
-- Эй, командир! Это же я, Рой Торнтон, -- громко крикнул опешивший от такой неожиданной "встречи" солдат и вытянул в стороны руки, забыв с перепугу о зажатом в кулаке ноже. -- Не стреляй!
-- Бросай нож. Быстрее!
Ладонь моментально разжалась и клинок откатился прочь. Краем глаза Торнтон проследил его путь. От револьверного дула до середины лба было чуть более восьми футов. Расстояние между берегами Стикса. По ту сторону уже находилась сторона мёртвых, куда ведёт тёмный тоннель, из которого вот-вот вырвется свинцовый дьявол и утащит его в вечную мглу.
-- Это же я, Рой, -- не зная, что ещё сказать, повторял побледневший солдат.
-- Что ты там делал?
Револьверный ствол качнулся, переместившись от лба к раскрытой двери, из которой только что вылетел обезумевший рядовой армии Соединённый Штатов, правда одетый в грязный и изодранный испанский мундир.
-- Я...не знаю, сэр, -- он сглотнул неприятный ком и почувствовал, как со лба катятся крупные капли пота. -- Я потерял сознание... а когда очнулся, сразу же кинулся сюда.
И вдруг Рой вспомнил про оставшихся там, внизу. Кто-то чужой и опасный остался в подземелье А вдруг там есть подземный ход и сейчас, вот прямо сейчас ро лестнице застучат тяжёлые сапоги и весь двор заполнится испанскими солдатами.
-- Сэр, там испанцы!
Последнее слово Торнтон выкрикнул в полный голос, с чувством отчаяния. Его товарищи продолжали спать, не зная, какой опасности подвергаются.
-- Испанцы!
Гуго Шольц выругался. Крик Торнтона подхватил  один из часовых, стоявший на площадке над воротами. Двери "казармы" распахнулись и на двор начали выскакивать, один за другим, заспанные солдаты. Все держали в руках ружья. Не успел Шольц ничего сказать, как перед ним выстроился весь подчинённый ему отряд. Чуть помедлив, Рой подобрал нож и встал на своё место в ряду товарищей. Большинство имели заспанный вид и плохо воспринимали происходящее. И неудивительно, ведь последние несколько дней спать им приходилось немного и урывками, как сейчас.
Гуго Шольц покосился на здание с открытой дверью, за которой скрывался спуск на подземный уровень монастыря. Надо ли посылать туда команду солдат, чтобы те обшарили подземелье? Или оставить всё, как есть, понадеявшись на Тона и парочку его подручных?
Про часового он как-то забыл, захваченный собственными проблемами. Но тот продолжал стоять на посту. Свесившись со стены, он выцеливал там что-то, вглядываясь в темноту. Горизонт обагряли предвестники зарницы. Ещё немного и начнётся рассвет.
-- Стой!
Ударил выстрел. Часовой полетел вниз и упал на булыжник двора. И тут же послышались крики. За это время немало испанских солдат уже проникло в монастырь через неприметную калитку. Двое, пользуясь тенью, пробрались к воротам и распахнули их в нужный момент, в то время, как заспанные американцы повернулись на первые крики. В открывшийся проём тут же хлынула вооружённая толпа и вот уже десятки и десятки ружей наставлены на шеренгу солдат, освещённую несколькими факелами. Сопротивляться в данной ситуации бессмысленно. Кто-то поднял руки. За ним ещё. Гуго Шольц оценил обстановку и отбросил свой кольт в сторону.
Среди солдатских мундиров мелькали тёмные монашеские сутаны. Это они привели сюда испанцев и провели их так, что солдат не заметил ни один из расставленных стражей.

Глава 20. Дорога на Аресибо.
На первое время их так и оставили на дворе, пока солдаты, теперь уже противника, обыскивали монастырь. У них это получилось много ловчее, нежели чем у американцев. Да и понятно, ведь им с воодушевлением помогала монастырская братия.
Из подвала вынесли тело Тона. Глаза его были открыты, лицо перекошено в гримасе то ли сильного раздражения, то ли  столь же сильного ужаса. Во лбу его торчал шип растения. Рука повара всё ещё сжимала какой-то крючок, наверняка используемый как разновидность восточного холодного оружия.
Немного погодя вытащили ещё одного. Этот был жив. Худой и измождённый старик, одетый в лохмотья. Весь израненный, он едва шевелил губами. Наверное, пытался что-то сказать нашедшим его солдатам, но, скорей всего, просто читал одну из бесчисленных молитв, прося у неба заступничества, а может даже и бредил. Его тут же окружили свои в сутанах и утащили внутрь главного здания. Офицер, командовавший операцией, явно рассчитывал допросить единственного свидетеля, но не стал монахам мешать.
Когда над монастырём остановилось солнце, пленных подняли на ноги. В дополнение к кандалам, сковавших их попарно, прибавилась ещё и толстая цепь, которая обнаружилась где-то в монастырских недрах. Оковы пропустили через массивные звенья, и отряд Шольца теперь составил гигантскую многоножку, выползшую через ворота на песчаную пустошь.
В монастыре остался караулом небольшой гарнизон, а остальные всадники диверсионную американскую команду. Испанский офицер в чине капитана, с лихорадочным румянцем на аристократическом худощавом лице и чёрной эспаньолкой, не снимавший, казалось, никогда своих перчаток, торжествовал настолько, что едва не наезжал на такой же беспокойной лошади на захваченных его отрядом людей. Глядя на действия своего командира, и солдаты стали то и дело понукать американцами, торопя их пиками или гарцуя с опаской задеть кого-нибудь из несчастных конскими копытами.
Такое безобразие продолжалось до тех пор, пока один из конвоиров не выбил ударом пики флягу из рук Доротео. Арранхо собирался напиться и поднял флягу к пересохшим губам, чтобы смочить рот малой толикой оставшейся воды. Испанский драгун посчитал это довольно удачной шуткой, о чём был готов рассказать всем и каждому, но только вот мексиканец не был с этим согласен. Во время прохождения отряда через кустарник, он изловчился выломать крепкий шип не менее четырёх дюймов длиной воспользовался этой колючкой как стилетом. Кавалерист не посчитал нужным не только поостеречься после своего грубого проступка, но даже хотя бы отодвинуться от обиженного им смуглого солдата, и весело скалил зубы, глядя тому то и дело в глаза. Доротео улучил момент, шагнул вперёд, схватился одной рукой за древко пики, которой наездник столь мастерски владел, а другой всадил обидчику  шип прямо в обтянутую лосиной ляжку. Тот взвыл, откинулся и полетел с лошади, оставив пику в руках обидчика.
Арранхо захохотал, торжествуя, по своему мнению, восстановление справедливости, но тут на него налетели другие конвоиры. Доротео понял всю опасность своей ответной "шутки", отбросил вперёд завоёванную пику и постарался забиться внутрь колонны. Прикованный к нему  Бен Дуглас громко закричал, уворачиваясь от мелькающих перед глазами наконечников. Рядом с ними брели Рой с Эйбом Рильзом и тоже чуть не попали под копыта. Рильз грязно ругался, повернув голову к мексиканцу, но слова его предназначались всадникам, склоняя всю их родню до девятого колена. Должно быть, кто-то из них хорошо разбирался в многоэтажных уровнях площадной брани южных штатов, так как хороший удар сыромятного бича сильно взбодрил Рильза и надолго вывел его из унылого равновесия.
В самом начале Рильз всё норовил вступить в бой с испанцами, но, глядя на других, тоже отбросил карабин и вздёрнул повыше руки. Позже он попытался спрятать в ранце револьвер "Эйч Ар- Отомэтик", солидную "игрушку" 38-го калибра на пять полновесных выстрелов и с откидным штыком на дуле. Револьвер этот нашли и забрали. Эйбу ударили эфесом сабли по зубам для науки и, с тех пор, он ворчал, иногда сплёвывая кровавую слюну. Всё-таки, если человек отсидел несколько раз в тюрьме, то это накладывает некоторый отпечаток как на его поведение, так и на всю судьбу. Но взамен он использовал приобретённый опыт и научил Роя, как сделать так. чтобы кандалы не стёрли кожу и не мешали при движении. Другие, а в особенности Лаурель, сильно страдали от затянутых оков. Руки Луиса скоро распухли, а двигался вперёд он только потому, что Саломак почти тащил его на себе, временами вызывая неудовольствие конвойных. Так продолжалось до тех пор, пока французу не ослабили зажим "браслетов". Лишь после этого он кое-как пошёл сам, опустив в отчаянии голову.
Пока что отряд, несмотря на все перипетии рейда, потерял всего лишь троих. Это Ганнибал Кросс, который по непонятной причине свалился с колокольни и умер от многочисленных ушибов и переломов. Вторым был часовой, Джозеф Кони, заметивший испанцев и первым открывший стрельбу. Третьей жертвой был повар Тон. Хитрый китаец, судя по всему, решил затаиться в подвальной части монастыря, но был выловлен там одним из монахов. В неравной схватке его убили. Китайца похоронили за монастырской стеной, в стороне от общего кладбища, и, вместо привычного всем креста, воткнули бамбуковый кол, на который кто-то из испанских шутников повесил закопчённый котелок. Колонна пленных прошла мимо свежей могилы с котелком. Американцы хмурыми взглядами прощались со своим товарищем. Какая судьба ещё ожидает остальных, ведь их задержали  далеко в тылу врага, да ещё в монастыре. Испанцы, истовые католики, особо щепетильно относились к религиозным догмам. Они даже не тронули никого из пленников, пока все они находились на территории францисканского монастыря, но потом, во время пути, припомнили пленным многое, особо при этом не церемонясь.
Чуть лучше отнеслись к Гуго Шольцу. Его усадили на лошадь, но сковали при этом не только руки, но и ноги, а ещё приладили на шею верёвку из конского волоса, укрепив её на луку седла. Теперь, если Шольц попытается ускакать, то случайное падение и даже попытка слезть с седла могли закончиться для него весьма и весьма печально. Такую удавку использовали мексиканцы, когда ловили конокрадов с северных территорий. Их связывали, сажали на самую норовистую лошадь и отпускали на волю, давая року шанс покарать либо помиловать преступника. Кто-то вроде бы даже сумел вылезти из удавки и долгое время пугал других угонщиков рассказами о жестокостях пеонов Соноры.
Несмотря на такте жёсткие меры, Гуго довольно спокойно скакал среди офицеров, не выказывая и тени страха либо каких-то опасений. Единственным признаком того, что он хорошо понимает ситуации было то, с какой силой он сжимал ногами бока своей лошадки. С одной стороны от него гарцевал дон Себастьян Боско дель Картанья, капитан отряда драгунов, а с другой - расчётливо рысил на иноходце лейтенант кирасир Херонимо Оганья, суровый рослый верзила с опущенными вниз концами длинных усов, тронутыми сединой. Они как бы обрамляли собой постоянно закрытый рот кавалериста. Лейтенант чаще всего хмуро смотрел вперёд, тогда как капитан не против был развлечь себя разговором с пленником. Дон Себастьян чувствовал гордость, что он захватил врасплох целый отряд и почти без стрельбы, если не считать таковой одиночного выстрела по солдату, засевшего на стене и представлявшего собой угрозу для наступательной фортификационной операции.
-- Признайтесь, дон Гуго, что испанская тактика превосходит американскую, -- пытал он своего пленника.
-- Ну, это с какой стороны посмотреть, сеньор Картанья...
-- С вашего позволенья - дель Картанья, -- вставил тут же гордый кастилец и тут же продолжил. -- Да с любой стороны. Вот хотя бы взять завершение вашего похода. Углубившись на нашу территорию, вы заняли такое хорошее укрепление, как францисканский монастырь. Но, вместо того, чтобы использовать его, оборудовать для эффективной обороны, провести грамотную рекогносцировку и использовать как основную базу для дальнейшей партизанской войны или для чего-либо ещё... Кстати, чего вы вообще полезли туда? Почему вы всё столь бездарно проспали, выставили всего одного раззяву- часового, сунули кого-то из своих в монастырские подвалы, где устроили полный разгром? Для чего всё это было нужно? Чтобы всё кончилось полным пшиком.
-- А что с тем, что вынесли из подвала? -- проигнорировал рассуждения и вопросы собеседника Шольц. -- Что с ним сталось?
-- Преставился перед Всевышним, или там Буддой, в чьём ведомстве он находился, я не особо разбираюсь. Факт в том, что он мёртв.
-- Он был там... один?
-- Это уж вам должно быть видней, -- ехидно усмехнулся капитан, глядя искоса на своего пленника. -- Ведь вы находились во главе предприятия. Именно вы должны нести ответственность за действия подчинённых вам людей. А этот ваш человек, ныне покойный, затеял весьма сомнительное дело. Он преследовал и пытался уничтожить клирика и одновременно с тем человека почтенного возраста. Правда, действия вашего человека, равно как и все предыдущие действия всего вашего воинства, были ниже всякого уровня подготовки. Старик, монах, сумел защититься и, надо сказать, в этом преуспел. Наши солдаты застали вашего человека, вояку, так сказать, при последнем дыхании. Он ещё пытался что-то делать, скалил зубы, размахивал каким-то кривым ножиком, но всё это было не более, чем агонией. Уже через мгновение он испустил дух, к нашей обоюдной пользе, ведь если пострадал хотя бы один солдат из подчинённых мне войск, ваша участь была бы много печальней, я вас искренне уверяю. Да, пользуясь случаем, хочу расспросить вас, что было надобно вашему человеку от того старика?
-- Трудно сказать, -- как можно невозмутимей пожал плечами Шольц. -- Это был наш повар- китаец из Кантона. Он отвечал за продовольственную часть. Должно быть он пытался у монаха узнать о запасах, которые хитрая братия куда-то запрятала. Он плохо знал испанский, да и по-английски разговаривал с грехом пополам. Других подробностей поведать не могу, ибо сам я спал в то время.
-- Вы так говорите, -- процедил Херонимо, по своему обычаю не поворачивая головы к собеседнику, -- думая, что проверить ваши слова никак нельзя. Но, когда мы прибудем в Аресибо, то там вам развяжут язык. Будет проведено настоящее расследование. Да и монах придёт в себя, чтобы дать свои показания. Всё это будет тщательнейшим образом зафиксировано на бумаге, а нарочный спешно доставит пакет и передаст в следственные органы Сан-Хосе.
-- Да, -- подтвердил капитан,-- это я распорядился так сделать. Не правда ли, весьма предусмотрительный шаг?
Гуго Шольц пожал плечами и глянул на солнце, висевшее над головой раскалённым медным диском. Палящие лучи обжигали кожу, а испарения, поднимавшиеся от земли, затрудняли дыхание. Обычно в это время жизнь в странах Латинской Америки замирает. Сиеста, время полуденного отдыха. Но гражданские правила не всегда увязываются с армейским распорядком и потому вереница пленных уныло брела по заросшей сорной травой равнине. Ноги путались в травяном переплетении, а колючки кустарника ещё сильнее замедляли путь.      
Ветераны подразделения Бойда довольно быстро приспособились к передвижениям в кандалах, но молодому пополнению было много тяжелее. Избитый плетьми и древками пик Арранхо еле полз, опираясь на молодого Дугласа, грудь которого работала, как кузнечные мази. Всем было понятно, что он долго не выдержит. Трудно приходилось и паре Саломак- Лаурель. Они с трудом попадали в общий темп движения. Если происходил некий сбой и порядок движения менялся, рядом тут же оказывался кто-то из конвоировавших драгунов и, несколькими грубыми ударами, подгонял замешкавшихся. Потом солдаты поняли, что толчки в этом деле не помогают, скорее имеют обратный эффект и перестали размахивать плетьми, ограничившись руганью.
С большим трудом колонна доползла до деревушки Афара. Здесь пленных загнали под навес, где в период уборки складировался ямс, маниока и разные фрукты. Тростниковые стены пропитались запахами садовых ароматов, но измученные тяжёлым пешим переходом пленники не обратили на это никакого внимания, а просто попадали на утрамбованный земляной пол, кто где стоял. Лишь через три четверти часа они расползлись вдоль стен, когда общую цепь разомкнули и пленные получили частичку свободы. Только частичку, потому как ещё оставались парные кандалы. К тому же рядом со складом поставили часовых, которые зорко наблюдали за своими поднадзорными. Сбежать отсюда не было никакой возможности, да и сильная усталость вкупе с подавленным настроением истощали силы организма.
-- Я всё равно сбегу, прошептал вдруг Рильз. -- Вот выберемся из этого проклятого леса и я сделаю ноги. Только меня и видели.
-- Но это невозможно, -- ответил ему Рой.
-- Почему? -- удивился Палёный.
-- Подумай сам, -- продолжил Рой. -- Кандалы, общая цепь, тяжёлая до невероятности, охрана. Они на лошадях, ну а мы шагаем пешком. А ещё неизвестная местность и население. ет. Ничего у тебя не получится.
-- Население... -- возбуждённо зашептал Эйб. -- Оно как раз ненавидит заносчивых испанцев. Эти пеоны спрячут нас, потом они же помогут добраться до побережья, а там уже до своих, считай, рукой подать. Мы захватим какой-нибудь баркас и поплывём на запад, в сторону Гаити. Если нас попутно подберёт какое-либо судно, скажемся потерпевшими кораблекрушение моряками. Соглашайся, Генри.
-- Послушай, Эйб, -- зашептал Торнтон, оглядываясь по сторонам, не услышал ли кто последних слов его собеседника. -- Мы же условились. Не упоминай наших имён.
-- Ты согласен? -- ухмыльнулся негодяй.
-- Ты забыл про "браслеты", которыми нас сковали, а ведь есть ещё и цепь. Что ты про неё думаешь? Она связывает нас с остальными. Бежать всем разом?
-- Нет. Это было бы глупо. Всех они быстро поймают. А цепь... Её ведь снимают с нас на привале. Вот и надо использовать этот момент.
-- Но ведь есть ещё часовые. Они готовы стрелять и вряд ли захотят промахнуться.
-- Да. Это самое слабое место моего плана. Но надо же на что-то надеяться.
-- По-моему, так лучше подождать. Посмотрим, что ждёт нас в Аресибо.
-- Что ждёт? Наверняка виселица. Испанцы не будут с нами церемониться. И так смерть, и так. Чего ещё ждать? Давай решаться, долго раздумывать просто нет времени.
Торнтон насупился. Этот негодяй, прожжённый рецидивист, уже всё продумал и всё решил, причём сразу за обоих. Оба они были скованы одной цепью, и потому убийца решил, что бежать они будут тоже вместе. Придётся его осадить.
-- Мне не нравится такой план. Ничего хорошего из этого не получится.
-- Я ожидал этого от тебя, Зигланд, -- ощерился Рильз. -- Я всегда знал, что ты трус, вот только другие этого не хотели видеть. Не хочешь бежать, не надо, я на руках тебя всё равно не понесу. Теперь я вижу, какой бы из тебя получился напарник. Придётся оставить тебя здесь, а чтобы ты не закричал, чтобы тем вымолить у испанцев поблажку, придётся тебя успокоить Ведь ты вовсе не жаждешь спасения...
С этими словами он набросился на Роя, замотнув цепь от кандалов тому на шею, и навалился сверху, затягивая удавку со всей силой. Изловчившись, на последних искрах сознания, Рой ударил его в висок кулаком свободной руки. Рильз хрюкнул и сразу ослабил нажим. Моментально вывернувшись, Торнтон сцепил руки в замок, и ударил сверху по шее противника. Тот кулем опрокинулся на покрытую соломой землю и затих там. Неудавшаяся жертва успела ещё пнуть своего палача несколько раз, пока не подоспели солдаты и не успокоили его пыл прикладами.
На этом инцидент был пока что исчерпан, но, с того времени, Рой зорко посматривал за своим напарником. Чтобы пресечь новое покушение. Но тот принял поражение, как должное, и молчал, отводя глаза в сторону. Заговаривать с ним у Торнтона тоже не было желания. Так они и молчали всю дорогу.
Вот так, вереницей, пленные американские солдаты вошли на улицы города Аресибо. В моё настоящее время в окрестностях этого задрыпанного городишки с населением в полсотни тысяч человек, находилась американская космическая обсерватория по изучению дискретных источников радиоизлучения, разных там квазаров и пульсаров в Крабовидной туманности, а также ионное состояние атмосферы и околоземного пространства. Для этого в обсерватории имелся оригинальный 300-метровый неподвижный параболический радиотелескоп, гордость американской науки, главный инструмент НАСА. При обсерватории был устроен городок для астрофизиков. В остальном же Аресибо был самой обычной заштатной "дырой". Но во времена Роя Торнтона здесь было ещё ужасней.
Аресибо представлял собой порт, полупустой по случаю военных действий, а жители, занимавшиеся тем, что всячески обслуживали моряков, разбрелись по округе в поисках пропитания. По улицам бродили голодные полуголые негры, холёные испанские офицеры, пронырливые пьяненькие матросы, юркие монахи в коричневых сутанах, шустрая ребятня в обносках, а порой и вовсе без всякой одежды, женщины, украшенные старенькими мантильями и дешёвыми бусами, пронырливые торговцы, обладатели лужёных глоток, умудрявшиеся сводить концы с концами в любой, даже самой безнадёжной остановке. А ещё там были лошади, худые длинноногие свиньи, азартно снующие в поисках отбросов, кудлатые собаки, сбившиеся в стаи, и кошки, крадущиеся вдоль стен обшарпанных домов, выслеживающих многочисленных крыс, подлинных, судя по всему, хозяев этого задрыпанного городишки, гордо именуемого портом.
Несколько улиц были застроены каменными готическими зданиями испанской постройки, стояли католические храмы и англиканская церковь. На единственной площади возвышалась ратуша, возле которой притулился Первый городской банк, кассиры которого щеголяли свежими заплатами на просиженных брюках, с нарукавниками, покрытыми чернильными пятнами. Городской голова выглянул окно своего кабинета, проводил глазами колонну пленных и прикрыл створку ставни, защищавшей внутреннюю часть помещения от солнечных лучей.
В окружении любопытной детворы и лающих собак пленные завернули в цитадель. одну часть которой занимал гарнизон, а вторая использовалась как тюрьма, гауптвахта и полицейский участок.
Наконец с них сняли опостылевшие оковы, накормили варёными овощами и отправили в камеры, которые представляли собой каменные мешки, забранные с одной стороны толстыми железными прутьями.
Тут и обнаружилось, что часть клеток занимают их товарищи, ушедшие с Перси Бойдом. Их экспедиции повезло ещё меньше. С самого начала их преследовали неудачи - поломались повозки, заболели лошади. Пришлось реквизировать имущество с ближайшей деревни, попавшейся им по пути. С местными жителями расплатились, но дали им так мало, что только распалили их недовольство. Уж лучше бы не давали ничего. Тогда бедняги утёрлись бы, сетуя на всеобщую несправедливость, а так, подзадоривая друг дружку, они отправились жаловаться властям на самоуправство войск, те передали жалобы командованию гарнизона, а уж там заинтересовались частью, прошедшую в тех местах. Конечно, сама реквизиция имущества командование гарнизона ни в малейшей степени не волновала, но вот неизвестный отряд, назвавший себя частью кирасирского полка. Их там не должно было быть. Спешно послали курьеров и те выяснили, что отряд фальшивый. Началась охота, закончившаяся хитроумным капканом, устроенном в лесу, и американцев схватили, почти без жертв. в числе нескольких раненных был м сам командир, Перси Бойд, которого пришлось проткнуть саблей. Издержки войны, знаете ли... А ещё доблестных испанских солдат заинтересовал один ящик, оказавшийся гробом с телом офицера в испанском обмундировании. Его тут же похоронили, так как труп изрядно уже протух и ужасно смердел.
Дальше арестанты рассказывали непонятное. Вроде бы кто-то раскопал свежезакопанную могилу и сломал ящик, так как на следующий день в гарнизоне было много разговоров о ночном происшествии. Вандалов не нашли, но следующей ночью двоих часовых нашли задушенными, а их лица были перекошены от ужаса. Испанцы посчитали, что у американцев на воле остались сообщники, но только действовали те уж слишком неуклюже и топорно. Тогда пленных собрали и отправили в Аресибо, где разместили в крепости, под охраной гарнизона.
Обе группы пришли в уныние, так как надеялись на помощь друг друга. Теперь рассчитывать было не на кого. Надо было всё принимать так, как оно сложилось.
Перси Бойд всё ещё пребывал в забытьи. В те редкие минуты, когда он приходил в себя, его кормили и лечили, отложив допрос на потом. Он принимал помощь, глядя по сторонам воспалёнными глазами. На осторожные вопросы он не отвечал, а скоро снова терял сознание. Гарнизонный врач сказал, что латентный период близится к концу, кризис миновал и больной вот-вот пойдёт на поправку. Этой минуты терпеливо дожидались судьи, чтобы объявить свой затянувшийся сверх меры вердикт.

Глава 21. Расстроенный приговор.
По мнению Роя, уже прошла неделя, как они сидели в казематах городской крепости. То ли командование проводило уж слишком тщательное следственное действие, то им было сейчас просто не до пленников. Скорее всего, что превалировал второй вариант версий, потому как, после нескольких допросов, американцев больше не беспокоили. Хорошо было хотя бы то, что их ещё кормили, довольно скудно, но хоть так.
Помимо диверсионного отряда, в камерах сидели ещё и другие. Парочка грабителей с Гаити, мошенники- цыгане, державшиеся плотной кучкой, и довольно большая компания негров и мулатов, обвиняемых в крамольных действиях. Судебная машина испанской администрации до сих пор действовала без промедлений, но в последние дни начала пробуксовывать.
Эйб Рильз сейчас всячески избегал Роя. Неудавшийся убийца отводил глаза, чтобы не встретиться взглядом и пересаживался в противоположный угол камеры. Впрочем, Торнтон не преследовал его за сомнительные действия в пути. Зачем начинать бучу, если и так им оставалось жить считанные дни, а может даже и часы. Так стоит ли их отнимать друг у друга?
Выждав пару дней, Рильз снова начал действовать. Теперь он собирал себе новую группу. В неё он привлекал Доротео, Бена Дугласа, Арманда Чавеса и Гарри Вэнса. Они сидели, плечом к плечу, и что-то полушёпотом обсуждали. Больше всех размахивал руками Рильз, срываясь с шёпота на громкий хрип, таращил при этом глаза и брызгал слюной. Гарри Вэнс кривил губы, но прочь не отходил, Чавес прищуренными глазами сверлил лицо Палёного, пытаясь угадать его действительные намерения, Арранхо по своей старой привычке молчал, глядя в пол или просто перед собой, в пустоту, а Дуглас слушал Эйба, разинувши рот. Он всё ещё оставался парнишкой, слишком рано влезшим в мир взрослых с их проблемами.
Улучив удобный момент, Бен подсел к Рою и шепнул тому, что у Рильза есть план. Рой хмыкнул и промолчал. Дело в том, что у Рильза всегда был наготове какой-либо план, но когда доходило до его претворения, всё заканчивалось здоровенной кучей дерьма. Через это и сам Рильз уже не раз садился в каталажку, но всё равно упрямо продолжал разрабатывать очередную авантюру. Таков уж был этот человек. Иное дело, когда в свои делишки он пытался затаскивать других.
В общих словах задумка Эйба строилась на подкупе одного из охранников. Тот должен был передать им пилку по металлу и верёвку. Перепилив два прута решётки, они надеялись выбраться на крышу, а уже оттуда спуститься наружу по верёвочной лестнице. План был, как всегда, надуманным и мало осуществимым. Прежде всего ведь надо было найти сговорчивого надсмотрщика и уже второе - чего его можно заинтересовать. Но Рильз на этот вопрос не отвечал, лишь усмехался и корчил из себя прожжённого жизнью тюремного ветерана. Мол, на этом-то и строится вся его затея.
Каким-то непостижимым загадочным образом негодяи чувствуют друг в друге родственные души. Наверное, они ощущают какие-то флюиды, исходящие от одной личности и воспринимающиеся другой, как некий пароль., код доступа. Так и Рильз умудрился вычислить продажную шкуру из числа тюремных сторожей. Тот согласился , за определённую мзду, помочь и с верёвкой, и даже с пилой. Только его обязательным условием было бежать не в его смену. Эйб, конечно же, согласился.
Оставалось найти то, что заинтересовало бы алчного стража. Но с этим было плохо, ведь всё мало- мальски ценное - оружие, наличность, украшения, у них отобрали, а предметы личного обихода навряд устроили бы надсмотрщика. Но Рильз отличился и здесь. Пошарив в личных вещах, он извлёк на свет серый тусклый портсигар с завалявшейся внутри парой окурков. На такой не позарился никто, но Эйб, с торжествующим видом потёр им о каменную стену и бок портсигара неожиданно засверкал. Это было настоящее золото. Бен взял его из рук довольно скалившегося Эйба и ковырнул ногтем. Покрывавшая его серая плёнка отстала и появились буквы монограммы "Ф" и "К". Рильз тут же забрал портсигар из рук товарища.
-- Видите? Я никого не обманываю. -- Заявил он. -- Завтра я передам золото сторожу, а он мне - пилу и верёвку. За ночь, когда все уснут, мы перепилим брусья и только нас и видели. В городе немало иностранных "посудин". Проберёмся на борт, а там, в открытом море, нас уже не поймают.
С этим согласились и Вэнс, и Чавес, не говоря о Бене и Доротео. К слову сказать, Бен собирался приобщить к побегу и Торнтона, и Лауреля с Саломаком, с которыми злопамятный Рильз не заговаривал. Потом, когда настанет время побега, будет уже не до вопросов. Так рассчитывал Дуглас.
В нашем несовершенном мире чаще всего складывается так, что планы не удаются. Даже самые удачные и подготовленные, не чета тому, что задумал Рильз. Он украдкой передал портсигар, завёрнутый в тряпку, охраннику. Тот отогнул край, глянул, потом сунул свёрток за пазуху и, не говоря ни слова, покинул тюремный коридор. Через некоторое время он вернулся обратно, кивнул Эйбу и столь же незаметно вручил своему сообщнику другой свёрток, после чего сразу же отошёл от камеры, прошёлся по коридору, с подозрением глядя на другие камеры, а затем ушёл. Никто не обратил внимания на некоторые его быстрые манипуляции, так как день уже близился к вечеру и большинство заключённых готовились ко сну.
Дождавшись, пока их товарищи уснут, заговорщики столпились у решётки. Рильз достал пилку и начал её прилаживать к брусьям, но, после непродолжительной работы, он начал ругаться, сначала шёпотом, а потом едва ли не в полный голос. Оказалось, что жуликоватый страж подсунул ему негодный товар - через минуту работы половина зубьев пилы скрошилось, а на металле осталось несколько едва заметных царапин. Пила была предназначены для работы над деревом, а вовсе не по металлу. Негодный инструмент бросили в дыру, куда оправлялись, и Эйб приуныл. Вэнс посоветовал ему повеситься на верёвочной лестнице, а Чавес даже выразил желание помочь ему в этом начинании. Рильз едва не плакал от обиды. Больше того жуликоватого стража они уже не видели в коридоре.
Такого удара Рильз не ожидал. Его нагло обманули. Он не раз уже применял этот способ побега и, надо признать, до сих пор у него всё удачно выходило. Вот только разница-то было в том, что ранее он имел дело с американскими тюрьмами и сроки ему светили за грабёж дилижансов или нападение на пассажиров поезда "Вестерн Экспресс". С испанцами в этом виде досуга он столкнулся в первый раз и сразу же попал впросак. Гарри Вэнс толкнул его плечом и направился к своему месту у стены, где он и лёг на соломенный тюфяк, обиталище клопов и клещей. Чавес, сквозь зубы, процедил ругательство на испанском, непонятно в чей адрес - жулика- надсмотрщика или самонадеянного товарища, и тоже пошёл на боковую.
Эйб опустился на пол, взлохматил волосы и уставился в пространство перед собой. Незаметно ушли и Бен Дуглас с Арранхо. Рильз остался в одиночестве и просидел в той же позе до самого утра, не обращая внимания на насекомых, бич тюремных камер. Для него перестало существовать всё. Он впал в состояния ступора, полного безразличия ко всем внешним факторам.
Утром решетчатые двери клетки заскрипели и в камеру вошли два солдата. Один бесцеремонно толкнул сапогом Рильза и положил руку на цевьё винтовки, следом за рядовым вошёл офицер, брезгливо принюхался, оглядел помещение и достал из-за обшлага мундира аккуратно сложенную бумагу. Не торопясь, он развернул её и безразличным голосом зачитал приговор гарнизонного суда. Конечно же, всех их приговорили к расстрелу. Суд не посчитал нужным выслушивать обвиняемую сторону и вынес приговор априори.
В подавленном настроении заключённые проводили взглядами удалявшегося офицера. Конечно, каждый понимал, чем всё это закончится, но какая-то надежда присутствовала бледным призраком. И вот теперь её, светлую надежду, растоптали сапоги офицера испанской армии. Равнодушный голос прочитал ту же бумагу в соседней камере. И удалился.
Теперь надо было ждать исполнения приговора. Кормить стали чуть лучше, но незначительно. Подавали бурду, которую охранники именовали кофе, и маисовые лепёшки. Это в дополнение к варёным бататам и каше из маниоки. Желудок с трудом воспринимал эту однообразную пищу. Ночью снились прожаренные до корочки бифштексы и бутылка дымчатого ржаного виски. Рой так и видел, как виски льётся в средней величины стаканчик, с капельками, стекающими по прозрачным стенкам.. Только рука до него не дотягивалась. Он всё тянулся к нему, тянулся, а потом проснулся и открыл глаза.
Так продолжался день. И ещё один. И следующий. Было ли это ожидание смерти запланировано испанским трибуналом, или у гарнизонного командования появились другие, более важные проблемы, но минуты ожидания складывались в нестерпимо длинные часы. Бен Дуглас плакал, закрывшись курткой, чтобы его позора не видели другие. Другие, конечно, видели, но ничем этого не показывали. Понятно, что молодому человеку хотелось жить, жить и любить, а его вот собирались выкорчевать из жизни.
Когда сгустились очередные сумерки, по общей тяжести в груди многие поняли, что это произойдёт сегодня. И не ошиблись. Как-то особенно тоскливо заскрипели решётчатые створки ворот. По обе стороны от выхода выстроился тюремный конвой. Все солдаты были насуплены. Руки их лежали на винтовках. Жала штыков голодно высверкивали в лунном свете.
Началось.
Как-то спонтанно пленники решили напасть на испанцев во время подготовки к расстрелу. Осложнялось дело тем, что ни Перси Бойда, ни Гуго Шольца среди заключённых не было. Они появились позднее. С капитаном было понятно, он до сих пор ещё не отошёл от глубоких колотых ран, осложненных перитонитом. Его тащили на носилках двое братьев Лоуренсов, Артур и Дэвид, а позади шёл Гуго, не поднимая головы. Он как бы прислушивался к шороху шагов.
Вся команда прошла по коридору и вышла во двор, где дожидались солдаты. Они переговаривались друг с другом, но замолчали, когда появились американцы. Конвоиры опустили штыки, а офицер держал наготове саблю. Видимо, они почувствовали настроение осуждённых, а может, так просто полагалось.
По знаку офицера заработали палочками барабанщики. Грохот, наполнивший колодец двора, накалил атмосферу до предела. Уже нацелились дула ружей, выискивая каждое свою цель. Осужденные попятились, и пятились так до стены с облупленными камнями, и понятно было каждому, от чего так выщерблены камни.
Во двор заглянула полная луна и призрачный свет выделил каждый камешек, каждый кустик. Американцы переглядывались. Гарри Вэнс раскрыл рот, чтобы дать команду к последнему броску, набрал полную грудь воздуха...
Солдаты прицелились, офицер поднял саблю, чтобы рубящим ударом опустить её.
Внезапный вопль разорвал натянутое полотно тишины. Офицер со вздёрнутой саблей обернулся. Кричали со стороны солдат с приготовленными для стрельбы ружьями. Из-за их спин вышатнулась крупная фигура. Казалось, от тени оторвался кусок и, клубясь и завиваясь, набросился на испанцев. Дурным голосом закричал ещё один из расстрельников и попытался, рывком, развернуться. Штык его врезался в бок соседа, но солдат не обратил на сей досадный инцидент внимания, вырвал окровавленный клинок из тела и вскинул ружьё к плечу. Сосед его, столь неудачно стоявший рядом, повалился, выпустив из ослабевших рук винтовку. Зароптали остальные, зыркая глазами назад.   
Зашевелился и поднялся с носилок Бойд. Его глаза всё ещё были закрыты, но на ногах он стоял тем не менее прочно. Это было неожиданно, так как только что он пребывал в забытьи. Лоуренсы ещё мгновение сжимали рукоятки носилок, но затем бросили их и подхватили капитана. Впрочем, он и не собирался падать. Губы его шевелились, но слова, которые он почти что выкрикивал, никто не понимал. Только заключительную фразу "Альберто, ко мне!".
Впрочем, на восставшего на ноги капитана почти никто и не смотрел. Было зрелище гораздо интересней, а вместе с тем и ужасней.
По проходу шествовало существо. Иначе назвать его было трудно. Сначала его приняли за обычного человека, военного, пусть и форма его была чрезвычайно грязна и оборвана. Вовсе не это привлекало к нему внимание, а сам облик. Кожа человека почернела, полопалась и пошла струпьями. С лица скатывались густые капли вонючей слизи. Сами глаза выкатились и напоминали протухших улиток, распухших до безобразия. Волосы торчали жидкими клочьями, по большей части вылезшие вовсе. Часть тела скрывали под собой обрывки офицерского мундира испанской королевской армии, но что открывалось, было ужасно. Всю кожу покрывали большие и маленькие язвы, и всё это при ходьбе дрожало, выплёскивалось серо- бурым гноем, который застывал и толстым слоем покрывал лохмотья. Пальцы "существа" сжимали ружьё с примкнутым штыком.
Одним взмахом чудовище пронзило ближайшего к нему солдата и тот издал пронзительный вопль, закатывая глаза. Не останавливаясь, пришелец отпихнул тело и снова приготовился для удара. Тогда уже все испанцы развернулись и ощетинившийся стволами ряд разом выплеснул из себя свинцовый шквал. Пули буквально изрешетили чудовище и оно попятилось, взмахнув руками, чтобы удержать равновесие.
Большинство пуль пробили насквозь плоть "существа" и унеслись дальше в проход. Оттуда послышались крики. Смерть начала собирать обильную жатву в городской крепости. Монстр заворчал, перехватил винтовку удобнее и шагнул вперёд. Солдаты не верили своим глазам. Десятки зарядов ударили в пришельца, порвав его тело едва ли не в клочья, но это никак не отразилось на его готовности продолжать схватку. От этого зрелища запаниковал бы самый отчаянный храбрец. Панику сдержало лишь то обстоятельство, что число воинской команды намного превышало личность нападавшего. А он не терял времени даром. Широко размахнувшись, удлинённой штыком винтовкой, он поразил едва ли не целый ряд, похожий на чудовищного косаря, пожинающего урожай жизней. Ещё несколько человек со стонами опустились на землю, щедро залитую их же кровью.
Горохом грохнул новый залп.
Как бы очнувшись, одновременно закричали Шольц и Гарри Вэнс. Оба, с разных мест, кинулись на толпу испанских солдат, неосмотрительно повернувшихся спиной к приговорённым на смерть. Дико завопил Эйб Рильз и, едва ли не на плечи, вспрыгнул на рослого гренадёра, вцепившись тому в шею. Арранхо выкрутил у другого винтовку и, с размаху, тут же всадил в грудь третьему.
И пошло, покатилось, завертелась кровавая карусель. Американцы дрались, как смертники, нимало не заботясь о собственной жизни. Как призрак, метался в толпе Улан, сжимая в обеих руках по сабле. Они описывали сложную вольтижировочную вязь в пространстве двора, вгрызаясь попутно в тела и головы испанцев. Лаурель, на пару с Саломаком, бились ногами, используя самые жестокие приёмы боя, не обращая внимания на сбитые костяшки кулаков. Симпсон взвыл, поймал за ствол винтовки, на которую был нанизан, как на вертел, вырвал её и даже успел кому-то размозжить прикладом голову, пока в него не выпалили в упор из револьвера. Ему было уже всё равно. Он умер, не успев опуститься на землю. Закричал красавец Армандо, потрясая рукой с култышками пальцев. ему их отрубили. Он прикрылся револьвером, спасаясь от удара палаша, и вот теперь револьвер, рукоять которого ещё сжимали гусеницы, бывшие только что его пальцами, кувыркался, подталкиваемый ногами дерущейся толпы.
Локтем Рой Торнтон ударил по усатой орущей роже испанца, брызнувшей красным, и бросился дальше. От шаркающих движений толпы пыль поднялась и клубилась плотным облаком, мешая разглядеть и как-то оценить картину сражения. Только приблизившись вплотную к человеческому силуэту, можно было определить, друг перед тобой либо враг. Щёлкали одиночные выстрелы. Во дворе много и громко ругались. Под ногами мешались валявшиеся тела. Кто-то стонал от боли, но, большей частью, то было убитые. Вперемешку лежали американцы и испанцы. Последних было гораздо больше.
Громкими криками Гуго Шольц привлёк к себе уцелевших соотечественников. Их оказалось довольно много. Лоуренсы вновь уложили на носилки Бойда, который вновь потерял сознание. С тех пор, как американцев привели к стене, прошло минут десять, от силы – пятнадцать. Но за этот весьма малый промежуток времени положение в тюремном дворе поменялось на противоположное. Хотя американские солдаты всё ещё находились у той самой тюремной стены, каждый из них сжимал в руках магазинную винтовку или револьвер. И пусть обоймы ружей были по преимуществу опустошены, солдаты чувствовали огромное воодушевление. На ходу они опустошали патронные сумки убитых или раненных противников, вооружались и строились в каре. Так, тесной группой, они подошли к воротам и покинули крепость. Стража у ворот не решилась препятствовать такому массовому бегству, какого ещё не знали стены этой цитадели.
Во дворе остались только тела павших, да то неведомое чудище, ворочавшееся посередине открытого пространства, всё изрубленное и продырявленное сотней, не менее, выстрелов. Вокруг него собрались уцелевшие солдаты. Единственный оставшийся в живых офицер сильным ударом палаша развалил тело, но, не связанные друг с другом части, продолжали шевелиться. Солдаты бежали из крепости, осеняя себя на ходу крестным знамением. Эту историю некоторые из них рассказывали потом своим внукам, несколько приукрасив свою личную роль при обезвреживании "дьявола". Но большинство всё же предпочли навеки забыть всё увиденное.
Выстроившись в колонну, отряд спешно двинулся в сторону рейда. Американцы всё ещё носили испанское обмундирование, пусть порванное и лоснящееся от грязи, но его ещё можно было использовать, в последний раз. Эйб Рильз и даже кое-кто из ветеранов предлагали покинуть Аресибо  и скрыться в лесах, но Гуго Шольц был непоколебим. Партизанский рейд завершён и нужно было срочно уходить с острова. Для этой цели он собирался экспроприировать любое судно и выйти в море. Он решил использовать эффект неожиданности и то, что сцена с бунтом в цитадели вряд ли ещё дошла до войск, охранявших порт.
Почти бегом приближаясь к гавани, беглецы вдруг услышали канонаду. В порту стреляли из орудий. Сразу же отряд перегруппировался, занял ближайшее здание, а в порт была послана разведывательная группа в составе Гарри Вэнса, Пита Дэйли и Роя Торнтона с Эйбом Рильзом.
Крадучись, разведчики проникли на территорию порта сквозь разрушенную стену. Здесь царила паника. Кругом носились люди, в гражданском и в форме, сквозь крики доносились лающие команды офицеров, ржали лошади, в кронах деревьев метались попугаи, не решаясь улететь в сторону ближайшего леса. Рассыпая искры, горела постройка, подожжённая снарядом, прилетевшим с моря.
В акватории перемещались корабли. Гражданские парусники спешили убраться прочь, а военные корабли дрейфовали, обмениваясь артиллерийскими залпами. Американская эскадра перекрыла выход из порта, и эсминец с монитором, на которых развевались испанские вымпелы, пытались пробить брешь в строю противника. На борту эсминца уже что-то дымилось и было видно, что исход сражения предрешён. Береговые батареи пытались поддержать огнём  своих, но с корабельной артиллерией более крупного калибра состязаться не смогли, и, одна за другой, батареи замолчали. Наверное, просто рядом не оказалось офицеров или американские канониры обладали отменным мастерством поражения наземных целей.
Прояснив обстановку, разведчики вернулись обратно. Попутно выяснилось, что куда-то затерялся Рильз. Гарри Вэнс грязно выругался в адрес Эйба, но разыскивать его не стали. Если тот оказался настолько глупым, что нарвался на пулю, в этом была только его вина. То, что этот человек мог сбежать, даже не стали брать в расчёт. Это мог сделать только сумасшедший, а Рильз никак не походил на такого.
Обсудив ситуацию, решили дожидаться подхода десанта своих и, если понадобится, держать здесь оборону. Кто-то предположил, что американское командование сделало налёт на город, чтобы освободить их, но эту мысль отвергли. Их операция была секретной и о миссии отряда мало кто знал, а оперативные разработки Генерального штаба, выстраивающую общую картину войны с Испанией, они знать не могли и оставалось только ждать.
Занятое ими здание имело толстые стены и два этажа внутреннего пространства. Хозяева бросили дом и куда-то ушли. В комнатах царил кавардак спешных сборов. Шольц распорядился одной группе засесть на чердаке, а двум другим занять место у окон второго этажа. Все имеющиеся патроны раздали им. Эти стрелки должны были защищать дом, превращённый в бастион, от вражеских войск, если последние вздумают атаковать укрепление. Все выходы и окна первого этажа забаррикадировали шкафами, столами и досками, какие нашлись в подвале здания. Если соседи и слышали шум, то никак на это не отреагировали, а за этим специально следили наблюдатели на чердаке.
Вдруг один из сторожей спустился в подвал и доложил Шольцу, что возле дома стоит Рильз и размахивает руками. Гуго распорядился открыть дверь, но внимание стрелков увеличить до максимума. Это вполне могла быть хитрая уловка противника.
Прогрохотали по лестнице торопливые шаги и внутрь дома ввалился довольный Эйб. Он широко улыбался и, по виду его, можно было определить, что зря времени он не терял. С собой он притащил целый мешок разного барахла, в том числе и продукты. Ради такого дела лейтенант покинул подвал, где лежал командир, и перекинулся несколькими словами с запоздавшим разведчиком. Гуго пожевал губами и отправил его на кухню, готовить еду для отряда, придав ему в помощь Торнтона, Дугласа и Арранхо. Все вместе они принялись резать овощи, мыть фрукты и вскрывать консервные банки, коих оказалось довольно много. Попутно Рильз, похохатывая, рассказал историю своих похождений.
Оказалось, что на выходе из гавани он наткнулся на раненого, в коем признал одного из тюремщиков. Видимо, тот планировал укрыться в порту, но был задет осколком бомбы, выпущенной с борта американской канонерки. Рильз задержался возле раненого, рискнув отстать от команды. Он провёл допрос несчастного и выбил из него адрес обжулившего его надзирателя.
Прихватив с собой револьвер раненого, он тут же отправился в гости к жулику. На уверенный стук в дверь, обманутая испанской формой, ему отворила женщина, как выяснилось скоро, жена прощелыги. В том доме Рильз отвёл себе душу. После недолгой беседы испанец согласился не только вернуть золотой портсигар, но отдал  в подарок все семейные ценности, чтобы унять озверевшего карателя. Эйб сломал прикладом ружья тому обе ноги, а женой распорядился после этой экзекуции так, словно та была его собственная супруга. Лишь после этого он покинул дом, переколотив в нём всю посуду, чтобы в следующий раз испанцы знали своё место перед англосаксами. Немного поплутав, Рильз вышел наконец туда, куда надо.
Расщедрившись по мере течения рассказа, кое-какими мелочами он поделился с товарищами. Пару золотых вещичек он отдал Шольцу, чтобы купить тем его расположение. Эйб усмехался, глядя на своих дружков. Мол, куда им до него. Палёный, мол, нигде не пропадёт.

Глава 22. Портсигар с монограммой.
Сработала ли городская полиция или донёс кто из соседей, но, возле дома, где засели американцы, появился отряд испанских солдат. Беглецы как раз решали, пробиваться им в порт или выждать здесь, куда повернут обстоятельства. Вопрос решил сам собой. То есть отпал за ненадобностью.
Подошедший отряд рассыпался по улице. Стрелки укрылись в канавах, прятались за углами зданий, использовали для укрытия стволы деревьев и фонарные столбы. Гюнтер тщательно прицелился в офицера, отдававшего солдатам приказы. Тот опрометчиво высунулся из-за дерева и тут же за это поплатился. Щёлкнул выстрел и офицер опрокинулся с простреленной головой. По булыжной мостовой покатилась каска.
И сразу грянул залп. Брызнули стёкла, крошилась штукатурка, трещало дерево, пронизываемое пулями, визжал рикошет. Гюнтер провёл рукой по щеке и посмотрел на пальцы. Осколком ему рассекло скулу, но боли почти не было. Он снова прицелился и, неспешно, спустил курок. В канаве подпрыгнуло тело какого-то испанца и ствол ружья его задрался, нацелившись в небо, самую благодарную из мишеней. У соседнего окна присел Рольф Лоуренс и палил так быстро, что за пару секунд опустошил весь магазин "маузера". Гюнтер вздохнул. Патронов было немного, отчаянная пальба сделала своё дело и вражеские солдаты и отошли, пусть и не так далеко.
К тому времени, как рота морских пехотинцев вышла на улицу, там лежало свыше двух десятков убитых испанских солдат, а в доме собирали последние заряды. Увидав неожиданную поддержку, диверсанты Бойда вышли наружу и отдали себя в руки десантников. Их препроводили на борт корабля и отправили затем на Кубу, в Гавану, где Перси Бойда и ещё четырёх тяжелораненных отнесли в госпиталь. Гуго Шольц взялся составлять рапорт, а довольные подчинённые оккупировали гарнизонный бар, где они хорошенько выпили "за возвращение". Не каждого ведь приговаривали к прицелу и даже ставили к стенке, откуда они умудрились бежать прямо из-под ружейных стволов да ещё все вместе. Дело, что и говорить, чрезвычайно редкое.
Откуда-то из-за стойки, залитой разными сортами виски и джина, Мормон извлёк Эйба Рильза и препроводил в офицерский коттедж. Попутно Рильз пытался обнимать Мормона, звучно шлёпал его по обтянутой мундиром спине и всячески демонстрировал то, что они с ним ровня. Мормон морщился, но не противостоял пьяным выходкам сотоварища по пуэрториканскому рейду. Лишь когда они вошли в комнату, позволил себе чуть сильней положенного толкнуть спутника в спину. В стельку пьянущий Рильз был вынужден бегом (насколько это возможно в его состоянии) пересечь всю комнату, чтобы восстановить утраченное было равновесие. Остановился он, только когда упёрся руками в массивный стол из итальянской сосны, за которым сидел Шольц и читал некую бумагу. Лейтенант указал рядовому на стул с высокой гнутой спинкой, а потом взмахнул указательным пальцем. Мормон вышел и плотно закрыл за собой створки двери.
-- Присаживайтесь, доблестный солдат Рильз.
Эйб попытался с максимальным удобством устроиться на обитом цветным гобеленом сидении, но всё никак не мог утвердиться, пока не забросил одну ногу за другую. Эта непринуждённая поза его, наконец, устроила. Руки он сложил на груди, и сосредоточил взгляд на лице майора, с трудом заставив соединиться воедино расплывающиеся черты. Он явно переусердствовал в питейном зале, но уж очень ему хотелось выделить себя среди других- прочих, и расписать свои собственные подвиги так, чтобы рассеялись последние сомнения его личной лояльности к американской армии и её отцам- командирам.
Тем временем Шольц дочитал документ и поднял глаза на солдата.
-- Я приказал позвать тебя, Рильз...
Эйб сделал попытку подняться, но ноги его были столь переплетены, что попытка сия едва не закончилась падением, которое было остановлено спинкой стула. Уцепившись обеими руками в неё, Рильз удержался и, быстрым движением, смахнул со лба выступившую испарину.
-- Сиди- сиди, Рильз, -- усмехнулся благожелательно Гуго, глядя на беспомощные потуги подчинённого, -- наша беседа будет иметь носить конфиденциальный характер.
Солдат успокоился и даже приободрился. Ему в голову пришла мысль о том, что лейтенант решил отметить его действия во время рейда и, для начала, повысить в звании, что отразится и на денежном довольствии. Эйба это никак бы удивило. Он достоин повышения, полон рвения и на деле уже доказал свою преданность. К тому же не надо забывать и о тех нескольких золотых безделицах, что он вручил лично Шольцу после того, как вернулся в дом, выбранный для укрытия бежавшими из тюрьмы американцами.
-- Наш командир тяжело ранен и, пока что, находится на лечении. Поэтому некоторые его функции перешли ко мне и я бы не хотел откладывать выполнение их в долгий ящик.
-- Я не подведу, -- напыщенно произнёс Рильз в полной уверенности, что знает, о чём пойдёт речь дальше. -- Готов и дальше...
Гуго Шольц с интересом вгляделся в его лицо, хмыкнул и выдвинул один из многочисленных ящиков бюро. Оттуда он достал свёрток и положил его на стол перед собой. Эйб неожиданно громко икнул и шёпотом выругался.
-- Служба твоя проходит успешно, -- продолжал лейтенант, поглаживая пальцами свёрток, -- не сказать, чтобы во всём так уж гладко, но известная доля экстрима даёт о себе знать. В свой отряд мы выбираем людей из разряда экстраординарных, то есть отличающихся от серой массы остальных.
Эйб Рильз откашлялся в кулак, распространяя вокруг волны перегара.
-- За последние дни, -- невозмутимо продолжал лейтенант, казалось бы, не глядя на собеседника, но примечая при этом каждую чёрточку его лица и малейшее движение, -- мы все пережили многие и волнующие события. Некоторые наши товарищи геройски погибли в походе, другие получили ранения, но, в общем-то, большинство вернулось обратно невредимыми. Выполнили мы задание или нет, не так уж и важно, ведь мы сделали всё, что от нас зависело. Каждый вложил в дело ту лепту, что была ему по силам. Это касается и тебя, рядовой Рильз. Хотелось бы только знать тебя получше.
Будь Эйб хоть чуточку более трезв, его, конечно же, насторожили бы слова офицера, но он расплылся в широкой улыбке и заявил, что в лепёшку готов разбиться, чтобы удовлетворить любопытства лейтенанта, а также приложить все старания, чтобы войти в число лучших в подразделении, которым командует столь замечательный человек, как мистер Шольц.
-- Нашим отрядом всё же командует капитан Перси Бойд, -- задумчиво поправил солдата лейтенант. -- Я всего лишь заменяю его на период временного отсутствия. И, пользуясь этим правом, хотел бы задать несколько вопросов.
Эйб Рильз, почему-то уверивший себя, что речь сейчас пойдёт о повышении, горячо заявил собеседнику, что готов отвечать на вопросы хоть до ночи, хоть до утра, и каждый ответ его будет полным и честным, как если бы он стоял в исповедальной кабинке в божьем храме.
-- Хотелось бы верить. Да. Я хочу поведать тебе одну замечательную историю, рядовой Рильз. Так что раскрой свои уши и постарайся усвоить услышанное. Дело касается нашего командира Перси Бойда.
Как ты знаешь, Эйб Рильз, в 1861 году отставной военный министр Соединённых Штатов Джефферсон Дэвис, президент конфедерации одиннадцати южных штатов начал гражданскую войну с целью отторжения от Североамериканских Штатов её наиболее удачливой и зажиточной части. Генерал Роберт Ли, блестящий стратег, одержал ряд убедительных побед и сделал реальностью прожект южных плантаторов- рабовладельцев. Ценою чудовищных усилий и модернизации армии и флота перекос на фронтах удалось переломить на свою сторону. Генералы Уильям Шерман, Улисс Грант и Джордж Макеллан бросали в бой полки, которые перемалывались на жерновах войны, тем не менее делая своё дело. Перевес всё больше склонялся на сторону северян.
У Авраама Линкольна имелся один человек. Это был заместитель Гидеона Уэллса, министра военного флота, Густав Вейза Фокс. Формально он подчинялся адмиралу, но де факто был человеком Линкольна. Он выполнял его личные секретные  указания и действовал как по нашу линию фронта, так и в тылу конфедератов. Конечно же не сам. У него имелась для этих целей небольшая, но чрезвычайно засекреченная организация. Они проводили операции, о большинстве которых никто и никогда ничего не узнает. Для самых тонких ходов Фокс держал команду специалистов и не на самом плохом счету был молодой человек, закончивший Джорджтаунский университет в Вашингтоне, юрист. Звали его Перси Бойд. Да-да, этот самый Перси Бойд. Вместо того, чтобы осваивать профессию адвоката или судьи, молодой человек записался в секретариат Густава Фокса, а потом и вовсе переквалифицировался в лазутчика. То он изображал торговца, открывая лавку в Джэксоне, то задействовался плантатором, гуляющем в Бомонте, то офицером, возвращающимся в Талахасси. Сведения, которые поставлял он и его люди, всегда отличались достоверностью, а диверсии - эффективностью.
Если сначала наш Перси действовал по преимуществу в одиночку, то позднее ему пришлось набрать свой штат помощников. Дело в том, что на него объявили охоту. Про него упоминал как-то Иуда Бенджамин на докладе Конгрессу конфедерации. Это было что-то! Перси Бойд вернулся в Бостон, где просидел над отчётами без малого месяц, а потом двинулся в Чарльстон со своим приятелем Филиппом Кастелло, таким же молодым сорванцом. Всего лишь вдвоём они организовали подрыв крейсера "Вирджиния" на рейде порта.
На их счету немало дел, назвать которых добрыми означало бы погрешить перед перечнем христианских добродетелей, но для страны они оказали неоценимые услуги. Последнее дело они совершили в Ричмонде, где и закончилась Гражданская война. И, хотя война прекратилась. но и Бойд, и Кастелло остались на службе у государства. Их общая контора называлась "Компания Бойда и Коллинсона". После заварушки в Ричмонде Кастелло пришлось сменить имя. Теперь он назывался Фрэнсис Коллинсон, коммерсант. У него и в самом деле имелись акции нефтяной компании, куда он вкладывал свободные средства, по мере их поступления.
Друзья по прежнему работали на государство, а если быть точнее - на конкретных государственных лиц, а те в ответ способствовали успешному бизнесу Бойда и Коллинсона, к всеобщему взаимному удовольствию. К слову сказать, они участвовали в сговоре продаж полуострова Аляска, избавили Луизиану от сицилийского бандита Джузеппе Эспозито, разгромили калифорнийское сообщество "тангз", китайских убийц- невидимок. Кстати, один из осведомителей по тому делу, Тон, так и остался с ними. Когда-то он тоже был "танг" и носил в качестве пояса шёлковую удавку, но нашёл в себе силы вовремя поменять хозяев.
После окончания одного из дел, связанных с "братьями Матранга", шеф полиции Нового Орлеана Дэвид Хэнесси подарил Фрэнку золотой портсигар с монограммой. Вот этот самый портсигар.
В течении всего разговора Гуго, постепенно раскрывал пакет, снимая, слой за слоем, бумаги. Эйб Рильз сначала послушно внимал речам лейтенанта, но постепенно размеренность слов начала его убаюкивать и он, неожиданно для себя, задремал, хотя продолжал покачивать головой, как будто слушал. Но когда обёртка пакета была убрана и на столе засиял портсигар, Эйб проснулся, увидел украшение и осклабился.
-- Это моё, -- заявил он, забыв на минуту, что несколькими днями ранее вручил портсигар вместе с ещё парой безделушек, лейтенанту, чтобы купить его расположение.
-- Этот портсигар принадлежал полковнику Фрэнсису Коллинсону, который был найден месяц назад на задворках Нового Орлеана с выпущенными кишками. Кто-то перерезал ему глотку и нанёс ещё ужасные раны, когда Фрэнк был уже мёртв. Полиция города приняла всё это, как дело рук итальянских преступников, отомстивших Коллинсону за Эспозито. Расскажи-ка, рядовой Рильз, желательно как можно подробней, при каких обстоятельствах в твои руки попал этот портсигар. Предупреждаю сразу, что не надо здесь никого обманывать и ссылаться на трофеи, полученные в Аресибо. Портсигар был у тебя и до этого, покрытый слоем краски. Я это проверил специально.
Вот теперь Эйб Рильз протрезвел окончательно. Явившись за повышением, он внезапно осознал, что угодил в ловушку и, как никогда, близок к расправе. На его душе было несколько убийств, он старался не осложнять себе жизнь расправой с государственными служащими, но кто мог знать, что тот удачливый игрок окажется птицей такого полёта.
Вытерев со лба выступивший пот, Эйб начал лихорадочно вспоминать, примеривая факты таким образом, чтобы обелить себя.
-- Да, я вспоминаю. Это было действительно в Новом Орлеане. Мы зашли с друзьями в игорный дом "Бонанза"...
-- Быстро, -- перебил его Шольц, вскакивая и хватая Рильза грудки, -- кто твои друзья и где они?!
-- Да вы их хорошо знаете, -- едва не захныкал Рильз, у которого улетучились последние остатки бравады, коей он был переполнен, когда заявился сюда. -- Это Рой Торнтон, Бен Дуглас, Доротео Арранхо и... ещё был Мишель Саломак.
-- Ну, -- отпустил собеседника лейтенант и тот рухнул на свой стул, -- что было дальше?
-- Мы сели за стол перекинуться в карты. Потом к нам подсел тот самый человек. Я не знаю его. Он не представился. Мы сыграли и он ушёл.
-- Что было дальше?
-- Дальше? -- Лоб Рильза всё больше покрывался потом, словно здесь растопили огромный камин и оттуда несло нестерпимым жаром. -- Мы выпивали, смотрели, как негры дудят в свои трубы, потом пошли домой.
-- И это всё?
-- Нет. Когда мы вышли наружу, я заметил, что на задворках казино что-то происходит. Мне стало любопытно и я заглянул туда. Там дрались. Несколько человек напали на одного и жестоко били его. Я подошёл поближе. Увидев меня, они кинулись в разные стороны. Убедившись, что там действительно никого не осталось, я наконец приблизился к этому месту. Задняя дверь заведения была открыта и оттуда светил фонарь. В его свете я узнал того человека, который подсаживался к нам. Только на этот раз он был уже безнадёжно мёртв. В него всадили нож, и не один раз. Осматривая его на предмет помощи, я вдруг заметил, что перепачкал собственные руки в его крови и вытер их о его пиджак. Тут на землю что-то упало. Я увидел портсигар и ещё большую пачку денег. Покойнику они были уже ни к чему, только поэтому я и подобрал их. Если бы этого не сделал я, первый попавшийся же прощелыга забрал дармовую добычу. Всё же я спугнул его убийц. Конечно, появись я чуть раньше, всё могло бы кончиться иначе и этот самый человек отблагодарил бы меня за неожиданную помощь. К примеру, дал бы мне эти самые деньги, а может и портсигар. Ну а раз так... я и подобрал. Теперь чувствую, что поступил дурно. Если бы не это, никто бы ничего мне не сказал бы в укор.   
-- Послушай-ка меня, рядовой Рильз, -- голос Шольца был перенасыщен металлом, покрытом глубокой изморозью. -- Правда в твоих словах переплелась с ложью. Я могу проверить каждое твоё слово и почему-то уверен, что именно в твоей "дружеской" руке и был зажат нож. В том я твёрдо уверен, но пока что делу хода не дам. Фрэнк Коллинсон был другом Перси Бойду и пусть он сам делает окончательные выводы, насколько убедителен будет твой рассказ- версия. Предупреждаю, рядовой Рильз, что каждое твоё слово я записал на фонограф мистера Эдисона, на восковой валик, и эту запись можно воспроизвести в любой момент.
Только сейчас Эйб Рильз обратил внимание на ящик, стоявший на соседнем столике, и раструб, повёрнутый в его сторону. Он понял, для чего лейтенант подходил во время разговора к ящику и поворачивал внутри рукоять. Подумать только, записано каждое слово!
-- Ты сделал мне подарок, -- губы Шольца разъехались в широкой, хотя и несколько кривоватой ухмылке, -- и я тебе тоже готов сделать ответный презент.
Не сходя с места, лейтенант выдвинул один из многочисленных ящиков бюро и достал оттуда брегет в золотом футляре, на длинной цепочке с целым набором вычурных брелоков, изображавших пантеон восточных божков.
-- Эти часы мне в своё время принёс Перси Бойд, а ему их достал Тон. Теперь они переходят к тебе. Взгляни на этот футляр. Он из червонного золота высшей пробы. Изготовлен алтайскими шаманами. Всех своих повелителей они поместили здесь же. Внутри корпуса находится точнейший хронометр, установленный по гринвичскому времени. Этот механизм собран лучшим часовщиком Цюриха. Часы воплотили в себе объединённый труд мастеров Востока и Запада и поистине не имеют цены. Взгляни же на них, взгляни повнимательней, оцени их по достоинству прямо сейчас, пока они ещё не перешли в твои руки...
Гуго Шольц говорил медленно и размеренно, и столь же размеренно раскачивал хронометр на цепочке. По корпусу перемещался отблеск солнечного луча, который то расплывался в жёлтый круг, похожий на желток в прожаренной яичнице, то становился выгнутым полумесяцем, словно бы отлившегося с дневного небосклона. Глаза Рильза не могли оторваться от этого зрелища и он покачивал головой, не в силах отвести взгляд. Медленным маятником раскачивались часы и в том же ритме качалась голова солдата. Так продолжалось несколько минут. Потом лейтенант вернул часы обратно в ящик, глянул на собеседника и поднялся со своего места. Эйб Рильз продолжал неподвижно сидеть, взор его был устремлён в никуда и он явно не осознавал действительности.
Не спеша Гуго поменял на фонографе валик, закурил сигару и выдохнул целое облако табачного дыма. После нескольких затяжек комнату затянуло "туманом". Шольц поправил занавес, закрывавший окно. Он специально затенил комнату, оставив лишь узкую щель для одного луча, в котором он раскачивал часы, чтобы загипнотизировать своего собеседника, а остальные не должны ничего видеть и знать. Лейтенант снова запустил аппарат Эдисона.
-- Продолжим беседу, рядовой Рильз. Я хотел бы задать тебе ещё несколько вопросов и получить внятный ответ на каждый из них. Это будет касаться портсигара и вашей жизни в Новом Орлеане, а также некоторые подробности про твоих друзей.
Следующие полчаса Эйб Рильз, оказавшийся не совсем Рильзом, а грабителем банков и почтовых дилижансов, откликавшийся на кличку "Палёный", а также имевший ещё несколько имён и прозвищ, рассказал много такого, что Шольц старательно записал, меняя восковые носители по мере расходования материала. То, что рассказывал солдат, видимо пришлось ему по душе, так как он почти всё это время улыбался, выдыхая новые и новые табачные облака.
Когда Рильз закончил свою исповедь, лейтенант бросил окурок сигары в пепельницу, уже набитую подобными огрызками и стряхнул с коленей слой пепла. Он наклонился вперёд.
-- Послушай меня, рядовой Рильз, и слушай внимательно. Сейчас ты проснёшься и забудешь о том, что спал и о том, что рассказывал мне во время транса. Мы будем периодически встречаться с тобой и ты мне будешь рассказывать о всём, что задумали твои друзья. Они интересные люди, будь с ними рядом почаще. Просыпайся же.
Эйб откинулся на гнутую спинку европейского стула и нахмурился. У него появилось чувство, что он задремал, когда с ним разговаривал Шольц. Сидевший напротив него лейтенант тут же подтвердил это опасение.
-- Что-то ты сегодня неважно себя чувствуешь, солдат. По-моему, ты даже заснул, когда я говорил с тобой. Это предосудительный поступок по отношению к офицеру, особенного со стороны самого заурядного рядового. Однако, помня и не оспаривая те события, что предшествовали сегодняшнему дню, я сделаю вид, что не заметил этой оплошности. Иди, и хорошенько отдохни... Да, открою тебе небольшой секрет. Скоро наш отряд отправляется в путешествие на другой конец света. Война с Испанией переходит в следующую фазу. Пользуясь оплошностями противника, наше командование предложило правительству и самому президенту Мак- Кинли, развернуть успех и перенести его в другое полушарие, лишив кастильцев тихоокеанской базы. То есть скоро мы отбываем на Филиппины. Ты и твои товарищи нюхнут настоящей экзотики, так что скучать вам не придётся, это я тебе лично от себя со всей ответственностью обещаю. Да, забери с собой подарок.
Шольц достал из ящика пузатую бутылку с виски "Белая лошадь". Часы он давно уже упаковал в футляр из палисандрового дерева и задвинул в самую глубь стола. Эйб принял из рук командира дар и, поблагодарив лейтенанта, отправился в казарму.

Глава 23. На край света.
Товарищи сначала не поверили Рильзу, когда он сообщил им о скором путешествии на Филиппины. В этом была часть вины самого Эйба. Уж очень он обставил всё в хвастливых тонах, где Рильз объявлял, что лейтенант его избрал чуть ли не своим доверенным лицом. Они посмеялись над фантазиями "Палёного", но того действительно повысили в звании и он сделался рядовым 1-й категории, после чего его приятели пересмотрели своё отношение к "беспочвенным фантазиям".
Перси Бойд с Кубы, среди других раненых, был отправлен в метрополию, чтобы пройти там курс серьёзного лечения, так как силы его оказались подточенными, следствием чего и послужило то обстоятельство, что ранение имело тяжёлые последствия, и требовали к себе особо квалифицированного подхода. Почти всё время он пребывал без сознания, а когда приходил в себя, смотрел по сторонам воспалёнными глазами в сеточке кровеносных капилляров, и молчал.
Вместе с командиром на материк уехал и Гуго. Он отсутствовал почти две недели, а когда очнулся, был доволен собой, как никогда. Главой отряда специального назначения назначили его, в чём мало кто сомневался. Вместе с ним приехала группа молодчиков в военной форме без опознавательных знаков. Кое у кого на запястьях ещё оставались рубцы. По этим, а также десяткам других признаков, солдаты прознали, что новички были набраны из тюрем, а, потолкавшись среди них, Эйб Рильз подтвердил, что ещё недавно они сидели за стенами Синг-Синга, Алькатраса и других крепостей для особо опасных преступников. Новички держались отдельно и расположились в казарме, устроенной специально для них. Подходы к ней обнесли колючей проволокой, а рядом постоянно прогуливались ветераны подразделения с револьверами, кобуры которых не были застёгнуты.
Сначала дни мелькали, как крылья стрекозы, но после того, как все работы были сделаны, время вдруг затормозило свой нетерпеливый бег и двигалось удручающе медленно. может так казалось потому, что солдат из отряда Бойда из крепости не выпускали. Если новичкам к этому привыкать было не надо, то остальные такое ограничение свободы передвижения восприняли довольно болезненно. Во время отсутствия Шольца командовать был назначен Мормон. Он вовсю гонял подчинённых ему бойцов, занимая их физическими упражнениями и огневой подготовкой. Каждый день расстреливались ящики патронов. Стреляли до тех пор, пока стволы ружей и пистолетов не раскалялись. Зато каждый из стрелков мог уже считаться снайпером. Гюнтер демонстрировал различные уловки маскировки. Кое-какими секретами поделились Арранхо и Рой Торнтон, вспомнив некоторые приёмы апачей, мастеров партизанской войны.
Когда новички немного адаптировались к новой жизни, однажды ночью все снялись и быстро погрузились на парусник. Это была всё та же шхуна "Лэрри". Шхуна неделю петляла по Карибскому морю, на острове Сан-Андерс сделали стоянку, набрали воды и запаслись провиантом, а через два дня вошли в колумбийские воды и выгрузились в порту Колоны, где пересели в железнодорожный вагон. Поезд миновал озеро Гатун, похожее на внутреннее море. Ехали они по длинной усиленной дамбе, по обе стороны которой плескались воды озера, пополняемые многочисленными реками, стекающими со склонов отрогов Кордильер, миновали реку Чагрес по навесному мосту, а дальше поезд двигался  по низменной долине, покрытой густыми рощами сосен и кокосовых пальм. Свежий бриз нёс с собой прохладу Тихого океана. Впереди их ждал Панамский залив и город Панама. Здесь можно было встретить не только уроженцев не только Латинской Америки и шумных обитателей Вест-Индии, но и многочисленных азиатов, всяких там китайцев, индусов, малайцев, таев. Купцы разных государств обменивались товарами, азартно торгуясь за каждый песо. Ожидалось, что начатый ещё французской компанией "Панама" в 1879 году канал свяжет два главных океана обитаемого мира и многократно усилит поток торговли и капиталов. Вот только деятельность "Панамы" обернулась грандиозной аферой, но они всё-таки успели начать, а закончить их начинания было суждено уже другими, американскими компаниями и первое транспортное судно прошло новым каналом в 1914 году, но это, как говорится, совсем другая история.
Небольшой город Панама, в1671 году полностью сожжённый во время набега пиратов, был традиционно переполнен многонациональными толпами купцов и матросов всех цветов кожи. Здесь можно было услышать любой из языков, на каких говорили негоцианты, но вся эта вавилонская суета прошла мимо отряда загорелых американцев, которые быстро выгрузились из вагона и, в сопровождении конвоя из морских пехотинцев, заняли места в кавалькаде многоместных дилижансов, доставивших их в порт, где их дожидался пароход "Абилин".
Команда парохода потеснилась, уступив один кубрик для офицеров и сержантов отряда, а остальные разместились, как и в прошлые разы, в трюме. С гордым видом Эйб Рильз забрал мешок со своими личными вещами и ушёл в кубрик, где устроился на узкой жёсткой койке рядом с Гарри Вэнсом. Временами он с чувством превосходства поглядывал на золочёные нашивки, дающие ему право распоряжаться другими. Он специально расположил так мундир, что галуны его были на виду. Но это представление закончилось, не успев толком начаться. Гуго Шольц распорядился убрать обмундирование и переодеться в морскую форму, то есть в парусиновую робу простых матросов. И пусть они были избавлены от обязанностей драить палубу вместе с другими мореходами и не участвовали, тем более, в авральных работах, настроение Рильза упало до унылого предела, да и не у него одного.
После того, как пароход вышел из вод Панамского залива, среди новичков началась, как это водится, морская болезнь, и частенько над бортом перегибались и Рильз, и Торнтон, и Лаурель, и даже Дэйли, Чавес и Мормон. С тоской они глазели на огромные водяные массы, поднимавшие и опускавшие пароход с той лёгкостью, с какой ребёнок манипулирует с игрушечной моделью корабля. В далёком шестнадцатом веке португальский мореплаватель Фернан де Магальяйшн, состоявший на службе у Испании под фамилией Магеллан, с каковой он и вошёл в Историю, преодолев узкий пролив и очутившись в неизвестном океане. Четыре месяца португальские каравеллы бороздили воды нового океана, пока не подошли к берегам островов, названных впоследствии Филиппинами (в честь испанского инфанта, будущего короля Португалии Филиппа Первого). И все эти месяцы океан был спокоен, что стимулировало Магеллана дать ему название - Тихий. Это имя прижилось и обернулось злой матросской шуткой. Дело в том, что самые разрушительные бури и штормы (тайфуны) зарождаются именно здесь, между Филиппинами и Индонезией, краем вечных муссонных дождей, зоной низкого давления, дающей старт ураганным ветрам, перемешивающим верхний слой вод и создающие гигантские волны, сравнимые лишь (а порой и много превосходящих) с волной цунами, возникающей от подводного землетрясения.
Когда они увидели в панамском порту пароход "Абелин", он показался им большим и даже громоздким. Его борт возвышался где-то над головой. Но, загрузившись товарами, топливом и провиантом, судно опустилось и стало заметно ниже, красная полоса ватерлинии едва показывалась над водой. По этой полосе моряки следят за осадкой. Если полоса уже не видна, то это признак того, что корабль перегружен или где-то открылась течь. Начинается аврал и свободная часть команды перетаскивает грузы или затыкает пробоину и начинает помпами откачивать воду. Шутки со стихией оборачиваются трагедией.
Наблюдать за этими водяными "холмами" и "долинами" скоро надоело. Немного развлекали стаи дельфинов Гектора, кувыркавшихся, от избытка энергии и положительных эмоций, в воздухе и тут же уносившихся прочь, этакие водяные мустанги. Иногда к кораблю подплывали океанские  "тигры", быстрые полосатые акулы, ненасытные кровожадные твари, вечно куда-то спешащие и абсолютно всегда голодные. Несколько раз видели китов, выбрасывающих из дыхала водяные фонтаны. Наученные горьким опытом общения с человеком, киты пропадали за линией горизонта, почуяв присутствие где-то поблизости железного "водоплавающего". Должно быть они как-то общаются друг с другом, передавая океанские новости, в том числе о новых и новых нападениях железных посудин на безобидных китов, которые кормятся на планктоновых плантациях и никому абсолютно не мешают.
Со скуки и я занялся размышлениями и воспоминаниями, чтобы быть в курсе происходящего и не попасть впросак. Итак, после знаменитого "бостонского чаепития" в 1773 году начался конфликт Великобритании с одной из заокеанских колоний, который вылился в восьмилетнюю войну, результатом которой произошло историческое событие - становление нового государства - Североамериканских Соединённых Штатов. Сами восставшие колонисты считали 1776 год годом рождения своего нового государства. Сначала оно было совсем крошечное и занимало на атлантическом побережье ничтожное место, от Нью-Гэмпшира до Вирджинии (но это государство принялось быстро развиваться, что говорило о большой предприимчивости его граждан, и вскорости решило наложить руку на близлежащие земли, отчего начались конфликты с соседями - французскими и испанскими колониями). Растянутая административная связь колоний с метрополиями сыграла свою негативную роль, на пользу и славу нового национального образования - североамериканцев.
Первым президентом Штатов стал английский генерал Джордж Вашингтон, он и задал тон развитию общества. Свободные колонисты приняли в 1787 году конституцию, затем конгрессмен Джефферсон с группой единомышленников предложил серию поправок к конституции, так называемый "Билль о правах", когда де-юре Соединённые Штаты стали независимым государством. Правда, Великобритания никак не желала признавать очевидное и присылала всё новые экспедиционные войска под командованием сначала сэра В. Гоу, а затем генерала Клинтона. Генерал Бурнойн даже одержал ряд побед и вытеснил восставших из Филадельфии, но материальная база вчерашних колонистов была на высоте, к тому же население было сильно своими патриотическими  чувствами. Последнее усилие пытался совершить генерал Корваллис, но тоже не совсем удачно и 3 сентября 1782 года был подписан официальный акт о признании Великобританией права на самостоятельность Соединённых Штатов. В тому времени у молодого государства были уже союзники. Конечно же, здесь была замешана политика, ибо союзники Франция и Испания, были крайне заинтересованы в ослаблении своего конкурента на арене мировой политики.
Когда в самой Франции случилась революция, то Соединённые Штаты незамедлительно использовали сей факт. Они первыми признали новую европейскую республику, а так как те нуждались в помощи, и, прежде всего, в финансах, предложили купить у них Луизиану, обширнейшую территорию, чуть меньшую по размерам самих тогдашних Штатов. За десять миллионов серебряных долларов Луизиана перешла в собственность новых хозяев. Это было 1803 году, а через полтора десятилетия уже Испания была поставлена перед выбором непрерывных вооружённых конфликтов с семинолами, которым соседи начали оказывать помощь, или получить вполне конкретные материальные средства. Испания сделала свой выбор. Всё-таки континентальное соседство с бурлящей Францией выматывало не только нервы, но и влекло немалые расходы.
К 1820 году Североамериканские Соединённые Штаты выросли вдвое против первоначального состава, а ведь на Западе пустовали безграничные пространства, населённые неграмотными дикарями. Индейцев те, кто именовал себя американцами, то есть проживающими в Америке, не считали за полноценных людей, обладающих равными с "американцами" правами. В поход на Запад двинулись караваны переселенцев. Туда пошли те, кому не хватило места развернуться на Востоке, отданного во власть капитала.
К тому времени на территории континентальных испанских колоний бушевали революции и освободительные войны. Конечно же, североамериканские соседи оказывали помощь повстанцам, как оказывали в своё время их предкам помощь представители правительств Франции и Испании, делая свою политику, чтобы колонисты поскорее сбросили с себя колониальное ярмо. Сейчас история повторялась. В результате той "помощи" более половины Мексики, ставшей свободной республикой в 1826 году, к середине века она "похудела" более, чем наполовину, так как все северные мексиканские штаты - Техас, Нью-Мексико, Аризона и Калифорния перешли в руки сепаратистов, а потом уже и к более рачительным хозяевам, а то и сразу вошли в состав США. Мексиканские генералы, лишённые поддержки со стороны Испании, прикинули собственные, весьма, кстати говоря, скудные возможности, а также силы северного соседа, и пошли на попятную. Им ещё было что терять в случае неудачного разрешения назревающего конфликта.
"Уладив дела" на Юге, вошедшие во вкус североамериканские дельцы от политики пушек и долларов провели акции устрашения против индейских племён, применяя как слово, то есть обещая им "златые горы" взамен охотничьих угодий, так и одаривая пулями, а то и вручая в качестве даров новые одеяла, которые прошли до того обработку в бараках больных оспой. К слову сказать, это было первое применение бактериологического оружия в новой истории. И снова у Франции были отторгнуты территории, остававшиеся после войны за колонию, ставшей впоследствии доминионом, а потом самостоятельным государством Канада. Французы ещё оставались в Орегоне, но Соединённые Штаты аннексировали землю, ставшую в дальнейшем штатами Монтана, Айдахо, Орегон, Невада и Вашингтон. Соединённые Штаты "расползлись", заняв половину Северной Америки, но их аппетиты на этом не успокоились. Соседей рядом было достаточно, и "поживиться" чем ещё оставалось.
В 1867 году у далёких государей земли российской купили щедрый кус - целый полуостров Аляска и в придачу к нему цепь Алеутских островов. Началось освоение новых территорий. После знаменитой калифорнийской "золотой лихорадки" золото обнаружили на Аляске в количествах немереных. На Юкон и его "золотой приток Клондайк" двинулись тысячные толпы авантюристов в погоне за самородками и золотоносным песком, символами благополучия и достатка.
Между тем политики не дремали. Используя слабость давешнего своего соперника - Испании, они решили закончить когда-то начатое. Тайными законодательными актами североамериканский конгресс выделил большие денежные суммы и вскоре крупный помещик Эмилио Агинальдо оказал финансовую помощь Андресу Бонифасио, стоявшему тогда во главе тайной патриотической организации "Катипунан", ведущую партизанскую войну с испанскими войсками. Было закуплено большое количество оружия, появились иностранные волонтёры с опытом профессионального ведения войны. Чуть позднее начались волнения на Кубе, Пуэрто- Рико и других островах Карибского бассейна, перешедшие в открытый мятеж. 15 февраля 1898 года на рейде Гаваны взлетел на воздух "мирный" броненосец "Мейн", ходивший под американским флагом. Такого вызова Соединённые Штаты простить не могли и началась война с Испанией, когда 21 апреля из портов США вышла соединённая эскадра военных кораблей под командованием адмирала Сампсона.
Подумать только! Я, человек рубежа веков двадцатого и двадцать первого, оказался свидетелем и - мало того! - участником тех самых исторических событий. Я, историк по образованию, в шкуре волонтёра- авантюриста плыву на пароходе в далёкую экзотическую островную страну, чтобы водрузить над бамбуковыми джунглями звёздно- полосатое знамя. Почему-то в памяти появились знакомые по кинохроникам кадры с вертолётами "апачи", поливающие джунгли Вьетнама из пулемётов М-60, и косо падающие контейнерные бомбы с напалмом, выплёскивающие из себя кусочек ада. Что это? Фрагмент из другой оперы, или непрекращающийся спектакль высших сил?
Заболела голова, словно внутри черепа начал работать паровой молот, превышающий размерами не только меня, но и весь пароход.
Рой Торнтон застонал и схватился за голову.
Хватит! Сколько можно!! Я забился, стараясь вырваться на волю. Пусть случится то, что должно случиться. Нельзя жить, забившись в щель, пусть это и ментальная щель в чьей-то голове. Выпустите меня!! А-а-а!!!
-- А-а-а!!!
Торнтон взвыл, повалился на спину, ноги задёргались, словно он пытался куда-то бежать, но лишь бестолково возился на полу кубрика. К нему бросились Бен Дуглас и Луис Лаурель. Они едва не столкнулись лбами, одновременно над ним нагнувшись, но Рой их не видел. Он вообще ничего не ощущал, завывая от ужаса. Ему казалось, что он вот-вот разорвётся пополам и вторая половина его удерёт прочь, желая начать собственную жизнь. От этого ощущения можно было свихнуться...
Этот парень, Генри Зигланд, был тёртый калач и не давал спуску никому. С детских сопливых лет на вызов отвечал вызовом и, чаще всего, действовал достаточно успешно и постепенно обзавёлся авторитетом «крутого парня». Если бы у его семейства были свободные средства, то он вполне реально мог бы стать успешным коммерсантом, обладая силой и напором, а также умением решать те проблемы, которые другие именовали «деликатными». Но Природа, наделив одним свойством, частенько недодаёт другое. Зигланд был из бедняков и то, что у него было, приобрёл силой и наглостью, но никак не физическими навыками (кроме, понятно, умения быстро стрелять и драться) или посредством умных решений. При всём прочем он был гордым и заносчивым и не желал никому подчиняться. Если он кого-то и признавал над собой, как, к примеру, хозяина ранчо Адамса, то устраивал всё таким образом, что стоявший над ним человек вовсе не чувствовал себя его полным хозяином, а, разве что, старшим партнёром. Зигланд не стеснялся лишний раз демонстрировать свои наклонности не только перед хозяином стада или ранчо, но даже перед судьёй, шерифом или маршалом, а то и федеральными чиновниками, а те считали, что раз этот ковбой со слишком быстрым револьвером ведёт себя столь резко, значит за спиной у него имеются влиятельные покровители, с которыми этот самый ковбой- стрелок на достаточно короткой ноге.
Так продолжалось ровно до тех пор, пока Зигланд не перешёл некой условной границы, за которой установленные правила игры уже не действовали. Надо было или откатываться назад и принимать мир с его законами и отношениями, либо делать решительный шаг вперёд и доказать, что ты соответствуешь имиджу, то есть образу. Зигланд имел глупость выбрать второе и его мир рухнул. События посыпались, как горошины из прорехи в мешке судьбы, и Генри не успел оглянуться как очутился в армии. Но это всё же лучше, чем засесть в федеральной тюрьме, какой её описывал Пол Тейлор, любивший и прихвастнуть при случае. Вот только отряд, где очутился Зигланд, назвавшийся Торнтоном, был ещё то место. Здесь, как в тюряге, надо было держать ухо востро. Здесь, чтобы выжить, надо было действительно быть крутым. И… Генри отступил. Отступил по полной программе, он потерял своё лицо, и случилось это таким странным образом, что он растерялся. Ему показалось, что когда он отступил, его место занял кто-то другой. Но такого просто не могло быть!
«Эй, Генри. Ты слышишь меня?»
«Кто это?! Кто здесь?»
«Успокойся. Ты вовсе не сошёл с ума».
«Конечно, просто у меня в голове поселился голос».
«Если ты думаешь, что я от этого испытываю большое удовольствие, то я тебя сильно разочарую».
«Кто ты?»
«Не важно. В данном случае я твой союзник. Хотя бы по той причине, что мне выпала участь сделаться твоим соседом».
«Господи! Помоги мне, Господи!!»
«Да успокойся ты, Генри, ты привлекаешь к нам внимание. Успокойся, я тебе попробую объяснить наше общее положение».
Со стороны это напоминало эпилептический припадок, когда сосуды мозга сжимаются конвульсивными спазмами, ограничивающими поступление кислорода к различным участкам головного мозга. Организм при таком раскладе отключает всё, без чего он может обойтись в эту экстремальную минуту, следствием чего наступает каталептический транс, сопровождаемый судорогами тела, которое не желает терять контроль над своими членами. Генри Зигланд, столкнувшись с чем-то экстраординарным, отступил назад, как нервная барышня, падающая в обморок при виде чего-то неожиданного, и тогда тело переходило в моё безраздельное распоряжение. Я научился этим пользоваться. При необходимости, думаю, я мог бы даже перехватить над ним власть, но если Зигланд- Торнтон будет сильно сопротивляться, наступит, скорей всего, точно такой транс.
Пусть его, а пока мы, наконец, объяснимся.
«Мы вляпались в неприятную историю, приятель. То есть вляпался ты, а через тебя и я…»
«Господи! Я сошёл с ума».
«Помолчи, пожалуйста, Генри. Сначала выслушай, а потом уж классифицируй своё состояние».
«Тогда кто ты? И что делаешь в моей голове?»
«Вот пристал. Зовут меня Ури. Я учёный и, во время одного хитрого эксперимента, меня занесло в твоё тело. Это тебя успокоит? Или тебя больше устроил бы злой дух, исполнитель затаённых желаний? Деньги, женщины, власть?»
«Ик. Не знаю».
«Уже хорошо. Итак, внимательно слушай. Я с тобой ещё с тех пор, как ты записался в армию. Представь себе, что чувствовал я, оказавшись в подобной темнице. Но я взял себя в руки, если так можно выразиться, и теперь пытаюсь решить нашу общую проблему».
«Какую проблему?»
«Главную – как вернуться обратно в своё тело и освободить тебя от своего незапланированного присутствия. Чуешь общую позицию?»
«Д…да».
«Хорошо. Попутно появилась вторая проблема, касающаяся в большей степени тебя и твоих командиров».
«Здесь я могу решить всё самостоятельно».
«Ты так думаешь? Хорошо, если так. Но, я думаю, что здесь тебя подстерегает ряд неожиданностей. Они далеко не простые солдаты и применяют такие способы ведения войны, что озадачили бы многих».
«Они мастера партизанской войны, войны засад и диверсий».
«Если бы… Нет, всё здесь гораздо сложнее. Мне многое успел объяснить отец Бернардо, а он прекрасно знал, о чём говорил».
«Отец Бернардо? Кто это? Я где-то слышал это имя».
«Вот видишь. А мы с ним, через тебя, долго беседовали в том монастыре, и он на многое раскрыл мне глаза».   
«Например».
«Пожалуйста. Помнишь Ганнибала Кросса?»
«Да. Бедный негр. Он играл на трубе в Новом Орлеане, но пошёл с нами и погиб, свалившись с колокольни».
«Как бы не так. Его убили. Это сделал Тон, по приказу Гуго Шольца».
«Но зачем ему это? Мы же все в одной команде».
«Это только тебе кажется. Поверь мне, у них свои задачи. Они работают на кого-то в правительстве и пользуются такими методами, какие раньше называли колдовством. Они и Кросса-то убили, чтобы он помог им изловить отца Бернардо».
«Ты сошёл с ума?»
«Кому ты это говоришь?»
«Тебе, Ури».
«Сейчас я – это ты, так что держи предположения такого рода при себе. А что касается Кросса, так я сам всё это видел, тогда как ты был без сознания и памяти. Они превратили его в монстра…»
«Кто это – они?»
«Гуго Шольц и Тон».
«Тон погиб».
«Да, в том самом монастырском подземелье, где и происходило сражение между монстрами Шольца и отцом Бернардо, старым человеком, но, как оказалось, хорошим воином».
«Я… не верю тебе».
«Для чего мне тебе врать? Ведь я, это сейчас часть тебя, как ни странно это звучит».
«Тогда докажи это мне».
«Хорошо. Я попробую сделать это».
«Тогда мы продолжим разговор».
Рой Торнтон открыл глаза. Над ним склонилось смуглое озабоченное лицо человека, кожа на лбу которого сложилась в смешную «гармошку». Торнтон посмотрел в его тёмные глаза, где увидел своё, уменьшенное в сто раз, изображение, и улыбнулся. Человек отодвинулся в сторону, и тогда показались его друзья – и Мишель Саломак, и Луис Лаурель, и Бен Дуглас и даже Эйб Рильз, который ужасно гордился своими новенькими сержантскими нашивками и теперь больше вертелся среди старожилов отряда, чем со своими.
-- Эй, как ты себя чувствуешь, дружище? – спросил Мишель, и Рой помахал ему рукой, неопределённо покрутив пальцами.
-- Мы испугались, -- подхватил Лаурель. – Ты вдруг закричал и упал на палубу. Потом у тебя были судороги. Мы опустили тебя в кубрик, где тобой занялся корабельный доктор, мистер Гринберг.
-- Вы раньше страдали «падучей»? – тут же вмешался маленький господинчик с морщинистым лицом.
-- Да нет, как-то не случалось, -- небрежно ответил Рой и попытался подняться на ноги. Несмотря на протесты доктора, он встал и нацепил на голову солдатскую кепи. – Должно быть я просто перегрелся на солнце. Тропики.
Тропики… Это объяснение удовлетворило всех. Включая и доктора Гринберга. Действительно, пароход находился в самом центре Тихого океана, где испарялись огромные массы воды и наполняли своим содержимым сам воздух, которым дышали люди. Для растений это были лучшие условия, но человеческий организм, в особенности организм человека, проживавшего ранее в северных широтах, испытывал сильное потрясение и дискомфорт. Отсюда истекало большинство болезней, так что случай с Торнтоном не привлёк к нему ничьего особого внимания.
Сам Рой теперь чаще молчал и как бы прислушивался к чему-то, неслышному ни для кого другого. На расспросы друзей не отвечал, отшучиваясь, или говорил о плохом самочувствии. Постепенно от него отстали с расспросами. В конце концов, всякий человек имеет право как на недомогание, так и на некоторую долю чудачества. Если это не сказывается на основной работе или на отношениях с окружающими.
Солдаты Бойда, то есть в данный момент – Шольца, маялись бездельем, выполняя разве что профилактические дела – чистку и смазку оружия, тогда как моряки в поте лица выполняли свои каждодневные задачи, каких было великое и нескончаемое множество. Сначала солдаты гнушались общения с чумазыми матросами – кочегарами, механиками и разнорабочими, но потом началось сближение в точках общих интересов.
Как-то Рой услышал звуки банджо, скрипки и мерного гула и отправился на шум, сгорая от любопытства. Он увидел толпу моряков и солдат, окруживших нескольких танцоров. Им подыгрывали Лаурель и какой-то чернявый морячок с двумя рядами выставленных на всеобщее обозрение посредством широкой улыбки крупных зубов. Остальные просто топали ногами и хлопали в ладоши, создавая тем необходимый для танца ритм. В центре находился Бенджамин Дуглас. Он прижимал руки к бокам, словно принял стойку «смирно», и даже кулаки его были сжаты в неподвижности, но вот ноги… ноги его выписывали под музыку замысловатые кренделя, поднимаясь и опускаясь, словно он был подвешен за верёвочки. Как марионетка- дергунец в миланском театре кукол, а ногами его управляли четыре, не меньше, ловких малых. 
Всё выглядело на редкость зрелищно и здорово, и Рой принялся вместе со всеми хлопать в ладоши. Тут он вспомнил, что настоящая фамилия Дугласа – Коннор, то есть он был настоящим ирландцем и, как оказалось, хорошо владел национальным танцем- джигой, с которой по красоте и эффективности мог сравниться только французский сабат. Недаром все профессиональные танцоры легко овладевали методиками единоборств, и наоборот.
Я вспомнил китайского актёра Брюса Ли, который, задолго до того, как стал звездой кинокомпании «Голден Харвест», был признанным призёром Гонконга по твисту, а певцы и актёры Джон Траволта, Патрик Свэйзи, Элвис Пресли и Майкл Джексон занимались каратэ и кунг фу, и даже имели чёрные пояса в различных школах боевых искусств.
Кроме танцев, матросы баловали себя и другими развлечениями. К примеру, занимались рыбной ловлей. Можно подумать, что океанские просторы слишком велики, чтобы насытить их рыбой в достаточных количествах, чтобы в любом месте, закинув уду с наживкой, ожидать скорой поклёвки. Совсем не обязательно. Но, если знать обычаи рыб, можно смело надеяться на удачу.
Одной из главных привычек каждой живущей твари есть желание покушать и поддержать свои силы. В прибрежных зонах рыба питается водорослью, а также всякими там рачками, грилем и тому подобной мелочью, что шустро вертится на донных отложениях и в зарослях водной растительности. Но, если учитывать отдалённость от береговых шельфов, то рацион питания подводоплавающих заметно сужается и начинаются учитываться некие дополнительные факторы, которые ранее теми же рыбами игнорировались.
Большая часть из них довольствовалась планктоном, но вокруг этих океанских плантаций всегда крутится масса хищной рыбы, как барракуды, мурены, тунцы и даже акулы, в поисках зазевавшейся добычи и ухо здесь надо держать востро. Ещё один источник питания – это проплывающие по своим нуждам корабли, которые оставляют за собой массу отбросов, вполне устраивающих вечно полуголодную морскую плавниковую братию. Правда, хищники наведываются и сюда, но не в таких опасных количествах, как на планктоновых полях.
Вот на этих предприимчивых рыб и охотились матросы, забрасывая за борт либо прочную бечеву, ощетинившуюся сразу несколькими крючками с нанизанною на них наживкой в виде тех же вожделенных отбросов, столь нежно любимыми прожорливыми океанскими обитателями, либо специальные сетчатые мешки, куда легко заплыть, но очень трудно выбраться обратно.
К слову сказать, перечень развлечений, коим предавались в свободное от службы время моряки «Абелина», был весьма скуден, но тут уж ничего не поделаешь. Если господа офицеры могли себя побаловать шахматами или картами, или бутылкой- другой бренди, то солдаты и матросы довольствовались полулегальной самогонкой, рыбной ловлей, танцами, а то просто болтали или чесали друг о дружку кулаки. Известное дело – тоска.

Глава 24. Филиппины.

  Восточно- Американские Соединённые Штаты занимали ничтожную территорию, когда сделались самостоятельным государством. Они делились на несколько графств, хотя никаких графов там и в помине не было. Такое земельное им досталось от Великобритании, как бы в наследство, и сохранилось до сих пор. Но при этом, из чувства саксонского противоречия, основной мерой земельных территорий была взята административная единица Голландии – штат. Ведь именно голландцы основали город Нью-Йорк на острове Манхэттен. Который выкупили  у местного индейского племени за две дюжины бус из стекляруса и пару бочонков ржаного виски.
Начав в 1776 год с тринадцати весьма ничтожных по размерам штатов, государство за последние два столетия очень прибавило в своих объёмах, заставив сильно потесниться всех своих соседей. К концу девятнадцатого века спорные территории по соседству закончились. и тогда североамериканский истеблишмент, не желая терять экстенсивных темпов развития, обратил своё жадное внимание чуть дальше. Удобным и перспективным «партнёром» была признана Испания, которая, в последнее время, демонстрировала слабость во внутренней и внешней политике, и правительство Североамериканских Соединённых Штатов этим обстоятельством воспользовалось. Пожертвовали стоявшим на рейде Гаваны броненосным крейсером «Мэн», который был разрушен мощным взрывом. Погибло 266 военных моряков, но в делах глобальной политики не принято мелочиться. Испанцев гневно обвинили в провокации и им тут же объявили войну. Гордые кастильцы, конечно же, ответили на вызов. Тогда ещё не было общемировых организаций, к которым можно было бы апеллировать и провести беспристрастное следствие с помощью совместных международных комиссий. Впрочем, когда такие комиссии появились, североамериканцы тоже особо не церемонились.
Так или иначе, война развивалась по двум направлениям. Первая кампания проходила по соседству от территорий США, в Карибском море, вокруг Антильских островов (Куба, Пуэрто-Рико и т. д.) Здесь было большое преимущество американской стороны, как по тоннажу флота, так по числу артиллерийских стволов и их калибру. В довершении была оказана помощь повстанческим армиям (преимущественно на Кубе), что сыграло свою роль на ходе всей военной кампании.
Второе направление войны располагалось достаточно далеко от обоих воюющих сторон и приходилось на Филиппинские острова. В Гонконге, «совершенно случайно», находилась американская эскадра под командой адмирала Девея, полностью снабжённая продовольствием, топливом, но, в первую очередь – боевыми припасами. Эскадра вышла в море, чтобы атаковать столицу Филиппин – город Манилу. Им противостоял испанский флот адмирала Монтено, который пытался организовать заслон у входа в бухту Сюби, разместив свои видавшие виды корабли, чтобы иметь возможность окружить эскадру Девея.
Первоначально Монтено планировал пропустить американскую эскадру мимо себя, а затем ударить ей с тыла, в то время, как с береговых позиций американцев будут обстреливать береговые пушки. Адмирал сам понимал, что планы его являются довольно авантюрной затеей, но, если не забывать, что силы противников расходились едва ли не вдвое, то можно было понять испанского адмирала, у которого просто не было иного выхода, как рискнуть. Неизвестно, во что мог бы вылиться план Монтено, но на борт его флагманского корабля поднялась делегация наиболее обеспеченных жителей Манилы. У них была возможность просчитать возможные последствия будущего сражения, и они пришли к обескураживающему выводу, что, при неудачном исходе битвы, чего, собственного говоря, и следует ожидать, испанская эскадра вполне может удалиться прочь, чтобы сохранить свои корабли  для последующих боевых действий, более эффективных, надо полагать. Но в этом случае превосходящие силы вражеской флотилии обрушатся на столичный город, который, а точнее – жители которого, ответят за всё.
Войне, и это есть печальная аксиома, чужд гуманизм, а в особенности чужд гуманизм для заокеанского агрессора, который не имеет времени долго миндальничать, а потому действует наиболее эффективно, то есть не стесняя себя какими-либо сдерживающими рамками.
Переговоры были многословны и, как это присуще испанцам, очень эмоциональны, но горожане были настолько убедительны, что адмирал, серчая на свою сговорчивость, приказал кораблям своей эскадры встать на рейд Манилы, откуда они двинутся навстречу неприятелю, шедшему в бухту Сюби. Вот так, ещё до начала военных действий, Испания потеряла последнюю возможность ведения маневренной войны, главной тактики войн рубежа девятнадцатого и двадцатого веков, позволяющей клониться чаше весов военного действия в ту или иную сторону независимо от величины армий.
Рано утром 1-го мая 1898 года к мысу Кавите подошла эскадра Девея и, увидав противника, открыла огонь по испанским кораблям. Те ответили встречным массированным залпом. Но тут неожиданно выяснилось, что американские корабли имели более мощные орудия и потому обстреливали кастильский флот с безопасного для себя расстояния. Лишь семь снарядов достигли американских кораблей, но и они не смогли причинить заметного ущерба. Были ранены шесть матросов и, осколком снаряда, пробита шляпа одного офицера, тогда как испанцы несли ощутимые потери, и адмирал Монтено, скрепя сердце, был вынужден дать команду покинуть горевшие корабли, чтобы иметь возможность спасения на берегу от явной и уже бессмысленной гибели.
Битва началась в пять часов и двенадцать минут, а уже к восьми часам все испанские корабли были охвачены пламенем. Девей не мог отказать себе в удовольствии в удовольствии позавтракать прямо на палубе флагмана, под натянутым парусиновым тентом, разглядывая охваченные племенем корабли врага, а также шлюпки, идущие к берегу, и башни крепости Интрамурос, единственно прикрывавшие теперь город. 
Теперь представь себе, вдумчивый и пытливый Читатель, состояние богатой верхушки Манилы, города, где концентрировались финансы колониального государства, центра торговли пенькой, сахарным тростником, индиго, табаком и тысячами других разнообразных товаров местных промыслов. Они все, затаив дыхание, наблюдали за тем, как горят, пылают казавшиеся такими надёжными и сильными, многопушечные испанские корабли, которые должны были, обязаны защитить их и прогнать прочь, за горизонт, испанцев, уже успевших запустить свои жадные руки в местные торговые операции.
Начальник испанского гарнизона умчался прочь из своей роскошной виллы, закрывшись в крепости Интрамурос, где размещались казармы манильского гарнизона. Наверное, он спешил укрыться там от недовольства тех, кому он ещё накануне улыбался на балу, устроенном в честь бракосочетания дочери одного из местных купцов- негоциантов. Что ж, генерала можно понять. Но, отсутствие в городе испанского генерала с многочисленной свитой охраны и всякого рода прихлебателей- идальго с жадными глазами и заносчивыми манерами, развязывало руки городской верхушке.
Пока генерал Эстебарос принимал уцелевшие остатки команд эскадрильи в крепости, поблизости, в гавани, устроили срочное совещание городских старшин и вынесли постановление немедленно вступить в переговоры. Надо было спешить, ибо пушки американцев, уничтоживших эскадру Монтено, сейчас поворачивались в сторону крепости Интрамурос и, увы … городских кварталов. 
От пирса отчалил катер и направился к флагману. Рядом с испанским вымпелом на ветру бодро развевался белый флажок парламентёров. Среди прочих переговорщиков был там и Игнасио Альмада, представляющий Эмилио Агинальдо, весьма примечательной личности, ставшим впоследствии при помощи своих талантов первым президентом Филиппинской республики. Мы поведаем о нём любопытному Читателю, но весьма вкратце, чтобы не утомлять прочих читающих, более нетерпеливых.
Мать Эмилио в своё время прислуживала в имении одного крупного испанского вельможи, который увлёкся юной малайской прелестницей настолько, что отношения их скоро перешли все границы приличия. Пришлось в их куртуазные отношения вмешаться супруге именитого испанца и малайку выставили прочь, правда, вручив на прощанье весьма хорошие откупные. Малайка, как и обещала знатной донне, исчезла из этих мест, но, спустя некоторое время, вернулась, но уже не одна, а с прелестным малышом, имевшим во внешности определённые европейские черты.
Юный Эмилио Агинальдо показал себя чрезвычайно талантливым ребёнком и его воспитанием занялся один иезуит, который дал ему впоследствии рекомендательное письмо для поступления в Католический университет, куда Эмилио и поступил в возрасте пятнадцати лет. Он жадно впитывал знания и обещал в скором времени занять достойное место, но вдруг всплыла его принадлежность к одному тайному малайскому обществу, с которым он действительно поддерживал связь и даже участвовал в его делах. Пришлось недоучившемуся студенту бросать всё и, спасаясь от полицейских агентов, срочно бежать из страны. Эмилио перебрался в Китай, где сначала служил в торговой фирме, а потом устроился на военный корабль, занимающийся различными деликатными проблемами. Талантливый от природы, Агинальдо овладел не только китайским и испанским языками, но и, при помощи иностранных инструкторов – английским и французским.. Попутно он изучил морское и военное дело, что в дальнейшем очень ему пригодилось.
Когда в начале 1980-х годов была объявлена амнистия по случаю дня рождения Филиппа Второго, Агинальдо вернулся на Филиппины, где скоро сделался, благодаря старым и завязанным новым связям, начальником милиции острова Лусон. Но, находясь на государственной службе, он, как оказалось, не прерывал и различного вида связей, полученных в Китае, равно как и с малайскими общинами, что и стало причиной обвинений в шашнях с заговорщиками. Отвертеться от обвинений не удалось и он был уволен со своей должности.
К тому времени испанцы ввели трудовую повинность и обязали туземное население её выполнять. Обладающий определённым авторитетом Агинальдо собрал вокруг себя группу единомышленников и начал вооружённое сопротивление. В рядах его армии было большое число бывших милиционеров, пришедших под знамёна своего бывшего начальника.
Деятельность отрядов Агинальдо была настолько успешной, что к нему в лагерь  однажды заявился адъютант манильского губернатора и вручил ему пакет с некими обязательствами и предложениями. Бумаги эти Эмилио внимательно прочитал и парламентёра отпустил, но вместе с ним в Манилу отправился сам, распустив своих людей. С ним осталась группа самых приближённых людей, среди которых был и Игнасио Альмада.
Адмирал Девей потягивал мелкими вкусными глотками крепкий бренди и слушал речи парламентёров, пытаясь следить за интонациями, которые несли в себе полезную информацию, насколько искренен был говорящий. Правда, все они были испуганы, и это обстоятельство делало их речи как будто правдивыми. Девей понял, что этим надо непременно воспользоваться. Меньше прочих говорил один из группы, по виду – явно полукровка, а такие редко молчат. Но, по выражению его лица, можно было догадаться, что и ему есть что сказать. И, если он до сих пор ещё не раскрыл рта, то, скорей всего, по той простой причине, что не желал участвовать в хоре. То есть, выражаясь языком бельканто, надо было дать ему выступить соло. Девей знаком подозвал к себе адъютанта, и. незаметно, кивнул ему на полукровку, коротко буркнув несколько фраз.
-- Я вас понял, господа, и смею надеяться, что мы вскоре придём к общему согласию. В наших планах вовсе не значится разрушения столь красивого города. Мы ещё вернёмся к этой беседе, а пока что угоститесь в знак нашей доброй воли.
Адмирал картинно взмахнул рукой и удалился к себе, в каюту- салон, а на стол под парусиновым тентом стюарды вынесли несколько бутылок с винами из личного хранилища Девея, а также угощения, какими баловал себя командующий американской эскадрой. Парламентарии, сочтя предложение за добрый знак, охотно устремились к столу, но не все. Игнасио Альмада почувствовал, что его тянут за рукав и повернул голову к адъютанту адмирала, проходившего как раз рядом. Тот поощрительно улыбнулся ему и сделал приглашающий знак следовать за ним.
Никто из парламентёров не обратил внимания, что за столом отсутствует один из них. Они отдали честь хозяину корабля и вовсю угощались, обмениваясь своими первыми впечатлениями о встрече, уготованной им и пытаясь угадать будущую политику американцев, если не военную, то хотя бы экономически- торговую.
-- … Как, вы говорите, зовут вашего приятеля? – после затянувшейся паузы спросил американский адмирал, поедая глазами собеседника, который за четверть часа произнёс пламенную речь, уничижающую испанскую администрацию, как здешнюю, в Маниле, заседающую во дворце Маласканья, так и далёкую, мадридскую, из Генеральных кортесов.
-- Эмилио Агинальдо, -- повторил Альмада. – И это один из влиятельнейших людей на наших островах, сэр. Те, кто умеет разглядеть его, пойдут за ним до конца.
-- Хотелось бы верить, -- пожевал губами американец. – Давайте сделаем так. Пусть ваш человек появится в …
Девей пробежался глазами по карте, расстеленной перед ним адъютантом на столе, выбрал место и ткнул пальцем на побережье.
-- Вот здесь. Мы пошлём туда канонерскую лодку и она доставит его в … в Кавите, на берегу Манильской бухты. Это достаточно близко от Манилы и позволит вашему приятелю сохранить своё инкогнито. А мы проведём с ним беседу на предмет дальнейшего сотрудничества. Если он, конечно, так хорош, как вы его нам здесь описали, дон Альмада.
Сидевший на мягком диванчике худощавый господин с запавшими глазами и удлинённой челюстью, снова кивнул. За всё это время он не произнёс ни одного слова. Говорил всё один Девей и его филиппинский собеседник, но, судя по тому, как часто адмирал поворачивал своё лицо в сторону присутствующего здесь спутника, тот  имел достаточно большой вес.
Когда Альмада удалился, молчаливый господин встал и неторопливо открыл пузатую бутылку бренди. Налил себе в бокал, а потом, будто спохватившись, небрежно плеснул и адмиралу, командующему флотилией. Тот воспринял это как должное, выпил бренди, громко хекнул и спросил:
-- Что скажете, Спирит? Вы и так весь вечер молчите.
-- Думаю я, адмирал, думаю. А это вещи серьёзные. Это тебе не из пушек по кораблям палить.
Девей ещё раз громко хекнул, покраснел лицом и угрюмо потянулся к бутылке с остатками бренди.
Худой Спирит, что стоял у окна и провожал глазами отъехавший от крейсера катер с парламентёрами, ровно увидел что затылком и, без промедления, добавил:
-- Да ладно тебе, адмирал. Это я так сказал. Считай, что мысли мои прочитал, не более того. А солдат из тебя превосходный. Вместе мы горы здесь свернём. Отсюда нас им уже не выдавить, но для этого нам, и мне в первую голову, придётся, ох, как поработать.
Вечером же, запершись в своей каюте, после манипуляций с радиофоном господина Александра Белля, снабжённого селеновыми пластинами, спирит вступил в связь с другим медиумом, носившем прозвище «Мормон», состоявшим на службе у капитана Перси Бойда. Мормон получил сообщение от Спирита и передал его своему командиру.
Сам Бойд, как, надеемся, помнит Читатель, был серьёзно ранен и в дальний вояж отправился Гуго Шольц, к которому перешло командование отрядом специального назначения. Отряд разместился на пароходе «Абелин», который, на всех парах, пошёл через Тихий океан к Филиппинским островам. Бойд же отправился в Вашингтон, чтобы встретиться там со своими старшими компаньонами.
Филиппинские острова являются частью обширнейшего Малайского архипелага, или Индийского, а ещё его называли Номазия. Это обширнейший, повторяемся, сонм островов, больших, таких, как Ява или Суматра, и маленьких, покрытых тропической зеленью и населённых сотней племён малайской этнической группы, которые занимались преимущественно сельским хозяйством, охотой и рыболовством. Морскими перевозками промышляли тайцы или индусы, а всю торговлю подмяли под себя бесцеремонные и вездесущие китайцы, которых смогли несколько оттеснить только белые заокеанские пришельцы – голландцы, испанцы, французы, и вот теперь – американцы. Понятное дело, когда они торговали, из-за их спин выглядывали орудийные стволы канонерок. Убедительный довод, знаете ли …
«Абелин» шёл в Манилу, но отряд Шольца высадился раньше и отправился в длинное путешествие по многочисленным протокам и проливам на джонке под перепончатым парусом из бамбуковых плашек, упругих и гибких, гнувшихся под порывами ветра.
Солдаты отряда переоделись в саронги и закрыли лица широкими коническими шляпами, которые носили малайцы, чтобы иметь защиту от лучей жаркого тропического солнца. Хуан Мендоса, то есть Доротео Арранхо покрутил такую шляпу и заявил, что предпочитает всё же привычное сомбреро и готов сплести его собственноручно из здешнего тростника, но Рильз прикрикнул на него и мексиканец нацепил на макушку шляпу, зло сверкнув глазами и тихо выдавив длинное индейское проклятье.
Должно быть Эйб понял, что перегнул с приятелями палку и скоро присоединился к их компании, притащив с собой круглый глиняный горшок местного пойла. Он потчевал приятелей и рассказывал им, заглядывая в глаза, как видел «Мормона», с которым случился припадок. Тот держал как раз в своих руках какой-то механизм, разглядывая его самым внимательным образом, потом вдруг вытянулся как струна, запрокинул голову и начал говорить не своим голосом. Гуго Шольц, стоявший рядом, быстро подхватил его и уложил на циновку, а потом склонился к нему, внимательно вслушиваясь в слова. Рильзу случилось находиться неподалёку, так Гуго заметил его и отослал прочь под каким-то мелким предлогом, не заслуживающим внимания. Представляете, он сунул ему этот самый горшок, из которого успел отхлебнуть Мормон, перед тем как впасть в припадок.
Скорей всего, Эйб Рильз испугался, не хотят ли его отравить, и решил дать попробовать местную рисовую настойку кому-нибудь, и тут-то вспомнил про друзей. Те ведь не видели оцепенения Мормона и сомневаться им было не с руки. Алкоголь оказался достаточно крепким и горшок быстро опустел. Рильзу досталось совсем немного, когда горшок прошёлся по кругу, но не обижался, вслушиваясь в ночные звуки.
Окружающие их джунгли жили своей особой жизнью. В тёмной воде плескались крупные рыбы, а над самой головой носились крыланы, или летучие собаки, похожие на нетопырей, про которых ходили легенды, что они из рода кровососущих вампиров, проживавших на горных отрогах Трансильвании. В Румынии Рильз никогда не был, но таких же тварей было навалом в Мексике, на полуострове Юкатан, где он слышал легенды об опустевших городах в джунглях, откуда ушли или пропали все жители в одночасье. И речь шла там как раз о таких вот летающих тварях.
Как-то так получилось, что выпав из компании новичков, в связи с получением сержантских нашивок, Рильз так и не сделался по настоящему своим и среди ветеранов отряда Бойда. По этой причине он частенько сидел теперь в одиночестве у борта джонки, тоскливо всматривался в сумрачную даль и прислушивался к ночным зловещим крикам вышедших на охоту хищников.
 Как-то раз он едва не окочурился от страха, когда ему на голову свалился огромный мохнатый паук, почти в фут величиной. Рильз завизжал и сбросил с себя паука, а потом принялся рвать из кобуры «ремингтон», забыв отстегнуть крепящий клапан. Он дёргал револьвер за рукоять и выл в полный голос, когда на палубу начали выбегать другие солдаты. Появился один фонарь, второй, третий. И тут стало видно, как на палубе корчится карликовая обезьяна с длинными лапами. Испуганный Эйб одним ударом переломил ей хребет, и она без умолку пищала, дёргаясь всем тельцем. Доротео прекратил её мучения, отрубив голову своим мачете.
Откуда-то сверху, из кроны дерева, распростёршего свои ветви над протокой, послышался недовольный рёв хищника. Наверное, обезьянка, оказавшись вдали от своего родного дома, попыталась сначала отсидеться на большом дереве, напоминающем целую рощу, а потом прыгнула на борт корабля, но, на свою беду, столкнулась с задремавшим Рильзом, который принял лори за порождение ночи.
Джонка неуклонно приближалась к конечной точке своего маршрута, а Гуго Шольц тем временем занимался инструктажем своих людей. До сих пор они воевали в Латинской Америке, сейчас же очутились на другом конце света, где слишком многое отличалось от привычного им мира. Здесь люди говорили на других языках, ели другую пищу, носили другую одежду и придерживались других обычаев.
Испанцев можно было обвинять в чём угодно, но только нельзя считать их глупцами. Начиная осваивать чужие земли, чтобы превратить их в свои колонии, они действовали сразу на нескольких уровнях. Жестокими расправами они вселяли страх в сердца аборигенов, решительными действиями рушили привычный им образ жизни, заставляли работать на себя, но, вместе с тем, прививали им свои культурные ценности, строили католические храмы, крестили их, обучали самых деловых и способных из аборигенов ремёслам, платили им деньги за работу и, со временем, чуждые земли становились новой маленькой Испанией.
Солдаты Гуго Шольца, часть отряда, разместилась в гостинице «Милость господня» на короткой извилистой улочке, упирающейся в монастырь ордена августинцев. Городок Кавите находился почти на экваторе (15 градусов северной широты), но по улицам его ходили процессии монахов в коричневых сутанах, подпоясанных вервием, в сандалиях, как где-нибудь в Сарагосе или Лодзи. Вот только здесь были ещё висайя, тагалы, биколы и представители других малайских племён, отличающихся невысоким ростом, худощавостью сложения и мелкими чертами лица. Они носили саронги, длинные хламиды, чем-то похожие на тоги древних иудеев, но только пошитые из местных материалов. По улицам смело шныряли вороватые мартышки, и разгуливали пёстрые птицы, из семейства фазановых.
Сам Гуго Шольц провёл в Кавите не более часа. Он забрал с собой Мормона, братьев Лоуренсов и ещё десяток ветеранов. С молодым пополнением остались сержанты Гюнтер, Вэнс и … Эйб Рильз. Был ещё Улан, но, как всегда, он выполнял роль связного и то исчезал из «Милости господней», то появлялся там снова. Тогда сержанты давали распоряжения, что делать солдатам дальше.
Солдат, мающийся бездельем, солдат, не занятый какой-нибудь обязанностью, военной, хозяйственной или хотя бы спортивной, рискует превратиться в партизана, то есть человека, игнорирующего приказы и воюющего так, как видится и хочется только ему самому. Такой солдат является кошмаром для любого командира, любой армии и национальности.
Гюнтер и Гарри Вэнс собрали своих подчинённых и заставили их изучать окрестности этого задрыпанного филиппинского городка. Здесь ранее стоял гарнизоном небольшой испанский отряд, полуэскадрон или того меньше, но, когда Девей подошёл к Маниле, они все вместе снялись и отправились к побережью, чтобы соединиться с манильским гарнизоном и усилить его своим присутствием. Они не были одиноки в этом своём порыве. Уже потом испанцы решили поменять тактику, и из сводного отряда было выделено несколько групп, которые ушли во влажный тропический лес, чтобы оттуда нападать на американский десант.
Но это случилось позднее, а пока что солдаты Шольца чувствовали себя здесь если не полными хозяевами, то в относительной безопасности. Мормон привёл с собой малайцев, которые говорили по-испански и обещали помощь, какая могла понадобиться.
Необычайную находчивость проявил Рильз. Он исчез на полдня, а потом заявился в «Божью милость» со смуглой туземной красоткой, обряженной в пышный кринолин и закутанную в полупрозрачную мантилью. Она вполне могла бы сойти за сеньориту, если бы не повадки уличной бесовки, которые почти невозможно скрыть под шёлком или атласом. Красотка сверкала белозубой улыбкой и беспрерывно трещала на своём языке, больше похожем на язык насекомых, чем на богоугодные звуки членораздельной речи.
Поухмылявшись, Рильз объяснил, что эту девушку зовут Мисси, что является сокращением от Микрепаучхри. Она была служанкой в поместье Соледад, но сбежала оттуда, узнав, узнав о войне с американцами. Там оставался управляющий, который никак не мог решиться тоже бежать. В результате душевных мучений, так его угнетавших, он спустился в винный погреб, где и попытался, известным способом, подкрепить свой дух. Но, то ли дух его был слишком уж слаб, то ли управляющий слишком уж переусердствовал в своих побуждениях, но только он заснул, для себя неожиданно, среди винных стеллажей, и тогда Мисси заперла дверь в погреб, а сама тот же час поспешила в город, чтобы посмотреть на грозных американцев, которые так переполошили господ в имении.
На свою беду ли, удачу (как посмотреть), экзальтированная служанка нарвалась на Рильза, который в полной мере удовлетворил все степени любопытства Мисси, а потом привёл её в «Божью милость», дабы все его товарищи дополнительный раз убедились в его разворотливости и предприимчивости. Подал он всё это таким образом, что отряд их мог бы перебраться в опустевшее испанское поместье, где можно расположиться со всеми удобствами. Большинство его товарищей, включая Гюнтера и Гарри Вэнса, восприняли такое предложение с одобрением. Не прошло и часа, как весь отряд, нагружённый котомками, покидал уже надоевшую гостиницу, где, впрочем, остались Вэнс с Арранхо, чтобы дождаться здесь Мормона. Связной должен был передать Шольцу о новом местонахождении отряда.   


Глава 25. «Соледад».

Поместье было названо то ли в честь жены хозяина, то ли его матери. Понять болтовню Мисси было довольно сложно. Непостижимо, как умудрился договориться с ней Рильз, но он не оставлял надежды научить более связно выражать свои мысли, если судить по его довольной ухмыляющейся физиономии.
Американские солдаты, держа наготове револьверы и ружья, обошли все дома в поместье, а затем и служебные помещения. Если Рильз правильно истолковал сбивчивые речи малайской девушки, все здешние работники разбежались, устрашившись слухами о зверствах, которые немедленно совершат над всеми испанскими аристократами, а затем и над их слугами. Об этой твёрдо заявила малайка, помогая себе самыми выразительными жестами. Против такой уверенности спорить было сложно.
После того, как строения усадьбы были осмотрены, солдаты снова собрались все вместе на утоптанной площадке перед главным домом. Раньше всё здесь было прибрано и имело благообразный вид, и даже теперь, когда в поместье вошла, вместе с отрядом чужаков, война, всё продолжало дышать, по какой-то инерции, умиротворением и негой, характерный для южных стран. Хотелось прилечь в удобном бамбуковом кресле и расслабиться, со стаканом охлаждённого вина рубинового оттенка.
Должно быть подобное настроение проняло не только Роя Торнтона, но и его товарищей, потому как Гюнтер вдруг насупился и, короткими лающими фразами, разослал всех по окрестностям продолжить разведку. Не хотелось бы угадать в западню в этом месте, слишком уж похожим на библейские райские кущи. Запуганные паническими слухами слуги вполне могли привести сюда отряд испанцев, а уж те стесняться не станут, застигнув врасплох заокеанского противника.
Гюнтер разделил подчинённых ему людей на две группы, возглавив одну половину, а второй командовал Гарри Вэнс. Они углубились в окружающие поместье заросли, чтобы провести рекогносцировку, расставить секретные посты и провести ряд специфических подготовительных операций, то есть нашпиговать округу разного рода капканами и ловушками, чтобы максимально обезопасить свои тылы.
В самом поместье оставалось всего лишь несколько человек. Гюнтер приказал Рильзу обеспечить отряд обильным обедом и подготовить всё возможное для размещения здесь. Подразумевалось, что обедом займётся Мисси, которой поможет Эйб, а подготовка помещений выпала на долю Торнтона, Арранхо и Бена Дугласа. Сначала парнишка начал было что-то бурчать, пытаясь возразить. Он явно желал вместе с остальными бойцами углубиться в лесные заросли, где столь заманчиво кричали пронзительными голосами яркие экзотические птицы и юркие обезьяны, но Эйб прикрикнул на него прокуренным гласом и Бен как-то сразу успокоился, остыл, примирившись со скучным заданием. На его долю ещё перепадёт немало всего, читалось в его глазах.
Узнав, что её назначили быть стряпухой, Мисси выразительно уперла руки в обтянутые платьем стройные бёдра и разразилась длиннющей тирадой на своём «птичьем», с переливами, языке. Смысл сей фразы в дословном переводе не нуждался. Не для того, мол, она привела сюда американцев, чтобы на них же теперь здесь кашеварить. Не дослушав до конца, Рильз ухватил её за руку и поволок в сторону кухни, буркнув через плечо своим друзьям, чтобы и они занялись порученным делом. Торнтон с Арранхо промолчали, а Бен Дуглас не удержался от шутки, в которой предположил, чем сейчас займётся сам Рильз со своей новой «обезьянкой». Хорошо, что Мисси его не слышала, не то тут же вернулась бы и кричала бы ещё долго в лицо ирландского сопляка, брызгая в него слюной, как кобра – ядом.
Поухмылявшись, Бен отправился налаживать спальные места в бунгало, а Рой с Доротео пошли к дальнему строению, где должна были разместиться вторая половина отряда. Попутно они остановились покурить.. У Доротео ещё остались длинные чёрные сигары из мексиканского табака, которые он навострился сворачивать сам и делал это довольно искусно, не хуже гаванских мастеров, импортирующих табак в Испанию и дальше, в Европу. Они с удобством расположились на террасе и взяли в руки по сигаре, разминая её и принюхиваясь к аромату отборного табачного листа, как вдруг внимание их привлёк шорох.
О управляющем поместьем, доне Хесусе, все успели забыть. Точнее, Мартин Гюнтер толкнулся в двери погреба, но они оказались закрытыми изнутри и про погреб как-то забыли. Видимо, всё это время управляющий сидел под дверью и прислушивался к тому, что происходило снаружи. Наконец, тогда, когда все разбрелись в разные стороны, испанец решился выбраться из западни, которую устроил себе сам. Для этого он использовал удобный, по его мнению, момент, которого может в дальнейшем не получиться. Наверное, он думал, что в поместье нагрянула банда мародёров, какие всегда появляются в период военных действий. Рано или поздно они прознаются про винный погреб и будут туда обязательно ломиться. Исходя из этих догадок, надо было непременно менять место дислокации и искать другое убежище, более надёжное, а ещё лучше – вообще покинуть поместье и бежать следом за прочими слугами, оказавшимися более смышлёными. Решившись, дон Хесус начал действовать, но, на свою беду, первое, что он узрел, осторожно приоткрыв дверь, был Доротео Арранхо.
Наверное, попытайся испанец сразу же захлопнуть дверь, он вполне успел бы задвинуть массивный засов, который он соорудил из здоровенной алебарды, а также заново соорудить ту баррикаду, шум от перемещения которой привлёк внимание американцев, но, увы, дон Хесус внезапно впал в ступор от неожиданности и волнений, им пережитых, а когда через мгновение опомнился, было уже слишком поздно. Доротео уже был рядом и налёг на дверь своим крепким плечом. Испанец испуганно вскрикнул и …кубарем полетел по узким каменным ступеням вниз.
В этот напряжённый момент вдруг послышался громкий заливистый смех. Торнтон и Доротео оглянулись в недоумении. В дверях соседствующего бунгало стоял Бен Дуглас и указывал пальцем на крыльцо главного здания. Там стояли Эйб Рильз и его Мисси. Малайская девушка натягивала себе на плечи бретельки платья с пышными оборками на подоле, но выскочившая в декольте крепкая грудь с «вишенкой» соска не позволяла сделать этого надлежащим образом. Стоявший рядом с ней Эйб ругался, запутавшись в собственных подтяжках. Дураку было ясно, чем они только что занимались в кухонной комнате.
Заливистый хохот весельчака- ирландца привёл Рильза в ярость. Он бросил подтяжки и выхватил свой здоровенный револьвер. Палец побелел, готовый нажать спусковую «собачку». Дуглас моментально перестал смеяться и побледнел. Он развёл руки в стороны, показывая, что у него нет оружия и он не собирается нападать на Рильза.
-- Отставить!!
Откуда-то, как всегда незаметно, появился сержант Гюнтер, нацелив на Рильза винтовку Генри. Выразительный голос его мог заморозить целый бочонок виски в самый жаркий полдень. Рильз заворочал и неохотно опустил револьвер. Сделав угрожающее лицо, он шагнул было в сторону Бена Дугласа, но здесь с него вдруг соскочили расстёгнутые в пылу внезапной страсти штаны, о чём он успел позабыть, и он тут же рухнул со ступенек высокого крыльца, оглашая окрестности грязной руганью, включая самые крепкие выражения на испанском языке, а также языках апачей, команчей и даже ацтеков. Теперь уже смеялся не только смешливый Бен, но и все прочие, включая и обычно хмурого Гюнтера, и даже Мисси, которая быстро опомнилась, всплеснула худенькими ручонками и кинулась помогать подняться на ноги белому от бешенства Эйбу.
Общий смех, как это обычно и бывает, разрядил обстановку. Усмехаясь, Гюнтер опустил винтовку, а Рильз, наконец, справился-таки со съехавшими штанами, а затем и с перепутавшимися лямками подтяжек. Он тоже кривенько улыбался, но процедил ещё раз пару ругательств, в силу укоренившейся привычки.
Теперь вспомнили и об испанце, столь неудачно появившемся на сцене нашего «театра действий». Пронырливый Бен кинулся к полуоткрытой двери в погребе, но как бы ни скоро двигался он, Арранхо опередил его и уже нырнул туда, сжав пальцами рукоять огромного мачете, который всегда находился у него за спиной, укреплённый наискось. Он выхватил тесак и теперь держал его по-испански – клинком вниз. Впрочем, так обычно держали нож и индейцы.
Дону Хесусу не повезло, или наоборот – сильно повезло, с какой уж стороны на все эти обстоятельства посмотреть. Короче говоря, он споткнулся и упал столь неудачно, что умудрился свернуть при падении шею. Когда все спустились по узкой лесенке вниз, он, бедолага, лежал там, на утоптанном земляном полу, выложенным круглыми камнями, ещё подёргиваясь в судорогах агонии. Как источник информации он был потерян, но Гюнтер приказал Дугласу помочь ему. Они подхватили испанца и потащили в дальний угол подвала, в самый холодный закут, где Бенджамин повёл плечами от прохладного озноба. Попасть сюда с залитой солнцем площадки перед домом равнялось переходу в другой климатический пояс, если и не в приполярный, то уж в умеренный точно.
Конечно, тащить по узким крутым ступенькам наверх мёртвое тело удовольствие небольшое, поэтому никто не стал задавать вопроса, что надо бы умершего столь нелепым образом испанца поскорей придать земле, пока он не начал смердеть. Но задавать подобные вопросы где-нибудь в техасском ранчо – это одно, а в секретном отряде Перси Бойда, да ещё и на другом конце света, совсем другое. Поэтому каждый сделал вид, что это его не касается.
Но Мисси, которая чувствовала себя здесь если не хозяйкой, то домоправительницей, то есть управляющей, и молчать она не собиралась. Она, по обычаю всех женщин мира, взявших на себя обязанности хозяйствования, уперла руки в тоненькую талию и пронзительным голоском спросила:
-- Это зачем же вы там оставили покойника? Давайте, вынимайте его из подвала, д начинайте копать могилу… Или вы считаете, что всем этим должна заниматься я, слабая женщина?
Гюнтер не посчитал нужным затевать диспут с малайкой, а Рильз одёрнул её.
-- Не твоего ума дело. Пускай там лежит. Мы его потом здесь и закопаем.
-- Это ещё зачем?
-- Какая разница, где его закапывать – за оградой усадьбы или в тёмном подвале?
-- Как это – какая разница? – возмутилась туземка. – Мы здесь, если не знаете, продукты держим. Нельзя мёртвое тело рядом с продуктами держать. Они испортятся и… ещё…
-- Что – ещё? – нахмурился Эйб.
-- Они пропитаются духом убитого дона Хесуса и мы, если отведаем их, заболеем… падучей болезнью.
-- Не будет этого, -- заулыбался Рильз. – Скоро сюда нагрянут испанцы, проголодаются, достанет из погреба продукты, и непременно заболеют, как ты тут обещаешь. А мы, предупреждённые, будем питаться из другого места.
-- Это из какого же?
-- Из другого, -- оборвал Рильз туземку. – Так что отставить разговоры.
Я не вслушивался в их перепалку, а размышлял. Труп дона Хесуса оставили явно для своего колдовского ритуала, чтобы воспользоваться им позднее, когда в имении появится Гуго Шольц. Отряд Бойда занимался какими-то особыми делами, которые имели к военным действиям американской армии весьма косвенное отношение. У них были свои задачи, которые поручал им  кто-то из правительства, или кругов, курирующих политику Соединённых Штатов. Это было интересно для архивариуса- исследователя, но человек, вдруг очутившийся  в самом центре этой опасной политической интриги, должен держать ухо настолько востро, насколько возможно. Если он, конечно, планирует остаться в живых.
Самое главное, что теперь я смогу доказать Генри Зигланду правоту своих утверждений и привлечь его, как своего союзника, с которым я вынужден делить его тело. Вдвоём мы, объединившись, найдём выкрутиться, а потом я рассчитывал найти отца Бернардо, который обещал помочь мне вернуться обратно. Рассчитываю, что этого же хочет и Генри. Но, чтобы выполнить задуманное, надо покинуть Филиппины, добраться до Коста-Рики, где, каким-то ещё непонятным образом, разыскать Гаспара Альворадо. Что там случится дальше, я старался не думать, до этого надо ещё дожить. Та задача, которая стояла передо мной, перед нами, была из категории практически неразрешимых, но дело-то в том, что я должен найти её решение. Других вариантов просто не было.
В то время, пока я предавался вполне понятным сомнениям и размышлениям, свойственным учёному уму, другие же решительно действовали. Мартин Гюнтер вызвал к себе Мормона, они долго беседовали в самой дальней комнате, а потом Мормон исчез, то есть удалился восвояси.
Бойцы отряда тем временем осмотрели окрестности и, выставив пару секретов, собрались в большой трапезной комнате. На всякий случай Гюнтер приказал избегать открытых участков поместья, а с места на место перемещаться быстро и, по преимуществу, незаметно, что было несложно, принимая во внимание немалую выучку бойцов Бойда. К этому времени и новички обучились искусству тайной войны. Не надо забывать, что большая часть из них приучилась действовать максимально скрытно ещё на гражданской жизни, совершая проступки, затрагивающие чуткие струны закона, стоящего на страже порядка; остальные же, учитывая их спортивные наклонности и некоторые особенности городского уклада, предполагали те последствия, к5оторые вскорости и последовали.
Таким образом, можно было ожидать, что новички быстро адаптируются к тем условиям, в каких им приходилось действовать в эту военную кампанию. Тяжело было весельчаку, гиганту Крассу, но он, как вы помните, погиб, так и не вписавшись в стандарты тайных операций Бойда.
Поместье «Соледад» находилось на удалении нескольких миль от города Кавите в сторону красивейшего озера Бэй, или Бай, которое смело можно было причислить к достопримечательностям острова Лусон, если задаться целью составить реестр мест красивых и необычных. Чем же оно отличалось от других водоёмов. Дело в том, что озеро Бэй являлось огромной лагуной, то есть, в данном случае – лагунным озером. Лагуна, это, как помнит искушённый в вопросах географии Читатель, есть центральная часть атолла, появившегося в результате инстинктов крошечных строителей- кораллов и является естественным водоёмом, через которое происходит постоянная циркуляция морских вод, не позволяющая им застаиваться в водоёме и, таким образом, удачно вписывается в систему природной очистки и возобновляемости многих биосистем атолла. Хотя берега озера Бэй и состоят из палеозойского песчаника, мы можем предположить, что в древности здесь располагалось жерло гигантского вулкана, посредством которого, или которых, и возник обширнейший Малайский архипелаг, а также сотни и тысячи других островов и архипелагов, отделивших Тихий океан от Индийского. Вулканы на Филиппинах сохранились до сих пор и временами клокочут, извергая клубы дыма и пепла. Это, так называемая западная цепь, с вулканами Тааль, Коррежидор, Маейей, Арайат и Багайс на Лусоне и следующими островами, а также восточная гряда – Албай, Изорог, Колази и другими на полуострове Камеринос. Заканчивается гряда вулканами Мататун и Апо на острове Минданао. Длиной озеро Бэй свыше сорока миль, и берега его покрыты красивейшими пальмовыми рощами, полянами, заросшими различными видами папоротника и миллионами цветов, среди которых встречаются орхидеи невиданной красоты и размеров, предмет эксперта в Европу негоциантов, имеющих здесь свои агентства, которые занимаются здесь закупкой экзотических фруктов, тростникового сахара, листового табака, а также готовых сигар, конопли и даже редких пород птиц и зверей… Но мы несколько отвлеклись от темы нашего повествования.
Итак, «Соледад» находилось в удалении от Кавите, с котором имело сообщение в качестве достаточно удобной грунтовой дороги, которая располагала рядом ответвлений к различным участкам озера Бэй, которое мы представили вниманию Читателя. Поместье окружал ряд плантаций, ухоженных плодовых садов и возделанных полей, где произрастали батат, кассава и зерновые. В обычные дни здесь можно было видеть согбенные, блестящие от пота спины полевых рабочих, занятых прополкой, поливом или другой рутинной работой. Но сейчас сады и поля были пусты, так как все работники разбежались по домам и выжидали там, чем же закончится сей смутный период войн и революций, которые периодически вспыхивали в этих местах, питаемые многими несправедливостями и нещадной эксплуатацией, чем грешила испанская администрация, и не только в этих местах.
Гюнтер осмотрел всё поместье и убедился, что Эйб Рильз и в самом деле сделал им шикарный подарок. Для отряда, его размещения, это было идеальное место. Здесь можно было надёжно укрыться всем и скрытно перемещаться по всей округе, от Кавите и до самой Манилы, совершая всё задуманное Гуго Шольцем, который обещал появиться в «Соледад» в самое ближайшее время.               
Но, для полной безопасности, надо было заставить работников поместья вернуться обратно и вновь выйти на «свои» поля, заполнить садовые рощи своим присутствием. Казалось, что задача это невыполнима. Но, надо сказать, что для отряда Бойда ещё не придумали действительно невыполнимых задач. Гюнтер пригласил к себе Рильза и долго разговаривал с ним, глядя тому в глаза неподвижным взором. Во время своего монолога он даже откупорил бутылку густой малаги. У Рильза уже блестели глаза от тех перспектив, которые начали прорисовываться в его мозгу, чуть стимулированном алкоголем. Надо признаться, что там часто зарождались самые разные прожекты, которые должны были привести Эйба, точнее – Пола Тейлора, к благоденствию и благополучию. Правда, как правило, они вскоре расплывались, как облачко марева, в жарких штатах Техас, Нью-Мексико и Колорадо, где обычно и пребывал Тейлор, сейчас ставший Рильзом. Быть может сейчас, сменив личину, он избавился и от своих неудач и в этот раз всё сложится совсем по другому? На этот раз прожект составлялся на основании распоряжений Мартина Гюнтера, приближённого всесильного Гуго Шольца, который и сам как-то побаловал Рильза бутылкой отличного виски, по видимому -  в знак особого расположения. Теперь и сам Эйб был готов проявить инициативу.
-- Послушай меня, Мисси, -- обнял Эйб несколько минут спустя важного разговора, за узкую талию туземку, которая тут же посмотрела ему в глаза, обжигая их страстными взглядами. – Скажи-ка, дорогуша, ты довольна?
Вместо ответа малайка кивнула и неожиданно сильно прижалась к Рильзу горячим мягким телом. Тому показалось на какое-то мгновение, что он угодил в плотные кольца змеи- удава, про которые не раз выслушивал жуткие рассказы, какие потчуют друг дружку ковбои у вечернего костерка. У него уже бывали в подружках краснокожие скво, жгучие мексиканские гвапеньи, даже встречались латиноски со взрывной смесью в крови, но такой вот дикарки он ещё не держал в объятиях, и чувствовал теперь то похотливое возбуждение, то какой-то непонятный озноб, который даже посчитал бы за испуг, если б не знал сам, что ничего не боится, или почти ничего, вспомнив змеиный взгляд Гуго Шольца.
-- Хочешь стать хозяйкой этого ранчо?
-- Ранчо? – переспросила туземка.
-- Да. Этого, то есть, поместья?
-- А разве я уже не хозяйка? – наморщила узкий лобик красотка и прищурилась. Эйб подумал, что если бы она сейчас вдруг высунула язык, то он бы не удивился, что тот вдруг окажется раздвоенным.
-- Конечно, хозяйка. Но человека делает настоящим хозяином присутствие слуг. Ты меня понимаешь?
-- Пока ещё нет, но ты продолжай говорить, и я всё пойму.
-- Те люди, что здесь работали… Ты можешь их вернуть назад?
-- Зачем они нам нужны? Они, как трусливые макаки, прячутся в своих хижинах, боясь оттуда высунуть нос.
-- Ты можешь попросить их вернуться?
-- Зачем? – спросила Мисси.
-- Пусть работают, работают на поле, в рощах, собирают плоды, копают землю, словом – делают то, что делали раньше. А ты будешь им приказывать, то есть станешь настоящей хозяйкой.
-- Они… -- выдохнула из себя туземка. – Они меня не послушают. Настоящие хозяева, это дон Перегрино, его супруга, ещё – дон Хесус, а я всего лишь простая служанка. Они это прекрасно знают.
-- Так было раньше. Сейчас твой дон Перегрино наверняка прячется в Маниле, а то может сидит внутри проржавевшего парохода, который спешит отсюда изо всех сил, спеша в Испанию. А дон Хесус… А если дон Хесус назначит тебя новой управляющей?
-- Меня? – улыбнулась Мисси и звонко расхохоталась, показав череду мелких зубов, похожих на набор одинаковых матовых жемчужин. – Меня? Но ведь дон Хесус умер?
-- А если бы он был жив и назначил тебя, -- Рильз помахал рукой в воздухе, что-то изобразив пятернёй, -- ты была бы довольна?
-- Конечно. Я сделала бы что угодно для тебя и твоих друзей, дон Эйба.
-- Хорошо, Мисси. Тогда иди, собери своих людей и приводи их к воротам ранчо, то есть поместья, а с доном Хесусом мы тут что-нибудь придумаем.
Девушка поняла, что американцы задумали какую-то хитрость, но если её новый заморский дружок не обманывает и она займёт хозяйские комнаты, то дело это очень даже правильное. Даже если эти опасные люди, пропахшие порохом и запахом чужих земель, уйдут отсюда, она-то останется здесь настоящей хозяйкой, пригласит сюда родственников, и они заживут как богатые доны. Эти сладкие мысли придавали дополнительные силы, массу сил, и она бегом устремилась по дороге в сторону ближайшей деревушки, где в основном и проживала сбежавшая обслуга поместья.
Рильз проводил Мисси глазами и отправился доложить Гюнтеру, размышляя, что бы значили слова сержанта о доне Хесусе, который им ещё окажет услугу, да не одну. Ведь испанец отдал Богу душу и покоится теперь в подвале, где хранят продукты. Впрочем, решил для себя Рильз- Тейлор, это не его проблемы. Есть в их отряде шибко умные головы, которые найдут способ сделать всё как надо. Разглядели же они его способности м выделили среди прочих новичков, хотя Зигланд- Торнтон стреляет лучше его, Эсбери- Саломак, равно как и Луис Лаурель, борцы хоть куда. Все они тоже могли сделаться сержантами, но ведь Шольц почему-то назначил именно его.
Всю дорогу Рильз размышлял о саксонце и пришёл к выводу, что даст сто очков вперёд Перси Бойду, как командир их отряда спецназначения. Если Бойд задержится в Филадельфии или Вашингтоне, где у них там находится правительственный госпиталь, куда его грозили отправить, Шольц будет их командиром, а значит, шансы Рильза, которому Гуго явно покровительствует, всё больше возрастают. Ведь это именно он нашёл, при помощи Мисси, такое удобное место для базирования всего отряда.
Первым, кого он увидел на дороге, ведущим к поместью, был Мормон. Тот гордо восседал на лошади чёрного, как дёготь, окраса. Он снисходительно помахал рукой новоявленному сержанту и пришпорил лошадь. Та едва не поднялась на дыбы, пытаясь воспользоваться случаем и сбросить своего седока, но тот сжал её бока ногами с такой силой, что она оставила свою попытку, так и толком не начав её, а потом пустилась вскачь и мигом исчезла среди зарослей папайи и манго, которые окружали дорогу с обеих сторон, словно рамка некоей идиллической картины.
  Должно быть Мормон, как обычно, привёз новые приказы и распоряжения Шольца, который со своими ближайшими людьми рыскал по Маниле, в поисках чего-то очень важного. А может он уже нашёл то, что искал и уже двигается сюда. Тогда надо скорее налаживать жизнь в поместье. Рильз одёрнул мундир и ускорил шаг, самодовольно ухмыляясь. В своих мыслях он уже был ближайшим подручным майора Не-Промах.


Глава 26. Судьба Перси Бойда.
Если до сих пор мы старательно следовали за Ури Герцем, который объединился, волею судьбы, личностью с Генри Зигландом, наблюдая за всеми перипетиями их жизненного пути, но теперь, временно, оставим их в покое, и вернёмся через океан в Североамериканские Соединённые Штаты, где остался такой важный персонаж нашей истории, как Перси Бойд.
Как помнит Читатель, Бойд попал в крутую заварушку на Пуэрто-Рико во время выполнения секретного задания. Испанцы выследили отряд и загнали его в ловушку. Если бы не подоспел на выручку десант морской пехоты, неизвестно, чем бы всё закончилось, но произошло то, что произошло. Бойцы особого отряда вернулись на Кубу, откуда, уже в скором времени отправились на выполнение нового задания, тогда как Перси Бойд (и ещё четыре солдата, получивших тяжёлые ранения), был вывезен в метрополию. Гленвертон Хаффс, Арика Норрис, Биф Стрэнтон и Арлен Кэмпбелл были отправлены в ближайший госпиталь, а Перси в отдельном вагоне, прицепленном к экспресс-поезду, покатил в Филадельфию. Вот туда-то, то есть в Филадельфию, мы за ним и отправимся.
В 1636-м году группа шведских переселенцев, наслушавшись различного толка историй, а тем паче натерпевшись от притеснений излишне гордых и вспыльчивых князьков- ярлов, перебрались в «Винланд», а если говорить точнее, то в одну из заокеанских британских колоний, и организовали там своё собственное поселение. Жизнь за океаном оказалась тяжёлой и разнообразной, в основном по причине того, что надо было много трудиться и терпеть самые разные лишения. По этой самой причине устроенная имя крепость- фактория так и не разрослась до полноценного городишки, как это планировалось изначально, скорее даже, случилось обратное. Так бы несколько бревенчатых сооружений сгнили бы и заросли кустарником, но случайно сюда же прибыли на бригантине квакеры во главе с Уильямом Пенном, и основали своё поселение, которому дали греческое имя – Филадельфия, то есть «город братской любви». Такие уж были они – квакеры, держались друг за дружку обеими руками. Скоро на освоенное место прибыла ещё одна группа единоверцев, а за ними ещё и ещё. Город начал разрастаться. Появилась первая улица – Аллея Элфрет, названная в честь первого мэра. В те времена число жителей едва насчитывало две с половиной тысячи жителей. Постепенно ко квакерам селились люди других ветвей христианства, а затем появились, как же без этого, иудеи, буддисты из Китая, а то и почитатели совсем уж непонятных вероисповеданий. К 1701-му году Филадельфия наконец стала полноценным городом с населением свыше десяти тысяч человек, а к 1775-му году неожиданно выдвинулась в третий по значимости во всей Британской империи, понятно, после Лондона и Ливерпуля. Неудивительно, что когда начались политические страсти в североамериканской колонии, именно здесь собралась группа видных американских колонистов, во главе с Томом Джефферсоном, Джоном Адамсом, Бенджамином Франклином, Робертом Шерманом и Робертом Ливингстоном, которые вошли в специальный комитет и сформулировали документ, названный Декларацией независимости. Двадцать шестого июня 1776-го года означенный документ был торжественно зачитан на заседании Континентального конгресса в здании Конгресс-холла, отделанном розовым мрамором. Какое-то время Филадельфия была столицей самопровозглашённой республики, состоявшей из тринадцати штатов.
Давно уже столицей стал важный Вашингтон, где в Капитолии заседают сенаторы, решая дела государственной важности в Конгрессе, но, тем не менее, Филадельфия несёт в себе достаточно величия, чтобы считаться столицей, пусть и негласной, наряду с Нью-Йорком. Поговаривали даже, что здесь собираются настоящие вершители государства, которые дёргают за ниточки, которые тянутся не только в Вашингтон, но и в некоторые другие страны.
Когда-то, в мрачные средневековые времена, как интуитивная попытка поиска выхода из тупика бытия, начали разрастаться различного толка тайные общины. Большинство из них основывалось на мистериях полузабытого прошлого, оплодотворённые идеями, вывезенными людьми учёными, которых встречалось немало среди крестоносцев, пошедших в поход, объявленный папой Урбаном Вторым, на Восток, биться за Гроб Господень. Они, эти мудрецы, попытались даже организовать своё государство там, среди сарацинов, и назвали его Латинской империей, но были оттуда выдавлены, но успели всё же познать немало тайн Востока, которые так и не поняты до конца, и не растолкованы, хотя этим занимались люди весьма сведущие.
Эти, не до конца познанные тайны, которыми ещё пользовались маги Шумера и загадочного государства Ра, имели некоторое сходство с самыми закрытыми сторонами иудейской каббалы, которые тщательно скрывали адепты тайного еврейского общества, чьи пророки до сих пор обитают, по слухам, в тщательно сокрытых пещерах на берегу Мёртвого моря, чьё побережье дышит смертью, серой и ужасом.
Вот эти идеи и мысли, непонятно каким образом, проникли в Европу и стали концентрировать вокруг себя людей, умеющих заглядывать как внутрь себя, так и за горизонты познания. Тогда и получили известность общества катаров, альбигойцев и лордов во Франции, свои общества были на италийских землях, и в германских ланд-герцогствах. Основаны были ливонские и тевтонские ордена, которые обещали, в скором времени, сделаться не менее влиятельными, чем баронства и курфюршества. Ритуалы и железная дисциплина сплачивала членов орденов, как мистерии лож масонов и розенкрейцеров.
В скором времени Католическая Церковь поняла всю опасность новых веяний, вынесенных с Востока, и начала жесточайшие гонения. В одну ночь были уничтожены все видные магистры и гроссмейстеры ордена тамплиеров, потом устроили крестовый поход на альбигойцев и катаров, которые посмели устроить себе целое государство между Испанией и Францией, прошлись огненным колесом аутодафе по всей Испании, которая была глубоко заражена влиянием магрибских сект. Это позволило подавить заразу, которая едва не задавила христианские традиции своими веяниями. К слову сказать, за тайными обществами стояла серьёзная сила, которая вооружила разум их адептов знаниями, намного опережающими тот общий уровень, на котором находилась Европа в те годы.
Католическая Церковь взяла под свой неусыпный контроль всё новое и кое-что взяла на своё вооружение. Самые высокомудрые отцы из числа иезуитов обдумывали новые идеи, заседая в кабинетах Ватикана или молясь в монастырских кельях Латинского континента, чрезвычайно удалённого от неискушённой паствы, чтобы не дать вырваться на волю демонам неуправляемого познания.
Европейские тайные общества были в основном разгромлены, но всё же не все. Некоторые ушли в глубокое подполье и там функционировали, незримо для непосвящённых. Другие отказались от идеи господства, хотя бы на время, и занимались наукой и фокусами, третьи вошли в контакт с властью и получили от неё некие гарантии в обмен на частью – сокровищами, а частично сокровенными знаниями. К таким можно было отнести масонские ложи и мальтийский орден.
Дольше прочих сопротивлялись германские общества, но были вынуждены тоже пойти на сделку с властями. Часть из них пыталась скрыться на Балканах, в лесах и горах Богемии, Моравии и Трансильвании, построив там, в самой глуши, ряд мрачных замков, как правило, на краю глубоких ущелий. Про эти замки местные жители рассказывали всякие ужасы, распространяя легенды про живых мертвецов и гигантских нетопырей, сосущих кровь у бедных путников.
Туда отправили миссию из католических священников, своеобразный спецназ, чтобы они разобрались на месте с тем, что из пугающих слухов правда, а что лишь застилающий глаза «туман», заставляющий держаться подальше.
Чем закончились переговоры отцов- иезуитов из спецкомиссии с хозяевами лесных замков, до нас так и не дошло, но скоро в Европе появились проповедники нового общества «Рассвет над Европой». Они демонстрировали чудеса – самозажигание свечей перед иконами, мироточение, лечили безнадёжно больных людей, поднимали калек.
Церковь смотрела «сквозь пальцы» на эти игрища и, постепенно, радетелей «Рассвета» начала обуревать непомерная гордыня. Они вовсю проповедовали свою теорию европейского развития. Некоторые их идеи подхватили другие вольнодумцы, среди которых оказались люди чрезмерно талантливые, такие, как Руссо или Вольтер, а затем во Франции, где обосновалось ложа общества «Золотой Рассвет», полыхнуло революцией. Адепты ложи проявляли чудеса предприимчивости, и вот уже некий корсиканский офицер, тщательно ими опекаемый, становится сначала первым консулом Французской республики, а затем присваивает себе диктаторские полномочия. Он выходит из-под контроля не только общества «Золотой Рассвет», но и Корсиканского союза, который тоже делал ставку на предприимчивого артиллериста. «Золотой Рассвет» попытался вернуть себе контроль над новоявленным императором, но …   
Но дело не выгорело, и пришлось остаткам разгромленной ложи спасаться по другую сторону Ла-Манша и устраиваться в Лондоне. Они вступили в переговоры с английским герцогом и военачальником Артуром Веллингтоном, и вручили ему полный набор сведений о французском императоре с дополнительными секретными данными о его слабых сторонах личности. Веллингтон оказался весьма и весьма творческим и успешно те данные использовал при составлении планов намечающейся военной кампании. Под Ватерлоо Наполеон испытал сокрушительное поражение и, одновременно, получил от своих давешних покровителей тайную депешу, в которой они ему попеняли кое-какие его деяния. Хитроумный корсиканец воспользовался случаем и преподнёс Веллингтону эту историю так, словно его вчерашние союзники попытались наладить с ним связь, обещая забыть прошлые обиды. Бонапарт вознамерился вбить клин в союзнические интересы и это у него получилось. Правда, самому ему уже не суждено было вернуть себе императорские регалии, но дело было сделано, и англичане попытались взять в оборот оккультное общество.
Спасаясь от длинных рук секретной службы Великобритании, верхушка «Золотого Рассвета» перебралась на американский континент, где и рассеялась; часть общества, испытывая особую ненависть к британским политическим кругам, взяло кураторство над американскими колонистами, объявившими о независимости от европейской метрополии, другие удалились на южный континент, где принялись, по своему обычаю, плести политические интриги, что вылилось в конечном итоге в череду бесконечных революций.
На обломках «Золотого Рассвета» появились ложи «Золото Америки», «Американская Мечта» и «Золотой День». Они, учтя многие ошибки прошлого, ушли настолько глубоко в тень, что о их существовании практически ничего не было известно, лишь временами происходили некие события, которые не должны были случиться, но происходили, подогреваемые некими чрезвычайно ловкими манипуляторами.
Постепенно ложи начали задумываться о систематизации своих усилий в единое целое и построении единого сверхгосударства на всём американском континенте, от русской, пока ещё, Аляски и до мыса Горн. Но тут они, впервые, столкнулись с некоей силой противодействия. Что-то, или, вернее, кто-то мешал их действиям, срывая один план за другим. Было проведено тщательное расследование, которое показало, что им противостоит некая организация, тоже, кстати сказать, тайное общество. Как позднее оказалось, этих обществ было несколько.
В своё время, много раньше тем времён, о которых сейчас идёт речь, из Европы были выдавлены общины катаров- розенкрейцеров, которые перебрались за океан задолго до Христофора Колумба, и начали осваивать земли Нового Света. Кстати, выражение «Новый Свет», пришёл в общемировой обиход именно от потомков тех первопоселенцев, которые слышали о новых заокеанских землях от хвастливых норманнских пиратов. Позднее, посланные за Атлантику миссии иезуитов тоже основали ряд своих государств на индейских землях, на территории нынешних Боливии и Парагвая. И катары, и иезуиты не чурались ни нового, ни старого, и занимались активными изысканиями в имперских владениях майя, инков и тольтеков. Они имели общение со жрецами и обменивали старинные манускрипты на свои специфические умения. Вот только связь с иезуитами обернулась для тольтеков крупными неприятностями, после чего некоторые их города исчезли. В ответ обезлюдела одна из иезуитских территорий. Но другие сохранились.
Столкнувшись с сильным противником, оккультные общины решили объединиться в единую силу, насколько это было возможно, учитывая те противоречия, которые между ними наблюдались. После ряда сложных переговоров объединение всё же состоялось и даже получило общее название «Система Золотой Моммоны». Оккультисты набирали боевые команды, вооружали их тайными боевыми знаниями и отправляли их в бой. Так началась большая война на американском континенте.          
Система Золотой Моммоны провела ряд удачных операций против своих оппонентов. Пришлось потомкам розенкрейцеров и иезуитам тоже объединяться, как этого им и не было противно. После долгих и яростных дискуссий они заключили перемирие, пусть и временное. Это был договор. Договор Матра. Отныне они обменивались информацией и действовали согласовано, насколько это было вообще возможно.
Перси Бойд стал человеком правительства, уже когда был опытным детективом. Он совершил немало удачных расследований, ловил жестоких преступников и раскрывал ужасные тайны. А однажды, когда он раскрыл очередную тайну, она взяла и проглотила его самого. Оказалось, что некоторые нехорошие дела скрывают за собой политическую подоплёку. Его поставили перед выбором. Или – или. Жизнь или смерть. Как бы странно это не звучало.
Человек от правительства приставил к нему помощника. На все руки мастера. Сначала это был Рафаэлли. Дон Рафаэлли, брюнет с узким лицом и глазами, которые могли метать молнии. Он умел улыбаться так, что окружающие дрожали от страха, хотя не прозвучало ещё и полслова угрозы. Он научил Бойда обряду воскрешения. Подумать только, им помогали мертвецы, словом и делом.
Рафаэлли рассказывал, что обряды эти пришли из древнего Шумера, владетель которого, Ро Ша, или Ровеношад, умел воскрешать павших воинов, вселяя в них дух демона Сованаро. Этих воинов именовали мамлюками, то есть «приобретёнными в собственность», в переводе с арабского. Мамлюки составили отдельное войско и не знали проигрыша, потому что не боялись смерти и были всегда верны приказам. Вот только, как оказалось, они были всё же смертны. Рано или поздно мёртвая ткань разрушалась и хорошо, когда сначала отказывало тело. В противном случае начинался настоящий кошмар. Обезлюдело несколько провинций, по вине безумствующих мамлюков. А потом страну взяли в оборот амореи, и страна Куш сгинула среди песков Месопотамии.
Исчезла, но всё же не бесследно. Надо признать, что первая письменность в истории человечества зародилась именно там, в Шумере, и то, что сохранилось до нынешних времён, было расшифровано и прочитано учёными, коих нашлось немало среди крестоносцев, и много позднее, в тайных оккультных ложах.
Эту науку и преподал Бойду Рафаэлли. А потом он пропал, а его место занял другой помощник – Гуго Шольц, явившийся со Старого Света, посланный заокеанскими союзниками, из сердца Европы. Он был не менее искусен, чем Дон, но не был таким многословным, и в его взгляде не было столько отравленного металла, как у его предшественника. Но его Бойд боялся гораздо сильнее, чем Дона Рафаэлли, в чём он как-то признался себе сам.
Если Рафаэлли чурался лишний раз демонстрировать своё непостижимое искусство, предпочитая приёмам эзотерики, силу ума и науки, то Гуго Шольц этого делать не стеснялся. Он совершал один ритуал за другим, и вызывал явления и сущности, которые вполне могли довести до безумия человека несведущего. Но, коли уж пришлось столкнуться с потусторонним миром чудес и мистики, Перси Бойд демонстрировал крайнюю выдержку и, более того, сам начал участвовать в ритуалах, которые совершал саксонец Шольц. Тот ухмылялся, но не отталкивал от себя неофита, который вскорости обучился некоторым приёмам и мог самостоятельно общаться с душами мёртвых, а то и вызывать чуждые сущности, которые наполняли собой тела умерших и могли заставлять их говорить и двигаться. Это было, порой, очень и очень опасно.
Дон Рафаэлли и был учёным, который, со знанием дела, штудировал рукописи древних мыслителей, забираясь для этого то в самые закрытые архивы Ватикана, где он имел множество связей, и как учёный, и как католик, то отправлялся в дальние экспедиции, от высогорных плат Тибета, до влажных джунглей Эквадора. В таких случаях он пропадал надолго, на год- два, а то и более. Кое-что он рассказывал, вернувшись, улыбаясь то загадочно, то мечтательно, и было тогда видно, что, отчасти, он всё ещё пребывает там, в загадочных далёках, где прошлое прочно перемешалось с настоящим и не желало удаляться в небытие. Именно так он и выразился когда-то, разгорячившись доброй порцией шотландского виски. А вот Гуго Шольц так никогда не изъяснялся.
Перси Бойд уселся в кресло и попытался представить себе длинное вытянутое лицо итальянца, с волнистой тёмной шевелюрой, зачёсанной назад, пронизанной серебряными нитями благородной седины, с длинными аккуратными бакенбардами и всегда тщательно выбритым подбородком, который торчал вперёд вызывающим мыском. Длинным и крючковатым был и нос его. Должно быть, в старости это будет выглядеть отвратительно, когда выпадут истончившиеся зубы и рот втянется, но пока что всё было чинно и благородно. Временами Дон Рафаэлли водружал на нос очки с круглыми стёклами и делался окончательно похожим на учёного или медика, какими тех изображают в театре или синематографе. В остальных случаях он был, как казалось Бойду, настоящим аристократом, какие заседают в лондонских клубах и Палате Лордов, и какие носят в кармане сюртука револьвер, а в трости – потайную шпагу.
Эта картинка настолько ясно отпечаталась в его сознании, что, когда он повернул голову и на самом деле узрел Дона Рафаэлли, Перси показалось, что у него началась галлюцинация, что было бы неудивительно, если не забывать о состоянии его здоровья. Но «галлюцинация» улыбнулась ему и приветливо помахала рукой.
-- Ах, Перси, друг мой, как я рад тебя снова встретить.
Итальянец шагнул к нему, раскинув широко руки для самого дружественного приветствия. Бойд поднялся из кресла и тут же очутился в крепких объятиях. Никогда ранее они не были столь близки, чтобы так его приветствовать, но он тоже улыбнулся и обнял старого знакомого, да что там – приятеля.
-- А ты стал крепче, -- широко улыбнулся, во все тридцать два зуба, Рафаэлли и хлопнул по плечу полковника. Тот охнул и скрипнул зубами.
-- Ох, прости дурака, -- извинился Дон. – На радостях я забыл, что ты находишься на излечении. Но всё, как я надеюсь, уже позади?
-- Да… Почти.
-- Ну, хорошо. Если ты не против, я предложил бы тебе небольшую прогулку. Здесь, в парке.
Оказалось, что неподалёку находится прелестный уголок небольшого парка, заросшего каштановыми и буковыми деревьями. В самой середине заросли имелась укромная поляна, где стояла скамейка на бронзовых ножках в форме львиных лап. Должно быть это место придумали специально для влюблённых, стремившихся к уединению. Или для заговорщиков. Оба приятеля устроились там, удобно откинувшись на спинку, отполированную многими прикосновениями. Дон Рафаэлли достал из кармана сюртука лакированную коробку, наполненную сигарами, скрученными из виргинского табачного листа.
-- Я знаю здесь немало укромных местечек, но, мне кажется, это вот из самых прелестных. Итак, Перси, как я уже говорил, , мне суждено было вернуться. Это было не простое путешествие. Я побывал в другом мире.
-- В другом? – с любопытством переспросил Бойд. – На другом континенте?
-- И да, и нет, -- улыбнулся Дон. Всё не так просто… Видишь ли, друг мой, мы с тобой участвуем в войне, которая длится уже не одну сотню лет. Она то замирает, то разворачивается вновь. Сейчас она снова активизировалась. Наш противник… мы его разгромили, но он, неожиданно обнаружил проход, который ведёт в другой мир…
-- В другой? – удивился Бойд, с тревогой заглянув в глаза Рафаэлли. Тон вёл себя странно и говорил как-то запутанно. Он отсутствовал долгое время и вот он появился, похожий и одновременно непохожий на себя прежнего. А вдруг всё это время он пребывал в клинике для душевнобольных?
-- Нет, я не сумасшедший, -- улыбнулся итальянец, словно прочитав его мысли, которые, наверняка, отразились в его глазах. – И я в самом деле только недавно вернулся. Я искал тебя и мне сказали, что ты на Кубе, Пуэрто-Рико, участвовал в боях, тяжело ранен, и я, по старой памяти, решился навестить тебя и поговорить. Ты уже многое знаешь о нашей работе. Многое … но далеко не всё.
-- Так расскажи мне, -- вырвалось у полковника. Он устроился поудобнее и приготовился слушать.
-- Легко попросить – расскажи, -- усмехнулся Рафаэлли. Он и раньше любил говорить загадками и не было ясно, правда это или очередная хитро обставленная шутка, в которой скрывается не замеченный сразу смысл. – Я и сам знаю далеко не всё. Я больше того скажу. Мало кто знает всё и полностью. Всё знать может только Бог. Он потому и Бог, что знает и может всё. Но, тем не менее…
-- Хотя бы скажи – где ты был всё это время?
-- Это очень интересная история. Некоторые из литераторов и отдали бы полжизни и левую руку в добавок, за право опубликовать её под своей авторской фамилией. Но этого у них не получится, решительно нет. Но тебе я расскажу. Правда не всё, ты уж не обессудь, и не всю правду. Скажи, Перси, ты никогда не задумывался, что общего между похоронами и, скажем, отправлением трансконтинентального железнодорожного экспресса?
-- Я думаю, что и там, и там начинается некий путь, -- удивлённо пожал плечами Бойд и, подумав, добавил: -- И всё.
-- Ха-ха, -- развеселился эксцентричный итальянец, -- я так и думал, что ты как-то вывернешься, нащупав часть верного ответа. Но я добавлю. И в том, и в другом случае играет музыка. Как ты думаешь, для чего?
-- Наверное, здесь задействован какой-то ритуал. Я прав?
-- Ты знаешь, Перси, это действительно так. Когда нам предстоит дальняя дорога, играет музыка. Должно быть, так было всегда и никто не задумывается, что за этим стоят великие загадки нашего прошлого. В далёкие добиблейские времена тоже играла музыка. Но она была совсем другая. Перси, дружище, я слышал эти звуки. Они раздирают не только уши, но и саму душу, и – более того – даже пространство. Под какофонические звучания открывается проход в иное пространство. От одного этого у неподготовленного человека может отказать разум. Помнишь, в одной из легенд, озвученных легендарным Гомером, странники, под чутким руководством Одиссея, оказались вблизи некоего острова, где пели сирены? Все мореплаватели заткнули себе уши воском, а корабль вошёл в туман и очутился ввиду острова. Так вот, я уверяю тебя, это было путешествие в иной мир, в котором мореплаватели столкнулись со всякими непостижимыми чудесами, после чего имели счастье вернуться обратно. Говорят, что сам Гомер был слепым, но, тем не менее, давал очень чёткие и конкретные описания, словно сам был всему свидетелем. И я думаю, дружище, что это было именно так.
-- Так что же, Дон, -- развеселился полковник, слушая очередные байки своего приятеля, -- и ты слушал пение мифических сирен? А Медузу Горгону ты не видел?
-- Нет, -- серьёзно ответил итальянец. – Горгону я не видел и не советовал бы никому искать той встречи. Почему? Я отвечу позднее, если разговор коснётся этой темы, а пока что уверяю тебя, что те звуки, что называют «пением сирен», имеют право на существование, и я являюсь непосредственным свидетелем, но чёрт меня раздери, если я испытываю желание ещё раз через это пройти.
Дон Рафаэлли перестал улыбаться и стал настолько серьёзным, что Перси Бойд, неожиданно для себя, поверил ему.
-- Так ты действительно?..
-- Да, -- резко ответил Рафаэлли, -- м провёл там немало времени. Видишь ли, наши противники нашли там серьёзных союзников и обещают в самом скором времени совершить ряд грандиозных открытий и изобретений, новых для нашего мира, что, по их расчётам, должно сильно поднять престиж государства, и послужить основой для присоединения к нему соседних государств. По их расчётам, весьма небеспочвенным, вторая половина двадцатого века должна пройти под звездой Соединённых Штатов, которые разрастутся до половины мира, заняв весь континент, и северную, и южную его половины.
-- Но что же здесь для нас неподходящего?
-- Их идеи. Они собираются выстраивать новую общность людей, свободных от многих пороков и грехов. В какой-то мере есть здесь здравое зерно, но это в корне ломает всю шкалу ценностей, настроенных на потребление, конкуренцию и дух соревновательности. Словом, мы тоже нашли там своих сторонников и тоже будем развивать свою программу, настроенную на принципах ускорения индустриализации и технизации нашего мира. Машина против личности. Мы ещё посмотрим, кто – кого. И со всем этим тебе придётся снова перейти ко мне в подчинение. Я знаю тебя и твои способности, у нас впереди много работы.
-- Хорошо, но …
-- Но? – поднял брови итальянец.
-- Но как же Гуго Шольц? Мы начали одну перспективную операцию на Филиппинах …
-- О! – замахал руками Рафаэлли. – Я уже наслышан об этом. В свете новых интересов, операция на Филиппинах будет проведена в сильно упрощённом варианте.
-- Мы уйдём с Филиппин?
-- Если и уйдём, так ненадолго. А Гуго Шольц… он скоро отправится обратно в Европу. Когда-то он проживал в Саксонии. Мы незаслуженно оставили Германию почти что без внимания, а ведь там очень много перспектив. Она расположена в самом сердце Европы и могла бы собрать вокруг себя многие европейские государства. Когда-то это попытался сделать Наполеон, но он поставил не на тех, поэтому у него ничего и не получилось. Но ещё не всё потеряно. Вот Гуго Шольц и ряд других людей из наших европейских лож сосредоточатся на делах в Германии. Из Франции революции перекинулись в Америку, но, по нашим данным, скоро череда революций вновь пройдётся по Европе, а затем попытается опрокинуть Восток.
-- Восток? – переспросил Перси Бойд.
-- Да. Восток. Индия, Китай, Российская империя.
-- Россия? – скептически хмыкнул Бойд. – Не может быть. Они слишком неповоротливы. Да и остальные. Китай. Индия… Не верю.
-- Что ж, -- вновь усмехнулся Дон Рафаэлли. – Посмотрим. Над будущим надо работать, друг мой, и тогда оно нас не разочарует. Так-то вот.
Они ещё немного поговорили, о том, о сём. Дон Рафаэлли много и щедро шутил, демонстрируя свои зубы в улыбке. Он так ничего толком и не рассказал о своей дальней поездке, каждый раз ловко уводя тему разговора в сторону. Потом он незаметно исчез, стоило Перси Бойду на несколько минут задуматься. Дон Рафаэлли обладал одной завидной способностью – перемещаться совершенно бесшумно. Такими особенностями отличались разведчики и священнослужители. Дона Рафаэлли можно было отнести к обеим категориям. Перед расставанием он обещал снова заглянуть в Бойду, в самое ближайшее время.       
Дон Рафаэлли был для Перси Бойда посредником, передавая последнему приказы и распоряжения, идущие из кабинетов правительства. Сейчас, после разговора с вновь появившимся итальянцем полковник впервые, наверное, задумался, правительства ли распоряжения он выполняет. На первый взгляд всё выглядело так, как это и должно было выглядеть. У него был свой отряд и обеспечение со складов армии США. Его требования выполнялись беспрекословно, но ведь и их противника были очень высокие возможности. Где гарантии, что он не является подручным сил, которые крутятся на самом верху, но не являются сторонниками президента Соединённых Штатов? Но они могут и не быть его противниками, а блюдут собственные интересы. Было над чем поломать голову, пока медики пичкают его лекарствами, а сёстры милосердия строят глазки.


Глава 27. Кто ты, Гуго Шольц?
Казалось, что Гуго Шольц перестал спать вообще. Или делал это на ходу, как это порой делают верблюды, бредя по пустыне цепочкой, друг за дружкой. Только, в отличии от верблюдов, саксонец не дремал. А встречался с десятками людей, как в Маниле, так в других городах и селениях, где проживали участники патриотической организации Катипунан, которую возглавлял Андрес Бонифасио, пламенный революционер, филиппинский Симон Боливар. Только, в отличии от состоятельного венесуэльца, получившего хорошее образование в Европе, Андрес был бедняком и мог рассчитывать только на себя, на свои таланты и своих друзей. Но у того и другого всё же было кое что общего. У Боливара был учитель С. Родригес, писатель и просветитель, который заложил в молодом Симоне ростки свободы, проросшей позднее в полный рост. Был учитель и у Бонифасио, учёный, писатель, взявший на себя миссию просвещения на Филиппинских островах. Когда Бонифасио работал в Маниле в одной из британских торговых фирм, он открыл для себя книги Рисаля, а также труды теоретиков Великой Французской революции. Всё это и подвигнуло его на создание тайной патриотической организации Катипунан, которая и начала первой военные действия против испанских колонизаторов.
Пожалуй, почётное сравнение с великим венесуэльцем, ставшем президентом Великой Колумбии, могли бы вместе и Бонифасио, и Эмилио Агинальдо, который тоже пользовался большим влиянием, но у более состоятельных филиппинцев, был офицером и имел хорошее образование, и не только военное. Он выразил восхищение патриотическим стихам Андреса, а затем горячо отозвался о его программной статье «Десять заповедей друзей народа», чем завоевал сердце революционера и тот пылко отозвался на желание Эмилио объединить усилия. Их совместная деятельность оказалась настолько успешной, что испанцы начали переговоры с революционной армией.
Вот здесь-то между партнёрами «пробежала чёрная кошка». Эмилио Агинальдо решил, что пора заканчивать партизанскую войну и принять ряд условий испанской администрации, которая была согласна на ряд больших уступок для коренного населения островов. Агинальдо считал, что это серьёзная победа и шанс начать политическую карьеру. Андрес Бонифасио, как больший реалист, знавший действительное отношение испанцев к малайским и прочим «туземным» народам, желал продолжить войну и прогнать прочь колонизаторов, чтобы стать полновластными хозяевами и начать строительство собственного государства. Он даже пользовался поддержкой кое-кого из британских агентов, а также из купцов других государств, но главным для него всегда были чаяния своих земляков и соплеменников.
Противоречия между бывшими союзниками настолько углубились, что они почти что перестали встречаться. Товарищи их чувствовали, что доля правды имеется за словами обоих лидеров и не могли принять решения, от которого зависело будущее государства. Военные действия почти прекратились, а испанцы провели амнистию, выпустив ранее арестованных заложников. Это окончательно решило дело. Победили сторонники Агинальдо. Испанцы подтвердили свои обещания и, когда Бонифасио решился на очередную партизанскую выходку, его арестовали люди генерала Агинальдо. Так революционер стал пленником своего закадычного товарища, с которым ещё недавно они составляли такие грандиозные планы по объединению всего Малайского государства и объявления республики на манер европейских или американских.
Они по прежнему вели длинные беседы, только проходили они в тюремной камере. Впрочем, генерал Агинальдо не считал это тюрьмой. Он не раз заявлял своему собеседнику, что ничего в их планах по большому счёту не изменилось, только ряд условностей, что он использует испанцев, чтобы освободить народ из-под колониального гнёта. Андрес же доказывал, что как раз это испанцы используют Агинальдо, которому уготована роль посредника между народом Филиппин и испанскими монархами, что Агинальдо продался, получив обещание на губернаторство.
Наверное, что-то в словах революционера было правдой, потому как генерал сильно вспылил и удалился. Позднее он вернулся и, не глядя в глаза своего бывшего наперсника, объявил тому, что сумел договориться с испанцами об освобождении пленника с тем условием, что тот навсегда покинет эти места и отправится в изгнание, на чужбину, хотя бы туда, где обитают его кумиры, то есть в Колумбию. Они договорились, но была перехвачена переписка Бонифасио со своими сторонниками, которые жаждали освобождения своего лидера, чтобы продолжить войну с испанцами. Если судить по письмам, Бонифасио был не против продолжить борьбу. Тогда генерал приказал убить друга. Он не пожелал жертвовать своей складывающейся политической карьерой ради каких-то там принципов кучки радикалов.      
Андреса Бонифасио одели в бархатный костюм и сделали ему стрижку. Он наконец покинул своё узилище. С собой он взял саквояж с любимыми книгами. Сюда же он положил личные бумаги, несессер с дорожными принадлежностями и денежные векселя, которые должны помочь ему на первых порах, когда он окажется на чужбине. Он даже сумел попрощаться с несколькими близкими товарищами, пока его вели к барку. Бонифасио окинул прощальным взглядом родные берега. Для себя он твёрдо решил, что вернётся. Об этом они условились в той записке, которую он тайком сунул в ладонь товарища, когда обнимал того, прощаясь через него сразу со всеми соратниками.
Когда вместо каюты его провели в тёмный трюм, он начал подозревать неладное. Его встретили мрачные люди, среди которых была парочка испанских офицеров, державшихся особняком. Бонифасио понял всё и отшатнулся назад, но его встретил удар ружейного приклада, бросившего его на дощатый настил, под которым плескалась морская вода…
После того, как Андрес Бонифасио покинул Филиппины, политическая обстановка вновь начала меняться. Испанцы выполнили часть договорённостей, но далеко не все. Начались бюрократические проволочки. Губернатор, представлявший интересы монархии по-прежнему улыбался Агинальдо и одаривал его пустяшными подарками, но дальнейшее «сотрудничество» тонуло в мелких и крупных проволочках. Агинальдо начал понимать, что его товарищ, которого он предал, оказался правым, и испанцы его постыдным образом использовали. Генерал вспылил и наговорил губернатору дерзостей. Тот вызвал стражу, которая держалась поблизости и была готова арестовать наглеца.
В тот день Агинальдо покинул дворец испанского гранда, но ему пришлось скрываться. Как пригодилась бы ему крестьянская армия Бонифасио, но того давно уже пожирали трупные черви, а сторонники бунтаря частью затаились, а частью удалились во влажные леса малайских провинций. Та милиция, которая осталась верна, была слишком незначительна, чтобы начинать свою самостоятельную войну.
Казалось бы, всё пропало, и звезда Агинальдо навсегда закатилась за линию политического горизонта, но тут в дело вступили американцы. Они уже начали с испанцами крупный конфликт, развязавший военную кампанию, но никто не ожидал, что дело выльется из вод Карибского моря и баталии перекинутся на другой конец света. Не ожидал этого никто, включая и будущего президента Филиппин Эмилио Агинальдо. Знало об этом немного людей, среди которых был и Гуго Шольц, майор американской армии.    
Давайте познакомимся теперь с этим человеком поближе, но сначала перенесёмся в Европу, за более чем сто лет до описываемых нами событий.
Молодой женевский естествоиспытатель Орас Бенедикт де Соссюр в 1760-м году решил покорить Белую гору, как называли Монблан местные жители. Для этой цели де Соссюр занялся скалолазанием и покорил несколько вершин, которым было далеко до главного пика Альп. В 1773 году он сделал попытку и, конечно же, она оказалась неудачной. Исполинская гора не пожелала покоряться.
У подножия Монблана имеется селение, где проживают люди, искусные в делах покорения горных вершин. Вся жизнь их проходит в горных ущельях и на склонах скал. Потому, если начать искать проводника и спутника какому-нибудь покорителю поднебесных высот, то начать надо именно отсюда, с Шамони. Орас де Соссюр решил поступить именно так и нашёл самого опытного альпиниста, то есть ползуна по скалам Альп. Это был Жак Бальд, по прозвищу Бальма, как называлась та альпийская деревушка, откуда он был родом.
Этот самый Бальма признался женевцу, что вместе с местным врачом- костоправом он уже забирался на вершину Белой горы. Это произошло в 1776-м , то есть в прошлом году. Соссюр расстроился ужасно. Он так мечтал быть первым, а тут такое… Но выпив местной водки, настроенной на можжевельнике, горец признался, что и они не были первыми. Когда они забрались туда, на одну из скалистых площадок, из которых состояла горная вершина, они обнаружили там палатку. Точнее, это были остатки палатки, изорванной в клочья сильными порывами ветра, который старался столкнуть в пропасть скалолазов.
Внутри палатки они обнаружили медвежью шкуру и несколько опустошённых заплечных мешков. Кто-то побывал здесь до них и оставил после себя палатку. Оставаться здесь далее не имело смысла. На высоте почти пяти километров было ужасно холодно, ветрено и нечем было дышать. Грудь жгло, и никто из них не мог вздохнуть достаточно глубоко. От недостатка кислорода кружилась голова, и мерещились разные звуки. Когда медвежья шкура зашевелилась, они решили, что у них начались галлюцинации, но оттуда выглянул подросток. Его лицо было обожжено ветром и почти почернело, кожа настолько обтягивала кости черепа, что казалась истончившейся. Волосы слиплись вместе и казались коростой. Подросток что-то спросил у них и опрокинулся шкуру, обессилев. Размышлять о свалившихся на их голову загадках не было ни сил, ни желания. Они вытащили подростка из палатки, разрезали шкуру на полосы и обмотали ими бедного ребёнка, чтобы защитить его от жестокой пронизывающей стужи.
Дальше начался кошмар. Они начали спуск, спуская тело подростка на верёвках и опускаясь сами. Когда юный незнакомец приходил в себя, он начинал лопотать на неизвестном языке, а потом снова терял сознание. Был ли он болен, или потерял силы от продолжительного поста, не было времени выяснять. Подростку повезло, что один из альпинистов имел медицинский опыт и мог оказать квалифицированную помощь. Только поэтому ребёнок и остался в живых и дотащился как-то до Шамони, где и свалился в жестокой горячке.
Когда подросток начал выздоравливать, выяснилось, что разговаривает он то на немецком языке, то на богемском. По некоторым признакам доктор Паккар определил, что подросток явно имел отношение к «Моравским братьям», или «Братьям Христова закона». Как раз в те времена в Богемии заканчивалась религиозная война, в которой «Моравские братья» и другие протестантские общины потерпели поражение и с ними жестоко разделывались. Каким образом группа братьев оказалась на вершине горы, так и осталось загадкой.
Увлекающаяся натура, Орас Бенедикт де Соссюр воспылал желанием разгадать сей секрет и побеседовать, для начала, с героем этой истории. Но Мишель Паккар развёл руками. Как только подросток подлечился, его переправили в поместье Герренгуте, что находилось в Верхней Саксонии, где граф Николай-Людвиг Цинцендорф укрывал членов протестантских общин, устроив для них целый город, а некоторых отправил в Польшу, Россию, в Саратовскую губернию, или даже в Североамериканские Соединённые Штаты. Как человек до определённой степени упорный, де Соссюр сделал попытку разыскать следы молодого человека среди гернгютеров в Лифляндии, но его явно стали считать шпионом и отнеслись к нему настолько холодно, что он поспешил вернуться обратно, домой, и сосредоточить свои порывы на покорении Монблана, что было, похоже, гораздо безопаснее.   
Итак, подросток, обнаруженный на вершине Белой горы скалолазами, отправился в Америку на борту бригантины «Ветер Удачи». Управлял ею капитан Джордж Холидэй, по совместительству и мировоззрению член ложи «Золотой Рассвет». Он сумел завоевать расположение молодого человека, получившего имя Петер Смолка, Молчаливый, в переводе с богемского наречия.
Капитан много разговаривал с Петером. Сначала он даже собирался взять того в ученики, чтобы преподать ему азы навигации, геометрии и астрономии, но Смолка отнёс к этим начинаниям довольно равнодушно, хотя и демонстрировал при этом редкую проницательность. Холидэй даже решил было, что подросток в этих науках уже немало поднаторел, чего не могло быть, если учитывать его молодые годы. Но Смолка внимательно выслушивал капитана, когда речь заходила о нуждах общества. Он был не прочь работать в Америке, да и в любом другом месте, для пользы «Золотого Рассвета».
«Ветер Удачи» выгрузился в Бостоне и повернул обратно, в Европу, а Петер Смолка остался на берегу в виду Плимутской скалы, у которой в 1630-м году швартовался легендарный парусник «Мэйфлауэр» («Майский Цветок»). Джордж Холидэй оставил Петера своим знакомым, имевшим касательство с общиной «Золотого Рассвета», и те сердечно приняли неофита. Он полностью влился в коллектив общины и принял непосредственное участие во многих событиях. Кстати сказать, именно он удачным броском камня поразил в голову часового, стоявшего на посту на Кинг Стрит. К часовому подоспела подмога, открывшая огонь по толпе числом не менее шестидесяти человек. Началась стрельба, а затем вперёд выдвинулся отряд британских солдат, и началось наступление, которое позднее в учебниках истории получило название «Бостонской резни». Это случилось в 1770-м году, а через три года Петер Смолка, переодевшись индейцем, в компании таких же храбрецов, вплавь добрались до британского клипера, оглушили часового и побросали в воду 342 ящика, набитого чаем. Всё это лихачество назвали «Бостонским чаепитием», а дело закончилось столкновением с армией, что вылилось в масштабное восстание против Великобритании и колонисты объявили о своей независимости.
Рассказывать далее нет большой необходимости. Каждый желающий может перелистать учебник истории становления Североамериканских Штатов, составивших новое государство на политической карте мира. Что касается Петера Смолки, то он исчез, и больше про него ничего не было слышно. Зато появился дерзкий разведчик, совершивший немало подвигов во славу государства. Звали его Алекс Курцман, но личность его не афишировалась, и сам он предпочитал оставаться глубоко в тени. Он выполнял самые секретные поручения правительства, и никто не догадывался, что они выполнялись в той мере, в которой были выгодны «Золотому дню», как теперь называлась ложа, мастером которой был Курцман. Теперь он не только совершал диверсии, хотя и этого не чурался. Он перешёл но новый уровень возможностей.
-- Посмотри сюда, -- говорил Джордж Холидэй, когда «Ветер Удачи» разрезал форштевнем океанскую волну. – с какой лёгкостью мы скользим вперёд. Попробуй поплыть с такой же скоростью, приятель.
Питер Смолка (тогда он ещё был Питером и привыкал к этому имени) улыбнулся и ничего не ответил Да никто от него и не ждал ответа. Холидэй взялся обучать бедолагу всем навыкам морской науки и делал это за знанием, да и с удовольствием.
-- Молчишь? Правильно и делаешь. Если тебе нечего сказать, мотай на ус, слушай что говорят другие. Если они мелют чепуху – забудь, а если ты слышишь правильные вещи, запоминай и делай выводы. Когда таких выводы у тебя наберётся, чтобы заполнить ими рундук, знай, что ты не пропадёшь, ибо приобрёл значительный жизненный опыт.
-- Ветер, -- продолжал капитан, -- из него составляется ураган, который поднимает волну, несущую на себе корабль. Эта волна может опрокинуть парусник и увлечь его в тёмные глубины, но, если знать и уметь совершать оверштаг, тебе не страшен ветер любой силы. Ты выставишь парус м ветер подхватит тебя и понесёт с такой скоростью, какая и не снились инженеру Роберту Фултону с его механическими паровыми чудовищами. Поверь мне, мальчик мой, когда мы стояли ввиду Вайкики, что находится на острове Оаху, одного из Гавайских островов, я лично наблюдал, как туземцы катаются на доске, оседлав океанскую волну. Это удивительное зрелище. Тогда я им простил, что они сожрали адмирала Кука. Что ж, они имели на это право, доказав, что в чём-то подобны богам, управляющим стихиями. Запомни, мой мальчик, если ты научишься управлять стихией, то для тебя откроются воистину великие возможности.
Управлять стихиями …
Стихиями управлять научился Алекс Курцман. Это были стихии человеческих отношений. Сначала он управлял ими с помощью экстремистских методов – бомбами, пулями или кастетом. Потом научился действовать косвенными методами, то есть направлять события таким образом, чтобы, после цепочки событий, исходящих одно из другого, получалось задуманное. Это уже был высший пилотаж политики. Его акции, как исполнителя, многократно возросли, и он перешёл в следующий статус – вершителей. 
Надо было выбирать, либо продолжать выполнять конкретные решения, либо переходить на стратегическое планирование. В таком случае ему придётся удалиться в тень, где и принимались настоящие решения, от которых зависело слишком многое. Но Курцман не решался сделать окончательный выбор и тогда это сделали за него и столь жёстким образом, что он решил пока что покинуть не только Бостон, но и Соединённые Штаты, где у него явно завелись могущественные соперники.
Может кто другой и начал бы действовать, пытаясь отыскать врага, но только не Курцман, который был уже достаточно умудрённым, чтобы держать свои эмоции в кулаке. Он сделал вид, что испугался и поспешно удалился, чтобы противник решил, что схватку он выиграл.
Для убежища он выбрал себе штат Южная Каролина, где в портовом городе Чарлстон у него был куплен неприметный домишко. Наверное, старый дом помнил ещё поселенцев Чарльз-тауна, как раньше назывался город, но с тех пор многое изменилось, но только не хлопковая пыль, которую разносил ветер по всей округе. Алекс Курцман сидел в кресле- качалке, потягивал бурбон, и мрачно разглядывал орущих что-то своё чаек. Он ждал, а события разворачивались своим чередом. Потом ему прислали депешу, которую привёз одноглазый моряк, пропахший табаком и ромом. Он воровато озирался и ждал, пока ему заплатят обещанный серебряный доллар.
Доллар Курцман заплатил, бумагу внимательно прочитал, а уже утром его здесь не было. В дом ворвалось несколько человек, с кинжалами и двуствольными пистолетами. Но дом был пуст, а на столе лежала рыба с распоротым нутром. Больше про Алекса Курцмана никто не слышал.
Тайные общества. Насколько наша жизнь зависит от их влияния? Трудно ответить с определённостью, ведь всё происходит с цикличностью. Влияние на государство то увеличивается, то уменьшается. Здесь играет свою роль и то обстоятельство, готово ли принять государство стимулирующее влияние, как оно к этому отнесётся. Если посчитает это агрессивным вторжением и начнёт акцию противодействия, то это одно, а если примет его как помощь, то совершенно другое. Приведём ряд примеров.
В Османском халифате получила влияние шиитская секта, или движение исмаилитов, где имелось тайное общество ассасинов, фанатичных убийц- мюридов, которые выполняли без излишнего раздумья любые приказания своих вождей, накурившись предварительно гашиша. Вожди ассасинов делали свою политику, влияние их разрасталось, соответственно влияние государственных структур халифата таяло, что, в конце концов, сказалось на государственном устройстве. Исмаилиты через общество ассасинов развалили свой собственный халифат. Остальное доделали монголы, под предводительством Хулагу-хана.
В Индии в многочисленном пантеоне богов имеется богиня Дэви, имеющая множество других имён и ипостасей (Кали, Дурга, Парвати и т. д.). Тот жреческий контингент, что обеспечивал её почитание, как женскую ипостась главного индуистского бога Шивы, его супругу и владычицу жизни и смерти, со временем основали жестокий орден тогов (или тугов), душителей. Они носили с собой шёлковые удавки и собирали многочисленную дань в виде человеческих жертв. Это было самое настоящее тайное общество и пользовалось оно большим авторитетом. Точнее говоря, участников этого общества боялись до ужаса, и они диктовали любые условия, которые беспрекословно выполнялись. Главным образом тоги- душители действовали на территории Бенгалии и умудрялись опустошить целые селения, жители которых были недостаточно предупредительны требованиям жрецов. Так продолжалось, пока страну не заняли англичане, у которых не было такого трепета, как у простых индусов. Они разрушали храмы Дэви- Кали и расстреливали жрецов страшной богини. Только тогда их требованиям начали воспротивляться. Тоги отступили и затаились. Не потому ли англичанам столь легко удалось войти в Индию, что местные жители были не довольны теми методами, какими действовала управляющая верхушка общества?
Китай. В долине реки Хуанхэ возникло государство Шан. Себя они называли Инь. Они последовательно развивались, пока в их землях не появилось загадочное племя Чжоу. Чжоу завоевали Инь и начали выстраивать своё собственное государство. Они были настолько успешными, что далеко раздвинули границы своих владений. С тех пор Китай и осознаются тем Китаем, какой он есть, учитывая смены эпох. Цивилизация Чжоу достигла таких высот в сфере науки, воинского дела, архитектуры, искусств и прочих направлений развития, что далеко опередили всех прочих соседей. Они разбогатели настолько, что отдельные провинции перестали зависеть от столицы. Это было уже семь родственных государств, говорящих на одном языке. И тогда между ними начались конфликты. Кто кого? А случилось это по той причине, что начали играть большую роль тайные общества, конфликт между которыми стимулировался государственными структурами конкурентов (Чу, Цинь, Чжао, Ци, Вэй, Янь и Хань). А потом уже тайные общества, усилив своё влияние и возможности, сталкивали между собой эти государства- братья. Имея огромный научный, людской, культурный потенциал, китайцы позволили себя завоевать монголам, а потом и европейцам, которые начали решительную войну с тайными обществами- триадами. Одна из этих войн именовалась «войной боксёров» и чаще прочих отображена в кинематографе.
Тайные общества сопутствовали всем важнейшим мировым цивилизациям. В одних государствах они бросали вызов правящей системе и побеждали настолько эффективно, что цивилизация исчезала, как это случилось с тольтеками и майя. В других входила в систему политико-административного управления. Именно так первые тайные общины христиан сделались легальными, а потом приняли на себя часть правящий функций. Другие тайные общества, начав, как прочие, с системы философско- духовных взаимоотношений, утратили со временем духовные принципы и сделались сугубо прагматичными. Это мафия, появившаяся на Сицилии для защиты местного населения от землевладельцев, или карбонарии («угольщики»), которые решили делать революцию. И там, и там важную роль играла символика и ритуалы, которые со временем отодвинулись на задний план. Но обет молчания и круговой поруки (омерта) сохранился.
Одни тайные общества не скрывали своего присутствия. К таким примерам можно отнести тамплиеров, или рыцарей Храма Господня. Они были сильны, богаты и влиятельны, но ровно до той поры, когда государство, в лице Ватикана, не посчитала, что дальше так продолжаться не может и в одночасье с конкурентами расправилось. Другие, такие как розенкрейцеры или иллюминаты настолько глубоко шифровались, что про них мало кто знал, и к мнениям их не прислушивались.
К тайным обществам могли обратиться совсем, казалось бы, мирные люди, такие как строители. Это мы говорим о каменщиках, которые назвали себя «вольными каменщиками» и сумели со временем заполучить такое влияние, что поговаривали, что за последние полтора столетия именно они меняли все главные правительства мира. К масонам- «каменщикам» причисляли едва ли не всех наследных принцев и герцогов европейских монархических домов. Для одних это была игра, но другие были предельно серьёзны.
Из последних примеров можно вспомнить германское тайное общество «Туле», которое очень даже поспособствовало приходу одного из их участников, неудачливого художника Адольфа Шикльгрубера к полномасштабной власти вождя- фюрера. Можно ли представить себе карьеру столь невзрачного по внешности человека, как будущий Гитлер, пусть даже он столь яростный трибун, не будь у него очень убедительного и мощного протеже.
Мы рассмотрели разные варианты тайных обществ и отметили их влияние на государство. На чьей территории они действовали. Общим является негативный итог. Он тем эффективней, чем могущественней общество. Почему так происходит? Что стоит за самими обществами и что заставляет их действовать во зло? Более подробно ответить на эти вопросы мы попробуем на страницах следующего произведения, которое будет называться «Сущность Злого Рока». Остаётся сказать за те общества (конечно же – тайные), которые не имели за собой сторонней поддержки и со временем выродились до полукриминальных землячеств, но которые играют видную роль в нынешний период принудительной урбанизации мира. Они по прежнему несут в себе, и своей деятельности, большой дестабилизирующий потенциал. Увы, это действительно так 
Вернёмся же к Гуго Шольцу. Только теперь он не имел пока что определённого имени, а появлялся то здесь, то там, под самыми разными именами и прозвищами. То было время Большого Перелома в Европе и люди, со способностями влияния были крайне востребованы. Откуда-то из небытия появлялись самые разные общины и организации, то религиозного, то анархического толка, со своим видением развития дальнейших событий. Они находили нашего героя и входили с ним в контакт. Он выполнял их просьбы, иногда – отклонял, а как-то раз вырезал всё руководство одной слишком уж экзотичной компании.
По мере того, как неразберихи становилось всё меньше, наш герой решил удалиться из  Франции, перебравшись в Италию, оттуда – в Польшу, затем – в Македонию, а потом взялся выполнять спецзадание в Афганистане, где провёл целый год, перебираясь от одного селения, пребывающем во времени, к другому. Он искал одного человека, который сбежал из цивилизованного мира и затерялся в Дурринийской державе.
Европу покорял Наполеон, а наш герой, которого здесь называли Амирхан, ехал на ишаке по горному перевалу восточного отрога Гиндукуша. Ему встретился дервиш, который рассказал о живущем в отдалённой пещере отшельнике, который подходил под нужное ему описание. Он запахнул на груди полосатый халат на ватной подкладке и сдавил стоптанными каблуками запылившийся сапог бока ишака. Тот вздохнул и пошёл чуть быстрее, заходя в узкую щель, которую нельзя было назвать ущельем. Над головой его посыпался песок и мелкие камни.
-- Заходи, Брат. Счастье, что я узнал тебя.
Амирхан всматривался в исхудавшее узкое лицо, на котором поблёскивали карбункулы глаз, наполовину прикрытыми набрякшими веками. Человек этот спустился откуда-то сверху.
-- Я ждал гостей. Недавно я повстречался с одним дервишем, когда собирал сучья саксаула, чтобы запалить костёр. Он сделал вид, что не заметил меня, хотя недавно долго смотрел, устроившись в тени склона. Думал, что я ничего не вижу. Тогда-то я и понял, что кто-то скоро меня навестит. И я всё подготовил для этой встречи.
Он подготовился хорошо. Собрал выше по склону множество камней и разместил их так, чтобы они скатились все вместе, словно лавина, завалив непрошенных визитёров. Амирхану действительно повезло. В последний момент хозяин пещеры отпустил рычаг.
-- Ты не помнишь меня, Магнус Эрих?
Амирхан вздрогнул и отодвинулся, прижавшись спиной к твёрдой скале, стоявшей здесь со времён сотворения мира.
-- Не помнишь, -- вздохнул старик. – А когда-то мы были неразлучными товарищами. Правда, с тех дней прошло столько времени, утекло столько воды. Но ты пришёл ко мне, узнав, что я нуждаюсь в твоей помощи.
Амирхан неопределённо пожал плечами. Он пришёл сюда, залез в горы, про которые давно позабыл Бог, создавший все земли, не понимая до конца, зачем это ему надо. Было надо, и всё. Ему казалось, что этого достаточно.
-- Посмотри, как хорошо здесь, -- повёл рукой старик, описав окружность. – Здесь заканчивается мир. Если ты прислушаешься, то услышишь, как течёт время. Это вовсе не вода, а песок, который сыплется из одной ёмкости в другую.
Амирхан поднял голову и прислушался. Ишак повздыхал, нашёл где-то корешок, вытащил его из щели в камне и принялся меланхолично пережёвывать. По стене струился жёлтый кварцевый песок, потревоженный спустившимся сверху пожилым человеком.
-- Довольно расспросов, Магнус. Пойдём со мной. Ты устал и нуждаешься в отдыхе. После того, как ты подкрепишь силы, мы и поговорим.
Амирхан подчинился этому человеку. Он почувствовал, что они чем-то связаны друг с другом и это прошлое завтра покажет ему свой край, потянув за который он вытащит всю правду, а дальше уже будет видно, как поступить с этим человеком.
Пещера скрывалась за неприметным лазом, прикрытым пыльным колючим кустарником. Внутри имелась лежанка, устроенная из старой кошмы и кучи сена, к которому потянулся ишак, втиснувшийся тоже в тесный проход. В углу был выложен очаг, облепленный окаменевшей глиной, а в двух- трёх нишах размещено всё скудное имущество отшельника.
-- Вот, возьми лепёшку. Она сухая, но с водой она утолит твой голод. А потом ложись спать. А я лягу ближе к выходу. Не нравится мне тот дервиш…               
… Они скакали по обширному луговому полю, братья. Из-под копыт лошадей летели ошметья выдранной земли. Где-то далеко позади слышался топот. Их явно преследовали, но это их не пугало. На душе было легко. Надо было успеть добраться до цели и тогда уже можно ничего не страшиться. Хотя они и так никого не пугались, ибо были молоды, и за плечами у каждого лежало Знание, которое делало их невообразимо сильными. Вот только силу ту надо было контролировать, иначе не избежать многих бед, какие случились в мире множество лет назад…
Амирхан проснулся от заунывного пронзительного звука. Хозяин пещеры сидел на большом камне и играл на каком-то музыкальном инструменте, похожем на трубу с широким раструбом на конце. Пальцы его перебирали отверстия на корпусе трубя и это меняло тональность звука. Его освещал луч утреннего светила и казалось, что это такой монумент, памятник музыканту.
-- Ты проснулся? – спросил гость, опускаясь с камня. – Должно быть, это я разбудил тебя. Но я каждое утро встречаю таким образом рассвет.
-- А если кто услышит? – спросил Амирхан, потягиваясь и прогоняя остатки сонливости.
-- Снаружи ничего не слышно, лишь вой ветра среди камней. Сейчас мы будем пить чай.
Он заварил какое-то снадобье, насыпав в медный котелок из разных мешочков, где содержались высушенные травы. Но запах получившегося снадобья был ароматен, равно как и слух. Нашлась и сухая лепёшка и катышки овечьего сыра, а также немного сена для ишака, который начал скучать без сочных морковок и капустных кочерыжек.
-- Ты обещал мне рассказать? – начал Амирхан, пристально глядя в глаза старика. Теперь, когда в пещере стало светлее из-за пробивающихся здесь и там лучиков света, было понятно, что собеседник его не так уж и ста, просто измождён до крайности. Непонятно было, как, при такой худобе он умудряется не только по скалам лазать, но даже ноги таскать,
-- А ты ничего не вспомнил? – спросил отшельник, допивая снадобье из долблёной каменной чаши.
И Амирхан начал вспоминать. Наверное, в настой было намешано что-то такое, что активизировало в организме биохимические реакции, которые возбудили определённые цепочки аминокислот, отвечающих за глубинную память. Он действительно вспомнил этого человека и обстоятельства, при которых они расстались много лет назад.
-- Я вижу, что вспомнил, Магнус.
-- Да, Теренций.
Они действительно были братьями. Пусть братьями не по крови, а по духу, но иногда это сближает гораздо теснее, чем родственные связи. Вспомним Каина и Авеля, или грызущихся из-за прав на престол наследников. Теренций Аристарх. Именно он привёл Магнуса к подножию Вершины, где они познали Истину. Именно Теренций первый раз провёл процедуру реинкарнации для смертельно раненного друга- брата. Но особенность этой процедуры в том, что человек, прошедший сквозь неё, теряет память, которая уходит, проваливается в глубины и личности и всплывает много позднее, когда уже эта личность как-то проявила себя и тем запустила в себе процессы Осознания, то есть получения сокровенного Знания. Носители этого Знания являлись проводниками умения и навыков прошлых человечеств, если так можно выразиться. Некоторые брали на себя роль пророка или мессии, чтобы собрать побольше последователей и тем преломить сложившееся в мире равновесие, другие выполняли разовые акции и таких было большинство.
-- Да, Теренций, и тебе нужна моя помощь.
-- Я вынужден был воззвать к тебе, Магнус, хотя ты ещё не готов. Но я чувствую, что моё время на исходе.
-- Реинкарнация?
-- Да. И у меня нет возможностей всё сделать в одиночку.
Когда вершителей Знания вынуждают обстоятельства, когда Путь их до конца не пройден, они совершают обряд реинкарнации, то есть омоложения организма, когда внутренние жизненные процессы лавинообразно запускаются вспять. Правда, этому сопутствует временная потеря памяти и порой это время составляют десятилетия, а бывало, что посвящённый так и не пробуждался, но, видимо, такова была его карма, то есть судьба.
Следующие несколько суток они готовились к ритуалу, по завершению которого Магнус Эрих удалился прочь, оставив завёрнутое в звериную шкуру тело отшельника, впавшего в транс. Может, процесс этот затянется, на этот случай они внушили желание неких путников заглянуть в это ответвление ущелья. Они окажут помощь найденному молодому человеку, но не раньше того времени, как он будет готов. К тому времени и сам Магнус Эрих исчезнет, то есть закончится действие того снадобья из трав, стимулирующих глубинную память. Он забудет то, что происходило в течении этой недели, которая словно выпадет из его жизни. Правда, он со временем вновь осознает себя Магнусом и вспомнит эти события, но это будет много позже, во времена противостоянии Австрии и Пруссии, составлявших противоречивый Германский союз. Вот тогда Магнус Эрих развернулся в полную силу. Его личность скрывалась почти за всеми событиями на территории германских земель. Приверженец силовых решений, он ввязался в войну, где был серьёзно ранен и был вынужден скрываться, выбрав для убежища в Албанских Альпах.
Там его нашёл Теренций Аристарх и помог пройти процедуру реинкарнации, после чего и появился известный нам Гуго Шольц, саксонец, перебравшийся в Североамериканские Соединённые Штаты. Он курировал отряд Перси Бойда, замещая Дона Рафаэлли, когда тот отсутствовал, отправляясь в очередную экспедицию на другой конец света, чтобы расширить горизонты своего познания. Те, кто планировал повысить свой статус в тайном обществе, должен был неуклонно повышать свой уровень знаний. Это был главный принцип. Общий, как для Системы Золотой Моммоны, так и для стороны Договора Матра. 


Глава 28. Совещание.
Честно признаться, так я устал до чёртиков находиться в этом месте. Мне надоела эта усадьба, осточертели мои «товарищи», которые устроились в гамаках и дремали под навесом из тростника. На войне надо уметь использовать каждое мгновение или для отдыха, или для перемещения в другое место, тайно от противника. В остальное время ведутся военные действия. Это на экране кинотеатра всё выглядит пристойно и даже романтично, а на самом деле всё совсем не так. Здесь не до сантиментов. Хочешь остаться в живых, успей убить другого, пока тот не убил тебя. И это очень ожесточает. Оттого на войне столько смертей. Должно быть, если воюют профессионалы, они могут контролировать свои чувства, эмоции, они умеют остановиться, а простые вояки, они входят в раж, а потом уже поздно – руки по локоть в крови. А на душе столь гадостно, словно покрошил в минуты аффекта семью соседей. И жалко их, и злость на себя, что не остановился, и сделать уже ничего нельзя. Поздно! Сделанного уже не воротишь.
Некоторые, чтобы как-то себя взбодрить, делают, что так и надо, что это всё это они специально делают, и вешают на грудь гирлянду из отрезанных ушей или ожерелье из выбитых зубов врага, покрывают тело зловещей татуировкой, но это всё лишь признание, что ты осознанно перешёл ту невидимую грань, что отделяет человека от зверя. В мирной жизни наличествуют преступники, что нарушают закон, грабят, убивают, но это как бы вид профессии. Сделал своё чёрное дело, сменил костюмчик, почистил свой «кольт» и всё. Ты уже полноценный гражданин, идёшь в бар и треплешься там с незнакомыми или знакомыми людьми, угощаешь их выпивкой, а потом идёшь и голосуешь на выборах губернатора, либо конгрессмена, а то и президента, как всякий уважающий себя гражданин. Да ты и есть гражданин, у которого имеются свои права и обязанности, а то, что ты закон нарушаешь, так пока тебя не осудили и не доказали, что ты жулик или гангстер, так ты и есть гражданин. А если найти крючкотвора- адвоката, так он самому дьяволу докажет, что ты не жульничал, а попал в обстоятельства, а если и пристрелил кого, то в пределах самозащиты, разрешённой столь удобным законом, который позволяет людям зарабатывать деньги на инициативах.
А здесь, на войне, всё перевёрнуто с ног на голову. Забрали законопослушного парня и дали ему право убивать, вот у него «крышу-то и сносит». Зачастую он потом не может остановиться, так как смещается какая-то там шкала жизненных приоритетов и ценностей. Мы убиваем и знаем, что «не убий», об этом нам говорил со своей трибуны патер- священник. А здесь командиры велят, мол, убей его, он враг. А вся вина-то его, что он долг свой выполняет, да мундир его иного цвета, чем у тебя. Командир даёт понять, что он берёт ответственность, за все эти твои убийства, на себя. Или ты думаешь, что он берёт, а на самом деле всё не так. Потом, когда всё закончится, ты сам останешься, один на один, со своим кровавым счётом и все те, кого ты порешил, будут являться тебе во сне и просто присутствовать рядом, словно ты забрал их души и сделался хозяином их призрачных тел. Вот ведь фигня какая получается!
А тела эти оккультные одним неприятным свойством отличаются, они как бы откусывают от плоти живых частицу за частицей души. Поэтому и становятся солдаты, ветераны особенно, такими бездушными. Оттого это, что мертвяки ихненские их заживо гложут. А они думают, что это кошмары такие и надираются виски вусмерть.
Когда я в первый раз это дело увидел, чуть не обделался, да и обделался бы, будь во плоти. Но если находишься в чужом теле, здесь своя особинка появляется, к примеру – видеть своими глазами то, что для обычного человека видеть никак невозможно, потому как оптических возможностей недостаточно. А здесь, вот ведь гадство какое, пожалуйста. Человек сидит, а вокруг него тени размытые шастают, потом как бы обнимет его один, чуть слышно хрустнет что-то, и «тень» отодвигается. А бедолага этот побледнеет, за сердце хватается, а потом, дрожащими пальцами к стаканчику с бренди тянется, а соседи его понимающе переглядываются, мол, стресс у человека, после боя- резни, с потом наружу прёт. А от человека мертвяк только что кусок души откошмарил. Жуть!   
Короче, столько я за эти последние кампании пережил, не пересказать. А через меня и Генри Зигланд, то есть сейчас Рой Торнтон грустить начал. Если раньше он был что-то вроде заводилы у своих, на пару с Джедом Эсбери, то есть, тьфу, Мишелем Саломаком, то теперь он больше сидел в одиночестве, обняв руками винтовку системы Генри. Постепенно товарищи его перестали тормошить, привыкли к этому равнодушию. Зато Эйб Рильз выдвигаться начал на первые позиции и обещал авторитет Зигланда на себя перетянуть. Паренёк этот, Бен Дуглас, уже его слушал, да и остальные тоже, только Саломак с Лаурелем держались особняком, но надолго ли?
Пора было заканчивать со всей этой неопределённостью. Сколько может продолжаться это раздвоение личности? Уже и он, да и Зигланд на последнем напряжении держимся. Либо он сорвётся в истерику, либо моя личность утратит свою индивидуальность и начнёт соединяться с разумом этого бандита. Чем это закончится, не знаю, могу лишь предположить, что я на этом закончусь.
Итак, решено. Пора сделать решительный ход. Какой? Побег из лагеря и длительная поездка в Коста-Рику? Об этом даже думать смешно и нелепо. Тогда что? Снова надо подумать и составить реальный план. Эх, жаль, что посоветоваться-то не с кем.
Не с кем? А что если… а что, если попробовать допросить Дона Хесуса?
Нелепая мысль? Конечно, что может быть нелепей намерения допросить мёртвого человека? Но я-то как раз знаю, что это возможно и что эти самые покойники могут стать разговорчивыми и владеют информацией, которая недоступна для простого смертного. А что, в этом что-то есть рационального!
Я возбудился настолько, что заставил Торнтона подняться и отправил его подкрепиться. Ему понадобятся силы. Для начала я поговорю с ним, подготовлю его, а уже вместе мы сделаем то, что поможет нам расстаться друг с дружкой. Кажется, лучше разговор с Генри начинать именно с этого.
«Генри, эй, Генри».
«Кто это? Ты … Ури?».
«Да. Мне надо кое-что сказать тебе, Генри».
«Что? Что ты мне хочешь сказать?!».
«Не кипятись. То что с нами происходит, мне нравится не более тебя».
«Говори, я тебя слушаю».
«Помнишь, я обещал тебе доказательства? Что я не обманываю тебя».
«Помню, но не вижу их».
«Я их тебе скоро предоставлю. Так только появится Гуго Шольц …».
«А он тут при чём?».
«Он у них за главного. Послушай меня. Тебя не удивило, что испанского управляющего, который свалился со ступенек и свернул себе шею, не похоронили тут же?».
«Почём я могу это знать. Со мной никто не посоветовался».
«Я думаю… Я уверен, что его собираются сначала допросить, а уже потом хоронить».
«Что ты такое несёшь? Допросить? Но он же мёртв?!».
«Ага, тебя проняло. И, тем не менее, это так. Помнишь, на Кубе, в крепости … Там тоже был мёртвый испанский лейтенант. Его тоже не похоронили».
«Я заснул тогда и ничего не помню».
«Зато я всё знаю и видел. Его допрашивали наши командиры, и помогал им Тон».
«Дьявол! Дьявол!»
«Перестань, или он и в самом деле услышит тебя. Я больше того хочу сказать. Они снова собираются сделать это».
«С доном Хесусом?».
«С доном Хесусом Ты своими глазами всё увидишь и тогда поверишь мне до конца».
«Ладно, считай, что я поверил. Только избавь меня от этого зрелища».
«Тебе всё равно придётся. Дело в том, что я сам хочу допросить испанца».
«Ты тоже умеешь делать все эти штуки?».
«Нет, конечно. Но мне надо поговорить с мертвецом. Может быть, он скажет, как мне покинуть тебя, твоё тело».
«Ты уберёшься прочь, а я останусь с ожившим мертвяком, с глазу на глаз?!».
«Не паникуй. Вряд ли я так просто расстанусь с тобой, но испанец может дать дельный совет. Другого пути я просто не вижу».
«Всё равно. Я против. Ищи что-нибудь другое».
«Я поищу, ног только до того момента, как здесь появится Шольц».
Собственно говоря я сделал то, что сделать собирался – подготовил Зигланда к своей безумной, я это осознавал, затее. Пусть он и спорит, и отказывается, не беда, он человек сильный и сумеет смириться с неизбежным. В нужный момент он сосредоточиться и не подведёт меня, себя, нас. Вот ведь как получилось, я оказался в шкуре настоящего гангстера и вынужден мириться с этим, находить с ним общий язык, сосуществовать. Если так пойдёт дальше, я буду получать удовольствие от такого симбиоза, и, чем чёрт не шутит, даже использовать его приёмы.
Тут я вспомнил про Алекса, парня с заправки, и совсем приуныл. Судьба поместила меня в такие условия, что мне пришлось действовать силовыми методами, в результате чего пролилась кровь, и эта кровь запятнала меня, мою совесть, почище серной кислоты.
Но после этого начался такой тарарам, такой кошмар, что я позабыл про бедного паренька. Если я выберусь отсюда, как я смогу вернуться к привычной жизни? Что я скажу своему другу Бену Хамильтону? Ладно, все эти сомнения можно оставить на потом, они не приносят никакой пользы, а только расслабляют, а этого мне сейчас совсем не нужно.
Следующие несколько часов прошли как обычно, Мисси вернулась откуда-то возбуждённая и теперь бегала по всему поместью, исчезая временами в главном здании и появляясь оттуда каждый раз в другом платье, всё более причудливом и вычурном. Неужели она не понимает, что недостаточно натянуть на себя шикарные тряпки, надо этому как-то соответствовать нутрянно, что ли. А так сразу видно, что она носит чужое. Да появись она в Сан-Франциско во всех этих платьях, её остановил первый же попавшийся коп и отвёл в участок, чтобы разобраться, кого же обокрала эта красотка.
Впрочем, это не моё дело. Вон, Эйб Рильз, Копчёный, он её опекает, пусть он ей и скажет всё. Ишь, ухмыляется, зубы скалит.
Начали подтягиваться местные аборигены. Они нерешительно подходили к воротам поместья и толпились там, испуганно поглядывая на американских солдат, которые не выпускали ружей из рук. Те и другие поглядывали друг на друга. Тут фурией вылетела из дома Мисси, примерившая очередной наряд – бальное платье с кружевными воланами на плечах и кружевной вышивкой у воротничка и по длинному подолу. Уморительное зрелище! Она даже пыталась навести какую-то там причёску, с помощью папильоток и нагретых на камине щипцов. Работники не узнали в первый момент свою вчерашнюю товарку, но, после того, как она им что-то закричала визгливым языком, размахивая руками, как простолюдинка, торгующаяся с торговкой на базаре, они признали её.
Это надо было видеть – их лица. Может быть, так же смотрели мои коллеги по музею в Эль-Пасо, если бы после рождественских каникул они вернулись на работу и встретили там меня, но уже в образе вице-президента США. Они не хотели верить своим глазам, но, тем не менее, это была их знакомая, но выглядевшая, как английская королева. Они гомонили и показывали на Мисси, толкая друг друга. Наконец-то Мисси была польщена. Она теперь выглядела как будто «Соледад» действительно всегда принадлежал именно ей.
За всей этой комедией мы едва не пропустили появление Гуго Шольца. У ворот стоял гомон, и вдруг пыль заклубилось и вот уже несколько лошадей остановились перед скопившейся у ворот толпы.
-- Что здесь происходит? – недовольно спросил майор, разглядывая малайцев, которые разглядывали его, одновременно пытаясь задвинуться за спину соседа. От этого началась толкотня и заклубилась пыль под босыми ногами.
-- Это местные работники, -- бодро доложил Рильз, отдав честь Шольцу, -- мы их привели сюда, чтобы они занялись своими делами.
-- Кто приказал? – Шольц всё ещё был хмур. Рильз тут же сориентировался.
-- Мы отправим их в поле, чтобы они создавали видимость, что в поместье всё в полном порядке.
-- Хорошо, давайте собирайтесь, мы скоро уезжаем отсюда. Где Гюнтер?
Рильз открыл было рот, но Шольц уже отвернулся от него, увидев выходящего из дома Мартина, потиравшего заспанное лицо. Эйб Рильз просительно тронул за рукав майора. Тот обернулся, нахмурившись.
-- Простите, мастер, -- Рильз был готов провалиться сквозь землю, но вся его затея с поместьем становилась пшиком, если они вот так сейчас все уедут, тогда как он рассчитывал, отталкиваясь от этой своей услуги или находки, перейти на следующий этап своей развивающейся армейской карьеры. – Вам нужно отдохнуть с дороги, да и ребята слишком устали за последние дни, а здесь такой повод.
-- Какой повод?
-- Это очень удобное место. Изолированное, спокойное, для базу придумать лучше нельзя. Мы могли бы здесь остановиться, чтобы выполнить…
-- Обстоятельства поменялись, -- Гуго никак не мог решить, раздражаться ли ему такой настойчивости новоиспечённого сержанта или сделать вид, что всё нормально. – Ладно, действительно надо сначала подкрепиться. Мартин, пойдём на два слова, а потом зайдёшь ты.
Уходя, Гуго хлопнул по щеке, усмехаясь, Рильза. Тот ухмыльнулся в ответ, хотя дружеский шлепок больше напоминал пощёчину. Он даже сплюнул кровью из прикушенного от неожиданности языка. Всё это видел Торнтон, который придвинулся ближе, сохраняя деланно независимый вид. Он слышал и про то, что скоро отряд должен двинуться дальше, и про то, что Рильз уговаривал здесь задержаться. Если бы у Роя нашёлся веский аргумент, он бы тоже присоединился к увещеваниям товарища. По возможности он решил подслушать, что станет говорить Шольц. Больше всего его интересовало, собираются ли предпринимать что-либо с мёртвым управляющим имения.
Топая рассерженно сапогами, Шольц прошёлся по внушительному холлу, украшенному по стенам гобеленами со сценой охоты на оленей. Посередине холла находился довольно массивный стол, изготовленный из красного дерева. На стол была наброшена скатерть, а поверх неё находился сервиз, расставленный с аристократической аккуратностью. Рядом со столом стояла смуглая девушка в пышном платье. На Гуго поглядывали, чуть испуганно крупные для азиатки, жгучие раскосые глаза. Густые чёрные волосы роскошной волной лежали частью на спине девушки, а частью были кокетливо наброшены на левое плечико, смугло блестевшее среди пены кружев волана.
-- Кто ты? – замедлив шаги, поинтересовался бравый майор, невольно расправив плечи, обтянутые покрытым дорожной пылью мундиром.
-- Мисси, -- хрипловатым полушёпотом ответила туземка, перебирая пряди волос. – Я… я хозяйка этого места.
-- Хозяйка? – скептически хмыкнул майор. – Впрочем, я ничего против не имею.
-- Босс, -- следом за майором вошёл Гюнтер. – Я слышал, что вы хотели поговорить со мной.
-- Да, -- кивнул головой Шольц. – Здесь должно быть удобное место, кабинет или курительная комната.
-- Да, -- отозвалась туземка. – Я провожу вас, идите за мной.
Шольц повёл плечами, глядя, как из-под длинного подола мелькают каблучки туфелек, на узкую спину, обтянутую шнурованным атласом. Интересно, кто ей помогал затягивать все эти завязки? В голову лезли всякие глупые вздорности. Гуго Шольц покосился в сторону Мартина, а в двери заходил Эйб Рильз, которого майор тоже позвал за собой. Он двинулся за «хозяйкой», следом за ним сержанты. Как только они скрылись за бамбуковой занавеской, следом проскользнула ещё одна фигура. Рой Торнтон твёрдо решил присутствовать на совещании, хотя бы незримой тенью.
Тем временем Мисси проводила гостей на хозяйскую половину, туда, где мужчины проводили скучное время полуденное сиесты, покуривая сигары или за игрой в винт. В комнате имелся разлинованный столик, обтянутый зелёным сукном, а также стояли кресла, между которыми находились пепельницы и плевательницы. А ещё здесь был шкафчик, в котором хранились бутылки с мадерой и малагой. Увидав шкафчик, к нему устремился Рильз. Сделав несколько быстрых шагов, он остановился в нерешительности, оглянувшись на майора. Но тот успел успокоиться и теперь, «спустив пары раздражения, был настроен не столь категорично, скорее даже с оттенками ленивой меланхолии. Должно быть, само место располагало к подобному настроению.
-- Отлично, Рильз, тащи сюда парочку бутылок, а девку свою отправь на кухню за стаканами. Ну, а потом пусть нам сообразит что-нибудь для закуски, да и подкрепиться не мешает.
-- Сейчас мы всё сделаем в лучшем виде, -- засуетился Эйб, стараясь расположить к себе майора как можно больше. – Пусть и ребята там пообедают.
-- Можешь и им передать пару- тройку бутылок, а потом возвращайся сюда. Устроим совещание командиров, что делать дальше.
Рильз сноровисто поставил на ломберный столик две бутылки с длинным горлышком, затем разместил между пальцами горлышки не менее чем полудюжины других бутылок и выпорхнул из курительного салона, кликнув за собой Мисси, которая застыла немой статуей у входа, размышляя, как и что ей делать дальше, чтобы не уронить имидж хозяйки в глазах всех этих посторонних людей.   
 Торнтон едва не попался, но буквально в последний момент сумел выскользнуть на террасу, которая протянулась вдоль задней стены главного дома поместья. Должно быть, хозяева планировали устроить здесь своеобразный цветник, но доделать его пока что не доходили руки. Здесь рядами стояли разные растения, преимущественно – цветы, посаженные в разного рода глиняную посуду, большую и маленькую. Было здесь даже несколько пальм. За одной из них, растущей из большой бочки, и спрятался Рой, положив на дощатый пол винтовку. Где-то под полом послышался шорох. Наверное, там резвились крысы, обрадованные тем, что большая часть людей куда-то удалилась.
Спиной Торнтон опирался о стену, положив руку на бочку с пальмой. Длинные свисающие листья надёжно скрывали его. Если прижаться ухом к стене, то сквозь щели было слышно каждое слово, сказанное внутри. Затаив дыхание он прислушался.
-- Я планировал, Мартин, убираться отсюда, но этот клоун остановил меня.
Это говорил Гуго Шольц, но голос его не был раздражённым. Должно быть он держал в руке стакан с испанским вином и прихлёбывал из него, наслаждаясь изысканностью букета вкусовых оттенков. Особых поводов для недовольства было не так уж и много.
-- Откуда такая спешка, босс?
-- Мормон получил сообщение от Спирита. Тот имел связь с внешнего мира. Там ждут нашего возвращения.
-- Новое задание? Что на этот раз? Южная Африка? Шпицберген? А может нас хотят послать в Афганистан?
-- Не знаю, Мартин, пока ничего не знаю. Похоже, отряд собираются распускать. Меня посылают в Германию, а вас пока что обратно, а что будет там … Не знаю.
-- Тогда чего нам спешить? День, другой отдыха нам не повредят.
-- Не знаю, Мартин. Остальные наши парни нас ждут в Кавите. Туда должен подойти пакетбот. Больше ничего…
-- Этот клоун, Рильз, очень ловко здесь устроился. Он нашёл к подход к одной местной девке, которая спит и видит заделаться здесь хозяйкой, а Рильз, вроде как над ней шефство взял, ну, вы меня понимаете.
-- Понимаю. Ловкий малый. Похоже, далеко пойдёт, если не будет слишком часто ошибаться.
-- Так что будем делать.
-- Осмотримся, Мартин. Вон и Рильз идёт. Эй, Рильз, как там остальные?
-- Всё нормально, мастер. Две пары охраняют поместье, остальные как бы отдыхают, то есть ждут ваших решений.
-- Ладно, пусть отдохнут. Время пока что терпит.
-- Мастер, я хотел бы с вами переговорить… об этом месте.
-- Слушаю тебя, Рильз.
-- Мне кажется… да и остальные тоже говорят… что место это удобное, чтобы устроить здесь пункт для постоянного базирования. Правда, вы сказали тут, что отряд должен уходить отсюда…
-- Да, таковы распоряжения командования. У них свои представления о целях, которые выполняет наш отряд. Мне жаль, что если эти цели не совпадают с твоими.
-- Мне тоже, сэр, но… жаль, уж больно место удобное.
-- Что же ты предлагаешь? Подать всем в отставку и стать тут плантаторами?
-- Нет. Но вполне можно поместье оставить за собой. Оставить Мисси управляться здесь, стать вроде коменданта. Даже если мы отсюда уедем, останутся ведь и другие.
-- Какой интерес тебе от того, что здесь будет дальше?
-- Эта девушка, Мисси… я обещал ей, что устрою всё так, что она станет здесь хозяйкой.
-- И получил за это все причитающиеся тебе авансы?
-- Простите, сэр…
-- Ну, хорошо, мы подумаем над твоим предложением. Что можно сделать.
-- Достаточно, если старый управляющий, дон Хесус, при всех рабочих назначит её управлять поместьем. Ну, и бумаги, сэр, сделать там пометку.
-- Какой ещё дон Хесус?
-- Это испанец, -- послышался голос второго сержанта. – Он прятался в погребе, выжидал удобного момента, чтобы улизнуть. Сделал попытку, но споткнулся и свернул себе шею. Ступеньки там крутые и выщерблены, вот и не повезло человеку.
-- Свернул шею. Что же ты хочешь?
-- Ну, вы же можете, сэр, заставьте его сказать несколько слов.
-- Не слишком ли ты много говоришь, смертный!
Ого. Судя по голосу, Гуго Шольц мгновенно переполнился сильнейшим раздражением Торнтон поёжился. Не хотел бы он теперь оказаться на месте этого прощелыги Пола Тейлора. А что, если сейчас майор пристрелит своего протеже?
-- Мастер… Сэр! Да я… да что угодно…
Ага. У бесшабашного Рильза тряслись поджилки, если так сильно исказились обертоны его голоса. Наверное, он отступил назад, и беспомощно озирается по сторонам, взывая о помощи. Там находится Гюнтер. Он не позволит…
-- Босс, давайте послушаем его. Пристрелить его мы всегда успеем.
Логично. Послушаем, что ответит на это доблестный майор.
-- Сэр, вы можете мне полностью доверять. Ведь я на вашей стороне. Кем я был в прошлой жизни. Ковбоем, грабителем, наёмным стрелком- ганфайтером, А здесь я стал человеком. Вы сделали меня сержантом, и парни подчиняются мне. Да я за вас… в огонь и в воду…
-- Ладно, Эйб, успокойся. Что ты хотел?
Кажется, майор успокоился, поверив бесхитростным признаниям сержанта. Или сделал вид, что поверил.
-- Я не знаю, как у вас получается, но вы повелеваете мёртвыми, или можете, каким-то загадочным образом на время воскрешать их Не моё это дело, хотя я и восхищаюсь вашими умениями. Чёрт, да я за вас…
-- Короче, Рильз, я это всё уже слышал. Чего тебе надо от испанца?
-- Пусть он при всех передаст права на поместье Мисси…
-- И тебе. Признайся, хитрый Эйб, что ты не прочь тоже сделаться плантатором и получать от чужого труда дивиденды. Не правда ли?
-- Да, сэр, это звучит заманчиво, но я хотел всё же быть поближе к дому. К тому же, оставаясь рядом с вами, может быть я стану обладателем чего-то большего, чем это ранчо.
-- Смотри, Мартин, а этот мошенник мне даже нравится. Ему палец в рот не клади. А ты что думаешь?
-- Может, всё же пристрелить его, босс?
Похоже, эта парочка ветеранов играет с бедолагой Тейлором в какую-то жестокую игру. Они то по очереди пугают его, то по отечески похлопывают по плечу. Представляю, что творится на душе у Тейлора- Рильза.
-- Ладно, Эйб, успокойся. Возьми, вон, вина да пропусти стаканчик, а потом иди, собери твоих работников, да и наших парней не забудь, а мы попросим этого вашего дона Хесуса сказать последнее слово. Завтра мы покидаем поместье, но сегодняшний вечер – твой. Давайте же выпьем за нового хозяина малайского ранчо и его смазливую подружку. Надеюсь, ты нас с ней познакомишь?
Торнтон узнал, что хотел и потому осторожно пополз между горшками и кадками к выходу, подтягивая за собой винтовку и стараясь ею ничего не зацепить. Он успел убраться прочь до того, как из курительной комнаты вышел Эйб Рильз, покрытый испариной. Глаза его бегали, лицо кривилось в жалкой усмешке, а пальцы мелко дрожали.
-- Босс, зачем тебе нужен этот мёртвый испанец, -- недоумённо спросил Гюнтер.
-- Мне не понравилась чрезмерная настойчивость Рильза, -- ответил ему майор. – Надо преподать ему урок. К тому же пусть ребята развлекутся. А завтра мы все отправляемся отсюда.


Глава 29. Возвращение.
Мисси привела всех работников, которых нашла на поле и в садах. Они стояли там, не работали и обсуждали новости, которых было слишком много, чтобы трудиться, как прежде. Что будет со всеми ими, когда американские солдаты уйдут. Вернутся ли обратно испанцы, и что будет говорить Микрепаучхри, когда те узнают, что она надевала платья госпожи и вела себя, как донья. В этот пикантный момент и появилась сама героиня, придерживая обеими руками пышные подолы юбок. Она громко сообщила, что американцы зовут всех слуг и тут же умчалась обратно, не слушая начавшихся расспросов. За этим явно что-то скрывалось. Посовещавшись, работники собрались в толпу и двинулись к поместью.
К этому времени повар приготовил обед и солдаты замечательно покушали, отведав и похлёбку и жареное мясо свиньи, которую выловили и зарезали рядом с кухней. Все остатки от пиршества пошли на обед явившимся работникам. Те мигом умяли угощения и теперь разглядывали пришельцев, которые походили на испанцев, но одеты были совсем по-другому.
Гуго Шольц, Мормон и Гюнтер скрылись в погребе, но скоро вышли оттуда, а за ними появился всклоченный дон Хесус, глаза которого безумно вращались, выделяясь  на бледном лице. Он открывал и закрывал рот, озираясь по сторонам.
Сзади к нему решительно подошёл Шольц, протянул руку и схватил испанца за волосы. Намотав на пальцы пряди волос, майор развернул голову управляющего к себе. Сказав в полголоса ему несколько фраз, он отошёл в сторону, потеряв к испанцу всяческий интерес.
Дон Хесус стоял, покачиваясь на ногах, словно был сильно пьян, потом он вытянул руку и заговорил, глядя перед собой.
-- Теперь… эта женщина… оставаться… вместо меня… слушайте…
Он ещё что-то говорил, но уже нечленораздельно, глотая и пережёвывая фразы. Вперёд выбрался Рильз, решительно растолкав своих товарищей. Он встал рядом с испанцем и повернулся к малайцам.
-- Дон Хесус заболел. Все свои полномочия и власть он передаёт Мисси, которую вы здесь видите. Она будет говорить, что вам надо будет делать. Власти Соединённых Штатов проследят, чтобы здесь соблюдался порядок. Всем всё ясно.
Работники переговаривались между собой, делясь впечатлениями. Оказывается, Микрепаучхри совсем не врала, когда заявила им, что сделалась настоящей хозяйкой. Она и раньше об этом говорила, но никто не желал её слушать. Все считали её немного блаженной, а вон как всё вышло.
Кланяясь, работники начали расходиться, собираясь домой. Мисси крикнула им вслед, чтобы завтра они приходили пораньше, она даст им приказ, чем заниматься днём. После того, как все разошлись, она взяла ухмыляющегося Рильза под руку и направилась к дому. Но тут Гюнтер остановил их.
-- Это куда это вы? Здесь будем отдыхать мы. Вам же нужен укромный уголок, где вы скоротаете время до утра. Всё равно вы спать явно не собираетесь. Лучше погреба вам ничего не найти. А я прослежу, чтобы вам никто не мешал.
Рильз начал было протестовать, но его остановил взгляд майора. Шольц посмотрел так, что слова застряли в горле Рильза. Их с Мисси подтолкнули в сторону открытой двери. Они отступили, делать было нечего, пришлось подчиниться грубому произволу. Рильз понял, что своей настойчивостью он разозлил своего патрона. Если он не станет перечить тому, то к утру майор отойдёт и можно будет забыть об этом глупом инциденте.
-- Я приказал вам отправить туда пару- тройку бутылок вина, приятель, -- к нему наклонил лицо Гюнтер и глумливо усмехнулся. – Не теряй времени даром. Кстати говоря, вам ещё надо принять дела у старого управляющего. То да сё. Не скучайте там, ха-ха.
Посмеиваясь, он затолкнул в двери обоих «молодожёнов» и задвинул большой засов, которым успели снабдить дверь. Солдаты начали расходиться, поговаривая, что не прочь поменяться с Рильзом местами, чтобы тоже в уединении потискать красотку.       
Я размышлял. После того, как всё это «представление» закончилось, дона Хесуса затолкнули в погреб, а потом туда же отправили эту «сладкую парочку». Как сейчас быть? Я собирался потолковать с испанцем, а тут эти свидетели. Очень неудачное положение. Хотя, с другой стороны, если разобраться, эти двое сейчас испытывают сильный дискомфорт. Да и понятно – отчего. Если рядом с вами находится оживший мертвец, хорошего настроения сие обстоятельство никак не добавляет.
Какой из этого можно сделать вывод? Если сейчас он, то есть Рой Торнтон, придёт выручать старого приятеля, это будет понятное действие. Этим можно объяснить то, что он собирается делать. Что же касается испанца, то здесь вырисовывается столь большой знак вопроса, что он грозит собой задавить меня. Остаётся уповать на удачу.
Двери были замкнуты на большой засов. Когда Рильза заталкивали туда, вместе с растерявшейся малайкой, Гюнтер, явно издеваясь, обещал передать им со своего стола несколько бутылок вина, чтобы им было легче скоротать ночь. Понятно, что никакого вина послано не было. Тогда я заставил Торнтона прихватить одну из бутылок, где ещё оставалось не менее половины содержимого, и отправился, деланно пошатываясь, во двор. Гюнтер оставил охрану, которая патрулировала внешний периметр, а во дворе же не было никого. Вырваться из погреба было никак нельзя, потому что дверь была надёжно заперта, а снаружи прийти было некому. Если не брать в расчёт нас с Генри.
В первые минуты разум Зигланда сопротивлялся, но я дал ему нагоняй, и он был вынужден согласиться. Нам уже приелось общество друг друга, а если появился какой-то ничтожный шанс, то его надо было непременно реализовать. Что я и пытался сделать.      
Незаметно оглядевшись по сторонам, Рой прижался спиной к двери в погреб. Между лопатками неприятно скатывалась струйка пота. Чтобы себя как-то поддержать, Торнтон отхлебнул из бутылки солидную порцию малаги, отчего содержимое заметно убавилось. Скорей всего, Тейлор не будет возражать.
Скрипнул засов и, едва слышно, заскрипели дверные петли. Перед ним темнел провал. Где-то далеко впереди брезжил огонёк, но туда надо было ещё дойти. Торнтон сделал движение удалиться, якобы за фонарём, его я понял, что назад он уже не вернётся. Пришлось брать его в оборот и заставить начать спуск. Торнтон скрипел зубами в приступе внезапной ярости, но подчинялся. Злость позволила как-то справиться с испугом.
Нельзя было забывать, что именно здесь несчастный дон Хесус споткнулся и кубарем полетел вниз, чтобы бесславно закончить свой жизненный путь. Придерживаясь руками, Рой продолжал движение, когда рука его наткнулась на палку. Оказалось это древко факела, вставленного в кольцо на стене. Испанцы, люди предусмотрительные, предвидели отсутствие фонаря и оставили потушенный светоч.
Может это был знак того, что небеса ко мне всё же расположены. Чуть приободрившись, я заставил Торнтона снять со стены факел и зажечь его. Пока он чиркал серными спичками, я уловил звуки. Кто-то там, впереди, невнятно бормотал, а другой «кто-то» всхлипывал. Что это была Мисси, я не сомневался.
Теперь дело было за мной. Предстоял выход на сцену, на финальную сцену трагедии. И его надо было как-то обставить.
-- Эй! – подал голос Торнтон. – Здесь есть кто-нибудь?
-- Да! Да!! Да!!!
Снизу ко мне лезла уже Мисси. Она сильно изменилась с той минуты, когда из погреба вылез дон Хесус. Волосы её разлохматились, причёски больше не было, а лицо искажала гримаса сильного ужаса. Она всхлипывала и поминутно озиралась, словно ждала, что вот сейчас кто-то бросится на неё снизу, схватит и потащит в самый тёмный угол. Вот она добралась до Торнтона, схватилась за него, что-то визгливо спросила на своём, туземном диалекте.  Рой отодвинул её в сторону, и она, прижавшись к каменной стене, ящеркой протиснулась мимо него.
Вздохнув, Рой продолжил спуск. В одной руке он держал факел, вторая была занята бутылкой. Впереди мелькнуло белое пятно. Это был Эйб Рильз, который стоял у подножия лестницы, а за ним… за ним находился испанец.
Дон Хесус стоял на коленях и что-то бормотал, мерно раскачиваясь вперёд и назад. Казалось, он ни на что не обращает внимания, но стоило Рильзу, то есть Тейлору, сделать движение к выходу, как он в тот же миг оказался на ногах и распахнул руки в сторону, словно собирался заключить сержанта в объятия.
-- Стой на месте, -- проскрежетал Торнтон, голос которого окончательно сел. – Сейчас я подойду и мы решим эту проблему.
-- Генри?
 Пол не верил своим ушам, ибо не решался отвести глаза от лица мертвеца. Тот снова начал раскачиваться и бормотать. От этих звуков у Торнтона начали подкашиваться ноги. Он сделал ещё глоток вина. А потом снова двинулся вперёд. Пройти оставалось всего ничего. Вот он уже подошёл вплотную к замершим внизу.
-- Генри, брат, ты не бросил меня, -- хрипел Тейлор. – Прости, я никак не ожидал, что ты придёшь. Да я за тебя…
Я сунул ему в руки бутылку и Пол со стоном приник к горлышку. Лицо его было уже не таким белым. Я заметил крепёжное кольцо на стене и сунул туда древко факела. Теперь руки у меня освободились, и положил пальцы на рукоять «миротворца». Кольт в кого хочешь вдохнёт чувство уверенности. Сразу сделалось легче.
-- Давай, Пол, поднимайся. Мисси уже наверху.
-- А ты?
-- Понятно, что я последую за тобой. Не думаешь ли ты, что я пришёл сюда, чтобы скоротать ночку вместе с этим испанским доном?
Тейлор кивнул с самым безумным видом, затем кивнул снова и потихоньку начал передвигаться к лестнице. Ему очень хотелось взять факел в руку, а ещё больше – забрать у меня револьвер, и уж совсем сильно ему хотелось очутиться как можно дальше отсюда. Все эти желания поочерёдно отобразились у него на лице. Что он там желал ещё, разобрать было нельзя, так как он начал подниматься.
Мертвец реагировал на движения, ибо устремился следом за своей жертвой, и сделал это столь быстро, что я едва успел обнажить револьвер. От толчка стволом в грудь он отступил на шаг. Рой едва не выпустил кольт из руки, словно ударил стволом его в каменную стенку. Дон Хесус был твёрдый, как мраморное изваяние.
Позади слышался топот удалявшегося Рильза и его хриплое дыхание. Судя по всему, он сильно спешил. Испанец внимательно разглядывал Торнтона тёмными провалами, ибо самих глаз видно не было. Конечно, факел помещение погреба как-то освещал, но этого было явно недостаточно, равно как и толстой свечи, установленной в канделябре, милостиво оставленной Рильзу и Мисси.
-- Послушай, приятель, -- обратился к испанцу Торнтон. – Мне надо с тобой поговорить.
Дон Хесус замер. Теперь он ничем не напоминал живого человека, которого переполняют понятные желания и стремления.
«Спроси его, понимает ли он английский язык», -- предложил я Рою.
-- Я слышу вас обоих, -- неожиданно ответил монстр.
Если бы я был собакой, то в этот момент сделал бы охотничью  стойку. Есть контакт! Теперь можно исключить промежуточное звено, то есть Генри Зигланда, которому трудно «быть в курсе», отчего волнение его только возрастало, что могло кончиться нервным срывом и стрельбой, если не забывать о зажатом в его руке револьвере. Поэтому я ввёл моего партнёра во временный ступор, применив такой недозволенный приём, как блокировка сознания. В принципе, он мог этому и воспротивиться, но этот «малый-не-промах» сильно нервничал и излишне концентрировался на этом создании.
«Мы можем поговорить?».
-- Кажется, мы уже говорим.
Бр-р, от тембров этого голоса уже появился озноб и боль в зубах. Это у меня такая чувствительность, либо люди в инфра-состоянии меняют свои физические возможности, к примеру, растяжение голосовых связок претерпевают перенастройку. Интересно, зачем? Стараюсь не отвлекаться на посторонние темы. Но от следующего вопроса просто не могу удержаться, ведь всё же учёный.
«Каким образом вы меня слышите?».
-- Зачем лишние вопросы, ведь вы сюда спустились совсем не для этого?
«Да. Это так. Мне надоело… мне надо… Короче говоря, можешь ли ты разъединить нас?».
-- Это сделать можно, но зачем?
«Помоги мне и я помогу тебе».
-- Что можешь сделать ты для меня, если не можешь помочь даже себе самому?
«Дон Хесус… «.
-- Ха-ха-ха. Дон Хесус мёртв и ничто больше его не интересует.
«Хорошо. Что нужно тебе?».
-- Отведи меня к тому человеку, который разбудил  меня.
«Идёт. Но сначала ты освободишь меня».
-- Кто же тогда проводит меня?
«Тот, в чьём теле я нахожусь».
Я заставил проснуться Генри и заявить, что он сделает, что нужно, а потом снова «закрыл его.
Испанец протянул руки и схватил Роя Торнтона за голову, после чего снова начал бормотать. От его пронизывающего голоса всё сильнее болела голова, скоро она уже просто раскалывалась от боли. Из носа и ушей начала капать кровь. Кажется, она сочилась даже из глаз, потому как всё вокруг приобрело багровые оттенки. Ноги подкашивались, и мне стоило больших трудов заставлять тело оставаться стоящим. 
Вдруг откуда-то сверху послышался топот. Я попытался сосредоточить зрение и увидел Рильза. Белобрысый верзила заставил себя вернуться обратно, за мной, и что же он увидел. Как мёртвый испанский дон держит обеими руками голову человека, который не побоялся спуститься в погребе, чтобы избавить его от монстра, от зомби. Конечно же, Тейлор вернулся не просто так. Он вооружился огромным тесаком и держал его над головой, сжав обеими руками. Дон Хесус бормотал всё быстрее, и новый спазм боли скрутил меня. Я застонал и тогда Тейлор опустил мачете, наискось, снося голову монстра с шеи.
Это было последнее, что я увидел, прежде чем темнота растворила меня в себе. Всё погрузилось во тьму…


Глава 30. Дополнительная.
Тело монстра повалилось на земляной пол. Следом упал и Рой Торнтон. Рильз стоял, сжимая мачете, с которого капала чёрная кровь. Он не мог выбрать, кинуться ли по ступеням наверх или поднять тело Роя. Пока он выбирал, Торнтон зашевелился, застонал и сделал попытку подняться.
В тот же миг Эйб был уже рядом и закинул его левую руку себе за шею. Теперь Торнтон получил возможность стоять на ногах.
-- Где я? – спросил он у приятеля.
-- Здесь, Генри, в подвале.
-- Что мы тут делаем?
-- Собираемся подняться наверх.
-- Так что же мы стоим?
Оглянувшись ещё раз, чтобы удостовериться, что монстр окончательно повержен и не собирается пуститься за ними в погоню, Рильз потащил приятеля наверх, ругаясь последними словами сквозь зубы, чтобы таким вот привычным образом подбодрить его.
В открытый проём распахнутой двери светила полная круглая луна, испещрённая пятнами, которые удивительным образом складывались в рисунок оскаленного черепа. Была ночь, но скоро наступит утро.