Память о чуде

Родился Игорек в Советские времена, на дворе 80-е годы. Отец и мать – приличные люди, не замешанные ни в чем плохом, да и он родился, наверное, подсознательно стремясь превратиться в некое хорошее с человеческой точки зрения существо. Отец работал на заводе холодильного оборудования, который закрылся с приходом новой эпохи, в 90-е годы, после всех известных событий в стране. Мать по профессии социальный работник, всю жизнь протрудившаяся на разных мелких должностях. Тяжелое время перестройки, конечно, оказало влияние  на все семьи того времени. Игорь был единственным ребенком, и, возможно, поэтому с особым вниманием наблюдал за тем, что происходило в семье - такой маленькой, но его, родной, единственной семье. Ему было всегда жаль отца, он приходил со смены порой поздно, и мальчик видел, как ему не хочется ничего и никого видеть, но из-за любви к ребенку он находил в себе силы смастерить на лице улыбку и  распахнуть малышу навстречу объятия, когда милое пятилетнее дитя бежало к нему по прихожей небольшой квартиры. Игорьку казалось в эти секунды, что он снимает папе усталость, помогает ему заходить в квартиру, где, собственно говоря, ничего такого сказочного то и не было, чтобы радоваться и ликовать. Но когда  видел на его лице улыбку и радость, такую отцовскую, добрую – то и ему становилось легко. Мать в это время выходила из комнаты и делала вид, что тоже рада.
Жили в общем дворе, и кроме них там проживало еще четыре семьи. Первая – та, которая жила как раз ближе всего к ним, - состояла из двух человек: дядя Леша и тетя Надя. Тогда еще предпенсионного возраста муж и жена, абсолютно нищие, оборванные, незащищенные никем и ничем и одинокие в своей беде, - их жилье состояло из одной комнаты примерно три на четыре метра, и крохотной, так называемой кухни. Дядя Леша подрабатывал где только мог на черных работах, вместо чая порой предпочитал напитки покрепче, а когда дело доходило до непонимания с женой – выводил ее во двор в чем попало и на глазах у всех брал лопату и наносил ей удары по голове,  спине, а потом и вообще куда придется. Худая как тростинка (а соседи ее называли куда более грубо – «Карга»), тетя Надя удивительным образом оставалась жива и относительно здорова после таких разборок.  Более того,  иной раз, используя «расслабленное» состояние своего супруга, она «брала реванш», и проделывала с ним примерно то же самое, и той же лопатой. Соседи при этом собирались у своих окон, и с интересом смотрели на всё это «смертоубийство», не вмешиваясь в процесс – ибо уже много лет такие сцены во дворе прозвали «цирком», или «бесплатным цирком».  Всех это очень забавляло, а Игорёк был уверен в том, что никто не выходит только потому, что соседи боятся в гневе дядю Лешу и тетю Надю, и поэтому так трусливо себя ведут. На следующий день после всего этого мальчик снова видел дядю Лешу, и он с удовольствием катал его на своей тележке, на которой возил обычно всякий хлам, и угощал конфеткой. А тетя Надя всегда звала мальчугана к ним в каморку, и старалась угостить последним яблоком. Потом, став взрослее, Игорёк понял, что, может быть, если бы у них были дети, их жизнь сложилась бы по-другому, был бы дополнительный (а может и единственный) смысл жить, любить, как-то изменять свою жизнь к лучшему. Дядя Леша наверняка отказался бы от спиртовой аптечной настойки  в лютый мороз, а тетя Надя оформила хоть какой-нибудь уют в этой пропахшей каморке. Но когда ты понимаешь, что жизнь уже давно перестала быть жизнью, и идет просто отсчет твоих дней на пути к неизбежности, когда выпали зубы, волосы, да и вместо кожи торчат отовсюду кости, и нет возможности ничего поменять – трудно найти в себе стимул жить по-другому.
Их давно уже нет на свете - дядя Леша замерз на улице зимой, а тетя Надя умерла в каморке спустя несколько месяцев после него. Об этом Игорёша узнал, когда он с семьей уже переехал на новое место жительства в более комфортную, но скромную квартиру с удобствами, в один из новых районов города. Он верил, что они и сейчас вместе, в другом мире, может быть, более лучшем, чем этот, на небесах, и ему хотелось чтобы они жили там в достатке и спокойствии, раз этого не получилось на Земле… 
В другом доме жила еще одна семья: муж и жена средних лет, и двое их детей – мальчик и девочка. Девочка лет десяти, хорошая и веселая, и младший на пару лет брат, Валера, с тяжелым психическим недугом, который развился после перенесенного в раннем детстве менингита. Из-за этого мальчишка не мог говорить, а вместо этого только мычал и издавал ужасные звуки, крутился, вертелся, и бегал на полусогнутых ногах по всему двору. Понятное дело, в округе с таким не только не дружили дети, но еще и насмехались. Хотя родители этих детей вроде ничего против их общения с Валеркой не имели, ибо он вряд-ли причинил бы кому-то вред,  но тем не менее проблемы у него возникали всегда.  Не знаю почему, но единственным другом в итоге оказался Игорёк, после того как пришел к нему один раз смотреть хоккей. Крошечный советский черно-белый телевизор зеленого цвета стоял на балконе, и хоккейная трансляция с участием сборной СССР притянула  внимание новоиспеченных друзей. Промычав что-то в ухо дорогому другу, Валерка на секунду вышел, а пришел уже с кипятильником и бокалом. С тех пор Игорёк понял, что дружить можно и с таким странноватым соседом-ровесником. А может и не больной он вовсе?..
Через два дня после совместного просмотра с Валеркой хоккейного матча и «официально закрепленной» таким образом дружбы, Игорёк возвращался из школы с тяжелым портфелем, полным грузных и грустных  учебников. Приблизился ко двору и увидел: Валерка через деревянный проём в воротах общается с двумя мальчуганами. Не поверил своим глазам - неужели у Валерки появились друзья! Радуясь в душе за друга, подходит и видит: Валерка мычит и улыбается, а один из сорванцов надувает щеки. Секунда-другая, и изо рта летит смачный плевок, как ракета, Валерке в лицо. Не поняв, что произошло, он вытирает рукавом мокрые щеки, и думает что это весело и смешно. Игорёк рванул к дяде Леше за той самой лопатой, которой последний только позавчера дубасил свою жену, и полетел с ней на этих двоих негодяев. А их и след простыл. Подбегает тетя Тоня - мама Валерки. Её грустные глаза, серое лицо, и слезы, перемешанные с болью, обидой, жалостью, нельзя забыть. Игорёк итак ее видел всегда в понуром состоянии, а сейчас даже он не узнал ее. Она отвела Валерку за руку домой, а Игорь бросил возле себя лопату и сел на землю. С тех пор он понял, что друг у него – не больной, а нормальный, нормальнее многих других…людей.
Еще одним замечательным воспоминанием тех дней для Игоря является, конечно же, прекрасный беспородный друг – чудесный пёс по кличке Пират. Друг, оставшийся с ним на несколько лет, подаривший море счастья, достался ему интересным образом. Поздно ночью мальчуган шел с отцом через парк имени Ленина, и тусклые фонари, как могли, освещали дорогу. Казалось, вот-вот погаснут, устанут и уснут. Вдруг откуда ни возьмись – виляние хвоста, и вот он – красавец-щенок, добрый и милый, трётся и бежит за ними. «Пап, пап! Давай возьмем!» - кричал мальчуган, ведь собаки у него еще никогда не было.  «Конечно сынок! Пусть бежит за нами». На следующий день отец уже строил будку из досок около дома, только чтобы сынок был счастливый. С тех пор каждый день Пират провожал его в школу по утрам, и сам возвращался домой.  Через пару лет собака заболела, стала выпадать шерсть. Что случилось – они понять не могли, и Пирата увезли усыплять на автобусе, на котором работал их сосед дядя Слава. Затащили в автобус, и уехали. Это и был тот самый первый урок дикой боли и одиночества, который  испытал Игорёк, будучи ребенком. Больше такого не повторялось.
В 1991 году мальчик, отец и мать переехали на новую квартиру в только что отстроенном районе. Отец продолжил работу на предприятии, приходил уставший и без лица - завод закрывали, а тут только квартиру получили новую. Надо было думать, как жить дальше. У матери стали происходить истерики на ровном месте - битье посуды, дикие крики и вопли стали нормой. Жить в таком кошмаре всегда непросто, и как это ни странно, Игорьку было легче всего – он, семилетний ребенок, считал что так и нужно, они взрослые – и знают, почему ругаются. Но отец не отвечал никогда, даже когда мать на его глазах разбивала ему о голову рюмки. Мальчику было жалко такие красивые рюмки, и вообще всегда было жаль тарелки и другую посуду, которую люди кидают на пол. Зачем бросать на пол то, что бьётся? И всё бы ничего, но осколки порой валялись по нескольку дней – никто не хотел их убирать, а когда  за веник брался Игорёк – то мать бранилась и кричала что есть мочи.
Парню было жаль отца. Наверное потому что отец сам жалел его всегда как-то по-особому. Хотя и воспитывал жестко и справедливо - когда надо всегда покажет кулак. Но ребенок любил его за то, что он никогда не показывал его напрасно и без повода. А у матери стали проявляться все большие признаки тяжелого душевного расстройства. Мальчик это чувствовал, но не знал тогда, что это так серьезно. Ситуацию скрасило неожиданное событие: старший брат матери, живший в то время в  Киргизии со своей семьей уже много лет, пригласил их погостить. Прекрасная природа, горные реки Киргизии, окрестности Бишкека (в те времена – Фрунзе) – сказка, и  мать, не раздумывая, согласилась поехать, предварительно всё это красочно описав сыну. Купила билет на самолет себе и ему. Отец не поехал, сказал, что работа не позволяет, да и если бы был в отпуске, то не поехал бы тоже. Мальчик не хотел так, да и предчувствовал неладное. Они вызвали такси, а в аэропорту отец перед взлетом помахал рукой и показал, что уйдет только тогда, когда самолет взлетит. Взлетели, отец развернулся и ушел. Как оказалось потом - навсегда.
Но пройдет еще несколько дней. Прилетев в Киргизию к дяде, мать и сын сразу же были окружены теплом и заботой всей его семьи - чудесной жены-украинки, и двух уже взрослых, но молодых  сыновей. Мальчугану безумно понравился город. Жена дяди готовила им вкуснейшие манты. И вот через два дня  поехали на дачу дяди, которая располагалась в горной местности. Горная река была великолепна, мощный поток, стремящийся вниз, мог забрать с собой любого в эту пучину, холодную и беспощадную. А утки, ходившие рядом гуськом, вызывали умиление.
На следующее утро Игорёк  проснулся от шума открывающейся двери в их отдельную с матерью комнату. Только-только светало, и он не понимал, зачем пришел дядя? Он коснулся матери рукой, и произнес имя отца. Она вскочила. Вопросы «как?», «что?», «когда?» звучали не переставая. Игорь встал на ноги, и всё понял. К нему подбежала жена дяди, и попыталась увести. Он пошел. Как выяснилось, пришла телеграмма: «Отец умер. Выезжайте». Телеграмма от родственника, который пришел домой и обнаружил отца. Перед отъездом мать оставила ключи, и попросила проведывать отца, хотя зачем – никто не знал. Они вылетели к себе тем же вечером. Начались бессонные часы, и глупые вопросы матери: «Ты понимаешь что папы больше нет?». Игорек отвечал, что «конечно понимаю, ну что тут можно не понять, мне восемь лет, я взрослый!».
 Летели с пересадками, два рейса отменили из-за непогоды, и «проторчали» они из-за этого на вокзалах лишние двое суток. Отца уже похоронили,  приехали уже в пустую квартиру. Правда не совсем пустую, понаехали родственники, которые собираются и «любят» друг друга только когда приходится кого-то хоронить, или просто пришли на поминки поесть что-нибудь и хорошенько выпить. Но мальчик понимал этих людей – для этого и делаются поминки.
Как выяснилось, отец повесился на дверной ручке в комнате Игорька. На полу в тот момент лежали фотографии детства – любимый сынок на лошадке, и другие – у папы на руках возле фонтана, и у папы на руках с мороженым. Встал на колени – взял и повесился на дверной ручке. В свидетельстве о смерти, которое от Игорька все так пытались спрятать тогда, было написано неразборчивым врачебным почерком: «механическая асфиксия, повешение». С тех пор началась другая страница в жизни Игорька – жизни  без отца.

***
Мать

Через год забрали мать. Закрыли в больнице с мрачными, обшарпанными стенами. Это произошло зимой. Игорёк сидел в своей комнате четвертый день, не выходя оттуда. В кухне мать била посуду и кричала, замолкая лишь на какие-то минуты. Игорек не слышал, как в квартиру ворвались четыре мужика в белых халатах, а с ними бабуля. Игорек не видел бабушку с момента смерти отца - целый год. Взглянув на нее, он не знал что сказать, и просто протянул руки. Бабуля крепко обняла его, поцеловала, и долго не отпускала из своих горячих объятий, всхлипывая и онемев от избытка чувств к внуку, который был копией ее умершего сына.
- Она и тебя угробит, милый мой. Не плачь мой миленький, всё будет хорошо. Сейчас дяди сделают свое дело, они из больницы. Сколько ты не ходишь в школу скажи мне, мой сладенький? Надо…
- Баб, хватит а! – прервал ее Игорёк. – Каникулы у нас, зимние. Ну что вы все плачете, а! Я уже взрослый.
- Конечно взрослый, мой рубиновый! Взрослый! Копия отец, мой сыночек. Я никому тебя не отдам, слышишь, никому.
- Бааб, ну кто меня забирает! Кому я нужен?
- Пусть попробуют забрать, ты мне нужен! Мне! Ради чего я сына хоронила только, я не понимаю. Чтобы и ты потом страдал мой мармеладный… Ну уж нет, не будет этого!
Бабуля разревелась, а Игорек прижался щекой к ее щеке. В это время мужики схватили мать и поволокли. Она сопротивлялась, отказывалась идти, цеплялась руками за стену и рвала обои, падала на грязный пол. В итоге санитары взяли ее за ноги и понесли к лифту, порвав по пути кофту. В подъезде кто-то выглядывал посмотреть, что происходит. Мать затащили в машину босиком, на улице шел снег. Игорек и бабушка смотрели в окно уже в тишине, и видели, как люди проходили мимо, смотрели и шептались:
- Морозову волокут из первого подъезда, совсем сбрендила баба, все в доме перебила, да еще и сынок у нее, не помню, как зовут, затюканный такой, как бы с ним чего не вышло потом. Отец то у них повесился прям в квартире, вот наверное допился до чертиков мужик, с такой идиоткой любой запил бы,- тараторила тучная соседка с первого этажа.
- Так вроде не пил он вовсе, рюмку пропустит по праздникам и всё. Говорят, просто нашло на мужика что-то, - возмутился дядя Ваня, сосед со второго.
- Да чего «нашло-зашло», чего уж там, вот на тебя чё не находит, а! Знаем мы таких, «находит» на них всю жизнь после бутылки самогона, да так находит, что или волокут босиком по снегу потом в психушку, либо вперед ногами выносят как папашу их,  – проворчала первая.
- Чего ты мелешь, убогая! - крикнул дядя Ваня. – Мальчишке итак уже покоя не дают в школе, говорят «отец у него «коньки отбросил», а тут еще и мать теперь закрывают – представь, что теперь начнется, будут каркать что «мамаша в психушке лежит», а папаша шизофреник сам себя подвесил. Заткнись, мразь горбатая, не тебе судить и языком мелить!
- Что, наглюкался уже, алкоголик!? Пофилософствуй еще, сейчас по рогам получишь ведром, дармоед чертов. Иди вон лучше на свою жену ори, весь район ее знает, плевать она на тебя хотела, ложится под кого хочет за бутылку. Или правда глаза колет, небритая скотина?..
Снег начал идти с большей силой, огромными хлопьями ложась на асфальт, а Игорёк и бабуля стояли у окна и смотрели вниз молча, наблюдая, как трогается с места машина, в которой была мать, и о чем-то ругаются тучная соседка и пьяный дядя Ваня, стоящий без шапки в шлепанцах на снегу с красными глазами, и пытавшийся, как мог, отстоять свою правду - правду неравнодушного человека, знающего все перипетии судьбы не понаслышке.

***
Больница

    Пять проведенных лет в психиатрической больнице закрытого типа превратили мать из неадекватного человека в человека неспособного соображать что-либо вообще. Приходя первые два года каждый месяц с бабулей в это учреждение, Игорек слышал неконтролируемый поток брани, но вряд-ли это было в его адрес. Мать смотрела в сторону и даже не произносила его имени, громко ругалась, а потом переходила на шепот. Уколы ей делали без конца, от таблеток ноги еле шевелились. Если она прятала таблетки во рту, врачи разжимали зубы и проверяли – выпила она их или нет. Поднимался крик, и бабуля уводила Игорька за руку по коридору, чтобы он сам не сошел с ума. Это был тупик, и бабуля понимала это.
- Хватит нам ходить пока, мой родной.
Игорёк знал, что дальше – мрак. Он этот мрак чувствовал. 
- Не плач, бабуля, - просил он. – Всё будет хорошо.
Бабуля не могла привыкнуть, что ее успокаивает собственный внук, копия ее сына. Она гладила его по макушке, прижимала как бесценное сокровище к себе, и не могла не рыдать порой, все в душе переворачивалось. Она ведь не знала, сколько ей самой осталось жить на этом свете, и что будет с Игорьком случись вдруг с ней беда. Что будет с ним, без папы, без мамы, без брата и сестры, которых никогда не было.
Эти пять лет - пять лет одиночества и печали. Всё когда-то заканчивается. И мать умерла. Умерла в этих холодных стенах. Заволокли в палату-изолятор, где находятся тяжело больные. Решетки на окнах, железная дверь на замке, вонючий туалет. Очередной припадок. Выкручивали руки, ноги. Хотели привязать. Сквозь душераздирающие вопли была слышна ругань уставших и обозленных санитаров. Вкололи лекарство, привязали к кровати. На следующее утро зашла медсестра, в руках лекарство. Мать не хотела открывать рот, и снова пришлось применять силу. Разжимали зубы, зажимали нос, чтобы нечем было дышать. Мать отпихивала их как могла. Силой вкололи укол, мать заснула. Ночью еще два шприца. Рано утром судорогой свело тело, а повернуться, связанная, не смогла. И ее не стало.
В то же утро Игорек и бабуля приехали в больницу. Мозги ничего не соображали, бабуля шла еле живая, медсестра поддерживала ее за руки, а за правую руку ее держал Игорёк. В глазах у бабули помутнело, ей стало плохо, и кто-то из медсестер поднес стакан с валерьянкой. В коридоре стояла ужасная вонища, окна закрыты. Из соседних палат доносились чьи-то вопли, крики, истерика. Игорёк не выдержал, и выбежал на улицу. За ним тотчас же бросилась бабуля. 

***
Воскресенье

Рано утром зазвонил телефон.  «Воскресенье! Черт возьми, какого черта надо и кому!» – подумал заспанный Игорь.
- Дружище, не разбудил? Давно не виделись. Не хочешь караоке попеть сегодня, составь компанию. Я, жена, пара парней еще будет, - промычал в трубке угрюмый голос то ли троюрного брата, то ли двоюрного дяди. Игорь никогда толком не знал, кем ему на самом деле приходится этот человек, но то что родственник – знал точно. 
«Опять ты, седьмая вода на киселе», - подумал Игорь.
- Ну давай, поехали.
- Какие заботы у первокурсника, что ты бухтишь там на меня, а?! Я в твои годы весь факультет на уши поднимал, а ты в воскресенье отоспаться не можешь!
- Да еду я, еду. А по деньгам?
- Если что добавлю, не беспокойся. Еще и в бильярд поиграем.
- Я не играю в бильярд, ты же знаешь.
- Короче, собирайся.  Вечером в шесть заеду.
Игорь медленно встал с кровати. Сколько бы он ни спал – никогда не высыпался.
В тот же вечер приехали в бар. Как же хотел он всегда иметь хороший голос, чтобы петь хотя-бы под гитару. Но нет, медведь на ухо наступил. Ни слуха, ни голоса. В бильярд не играет. Остается компанию поддержать. Усевшись на удобный диван, ребята раскурили кальян.  «Как хорошо, что я пошел, - подумал Игорёк. – Черт с ней, с компанией, я сам себе компания. Послушаю и посмотрю на людей».
- Проституууткаааа… - послышалось откуда-то из глубины зала. Но сразу же зазвучала басовая мелодия, и чей-то пьяный рык растворился в пространстве. Клубы дыма от дешевых сигарет перемешались вмиг с прекрасными ароматами кальяна, и у Игоря немного закружилась голова.
- Водки, водки налейте нам, девушка! – орала подвыпившая «родня».
«Как все мерзко», - подумал Игорёк.  «Как противно это общество. Это же неандертальцы, дегенераты». Но уходить не хотелось. Нега пошла по его телу, и стало приятно просто быть, не думать и не анализировать происходящее, а просто наслаждаться музыкой и смотреть на ножки молодых девок, сидящих за столиками вместе со своими мужиками. Поймав взглядом одну из них, сидящую рядом с огромным жирдяем с идиотским лицом, Игорь подумал: «Как она спит с этим кабаном?!». Но быстро отогнал от себя эти мысли, налив себе хорошей водки, и затянувшись кальяном.
Одна песня сменяла другую, и Игорю становилось все веселее и веселее. Не таким уж и мерзким казался пьяный «брат-дядька», сидящий сбоку со своей женой-проституткой, которую сам когда-то и вызывал, напевая ей бардовские песни под гитару и оттягивая всегда момент близости, ибо с этим  были немалые проблемы. «А ведь она хорошая девчонка», - вдруг подумал Игорёк, хотя он всегда так и считал, но почему-то в этот момент и в этой обстановке он снова себе напомнил об этом. И тут она взяла микрофон.  «Будет петь» - подумал Игорь. А пела она скверно, но с чистой душой и искренне. А после каждой песни  всегда так переживала, что склонялась к Игорю и шептала ему на ухо: «Игорюш, скажи мне честно, я знаю ты мне врать не будешь, я нормально спела?». Игорёк с сочувствующим выражением лица шептал ей в ответ: «Да, ты спела очень хорошо, мне всегда нравится как ты поешь, ты же знаешь». Он не мог ее обидеть, и не хотел. Да и не так уж она скверно пела. От избытка чувств девушка с удовлетворением шептала Игорьку: «Спасибо большое, я закажу еще пять песен сегодня, я уверена, что тебе понравится». Он кивал головой и улыбался.
Игорь налил еще одну рюмку и устроился поудобнее.  Вечер получался всё более теплым, захотелось жить, любить, творить, хвалить, целовать, чувствовать, обнимать…
Он ненавидел слово «проститутка», и никогда не понимал пренебрежительного тона при его воспроизведении людьми, которые сами-то святыми не являются. «Кто-то торгует Родиной – и ничего.  Кто-то другой обворовывает свой народ. А то, чем занимается женщина за деньги – куда честнее и порядочнее» - думал Игорь. В это время  в зал зашли три девушки и  сели за соседний столик. Теперь их можно было разглядеть и оценить по достоинству. Но Игорек приковал свой взгляд к той, которая села дальше всех от него.  Черные чулки, черная юбка и красный жакет начали сводить его с ума. Невольно он начал представлять себя берущим ее пылко и по-животному жадно. Водка ударила в голову так сильно, что Игорь попытался встать, но тяжелая рука легла на его плечо и усадила на место. Игорь медленно повернулся, и увидел лицо «брата-дядьки». Поддавший к тому времени основательно, с заплывшими от выпитого стеклянными глазами, он прошипел Игорю в лицо:
- Снимешь ее - я наплюю на тебя, у нее гонорея наверное, балбес проклятый.
- Я не проклятый, и не балбес. Чего тебе надо от меня, я ухожу!
С трудом поднявшись с дивана и глубоко вздохнув,  он направился в её сторону.
- Я Игорь. Пойдем со мной.
Девушка, как будто ожидавшая именно этого, тихо встала, взяла сумочку, и вышла вместе с ним.
Спустя три минуты Игорь обнимал в такси  тонкую и пахнущую лилиями шею Роксаны.
 
***
Роксана

Проснувшись утром в постели с Рокси, Игорь понял, что давно не был так счастлив. «Всё к чертям, как же хорошо!». Как же он хотел просто обнять красивое женское тело, ощущать молочный запах женской кожи.
- Как ты себя чувствуешь? – спросила девушка.
 – Отлично, потому что ты рядом.
- Ты всегда такой смелый, когда пьяный? – с улыбкой спросила она.
- Я был сильно пьян вчера?
- Ну, как сказать, схватил меня за руку так, как будто повел меня наказывать.
- Ты серьезно?! Прости меня, ты мне так понравилась, и при мысли, что тебя мог вчера забрать кто-то другой, меня начинало трясти.
- Я тебе так понравилась? А твой друг на меня смотрел с какой-то злобой и ненавистью. Что я ему сделала?
- Он женат на проститутке. К черту его. Он не мой друг, он просто родственник. Да и вряд-ли мы когда-нибудь больше увидимся.
- Я тебе дороже?! – засмеялась она.
- Да.
В этот миг Роксана обхватила голову Игорька руками и прислонилась ладонями к его бледным щекам.
- Спасибо тебе. А деньги убери с табуретки, сквозняком сейчас все сдует, миллионер ты мой.
- Не уходи, я один живу, - прохрипел Игорек, и начал громко кашлять. – Давай я сделаю тебе кофе, поговорим, узнаем друг друга получше, ну куда ты спешишь!
- Ты один, я понимаю, только нас трое - я и дети, - с горечью в голосе сказала она. – Мне завтра ребенка вести на первый звонок. А вообще у меня двое – мальчик и девочка. Чего и тебе желаю, молодой человек. Ну всё, номер я оставляю. Будет желание – позвонишь. Нет – я не обижусь.   
- А как же муж?
- Объелся груш твой муж. Сказала же что нас трое – я и двое детей. Давай закончим этот разговор.
Игорь посмотрел на Роксану своими крупными, полными слез глазами. Почему слезы заволакивали все его нутро – он понять не мог.  Он никогда не чувствовал себя настолько любящим и не желающим отпускать женщину. И мысль о том, что Рокси сейчас уйдет в это утро, оставив его бороться с вынужденным похмельем в одиночестве еще дня два, уйдет и вдруг потеряется где-то, не ответит на звонок, разобьет нечаянно телефон, или попросту по ошибке напишет не ту последнюю цифру своего номера – приводила Игоря в ужас и оцепенение.
- Подожди, слышишь, любимая, не уходи!
- Что с тобой?! Ты нормальный? Скажи мне, чего ты хочешь, парень!
- Давай попробуем, а! Ну, правда, вот поверь мне – я не всегда такой! Я не пью вообще, я просто… просто так получилось вчера. Я всю жизнь искал тебя, но не мог  сказать тебе вчера об этом. Ты моя кровь, ты мои мысли, ты моя судьба, ты моя любимая…
- Да, да, и еще добавь, что у тебя скорее всего температура, иначе ты не нес бы эту ахинею. Прости, мне надо идти.
Игорь обнял Рокси с такой неистовой силой, как будто прощался с ней навсегда. Он уже не говорил ничего – понимал, что всё это, наверное, бесполезно, и она ему не верит. В его голове крутились сотни мыслей. Он не знал, что ее ждет дома, собрала ли она в школу ребенка, есть ли у них дома хоть какая-нибудь еда и одежда для детей. Он не хотел, чтобы пойдя в школу, ребенок Рокси был хуже других детей из прибарахлившихся в дорогих бутиках семей.
- Убью… Убью… - шептал он, держа в объятиях Роксану.
- Ты что! Кого? Что ты говоришь, Игорь!
- Убью любого, кто обидит тебя и твоего ребенка. Разорву на куски.
- Какой же ты глупенький, - засмеялась она. – Вовсе нас и не обижают. Да и наплевать мне на других. Я знаю правду про себя. За свою жизнь я уже научилась отделять всю ненужную шелуху. И выкидывать ее из своего сердца. У меня есть дети, и есть я у них. А мое сердце уже никогда и ничем не пробьешь – никакими оскорблениями и унижениями меня. У меня броня в груди.
- Я! У тебя есть я! Посмотри на меня сейчас, в мои глаза, и ты увидишь – они не врут.
- У тебя красивые глаза. И ресницы. Хочу такие же ресницы, как у тебя.
Игорь снова обнял Роксану. Через час он остался один, закрыл жалюзи, и упал на кровать, крепко заснув. Снились ему прекрасные и добрые черты лица Рокси, ее искренние и большие зеленые глаза, ароматная шея, и шрам на животе от кесарева сечения, который она так стеснялась показывать ему тогда, когда он прикасался к ней губами и целовал ее красивый животик. 

***
Вторая встреча с Роксаной

- Рокси! – воскликнул Игорь, увидев в дверях Роксану.
- Я самая! – ответила она, улыбаясь.
- Ты пришла!
- Как я могла не прийти, если ты звонишь мне эти три дня каждые десять минут!
- Но ты ответила только два раза, - обиженно сказал Игорёк.
- Конечно, как я могу отвечать каждую секунду тебе, если хожу по салону из одного конца в другой.
- По какому салону? Ты работаешь в салоне красоты?
- Какой к черту красоты! По салону троллейбуса.
- А зачем ты ходишь по салону троллейбуса?
- Деньги собираю, глупенький.
- Кондуктор?
- Ну, а кто же!
Игорь замолчал на минуту, обнял Рокси и сказал:
- Ты самый красивый кондуктор, которого я когда-либо видел.
- Я принесла тебе кофе, и вообще, разбери пакет, у тебя как всегда нечего есть, голодный ходишь. Я приготовлю тебе сейчас.
- Что ты, не надо. Я не голоден…
Не закончив фразу,  Игорь страстно обнял Рокси в тот же миг, сжав ее так, как будто хотел раствориться в ней. В эту секунду он осознал, что его чувства и страсть стали еще сильнее, что кровь в его венах приходит в движение именно рядом с ней, и что потеряй он ее - жизнь закончится в тот же миг. Ничего не угасло за эти три дня, что он не видел ее. Всё только разгоралось с каждой секундой и сводило его с ума.
- Ты меня задушишь, - нежно сказала Роксана.
- Люблю, - прошептал Игорь.
- Я тоже тебя люблю, - прошептала она. – Я не знаю, что происходит. Не могу понять, что со мной. Я впервые в жизни не чувствую себя одинокой. Ты прости, если я буду плакать сегодня, всё навалилось в этот день, сегодня годовщина у матери еще.
- У тебя нет мамы, моя милая?! У меня тоже нет, давно уже, ни отца, ни матери. Была бабуля, она и воспитала, но в прошлом году и она умерла. Как она страдала, ты бы знала. Я был готов сам умереть, только бы она не страдала. Она всегда заботилась обо мне, оберегала, но сама не дожила до того момента, когда я сам готов был заботиться о ней, моей единственной бабушке. Почему жизнь так несправедлива, любимая?! Скажи, ты не знаешь?!
-  Не знаю, мой милый. Чего ты только ни пережил наверное. Но ты сильный, я сразу поняла это когда увидела тебя, твой взгляд, как ты смотрел. Твою душу понять мне было проще простого, ведь твоя душа это как моя душа. Когда-то и у меня была мама, и отец. Он не был мне папой, мой первый папа отказался от нас, и мать нашла другого. Но этот другой стал очень близким мне человеком. Один раз мать как будто бы взбесилась, приревновала его к кому-то, и выгнала в одних брюках из дома на мороз – думала, он вернется, прощение просить будет. Но за что?! Не за что было, как потом выяснилось. А он так и не вернулся. Я в первом классе училась, его папой называла. Он водил меня в школу, делал со мной уроки, и заплетал косички. Как же я потом хотела найти его, мой милый, ты бы знал! Но получилось так, что через много лет, умирая, мать сказала мне правду, что папка умер где-то, наложил на себя руки. К тому времени у него уже была другая семья, жена, и родился мальчишка, его родной сынок. Об этом мать узнала из сплетен какой-то буфетчицы на одном заводе, где по-моему холодильники собирали. Но когда отца не стало, умерла и его тогдашняя жена.  По слухам – в дурдоме. И остался тот мальчишка один-одинешенек, вроде как со своей бабушкой. Как его найти было никто уже не знал, они переезжали с места на место. Как я ни пыталась, до сих пор не могу розыскать этого его сыночка, мой милый. Как бы я хотела на него посмотреть и узнать его, расспросить обо всем, и рассказать ему о себе, и вместе сходить на могилу. Тяжело в жизни было одной, мой хороший, ты знаешь это не хуже меня. Может быть, и он чувствует то же самое. Должны же мы когда-нибудь найти друг друга, раз всё это произошло именно так. Кто-то свыше это все делает, как ты считаешь?! Скажи, ты говорил по телефону, что уезжаешь на днях. Куда?!
Игорек стоял, как вкопанный, и не мог вымолвить ни слова. На мгновение земля ушла из-под его ног. Он нежно прикоснулся рукой к волосам Рокси, погладил их, и сказал:   
- На практику, любимая. Всего на месяц. Но этот месяц как целая вечность для меня сейчас.  Как всё не вовремя это, я разорваться готов!
- Ну что ты, милый, время пролетит быстро, я обещаю тебе. Пусть в дороге тебя согревает мысль о том, что я жду тебя здесь, всегда. И время разлуки пролетит мгновенно. Я буду писать тебе.
- Ты только пиши, пожалуйста. Я так люблю письма. Но мне никогда никто не писал, и я никому не писал.
Игорёк взял Рокси за руку, и спросил:
- Где дети?
- Дома. Почему ты спрашиваешь?!
- Надо увидеться.
- Приедешь -  увидишь, тебе не до этого сейчас, мне тебя собирать надо в дорогу,  мой хороший.
- Да что там собирать, две сумки и всё. Иди ко мне.
И их уста слились в поцелуе.

***
Письмо Роксаны к Игорю

Здравствуй, здравствуй мой любимый! Как ты там, в далекой стране? Учишься и набираешься опыта, который наверняка пригодится тебе в твоей будущей профессии? Знаю, так и есть. Ты у меня молодец. С той последней встречи, когда я провожала тебя на поезд, у меня в душе как будто иголкой сердце прокалывают, не могу без тебя и всё тут.  Меня утешает лишь одно – ты вернешься, и я смогу лететь через весь перрон, крича в небеса, что ты вернулся! Когда ты уезжал была ровно неделя как мы встречались с тобой, и я не могла и подумать, что когда-нибудь я буду ждать своего любимого, отправляя ему по десять писем в день в другую страну, где он учится. Замучила наверное я тебя своими слезами уже, мой хороший, не даю тебе нормально там учиться. Ты уж меня прости пожалуйста, делаю я это потому что не могу не реветь по ночам, как вспоминаю что ты там где-то далеко, зимой, ходишь где-то одинокий, на холоде и морозе, и никто о тебе не позаботится, никто не скажет тебе чтобы ты надевал шапку! Я же знаю, как ты не любишь эту шапку! Но прошу тебя, мой милый, одевай, ради меня. Жаль, что твоя девушка не медсестра, а паршивая кондукторша. Но с тех пор, как  встретила тебя, моя любовь,  я не хочу, чтобы ты болел и страдал. Я вообще не хочу, чтобы ты страдал когда-либо. Я даже не умею делать уколы! Но если надо, я научусь! С тобой я перестала бояться всего, даже лезвия ножа. Я всего лишь хочу, чтобы ты надевал шапку. Ну вот, опять я начинаю доставать тебя своим беспокойством…
Знаешь, милый, я все вспоминаю тот вечер, когда моя судьба соприкоснулась с твоей судьбой так нечаянно и неожиданно, что я даже не могу сейчас себе представить, что было бы, если б я ушла в то утро и как обычно оставила бы не свой номер телефона. Что-то мне подсказывало и вело мою руку написать тебе правду. Как ты был прав, как доказывал мне потом свою любовь и отношение – и сейчас мне уже ничего более не нужно доказывать и говорить. Мне главное, чтобы ты вернулся здоровым ко мне, и мы жили бы вместе. А Каришка и Алешка передают тебе такой большой привет, что ты даже не представляешь, насколько он большой и теплый! Каришка вчера подходила ко мне после школы, получила двойку по русскому, и я ее ругала немного. А она мне заявляет, деловая колбаса: «Мама, вот папа Игорь приедет и объяснит мне, как правильно писать надо, и научит всему».  А Алешка недавно аппликацию сделал сам! Тебе, говорит, подарит. Там чебурашка что-ли, - я и не разобрала! Но он уверен что тебе понравится. Приезжай, моя роднулька, мы тебя ждем. Наготовлю вкусняшек, как приедешь, покормлю тебя нормально,  я ведь знаю - ты там ешь что попало.     И еще, мне надо будет тебя обрадовать потом. Но это секрет.  Целую мой родной, приезжай скорее. Люблю.

***
Любимая

Игорёк вернулся домой, и его встретила  та, которая полюбила его такого – родного, своего. Выйдя из вагона, он увидел бегущую по перрону на тоненьких ножках, исхудавшую и измученную Рокси. Огромный букет цветов летел ему навстречу вместе с ней, и закрывал наполовину ее заплаканное бледное личико. Эта сладость объятий любимой, которую он ждал целый месяц, показалась настолько пьянящей, что у Игорька закружилась голова, но он устоял, и схватил Роксану своими любящими руками так, что она легко вскрикнула от того что ее хрупкие косточки сжались в этих пылающих руках.
- Ты бледная, моя любимая. И худая как тростинка. Лица на тебе нет!
- Не отпущу тебя больше никуда, даже не проси, и слышать не хочу о твоих отъездах больше никогда! Я слишком долго тебя ждала, я слишком долго жила для того чтобы встретить наконец тебя! Посмотри, ты сам похудел невообразимо! Нас ждет такси, и мы едем домой!
Беда пришла ночью. Неожиданно, нежданно. Рокси рвало всю ночь, поднялась температура. 
Через месяц после сдачи всех анализов Рокси оказалась в отделении лучевой терапии с неутешительным диагнозом, который гордо продекларировал  главный врач больницы.
  - Три месяца, не больше, – сказал доктор.
 Игорь зашел в палату.  Склонившись над спавшей Роксаной, он поцеловал ее изможденное личико. Она открыла глаза, и лицо ее озарила улыбка.
- Любимый, сядь пожалуйста. Мне надо тебе что-то сказать. Ты готов?!
- Говори конечно, моя любимая.
Но она снова закрыла глаза и уснула. Игорёк уже ничего не слышал. От потери чувств и горя ему привиделся отец на небе, к которому он обращался то ли за помощью, то ли за пониманием. Он уже не мог думать, не мог реагировать на происходящее, только сжимал руку лежащей без сознания Рокси, и гладил ее пальцы.
«Не дай ей умереть, Господи. Не дай ей умереть» - повторял он про себя. «Я все исполню, что ты пожелаешь. Бедная ты моя, не умирай».
Рокси снова открыла глаза.
- Я хочу, чтобы ты женился, - прошептала она, тяжело дыша. – Ты будешь лучшим мужем на всем белом свете.
- Мне не нужен никто кроме тебя.
- Я ничего не боюсь, мой милый, с тобой я перестала бояться всего, даже лезвия ножа. Вспомни, ведь я тебе писала об этом. Мы единое целое.
- Вы слишком много разговариваете, - сказал доктор, войдя в палату. – Ей нельзя столько разговаривать. Сейчас мы введем лекарство, и пациентка должна поспать.
Ночью Рокси не стало. Игорёк сидел возле кровати с широко открытыми, безумными  от ужаса глазами, и держал ее руку, пока она не перестала дышать. За дверью палаты стояли дети Рокси - Алёшка в дешевеньких джинсах, надетых под резиновые шлёпки, и Каришка, в потрепанном старом платьице и дырявых сандалетах. Каришка вбежала в палату, подошла к оцепеневшему от горя Игорьку, заулыбалась, обняла его за шею, смачно поцеловала в щечку несколько раз, и прошептала на ушко:
- Пап, все тебе расскажу! Только ты не говори маме, что это я выдала. Скоро нас будет пятеро. Я вас очень люблю!
 И с веселым криком выбежала в коридор.