Светлое будущее

     Беготня, беготня, беготня... Беготня начинала утомлять. Он изо всех сил пытался понять, как же ухитрился совершенно безвозмездно, то есть даром, вляпаться в эту каторгу. Каторга его рассредоточилась по противоположным уголкам Дворца культуры, бегать приходилось много, времени на размышления оставалось предостаточно. Кто-то его форменным образом заложил, но кто именно? Кто мог помнить такие детали его биографии спустя двадцать лет? Профком? Бывшее начальство? Старые коллеги? Дворцовское начальство? Друзья молодости? Да какая, впрочем, разница, решил он, в конце концов, позвонило-то его собственное  начальство, поинтересовалось успехами в делах, а после вежливо и непреклонно попросило помочь Дворцу, если срочных дел все равно нет. Поначалу не заподозрил подвоха, думая, что проблема профильная, то есть будет обычная выездная работа, решение проблемы с передачей данных, с интернетом или прочими IT, разве что без наряда, по устному распоряжению самого высокого начальства. Первый раз, что ли? И отправился себе, ни о чём таком не думая, тёплым майским утром через весь Город. Но когда уяснил суть дела по прибытию во Дворец...

     Первое желание было: просто повернуться и уйти, однако на него посмотрели с такой надеждой, что он только кивнул и тут же получил на руки список подопечных с указанием расположения по закоулкам Дворца. С час он мерил шагами длиннейший вестибюль Дворца, уворачиваясь от внезапно выскакивающих на полном ходу плотных табунков этих, как их там сейчас кличут? Скаутов? Тинейджеров? В его время называли пионерами, будем и этих так же называть. Попутно к ним присматривался, конечно. Ничего так пионеры, довольно спортивного вида.

     По годам они, конечно, выросли из нежного пионерского возраста, однако называть их комсомольцами язык не поворачивался. Комсомол был показателем взросления души, а не тела, и кто-кто, а нынешние дети никак до комсомольцев не дотягивали. Ну и не будем париться,  будем считать пионерами-переростками, вот и все дела.

     Пионеры носились по всему Дворцу, азартно снося зазевавшихся прохожих. В руках предводители групп сжимали небольшие бумажки с очередным заданием, разумеется, всякий раз на другом краю Дворца. Какой-то конкурс для нынешних выпускников, который должен был завершиться конкурсным, как бы выпускным балом. Он еще раз пробежал глазами список. Школа, гимназия, лицей, лицей, опять гимназия, школа... Не все номера школ были знакомыми, значит, по Дворцу бегали не только местные городские команды, но и районные.

     Потом безделье резко закончилось. И он вот уже полдня бегает по закоулкам, в которые были распределены вволю набегавшиеся команды. Оглядев первую группу подопечных, раскрасневшихся и разгоряченных, решил, что забег по Дворцу отлично зачтётся им за  разминку и сразу приступил к делу. Лет двадцать назад он занимался этим делом почти каждый день. И вот ведь когда аукнулось!

     Дело было простое и описывалось двумя словами: «постановка танца». Одного единственного, но зато каждой команде. Слава Богу, композиция и рисунок танца не его забота. Домашние, так сказать, заготовки каждой группы. А вот постановка техники движений всецело лежала на его не столь и широких плечах. Ладно, подумал он, танцы таки знакомые, движения, как показала быстрая проверка в пустом коридоре второго этажа, руки-ноги не забыли. Он припомнил список заявленных номеров: менуэт, полонез, падеспань, еще полонез... Ну и так далее. Хорошо что в свое время он, как и весь коллектив, занимался не только европейской и латиноамериканской программой, но и бальными танцами историческими, которые как раз на балах тогдашняя аристократия и танцевала. Он глянул на часы, прикинул объем работ: запросто можно уложиться и домой прийти пораньше. Однако, первая же группа перечеркнула все его расчеты.

     Мрачнея всё больше, обошел кругом кое-как построившуюся парами колонну, тяжко вздохнул и принялся обучать танцоров «стоять в парах». Парней без затей тыкал кулаком в спину, девушкам деликатно выворачивал назад плечи и приподнимал вверх подбородок. Быстро выделил две наиболее сообразительные пары, экспресс-методом вышколил их, насколько получилось, и перепоручил обучение остальных пар. Понаблюдав несколько минут за процессом, глянул на время и умчался к следующей группе, где, увы, ситуация повторилась с потрясающей точностью, разве что шустрых на соображалку пар нашлось не две, а целых три! Далее всё шло почти под копирку. Тогда и задумался между делом: кто же его вот так подставил?

     Однако втянулся! Бегая сложным зигзагом по закоулкам Дворца, «разложил по полочкам» способности и недостатки каждой группы. Варьируя методику, быстрыми темпами подтягивал уровень мастерства подопечных, попутно свободной половинкой сознания возвращался в собственное танцевальное прошлое. Этими же извилистыми коридорами бегал он на занятия, репетиции, выступления. Во всех посещаемых сегодня закутках, площадках, балетных классах он в свое время занимался, и не раз.

     Танцевальный коллектив, в котором он выступал, был в то время очень большой, для занятий разбегались по возрастным группам во все доступные места,  подходящие по  площади. В памяти одна за другой всплывали разные эпизоды, серьёзные и не очень, просто смешные и вовсе уж анекдотичные.  Вспомнив прямо таки потрясающий эффект от внезапных занятий в балетном классе, исхитрился и устроил ротацию своих групп таким образам, чтобы все пионеры поработали перед зеркальной стеной. Время, как обычно, кончилось внезапно, хотя на часы поглядывал регулярно.

     Рядом вдруг материализовался кто-то из организаторов и озабоченно поинтересовался успехами, шурша растрепанным планом мероприятий, многократно чёрканным и перёчерканным. С трудом вернувшись в реальность, сдал поочередно все группы  из рук в руки. Последнюю команду сдал как раз из малого балетного класса. Воспоминания, не угнетаемые более суетой текущих забот, хлынули наружу.

     Он отошел в угол невеликого балетного класса, встал в позицию и сделал широкий скользящий шаг. После нескольких часов старинной хореографии душа просила... Чего? Прислушавшись к ощущениям, услышал беззвучную музыку, и следующий шаг сделал уже в медленном вальсе. Музыка, звучавшая из прошлого, менялась одна за другой, он послушно менял рисунок танца. Как много композиций медленного вальса, оказывается, он помнил! Не пропустил смену настроения, и ноги послушно начали выписывать хитросплетения медленного фокстрота. Время замерло и почти остановилось...

     Всё хорошее имеет дурацкую привычку внезапно кончаться. Резко стукнулась об стену распахнутая дверь, и в класс влетела взъерошенная девушка.
  – Вот Вы где! – обличительным тоном произнесла она. – А мы по всему Дворцу ищем!
  – Зачем? – меланхолично поинтересовался он, ловко огибая размахивающее руками сердитое препятствие. Еле увернулся, кстати, длинные были у препятствия руки!
  – Сейчас на сцене будут награждать! – голосом прокурора объявила девушка. – Вас тоже!
  – Меня? – поразился он, чуть не сбившись с шага посреди очередного пируэта. – За что?
  – За помощь в проведении! – мстительно заявила наседающая организаторша.

     Он всё-таки её вспомнил, видел в компании прочих помощников и остановился после очередного круга. Девушка глянула на экранчик болтающегося на крутом изгибе груди мобильника, пискнула неразборчиво и потащила его к двери, ухватив за руку, как маленького ребенка.

     Он покорно переключился в «режим ведомого», подчиняясь каждому движению нежданной партнёрши, и они вывалились в коридор. По пути он ухитрился выключить в классе свет и легким пинком закрыть распахнутую дверь. Сворачивая на лестницу, услышал сзади легкий щелчок дверного замка. Девушка бежала по коридорам, вертя головой на каждом перекрестке. Мобильник на розовой ленточке болтался при этом поперёк груди, как маятник, то влево, то вправо. Смотреть на это было забавно, а если учитывать ракурс и правильные изгибы стройной фигуры спутницы, то и вообще приятно. Но, увы, некогда.
  – Куда мы идём? – поинтересовался он. – Сцена вон там!
  – В костюмерную, – рассеянно ответила девушка.

     Он молча развернулся на месте, перехватывая инициативу и локоть спутницы, и устремился в другую сторону. Некоторое время девушка семенила рядом, но быстро приноровилась к его шагам и дело пошло гораздо быстрее. Вернее сказать, побежало быстрее.

     В костюмерной их ждали. Без лишних вопросов костюмерша, бросив цепкий взгляд на его фигуру, исчезла в закромах. Сколько же ей лет, поразился он, я помню её ещё по тем временам! Спохватившись, сказал размер обуви в исчезающую за поворотом спину. Через минуту он держал в охапку черный фрак и пару туфель, каковые незамедлительно приложил к ноге, проверяя размер. А то, знаете ли, всякое бывало... Девушка, перехватив инициативу в свои длинные руки, увлекла его вниз, к сцене. Возле выхода за кулисы он тормознул её, ловко прижав к стене свёрнутым фраком, и напомнил, что не мешало бы переодеться, причём желательно не на сцене, а заранее. Она покорно кивнула, косясь на мобильник. В боковом тупичке с кабинетами-гримёрками сразу свернул в первую попавшуюся открытую дверь. Впрочем, открытой была только эта дверь.

     Гримёрка была заполнена ворохами разноцветных юбок и длинноногими розовыми спинами. Здесь явно переодевался один из хореографических коллективов Дворца, выступающий в концерте по поводу этого самого конкурса выпускников. В силу специфики жанра коллектив был исключительно женский. Точнее девичий. Поднявшийся было писк, визг и прочий переполох он пресек с ходу, буркнув: "свои!" Не обращая внимания на смешки и хихиканье, сунулся в свободный угол, привычно раскидывая на краю стола костюм. Интерес мгновенно угас, разговоры вернулись в прерванное его появлением русло. Быстро переоделся, свернув свои вещи и приткнув свёрточек в угол. Нацепил галстук-бабочку, отодвинул плечом чью-то розовую, перечеркнутую куцыми белыми ленточками спину от зеркала, поправил бабочку. Минута с секундами, гордо подумал он, быстро переодеваться не разучился! Удостоился пары движений расческой по разлохматившейся шевелюре, кивнул благодарно улыбающемуся миловидному отражению с дешевеньким гребешком в руке и выскочил наружу.

     На сцену вышел строго по расписанию, выслушал «большое спасибо», получил грамоту, поблагодарил организаторов, поклонился зрителям и удалился за кулисы, не выходя из образа, провожаемый вежливыми аплодисментами. Глянул на толпу за кулисами, поштучно выдавливающуюся через узкую дверь в коридор, решил не терять времени и выйти к гримёрке с другой стороны. Перебежал позади сцены к противоположным кулисам, проскочил темными закоулками мимо сценического оборудования с туго натянутыми вдоль стен канатами  и выскользнул в коридор прямо к кабинетам.

     Гримёрка в тупичке была заперта. В коридоре горел тусклый дежурный свет, царила полнейшая тишина. Не успел, озабоченно подумал он, подергал зачем-то ручку, глянул на литой металлический номер в верхней части двери, и побрел на вахту просить ключ. Обогнул по обходному коридору сцену и вышел к перекрестку. Теперь свернуть налево, к стойке дежурной...

     Свернуть налево ему не дали.

  – Вот ты где! – раздался из полумрака дежурного освещения смутно знакомый голос, и из коридора показалась высокая фигура.
  – Держи, – в руку ткнулось нечто холодное, и знакомая фигура скрылась в боковом коридоре, ведущем в кафе. Только тогда он узнал старого знакомого, с которым в одно время танцевал в коллективе двадцать лет назад. Сжал пальцы: точно, ладонь холодил ключ и круглая алюминиевая бирка. Присмотрелся к бирке: ну да, ключ от их старого кабинета с раздевалками-переодевалками. Но, ёлки-палки, какими судьбами? Откуда взялся товарищ и как заполучил ключ от кабинета с дорогостоящими костюмами, а сейчас легко передал его постороннему, по сути, человеку? Судя по уверенности в голосе, товарищ знал, что делает. Должно быть, и одежка уже там?
  – Переодевайся быстро и дуй сюда! – послышалось из бокового коридора, и тут же хлопнула дверь кафе.

     Прислушавшись к пустым тёмным коридорам, отметил некоторую странность и пошел знакомым путём в нужную сторону. Слишком тихо, понял он, вот что странно. Слишком тихо! А ведь зрители с мероприятия сейчас идут на выход. В фойе бурлит людской водоворот из почти тысячи зрителей. Со сцены он видел: зал полон. Да, тишина потрясающая. Раньше такой хорошей звукоизоляции не было. Он толкнул дверь и шагнул в фойе. Перед ним простиралось пустое, тёмное и тихое помещение, легким эхом вернувшее звук открываемой двери.

     Спустя невероятно долгое мгновение самого настоящего шока память подсказала разгадку. Фу ты, выдохнул он, двадцать лет прошло, а нравы не меняются! Раньше, пока зрители в зале, лишний свет всегда норовили выключать. Экономия, ага. Значит, мероприятие ещё не закончили, подумал он и шагнул в темноту.

     Почти в центре зала он чуть было не расшиб колено, налетев на какой-то помост, коего утром тут не стояло. Обойдя на ощупь невидимое многогранное препятствие, выбрался в длинный вестибюль. Здесь тоже было темно и тихо. Однако, подумал он, бросая взгляд на стеклянную стену Дворца. Вестибюль одной длинной стороной примыкал к фойе и танцевальному залу, а противоположная стена его представляла собой сплошную вереницу гардеробов, сооружённых вдоль застеклённого сверху донизу фасада Дворца. Кажется, сейчас вся стеклянная стена перекрыта плотными шторами, но кое-какой свет вовнутрь всё-таки пробивается с боков. Уходящий в обе стороны коридор чуть более светлый, чем абсолютно темное фойе. Но до чего же странно вокруг, тихо и пусто...

     Он шёл к лестнице, вспоминая, как после затянувшихся репетиций без сил плёлся по пустому и тёмному вестибюлю, гадая, какую из перегораживающих торец стеклянных дверей оставили открытой на этот раз. Иногда угадывал, а иногда и чувствительно прикладывался лбом к невидимому стеклу. На этот раз угадал правильно. Свернул на темную лестницу, поднялся наверх. Здесь была одна из площадок, где он нынче муштровал выпускников. Сколько раз он вместе со всем коллективом занимался тут за прошедшие годы? Если подумать: десятки, если не сотни раз! Погруженный в воспоминания, прошёл дальше, миновал небольшой вестибюль и углубился в темный, с дверями по обе стороны, коридор.
И не обратил внимания на большое высокое окно в том вестибюльчике, отродясь не драпированное никакими шторами. А за окном была темнота.

     Коридор заканчивался ещё одной площадкой, где они частенько устраивали маленькие репетиции в ожидании, когда соберётся весь состав и руководительница поведёт в большой зал или на сцену. Здесь тоже было темновато. Он глянул на высоко приподнятое над полом окно. Наверное, пленку защитную наклеили, раньше весной и летом тут бывало, мягко говоря, жарковато. Именно здесь и располагался их кабинет. Не глядя, он вставил ключ, повернул. Сделал шаг в темноту кабинета, включил свет, огляделся.

     Да,  за двадцать лет здесь не изменилось ничего. То есть совсем ничего! Шифоньер, два потёртых советских канцелярских стола, потрёпанный диван напротив входа. Слева полкабинета отгорожено занавесками. Раздевалки-переодевалки, все обе. Мальчики налево, девочки направо. Подняв глаза вверх, увидел, как и ожидал, высоко под шестиметровым потолком на перекрещивающихся стальных трубках плотные ряды танцевальных костюмов. Всё, как раньше. Какое же хорошее время тогда было!

     Спохватившись, шагнул влево и раздвинул занавески нужной раздевалки. В дальнем от входа углу на последнем в ряду стуле аккуратно сложена его одежда. Привычно переоделся, потратив чуть больше минуты, повесил фрак на свободные плечики. Вышел из раздевалки, присел на пуфик у туалетного столика, огляделся через призму времени.

     На правом столе раньше возвышалась стопочка журналов регистрации занятий коллектива и куча других, назначение которых знало только дворцовское начальство. На левом столе всегда стоял их потрёпанный катушечный магнитофон и гора плёнок к нему, разложенных на перевёрнутой полупрозрачной крышке от этого самого магнитофона. Стопка журналов и сейчас лежала на своём законном месте, увенчанная, как всегда, парой дешёвеньких ручек и парочкой плохо очиненных карандашей, но реликтового магнитофона, разумеется, на столе не было. Хороший был магнитофон, вздохнул он и поднялся.

     Запирая за собой дверь, заметил за тонированным окном яркие белые всполохи. Подошёл к высокому окну, подпрыгнул, навалился животом на высоко поднятый над полом широченный подоконник. Посмотрев наружу, спрыгнул на пол. Ему стало жарко. В голове была совершеннейшая, до звона в ушах,  пустота. Рассеянно прикоснувшись к широкой батарее под окном, отдёрнул руку. Батарея была горячая. Ну да, разумеется, подумал он и пошел...

     Куда, интересно, теперь идти? И он пошел по коридору, куда глаза глядят. По крайней мере, теперь все подмеченные ранее странности таковыми быть перестали. Вот только то, что в целом вырисовывается, было ещё более странным. Механически переставляя ноги, прошёл к лестнице, спустился вниз, прошёл сквозь гулкий вестибюль и в темном фойе снова наткнулся на помост.

     Помост, говорите, подумал он и решительно перегнулся через невидимое препятствие, шаря раскрытой ладонью в темноте. Почти сразу пальцы резко кольнуло, и он рефлекторно отдернул руку обратно. Иголки, ага. Пососал пахнущие хвоей саднящие пальцы. Ну да, ну да. Новогодняя ёлка, огороженная переносными щитами. Одно к одному. Там, наверху, выглянув в окно, он не увидел ничего. Или почти ничего.

     Всё видимое за оконным стеклом пространство было покрыто высоченными белоснежными сугробами. И черное небо над ними, утыканное сияющими звёздами. Именно так: сугробы и ночь. Так не бывает, думал он, вот так – не бывает!

     Он прекрасно помнил, нечто подобное было с ними один единственный раз. Они встречали Новый год в ночь на первое января всем коллективом. Разумеется, исключительно взрослым составом. Кому-то там, наверху, пришла в голову светлая мысль дать концерт в Новогоднюю ночь и несколько танцевальных коллективов собрались к полуночи и дали-таки концерт на площади перед Дворцом. Потом коллективы расселись по разным местам, выделенным для праздника. Ну да, вспомнил он скрывшегося в кафе товарища, нашему коллективу как раз кафе предоставили. Что же это получается, подумал он, все они сейчас сидят там и празднуют?

     И он там сидит и празднует? Бред полный, окончательный и бесповоротный. Или, как говорят англичане, "брэйд оф сивый кэбыл". Он только что получил на сцене грамоту за помощь в организации конкурса выпускников, вышел в коридор, всего лишь вышел в коридор другой дорогой и... И что дальше?

     И попал, закончил он свою мысль. Да, попал...

  – Ну, ты где пропал? – послышалось сзади.

     Хотел бы и я знать, где я пропал, подумал он и обернулся. Темная высокая фигура тут же обняла за плечи и повлекла за собой. Да какого чёрта, неожиданно для самого себя подумал он через пару шагов, хорош рефлексировать, встретиться с товарищами – великое дело!

     Хотя всё это полный бред, подумал он трезво.

     И всё же на пороге кафе он замешкался. Всего на пару мгновений, но замешкался. Затем, отринув остатки здравого смысла, решительно толкнул двухстворчатую дверь, и они плечом к плечу ввалились вовнутрь. Все были здесь, молодые и весёлые, сидели за сдвинутыми со всего кафе столами, шумели, шутили, смеялись, растаскивали по тарелочкам салаты, расхватывали с подносов бутерброды, разливали по фужерам морс и газировку "Буратино". На стойке бара гордо громоздился тот самый потрёпанный жизнью катушечный магнитофон, крутились прозрачные бобины, негромко играла давно забытая мелодия.

     Его усадили на свободное место, что-то спрашивали, он отвечал, шутил, смеялся, отдавал должное салатам, запивал морсом, всё глубже и глубже погружаясь в беззаботное веселье. Какая-то частичка сознания ещё трепыхалась, напоминая, что «так не бывает». Прямо перед ним, за спинами сидящих напротив товарищей, сверкала зеркальная стенка бара. Стоило всего лишь поднять глаза поверх их голов, чтобы встретиться взглядом с самим собой, молодым и беззаботным, скинувшим ровно двадцать прожитых лет. Двадцать непростых и тяжёлых лет! Так не бывает, каждый раз крутилась в глубине сознания трезвая рассудочная мысль. Ага, соглашался он, дотягиваясь вилкой то до нарезанной полукружками колбаски, то до ломтиков сыра, пускай не бывает, пускай это будет бред, нет, лучше пускай будет сон, волшебный сон. Потом я проснусь в пустом балетном классе и поеду себе домой с грамотой в кармане, а пока пусть снится праздник.

     То, что праздник ему не снится, стало ясно утром, когда они, усталые и довольные, стали потихоньку расходиться по домам. Оставшись в числе последних, он растаскивал по исходным местам столики в кафе, собирал и выносил мусор, сматывал шнур магнитофона и длиннейший самодельный удлинитель с тройником на конце. Потом они закрыли кафе, сдали на вахту ключ, поднялись наверх, в кабинет. На плечиках по-прежнему висел его фрак, на столе, так и норовя свернуться в трубочку, лежала его грамота. Народ радушно прощался и расходился, а он сидел на стареньком продавленном диване, улыбался, махал рукой, кивал уходящим и думал, что же теперь делать ему? Он сидел в рубашке и джинсах, а термометр за окном упрямо показывал минус двадцать.
  – Похолодало к утру, – прокомментировал кто-то, нахлобучивая меховую шапку.
  – Да, – согласился он и глянул в окно. Снаружи потихоньку светлело небо.
 – А ты чего не одеваешься? – мимоходом поинтересовалась его партнерша, обматываясь перед зеркалом длинным белым шарфом поверх приталенного драпового пальто с пушистым меховым воротником. – Кто меня провожать будет?
  – Нас провожать! – уточнила её подружка, выныривая из раздевалки.
  – Не вопрос! – развел он руками, вставая и уходя в свою раздевалку. Фрак, что ли надеть поверх рубашки, мрачно думал он на ходу. Однако на стойке–вешалке преспокойно висела его старая добрая зимняя куртка, натуральная дублёнка, если разобраться, только обшитая сверху темно-оливковой тканью и выглядевшая как неброское полупальто. Внизу нашлись и теплые ботинки. Из рукава куртки торчала шапка, и свисал бордовый шерстяной шарф.

     Потом он шел вниз по улице Мира в компании двух симпатичных молодых веселящихся девушек, что-то оживленно вспоминавших из общих танцевальных историй, не обращающих внимания на изрядно пощипывающий мороз. В воздухе витал смех, хорошее настроение и редкие снежинки. В кармане куртки обнаружились ключи. Ощупав их, кивнул сам себе. Ключи были от старой квартиры, где он жил в то время вместе с родителями. А на руке болтались электронные часы Касио, немыслимые для этого времени и этого мира, в рукаве ощущался цилиндр свернутой грамоты, датированной майским днём спустя два десятка лет.
Но это было утром, а пока праздник ещё только начинался.

     Они пели и смеялись, иногда добавляли громкость старенькому магнитофону и плясали прямо в кафе. Затем они включили-таки ёлку в фойе, несмотря на строгий начальственный запрет. Вытащили в зал магнитофон и долго танцевали в своё удовольствие свои танцы под свою музыку. Начали, разумеется, с полонеза. Потом пошли вытанцовывать все мелодии со своих бобин, всю концертную программу. То ли они кружили вокруг переливающейся огнями ёлки, то ли ёлка начала кружиться вокруг них, было непонятно. А может, просто Земля податливо проворачивалась под ногами, а Солнце вращалось вокруг планеты, а Галактика неспешно крутилась вокруг Дворца... Они танцевали для себя и наслаждались этим так, как может наслаждаться танцем профессионал, танцующий не для публики, а для души.

     Потом они вернулись в кафе, и пили чай с пирожными, которых оказался целый поднос. Затем на свет появился сюрприз: шикарный самодельный торт, необычный и донельзя вкусный...

     Праздник удался, с этим были согласны абсолютно все присутствующие. Наступал Новый, 1986-й год, они были молоды и счастливы, а впереди всех ждало безусловно светлое будущее.




Апрель 2014,
15.10.2014 г.
v3. 26.10.15
г. Березники