Непал

           Ей глубоко за шестьдесят (подозреваю, что слегка за семьдесят). Погоняло – Киса, настоящее имя, хотите верьте, хотите нет – Каролина. Худая, почти изможденная, неожиданно загорелая. Костян Мануфактуров рассказывает, что она каждое лето загорает на силикатном озере – в двух шагах за нашим домом. Загорает в компании молодых людей обоего пола, старательно намазывающих ее защитным кремом. Тело сплошь покрыто старыми автобиографическими татуировками, синий купальник на синих картинках – Костян показывает руками, где и как располагаются портачки.
           Мы сидим у Мальвины, разговор зашел о Кисе и Костян живописует ее жизнь. Говорит, что если бы баб короновали, то Киса обязательно бы стала вором в законе, то есть воровкой, нет – вором, Костян запутывается и смотрит на нас. Да пофиг кем, – отвечает Ваня Накацука – и вообще помолчал бы, сейчас придет твоя воровка и все выпьет. Наливай. Костян разливает, и мы выпиваем. Мальвина крякает, уходит на кухню, возвращается с кипящим чайником. Она байкала не пьет, только чифирь – объясняет нам. Так остынет же к ее приходу – говорю я, но Мальвина машет рукой.
           Раздается звонок в дверь. Это Киса и Прохоров, у них с собой пара пузырей какой-то гнусной (даже визуально) краснухи и почему-то дорогие ореховые сухарики. В прозрачной упаковке, красивые, по виду – вытянутый нарезанный коричневый батон. Киса захотела – Прохоров кидает сухари на стол. Рвет пачку, Мальвина вскакивает и хватает из разбитой стенки тарелку, подает Прохорову, тот выкладывает сухари.
           Мебель в комнате не богатая: стол, за которым мы сидим, табуретки, балконная дверь. Старая, советских времен стенка, с выбитыми в многочисленных пьянках стеклами и оторванными дверцами. Зато с кружевными салфетками на уцелевших полках. В доме любого алкоголика есть какой-нибудь трогательный и не пропитый изыск. Салфеточка, чеканка, бантик, журнал «Новый мир» за семьдесят девятый год. Может быть, коробка патефонных игл. Потому что мы все в центре жизни, которой не живем. Казалось бы, в самой гуще, вареве, но жизнью это назвать нельзя.
           Киса закуривает и кивает Костяну, Костян наливает ей полную рюмку водки. Киса выпивает, затягивается, смотрит на балконную дверь, потом поворачивается к Мальвине и говорит, что той неплохо было бы купить телевизор, мол, веселее коротать вечера. Мальвина отвечает, что денег нет – деньги тянут дети: неработающий сын Артурчик, его жена Светка-проститутка и ихний детеныш – Фарадей. Беда с этими детьми, – жалуется Мальвина – но мне не жалко, для родной кровинушки (имеется в виду Артурчик), и для Фарадееюшки – не жалко ничего. Мальвина хлюпает носом, тянется к водке, Ваня Накацука перехватывает и насыпает всем. 
           Да? – спрашивает Киса – Да?
           И, одетая сегодня необычно парадно – в черную юбку и блузку, вдруг одним рывком (от горла) разрывает белую блузку, и на свет вываливаются груди.
           «Вываливаются» здесь не правильное слово – становятся видны два плоских, вытянутых мешочка кожи с точками сморщенных сосков, что когда-то были женскими грудями.
           А это ты видела?! – кричит она, и приподнимает мешочки руками – видела?! Раскачивает – видала такие басы?! Ни один потрох не касался, ни один – делает паузу, кажется сейчас заплачет, но вдруг трагическая маска ломается, хихикает – зато юриков прорва.