Страх

Середина мая в Ленинграде – прекрасное время. С утра до вечера чистое небо и солнце, которых не было всю позднюю осень, зиму и начало весны. В первой половине дня, я по своим делам оказался недалеко от Литейного проспекта, на одной из небольших, узких улиц, которые лучами сходились к маленькой площади с красивым белоснежным храмом. Шел не торопясь, наслаждался весенним теплом, свежей листвой, которая только-только проклюнулась из серых ветвей. Улочка была почти пустая, два-три человека маячили впереди и машина синий Жигуль, прижался к краю дороги. Не далеко от нее, в метрах десяти, я почувствовал какое-то внутреннее неудобство; краски радостного весеннего дня стали меркнуть, оставляя место ненужной тревоге. У самой машины тревожное чувство усилилось и стало переходить в непонятный страх, которое чувствуют звери при виде охотника. Этот животный страх исходил из самой машины. Радость дня померкла, серый асфальтовый цвет обволакивал и Жигули, и часть дороги. Большая, обшарпанная стена здания закрывала небо.

Я незаметно заглянул в кабину машины: четыре парня, от восемнадцати до тридцати лет, находились там. Все смотрели в одном направлении на небольшую площадь около церкви. На этом маленьком пятачке разворачивалась неприятная картина. Три полированных закрытых гроба занимали центр площадки, вокруг них, размахивая кадилом, ходил пожилой священник, выполняя обряд похорон; на краю площадки стояли человек восемь молодых людей, в строгих черных костюмах. Некоторые из них поддерживали большие, красивые, траурные венки, другие просто смотрели на действия священнослужителя. Обычная картина для девяностых годов -  ночные перестрелки между бандами унесли много молодых жизней.

Четыре парня в машине, видимо, были причастны к этим похоронам. Они прятались и издалека,  внимательно смотрели в сторону происходящего, не обращая внимания на проходящих людей. Меня удивила странная реакция на это действие каждого из них. Первый, водитель, которому было около тридцати, прищуренным взглядом, равнодушно смотрел в сторону храма, полуобнаженная правая рука лежала на руле, и я заметил на ней тюремную татуировку – он давно не ладил с законом. Вся его фигура выражала созерцание и равнодушие. Второй парень лет двадцати пяти, более внимательно рассматривал действие, во взгляде было заметно неподдельное любопытство, шрамы на скуле и подбородке, говорили о его неспокойной жизни. Заднее сидение машины занимали два паренька, примерно, восемнадцати лет. Лицо одного из них показалось мне знакомым. Их взгляды тоже были обращены в сторону площадки; на их лицах, молодых и чистых, недоумение смешивалось со страхом, который трудно удержать в себе. Страх выпирал изнутри, охватывал все пространство около ребят. Вот это чувство и передалось мне, когда я проходил мимо машины. Может и они были причастны к этим смертям! Это только догадки!
Я пошел мимо машины, свернул налево и направился в сторону Литейного проспекта. Фантазии, которые буйствовали в моей голове, насчет увиденного, стали потихоньку утихать; появились другие мысли, и тут… как ударило током – я вспомнил! Один из пареньков был мой знакомый – Мишка! Мы не виделись больше года; он повзрослел, но все еще оставался юношей, а не выглядел мужчиной. Моя память стала крутить события еще недавнего прошлого, когда я работал тренером по боксу в одной из школ города.

Шла обычная тренировка, ребят было немного, я занимался с парой на ринге. Две пары работали в центре зала, один боксер обрабатывал «грушу» в углу. Внезапно, без обычного скрежета и скрипа, дверь спортивного зала распахнулась. В проеме показалась крупная фигура молодой женщины лет тридцати. Ее мощный голос перекрыл все шумы спортивного зала: «Где здесь учат драться! Кто старший!» Все занимающиеся застыли в неожиданных позах и смотрели на пришедшую. Я нырнул под канаты ринга и направился к женщине; в голове мелькнула мысль: «Здоровая баба! Эту сломанную дверь мы открывали с трудом, а она чуть было не выдернула ее из петель!» Подошел ближе, женщина была немного пониже меня ростом, но плотного сложения; груди, как два холма, выпирали вперед, крепкие бедра и слонообразные ноги говорили, что спорт, в ее лице, потерял чемпиона по метанию молота или толканию ядра. Она была симпатичной, но тяжелая челюсть, как у боксера, показывала ее жесткий, мужской характер. Кожаный костюм, подобранный со вкусом, красиво облегал фигуру, тяжелые золотые серьги в ушах и дорогие бусы кричали о  жизненном достатке. Я сразу понял, что имею дело с торговкой.

- Здесь работает секция бокса! Драться на улице мы не учим… у нас другие задачи! - спокойно сказал я.

- Вы, наверно, тренер? Помогите! Моего сына часто бьют на улице и мне надоело ходить разбираться с обидчиками, и смотреть на его синяки. - резким тоном ответила пришедшая.

И тут, я заметил за ее спиной парнишку лет тринадцати, взъерошенного с синяком под глазом; он испуганно смотрел на ребят в боксерских перчатках.

- У нас прием в сентябре, а сейчас, что он будет делать с тренированными боксерами? Ему достанется еще сильнее, чем от хулиганов на улице! – обрадовал я ее.
Она на секунду задумалась, ближе ко мне придвинулась и полушепотом произнесла: «Пожалуйста, возьмите его под свою опеку, а я помогу вам достать новый инвентарь для секции». Я просто опешил, таких предложений мне еще никогда не поступало; отказываться было глупо и грешно: боксерские перчатки и снаряды, в моей секции, были все разбиты. Их давно надо бы выкинуть на помойку, но руководство сверху, ссылаясь на отсутствие денег, нового ничего не даст, а предложит проявить «армейскую» смекалку и достать все самому.

- Ну, если вы выполните свои обещания… считайте, что ваш сын занимается у нас - неуверенно произнес я.

- Я работаю в Главке, поэтому много могу сделать. Дайте список нужного вам спортинвентаря, и через неделю вы его получите. - с лихой гордостью сказала пришедшая.

На такое выгодное предложение я согласился. Договорились, что она приходит через неделю со спортинвентарем и с медицинской справкой на сына, а разрешение на занятие боксом, может написать сейчас.

Ровно через неделю незнакомка была в нашем спортзале. В душном, пропитанном потом, небольшом зале появился новый запах – французских духов, о которых я слышал только в передачах по радио и телевидению. Они смогли заглушить и пронзительную вонь кожи нового спортивного инвентаря: перчаток, «лап», «груш». Эти предметы, в огромном тюке, были принесены сразу за женщиной. Отозвав меня в сторону, она с важным видом, не торопясь, стала рассказывать, что солидная организация, где ей пришлось занять руководящий пост, берет шефство над нашей захудалой школой бокса. На мой вопрос: «Почему именно мы удостоились такой чести!?» Был дан короткий и ясный ответ: «Вы ближе всех находитесь от моего местожительства».

Она жила в соседнем доме, а ее сын учился рядом. Получив документы на новый спортинвентарь и медицинскую справку на ее сына, я поблагодарил нашу спасительницу за большую заботу об учениках школы бокса. Ее сыну показал место, где можно переодеться в спортивную форму; полуразвалившаяся раздевалка со сломанным душем и разбитым унитазом, привела в ужас его мамашу и та пообещала в ближайшее время отремонтировать помещение. Через десять минут ее сын в новой, яркой спортивной форме, появился в спортзале. Словно молния прошила зал: все спортсмены замерли и устремили свои взоры на новоявленную звезду. Контраст был ошеломляющий: мои боксеры, в старых, с дырами трико представляли собой разительное посмешище по сравнению с хорошо одетым будущим чемпионом. Они обступили вновь прибывшего и с разинутыми ртами стали рассматривать яркий костюм и заграничные кроссовки. Я тоже был в первом ряду любопытных; такие красивые вещи показывали только на команде олимпийцев по телевидению. Когда первое изумление прошло, я посоветовал, матери спортсмена одеть сына в более дешевый костюм, предупредив, что за сохранность одежды… не ручаюсь. Все мои бойцы были одеты одинаково: дешевый трикотажный костюм, плавки снизу, яркая майка и трусы – сверху, на ногах – легкие тапки или кеды. Она пообещала исправить ошибку… не надо, чтобы ее сын резко выделялся среди сверстников.
Подозвав двух крепких перворазрядников, я представил их новичку, сказав своим ребятам, что бы они учили и оберегали этого паренька: рассказал о методе тренировок с нарастающей нагрузкой и посоветовал сходить к нему во двор, присмирить ребят, которые его обижают. Они понятливо ухмыльнулись и приступили к своему нелегкому делу – сделать из простого мальчугана «приличного» боксера; на тренировках особенно на него не нажимали, а постепенно вводили в курс боксерской науки.

К этому новичку я больше никого не подпускал, сам наблюдал издалека за его спортивным ростом. Мои парни хорошо знали боксерское дело, и лишнее вмешательство было не уместным.

Дней через десять они посетили двор нашего подопечного и навели там свой порядок. Время было вечернее, во дворе, в разбитой беседке сидела компания ребят четырнадцати-шестнадцати лет, бренчали на гитаре, курили и «несли» всякую пахабщину, распугивая запоздалых прохожих. Когда наш парнишка проходил мимо, от этой группы отделилось несколько фигур, преградили ему путь и матерно ругаясь, пытались отобрать у него спортивную сумку. Мои ребята, которые шли сзади, быстро подошли и отогнали обидчиков. Вся дворовая компания, в которой было не менее десяти человек, пошла стеной на боксеров и окружила их; те не растерялись, встали спиной друг к другу и устроили быстротечный бой, в котором нападавшие понесли тяжелые потери. Их главарь, рослый парень, пал первым, распластавшись на хрупкой гитаре, остальные ползали рядом, утирая разбитые лица. Боксеры предупредили дворовых хулиганов, чтобы те не вздумали еще раз тронуть их подзащитного, и что еще не забудут заглянуть в их двор, а заодно, пригласили заниматься боксом в нашей секции. Эта дворовая братия, получив серьезный урок, больше не задевала нашего паренька. Двое из бывших хулиганов, позже пришли заниматься к нам боксом. Один из них быстро сбежал, а другой рослый парень, продержался больше года, выполнил второй спортивный разряд и стал бы неплохим боксером, но улица затянула его в свою трясину; за воровство и драки его посадили в колонию, откуда был путь… только в тюрьму.

Наш подопечный большими спортивными успехами никого не радовал, но ему нравилось находиться среди боксерской братии. Через четыре месяца Мишка вышел на свой первый бой; он очень волновался и первый раунд провел в бегании по рингу от противника. Зрители стали над ним смеяться, из зала доносились крики: «Парень, тебе надо заниматься бегом – достигнешь лучших результатов!» В конце второго раунда он немного осмелел и сумел один раз попасть в плечо противника. Бой он, конечно, проиграл, но мы хвалили его за удачную концовку поединка, а я сказал, что если бы бой продолжался три раунда, то, возможно, он мог и победить. Его мать, которая была на этих соревнованиях, сидела на последней скамейке в углу зала и сосредоточенно сосала таблетки валидола и утирала пот с бледного лица. Ее сын, наоборот, считал себя героем – ему удалось перебороть свой страх, выйти на бой с неизвестным противником и в концовке поединка показать, что и он может драться. Последующие пять боев были проигрышными, но я, как тренер, видел, что Мишка потихоньку набирает сил и смелости, к нему скоро придут счастливые минуты, когда судья поднимет и его руку победителя. Первая победа нашего бойца была у новичка из другого спортобщества; не знаю, кто больше боялся ударить, Мишка или его противник, но судьи засчитали победу нашему спортсмену. Этот выигрышный бой окрылил его. Мишка стал больше тренироваться и сам просил драться на тренировках с сильными боксерами.

Мои ученики участвовали в соревнованиях три раза в год: один раз у себя, два раза на выезде с боксерами других обществ. Способные новички за один год могли получить второй юношеский разряд, а за два, если повезет, и первый. Первый «взрослый» разряд получали счастливчики, примерно, за три года, ну, а «мастера»… этот серебряный значок можно повесить на свою грудь лет через пять-шесть, если не помешает Армия и не подведет здоровье. Наш Мишка за два года получил только второй юношеский значок, и своим спортивным успехом был доволен. Его знакомые, которые пытались стать боксерами, не выдерживали и месяца – сбегали, а он, слабак и тихоня, сейчас был для всех знакомых настоящей звездой бокса. Ребята, видевшие его с тренировочной сумкой, из которой выглядывали боксерские перчатки, с уважением здоровались с ним за руку, говорили окружающим, что это их лучший друг – боксер и чемпион.

Время шло, Мишка окончил школу с  аттестатом, в котором блистали одни тройки. Куда идти учиться дальше… он не знал. Ему нравилось заниматься боксом и спокойно жить за широкой маминой спиной. В спортивной жизни он имел небольшие успехи, дошел до второго «взрослого» разряда.

А почему ему нравился бокс?.. Я его прикрывал на всех тренировках, не давал никому калечить моего «спасителя». Благодаря стараниям его мамы, нам ремонтировали каждый год спортзал, у нас было новое спортоборудование, нашей боксерской команде предоставляли для выездов автобус, меня награждали не только грамотами, но и подарками в «конверте» за хорошую работу с подрастающим поколением. Так что мне терять такого бойца было никак нельзя! Конечно, на соревнованиях, и с ним были неприятности – получил пару нокдаунов, но Мишка выдержал; зато его мать лечилась около двух месяцев. Я предлагал ему поступить в педагогический институт, и получить специальность учителя физкультуры, но он не желал работать в школе. Мамаша взяла инициативу в свои руки и «засунула» свое чадо, по большому знакомству, в финансово-экономический институт; там преподавали ее друзья. Этому «балбесу» надо было только посещать занятия шесть лет, получить диплом и карьера «большого человека» открывалась перед ним. После поступления в институт, он исчез из спортзала; мы решили, что парню не хватает времени для спорта…и забыли о нем.

Примерно, через год, я случайно столкнулся с его мамашей на улице; если бы она меня не остановила, прошел бы мимо, не узнав ее. За прошедшее время из яркой цветущей женщины она превратилась в выцветшую, неинтересную прохожую. Со слезами на глазах она поведала мне историю своей новой жизни. Сын, который был одной настоящей радостью в ее жизни, приносил одни неприятности: не проучившись и года, он сбежал из института; в Армию его не взяли из-за какой-то болезни в легких; связался с дурной компанией, и почти каждый день появлялся дома в ужасном пьяном виде. Мать не знала, как вытащить сына из этой «трясины».
А что я мог ей посоветовать?!

Парню было девятнадцать лет, он почти взрослый мужик, и сам решает, как ему жить дальше. Да, он меня и слушать не будет, прошло то время, когда мальчуган смотрел в мой рот и старался выполнить любые указания. Распрощался я с ней на неприятной ноте отчаяния и жалости.

Так же случайно встретился  и с Мишкой; его узнал сразу, правда, в  сухощавой, крепкой фигуре проглядывались черты саморазрушения: спина стала горбиться, походка показывала неуверенность и была суетлива.  Мелкое дрожание рук и отсутствующий взгляд – подсказали, что передо мной наркоман или алкоголик. Я подошел к нему первый и поздоровался; он недоуменно посмотрел на меня, но быстро вспомнил, кто перед ним. Пытаясь разговорить парня, я сказал, как он повзрослел, но разговор явно не клеился – Мишка отделывался одними междометиями. Наконец, напомнил  о весенней встрече, где видел его с друзьями в машине, наблюдавшими за отпеванием умерших. После этого упоминания, в нем произошла некоторая перемена: безразличие сменилось новым чувством - страхом. Этот страх проглядывался во внезапно съежившейся фигуре и в  странном пугливом взгляде. Немного помолчав, Мишка тихо сказал: «А я думал, что прошлое давно ушло и никто не напомнит о нем! Ну, если вы видели все, то я расскажу, что было перед этим!» Он подробно стал описывать прошлую жизнь. Смысл его рассказа был характерен для девяностых годов.

В институте Мишка познакомился с одним студентом, который баловался наркотиками. Этот парень, всегда веселый, был душой любой компании; он и пристрастил его к зелью. Почувствовав себя раскованным и свободным в отношении с другими, Мишка понял, что ему не хватало в хмурой действительности: беззаботности, свободного полета, и, чтобы ни какое земное тяготение не тащило вниз. За эту легкость в жизни и мнимую свободу надо платить; вначале ему хватало денег, полученных от матери на карманные расходы, но когда организм привык к отраве, то стал ее больше требовать. Мишке стало не до учебы, каждый день приходилось искать дозу, которая держала его в нормальном состоянии. Сначала он пытался перебороть этот недуг… безрезультатно: сильная ломота костей, судороги, психическое состояние, доходящее до сумасшествия, отбрасывали его на прежние позиции. Просить помощь у матери – стеснялся, считал себя взрослым самостоятельным человеком. Незаметно для матери, Мишка распродавал личные вещи; вскоре этот источник иссяк и он пожаловался приятелю о своем безвыходном положении. Тот быстро согласился ему помочь и дал денег на несколько доз; потом пообещал познакомить с нужными людьми, которые пригодятся в жизни, и которые тоже будут ждать помощи от него. Нашему студенту выбирать не приходилось, он был на все согласен! Так Мишка попал в банду преступников, которые «чистили» богатые квартиры, склады, магазины.

Адольф, так звали главаря, был смелым, сильным и умным человеком; он всегда говорил приятелям, что они живут в тот период времени, когда одни грабят и жируют, а другие чахнут и умирают от своей слабости. Поэтому надо стараться попасть в сильную группу! В молодые годы, а он был старше остальных на десять-пятнадцать лет, Адольф сидел за грабеж; своих подчиненных он успокаивал, что за решеткой ничего страшного нет, можно жить… только с умом! Банда была небольшая, из шести человек; главарь и его помощник пользовались большим уважением среди остальных. Задача этой верхушки была сложная: проработать план операций, найти рынки сбыта украденного, распределить полученные доходы. Убийствами они не занимались, но на всякий случай брали на ограбление пару пистолетов – допотопный «Наган» и приличный «Макаров». Мишка тоже научился владеть оружием; держа в руках наган, он вхолостую щелкал курком, представляя себя злым американским громилой, который, не глядя на жертву, легко всаживал пули в чей-то лоб. Игра – игрой, а настоящее дело вскоре тоже появилось! Адольф собрал своих ребят у себя на даче и предложил провернуть небольшое дельце – «экспроприировать экспроприированное» у соседней банды. Те ограбили машину на шоссе с дорогостоящей аппаратурой, спрятали награбленное в гараже и скоро собираются переправить товар скупщикам. Адольфу за деньги удалось узнать место хранения и время перевозки. Он отобрал четырех крепких ребят для этой операции, Мишка был в их числе.

В час ночи главарь привез ребят к заброшенным гаражам, распределил места нахождения, провел короткий инструктаж. Мишка получил заряженный «Наган», который засунул под куртку, но скоро холодное, тяжелое железо стало его раздражать, и он переложил оружие в боковой наружный карман. План главаря был прост: к трем часам чужаки приезжают за «товаром», открывают гараж, переносят аппаратуру в свою машину… В момент переноски Адольф с ребятами накрывают их,  связывают и запирают в гараже, а сами исчезают с награбленным. Так должно было быть по сценарию, а на деле, получилось иначе!

В половине третьего подъехала легковая машина с включенными фарами, из нее, не торопясь, вышли три парня, и направились к воротам гаража, провозившись, пять минут с замком, они исчезли в темноте помещения. Скоро стали выносить белые красивые коробки к машине. Свет фар выхватывал из темноты силуэты их фигур.
Мишка стоял за углом кирпичной стены, его бросало от волнения то в холод, то в жар; сердце бешено стучало в груди. Он вспомнил, как еще недавно с приятелями, ночью забрались в голубятню, хватали ослепленных голубей, рвали им головы, тела бросали в мешок, сердца умирающих птиц точно так же рвались из груди. Он прижался горячей щекой к холодному камню, пытаясь успокоить внутреннее бешенство.

Когда все коробки были вынесены, чужаки собрались у машины и стали о чем-то совещаться. В это время, Адольф со своими ребятами, вынырнул из темноты, угрожая пистолетом, он хотел положить «гостей» на землю; те были не из робкого десятка и на крик из темноты, ответили двумя выстрелами. Тому ничего не оставалось, как нажать на спусковой крючок. Адольф был в выигрышном положении: из темноты он хорошо видел освещенных противников… Вскоре три дергающихся тела лежали перед ним. Приказы Адольфа были сухи и жестоки: тела чужаков сунули в их машину, облили бензином и зажгли. Под неровный свет от пламени и фар, собрали коробки, забросили в багажник и исчезли в черно-серой мгле.

Мишка опомнился только в салоне машине, когда знакомый голос главаря потребовал у него оружие; с трудом разжав затекшие пальцы, он освободился от страшного предмета; тот одной рукой ловко крутил баранку, а второй, хотел было сунуть «Наган» в карман куртки, но заметил, что из оружия не стреляли. Мишка от волнения забыл снять предохранитель.

- Значит, всех положил я один? А вы оказались чистенькими?!» - нервно-насмешливым голосом произнес Адольф.

Через день о нападении Мишка ничего не помнил: алкоголь и наркотики успокоили его встревоженную душу, только иногда, когда в ночи вспыхивало пламя, что-то толкало внутри, и ему было не по себе.

Адольф привез своих ребят к церкви, посмотреть на три полированных гроба… Для чего он это сделал? Не известно! Может,  верна истина, что всех убийц тянет к своей жертве, а может, простое человеческое любопытство – заглянуть в свое будущее.

У Мишки, сквозь успокаивающий дурман наркотиков, пробивался животный страх; он был молод, не хотел убивать, не желал быть убитым. Небольшое успокоение приносило то, что смерть людям принес не он, и вообще, все случившееся просто страшное недоразумение, которое может произойти с любым.

Вот, что я услышал и понял из торопливого Мишкиного рассказа. Он мне еще долго что-то рассказывал о своей затаенной жизни. Наверно, вся его душа изболелась, и ему надо было выговориться, вычистить себя изнутри. Мишка все говорил и говорил, повторяясь и путаясь в своих мыслях. Я попытался вежливо с ним расстаться, но он отчаянно схватился за мою руку, и пытался еще что-то досказать о своем прошлом. Наконец, мы расстались: Мишка, несколько успокоенный, пошел к себе во двор, а я, принявший все его «излияния», встревоженный и огорченный отправился на свою тренерскую работу.
 
Я хорошо понимал, что моему бывшему ученику, надо освободиться от внутреннего страха; перед матерью он не решался этого сделать, видимо, моя кандидатура была более подходящей. Мне, после услышанного, стало жаль парня, но что я мог ему посоветовать?! Мишка был взрослым мужиком с уже устоявшейся психологией жизни. Конечно, выслушав мои поучения, в пьяном угаре он мог поплакаться и пообещать, что встанет на путь добра, но позже, получив очередную дозу наркоты, снова опуститься в жизненную трясину. Я и сам толком не знал, как ему помочь!

Прошло около года, я снова  встречаюсь с Мишкиной матерью. От пышной, дородной красавицы ничего не осталось; она еще в прошлую нашу встречу выглядела затертой дурнушкой, а сейчас, и подавно, какое-то страшное горе подкосило бедную женщину. Как когда-то Мишка, она вцепилась в мою руку, ее слова со слабым всхлипыванием, передавали тяжелые внутренние переживания.

Я понял одно – Мишка пропал! Прошло больше трех месяцев со дня его исчезновения; она и в милицию подала заявление, оббегала всех его знакомых. Никаких положительных результатов ее старания не принесли. Я пытался ее успокоить неубедительными словами, хотя сам отлично понимал, что Мишка пропал навсегда. В девяностые годы много молодых людей исчезло, остались только их фотографии в милицейских документах, да, плакатики на столбах – «Ушел и… не вернулся». И слезная надпись – «Помогите найти!»

Мишка стал одним из них!