Книга первая - часть вторая - главы 12, 13, 14

                Глава двенадцатая

                1

       Историк: В СССР, на оккупированных территориях, была земля, которая принадлежала воевавшим вместе с немцами румынам: оккупанты превратили её в собственное губернаторство, дали ей своё название – Транснистрия. Она располагалась между двумя большими реками – Южным Бугом и Днестром, включала часть Винницкой, Одесской и Николаевской областей Украины и левобережную часть Молдавии. Под властью румын условия жизни мирных людей, особенно в «столице» Транснистрии – Одессе, были помягче: до известной степени – если сравнить с оккупацией в других частях страны, где всем распоряжались немцы. Но власть румын имела свои пределы: Транснистрию контролировали подразделения СС, чьи зверства – где бы они ни совершались – вошли в историю.               
       Одессит: Я был в оккупации. Я видел всё, о чём вы говорите!..
       Но у нас, в Одессе, во время войны, происходило и кое-что другое... Например, были спортивные игры. Футбольная команда нашего города не раз играла с командами немецкими. Вот один из таких матчей. Одесситы ведут 3 : 0. За две минуты до конца игры – пенальти в наши ворота. Разбег, удар – слабенький, но точный: мяч летит в девятку... однако наш вратарь, Анатолий Зубрицкий, в невероятном прыжке отражает этот удар!!! Зубрицкому аплодирует весь стадион: и наши, и немцы (из болельщиков два немецких лётчика даже вострубили в сирены, во славу Зубрицкому!), и румыны...
       Киевлянин (в ответ одесситу): Я тоже пережил оккупацию. Ходил и я тогда на футбол... Потом у нас в стране придумали целую легенду – о «матче смерти». Мол, киевская футбольная команда заранее знала: если она выиграет у команды немецкой (за последнюю играли немецкие солдаты), её за это расстреляют. И наших футболистов, одержавших в той игре победу, – если верить легенде – расстреляли, всех до единого!.. На самом деле, обе команды провели между собой два матча: и в первом, и во втором – матче-реванше – победили киевляне... После этого – остальное, действительно, для многих киевских футболистов закончилось печально: большинство из них оказалось в немецком плену; одних потом немцы расстреляли, другие – выжили... Да! К сожалению, войны не заканчиваются – по футбольному велению, по болельщиков хотению!..

                2

       ...А в бешеном разгаре осени:
       Кружат истребители и бомбардировщики над Киевом, вращающимися винтами и землю и небо оглушая!..
       Страшен, беспокоен Днепр; в нём – гОре-зеркале – отражаются движущиеся, подложные «небесные тела», которые, заслонив собой настоящие, высоту уродливо пятнают!.. Они носятся как тени, будто под чёрным флагом с черепом и костями, как никаким другим напоминающим истинное «лицо» войны!..
       И если свастика, с древности будучи у многих народов символом гармонии, Мирового Порядка [25] во Вселенной – в истинном смысле, а не извращённом нацистами! – то свастика на флаге нацистов, красном, как кровь, окрашена в цвет – чёрный, как зола, в кругу – белом, как смерть...
       Получилось наоборот – Мировой Беспорядок! Произвол – необъятный – в неисчислимых звеньях, которые германской военной машиной помечены и отштампованы на двуногих существах концлагерными порядковыми номерами...
       ...А над Днепром, от берега до берега, протянулся понтонный мост [26]. По мосту продвигалась 17-я артиллерийская дивизия «прорыва». Так через реку бронированной автоколонной переправлялись солдаты, освобождавшие Киев. За рулём одного из этих грузовиков – в кабине вместе с офицером – был Изя...
                __________

       – Ну что, Юзик (так Изю солдаты называли на войне)?!.. Говорили, прорвёмся!..
 
                Глава тринадцатая

                1

       Национал-социалист (про себя): Нам, нацистам, поверив, что народы Востока – это даже не народы, а сплошь и рядом дикие племена, иные из маленьких немцев очень удивлялись, когда не увидели рогов у людей, насильно угнанных в Германию из Советского Союза... (Мы в Германию угнали уйму народу – особенно из больших, нами захваченных, городов!) Ведь не наша ли пропаганда вещала и простым, и зажиточным немцам, что Советский Союз – это тоже дремучий Восток? Ах, легче лёгкого возвыситься до небес над рогатым чёртом... Но... что за чёрт! Кто это решил самой Германии наставить рога?!!.. 
                __________

       Освобождённый Киев лежал в руинах...
       Некоторые жилые кварталы уцелели. Но Крещатик – прежний, старинный – почти весь был превращён в развалины...
       Не было в Киеве моста через Днепр, который не разрушили бы бомбы или артиллерийские снаряды и от которого тоже не остались одни сгоревшие обломки. Многое ещё не остыло от огненных взрывных волн – они здесь, подобно смерчам, прокатились... Разбомбленное где-то чернело искорёженной грудой металла, где-то разлетелось в щепки; что-то – деревянное, спалённое – зияло на поверхности реки...
       ...Как много было киевлян, которые видели марширующих по Крещатику немецких солдат, при захвате города врагом!.. Как мало их осталось – чтобы в своей погорельщине дождаться освобождения от германского ига...   
       Развалины города, безрукие и безногие инвалиды да старость в три горба – с ними сам Киев-калека постарел, казалось, навсегда...

       Голос Свидетеля Века (безжизненный, как ядерная зима): И вот, теперь, солдаты глядели – и глазам своим не верили:
       Где твои, Киев, пылкие юношеские сердца?!..
       Где твои, Киев, искрящиеся девичьи глаза?!..
       Куда исчезли, Киев, твои шумные мальчишки, девчонки?!..
.                .                .                .                .                .                .                .
       ...Голос с того света: В Бабьем Яру – на окраине Киева – мы, пленные солдаты Красной Армии, обречённо проклинали и своё унижение, и свою беспомощность, а также тех, кому мы больше не могли дать бой...
       ...Голос с того света: В Бабьем Яру мы, священники, возносили к Богу свои последние молитвы...
       ...Голос с того света: В Бабьем Яру нам, евреям, не на кого было уповать...
       
                2

       Уж ночь наступила; прочь унеслись самолёты, смолкли моторы, и пушки молчат.
       Кто-то из советских солдат, желая отдохнуть от всех опасностей и тревог, оставив их на день грядущий, отходит ко сну, кто-то уж знай спит себе сладко и видит во сне то, чего ещё долго не увидит наяву, а кого-то – уж не добудишься вовеки...
       Тих и скорбен Днепр.   
       Только ветер, как призрак среди призраков, ходит-бродит: по горелым руинам, по надломленной (хоть и чудом спасшейся!) гигантской стране – по всей мятежной планете...               
       ...Ещё вечером, смертельно уставшему Изе, который только что перевёл дух и тоже собирался спать, почудилось... что-то шуршит в левом кармане... Рядом был его фронтовой друг, крепыш-сибиряк, Миша Нелюбин. Узнав от Изи, отчего тот вдруг насторожился, Миша взял небольшой фонарик и, им посветив, заглянул к Изе в этот карман.
       – Тебе повезло! – сказал Миша Изе.
       Маленький осколочек, едва не продырявив насквозь Изины водительские права, в них застрял – не прошёл в сердце...

                Глава четырнадцатая
       
       – Однажды, – рассказывал мне Изя, – во время военных учений, офицер (Изя был сержант) приказал солдатам ползти по-пластунски. А у меня шрам от аппендицита – я ползти отказался. За невыполнение приказа офицер хотел меня расстрелять – но, как видишь, не расстрелял... 
       До войны Изя не служил в армии, как другие призывники, солдатом-срочником, – он был признан медкомиссией военкомата непригодным к военной службе. Но, после того как он увёз родных и близких из Одессы, подальше от фронта, Изя сам, добровольно, явился в военкомат и попросился на фронт, полагая, что может на войне пригодиться как шофёр.
       – Однажды, когда я ехал выполнять порученное мне задание, – на мосту другая машина выехала мне навстречу. В ней везли советского генерала. Эта машина мою (а я в ней тоже был не один) с моста в реку столкнула!..
       К счастью для Изи и Лёли – ехавшей с ним молодой солдатки – мост оказался слишком низкий, мелководная речушка покрыта толстым льдом; падая, Изин грузовик проломил лёд, но не перевернулся, и ни Изя, ни ехавшая с ним женщина серьёзно не пострадали – отделались ушибами да синяками.
       – Лёля, – продолжал Изя, – отправилась пешком за подмогой – меня выручать. Но пока с Лёлей подоспела помощь, – я выехал из реки сам... Когда я приехал в свою часть, там буквально накинулись на меня: у них побывал тот генерал, и всё шумел, что я проехать ему не давал! Потом, когда разобрались, кто был прав, а кто виноват, – ко мне претензий больше не было.
       Изя ещё рассказывал:
       – Однажды солдат, наш товарищ, показал другим солдатам коробочку с немецким порошком, которым он чистил зубы. А когда кто-то из них перевёл на русский, что на той коробочке писалось, – такой хохот поднялся! Это был порошок ДЛЯ НОГ (от потливости)! 
       Да, тогдашний маленький трофейчик для Изи и его сослуживцев оказался сродни диву заморскому, хоть и с вражьей стороны.
       – За всю войну я только один-единственный раз получил «наряд вне очереди». Что это такое? Это – в армии наказание за не очень тяжёлую провинность: тебе приказывают вне очереди сделать то, что обычно солдаты должны делать по очереди. В чём я провинился? Вечером, в казарме, я, смертельно усталый – в чём был – не сняв даже обуви, завалился спать... За это: на следующий день мне приказали вымыть – там же, в казарме – полы. Оставшись один, я взялся за дело. Набрал ведро воды. Несколько раз из ведра разливал воду по полу – чтобы затем раз за разом аккуратно по мокрому полу пройтись шваброй... Все потом удивлялись: никто не мог понять, как у меня так быстро и так хорошо получилось!
       А ещё Изя говорил:
       – Наша русская зима – для войны – оказалась как нельзя кстати! Она нам также помогла победить. Морозы были трескучие!.. А наши-то к ним привыкшие! Не то, что немцы...
       Мол, все знают: ой, мороз-мороз – как поду-у-л!.. – и Наполеон разбит в пух и прах, и у Гитлера «не получилось»... Да, Германия не совсем была готова к русским морозам при битве за Москву – не всех своих солдат одела и обула потеплее: рассчитывала на лёгкую победу – захвату страны до зимушки-зимы. Но, при Сталинградской битве, переломной во всей войне, – Германия к зиме успела подготовиться: уже не так от холода дрожали. Только и это Гитлеру не помогло.
       Изя, верно, только во время войны познакомился по-настоящему с неукротимым постоянством суровых морозов. В Одессе крайне редко за окнами красные столбики термометров от изумления и страха сами себе не верили: чьё ледяное дыхание, какая вьюга-метелица их заставляли по Цельсию опускаться так низко? Город, улица, квартира в четырёхэтажном доме – этот адрес для Изи век бы не менялся, если бы на долю столетия, в котором он жил, не выпали смертоубийственно жаркие годы...
       – Я только раз в жизни, – рассказывал Изя, – был в Москве. Во время войны. В Москве мне и другим фронтовикам – шофёрам – нужно было поменять американские грузовики «Студебеккеры» на американские же – «Форды». – Изя имел в виду легковой армейский «Форд-джип». – Машина говно! В отличие от «Студебеккера», у которого все четыре колеса ведущие, у «Форда» ими оказались только два задних.
       На крутых дорогах второй мировой – в метель и в гололёд, в дождь и в град – для водителей это, конечно, было не ахти...
       – Вообще, – говорил Изя, – для победы в войне Америка давала нам автомобили, оружие – много чего. Хороший у неё тогда был президент, Франклин Рузвельт... Правда, против Германии – нам в помощь – второй фронт долго не открывала. Сделала это, только когда уже стало понятно: бОльшая часть войны позади – и, рано или поздно, мы победим...

       Первый историк (двадцатого века): Могла ли Америка в помощь Советскому Союзу и европейским странам, воевавшим с Германией и её союзниками, открыть Западный фронт на несколько лет раньше? До того как на неё – на Пёрл-Харбор – напала Япония? Могла!.. Но если бы Япония её не втянула во Вторую мировую войну, неизвестно, вообще можно было бы от Америки ждать открытия «второго» фронта... Однако – случилось то, что случилось! После чего Америке, уже и воюющей, ещё долго было не в силах оказать боевую поддержку Советскому Союзу и захваченной фашистами Европе...
       Второй историк (того же века): О запоздалости американской боевой поддержки продолжат вспоминать в Советском Союзе и после войны, когда СССР и США, не имея общего врага, снова станут идеологически враждовать; догонять и перегонять друг друга по части умопомрачительных рекордов на полигонах ядерных испытаний... а не только достижениями в спортивных состязаниях, космических полётах!..
       Житель России двадцать первого века (родившийся в веке двадцатом): Догонять и перегонять?! Это – пока одна из двух стран не расточит вконец свой ядрёный запал, не взмолится: «Всё! Воинственный деревянный рубль ихних зелёных не переплюнет! Как мы, пролетарии, не победили бы Гитлера без милитаристской сбруи капитализма, так теперь – неравнодушные простые люди с процветающего Запада нам, живущим впроголодь, безвозмездно посылают продукты питания, чтобы хоть чем-то заполнить пустые полки наших магазинов; в том числе – магазинов для ветеранов войны, чтобы и прилавки тех не опустели, и чтобы ветераны, называя такие магазины «спасибо Гитлеру», знали – не «Гитлером» единым обеспечена их старость...» О запоздалости «второго фронта» будут вспоминать и в годы парадов содвинувшей зады развальщины, выдаваемой за цитадель российской духовности: когда императивность рядов пресмыкающихся из двадцатого века переползёт и в век двадцать первый, – а чья-то всеми брошенная старость найдёт предсмертное ублажение на последних показательных выступлениях ряженого миролюбия-дружелюбия...

       – Однажды, – продолжал Изя рассказывать о войне, – по вине генерала Ватутина, наша дивизия попала в окружение [27]... Но к нам солдаты иных дивизий пришли на выручку! – Пока мы – я, другие шофёры дивизии, – на машинах с бойцами, наконец, не прорвались – не вырвались из окружения!..
       За этот подвиг многих солдат 17-й артиллерийской дивизии, а также тех военных, которые пришли им на помощь, наградили орденами и медалями. Перед шофёрами дивизии, вывезших её из окружения, также в долгу не остались: сначала им, было, решили дать медали «За Отвагу». Но в итоге они получили – не медали, а ордена: каждому шофёру – по «Ордену Красной Звезды».

       С войны Изя прислал Юле свою фотографию фронтовую, с надписью: «На память дорогой Юленьке, из Чехословакии». На этой чёрно-белой фотографии, которую Юля хранила в старом альбоме с другими, дорогими как память, в тридцатишестилетнем Изе, стройном и подтянутом, в военной форме, едва ли можно было узнать невероятно располневшего потом Изю-грузчика, наконец, Изю-пенсионера, чьё лицо, также располневшее, с тщательно обстриженными седыми волосами, всё же не было слишком морщинистым и в чертах которого ещё угадывался Изя – тот, военных лет...


25 До того как нацисты в Германии пришли к власти, иные из них побывали на Востоке, где хотели от буддийских лам получить символ «мирового порядка» в качестве эмблемы своей партии, и получили свастику; но для тех, которые её показали нацистам, свастика кроме «мирового порядка» означала ещё и «мировой беспорядок», в зависимости от того, в какую сторону загнуть её концы; символ последнего буддисты нацистам и продемонстрировали (о чём последние, верно, и не подозревали!). (Впрочем, у разных народов значение таких противоположных свастик трактуется по-разному.)
26 Понтонный мост – мост раскладной металлический, использующийся на войне войсками в качестве переправы.
27 Вероятно, речь идёт о наименее успешных сражениях для генерала Н. Ф. Ватутина, осуществлявшихся под его командованием в Великую Отечественную войну, – Ворошиловградской операции (операции «Скачок») 1943-го, которая закончилась неудачей.