Я уже. Умер

Горы, снег. Белый-белый. Невинный, слепящий. Зажмуриваю веки. До самых тёмных ёлок за полянкой. Невозможно отвести взгляд от нереальной какой-то зелени. Она притягивает, манит. Гора поднимается наверх заснеженными шишками, всё выше и выше. Тянется в небо, за облака. Дорожка узкая. Я снял домик в горах на зиму, чтобы писать. Я писатель. Деревянные рубленые стены из тёмного дерева. И низкая крыша осела под валиком снега, ватно свисающим по краям.

Я лежу перед камином на шкуре. Пялюсь заворожённо на пламя, оранжевыми языками жадно лижущее сухие поленья. Я умираю, схожу с ума от запаха горящей древесины. Поленья трещат и этот треск как звонкие удары, шлепки по моему телу. Сначала по спине - треск. Потом спускаются по коже сухих голеней к стопам. По чувствительной коже стоп. Меня передёргивает. Наверно, у меня там какая-то эротическая зона. Меня раздирает просто. По коже головы треск поленьев пробегает мурашками. Стягивает и отпускает кожу. Я весь вибрирую в резонанс с потрескиванием поленьев в камине. Регулярно, ритмично. Как секс. Бренди в пузатом бокальчике, смотрю через насыщенный коньячный цвет на огонь. И сладко проваливаюсь в пелену сна. Уплываю куда-то.

Утром открывю глаза. Всё белое, слепящее. Задёргиваю шторы. Залезаю в промёрзшую машину и еду, поёживаясь, в гостничку поблизости. Там в холодном полупустом зальчике завтракаю. Хозяйка сама сметает крошки со стола и наливает из стеклянного чайника мне в чашку чай. Ветчина тончайшими ломтиками, сыр. Всё это укладываю пирамидкой на мягчайший кусок багета и запихиваю в рот. Пока я жую, подходит она. Девушка лет двадцати. Ей сказали, что я местная достопримечательность. Дико известный. Просто здесь, в глуши пытаюсь написать очередной шедевр. Признаюсь, что пока безрезультатно. Ничего в голову не лезет.

Мы треплемся ни о чём. Потом едем ко мне. Она хочет посмотреть, как живёт такая знаменитость как я. И начинает приходить каждый день. Каждый вечер, как только стемнеет, её машинка нарисовывается перед моей берлогой. Она звонит. Звонок дребезжит. Я тяну, долго не подхожу. Растягиваю удовольствие. Может, её не пускать? Соблазнение младенца старцем. Мне сорок два, ей девятнадцать. Меня трясёт уже, как только я слышу этот звонок. Как она появилась, я начал писать. Взахлёб, не могу остановиться. Пишу целый день. До сумерек, пока она не приходит.

Сегодня она в кофточке с большим запахом. Наклоняется над столом. И я вижу грудь с розовым соском. Больше, чем я предполагал. Жест выверенный, рассчитанный на зрителя. Я хочу её, дико хочу. И уже давно. С самого первого дня. Она ловит мой взгляд :
- Тебе духу не хватит. Можешь не пускать слюни.
Я подталкиваю её к кровати. Она почти не сопротивляется. Потом бросаю её на кровать. И падаю вместе за ней. Мы лежим, обнявшись. Я запускаю руку под трикотажный ворот и сжимаю худенькую шейку через воротник. Время остановилось. Мне ничего уже не нужно. Только её. Её, её, тысячу раз её. Не вылезать из неё. Слышать её тихие постанывания. Как шелест волн в ночном бризе, как шорох травы, как порывы ветра.

Я отдираю её от себя с мясом, пока не поздно. Сажусь в машину и еду по ночной трассе в аэропорт. А на следующий день звучно шлепком бросаю рукопись на стол редактору. Как она там, не умерла без меня? Я уже. Умер.