Танюха

ТАНЮХА  рассказ


    Перед тем, как мне уехать на учебу, мы с матерью ходили по магазинам. Примеряли там на меня и то и сё. Все казалось мне слишком дорого: и плащ, и костюм, и рубашки. Но мать все равно покупала. Домой мы ехали обвешанные бальшими сумками и это меня раздражало:
   - Накупили, как корхаборщики, - ворчал я. – У меня еще старые вещи не сносились.
   - Давай вообще ничего не покупать, - отвечала мать. –  Будем копить деньги, а сами ходить в старье.
    - Ага, - сказал я. - Все равно, через пару лет все, что мы накупили, выйдет из моды.
    -  Давай еще и не есть тогда, - сказала мать. – Постройнеем немного и деньги будут целы…
   Пассажиры  прислушивались к нашей перепалке и улыбались.  Наверно, и у них в семьях тоже такое бывало.
   Мы сошли с троллейбуса и заглянули в маленький продмаг по дороге. Там  в одном помещении было все: от сигарет до шоколада. Мы же нашли и накупили там соленых огурцов и баранки. Мы еще и за порог не вышли, как мать  себе отломила хвостик огурчика и сунула в рот.
   - А мне? - возмутился я.
   - Хитрый, - сказала мать. – Тебе ведь  не надо ничего. Старыми запасами питайся.
   - Ну, мам… Не придирайся…
   - На. Но больше не проси.
   И она отдала мне оставшийся кусочек.
   Идем мы домой и видим: стоит на углу женщина и над чем-то смеется. А рядом  - девушка и тоже смеется. Ну, прямо заливается.
   - Ирина, - окликнула  ее мать, - Идите сюда.
Они подошли.
   - Познакомьтесь, -  говорит мать. – Это моя сменщица и ее дочь красавица.
   Девушка была , действительно, очень красивая и очень молодая, лет восемнадцать… Но очень гордая и надменная, спесь с неё так и капала.
   - Вы чего здесь стоите? – спросила мать.
   - Мы здесь знакомую ждем.
   - А чего хохочете?
   - Анекдоты вспоминаем… - сказала сменщица.  - А вы чего тут? Чего ругались?
   - Мы огурец  не поделили.
   - Мы видели, как вы его делили.
   И они еще сильнее засмеялись. Хоть чего тут смешного?
   Позже я понял, это они нас там поджидали. Смотрины устроили: понравлюсь ли я  этой девице. И она мне.
   Мать сказала:
   - Хотите, мы вас баранками угостим?
  - Хотим.
   Я развернул кулек и  дал им по баранке.
   - Спасибо.
   - Не за что.
   - Ну, не по половинке же дал, а по целой…
   - Что же ты, - сказала мать. – Он у меня немного скупердяй.
   - Простите, - сказал я. - Это у меня врожденная жадность сыграла. От матери досталась.
   Они опять залились смехом. Женщина сказала:
   - Если с нами поведешься, мы тебя быстро отучим.
   -  Вряд ли… Скорее, вы будите приходить к нам на чай со своими баранками.
   Я представил себе, как они будут ходить к нам на чай, и мы будем пить чай вчетвером…     Мне стало как-то неприятно. Тебя хотят женить, сказал я себе. Надо тикать. И как можно скорее. А мать уже договаривается, что на завтра они придут к нам в гости. Пить чай.
   - Слушай, мам, - сказал я  матери дома. – Как ты смотришь, если я поеду в Харьков не прямо из Мурманска, а заеду в Черновцы?
   Мать согласилась:
   - Что же, поезжай. Что, с друзьями увидеться хочешь?
   Я сказал, что да, хочу. Но на самом деле, я хотел пораньше уехать из дома, чтобы не участвовать в фарсе, когда тебя очень хотят женить на ком-то. Я, конечно же был не против жениться через пару лет, но хотел жениться сам, без чьей-то подсказки.

    В Черновцы я приехал поздно вечером. Шел дождь и перрон был почти пуст – только приезжие и почти никого из встречающих. Меня встречать было некому. Я сел в троллейбус и спросил, доеду ли я до улицы Шевченко. Мне ответили, что доеду. Насколько я помнил, от вокзала до центра три года назад ходил один троллейбус, а теперь уже два. Вдруг увезет куда-то. Я даже не был уверен, что правильно назвал остановку. Но оказалось, что правильно.
    Я приехал сюда… бог знает зачем я сюда приехал. Я прожил в этом городе больше десяти лет, окончил школу, уехал в университет. За это время мои родители развелись и разъехались  «по градам и весям», через год и мне придется уехать куда-то по  гос. распределению. И в последние свои студенческие каникулы я решил на пару дней навестить свой родной город. Все-таки, город детства как-никак. Я столько тут прожил…
    По дороге от вокзала  возникла проблема – как мне заплатить за проезд. Ехать зайцем не солидно кажется, не ребенок – студент. Оказалось, что в городских троллейбусах сейчас не продают проездные талоны, а только на остановках в специальных будочках. Талонов, естественно, у меня не было.  Я подошел к водителю и протянул ему мелочь и спросил:
   - Будем в расчете? – у нас в Харькове это всегда проходило.
   -  Но у меня нет талонов… - с сожалением сказал он.
   - Ничего, я скоро схожу, - сказал я. – Мне тут недалеко – пара остановок.
   - Все равно,  возьмите лучше у пассажиров. На линии контроль.
Пассажиры меня, конечно, выручили. И это было приятно. Несколько человек наперебой предложили мне свои талоны.
Дверь мне открыла Фаина Андреевна – материна старая приятельница, с которой они выпили наверно тонну домашнего вина. (А может и не домашнего.) Она как-то жалостливо посмотрела на меня мокрого с тяжелющим чемоданом гостинцев и затащила в квартиру, не дав за порогом даже отряхнуть плащ. В гостиной на диване  спал  ее муж Василий Никитич. Он проснулся, увидел меня, протер глаза и сказал:
   - А приехал, наконец, путешественник… А мать твоя уже телефон оборвала. Все узнавала, приехал ты уже, или не приехал.  Думала, что заехал не туда, а к какой-то неизвестной ей невесте…
   - Да я и не мог раньше, - оправдывался я. – И чего это она перестраховывается…
   - Только матери не говори так, - сказала Фаина Андреевна. – Мать она всегда  за тебя беспокоится.
   - Она повела меня на кухню и покормила. И постелила на диванчике в кухне.
   - Танюха сейчас у нас гостюет, - шепотом сказала она.
   - А я то думаю, чего это вы на ципочках ходите…
   - Ага,  - сказал Василий Никитич, - приехала и выгнала меня из спальни…  Вторую неделю на тахте сплю…
По доброму сказал, с улыбкой. Мы с ним еще потом перекурили, сидя на балконе.  И поговорили. Он меня предупредил:  мать с Фаиной Андреевной договорилась, что бы та на меня повлияла , в сторону скорейшей женитьбы. Нечего, мол, холостиковать…
   - Ты, того… Будь на чеку, - сказал он . – Они умеют объехать нашего брата.
   Я встал раненько, напился чаю и собрался ехать к куму нашему в Садигуру. А перед этим сел писать матери домой. Фаина Андреевна  пошла в магазин, Василь Никитич – на работу. Он где-то дежурил сутками в лифторемонтной конторе. Танюха еще спала. Мне хотелось посмотреть на нее, какая она выросла за три года.
    Она вышла в цветастом тоненьком халатике. Среднего роста, тоненькая, чуть выше меня. Она улыбнулась, сказала: «Доброе утро», Причесалась у зеркала и пошла на кухню готовить себе завтрак. А я писал в это время письмо.
   - Танюша,  а ты не знаешь, как сейчас можно попасть в Садигуру?
   - Я никогда не ездила, - сказала она. – Но у меня есть подружка. Она там работает. Можно позвонить и узнать. Она взяла трубку и набрала номер. Я за ней наблюдал.
   У нее не было бульдоженки, но нижняя челюсть, как и у матери, была вровень с верхней. Глаза глубокие, серо-зеленые, нос ровный, без переносицы. Греческий профиль. В лице не было изящества. Но она выигрывала фигурой. И еще простотой. Вся в мать, подумал я.
   Она предложила попить с ней чаю. Я хоть и пил, но не отказался. За чаем она все расспрашивала меня про работу, что я собираюсь делать в дальнейшем. Я рассказал ей неожиданно для себя то, что может, и не следовало бы рассказывать: что остаться на кафедре мне не светит, а значит, распределят меня куда-нибудь в провинцию. Что есть выход – жениться на последнем курсе, но нет невесты подходящей. А те, что есть, не очень нравятся. Она слушала и улыбалась. С ней было просто разговаривать. Она тобой интересовалась, а не спрашивала, лишь бы для поддержания разговора. Я еще тогда не сознавал по молодости, что к 22 годам уже превратился в привлекательного молодого человека, которым очень даже интересуются девушки.
   Наш кум Вася и кума Геня Старчуки жили в пригородном селе Жучка недалеко от Садигуры – районного центра на другом берегу Прута. Когда-то кум Василий работал с моим отцом в цеху индпошива обуви. Модельной обуви тогда было мало и все мастера там подрабатывали левыми заказами. А кожей их снабжал мой отец, который был у них в цеху закройщиком. Все мастера были у него «в руках». Если бы он хоть кого-нибудь сдал начальству, тот бы сразу же вылетел с работы. Но все работали, кожи всем хватало, и отца выдвинули на должность начальника цеха. В тот период мы со Старчуками очень  даже дружили, и все праздники гуляли у них в селе. Мне там   нравилось, потому что у кума были дети – мои ровесники  и мы играли с ними в футбол прямо на широченной улице, которую они называли «толока». Там же иногда устраивались сельские танцы под оркестр. Поскольку клуба в селе не было, а церковь была на той же улице, то танцы устраивали не в большие религиозные праздники, а в светские и просто в воскресенье. И подальше от церкви. Батюшка не одобрял веселья возле своего храма.
    Когда я приехал в эту самую Жучку, то в доме застал только куму Геню. Геня была высокая, поджарая, чем-то похожая на певицу Ани Вески. Но очень добрая. Она быстро собрала мне пообедать, как будто я только с вокзала, и пока я ел все расспрашивала, как моя мать себя чувствует за Полярным кругом. Моим гостинцам в виде рыбных и прочих деликатесов она была очень рада. Например, печень трески они в глаза не видели. Она спрашивала меня, как ее надо есть. Я не говорю об икре ментая…  Я чувствовал себя неловко - богачом в кругу бедных родственников. Геня суетилась и хлопотала вокруг меня, и все говорила, что очень за мою мать рада. И пыталась задобрить меня, спрашивая, что мне надо. И огорчалась, когда я говорил, что у меня все есть. Понятно, что ей тоже хотелось сделать мне какой-то подарок. И когда я уезжал, она пробовала сунуть мне 25 рублей (сумму тогда немалую), я не взял. Она смутилась и сказала: «Мне нечего тебе подарить. Если бы ты приехал на пару дней, Вася бы тебе сшил туфли. Но за день он не успеет.» Я обнял её  и сказал, что у меня есть, в чем ходить. Слава богу, мать получает с полярными два оклада, и одела, и обула меня. С дядей Васей мне увидеться не удалось, он был на работе. Я попрощался с ней и уехал. Она провожала меня до края села. По дороге мы с ней поговорили по душам.
   - Ты еще жениться не собираешься? – спросила она. Я ответил, что хотел бы, да девушки нет подходящей. Тогда она говорит:
   - Если у тебя нет предубеждения против хохлушек, то мы найдем тебе хорошую девочку. Из местных. Только она, наверняка, будет верующая, и может быть католичка.
    Я сказал, что у меня нет предубеждения. Я готов жениться хоть и на еврейке, лишь бы она меня любила, а не просто так, потому что ей пора замуж.
   - За это ты можешь не волноваться. За такого парня любая пойдет… И будет любить.
   - Но у меня же нет ни квартиры, ни машины.Кому я такой нужен?
   - Это все наживное, - сказала она. – С любящей женой все будет. А с не любящей не будет и того, что есть…
   Я и сам подозревал это. Только любящая жена будет что-то делать для мужа. А не любящая сядет тебе на голову и свесит ножки. Геня с Васей начинали жить с «нуля» и все у них есть. А мои родители не очень-то любили друг друга и в результате – отец «гол как сокол», да и мать не от хорошей жизни поехала жить в Мурманск.
      Вот, подумал я, какой должна быть настоящая семья и настоящая жена. Такая, как кума наша Геня. Да где же такую найдешь? И как поймешь, что она тебя любит? И какая гарантия, что через месяц не разлюбит? Лучше не спешить, хорошенько осмотреться, обзавестись квартирой или машиной. Тогда будет легче жениться и содержать семью. А пока лучше погулять. А то женишься, закопаешься в быт, в пеленки-распашонки. И не погуляешь, как следует. И алименты будешь платить.
 И еще много другого я передумал, пока ехал  в город.
   Этот визит показал мне, что путешествовать надо не в одиночку. Если бы я был не один, а например, с девушкой, я бы мог рассказать ей что-то из своего детства , где-то похвастать, покрасоваться. Во всяком случае, мне было бы куда веселей. Зря я не предложил Танюше поехать со мной. Славная была бы поездка.  А то вот сижу на остановке, жду проходящего автобуса и скучаю. И не с кем даже словом перемолвиться.
   Я приехал уже поздно вечером. Фаина Андреевна хотела меня ужином покормить, но я отказался, потому что очень уж плотно заправился у кумы.   Таня вязала, сидя на диване. Я расслабил галстук, снял пиджак и подсел к ней. Она рассказывала (больше для меня), как она учится в своем химическом институте, как умудряется сдавать экзамены  по немыслимым, казалось бы, предметам, типа «экологическая экономика».  Я слушал и тем  временем придумывал ей новые вопросы. Мне нравилось, как она говорит. Потом пришла Фаина Андреевна и забрала нас на кухню пить чай.
    Но чай был только предлогом. До чая надо было съесть кучу вещей, целый ужин.
   - Мамочка! Ну, куда мне столько? - взмолилась Танюха.
   - Ничего с тобой не будет. Съешь.
Меня есть не заставляли. Когда Фаина Андреевна отвернулась, Танюха отвалила мне половину своей порции. Я погрозил ей пальцем. Мать, конечно, заметила,  но только улыбнулась.
   За чаем Фаина Андреевна разговорилась. Начала вспоминать старину:
   - Чего это мы  раньше были с Василием такие заводные, собирались компаниями, выпивали. А сейчас ни мы ни к кому, и никто к нам не ходит. Как умер Николай Федорович (приятель семьи), так и кончилось все. А раньше было: сядем и три часа кряду – одни разговоры. Ла-ла-ла…  Один полковник в отставке, другой капитан. А как выпьют по чарке – обое уже генералы. Василий мой, так точно: «Встать, - говорит. – Смирно! Ну что, Николай Федорович,  по стопочке? »
   Фаина Андреевна, вспоминая, сама растрогалась и закурила от расстройства.
   - А то  войну пойдут вспоминать… Ну, да за полночь. Я уж уйду в другую комнату спать.  Оттуда выйду в одной сорочке и говорю?
   - Николай Федорыч, ведь поздно уже…
   - Сейчас, мы только по последней…
Выпьют – не хватило. Василий деньги дает. Николай намыливается бежать в магазин.
   - Стой, - говорю,  - ведь первый час уже. Все закрыто…
   Глянут на часы:
   - А, ведь, и правда, закрыто.
   И опять: ла-ла-ла…
Выйдут уже в коридор и опять никак не расстанутся. Я уж выхожу из себя: « Сколько же можно?» А Николай:
   - Я,  Фаина завтра не приду. Приду аж в следующее воскресенье.
Ну и слава, думаю, богу. Хоть отдохнем от разговоров.
   - Только бутылку, прошу, не неси.
   - Ладно, приду трезвый.
   А на следующий день вспоминаем: «А где же Николай Федорыч? Без него скучно…
   Фаина Андреевна опять закуривает и лицо у нее добреет.
   - А выпить могли - хоть тонну. И на ногах держались. Николай Федорович по соседству жил – всегда сам домой добирался. Ни разу не пришлось его домой нести.
   - На стене в столовой у нас висела картина, - говорит Танюха. – Там в окружении амуров вся в розах спала нимфа. И одно колено у нее из-под одеяла виднелось. Так они пили до тех пор, пока она свое колено под одеяло не спрячет…  Водку покупали на праздники ящиками. Это чтобы потом в магазин лишний раз не ходить.
   Таня встает и идет за нитками к своему вязанью. А по дороге просит:
   - Мамань, расскажи, как Вовка (старший брат), первый раз напился…
   - Меня не было дома, - говорит Фаина Андреевна, а они тут собрались, три друга и давай выпивать… Выпили, ничем не закусили, их и развезло. Одного из них, Тольку, развезло настолько, что он стоять не мог. И пошли его два пьяненьких друга, провожать… А сами еле держатся на ногах…  У того Толика мать одна, проводницей работала  и в тот день в рейсе была. Тащили они его, тащили… До дома дотащили. А он в частном секторе жил. Устали, как бобики. В хату завести уж сил не хватило. Так они его через забор в полисадничек бросили. Там его утром и нашли. Под кустом почти до обеда проспал.
   - Мамань, расскажи, как он уроки прогуливал, - попросила Танюха. Она сама не прочь была бы про брата что-то рассказать, но предпочла, чтобы это сделала мать. Мать гордилась сыном, ведь он учился в аспирантуре, и не где-нибудь, а в МГУ. По ее понятиям - выбился в люди, и значит, можно рассказывать о его старых «художествах». Ведь это все было в прошлом.
   - Это было в десятом классе, - сказала Фаина Андреевна. – Он наотрез отказался учителю отвечать на уроке. Получил, естественно, «двойку», обиделся на весь белый свет, и на следующий день не пошел в школу. И еще не пошел, и еще…
     А я как раз в отпуск приехала. Лежу, читаю книжку. Звонят, Вовка пошел открывать, заходит: «Мам, там тебя учительница спрашивает…»  Выхожу, а он хамыль-хамыль и - бочком в дверь. Хотел, значит, улизнуть. Учительница этот маневр засекла и говорит: «Постой, расскажи, как ты посещаешь школу…» Он стоит и молчит. Выясняется, что накануне моего приезда он нахватал «двоек» , дневник спалил на фиг, учителю отвечать на уроке отказался. И теперь его хотят после педсовета со школы исключать…
    Я, конечно, не стала его выгораживать, пообещала все выяснить, и провести с ним «воспитательную работу» - дать ремня. Из его слов потом оказалось, что учителя, когда узнали, что вся семья у нас на службе в Германии, а он в доме один, начали к нему «придираться», занижать оценки, якобы в воспитательных целях, а на само деле с целью по приезду матери «раскрутить» ее на подарки…  Вот он и взбунтовался. Потом он, конечно, исправился. Но бунт его еще долго помнили в школе. И хоть в аттестате у него были все «пятерки», медали ему так и не дали. Зажали медаль. Под предлогом так называемого «недостойного поведения».
   Вечером перед сном я читал Ремарка, которого нашел в Танюхиной библиотеке. То, что это ее книжка, свидетельствовали пометки и вопросы, которые были оставлены на полях. Видимо, она обдумывала то, что там вычитала, и пыталась как-то это применить к себе… Я тоже об этом задумался: правильно ли я живу, не задумываясь, по существу, плывя по течению. Но, видимо, такие "размышлизмы" были мне не по мозгам. Я ничего не придумал, и незаметно заснул.
    Когда я утром проснулся, в квартире было тихо. Я заглянул в спальню. На одной из кроватей спала Танюха. В кухне - никого, только на столе записка от Фаины Андреевны: «Завтракайте сами. Мы ушли на базар» . Я умылся, вернулся в спальню и подсел на кровать к Танюхе. Она не просыпалась. Я полюбовался  спящим созданием  и убрал волосы с ее лица. Она не проснулась. Только что-то прочмокала сквозь сон. Я погладил её по плечу. Она быстро-быстро заморгала,  а потом широко раскрыла глаза.
   - Доброе утро, - сказал я. – Твои ушли с утра на базар.
   - Я знаю,  - с улыбкой сказала она.
   - Я тоже собирался с утра в город. Заглянул, а тут такое зрелище. Я мимо воли остался и залюбовался.
   - Так уж, залюбовался…
   - Сижу пришпиленный уже минут пять…
   - Фу, жарко. – она выставила из-под одеяла коленку. Я погладил ее. Она не убрала. Я погладил выше.
   - Дальше нельзя, - сказала она.
   - Что, мама не разрешает?
   - Я не разрешаю. Ты уедешь, а мне это может понравиться… И я захочу еще…
   - Ладно, вставай, засоня. Я пойду,  поставлю чай.
   Мы позавтракали, что было на столе, и я уговорил Танюху пойти со мной побродить по магазинам. Это было в порядке вещей – бродить по магазинам. Потому что можно было случайно  наскочить на что-нибудь импортное, или особо дефицитное.
   - Что ты хочешь купить? – спросила Танюха. Я не знал, что конкретно мне нужно. Сказал, что хочу купить какие-нибудь сувенирчики своим родным в Харькове.
   - У меня есть лишние деньги, - сказал я. – И я хочу их с тобой потратить.
   - Тогда мой посуду, - сказала она. – А я переоденусь.
   Я одел туфли и сказал, что я уже готов.  Она тоже вышла из спальни уже готовая – в строгом костюмчике и в туфлях на низком ходу. Это чтобы не казаться выше меня, или чтобы ноги не уставали.
   - Тебе не будет жарко? – спросил я.
   - Но ты же одел костюм, - сказала она.
   - У меня другого ничего нет. Но я могу снять пиджак.
   - Я тоже. – Она скинула пиджак, как это делают на подиуме и повесила его на руку. Я подумал, где она научилась этому жесту?
   Мы с ней за это утро обошли все галантерейные магазины города, но ничего не купили. Потом зашли в кафе на Кобылянской и съели по мороженому с горячим кофе и пироженым в прикуску. В конце мы уже разговаривали, как старые друзья, и меня подмывало, почему она сначала выставила колено, а потом не разрешила мне подержаться за свою ножку?  И я спросил ее, о чем это говорит. Напрямую. Она задумалась.
   - Это о чем говорит? – переспросила она. – Тебе это ни о чем не говорит?
   - Не знаю. Наверно, о чем-то говорит… - сказал я , - но я боюсь сказать о чем.
   - Так вот, мне оно говорит, что ты  не маменькин сынок и знаешь, что надо девушке. Но еще это говорит, что ты - «парень не промах», и мне надо держать ухо востро.
   - Ну, это ты меня переоцениваешь. Думаешь, я всех глажу по ножке.
   - Кто тебя знает… Внешность такая обманчивая.
   - Поверь, не всех.
   - А только тех, кто позволяет?
   - И это тоже. Но  далеко не у всех такие соблазнительные ножки.
   - Люблю  такую приятную неправду, - засмеялась она.
Эдак она мне вытерла нос…  О своих чувствах – молчок.
   Когда мы вернулись домой и обедали, Фаина Андреевна сразу усекла, что наши личные отношения с Танюхой изменились. Как она это определила, кто ее знает. Мать все-таки. Она сразу спросила, на когда у меня билет в Харьков. Я сказал, что не брал еще, но завтра, если возьму билет, то уеду. А сегодня хочу еще встретиться с кем-то из своих школьных друзей.
   Вечером мы с Танюхой пошли гулять на Кобылянскую. Но до этого заглянули в кое-кому из моих одноклассников, кто жил недалеко от центра. Одни из них «несли срочную службу», другие женились и уехали жить к жене. Сначала нам не везло: куда не придем -  друг служит. Даже, если кончил уже университет.
   - А почему ты не служишь? – спросила Танюха.
   - Потому, что мы учимся пять лет. И у нас есть Военка – военная кафедра.
   - Это значит, что ты вообще не будишь служить?
   - Могу и не служить, если женюсь и родится двойня… - пошутил я.
   - Ну, это маловероятно.
   - А так, будут раз  пять лет призывать на переподготовку.
   - Ну, это не страшно. Это же всего на два месяца.
   Я удивился, откуда она знает. Потом вспомнил, что она же дочь военного.
   - А если призовут на два года? – спросил я. – Это ничего, не страшно?
   - Страшно. У меня у подруги мужа забрали на год. Она места себе не находит. Как собака при течке. Знаешь, как она говорит: живешь каждый день с человеком, каждый день получаешь от него свою порцию удовольствий, и вдруг – раз, и нет его. Это такая ломка… Не хуже героиновой.
    В это время мы шли мимо большого желтого дома, под окнами которого стояли подвыпившие мужики с цветочками. Они что-то кричали в открытые окна и писали записки, которые потом поднимали на нитках, или закидывали, обернув камушек бумагой. Это был городской роддом. И под ним стояли  жертвы ломки, которая не хуже героиновой.
   - Я тоже здесь родилась, - сказала Танюха.
   - Давно?
   - Кажется, что давно, а на самом деле – всего 20 лет назад.
   - Мама не говорит, что пора замуж?
   - Ты что… Она этого боится.
   - Я это заметил. По тому, как она намекнула, что мне пора уезжать…
   - Она почувствовала от тебя угрозу своим планам. Она хочет, чтобы я спокойно выучилась и поступила в аспирантуру.
   - И вышла замуж за москвича…
   - Откуда ты знаешь?
   - Предполагаю. И очень не хочет, чтобы ты осталась тут.
   - Она спит и видит, как поменяет квартиру на Москву, и будет забирать моих детей из школы. Это ее идея-фикс.
   - У моей матери, наверное, тоже.  – сказал я.
   - Но у тебя же есть сестра. Пусть она живет с сестрой.
   - Не хочет. С сестрой ей скучно...
   - А тебе, тебе как?
   - Мне с ними скучно, - сказал я.- Хоть они и родные.
   - Мне тоже здесь скучно.
   - Но у тебя же есть здесь друзья-подруги – сказал я.
   - Встречалась я с ними.
   - И как, вспоминали школьные годы?
   - Они остались такими, какими были в школе. Ничуть не изменились.
   - Они что, не переженились?
   - Нет, но они такую чепуху говорят… Уши вянут. Особенно мальчики.
   - Девочки развиваются быстрее. На два-три года.
   - Значит, мы с тобой сверстники. – сказала она.
   - Наверно.
   Мы пришли к одному из моих одноклассников - Зяме Сичуге, который женился на первом курсе, перевелся в Черновицкий университет и привез домой жену с ребенком. Он оказался дома. Мы пригласили его выйти на Кобылянскую погулять. Хотя бы на часик. Когда мы еще увидимся всей компанией...
   - Хорошо, только я жене скажу, что меня вызвали на работу. – Он побежал отпрашиваться. А мы с Танюхой посмеялись над ним.   Это надо же было так рано жениться, чтобы врать жене, потому что пошел с друзьями прогуляться.
   - Неужели и у меня тоже такое будет? – спросил я.
   - Может быть и хуже, - сказала Танюха. - Она сама будет гулять, а ты будешь сидеть с ребенком.
   - Будем надеяться, что меня минет чаша сия.
   - Надейся, надейся,- сказала Танюха.
    На улице мы нашли телефон-автомат и позвонили домой одной нашей красавице-однокласснице. Она обещала выйти на Кобылянскую. Еще мы дозвонились к одному однокласснику, который хоть и  не учился с нами все десять лет, но всегда гулял в нашей компании.  А один разгильдяй сам нашелся, пока мы стояли у телефонной будки. Он шел мимо в аптеку. У него была кличка «Бомба», как производная от фамилии Бомштейн. Но по фигуре – полная  противоположность своей кличке. Леня «Бомба» был худее скелета.
   - На чем у тебя штаны держатся, Леня?
   - На мужском достоинстве, - отвечал он.
   - Купи себе резиновый пояс. Он будет поддерживать и штаны и достоинство.
   - Но-но! Не трогай мою фигуру. Она нравится моей жене.
   Леня «Бомба» отслужил уже  армию, успел жениться и родил себе дочь.  Теперь она терроризирует его по ночам. В аптеку он спешил, чтобы накупить детского успокоительного препарата, без которого она не засыпает.
   - Дочь у нас наркоманка, - шутил он.- Мы уже и сами его пьем  .
   - А что, твоего снотворного жене уже не хватает?
   Танюха слушала наши соленые шутки, и, похоже, они ее не смущали. Мне  ее  трудно было представлять друзьям. Когда я говорил, что это моя старая знакомая, они  хмыкали и улыбались: «Ага, старая. Ага, знакомая» .  А когда они узнали, что я живу у нее в гостях, вообще начали спрашивать, когда свадьба, и не намечаются  ли у нас в скором времени дети.
    Все разговоры почему-то крутились вокруг одной темы – женитьбы.  Зяма рассказал о Додике Шварцмане - одном деликатном еврейчике, как он часто  встречал его на улице и спрашивал совета:  жениться ему, или  нет.  Он уже два года ходит к одной девушке и даже ночует у нее. "Я говорю, что с его стороны уже не очень порядочно не сделать ей предложение. Нет, не только потому, что у нее будет ребенок  - Шварцман в этом  отношении очень осторожен. Просто, уже как-то не по человечески… " - сказал Зяма.
   - А как же ты, Зяма, сам женился?
   - Сам не знаю, как-то спонтанно: подали заявление и все.- И он усмехнулся.
   Конечно, он лукавил. Без согласия родителей он вряд ли бы женился на русской. Но тут еще и другое.  Хоть он и говорит: «Если бы долго думал, то до сих пор бы не женился»,  я почему-то убежден, что именно  он и есть самая настоящая жертва собственной гипертрафированной порядочности.
    Мы гуляли по Кобылянской  кругов пять. И постепенно от нашей   компании отделились все женатые и неженатые. И мы остались с Танюхой вдвоем.
   - Ну, как тебе наш класс? – спросил я.
   - Хорошие ребята, - сказала она. Не то, что мои одноклассники. Одна зависть у них  на уме: кто куда поступил…
   - А давно ты в городе? – спросил я.
   - Уже две недели. Скучно тут  -  сказала она. – Мне уже и поговорить не с кем. Скорее бы уехать обратно на учебу, в общагу.
   - Успеешь. Еще надоест и общежитие и учеба.
   - А мне поскорее бы туда. Город стал каким-то маленьким.
  - Это хорошо , - сказал я. Если надо кого-то провожать, то недалеко.
   - А тебе часто приходилось кого-то провожать?
   - Здесь  - часто. А в Харькове…  Там сначала спрашивают девушку, с какого она района, а потом знакомятся.
   - Но ты так и не сказал, есть ли у тебя девушка.
   - Если правду говорить – нет. И отношений серьезных не было.
   - А ведешь себя, как прожженный ловелас…
   - Это все напускное. Хочется выглядеть крутым… А на самом деле я и целоваться не умею.
    Танюха встала напротив меня так, что я чуть на нее не налетел. Мы оказались лицом к лицу, и посмотрели друг другу в глаза, и она меня поцеловала. И я ее поцеловал в ответ. Очень крепко.
    - С этого надо было начинать, - сказала она. - А то сразу полез за ножку подержаться…
   - Извини, хотел покрасоваться… Мы парни такие…  козлы.
   - Такие козлы нахальные.
   - А сейчас бы ты позволила. Ну, это… подержаться?
   - Может быть, может быть…
   - Жаль, что я уезжаю.
   - А ты что, хотел бы со мной встречаться?
   - И не только.
   - И не только – это что? То, что я подумала, или серьезно?
   - И то и другое.
   - А другое – это до или после?
   - Как захочешь… Желание дамы - закон.
   - Странный ты парень, - сказала Танюха.  - Я еще ни с кем так откровенно не разговаривала.
   - Не зря Фаина Андреевна поинтересовалась, когда я уезжаю. Чует ее сердце, что мы можем договориться.
   - Договориться до чего?
   - И до того, и до другого.
   - Ну, это в ее планы явно не входит.
    Мы пришли домой и все откровенные разговоры разом прекратились. Мы с Танюхой пили чай и Фаина Андреевна зорко смотрела, чтобы мы не остались одни. Она сама  нам накрывала на стол и стелила мне. И желала спокойной ночи… Я понял, что я в этом доме не очень желательный гость. Я ведь не москвич с квартирой и машиной, и даже не учусь в аспирантуре.
   На следующий день я с утра сходил на вокзал и купил себе билет. С пересадкой в Киеве. Прямых в Харьков не было. Когда я вечером уезжал, мы с Танюхой обменялись адресами и  обещали друг другу писать. Но переписка наша почему-то быстро заглохла. Не зря говорят: «С глаз долой – из сердца вон.».