Голова 97. Ослепительная

Оставив ясную поляну, островок благополучия в чужом и враждебном мире, изгнанники снова отправились в путь. Задача отыскать высшую цель серьезно осложнялась еще и тем, что путники не имели ни малейшего представления, каким курсом следовать, как долго, для чего. Пейзажи сменяли друг друга в причудливой последовательности: за засушливыми болотами следовали пустыни с отравленными по виду озерами, за слякотными саваннами душные горные вершины, и сколь бы велико ни было разнообразие сменяющих друг друга панорам, их объединяла странная отстраненность и ровное равнодушие – нигде ни души, ни признака жизни или следов предшественников.

– Вот объясни мне, отчего ты опять меня послушал? – вознегодовала Свитани. – Меня не покидает теперь ощущение, что мы совершили очередную ошибку, снявшись с того места… Возможно, ничего лучше, чем наша полянка, мы уже и не найдем...
– Нет уж, дорогуша! Мы пойдем до конца! Я верю, что где-то должен быть край света, логический финал нашего приключения. Предлагаю быть терпеливыми и последовательными!
– Ты меня не убедил. Ну что мы имеем в результате этого похода? Какие-то невнятные пустыни, вонючие заросли, постоянную усталость и стертые ноги. Да ты меня на руках носить должен, что я на это пошла!
– Главное, мы имеем реальную цель – докопаться до истины. Что может быть важнее, прекраснее? К тому же ты сама предложила продолжить путешествие, а слово – не воробей, тем более – твое слово! Ты же ценишь, что я так уважаю твое мнение?
– Да я ведь просто-напросто допустила саму возможность, а ты сразу завелся и загорелся идеей, как будто только этого и ждал, какой ты легковозбудимый, однако! И если тебе так интересно мое мнение, то я по-прежнему считаю, что нам нужно разворачиваться, пока еще не слишком поздно, пока мы не позабыли дорогу назад! Нам будет лучше вернуться на поляну! А так, получается – и себя погубили, и людей насмешили, никакого смысла! – выплеснула она свои обиды.

– Да каких еще людей???
– Я про читателей... Раз уж мы персонажи книги, как ты утверждаешь…
– А я вот в принципе не склонен считать, что все так уж просто устроено, как принято думать. Нет никаких людей, есть только персонажи книг! Трагизм ситуации в том, что всем давно плевать, что происходит даже на соседних страницах, не говоря уже о старинных изданиях или еще только готовящихся к публикации. Поэтому, видимо, мы ничего толком не понимаем! И только вся совокупность написанного и имеет смысл, тогда как нам доступны только какие-то разрозненные отрывки произведений, обрывки журналов и альманахов, по которым, увы, нам никак не удается воссоздать картину мира во всей ее целостности!
– Опять ты сам себе противоречишь! То мы главные герои, то вообще не пойми кто! Так зачем же мы себя погубили? Зачем нам страдать, когда можно не страдать? Там, на полянке, так чудно все складывалось… – вновь принялась восторгаться покинутой полянкой Свитани.

– Вот в корне я не согласен с твоим убеждением, что мы себя погубили! Я боюсь, ты рассуждаешь слишком прямолинейно. Учитывая потенциально-зеркальную структуру здешнего мира, я скорее склонен верить, что уцелели как раз мы, а погибло все, что мы знали прежде. Все! Весь Первоград с его садами и небоскребами, библиотеками и школами жизни, все наши друзья, да и просто знакомые, Анна и Оливер – все погибло! Мы своим поступком разрушили авторский храм чистоты мысли! И от нее – от чистоты, от мысли – осталась только пустыня, по которой мы и бредем. И именно мы, преступившие разрушители, находимся сейчас в кадре, в центре сюжета, потому что норма естественна, скучна и не представляет никакого интереса для случайных читателей или зрителей нашего шоу, а вот отклонение от правил – всегда оказывается в центре, вот как все устроено… И именно мы – отклонение, спаслись, а все живое, полезное и здоровое, осталось за кадром, за полями книги. Ничего больше нет! Боюсь, что дело обстоит именно так, поскольку жизнь есть только там, куда проникает авторская мысль.
– Ну что за чушь опять? Не думаю, что все так уж ужасно… Не будь о себе такого высокого мнения, будто весь мир вращается вокруг тебя!
– Хотелось бы ошибаться, но я могу предположительно судить об этом хотя бы по шмелю, который везде и всюду следует за нами, как иголка проигрывателя: где бы мы ни оказались, в любом сюжетном сгущении и обострении. Вот что провоцирует на подобные мысли!

– Ну что за шмель еще? Не улавливаю логики как-то!
– Напомню, что наш автор изначально явился мне в образе шмеля, и вот теперь следует за нами по пятам, держась на почтительном расстоянии и, вероятно, внимательно следит за развитием событий, чтобы потом, переосмыслив, верно сформулировать все задним числом и вывести какую-нибудь сложносочиненную мораль.
– Ох уж эта твоя воспаленная фантазия! Это же надо такое придумать! Я уверена, что все несравненно проще! Думаю, нам нужно просто вернуться на обжитую поляну, жить там долго и счастливо, наслаждаясь заслуженным уединением...
– Вот опять ты за свое! Что ты все с этой поляной пристаешь? Это прошлое! А наши взоры должны быть устремлены в будущее! Ну как могу я отсиживаться на поляне, когда во мне уже проснулся дух открывателя!? Оставь ты эту пустую идею: мы пойдем до конца, чего бы нам это ни стоило…
– А что, если нам суждены вечные бесцельные скитания, ведь мы же идем совершенно вслепую, куда-то наугад.... Не лучше ли все же вернуться и начать все сначала…
– Идти вслепую – это я и называю жизнью! Никто не знает, что там будет дальше, в этом и заключается интерес, интрига. Главное – идти вперед, только тогда куда-нибудь да придешь. А вот остановиться – верная смерть. И то, что мы не видим, не понимаем цели, вовсе не означает, что ее нет. Жизнь сама укажет нам, куда двинуть!
– Ох уж, мудрец выискался! Как будто бы мудрость когда-нибудь приносила кому-нибудь счастье, – разочарованно выдохнула Свитани, понимая, что вернуться на полянку теперь уже совсем не судьба.

По удивительному совпадению в тот же миг, где-то далеко на горизонте, разгорелась яркая широкая полоса света, к которой тянулись подсвеченные стрелки, указывающие дорогу.

– Ну и что я тебе только что говорил? Жизнь сама укажет нам путь! Конечно, я выражался фигурально, но иногда это принимает на редкость буквальные формы! – довольно воскликнул Якобы, – ну, что ты теперь скажешь? Какие еще могут быть причины не идти вперед? Это знак! В добрый путь!
– Твое упрямство побеждает, вот что я скажу. Ну пойдем, посмотрим, что нас там ждет… – произнесла она таким тоном, словно тысячи раз видела всю эту небывальщину с огнями и стрелочками.

Однако на деле дорога до неугасающей отныне полоски света на горизонте потребовала еще больше усилий и терпения, чем весь предшествующий путь, пока однажды, проснувшись поутру, они не обнаружили явственно обозначившиеся контуры пугающей стены: высокой до неба, раскинувшейся во все стороны – дальше зрения и пределов понимания.

– Это еще что за мистификация такая? – растолкала Свитани Якобы, протирая глаза ото сна и указывая на открывшееся явление, – мы что, проделали наш путь, чтобы уткнуться в стену? Я больше этого не вынесу!
– Да чего ты опять бунтуешь, вот же она – цель! У меня есть хорошие предчувствия… Стена – это уже что-то осмысленное, рукотворное! Думается мне, это и есть ключ ко всей нашей истории.
– Глухая стена – это цель, ключ? До чего же прозаично, банально и тупо!
– Не пойму, что ты все паникуешь? Думаю, цель не в стене, а за ней. Вот если и за стеной не окажется ничего достойного нашего внимания, или там будет нечто лишенное прекрасной перспективы, вот тогда я вынужден буду признать твою правоту, тогда, так и быть, начнем паниковать… или просто развернем назад.
– И как же ты собираешься преодолеть эту стену? Вон она какая…
– Да брось ты, любая стена, это общеизвестно, предполагает изъян, хотя наскоком такую, конечно, не взять. И потому мы будем использовать наше главное оружие – ноги и феноменальную толерантность к проделкам судьбы. В конце концов, нам воздастся, а иначе к чему все это? Тут чисто пошаговая стратегия: сперва нужно дойти до стены, а там – разберемся на месте, посмотрим, что и как. Верю, что по законам жанра, где-нибудь стена даст слабину и трещину!

Направившись к стене рано поутру, уже ближе к вечеру они приближались к заветной цели, а вместе с тем попутно становилось очевидно, что стена и есть искомый источник света,  разгоравшегося все ярче на верхней ее грани по мере приближения. Подойдя к стене в упор, путники выяснили, что стена вполне себе структурна и осязаема: гладкая, как сволочь, непроходимая, как минное поле, высоченная, как древний баобаб, в общем, сплошное разочарование. Справедливости ради, несколько поднимали настроение пестрые граффити с изречениями и афоризмами от великих, но в такую минуту куда важнее было определиться, в какую сторону держать путь.

– Ну что, какие мнения, куда пойдем? Вариантов целых два: вправо или влево! – не теряя присутствие духа, поинтересовался Якобы.
– Если бы тебе действительно было так важно мое мнение, то ты давно понял бы, что всегда есть и третий путь: пойти назад, туда, где нам было хорошо! А сейчас уже все равно, выбирай сам… – безо всякого участия к происходящему отозвалась Свитани.
– Тогда я выбираю движение вправо, конечно. Так оно как-то и традиционнее, и правильнее будет, по мне так! – легко устранил это затруднение Якобы.

И снова продолжился путь, уже без привалов и передышек, вопреки накатившей ночи, вдоль однообразной одинаковой стены, подсвеченной развлекающими мудростями веков, на чтение и усвоение которых у путников, впрочем, сил уже не оставалось. Как вдруг, сравнительно неподалеку, в стене, прорезался мощный поток света.

– О, а вот и слабое место – дыра! Ура! – как матрос, увидавший долгожданную землю, выкрикнул Якобы. – Бежим скорее! Вот же оно!
– Ты беги, беги, а я как-нибудь следом доковыляю, что-то я выбилась из сил совсем! – устало не согласилась с этими восторгами Свитани.
– Не пойму, неужели тебя не волнует, что ждет нас дальше? – удивился Якобы ее недальновидному безразличию к чему-то величественному. – Ты уж прости мне мое нетерпение, но я пока слетаю и гляну что там – За! А ты догоняй, хорошо? – спросил Якобы и, не дождавшись никакого ответа, помчал на встречу лучу мечты.

Если бы Якобы знал, что больше ему не придется увидеть Свитани, то, никаких сомнений, он бы умерил свою прыть и стремление заглянуть за. Когда же он добежал до сочащегося сквозь стену света и припал к нему, то был настолько ошеломлен, ошарашен и откровенно ослеплен увиденным, что, отпрянув от слишком яркого света, на несколько мгновений потерял сознание. Очнувшись, он напрочь позабыл открывшееся ему, зато отчетливо расслышал приближающие шаги.

– Не делай этого, не смотри туда! Я больше ничего не вижу, кажется… я ослеп! – в отчаянии предостерег он ее.
– Да знаю я, знаю, – откликнулся по-прежнему знакомый, и в то же время уже какой-то другой голос Свитани, сдержанный и приглушенный.
– В смысле, что ты знаешь?
– Все знаю... Во всяком случае, побольше твоего, – отчего-то развеселилась Свитани.
– Это еще как понимать? Чему ты радуешься? – возмутился Якобы такому легкомыслию подруги.
– О, я вовсе не радуюсь, просто… до того нелепо это все… Разумеется, я искренне сочувствую тебе, но, к сожалению, наш путь подошел к концу, ты ведь сам к этому стремился, не так ли?! Вот так и выглядит конец – непроглядная тьма, которую ты именуешь слепотой, хотя еще мгновения тому назад было светло как никогда, все верно?
– Свитани, ты ли это? Я совсем перестаю тебя понимать. Откуда ты знаешь?
– Ладно, раз уж ты все еще пребываешь в сознании, что после облучения бывает далеко не со всеми, мы можем немного поговорить об этом. Все равно ты не вспомнишь ничего, когда окажешься там, за.

– Там? Это еще где?
– Там – это где тебе самое место, во Второграде. Поверь, ты далеко не первый, кого я вывожу сюда, на границу. Такая уж у меня работа…
– Работа? Что за вздор!? Как это вообще все понимать? Значит, для тебя это… просто работа?  – не переставал поражаться Якобы таким переменам в ее поведении.
– Только не злись… – заговорила она после некоторого молчания. – Но таков уж Авторский замысел, который местами ты неплохо угадывал. Я не могу объяснить все в точности так, как оно есть, но все что ты видел за последнее время, начиная с как бы Эдемского сада при библиотеке и заканчивая страшной стеной – это как бы концентрация, сгусток твоих предрасположенностей, пристрастий и персональных представлений, ведущих к свету. И такова уж моя роль, прощупывать эти склонности и использовать их на благо, чтобы выводить всяких потеряшек на границу.
– Роль… Как сыграно! А ведь я ни минуты не сомневался в твоей преданности!.. Как ты могла? – оскорбился Якобы, вкладывая в это «могла» весь спектр оттенков предательства.
– Когда я говорю, что это просто работа, я вовсе не имею в виду, что для меня это совсем ничего не значит! Знай, я очень люблю тебя! Как крону дуба, дарующего нам свою тень, как обдувающий наши счастливые в те мгновения лица ветер, как букашку, ползущую по коленке…
– Как вату во рту еще скажи… Да уж, звучит как-то не очень! Нет, это просто уму непостижимо!

– Ну почему ты обижаешься? Все не так уж плохо, как ты себе вообразил…
– Я не обижаюсь, я просто… не знаю, что и думать! Почему я-то сразу? Что со мной не так?
– Твоя проблема заключается в том, что ты главный герой книги, выражаясь понятным тебе языком. Автор, между прочим, даже делегировал тебе функции рассказчика, как бы все знающего и беспристрастного персонажа, но ирония состоит в том, что только ты до самого конца ничего и не понимал. Скажи, а как ты сам представлял себе конец этой истории?
– Хм, да были у меня разные мыслишки на сей счет, но чего уж теперь... – убедившись, что она по-прежнему ждет, Якобы продолжил. – В общих чертах я представлял финал кардинально другим…. Памятуя об эдемских мотивах, отсылках, я предполагал, что мы с тобой найдем некое идеальное место, где… продолжим, или хм… начнем заново род человеческий – пускай приплод по обыкновению выдастся по большей части лукавым и хамоватым, и все-таки… очень нашим, хоть в чем-нибудь талантливым да толковым.
– Ха-ха, если это тебя немного утешит и порадует, то мы нашли свое идеальное место! И прошли его – я говорю о ясной поляне. У нас же был с тобой рай в шалаше! Но такова уж, видно, твоя суперслабость – проходить мимо всего прекрасного и даже не подмечать этого!
– Но, постой-ка, ты ведь сама предложила идти дальше, я только следовал твоему совету, разве не так?

– Это моя прямая профессиональная обязанность – я отвечаю за развитие сюжета! А соглашаться или нет – исключительно твой выбор был, понимаешь? Ты согласился, хотя я и отговаривала, прямо-таки умоляла вернуться на поляну! Но ты был непреклонен в своем стремлении дойти до конца. И вот конец. А ты знаешь, что такое «Я Упрашивала»? Да такое раз в тысячу лет бывает!
– Что тут скажешь… Видимо, я слеп совершенно во всех смыслах этого слова. Все уничтожил своими ногами, так выходит? И почему я вдруг стал тем, кого ты встречаешь раз в тысячу лет? Не слишком ли лестно? Ты, небось, каждому встречному-поперечному это говоришь! Почему я должен тебе верить?
– Ты такой… забавный и уморительный, и даже сейчас, когда ты ослеп и по сюжету мне надлежит тебе сопереживать и сочувствовать, мне по-настоящему весело с тобой! Это многое значит для меня, не сомневайся! А то ведь… ты не поймешь, конечно, но куда чаще меня рисуют в образе какой-то старухи с косой... Вечно всего боятся, дрожат от каждого треска сухой ветки в лесу – скука смертная! Но твое воображение и непоколебимая вера в вымышленность происходящего с тобой – сыграли с тобой добрую шутку. А так… ничего ты не уничтожал, просто такова сила твоего безотчетного стремления вернуться домой, что даже я оказалась бессильна!
– Да, но… что есть дом? Что мне там делать… без тебя?

– Пойми, я всегда была, есть и буду рядом с тобой. Как шмель. Просто обычно ты меня не замечаешь и принимаешь решение идти дальше, как в случае с поляной. Таково свойство всех идеалистов, и ты, безусловно, таков – вечно искать что-то лучшее и ничего такого не находить.
– Постой, так значит ли это, что наш Первоград – не просто авторский вымысел, а возможен, реален?
– Не менее реален, чем все, что ты знал и еще узнаешь. Для этого тебе и стоит сейчас съездить домой и собраться с мыслями, чтобы лишний раз убедиться, что твой настоящий дом – здесь, а там – ты просто заехал в гости к троюродной тетушке к черту на кулички, чтобы справиться о ее здоровье и похлопотать о ненужном наследстве. Как жаль, что ты забудешь все, когда будешь там, когда снова будешь маяться от бесцельности и бессмысленности всего окружающего, и зачем-то жалеть себя! Ведь это твоя обычная аллергическая реакция на второградские задворки, не так ли?
– Послушай, я тут подумал, а ты точно не хочешь пойти со мной? Разве это невозможно? Но почему?
– Куда? Во Второград? – расхохоталась Свитани. – Да ни за какие сокровища мира! Чего я в этой дыре не видала? Я – светлая сущность – в заведомой оппозиции к тьме Второграда. Да и работу ведь не оставишь – ответственная, – грустно прибавила она.
– Так неужели и на поляну уже никак не вернуться? Я передумал, я снова хочу! – попытался было переломить ситуацию Якобы.

– Слишком поздно, дорогой. Ты же сам правильные вещи говорил, что слова – это завуалированная полуправда, что только мысли – чисты, полны и истинны. Конечно, ты почерпнул это знание из книги, подложенной тебе в библиотеке, но распорядился ты этим знанием, прямо скажем, достаточно посредственно и безвольно. Тогда как тебе достаточно было просто угадать мои мысли, прочитать их в глазах – и все было бы совсем иначе! Но ты сам наступил на старые грабли, утверждая, что мое желание, слово – закон. Вот только разве желание и слово – одно и то же? Ты пойми наконец, я сама подустала от своих полномочий, говоря понятным тебе языком, судебного пристава, исполняя не мною принятые решения, а ты такой чудной, что будь моя воля, я бы с удовольствием передохнула с тобой пару-тройку тысячелетий! А то, повторюсь, такие субъекты в основном в делах попадаются – матерятся как сапожники, куда-то все сбежать пытаются, взятки предлагают, мамой клянутся, что больше так не будут… Думают, что их ведут в ад, что отчасти так и есть, а главное, каким-то чудовищем меня вечно воображают… А ведь я прекрасна, и ты увидел это! Вот только сделал такой же, как и все они, выбор – прыгнуть в пропасть, стать свободным, так, кажется, ты это формулировал? А на деле – свободным от всего, что ты любишь и ценишь, свободным от простоты и красоты мира, и взамен этого погрязшим в страстях, ненависти и бесконечной путанице, потому как пропасть ведет в ложный мир, вот что ты не учел в своих расчетах перед прыжком…
– Да уж, не учел… это драма! Но меня больше заинтересовало, что ты вот так запросто мыслишь тысячелетиями… сколько же тебе лет, стеснюсь спросить? Выглядишь, на мой взгляд, замечательно, насколько твой облик сохранился у меня в памяти…

– Ничего удивительного! Выглядела я ровно так, как нарисовало твое сознание, а все для того, чтобы ты пошел за мной куда угодно, хоть в адское пекло. Да и весь характер моего поведения, заметь, все как ты любишь: взбалмошная и порывистая, нуждающаяся в эмоциональной поддержке и спасении, нарочито уступающая тебе в интеллекте, чтобы дать почувствовать тебе свое превосходство и показать потребность в опеке. Ничего не напоминает? Но если бы тебе так больше нравилось, я вполне могла бы быть и пухленькой дурнушкой в потрескавшихся очках, засаленном свитере и с промежутками в зубах, что компенсировалось бы целым букетом благородных духовных свойств, но ты же не повелся бы на такую приманку, не так ли? Поэтому все это время я была такой, чтобы ты клюнул, чтобы в итоге мы оказались там, где мы есть сейчас. Хотя обычно, после грехопадения, меня почти сразу проклинают, наделяют самыми отталкивающими качествами и представляют, например, в виде чертовой матери, потому что ненавидят! И вот тогда я предстаю уже в совсем ином, соответствующем образе… Но ты отчего-то ни секунды не ненавидел меня, даже когда мы ссорились, и поэтому я оставалась для тебя все той же, какой тебе хотелось бы, и, знаешь что – мне это нравилось! А почему, как ты думаешь, мы брели до границы целую вечность, а я, как могла, оттягивала расставание… Как правило, дойти до стенки – это быстрая и формальная процедура, как завернуть за угол.

– Чудны дела твои, Господи! Как же я раньше этого не видел, когда был зрячим, а теперь, ослепнув, прозрел! Теперь-то все складывается в какую-то более-менее понятную композицию, кирпичик за кирпичиком. И все-таки остается у меня еще одна неясность: ведь это Патамушта внушил мне мысль про нашу нереальность. Вернее, про вымышленность всего на свете. Неужели все они заранее знали и участвовали в этом розыгрыше?
– Мы и сейчас знаем! Мы здесь, с тобой, – вдруг раздался в непосредственной близости голос Патамушты.
– Что? И вы здесь, как? – встрепенулся Якобы и собрался было встать, но не смог, к тому же чья-то рука на плече остановила этот порыв.
– Давайте уже скажем ему все как есть, – сжалился Квази-мен, – Свитани, давай-ка ты, в твоих устах это прозвучит приятнее всего, что ли…
– Объясните мне что!? Есть еще что-то, чего я не понимаю? Только я, вроде как, начинаю складывать эту мозаику, как тут опять… да вы издеваетесь! Как вы оказались здесь, у стены, вы шли за нами по пятам, так что ли? – разразился вопросами Якобы.
– Говорила я ему, не налегай на зелье, – чуть слышно прошептала Виэкли.

– Видишь ли, Якобы, на самом деле никакой стены и нет, – издалека начала объяснение Свитани. – Как не было и никакого возвращения в Первоград. Мы по-прежнему здесь, в Бабилонске, под звездным небом, а все что тебе привиделось после приема зелья – Всемирная Библиотека Познания, наше с тобой изгнание через символику сада, стена с лучом света – это уже чистый полет мысли, вызванный действием зелья… Ты, понимаешь ли, немного перебрал… и вот… Ну и я немного подыграла тебе… Но солировал однозначно ты! – выдохнула она, после чего все дружно рассмеялись, включая и самого Якобы, представившего, как это было, однако реальность настигшей его слепоты быстра сбила веселье.
– Видимо, это какая-то проекция твоего сознания на то, что было бы, когда мы вернемся в Первоград, как оно могло бы быть! – более точно выразился Патамушта. – Однако вся загвоздка в том, что, как и предвидел О0Х0О, не все из нас вернутся из Бабилонска... Мы не можем вернуться все, таковы правила Игры. И… ты не вернешься, нам всем очень жаль.
– Но куда-то ведь я вернусь? Я же не останусь один в этой унылой пустыне собственного рассудка? – протрезвляющимся голосом заговорил Якобы.

– Ты – необходимая жертва на алтарь развязки книги. Как нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, так и закончить книгу никак нельзя, не оставив кого-нибудь в Бабилонске. Ты не волнуйся, до конца осталось совсем недолго… – высказался по этому вопросу Квази-мен.
– Так я что-то вроде жертвоприношения, получается?
– Да ты не расстраивайся так! Такова участь всех главных героев! Никому еще не удавалось перехитрить систему – это называется… художественный замысел, – немного утешил его Патамушта. – Такова уж доля главных героев – собирать все шишки и удары судьбы. В этом смысле, как я всегда и утверждал, куда полезнее быть персонажем второстепенным, у них-то как-то нормально все обычно складывается, Автор упускает их из виду и не слишком изощряется в придумывании испытаний, а то и вовсе отпускает с миром.
– Что же, раз уж мне не суждено вернуться в Первоград, то те картины, которые нарисовал мой разум, что могло бы быть при возвращении, меня вполне устраивают. Наверное, я бы с великим удовольствием повторил бы все это опять и опять, вот только… когда-нибудь выбрал бы полянку. И что теперь? Что дальше?

– Знаешь, я советую тебе сосредоточиться на хороших мыслях в такую минуту, ты уже совсем слаб, едва держишься в сознании, – самым мягким голосом, на какой была способна, советовала Свитани.
– Это еще как понимать? Обычно так говорят, когда кто-то умирает. Я что… умираю? – растерялся Якобы от подкрадывающейся перспективки.
– В некоторых культурах это называется именно так, хотя, на мой взгляд, корректней говорить о перекодировке в иную систему ценностей, культурную среду – начал было Патамушта. – Тут, правда, принципиальный момент, что считать культурной средой, поскольку многие культуры, как известно, вообще самоустранились в этом отношении. Я это к тому, что культурные коды утрачивают свою самобытность и трансформируются в культурную моду слепого подражательства и…
– Да помолчи ты! Ты можешь хоть сейчас перестать рассуждать о культурах? Мы снова теряем его… – раздосадовано одернула его Свитани и, взяв Якобы за руку, уже в других интонациях обратилась к нему, – очень прошу тебя, вспоминай только лучшее, например, как мы проснулись вместе в белой комнате! Ты обещаешь, что будешь помнить белую комнату до конца? Пусть это будет последней твоей мыслью!
– Белая комната… – с ностальгией повторил он, – да это лучшее, что случалось со мной за все времена, как я могу забыть? Я буду помнить каждый сантиметр белой комнаты! Будь что было! Будем! – таким было последнее слово, сказанное Якобы своим друзьям.

После чего Якобы вдруг совсем размяк, ослаб и отпустил сознание в свободное падение в пропасть, а вернувшийся в тот же миг из Бабилонска О0Х0О, по этому прискорбному случаю предложил склонить головы и почтить память Якобы минутой молчания, а затем торопливо указал на яму, которую под видом раскопок они копали всю последнюю неделю пребывания в Бабилонске, велев исполнить авторскую волю по всем положенным ритуалам.

– Вот это, друзья мои, и называется – «докопаться до истины». Никто не знает, где и когда он роет яму сам себе, на какой полянке нужно вовремя остановиться, потому что даже если сейчас это как бы не по-настоящему – это станет настоящим, мы сами проецируем и провоцируем дальнейший ход событий своими материализующимися мыслями, – быстренько выдал я, пользуясь правами Автора, наспех состряпанную мораль, потому как в ту минуту в каюту заглянула миловидная ассистентка режиссера с сообщением, что все готово к съемкам последнего эпизода с моим участием, ну а потом всех членов съемочной группы ждет еще и праздничный фуршет по случаю завершения съемок.