Цветы сорта Дина

Когда приходится совершать пересадки и ожидать пассажирский
поезд, то не знаешь, куда себя деть, особенно, если окажешься в не-
знакомом городе, да ещё в ночное время. И вот время от времени на-
чинаешь блуждать по залу ожидания и, как геолог, выискивать крити-
ческим, оценивающим взглядом какую-нибудь щербинку в полу и по-
толке, или же начинаешь по-детски, упрямо, зазубривать расписание
поездов, уходящих в ненужную тебе сторону. Словом, ты так богат
временем и становишься от скуки так щедр, что, кажется, раздал бы
его другим, чтобы быстрей пришёл долгожданный поезд и там уж лечь
на нужное место и уснуть.
Сидя в переполненном зале я вслух нечаянно помянул время ночи
нелестным словом. Мой сосед, мужчина средних лет, прикрыв глаза
рукой, проговорил:
— Вы не должны так говорить. Это у вас горит нетерпение скорее
быть у своей цели. Ночное время таит множество тайн!
— Но… — ответил я извинительным тоном, — вы так осуждающе
это проговорили, что мне ничего непонятно. Ночь есть ночь, она нуж-
на для сна!
— Порой бессонная ночь нужна для того, чтобы наступил день
жизни в человеческой судьбе! — проговорил оживлённо мой незнако-
мец. — Хотите, я вам расскажу одну историю, и вы поймёте значение
сказанного мной?
Я согласно кивнул головой, ведь ещё предстояло длительное ожи-
дание до прибытия моего поезда.
— Есть изречение, — начал он, — кажется, грузинского проис-
хождения с таким смыслом, что ребёнок есть черновик взрослого
человека и важно, кто что перечеркнёт и кто допишет на его чистом
незапятнанном существовании. Постараюсь теперь пояснить моё
начало. Несколько лет назад мне по случайным стечениям обстоя-
тельств пришлось познакомиться с прикованной к постели больной
девушкой. В те дни, когда я узнал её, она была обворожительной и
приятной с поразительными большими голубыми глазами. С тонки-
ми чертами бледного, утомлённого лица от долгого пребывания в
постельном режиме. В раннем детстве её родители не придали глу-
бокого значения обостряющейся болезни своей дочери и продолжа-
ли свои дебоши и скандалы, и тем самым начеркали ужасную по-
весть на маленьком крохотном детском сердце. Вскоре они умерли,
оставив дочь одну. Новые же родители, которые никогда не имели
детей, ничего не жалели для неё: ни средств, ни времени, но безна-
дёжны были их усилия, чтобы поправить здоровье девочки. Несколько
лет врачи не решались на операцию. Для подготовки же к хирурги-
ческому вмешательству требовалось усиленное медикаментозное
лечение с сильными положительными эмоциями, дающими радост-
ную нагрузку на сердце.
Все вышеприведённое мне изложили родители, но так тихо и осто-
рожно, как только умеют делать любящие, заботливые люди.
Вид юной, исстрадавшейся больной навёл на меня нежное, жалос-
тное чувство и я решил вмешаться в чужую жизнь, не ради какой-то
своей выгоды, а ради человечески правильного закона жизни, чтобы
помочь выжить такому ещё юному существу.
В течение некоторого времени пребывания в этой несчастной се-
мье я старался рассказать девушке приятные истории, сказки, оборо-
ненные добрыми волшебниками, но для моего пылкого тогдашнего
характера этого было мало.
Дом, где они жили, стоял у небольшого пригорка, возле которого
часто сновали паровозы, оставляя копоть на его склоне. Всегда рас-
сказывая что-нибудь захватывающее, я смотрел туда в окно и думал, а
что если попробовать…
И вот на этом склоне в одну из морозных ночей я тайно при свете
железнодорожного фонаря нарисовал на снегу длинным разборным
шестом девушек-русалок с цветами в руках, обращённых к дому боль-
ной. Внизу следовало весёлое посвящение ей.
Каждые последующие ночи я подновлял рисунок, водя шестом по
свежей копоти. Но вскоре снежная буря замела его. Вместо него, я
изобразил на склоне сказочного скрипача, шедшего по нотной дороге
к самому окну девушки. Все время после снегопада или бури мне при-
ходилось на проходящей электричке приезжать к ней из соседнего го-
родка, и всегда ночью рисовать романтические виды и, чтобы сохра-
нить обворожительную тайну для неё, я всегда переодевался в другую
одежду, менял осанку, походку на тот случай, если бы она вдруг при
луне заметила меня из своего окна.
Возможно, мои действия не проходили бесследно. Об этом я толь-
ко догадывался по часто вспыхивающему румянцу и мечтательной
улыбке девушки, но ни разу она не обмолвилась о происходящем. Ви-
димо, боясь спугнуть свою обворожительную тайну о неизвестном
человеке.
Никто из взрослых жителей посёлка и даже из детей не решались за-
топтать что-либо на пригорке. Все с интересом наблюдали и старались
дознаться кто же этот человек, способный на снежные чудачества. Так
прошла трудная для меня пора зимы, настал период распутицы. На вре-
мя, по вполне понятным причинам, я забросил своё интересное занятие.
Но вкладывал душу в другие поступки: то подброшу больной девушке
живые цветы, то по почте отправлю какую-нибудь открытку с замыслова-
той надписью. Но скоро ночью я опять возвратился на тот пригорок.
Эта ночь оказалась намного трудней, чем предыдущие. Мне необ-
ходимо было весь пригорок вскопать, разрыхлить и посеять цветы.
Закончил я свою работу уже при брезжившем свете утра и, усталый,
незаметно уснул. Солнце уже взошло на свой пьедестал дня, а я, как
автор свежевскопанной земли, со спокойной совестью смотрел греш-
ные сны, а на меня же во все глаза взирали жители посёлка: уж не
рехнулся ли я, вскопав никому ненужный участок.
Дни шли за днями и вскоре к солнечному теплу из земли на при-
горке вырвались ростки моих цветов и начали постепенно показывать
свои цветущие прелести. Я никогда не ожидал видеть в абстракции
такую красоту. На пригорке из цветов по моему замыслу рисунка по-
явилась картина: розовые девочки и мальчик из восточных маков с
глазами синих ромашек, с курчавыми волосами из чёрно-пурпурово-
красных антирринум бежали по земле из тёмно-зеленоватых аквиле-
гий к матери с некоторыми чертами больной девушки в платье из бе-
лых лилий с расцветкой рук, головы, как у детей, а над ними солнце из
оранжево-красных гайлардий опускало свои лучи с неба голубых
дельфиниумов в волны моря таких же цветов.
Однажды уже перед самой операцией я, глядя на картину в окно
промытое дождём, рассказал девушке всё. После моего признания она
радостно мне улыбалась. Операция сверх всяких ожиданий прошла
успешно. Через год она была полноценным, весёлым человеком и од-
нажды летом в солнечную погоду пригласила меня на пригорок, где
цветы уже росли стихийно. Среди них, присев на корточки напротив
меня, она взяла мои руки в свои и, нежно поглаживая их, сказала:
— Спасибо тебе, дорогой мой человек, за твои добрые руки. Без
них я бы не увидала этот яркий день! — и уткнулась влажным лицом в
мои ладони. Я смущённый, не зная, что делать и что говорить, при-
поднял её лицо немного вверх.
— Ты посмотри, милая, как сегодняшнее солнце слепит глаза, про-
сто взгляд не выдерживает, — и, заморгав часто-часто, я скрыл свою
неожиданную слезу радости: ведь у этого юного человека впереди был
солнечный радостный день жизни.
Рассказчик умолк.
— Да, имя у неё было красивое, — проговорил он после короткого
раздумья и, видимо, увлёкшись воспоминаниями, продолжал: — Мне
оно помогало в моей шофёрской жизни. Бывало, нахожусь в каком-
нибудь дальнем рейсе, намаешься за баранкой, начинает клонить в сон,
но вспомнишь девушку и шепчешь как песню: Дина, Дина, Дина. И
быстрей тогда летят километры, и все ближе и ближе становится радо-
стная встреча с ней.
Но так длилось недолго. В конце лета я из дома получил письмо.
Писала мать, жалуясь на здоровье, она просила приехать и пожить дома.
Да, она была права, нужно было возвращаться на родину и позабо-
титься о престарелых родителях. Дина же мечтала уехать учиться.
Программу школы она с помощью учителей и подруг прошла на дому
ещё будучи больной и экзамены сдала с отличием.
Наши поезда в один и тот же день разъехались по разным направ-
лениям, разъединив нас на тысячи километров. Щемящее чувство бес-
покойства не покидало меня всю дорогу домой, что не так мы попро-
щались. Что не сказали друг другу, может, чего-то главного, что будет
томить всю жизнь. Дома в деревне мне работалось хорошо. Необозри-
мый простор полей всякий раз радовал меня. Мне нравилась его пере-
мена цветов: то был он нежно-зелёным, то сверкал снегами, то был
чёрным от жирных пластов, то желтел под жарким солнцем. И я поди-
вился самому себе, почему я после армии уехал далеко от родимых
мест, ведь красота была рядом с моим домом, ведь независимо где, но
нужно трудиться, бескорыстно отдавать свой труд людям, и они всегда
заметят тебя и правильно оценят. И тут же в деревне мне уже несколь-
ко лет оказывали доверие, как опытного шофёра посылали в длитель-
ные командировки, и я всегда с удовольствием отправлялся в такие
поездки.
В ту осень, о которой пойдёт речь, я ехал за дефицитным стройма-
териалом в соседнюю область. Дорога была зеркальной от лившегося
дождя. По обе стороны шоссе на поворотах фары освещения выхва-
тывали мокрый, темнеющий лес. Машина шла без напряжения, рит-
мично работал мотор, в кабине звучала музыка из радиоприёмника, и
вдруг впереди на дорогу выскочил лосёнок и ослеплённый моей ма-
шиной растерянно стал. Кто знает, какая трагедия разыгралась в лесу,
если он искал защиты на дороге. Тормозить уже было поздно, да и
свернуть было некуда, навстречу мне двигался какой-то транспорт.
Выбора не было никакого, но убивать на земле беззащитное, доверчи-
вое животное никому не разрешено. И я резко крутанул баранку впра-
во и больше ничего не помню.
Сознание ко мне пришло уже на операционном столе, тяжело от-
крыв глаза, я увидел мужчину-хирурга и двух женщин в халатах, у од-
ной из них глаза были полны слёз.
— Сегодня с вами творится что-то невероятное, — говорил ей хи-
рург. — Оперировать в таком состоянии вам нельзя.
Молодая женщина тихо ответила:
— Поймите, я ведь не могу, это мой…
Дальше я не расслышал, от острой невыносимой боли в ногах я опять
лишился сознания. Мне казалось я долго был в шоковом состоянии, в
бреду разговаривал с родными, опять с машиной падал в какую-то без-
донную пропасть, звал Дину и она как будто не раз отвечала:
— Здесь я, здесь, мой дорогой. — И опять было ощущение острой
боли, и опять наступало забытьё.
Наконец я пришёл в себя. В палате рядом с моей кроватью на стуле
дремала дежурная. При слабом освещении ночника мне чудилась в её
склонённом лице схожесть с чертами Дины, но эти мысли перешли на
другое, ноги не давали мне покоя. Я решил ощупать их. При моём
шорохе дежурная проснулась и приблизилась ко мне:
— Андрей, не нужно шевелиться, — сказала она Дининым голо-
сом, — это тебе вредно.
— Дина, это ты, откуда ты здесь? — сквозь боль я почувствовал
теплоту в своём сердце.
— В областной больнице я работаю хирургом по распределению
института.
— Скажи мне, Дина, что с моими ногами? — не утерпел я спро-
сить её.
— Андрей, ты человек мужественный, стерпи, обманывать тебя не
хочу, ты лишился ступней обеих ног.
Под сердцем кольнуло: как же теперь? — и чтобы скрыть своё тре-
вожное состояние пришлось спросить:
— Скажи мне, Дина, как я попал сюда.
— А тебя привезли шофёры в фургоне вместе с лосёнком, он у нас
в больничном саду уже четыре дня, такой резвый, потешный и никак
не хочет уходить от нас. — Она тихо погладила мои руки. — Но на
сегодня хватит, ты должен спать. — И, сделав обезболивающий укол,
присела на край кровати.
Дина теперь каждый день старалась отвлечь меня от тяжёлых дум,
придумывая всё новые и новые увлечения, она, например, сдружила
меня с молодым лосёнком, теперь он подходил к окну, я открывал его
створки и он мягкими губами тыкался в мои ладони, выпрашивая ка-
кой-нибудь подачки: то ли хлеба, то ли печенья, то ли молока через
соску из бутылки. Он шёл на мой свист, когда мне хотелось прилас-
кать его.
Кормился он в лесу, примыкавшем к саду больницы. И однажды он
оттуда не пришёл. Его долго не было, а я так привык к нему, что завол-
новался, ведь с утра и почти до вечера шёл обильный снег и к тому же
ударил сильный заморозок. В лесу с неопытным животным могло слу-
читься несчастье. Дина, успокаивая меня, сказала:
— Смотри, уже стихло, теперь он наверняка явится. Пойду на вся-
кий случай посмотрю за садом и позову его. — Она нежно посмотрела
в мои глаза и ушла.
Она слишком долго не возвращалась. И мне пришлось поднять
тревогу. Медперсонал больницы вышел на поиск. Начали прочёсы-
вать лес и натолкнулись на следы животного и человека. Они направ-
лялись к реке, там недалеко от берега стоял обмёрзший, дрожащий
лосёнок у проломленной свежей полыни, у края которой обрывались
человеческие следы. По всем приметам было понятно, что человек
спас животное, а сам погиб. Это была моя Дина.
Говорят, мужчины не плачут, не верьте! Это утверждает тот, кто не
терял любимых людей. Всю ночь на моих глазах были слёзы. Я, не-
движимый, не мог встать, пойти к ней и первый и последний раз по-
трогать её белокурые волосы, заглянуть в её небесные глаза, в кото-
рых я в последний момент заметил глубокую любовь ко мне. Только
по выходу из больницы я попрощался с ней. Я долго сегодня стоял у её
надгробья. Мне чудился её тихий, ласковый голос: «Мы встретимся с
тобой там, где твои цветы. Каждой их расцветкой я буду напоминать
тебе о моей любви, не грусти, мы встретимся».
Рассказчик помолчал и через минуту продолжал:
— Мне нужно теперь избрать своей профессией цветоводство. С
этой весны я начну выращивать и распространю по всей земле цветы
нового сорта «Дина».
В это время по станционному селектору объявили очередной по-
езд и он, попрощавшись со мной, поднялся, скрипнув протезами, и
ушёл, опираясь на трость.
«Жизнь многообразна, таинственна, всего в ней встретишь», —
подумал я. Потом сидя в купе я уже не смог уснуть до утра, с волную-
щей печалью наблюдая за окном мелькавшие огни, что сверкали, как
жизни неповторимых людей.