7. Подарок Деду Морозу от нашего бара

Ангельские голоса детей, которые водили хоровод у елки, бегали, прыгали, резвились и играли, и так стройно пели хором, ангельские голоса детей раздавались в его голове, резонируя о дно пустого стакана. Ангельские голоса детей – вот все, что он помнил. Сколько же времени прошло с тех пор? Дни? недели? месяцы? года? вечность?
У барной стойки одинокий человек в костюме Деда Мороза посмотрел на часы. Часы шепнули: «Тебе некуда спешить, можно остаться здесь еще на час. И не волнуйся ты так, ты здесь, кажется, всего-то с самого утра, да, да, ты оказался здесь после того, как выполнил последний заказ, прочитал стишки и подарил деткам подарки, а потом получил деньги и ушел пить. И ты выпил уже море, чортово море виски со льдом (Сергей подумал, что Дед Мороз, если он выпил море виски, скорее всего уже не Дед Мороз, а Санта Клаус). Можешь выпить еще, ведь тебя все равно никто не ждет к новогоднему столу, можешь поверить, уж мы-то кое-что знаем об ожидании».
Он хотел что-то возразить часам, но потом махнул рукой.
Он не снимал с себя костюма, он так и сидел в поношенной и местами потертой красной шубе, с накладной длинной белой бородой, в красном колпаке с пушистым помпоном, который когда-то тоже был белым, а теперь стал ржаво-коричневым, точь-в-точь как московский снег. Ему было все равно, пусть окружающие думают, что хотят. Сергей даже надеялся, что костюм будет привлекать их внимание, с кем-нибудь завяжется разговор, и он будет не один в этот предновогодний вечер. Он очень хотел, чтобы каждый из них, проходя мимо, обязательно прилеплял к нему свои глаза и одаривал его какой-нибудь улыбкой. Можно было бы собрать их в коробочку, как жуков, и потом показывать кому-нибудь свою коллекцию, потому что улыбки могли быть самые разные. Снисхождения, удивления, насмешки, презрения. Но никто не удивлялся тому, что человек в костюме Деда Мороза в одиночестве пьет виски за стойкой бара.
Впрочем, все равно. Пить. Пить. Будь они все прокляты, надо пить дальше. Почему у меня пустует стакан?
Бармен нарисовался прямо перед ним, едва он сформулировал в своем мозгу эту не слишком сложную мысль. Бармен был как будто окутан какой-то дымкой, огромной массой тумана, а потом внезапно появился из нее, похожий на ствол дерева с неким подобием человеческого лица. Он был одет в разноцветную рубашку, словно сотканную из разных лоскутков, и смотрел прямо на Сергея своими выпуклыми глазами, глубоко посаженными в широкие дуги глазниц. У него были маленькие острые округлые уши и крючком загнутый нос. Сначала бармен улыбнулся своими растянутыми губами, изогнутыми восьмеркой, затем улыбка сошла, и он сделал выражение, к которому в каталоге гримас можно было присвоить ярлычок «Чего желаете?».
- Можно еще виски?
- Джека? Со льдом?
- Да.
- Сколько?
- Сто.
- Я налью тебе сто пятьдесят, пятьдесят – за счет заведения. Подарок Деду Морозу от нашего бара, лучшего во всей Вселенной!
- Спасибо.
Сергей достал очередную сигарету из пачки, на обороте которой крупными печатными буквами было выведено слово «страдание», абстрактное существительное среднего рода, и закурил его. Через какое-то время бармен поставил перед ним стакан с жидкостью ржавого цвета. Время от времени, эта жидкость в свете лампы начинала отливать золотом, и тогда он глотками цедил золото, но после каждого глотка корчил лицо – видимо, в этот момент золото превращалось обратно в ржавчину.
Иногда он украдкой поглядывал по сторонам. За стойкой на расстоянии двух стульев от него сидел невероятно толстый субъект. У этого борова было четыре глаза, ах нет, это в свете лампы очки так странно напоминали дополнительные глаза, да, у него были очки, и эти очки смотрелись очень нелепо на его пухлой морде с огромными пухлыми губами. Сергей почему-то подумал, что это какой-нибудь чиновник. Перед субъектом стоял графин водки, а на тарелочке лежали белые ломтики сала с красивыми алыми прослойками. Он заливал себе в рот одну рюмку за другой, не забывая закусывать, при этом страшно чавкая и хрюкая.
Сергей оторвал глаза от борова-чиновника и обратил их в зал. За одним из столиков сидели три девушки – шатенка, брюнетка и блондинка. Они курили кальян, выпуская огромные облачища дыма. На них были одинаковые по фасону майки, которые различались лишь изображением: у брюнетки была нарисована черная кошка, у шатенки – сова, у блондинки – летучая мышь.
На них с неподдельным интересом поглядывали три субъекта, обосновавшиеся за соседним столиком. Один из них имел кривой и горбатый нос, а на голове у него красовалась странная шапка с торчащими отростками, похожими то ли на длинные уши, то ли на какие-то рога. Он улыбался, высунув язык, и мечтательно курил сигарету. Двое других ели. У них тоже был тот еще видок. Первый напоминал циркового атлета, громадный, высокий, с накаченными рельефными мускулами, он сидел в майке без рукавов и, надувая ноздри, постоянно что-то жевал. Изо рта у него торчал какой-то неимоверный клык, что придавало ему весьма свирепое выражение. Второй, наоборот, был совсем низенького роста с круглой, даже почти овальной, головой, и напоминал колобка. У этой компании на столе стояло несколько бутылок шампанского, сырная и мясная тарелки, а также огромное блюдо из рыбы, в туше которой торчал нож. У рыбы были по-человечьи грустные глаза, словно она тосковала по своей океанской отчизне, а эти субъекты тыкали в нее вилками, отрывая по куску, и ели, опуская вилки с рыбным мясом в отверстия для рта.
Чуть поодаль сидела парочка и все время целовалась, причем во время этой процедуры можно было видеть их длинные языки, напоминающие змей. У парня была небольшая козлиная бородка, которая была ему очень не к лицу, девушку же, в принципе, можно было бы назвать симпатичной, если бы не какой-то странный шрам на шее, сильно уродовавший ее.
За ними сидел, погрузившись в какие-то бумаги, мужчина в черном с бледным лицом и длинным носом. Рядом с ним две девушки с косичками смотрели друг на друга с такой нежностью и таким сладострастием, что все сомнения касательно их взаимоотношений немедленно улетучивались. Около них компания из пяти-шести человек, кажется, была  занята тем, что играла в карты.
Между столами сновали официантки. Сергей почему-то никак не мог определить возраст ни одной из них. В свете ламп они казались молодыми, но едва ускользали с подносами в полутьму зала, вдруг делались старыми. У одной из них на губе было большое родимое пятно.
Также от столика к столику курсировала мулатка в пятнистом платье, похожем на шкуру ягуара. У нее было очень высокое декольте, которое, впрочем, помогало ей выполнять ее работу. Она предлагала гостям текилу, естественно, за деньги, а те охотно кокетничали с ней, смотрели в декольте и даже угощали у нее же купленным напитком.
Сергей поежился. Ему вдруг стало холодно, как будто зима одолела двери бара и ворвалась внутрь. Он посмотрел на входную дверь, но дверь была закрыта. На улице стояла жуткая темень, словно там погасли все фонари. Сергей уже в который раз отметил оригинальный дизайн входа в заведение. Он напоминал пасть разноцветного зверя, похожего на кита, с острыми зубами, нарисованными по всему периметру двери.
Затем он достал из кармана телефон в надежде, что кто-нибудь прислал ему смску с поздравлениями. Сеть то появлялась, то пропадала. Сергей вышел в меню телефона и долго и задумчиво смотрел на надпись: У вас – дальше была нарисована змея, кусающая собственный хвост, – новых сообщений. Сергей вздохнул и залпом допил свой виски со льдом. В этот момент напиток опять стал ржавым, и Сергей поморщился.
Мимо него проскользнул какой-то человек и приземлился на стул между ним и боровом. Этот человек имел огромную шапку длинных волос, цветом чернее угля, пушистые бакенбарды, огромный плоский нос с большими широкими ноздрями, а также толстые губы, краснее мяса, поджаренного на углях. Вся верхняя часть его тела была покрыта татуировками,  изображавшими нотный стан, исписанный нотами какой-то мелодии с кучей шестнадцатых, тридцать вторых, шестьдесят четвертых и сто двадцать восьмых. Татуированный субъект громко сказал, обращаясь к бармену:
- Давай огненной, и пора начинать дискотеку!
Бармен кивнул, растянув губы в широкой улыбке, и молча плеснул в две рюмки жидкости алого цвета, которая пенилась и испускала пар. Сергей почувствовал запах жженых спичек. Затем бармен и татуированный субъект чокнулись и залпом выпили это подобие пунша, после чего субъект встал из-за стойки. Сергей проследил глазами за тем, как он направился в глубину зала, где засел за пульты управления. Ага, это был ди-джей.
Ди-джей взял в руки микрофон и на весь зал объявил:
- Дорогие друзья, сегодня с вами – ди-джей Паганини! (Ди-джей Паганини. Что ж, весело.) И мы начинаем нашу дискотеку!
Ди-джей Паганини что-то покрутил на своем пульте, и заиграла какая-то адская музыка. Все повыскакивали вдруг из-за столов и бросились на танцпол. Посетители кафе пустились в пляс, дергаясь и извиваясь под немыслимый сатанинский грохот колонок с очень плохо отлаженными басами. Особенно усердствовал один субъект среднего роста, с тонкой шеей, исхудавшим лицом, плоским носом и растянутыми губами, с какими-то странными мохнатыми и острыми ушами и беспорядочно торчащими волосами. Он выпирал грудь, горбил спину в такт музыке и жутко тряс ягодицами.
Сергей отвернулся с отвращением и подумал, что в этом веселье было что-то неестественное, что-то чрезмерное, что-то неправильное, какое-то отпадение от порядка. Все люди на планете сейчас готовят салаты, режут колбаску, сырки, украшают елку, ставят шампанское охлаждаться на балкон, а здесь, в этом баре идет дикое веселье, как будто Новый год уже наступил, как будто Куранты уже пробили двенадцать раз, как будто… Впрочем, он тоже был здесь, а не там, где готовят салаты, режут колбаску и охлаждают шампанское, а значит, в нем тоже есть что-то от них, что-то от пренебрежения к этому празднику и заведенному порядку, раз он пьет уже с утра. Только вот они веселились, а ему почему-то было грустно, ему почему-то хотелось сидеть, подперев голову рукой, и пить свой ржавый виски.
И он заказал еще сто пятьдесят и залпом осушил стакан. А потом вдруг стал куда-то проваливаться. Ржавая жидкость сыграла с ним злую шутку, подставив подножку, и у него закружилась голова. Непрерывность его сознания, эта наша длительность, наша маленькая вечность, вдруг стала рассыпаться на множество осколков-картин, сменяющих друг друга, как в слайд-шоу. И прежде, чем она окончательно рассыпалась и он погрузился в полный мрак, Сергей увидел (или ему это все только мерещилось), как где-то далеко, там, где сейчас было лето, в ночной темноте по траве медленно передвигалась ящерица. Ее глаза были закрыты, казалось, она была совсем слепа, но двигалась ящерица уверено, словно знала дорогу. И, действительно, он пригляделся и понял, что ее вел небольшой лучик голубого света, хотя она и не могла его видеть. Так, следуя за этим огоньком, ящерица вышла к небольшому дому, огороженному живой изгородью. Она преодолела изгородь и забралась на одну из стен, а затем застыла в ожидании. Через несколько секунд мир озарил золотой свет восходящего над горизонтом солнца. Стены дома стали белыми-белыми от его сияния. Ящерица медленно тянула свою морду к свету, она чувствовала его приближение, и внезапно ее глаза, которые до этого были так плотно закрыты, словно их сшили нитками, отворились, и она увидела заливающий землю свет.
А затем она заморгала, и Сергей увидел на оболочке ее глаз отражение совсем иной картины. Картина стала приближаться, словно кто-то включил на внутренней камере его мозга кнопку «zoom». В воздухе висела веревочная лестница, концов которой не возможно было видеть, потому что и сверху и снизу она упиралась в перистые облака. По лестнице наверх карабкались люди, медленно, по очереди, друг за другом, они забирались куда-то. Это были самые разные люди. Сергей видел и одетых в мантии юношей, которые, казалось, переместились сюда прямо с церемонии вручения дипломов, и красивую рыжеволосую телеведущую «Вестей» со смешной фамилией, и мужчину в милицейской форме, и домохозяйку в фартуке, и миленькую молодую девушку в зимней куртке и шапке с помпоном, на которой был вышит олень и из-под которой торчали темные волосы, и небритого мужчину в сером пальто с фиолетовым шарфом, и известного артиста кино, который снялся в паре хороших фильмов и в десятке плохих, и клоуна в гриме, и какого-то парня в розовых джинсах с гитарой за спиной, и свою соседку, с которой он не здоровался, потому что она с ним не здоровалась, и своего бывшего преподавателя по философии, и еще многих-многих людей, которые ползли вверх.
Среди этих людей был и он, и он тоже карабкался вверх по веревочной лестнице. На нем был все тот же костюм Деда Мороза, который не очень-то способствовал достижению цели, потому что край его шубы все время за что-то цеплялся, замедляя продвижение Сергея.
А еще он видел, как те же самые люди, что только что, казалось, карабкались в небо, падают вниз. Да, не все из них доползали до верха и скрывались за облаками. Некоторых разили какие-то стрелы, которые непонятно откуда летели в них, и эти люди летели вниз с ужасными криками. Вот одна из стрел поразила известного актера, и он сорвался в пропасть, вот еще одна стрела попала в его соседку, и она тоже последовала за актером. Человек в сером пальто и фиолетовом шарфе был весь утыкан стрелами, но он упорно лез вверх. Но вот в него вонзилась еще одна стрела, и он, изнемогая, отпустил руки и стремглав полетел вниз.
Внезапно в воздухе появилась стая ворон. Все они были какого-то ржавого цвета, а клювы у них были золотые. Угрожающе они кружили над людьми, а затем стали разить их, стараясь выклевать глаза.
Сергей заметил, что вороны нападали не на всех. Но он почему-то сразу понял, что его не обойдет эта участь. И, действительно, маленькая стайка ржавых ворон окружила его. Сергей пытался отмахиваться одной рукой, но это было малоэффективно. Птицы клевали его в самые разные места, но он почему-то не чувствовал боли. Вдруг одна из ворон что-то ухватила и полетела прочь. Остальные тут же бросились за ней. На лету они перебрасывали друг другу из клюва в клюв какой-то окровавленный и слизкий ошметок плоти, и быстро умчались прочь. Сергей понял, что лишился глаза. И только тогда, когда он это понял, все его существо пронзила насквозь жуткая боль, эпицентром которой стала левая глазница. От болевого шока он перестал держаться руками за ступени… и полетел в пропасть.
Он летел мимо других людей, которые медленно ползли вверх, не отвлекаясь на тех, кому Фортуна отказала в этой игре, и сосредоточившись на своей цели. Среди них Сергей увидел человека в сером пальто с фиолетовым шарфом. Этот человек на лету сумел-таки схватиться за перекладину лестницы, и теперь переводил дух, чтобы направиться дальше.
А ему не за что было ухватиться, и Сергей продолжил лететь в пустоту. И когда он почти коснулся нижнего облака, эта картина сменились последним слайдом. Этот слайд был черным как сама ночь, как мрак, как тени на стене, и Сергей погрузился в эту черноту. Больше ничего не было. Не было жуткого бара с его уродливыми посетителями, и бармен не наливал ему ржавой жидкости. Не было Нового года, никто не готовил салатов, не резал колбаску и не ставил шампанское охлаждаться. Никто не пускал фейерверков. Никто не слушал боя Курантов, потому что Куранты никогда не били. Никто не спал под елкой, как подарок, немного перебрав в новогоднюю ночь.  И даже дети с ангельскими голосами не водили хоровод у елки, не бегали, не прыгали, не резвились и не играли, и стройно не пели хором своих песен. Потому что мира больше не существовало, мир исчез в черной дыре последнего слайда.
А потом сознание вернулось. Он увидел перед собой белизну, прекрасную белизну, от которой веяло свежестью и чистотой. Так пахнет чистый холст, на котором нет еще ни единого мазка краски. Так пахнет чистый лист бумаги, на котором нет еще ни единой капли чернил. И на этом белом холсте невидимая рука невидимым карандашом вдруг стала что-то вычерчивать. Это было лицо. Появлялись части лица – овальный несколько скошенный подбородок, раковины ушей, густые белые брови, печальные глаза, рассыпанные по не очень высокому лбу морщинки, редкая щетина на щеках… И так, линия за линией, выступая за границы холста, картину заполнило лицо старого одинокого и печального, такого же одинокого и печального, как Сергей, человека. Лицо показалось Сергею знакомым. Может быть, это лицо Бога… Нет… И тут ему вспомнилась лекция по философии в институте, из которого он давно вылетел, и слова одного философа, кажется, немца – «Человек человеку Бог». Конечно, это не было лицо Бога, это было лицо человека, реального, живого человека… Сергей знал эти печальные собачьи глаза, знал, только не мог припомнить. И тут губы человека беззвучно заговорили:
- Здравствуйте! Добрый вечер! Проходите, пожалуйста! Лифт пока не работает, обещали приехать и починить. У Вас на этаже кого-то затопили…
Это был старый одинокий консьерж, который каждый день сидит на первом этаже и несет свою стражу, оберегая дом.
Картинка вдруг стала цветной, и Сергей увидел, как консьерж улыбнулся ему. Улыбнулся глазами. Вернее, не ему, а тому, кто появился рядом с консьержем в правой части этой картины. Это был Дед Мороз, в красной шубе… и он, улыбаясь в свою очередь, улыбаясь глазами, улыбаясь губами и даже всей своей длинной белоснежной накладной бородой, протягивал старику завернутый в блестящую упаковку подарок.
А потом художник добавил еще один штрих – по небритой щеке старика улитк@ой ползла слеза.
И глаза Сергея открылись. Они улыбались, потому что он знал теперь, что надо делать. Еще есть пара часов, и, если открыт хотя бы один магазин, он успеет.
И он решительно встал.
И только тогда обнаружил, что посетители кафе столпились около него, внимательно смотрели на него и тоже улыбались, растянув рты в неком подобии восьмерки. Адской музыки больше не было, видимо, тот самый ди-джей Паганини отключил ее, когда Сергей упал в обморок, и стояла какая-то напряженная тишина. Лишь изредка они перешептывались, обмениваясь какими-то замечаниями, которые Сергей не слышал. Тут вперед выступил бармен. Он тоже улыбался.
- Ничего, это со всеми бывает иногда, правда ребята? – Все закивали.
И затем он добавил насмешливо:
- Может быть, еще виски?
Сергей отрицательно покачал головой. Он решительно протянул бармену причитающиеся ему деньги. Тот сделал удивленную гримасу, но все же принял их.
Ноги уже готовы были нести Сергея к выходу, но ему захотелось последний раз взглянуть на них, ему вдруг захотелось попрощаться с этими странными, такими чужими и неприятными ему людьми. Когда он упал в обморок, они не остались равнодушны. И все же ему было радостно, что он больше никогда не увидит их, никогда, потому что больше всего этого не будет – баров, сигарет марки «Страдание», ржавой жидкости, похожей на золото. И на прощание он, все еще окруженный ими, громко сказал, зная, что человек в костюме Деда Мороза имеет право это сказать:
- Что ж, я пошел дарить подарки. Всех вас с наступающим! Удачи, счастья и любви!
А они прыснули от смеха. Смеялся бармен, смеялись брюнетка-кошка, шатенка-сова и блондинка-летучая мышь, смеялась мулатка в пятнистом платье с декольте, смеялась официантка с черной родинкой на щеке, смеялся ди-джей Паганини, смеялся бледный субъект в черном с длинным носом, смеялся качок с клыком... А тот самый боров, который сидел за барной стойкой в двух стульях от Сергея, ехидно заметил:
- Ты, наверное, хотел сказать – с «наступившим»?
Новый приступ хохота.
- Как – с «наступившим»?
- Да вот так, дедуля, - ответил ему боров, проглотил кусок сала и вытер жирные руки о салфетку.
Розыгрыш, дурацкий розыгрыш! Они хотели разыграть его, ведь они видели, что он выпил море ржавой жидкости и упал в обморок. Как это жестоко! Чортов боров, чортов хряк, назвал его «дедулей», а ведь лет-то ему будет на пару десятков больше, сука жирная! И тут Сергей потерял самообладание. Он вдруг кинулся к стойке, занося кулак для удара. Но боров, несмотря на всю свою тучность, ловко отпрыгнул, словно парнокопытное, и рука Сергея наткнулась в пространстве на графин с водкой. Графин разлетелся вдребезги. Пошатываясь, Сергей вскричал:
- Ни хрена не смешно! Какой я тебе дед? Это костюм, твою мать! Костюм, слышишь! Да к чорту этот костюм!
И он попытался снять с себя длинную седую накладную бороду. Но борода не поддалась. Тогда окровавленной рукой он дернул сильнее, чтобы сорвать ее наверняка. Но она, казалось, прилипла, по ней стекала струйками кровь из пораненной руки, такая же красная, как его шуба и его колпак. Лицо перекосила гримаса боли. Сергей взвыл:
- Чорт меня возьми!
Бармен, который уже успел вернуться за свою стойку, спокойно сказал:
- Не ори ты так, я тут.
Сергей посмотрел на него красными от слез и выпивки глазами и молитвенно прошептал:
- Слушай, пожалуйста, скажи мне, где я? Какая здесь ближайшая станция метро? Мне надо ехать, срочно надо ехать…
- А, так ты еще не понял? Ты - в аду. У нас пока нет такой роскоши, как метро, еще не построили, но я слышал, в 2014 году Собянин обещал дотянуть до нас салатовую ветку. Может быть, все-таки еще Джека? Давай сто пятьдесят, а? Пятьдесят за счет заведения! Подарок Деду Морозу от нашего бара, лучшего во всей Вселенной!