Воротилы могильного бизнеса

Воротилы могильного бизнеса.               

Велением судьбы я ввергнут в мрачный склеп, 
Окутан сумраком таинственно-печальным;
Здесь Ночь предстала мне владыкой изначальным;
Здесь, розовых лучей лишенный, я ослеп.

Шарль Бодлер.

1

У Жана с солихламскими воротилами любой масти старые счеты. Он прекрасно знал, что те на него в огромной обиде, что они на него очень сердятся за его шутки над их, ими же захваченном в железные тиски мракобесия и наживы, городом. Он часто через посредников получал предупреждения и угрозы…
-Ах! Смею вас уверить, что путь объективного литератора не сплошь усеян розами..,- часто повторял Жан своим редким единомышленникам и доброжелателям.
Как-то Паскаль сказал: « Нужно, чтобы было и утешительное и истинное, но нужно, что бы и это утешительное было основанное на истинном».
В летописи Солихламска Жан и пытался, вдохновленный благословением  двух монахов-прозорливцев, следовать этому завету.
Он попытался, как мог рассказать об исходе доблестного маленького населения этого града под «победный клич своего новейшего героя» в глубины шахт, дабы прививать им хроническую слепоту покорности в угоду его валютных аппетитов и привыкать к их будущему и очень скорому месту жительства…
Если, судя по легенде, Китеж-град ушел под воду, дабы сохранить Святую Веру и оттуда слышен колокольный перезвон, то весь биологическо-мускульный Солихламск ушел под землю, дабы с той же прытью сохранить Ад и оттуда слышен хронический гул разливающейся по всем горизонтам геенны…
Одни использовали мускульную силу передвигающихся людей-зомби для постоянно-растущей наживы; другие же для конечного результата от работы первых…
О вторых же и пойдет речь, так как целых полгода Жан с ужасом наблюдал воротил от могильного бизнеса. Самое удивительное было то, что они «свято» были уверены, что с ними этого не случиться никогда…
…Жадность эта была потомственной и неизлечимой. Ходила такая притча, что бывший владелец этого бизнеса, не имевший к христианству никакой принадлежности и первостатейный негодяй, после внезапной смерти, случайно, нахрапом проскочил в рай именно в тот редкостный момент, когда апостол Петр отвернулся, и потом ни за что не хотел оттуда уходить, как ни молил его всехвальный ключарь.
Что же тогда предпринял первоверховный апостол?
Он отрядил целый сонм ангелов кричать, что есть мочи перед райскими вратами: «Эй! Эй!... Скотиныч (так его на земле называли негласно, что он, конечно же, знал) Эй! С твоей кассы уносят воры дневную выручку!
Услышав это, тот, изменившись в лице (или в личине), выскочил прочь, где его и ждали торжествующие бесы. Хронически приобретенная жадность сделала свое дело…
Хозяйку же этого, по наследству ей переданного сомнительного заведения с аппетитом ненасытной пантеры на хрустящие денежные знаки (желательно салатового цвета) звали Зверева Татьяна Михайловна.
Жан туда попал абсолютно случайно, дабы найти спокойные часы весенне-летнего сезона одиночества в ночное время, с подачи псевдо-Дали, который ненасытно рубил портреты с такой же звериной яростью одержимого.
В Uasta silentio1 ему предстал внушительных размеров дворик, густо уставленный мраморными надгробиями, откуда с укором глядели очи ушедших, как бы говоря оттуда: «Что же вы творите?»
И судя по конвейеру подобных плит (лучшая статистика), можно было со скорбью под восторженный вопль сплошных успехов «Минской волны», судить об этом переселении, но, увы, уже в другой, невидимый грешными очами, «потусторонний град»!?
Смерть-товар! А если смерть на конвейерном потоке, то это прибыль, а если поток переходит в сверхпоток, то это уже сверхприбыль!! Могильная экономика, свой мир, свои звериные законы, ибо нажива на чужом горе-это звериный мир, где острая заинтересованность в повышенной смертности, особенно молодых, так как за молодых безутешные родители не жалеют никаких средств на самые модные памятники, цены коих баснословны по своей сути. 
По соседству небольшая фирма по изготовлению детских люлек и колясок, не выдержав конкуренции с монстром-соседом, стремительно разорилась, а это по законам логики и разумной экономики показывает то, что в банальной конкуренции Смерть рубит с плеча рождаемость в ее зачатии, не говоря уж об условиях для первоначального развития!!! 
Все это Жан ежедневно зрел в чреве этого самого монстра, хозяева коего при распухании своего детища наливались желчным румянцем, а их дети, бывая там ежедневно, настолько свыклись с атмосферой горя, как их личной радости в приобретении всех благ и удовлетворении всех капризов, не свойственных для их возраста, что чувственного Жана охватывала вселенская тоска.
Когда же эта жадная свора покидала свой офис и Жан оставался один,- сразу же из под фургона появлялась дворняга Муха, которая люто ненавидела Звереву и ее шелково-пришибленного супруга, у которого в районе темени были по обе стороны две небольшие вмятины; то ли от хирургически-срубленных рожек; то ли от остро-отточенных каблучков собственной супруги. Для всех это было загадкой!
Муха, эта бесцельная суетливость, это сопение и этот лай более уместны в хлеву или конюшне, чем в «келье», где находился вечерами неутомимый Жан. Он не презирал за это бедную суку, которую вечно в течении дня пинали эти монстры, кормя ее при этом всякими жуткими отбросами. Жан же ее подкармливал милосердно и она ему была предана более не за утробное внимание, а за душевное. 
Он часто ей давал понять, чтобы дневное скотство по отношению к ней не застревало у нее прочно в памяти и, что ежели она хочет ночами быть с ним при таинстве сочинительства, то должна бросить все манеры, свойственные подлым псам, служащим таким же особям в человеческой личине и усвоить манеры  scholar,a  2, то есть  соблюдать     спокойствие и молчание и уважать священный труд Жана.
Надо отдать должное Мухе, она оказалась способной ученицей и очень скоро усвоила все наставления своего ночного профессора. Она могла по ночам четыре часа подряд, не пошевельнувшись, следить за тем, как перо Жана бегало по бумаге. И когда тот передавал объективные характеристики ее монстров-хозяев дневных, включая и псевдо-Дали; она это чуяла особо остро каким-то мистическим чутьем и радостно начинала вилять мохнатым хвостом, как бы говоря: «Ну мы их и вздули!»
Жану же все чаще хотелось ее приободрить, зная ее дерзкий, дневной характер: «Знай же Муха, что здесь обиталище молчания и приют раздумья. И если ты хочешь здесь быть со мной, то превратись в библиотекаря. Храни молчание!»
Уже позже у Жана сложилось впечатление, что благодаря этим ночным совместным занятиям, собачий мир Солихламска, наконец, обрел свою Софью Ковалевскую в лице умудренной опытом добра и зла, Мухи, ибо как позже ему говорил рабочий- гравер этого хищного заведения Вальдемар, Муха напрочь отказалась от внимания кобелей и все чаще и чаще ближе к вечеру застывала как изваяние Фидия в какой-то горькой задумчивости, презирая даже заманчивую кость, брошенную по большим праздникам ей как подачку:
-Разум не продается,- как бы говорили с презрением ее мудро-карие глаза печали.
Verum enim vero3, ночами здесь рождалась жизнь, а днем неусыпно господствовала костлявая с косой! Подобно Вольфу Мессингу Жан погружался глубокими ночами в состояние экалепсии, то есть того редкого состояния, когда плоть сброшена как громоздкая фуфайка, а работает только дух,- созерцая то, что не зрит обычное телесное око…
И manu militari4 представляется та истинная картина, которую не прикроешь никакой личиной под маской добра, ибо ежели душа черна, то она является таковой в том тонком мире, который вынужден был созерцать несчастный Жан…

Отвергнут всеми навсегда,
Он стал души своей вампиром,
Всегда смеясь над ихним миром,
Не улыбаясь никогда!

И к Жану «эти» испытывали чувство лохотрона, что свойственно подобным животным натурам,- люди же просвещенного направления, надо отдать им справедливость, испытывают к нему особое почтение, так как тому было свойственно проявление мабулизма (от арабского слова мабул- простодушный, чудаковатый).
Всех редких чудаков спасает их же непостоянство. Благодаря этому они не так сильно горюют, как абсолютное большинство по мелким суетным материальным потерям. Жан и был таковым из той редкой обоймы. И этот чудак Солихламского мракобесия, юродивый по призванию, постоянно говаривал на недоуменные вопросы любопытных по поводу его рассеянности:
-Я, знаете ли, болен местной болезнью. Уж очень я увлекаюсь созерцалкой!
«Созерцалкой» он имел ввиду все, что манит взор, все, к чему он стремился и что не так просто, и не так сразу дается в руки (знаменитая «птица Удачи» А. Макаревича). Это пища мечтателей, людей, наделенных воображением. И Жан говорил правду: никто не посвящал на сей миг столько досуга «созерцалке», сколько он.
Непомерное же тщеславие Зверевой, ее угодливость перед заказчиками, толкало ее и бесхребетного мужа на самые низкие поступки. У французов есть пословица: «Брак по любви - веселые ночи да грустные дни». Она при всех бахвалилась своими нежными чувствами к супругу. Он же ходил как пришибленный, выполняя только волю этой кладбищенской феи, ни на йоту не возражая, так как воля его уже давно была подавлена этой фурией в юбке. Он не имел даже права на неуемную жадность, которая как марихуана туманит своей лже-дурью черные души,- это всецело была ее монополия. А, судя по синякам под глазами ночи он действительно проводил чрезвычайно бурные. По утренней энергетике и бодрости хозяйки могильного капитала можно было смело, не будучи прозорливцем, вообразить, за какие грани заходили «супружеские обязанности» и кто в большей степени получал от этого удовольствие. Ведь именно через те же адовы врата и питается вся жизненная энергия «черных вдов», которые, совокупляясь тут же и пожирают…
Она часто смеялась, потому что была женщиной и охотно потешалась над физическими недостатками и убожеством большинства окружающих ее женщин менее удачных в материальном плане; потому что мысленно прикидывала все к своему мирку и при каждом внешнем уродстве, что преподносит всем наша жуткая реальность, вспоминала какую-нибудь из своих ранее знакомых, которая, беспощадно прогорев, запустила свой внешний вид, упав на алкоголь и нужду; потому что знала, что сама хорошо сложена, и, видя перечень недостатков, радовалась на свое еще недурное тело. Звонко смеясь, она ходила по своим «владениям» и, как на вожжах таскала живую мумию мужа, который не выпускал из рук инструмент, и напоминала  ведьму, мчащуюся на шабаш. 
А Жан же горько упрекал в такие моменты западные цивилизации, тайфуном ворвавшихся на наши опустошенные просторы, за их презрение к живой красоте, за непонимание ее.               
Бесовское исскуство-искусство подражания. Ну, а лучше всего подражаешь тому, чего сам не чувствуешь. Зверева же изнутри была мертва, как и ее детище; плод - этот полигон могильных плит, которые она нежно гладила как любящая мать, зажигая свои очи каким-то зеленым пламенем, цвета тех денежных знаков, что и приносили эти бездушные мраморные истуканы…
Псевдо-Дали боготворил и подражал Сальвадору Дали, тому пришибленному испанцу, который чего греха таить и сам был не лучшим образцом для подражания.
Великолепная стая собралась в этой клоаке, дабы утолить любопытство Жана в поиске воротил, королей духовного дна, внутренней мертвечины. Они сами не подозревая того, ему за это платили, пускай даже и презренные гроши, ибо о жадности их было уже сказано выше.
-Глупость предрасполагает к счастью. Это высшее самоудовлетворение. Это первейшее благо в так называемом «цивилизованном» обществе,- озарило любознательного Жана.
Вдовец, шестидесятилетний Васильевич, о котором и пойдет далее речь, глядя на все эти реверансы своего работодателя, мудро изрек, не разжимая протезов – зубов, следующую сентенцию:
-В старости хорошо то, что уже не страдаешь от женщин…!?


2

 -В наше время каждый считает беспредельно ценной только свою личную жизнь, но не чувствует никакого уважения к жизни ближнего. Когда-то люди были ближе к природе, но, а мы созданы, чтобы пожирать друг друга, тем и сыты!
Род людской слаб, нервозен, лицемерен, и всем нам очень нравится тайное каннибальство. Пожирая друг друга, мы разглагольствуем о том, что жизнь священна, и не смеем признаться, что жизнь-это убийство, что и является питательной средой для таких как Зверева, абсолютно точно оправдавшая свое животное прозвище,- думал Жан, глядя как Михайловна, звонко смеясь, прищемила своим остро - отточенным каблучком пушистый хвост бедной Мухи. Та же в свою очередь философически- мудро стерпела это унижение и, сжав плотно челюсти в презрительной усмешке, не издала ни единого звука. Наши совместные вечера и ночи пошли ей только на пользу.
-Да здравствует Муха!
И где-то в дивных высях великий француз Антуан де Сент – Экзюпери благословил наш бессмертный союз,- «Мы в ответе за тех, кого приручили!»  Животный мир в своей человечности превзошел во сто крат животные инстинкты самого человека. Вот она- живая формула Апокалипсиса! И Зверева яркий тому пример…
Над некоторыми ролями тяготеет рок. Роль рабочих в данном заведении была заочно предопределена: все увольнялись в кратчайшие сроки, при этом выражаясь чисто русской этнической лексикой, свойственной только русским и белорусам. Утечка кадров была катастрофической и это при баснословной прибыли…!? Перед приходом Жана, отсюда уволилась целая бригада из четырех человек. Васильевич, угрюмо улыбнувшись, почесал свою седую голову пенсионера- забойщика в отставке:
-Эта жаба имеет профессиональный талант выживать именно тех, кто этого не достоин!.. Та бригада, увольняясь, сперла у них только что привезенный из России дорогостоящий набор инструментов и, дабы не казаться лохами перед своими семьями продали его дешевле номинальной стоимости на рынке скупщику, чем компенсировали недоплаченные деньги…,- Васильевич, будучи не злорадным человеком, задорно и лукаво ухмыль-нулся, так как и сам являлся подобной жертвой и Жану даже в какой-то миг показалось, что он ждет закупки очередной партии инструмента.
-Михайловна заявила в Органы?- наивно полюбопытствовал Жан.
-А разве бы они унесли все, зная, что она это сделает?
Жан более вопросов не задавал, ибо налоговики, менты, бюрократы- чиновники и вся свора непременно бы поживились здесь, так как Солихламск был опутан девятью адовыми кольцами съема дани и мисс Зверева панически боялась внепланового нашествия ей подобных, но облаченных властью. И потому она угрюмо молчала, но Васильевич инструмента так и не дождался, получая третью часть своего законного заработка.
-Люди уважают смерть, ибо справедливо полагают, что если смерть достойна уважения, то каждый неизбежно заслужит уважение хотя бы после смерти,- также угрюмо - отчаявшись, произнес скорбный Васильевич после очередной «зарплаты». Он был слишком стар и болен после шахто-забоя, чтобы крыть маты как его легендарные предшественники,-   
-…а эта курва снимает со всего этого свои золотоносные сливки!
 При этом всезнающая «Софья Ковалевская», то есть мудрая Муха, вздыбя шерсть, согласно завиляла немытым хвостом…
По правую руку Васильевича тянулись гранитные изваяния памятников и искусственных цветов, были выставлены горшки с этими цветами и дешевый могильный инвентарь- вазоны, ограды, ангелы- хранители, Мадонна и т.д. По левую - за низкой кладбищенской оградой, среди оголенных и обрезанных кустов, торчали мраморные кресты,  смертью обыденной, упорядоченной, регламентированной городом и государством и «скромно» принаряженной любящей семьей. В материальном плане мертвые во сто крат чувствовали себя уютнее, чем живые, хотя им это было абсолютно уже не нужно!.. 
Васильевич от отчаянья, приняв на грудь принесенный с собой свой собственный продукт, читал на могильных плитах фамилии людей. Старик узнавал из надписей возраст умерших. Он огорчался, если человек умер в молодом, и еще больше, если он умер в среднем возрасте, видя в этом общее дурное предзнаменование, боясь за грядущее своих внуков. Но, когда он встречал покойников завидно почтенного возраста, он радовался, ибо это давало ему надежду, что и он еще может как-то протянуть. Но радости, увы, мало…!
И тут же Жану, глядя эту картину, пришло на ум изречение Огюста Конта: «Человечество состоит из мертвых и живых. Мертвых гораздо больше чем живых».
С покрасневшими от слез чувственными глазами, Васильевич Жану показался живее всех живых, и он не сдержался:
-Василич, вы заметили, что люди никогда не бывают сами собой? Они говорят не то, что, по их мнению, надо сказать. Поэтому они так скучны. Очень редко встретишь человека, который был бы сам собой. Вот вы именно из таких! 
Васильевич угрюмо молчал, не ответив ничего, но по его выражению лица Жан понял, доплатил ему более того, что должна была доплатить неугомонная в своих аппетитах, кровожадная Зверева…
Каждое утро Васильевич, проклиная эти огромные врата, так похожие внешне на врата входа в Освенцим, которые отделяли внешний мир от мира мертвых мраморных истуканов, входя сюда, слышал какой-то общий гул (это стенали души, созерцая собственные портреты на граните) и голос многоликого чудовища, и ему казалось, будто он идет прямо в пышущую огнем пасть апокалипсического зверя.
И пришел тот благословенный час, когда его терпение окончательно лопнуло. Морально Люцифер был таки повержен, а его узник стряхнул таки с рук ненавистные оковы:
-Сука!- пылая праведным гневом, взревел ранее спокойный и умиротворенный Васильевич, громко хлопнув адовыми вратами. Муха же, обидевшись за подобное дерзкое сравнение, ушла в глухой затвор под фургон, отказавшись напрочь от пищи и пития. И Жану понадобилось немало усилий, дабы уговорить ее вернуться к жизни…
Муха стала все более и более задумчива в созерцании людского хаоса и ее мысли приобрели, наконец- то законченную концепцию:
-Когда Зверева протягивает мне подачку в виде соблазнительной куриной ляжки, которую она из-за своей сверхсытости уже не может отправить в свой алчный рот,- это затем, чтобы испытать меня и покарать, если я поддамся жалкому животному искушению. Ибо я не могу поверить, что она готова отказать себе, в чем- нибудь ради меня.
Да кто же в таком случае животное!?
Постоянно-незнакомые люди, шикарно одетые, переругивающиеся и злые, смущали ее покой и добирались даже до миски, задевая ногами ее тарелку для овсянки и чашку с водой. Отметим к чести Мухи, что с основы своей она не пыталась протестовать, будучи прирожденным философом.   
Она отказывалась от борьбы в одиночку, ибо соседские псы с разорившейся « трикотажки» были порабощены морально и физически, продавшись миске с помоями ради жалкой временной жизни в блохастой шкуре. Схима им была абсолютно чужда.
Муха оплакивала разруху в доме и тщетно, то в одном, то в другом углу этого мраморного полигона, искала себе немножко покоя. Когда алчные рабочие проникали туда, где она обретала себе убежище, она пряталась от опасности все глубже в нагромождения плит, создав, таким образом, при жизни себе склеп, заживо похоронив, как истинные монахи-схимники. Но эта предосторожность оказывалась скорее вредной для нее, чем полезной, так как, наживы ради, все вокруг приходило в движение, поднимаясь над ней, снова сердито опускаясь, грозила ее раздавить. Она убегала, испуганной, с взъерошенной шерстью, и отыскивая себе, другое убежище, такое же ненадежное, как предшествующее. Но эти опасности-были ничто по сравнению с тем, как больно было ее сердцу. Страдала она, как говорится, не столько физически, сколько морально: «Кража в этом человеческом мире - преступна,- добытое же кражей - священно,- мудро рассудила Муха, уползая все глубже и глубже в лабиринты мраморных нагромождений, дабы не видеть более людскую мерзость».
Зверева же, почуяв с ее стороны некий молчаливый бунт, несвойственный обычным псам, начала неистово преследовать бедную суку, выкуривая последнюю со всех гнезд ее приюта. Муха, изумленная и доведенная до отчаяния, вытаращила на эту фурию выцветшие от солнца глаза и, жалобно поскуливая, пятилась от этой демоницы в глубины двора. Все окружающие заказчики дико гоготали над ней. Это было по вкусу толпе, падкой на низменные и жестокие зрелища. Только какой-то старичок, очень грустный, одетый просто и неброско, протиснулся через эту вереницу торжествующих смердов и сказал Зверевой, не возвышая голоса, весьма вежливо и весьма твердо:
-Перестаньте.
-Не вмешивайтесь не в свое дело,- ответила та в ответ, обходясь без угроз, так как этот старик был заказчиком, пускай даже весьма скромным.
Наконец, благодаря настойчивой воле мудрого дедушки, Муха временно была оставлена в покое…

3

…Можно ли требовать от потомства правильного суждения об усопших? Как расспросить тех, кто исчез во мраке? К тому времени, когда можно справедливо судить о них, они уже бывают позабыты. Но возможно ли вообще справедливое суждение? И что такое справедливость, когда потеряна преемственность вековых традиций!?                Так рассуждал Ночами Жан на этом каменном кладбище, освященном лунным магическим сиянием и сотни глаз пронзали его, тех, кто находился в мире абсолютно другом и непостижимом, по ту сторону добра и зла, где воля усопшего остается здесь на земле вместе с его тленной плотью…               
Как-то поэт Еврипид мудро изрек:

Нам оттого земная жизнь любезна,
Что жизни мы не ведаем иной.

Все, что ныне рассказывают о мертвых, лишено достоверности. Тем не менее, Жан был убежден, что мужи добродетельные достигают таки бессмертия, о котором они еще при земной жизни имеют ясное представление. Это он вынес в результате паломничеств по святым местам: монастыри, могилы великих и достойных людей; произведения искусств великих мастеров в Эрмитаже, в Пушкинском музее…и т. д.
И он, как профессор Мулдашев воскликнул всей больной гортанью:
-Били, били, били за то, что я неоднократно говорил с Богом!
Муха при этом ему солидарно подскулила…
Зверева же озверела и на Жана, пришел, наконец, и его черед. С каждым месяцем заработная плата, итак с основы своей смехотворная, стремительно падала вниз. Насколько его взор пронзал поднебесную, настолько ее жадность финансово бичевала этого отрока. 
И с первыми осенними холодами, он кинул прощальный взор на эти каменные изваяния и ушел чисто по-английски, унося с собой обильный накопленный материал о мертвых душах.
Н.В.Гоголь, глядя на него сверху, уронил слезу сострадания, ибо нынешние времена, в которых оказался волею судьбы чувственный Жан, настолько чудовищны и кровожадны по сравнению с той эпохой, когда творил великий русский классик и коия будет названа «Золотым русским веком словесности».   
Глядя на это кладбище, ему в голову пришли строки из Шарля Бодлера:

Похороны отверженного поэта.

Когда в давящей тьме ночей,
Христа заветы исполняя,
Твой прах под грудою камней
Зароет в грязь душа святая,

Лишь хор стыдливых звезд сомкнет
Отягощенные ресницы-
Паук тенета развернет
Среди щелей твоей гробницы,

Клубок змеенышей родить
Вползет змея, волк будет выть
Над головою нечестивой;

Твой гроб сберет ночных воров 
И рой колдуний похотливый
С толпой развратных стариков.


…Через неделю из этого вертепа сошла и Муха…

P/S:       Жану неоднократно говорили: « Может тебе свалить отсюда, с этой страны!? » Он в ответ: « Нет, не выйдет. Я ведь словно тот козел: он щиплет траву там, где привязан, щиплет, хотя б там остались одни булыжники».   

Сентябрь 2006 г.
Солихламск. Келья.