Портрет с незабудками

              Не берусь достоверно описать своё первое впечатление от «Княжны Мери»: я не раз перечитывала её, и трудно вспомнить, где первое впечатление, а где –  более поздние. Но, в целом, отношение к героям оставалось неизменным. Я оставалась равнодушной к «бархатным глазам» Мери, но чуть ли не плакала над прощальным  письмом Веры к Печорину. Да, Печорин – далеко не идеал, но многое в нём было созвучно моему мироощущению. «Во мне два человека: один живёт в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его…» Разве не так же разбирала и судила я свои чувства и поступки на страницах дневника?  Разве не так же ощущала порой, что «печальное смешно, а смешное грустно»? Печорин был то циничным и жестоким, то страстным и романтичным. Он одновременно притягивал и отталкивал. Наверно, не только меня, но и Веру, несмотря на то, что постоянно причинял ей страдания. Но это были страдания любви! И потому Веру я тоже понимала. Но никак не предполагала, что имею к ней, вернее, к её прототипу, какое-то отношение.

                Не знала этого и моя мама, урождённая Лопухина. До войны она жила с родителями в Ростове-на-Дону и, сколько себя помнила, всегда в квартире висели картины. В основном, это были пейзажи, написанные маслом, и лишь одна работа неизвестного автора отличалась и стилем, и форматом. Это был небольшой акварельный портрет. Согласно семейному преданию, его привёз из Москвы в Новочеркасск мамин прапрадед Фёдор Федотович Лопухин, и это была, кажется, его покойная племянница. Сохранить портрет в первоначальном виде не удалось: во время гражданской войны  он был повреждён осколком снаряда, вырезан, заключён в овальную раму и уже в таком виде путешествовал вместе с хозяевами. Возможно, старшее поколение и знало, кто изображён на портрете, но афишировать свою дворянскую ветвь в тридцатые годы было небезопасно. А в сорок первом маме и вовсе было не до портрета – родители репрессированы, раненого мужа везут в неизвестном направлении, ей разрешили ехать в том же санитарном поезде, имея при себе только самое необходимое. Как и многое другое, портрет остался в ростовской квартире.

                После войны мои родители обосновались в Подмосковье. О потерянных вещах не сожалели, и без того война принесла много горя. И только письмо Ираклия  Луарсабовича Андроникова, а потом его приезд, напомнили об утерянной семейной реликвии и прояснили кое-что в нашей родословной.

               Хорошо помню ту встречу в конце шестидесятых. Мама обладала прекрасной зрительной памятью. Даже по прошествии стольких лет, она смогла подробно описать портрет. Девушка была изображена на нём в полупрофиль,  в платье жемчужно-кремового цвета, на плечах голубая газовая косынка, в руках небольшой букетик незабудок. Обращало на себя внимание сочетание внешней лёгкости и воздушности образа с безысходной грустью и обречённостью. Такое мог передать только истинный художник, сумевший почувствовать и понять состояние близкого человека.

             Казалось бы, к этому нечего добавить, но Ираклий Луарсабович, как будто, ждал ещё чего-то. Наконец он задал вопрос:
                – Не было ли на лице девушки какой-нибудь точки?
Мне сразу вспомнилась родинка на правой щеке Веры, о которой упоминает Печорин.
                – Кажется, нет, - неуверенно ответила мама. Хотя… Какое-то тёмное пятнышко, может, случайное. Над бровью, ближе к переносице.
                Надо было видеть реакцию Ираклия Луарсабовича! Всё правильно! Это у «литературной» Веры родинка была на правой щеке, а вот у её прототипа Вареньки – над левой бровью, и Лермонтов обязательно изображал её на всех портретах. Значит, это акварель Лермонтова! Значит, на портрете – та самая Варвара Александровна Лопухина, к тому времени уже Бахметева, которой поэт посвятил столько стихов и описал под именем Веры в «Герое нашего времени». До последней минуты ни у нас, ни у самого Андроникова, не было в этом твёрдой уверенности. Решающей оказалась незначительная, на первый взгляд, деталь. Именно этот портрет искал Ираклий Луарсабович, но, к сожалению, нашёл только его подробное описание. Позднее мама узнала от бывших соседей, что во время войны в ростовской квартире располагался немецкий штаб, перед отступлением  погрузили что-то из вещей, картины. Возможно, вывезли и портрет.               

             Надо ли говорить, что после встречи с Андрониковым я перечитала Лермонтова. Открыла для себя драму «Два брата», в которой Лермонтов описал историю своей любви  и первую встречу с Варенькой в Москве после её замужества, но придумал двух братьев: прагматичного эгоиста Александра и безрассудного романтика Юрия. Оба страстно влюблены в Веру Лиговскую (Вериньку). Сколько предположений высказано об её замужестве! Расчёт? Погоня за богатством и красивой жизнью? Любовь? Ну, нет, только не это. Братья, а вместе с ними и Лермонтов, абсолютно уверены: она не может быть счастлива с другим.

                В романе «Княгиня Лиговская» «двойной» образ слился  в один и приобрёл имя – Григорий Александрович Печорин.  На этот раз наблюдается «раздвоение» Веры. Весёлая, непосредственная Варенька Печорина (Варвара Александровна) и печальная,  страдающая  княгиня Вера – близкие подруги, родственные души. Зачем  Лермонтов включил в роман сестру Печорина, не влияющую на основную сюжетную линию? Возможно, для контраста: его возлюбленная «раньше» и «теперь». Эта мысль и потом, в стихах, не раз им обыгрывалась. А может, молоденькая, немного легкомысленная Варенька должна была напомнить Вере и Печорину об их юности?  Роман «Княгиня Лиговская» остался незаконченным, а с Печориным и Верой  мы встречаемся  в «Герое нашего времени».

               К образу Вареньки Лермонтов не раз возвращался  в своём творчестве. В жизни их встречи были редкими, иногда с перерывами в несколько лет. Время от времени, он присылал ей стихи, карандашные наброски или законченные портреты. Однажды прислал рукопись последней редакции «Демона» с посвящением, исправив букву «Б» (Бахметевой) на «Л» (Лопухиной) – он так и не смирился с её новой фамилией, считая её замужество изменой. Ему даже в голову не приходило, что в этом есть и его вина: три года не писал, зато  в свете ходили слухи о его любовных похождениях. Последней каплей стала скандальная история с Сушковой, после чего Варенька уже ни на что не надеялась и безропотно приняла предложение Николая Бахметева. Они познакомились на балу в Дворянском собрании. Он поднимался по лестнице, а она пробегала мимо и зацепилась длинным бальным шарфом за пуговицу его фрака. В этом эпизоде было что-то большее, чем случайность, и оба восприняли его, как перст судьбы.

                Свадьба была в мае, а в канун Рождества Лермонтов неожиданно появился в их доме и обрушил на Вареньку обвинения и обидные намёки. Тогда у супругов произошла первая ссора, и она была вынуждена срочно уехать из Петербурга. К Лермонтову муж ревновал её всю жизнь. Он потребовал отдать родственникам все письма и подарки Лермонтова. Так один из портретов оказался в Москве. В последний раз они виделись в Петербурге, где Варенька оказалась проездом, направляясь на лечение за границу. Через три года Лермонтова не стало, и она отказалась лечиться, не видя смысла в продолжении своей жизни. Николай Бахметев построил в своём селе Фёдоровка Ставропольского уезда каменную церковь с колокольней в честь святой великомученицы Варвары. Но молитвы не помогли. Варенька постепенно угасала. Она пережила Лермонтова всего на десять лет. Бахметев больше не женился, он дожил до глубокой старости и дослужился до чина статского генерала. Супруги похоронены в Донском монастыре в Москве: Николай – на кладбище, а Варвара – в Малом соборе. В храме хоронили только избранных, и она удостоилась такой чести.