Нашествие

Куда ни кинь взгляд, везде был снег и на нём чёрными пятнами лежали тела. «Чудское озеро и рыцари», – подумал Иван. Он стоял на краю обрыва и смотрел вниз. Было ещё полчаса до их пробуждения и начала охоты. Они просыпались все разом, лишь только луна выходила из-за горизонта.

Вскакивали на свои короткие лапы, поднимали вверх морды, втягивая воздух, и охотились до последней минуты лунного заката. После чего падали замертво и ждали новый восход. То, что они полностью зависели от луны, поняли сразу, и с лёгкой руки одного из охотников их стали называть лунитами. Почему лунитами? Ну, не лунатиками же, в самом деле. Так название и прижилось.

Когда несколько месяцев назад удалось добыть одну особь, её немедленно притащили в лабораторию. Иван помнил, как хирург, его друг ещё по школьной скамье – Вениамин Ильич Остоженный, а в близком кругу - Венька Застуженный вышел из операционной, сорвал с рук резиновые перчатки, с которых ещё капала кровь, бросил их в мусорное ведро и проговорил,
- Ну, это знаете ли чересчур!

Это было первое близкое знакомство с лунитами. Венька ещё с минуту шевелил беззвучными губами, после, словно ища поддержки среди собравшихся, изрёк,
- Да в них же ни черта нет! Ведь это даже не звери!

И дальше не устыдившись служителей медицины, привыкших и к крови, и к грубости (среди которых были и те, кого называют сёстрами) взорвался такой изощрённой хулой дарвинизма и еже с ним, что два прозектора, стоящие чуть поодаль, почтили его уважительными взглядами.

Вениамин же Ильич, невзирая на эффект произнесённого им монолога, вздёрнув руку, как постовой, разрешающий движение заскучавшим автомобилистам, и указуя на операционную, безапелляционной ленинской дланью, призвал,
- Прошу! Прошу! Извольте убедиться сами!

На столе лежала распотрошённая туша, внутри которой не было привычных органов млекопитающих. Остоженный восклицал,
- А! Каково!? Ни сердца, ни лёгких, ни печенки – селезёнки! Пропади они пропадом! Одни трубки! Трахеи, сосуды, и непонятно на кой чёрт совершенно пустые и младенчески чистые кишки!

Ивана же тогда, видевшего лунита вблизи впервые более поразили его лапы и челюсти. Здесь не было привычных клыков и когтей. В раскрытой пасти белели две острые костные пластины. Два зуба во всю челюсть  – верхний и нижний, как два отточенных серпа. Такими же серповидными были и когти.

Венька же, плюнув в сторону раскромсанного чудовища и, проворчав своё любимое: «Асклепия на Вас нету», - удалился в душевую, оставив в молчаливом созерцании внутреннего мира непонятного существа и своих коллег, и кучку молчаливых охотников.

***
Это всё началось полгода назад. Хотя, наверное, и гораздо раньше, судя по отдельным полуслухам - полурассказам жителей отдалённых таёжных хуторов. Очевидцы клялись, крестясь и тараща глаза, что в забытых Богом глухоманях появился зверь. Упорный, настырный и безжалостный.

С повадками странными и не похожими ни на медведя шатуна, людоедствующего с голодухи, ни на волка, с той же голодухи потерявшего свой страх и всяческий волчий стыд. Потом пошли доклады от военных, видевших сначала одну, проходившую по закрытой территории стаю, затем вторую, третью.…

И всё до поры до времени заканчивалось рапортами наверх, пока эти твари не стали убивать караульных, а потом и всех тех, кто встречался на их пути. Вот тогда-то и забили во все колокола! Это ведь как с эпидемией – всё ничего-ничего и вдруг нате Вам! Ахи, охи! Ну, кто же мог подумать? И разом, кого в ружьё, кого в лазарет. Суматоха, полстраны в соплях, и нет виноватых. «Природа!» -  говорят они нам. «Природа!» - говорим мы друг другу, и все вместе обречённо вздыхаем. Но, в конце то концов, за все грядущие осложнения и всяческие там обезболивающие, обезволивающие и обездоливающие приходится платить тем, кто ещё вчера мотал башкой и настаивал:  «Да, нет! Они ж этого не допустят!» А выходило так, что и допустят, и вновь, и в несчётный раз.

А зверь стал утверждаться, захватывая и отбивая всё новые и новые территории, как у людей, так и у исконных хозяев тайги. Когда же на него начали охотиться, то открылись его довольно странные привычки и уж совершенно невероятное поведение.

Убить его можно было только выстрелом в голову. И когда это происходило, стая разделялась на две неравные группы. Большая часть шла дальше, меньшая зачем-то оставалась возле мёртвого сородича.
Иван помнил, как однажды после отстрела, он и ещё несколько человек сидели в избе на хуторе, отогреваясь у печки. Дверь в комнату отворилась, и вошёл Клим Нестеров, один из охотников. Он снял шапку и, прошептав: «Матерь Божия», - рассказал увиденное: «Тот, которого Серёга завалил, лежал, остальные его обступили, как бы охраняя. Затем из убитого, даже не знаю, как сказать, ну, отделился что ли, такой белесый сгусток, и стал превращаться в небольшого лунита… Мужики, он его родил! Когда детёныш стал плотным, остальные разорвали мёртвого на части, закопали в снег и ушли догонять стаю».

Вот тогда-то впервые и узнали, как эти бесполые твари производят потомство. Интересно ещё было и то, что в этом сообществе отсутствовали вожаки. Луниты действовали все разом, зная свои обязанности и в охоте и в часы сна. Среди них были и гончие, и могильщики, и охранники, которые оберегали стаю во время безлунных часов. Но эти быстро истощались, видимо лишённые покровительства ночного светила и издыхали через несколько дней, произведя себе замену.

Самым же поразительным было то, что луниты не пожирали своих жертв. Так же, как и своих умерших сородичей, они рвали их на куски и зарывали в землю. Получалось, что они совершали убийства ради самого убийства. Хладнокровно, с настырностью и усердием бульдозера.
Иван всё ещё стоял на краю обрыва, когда услышал сзади шаги и голос Клима, - Любуешься? Ни дать ни взять, просто милые котики на лежбище.

В первое время на лунитов пытались охотиться в часы их спячки, Но быстро поняли, что это совершенно бесполезно. Они спали, сбившись в кучу, и спрятав голову под тело рядом лежащего сородича. Но, даже убив одного из них, охотники не могли подобраться близко к стае из-за охранников.

А из тела убитого появлялась новая особь, которая в течение получаса вырастала во взрослую тварь. Попытки же избавиться от охранников, так же не принесли желаемого результата, так как те, не видя близкой опасности, не отделялись от стаи и были так же неуязвимы для стрелка, как и остальные.

Подходить же на более близкое расстояние к ним никто не решался. И тактика сложилась как-то сама собой. Когда стая начинала своё движение, стреляли в последнего, и уничтожали тех, кто оставался с ним, спеша разрубить туши до появления потомства.
- Да. Котики. Сколько ещё до луны?- спросил Иван.
- Минут пятнадцать не больше. А ты слыхал, эти зверушки и в Америках появились. Фермеры с ними помаялись, да и сдали на откуп воякам. Ну, те тоже малость постреляли, а разобравшись, что к чему, решили шарахнуть, да так, что б в куски, без всяких там новорожденных.

- По сёлам, да по деревням особо не шарахнешь. А эти, как ты говоришь зверушки, всё настойчивее пробираются именно туда. Кстати, как ты вчера съездил в город?
- Нормально. В институт заскочил. Остоженный у себя консилиум собирал. Ну, естественно всех своих лекарей, но и были ещё два лейб-медика из Москвы. Так вот один из них, эдакий «профессор Преображенский», дедулька с глазами человека повидавшего жизнь, вообще сказал, что наши симпатичные зверьки и не животные вовсе, а явление природы. Вроде приливной волны. Луна их порождает и движет ими.

- Так зачем же тогда они грызут-то всё подряд?!
- Ну, знаешь?! Волны-то ведь тоже разные бывают. Только мы к ним привыкли.
- Может и так…
- Ну, что пошли? Ребята уже собрались. А то скоро на лежбище подъём начнётся. Будильник с минуты на минуту появится.

***
Когда отстрелялись, передали по рации направление движения стаи следующему отряду охотников. Сергей Самохин, старший группы докладывал в штаб,
- Девять штук. Да. Да, ну, как положено, разрубили, одного заберём для Остоженного, пусть ковыряется. Ребята? Ребята все целы. Молодому с непривычки  только похужело малость, а так всё в порядке.

Молодым в их расчёте звали Костика Ремезова. Парнишка двадцати лет, только что из армии. Рубанул ножом по ещё не затихшему, и поплохело.

Иван сидел на поваленной сосне, обняв свой карабин, и глядя, как ребята грузят в машину одного из уродцев, думал над словами профессора, которого Клим называл Преображенским.

А может и правда вот эти лежащие на снегу твари некое неведомое явление природы?! Хотя, если поглядеть непредвзято, то и мы-то по большому счёту, не что иное, как то же явление, но с несколько другими свойствами. Вот и столкнулись две стихии. Лоб в лоб. Кто кого… А все эти напасти человеческие – оспы да холеры, может тоже приливная волна каких-то неведомых тёмных масс? Нахлынула, затопила, а там глядишь и отпустит. А если не отпустит? Вот и выходит, что философия философией, война войной, а обед с часа до двух.

Когда добрались до избы и, вычистив карабины, напились горячего чая с вареньем, опять зашёл разговор о лунитах. Так случалось часто. Люди пытались как-то понять происходящее, выдвигая гипотезы и предположения, порой довольно и курьёзные. Сегодня отличился Костик Ремезов. Чувствуя ещё некую неловкость от случившегося с ним конфуза, он начал неуверенно, без своей обычной запальчивости,

- Мужики! Я вот подумал. Они ж, эти троглодиты, не жрут никого, а в землю закапывают, что своих, что всех остальных. Это может они её так удобрить хотят. А после прилетят какие-нибудь семена-зёрна, и расплодятся по всему свету.
- Ага! – хмыкнул Клим, – Баобабы с Сатурна. Деревянные солдаты Урфина Джюса.

По комнате прошёл хохоток. Ремезов надулся, но не сдался,
- А что? Может и баобабы, мать их! Разрастутся тут, двинут все наши ёлки-папоротники, да и зажируют на пролитой кровушке! А эти сволочи двузубые, будут их охранять.
- Ну, ежели так, то нам надо топорами запасаться вместо  ружей, – съязвил Самохин, – Да из охотников в лесники подаваться.

Посмеяться-то посмеялись, да вот как-то не весело выходило. Выходило, прямо скажем, как-то поганенько. Вот они – охотники, в большинстве своём люди бывалые, и промерзавшие в лютые непогоды до самых что ни на есть внутренних органов, и в болотах гиблых пропадавшие пропадом, однако выжившие, закалённые духом и телом, а с дрянью этой, вроде бы и совладать не в силах.

Стрельбы-то хоть отбавляй, а с неё как бы шум один. Чем больше этих тварей истребляли, тем, кажется, больше их появлялось. Разведчики постоянно находили новые небольшие группы, которые в считанные часы достигали внушительного поголовья. Люди из деревень бежали кто куда. В основном в города, к родственникам. Хотя чем их город мог защитить?

Больше людей - больше паники. Опять же всю жизнь за запертыми дверями не просидишь, надобно и за хлебушком сбегать. Если, конечно, он ещё будет, хлебушек-то. Город он ведь как - глядит свысока на сёла да деревеньки, пока у него вода из кранов течёт, а как только в трубах зашкворчало –  всё, амба! Куда только вся спесь девается?!

Через неделю штаб отменил вахты. Теперь охотники должны были быть постоянно на своих рубежах. Менялись только по необходимости. Отъезжали те, кто приболел или кого дела семейные, неотложные, призывали. А так все жили на своих хуторах или заимках, передавая всё новые возникающие стаи своим соседям, стараясь по максимуму перебить проходящую мимо настырную нечисть. Военные в основном стояли в полях, заградотрядами. Здесь их оружие было наиболее эффективно.

В населённых же пунктах, работали расчёты снайперов в сопровождении так называемых «рубщиков». И людям, живущим в постоянной тревоге, уже казалось, что нет ни конца, ни края этой напасти. Самым же страшным было то, что никто не мог дать однозначного, чёткого ответа на вопрос: «В чём суть и причина этого нашествия?»

***
Костик ходил между тушами, водя опущенным стволом карабина над головами убитых лунитов. Даже мёртвые они внушали некое беспокойство своим противоестественным видом. Подняв глаза, он увидел оленью упряжку, которая направлялась к их избе. В нардах сидели два человека. Ремезов обернулся к остальным охотникам и прокричал,
- К нам, похоже, гости! Вон тунгусы катят.

Самохин всмотрелся в седоков и проговорил,
 - Да это Гургукан с кем-то. Всё отбой! Пошли встречать!
Зайдя в тепло Гургукан указал на своего спутника и сказал, что того зовут Дедушка Тукарчэ, что он очень уважаемый человек, и ему есть что сказать.

Дед был седым и старым. Старым настолько, что собравшиеся боялись не то что гомонить, а даже не дай Бог чихнуть. Он же сел на первое увиденное удобное место и произнёс слово. Охотники расценили его как здравствуйте. Гургукан перевёл: «Дедушка кашлянул!»

Старик же,  удобно устроившись и, получив  в руку раскуренную трубку, стал произносить слова странные и до смешного непонятные.

- Очень, очень давно, – переводил Гургукан, - Слово «давно» – не слово памяти, а слово недосягаемости. Так сказал Дедушка. В нашем Солнечном доме появился дух. Дух ненасытный и блуждающий по тихим вселенским заводям. Древний и непреклонный, он искал всё новые и новые воплощения. Неизмеримый в своей алчности, он был изгнан из разных обителей и навеки обречен искать себе прибежище. Что ему недоставало? Сердца! Сердца, которое стучит, которое гоняет горячую кровь по венам…Тихий, но настырный ритм существования. И вот тот дух, ищущий своё новое сердце, не будучи настолько могущественным, чтобы вобрать в свою грудь Солнце, поглотил малую толику мира – луну. А когда он овладевает своим новым сердцем, то становится тем, кого Вы называете дьяволом. Много-много зим назад это уже происходило, здесь в нашем доме.

Только человек слабый рассудком может поверить, что все эти динозавры, уродливые и бездушные твари, порождение нашей прекрасной матери Земли? Нет! Это дух Кхэ поглотил в себя ту луну, которой уже давно нет, которую убили наши могучие предки.
Это он расплодил тогда по земле свои чёрные мысли. Сейчас же он овладел нашей луной, найдя её удобной для своего сердца. И эти вот твари, которых Вы называете лунитами не что иное, как его пальцы, или если хотите – щупальца. Уродливые и безмерные в своей злобе и кровожадности.

Старик умолк. Охотники сидели и, молча, смотрели на эвенков.
«Вот тебе бабушка и Юрьев день», – подумал Иван. «К нам теперь уже и духи прилетели. Нет, надо как-то со всем этим кончать». Дело осталось за малым, ответить на вопрос – как?!

Самохин же поклонился и поблагодарил старика за его сообщение и за то, что тот проделал такой неблизкий и трудный путь, желая помочь. На предложение же остаться на отдых, Гургукан вежливо отказался, сказав, что Дедушка Тукарчэ велел ехать в город, к большому человеку.

Когда упряжка скрылась за холмом, Клим проворчал,
- Ну, вот неверием своим обидели старого человека.
- Да нет, он не обиделся, – сказал Самохин,- Он старый и мудрый. Просто ему наверняка самому сто раз подумалось, ехать или не ехать к нам с эдакой новостью. Да уж больно скверно всё складывается. Вот он и решился.

***
День был на удивление тёплым и солнечным. Было приятно посидеть на крыльце и, прищурившись, смотреть на заснеженную тайгу. На белое, после очередной бойни.

- Скоро весна, – сказал Клим.
- Да. Уже совсем скоро, – согласился Иван, закуривая и, предлагая Климу сигарету.

Курили, молча, с удовольствием, не торопясь. И тут на крыльцо выскочил Ремезов. Возбуждённый, взъерошенный и орущий,
- Быстрей! Быстрей! Там по телеку новости! Обалдеть!

На стуле, уткнувшись в экран, сидел Самохин. Диктор говорил, что-то об астрономии, безапелляционно оперируя терминами  – орбиты, парсеки, и всякие прочие чёрные дыры. Иван, было, открыл рот, чтобы спросить что случилось, но Сергей шикнул на него, нетерпеливо, проговорив,
 – Слушай! Слушай!
В конце концов, астрономически образованный диктор довёл до сведения менее образованного населения, что вчера в таком-то часу, на луне произошла мощная яркая вспышка, которую зафиксировали такие-то обсерватории.

Что послужило причиной этого катаклизма, пытаются разобраться учёные. Пока выдвинуто две версии произошедшего. Либо это какая-то неизвестная комета или же здоровенный метеорит со всей дури ударил в пыльное тело земного спутника.

И уже после отчёта по цифрам – силе светимости и количестве мегатонн, человек из телевизора стал говорить о самом главном. И получалось так, что этой ночью, по отчётам мировых информационных агентств, произошёл перелом в поведении непонятных существ, терроризирующих людей на протяжении последнего времени.

Первое сообщение пришло с западного побережья Африки, затем из Южной, а следом и из Северной Америки. Корреспонденты галдели скороговоркой, словно боясь быть недослушанными, и показывали ещё горячие видеоматериалы.

На них были засняты различные стаи лунитов, которые еле передвигая лапы, падали замертво, то в африканские пески, то в болота Бразилии, издыхая без всякого (Слава Тебе Господи!), воспроизводства. Диктор, прервав показ видеороликов своих зарубежных коллег, доложил, что эта спасительная волна докатилась до берегов нашей страны, и что детишки на Дальнем Востоке сегодня уже пойдут в школы.

Выключив звук, Самохин посмотрел на остальных. Ликования на лицах он не увидел. Но на них было чувство удовлетворения и усталость лекарей, не покладая рук борющихся с чумой.
А через день всё и закончилось. На снегу остались лишь чёрные туши. Где могли их сгребали бульдозерами и сжигали. Где же это было невозможно, оставляли так, тем более что они крайне быстро разлагались, по причинам непонятным ни биологам, ни медикам.

Перед тем, как разъехаться по домам, как сказал Клим: «На побывку», - решили отметить, ну если не победу, то уж точно избавления. Костик после второго лафитника заговорил первым о том, о чём думали все,
- А вот теперь и скажите, что старый тунгус был не прав?! А то напридумывали там какие-то приливы, отливы! Точно тварь какая-то засела на луне и давай нам тут воду мутить. Вот только интересно, кто её зашарашил? А? Может инопланетяне?

- Ага, – кивнул Самохин, - НЛОшники в кокошниках!
- А может это наши или американы туда подарочек прислали?
- Сказали же тебе – метеорит! – проворчал Клим.
- Ну, метеорит, так метеорит, – согласился Ремезов.
Поутру все и разъехались.

***
Иван сидел у себя дома и смотрел старый фильм. Про «чужих». Зазвонил телефон. Он снял трубку и полусонно проговорил,
- Алло. Слушаю.
В трубке раздался голос Остоженного,
- Ванька! Асклепия на тебя нету! Давно в городе?
- Да вчера только приехал.
- Ну, как ты?
- Да ничего. Что нового в медицине?
- В медицине никто никакого лучшего душевного лекарства, чем спирт, для таких здоровенных медведей, как ты, ещё не изобрёл. Слушай, давай ко мне в клинику, я сегодня дежурю. Всё тихо, спокойно. Я сейчас за селёдочкой сбегаю. Девочки нам картошки наварят. На стол накроют. Повидаемся. А то мне невтерпёж послушать, как там у Вас всё было.

Иван, потягиваясь, улыбнулся и сказал,
- Давай через час.
- Через час. Оч. Хор. Всё! Давай! Жду! Ты там ничего не покупай. Всё есть. Сразу ко мне!

Стол был хорош! Банка спирта, морс для запивки, свой таёжный, без глупостей. Грибки. Сало. Селёдочка толстенькая на блюде, на кусочки порезанная и присыпанная зелёным лучком. Ну, и, конечно, картошка!
Куда ж без неё?

Венька сидел малость захмелев, и не перебивая, слушал про таёжное житьё-бытьё, про ребят, ну, и про зубастую нечисть. Было уютно и спокойно, не мешал даже больничный запах, и девочки медсёстры, изредка заходившие в ординаторскую за бинтами-зелёнками, а в основном, чтобы посмотреть на Ивана.

Когда разлили по четвёртому «напёрстку» зазвонил телефон. Венька выпил, чтобы ни ставить на стол уже «прочёкнутое» и взял трубку. Поздоровавшись, и обменявшись с собеседником ничего не значащими фразами, спросил,
- Ну, что? Как Вам мой фикус? То-то! Я знал, что понравится!
Попрощались, и, положив трубку, Вениамин сказал Ивану,

- Ванька! Это мне сейчас ботаники звонили. Я им намедни загадочку подогнал. Знаешь, тут такое странное дело произошло. Представляешь, приезжает ко мне два дня назад один эвенк, со своей скво. Она у него на сносях. Ну, мы, как положено даму в родильное, а этот ко мне.

Так и так, говорит, доктор, ты человек учёный тебе и отдам, а больше говорит, учёных я не знаю. И даёт мне пару этаких веточек, с листочками и с согнутыми шипами, острющими, что мои иголки. Мы говорит, его коготь-куст назвали. В тайге появился. Растёт, как на дрожжах. И всё говорит, ему нипочём – ни мороз, ни метель. А корни пускает на два-три метра за ночь. И всё, что на его пути попадётся, мох ли, дерево – всё гибнет.

Иван так и остался сидеть с поднятым «напёрстком» в руке. Он долго и пристально глядел на Остоженного, а в голове крутилась одна единственная фраза, – Асклепия на Вас всех нету! Асклепия!

Затем выпил свой глоток спирта, опустил голову на руки и, упершись глазами в стол, увидел, как на блюде полууеденная селёдка, глядя на него своим круглым, бесстыжим глазом, будто глумясь, высовывает зелёный луковый язык…


Март 2011