Яко печать... Окрытие Камчатки-1

               

  «Камчатка - страна печальная, гористая, влажная. Ветры почти
  беспрестанно обвевают её. . .Ключи и огнедышащие      
  горы  встречаются на каждом щагу».  А.С.Пушкин



             
                ГЛАВА  64. ПЕРВЫЙ  СЕЗОН               

Вовсе не удивителен тот факт, что в школе, по крайней мере, после пятого класса и до окончания Юрий всегда сидел за самыми дальними от доски и учителей партами (или столами в годы войны),  именуемыми Камчаткой. И при этом желательно – за крайней партой или столом, у стены или у окна. Не знаю,  сохранилась ли эта школьная традиция именовать последние парты Камчаткой, но в те времена она была однозначной и устойчивой.

Он избирал для себя это школьное местопребывание, потому что ему там было уютнее, чем впереди или посередине класса, то есть в окружении других людей. Здесь на задворках , где его спина и бок, тыл и фланг, были надёжно защищены от чужих глаз,  ушей и непосредственных телесных контактов, он чувствовал себя свободнее и независимее. Излишняя прилюдность ему всегда претила. Здесь он как можно дальше мог отстраниться от самого оживлённого и бойкого места в классе (спокойнее и не мешает собственной жизни на уроках). Отсюда было удобнее издали, как бы со стороны обозревать всею школьную суету, чувствуя свою отстранённость от неё. В этом определённо содержался намёк или даже предопределение его будущего: избегать гущи событий, предощущая в них некую стихийную неуправляемую бестолковость и отрицание индивидуальности.

И вот теперь, десятилетия спустя он действительно направлялся на настоящую Камчатку, о которой почти не имел никакого представления, кроме школьных географических познаний. Причём направлялся всерьёз и надолго для настоящей жизни и работы. И, как и в школьные года – в обязательном сопровождении близкого человека. Тогда это были его друзья, теперь – любимая женщина, согласившаяся разделить с ним это бегство из большой материковской жизни на почти пустынный почти остров на Дальнем-предальнем Востоке.
 Прибытие, между тем, состоялось  на самолёте ТУ-104 в аэропорту Елизово, что находится в 40 км от Петропавловска.
Конечно, при  подлёте к Камчатке  и виражах над нею с жадным любопытством пытались рассмотреть её сверху сквозь иллюминатор. Но тщетно – всё было затянуто плотными облаками. Лишь кое-где мельком просматривались невнятные клочки белой земли или чёрной океанской воды. Да и при  стремительном приземлении увидеть толком  ничего не удалось: снег, бетон, вдали какие-то плоские невзрачные строения.

При выходе из самолёта были поражены ничтожным обликом «здания» аэропорта – какая-то небольшая приземистая сараюшечка с паутинкой антенн на крыше.
Встретил их парень черняво-цыганского облика, водитель присланного за ними Газика.
- Вулканы видели? – Доброжелательно и весело скаля зубы, спросил он.
- Где, где? – Вертя головами во все стороны, засыпали они его  размноженным вопросом.
- Да вон там, за облаками, - ответствовал парень, объясняя тем и  бессмысленность своего вопроса,  и готовность начать беседу хотя бы и так, но вполне доверительно и обнадёживающе. – Ничего, ещё насмотритесь на них.
Звали парня Коля Химиченко. Сам он очень любил и вулканы, и полевую жизнь, и интересные беседы с интересными ему людьми. И вообще оказался весьма незаурядной личностью, привлекшей к нему и их  внимание на долгие годы. Бросил свое шоферство и перешел к ним в группу лаборантом, чтобы оказаться поближе к интересному.

Эта первая их встреча, пробудив взаимный интерес, надолго связала столь разных по возрасту и социальному положению людей. Но из этой связи всё таки ничего путного не получилось. Как ни старался Юрий впоследствии приобщить Николая к общему делу, пытаясь пробудить в нём страсть к углублению в премудрости геологии и тем сделать его сначала шофёрскую, а потом и лаборантскую жизнь умнее и содержательней, попытки оказались тщетными. В Николае бушевали ещё и другие страсти, приведшие его, в конце концов, в тюрьму.

Страсти эти были не оригинальными, но, по-видимому, чрезмерными – он очень любил женское обаяние, не мог устоять перед ним, и стал жертвой чрезмерности. В своём неуёмном упоении он, похоже, перешагнул через границы, установленные уголовным кодексом, был обвинён в порнографии, за что и обрёл волей  пуританского советского  судопроизводства изоляцию  в тюремном узилище  не только от предметов своего поклонения, но от всего остального законопослушного и не столь женолюбивого мира. После чего уже и не появился более на вулканических и геологических горизонтах Камчатки.
Но это произошло потом, а сейчас он вез их по узкой, некогда  асфальтированной и очень разбитой дороге в славный город Петропавловск-Камчатский в  Геолого-Геофизическую Обсерваторию Сибирского Отделения Академии Наук СССР.

Вспоминая и реконструируя свою прожитую жизнь, наш герой проделывал это среди других своих сиюминутных, непрерывно протекающих событий и дел. Это растянулось на долгие годы, и он вдруг однажды и ощутил, и понял, что  ему следует изменить избранную манеру повествования, так как время, его время, ожидающее его впереди, стремительно сокращается и становится с каждым днём непредсказуемо и исчезающе мало до вполне вероятного завтрашнего или даже сегодняшнего завершения. Следовательно, при описании бывших событий и людей можно и должно теперь освещать, не откладывая на потом, хотя бы вкратце и их известное автору будущее, так как  этого «потом» для автора может и не быть. А если «потом» будет подарено судьбой, изложенные уже события могут быть и дополнены, и углублены – как Бог даст. Имея всё это ввиду, он продолжает своё повествование в манере «перфект-футурум». Она, конечно, отвлекает и уводит от текущего хода событий, нарушает его остановками и экскурсами в будущее, чем делает его восприятие менее удобным и менее похожим на саму реконструируемую жизнь. Но зато приподнимает завесу над самим этим ходом, открывая то, чего ещё не знали сами участники событий в тот момент, когда их осуществляли. Этакий взгляд из будущего на сегодняшнее, доступный, по-видимому, только Господу Богу.  Разве не интересно какие-то мгновения побыть в такой высокой роли, предоставляющей возможность быть одновременно во всех ипостасях времени – прошлом, настоящем и будущем!

Дорога была грязна и вся в лужах от бурно тающего снега, горы которого обрамляли её с обеих сторон. Забрызганные чёрной жижей они составляли главный элемент окружающего пейзажа. Иногда в прорехах открывались  фрагменты окоёма – белые снега, серо-белые пласты берёзовых лесов, худое жильё придорожных посёлков под снегом, а сверху серая муть облаков. Словом, картина не вдохновляющая и не радующая. Но они (по крайней мере, - он) ведь знали, куда ехали, и иного не ожидали – Камчатка она и есть Камчатка.
 Коля, между тем, болтал о долгой зиме, начавшейся, наконец, весне, рыбалке, ожидаемом лете, снова о долгой весне, домашнем Авачинском вулкане, интересной жизни в их  обсерватории и отличных ребятах-геологах и геофизиках. Жизнь нескучная, даже скорее радостная и очень увлекательная.
Придорожные посёлки незаметно превратились в город, который скорее удручал, чем радовал – уж больно серо всё и неказисто. А академическая Обсерватория вообще поразила  своей убогостью:  два первых этажа в трехэтажных жилых домиках, стоящих бок обок на улице Пограничной, 3. Приехали. Младший научный сотрудник Ю. Масуренков и старший  лаборант Л. Комкова. С двумя чемоданами на двоих. Просим любить и жаловать.

В коридоре у распахнутой на улицу двери с почти распахнутой широкой и загорелой грудью стоял и курил могучий парень с насмешливо наглыми небесно голубыми глазами. Юрию показалось, что он слишком беззастенчиво и с откровенным вожделением поглотил ими  его, Юрия, спутницу. Она ведь была чертовски хороша, и никакой сколько-нибудь мужчина не мог бы этого не заметить и не пожелать её. Сердце ревниво вздрогнуло. Подумалось мимолётно: глаз с него не спускать. Впрочем, будущее показало, что его подозрения были напрасными. Этот человек оказался  Алексеем Шанцером, совсем ему не соперником.

Алёша - сын известного геолога, крупного учёного, доктора геологии, профессора, сотрудника Геологического института АНСССР Евгения Виргильевича и внук рано скончавшегося революционера Марата (псевдоним) Шанцера – семья весьма незаурядная. Сам Алёша, между тем, внешне нисколько не претендовал на исключительность, но цену себе знал и к своей профессии геолога относился,  как к делу серьёзному, ответственному и, по-видимому, семейному, то есть принадлежащему к категории чести и достоинства. Словом, работал честно и самозабвенно. Но не более. Выдающегося ничего не получалось. Возможно, поэтому был подвержен душевным срывам, лечить которые время от времени приходилось, несмотря на швейцарско-автрийское происхождение, старым и горестным русским способом. Впрочем, эти эпизоды не мешали ему выполнять свою работу на вполне приличной высоте. И вообще в жизни оставаться уравновешенным, незлобивым и сравнительно  добродушным человеком.

А вот жена его Аэлита Ивановна  Челебаева, в то время просто Аэлита, симпатичная женщина, стала выдающимся палеоботаником, создавшим уникальную коллекцию ископаемой флоры (окаменевших растений) Камчатки, сопроводив её собственноручными виртуозными зарисовками. Эта коллекция в конечном итоге, как говорят, даже заняла место в  Румянцевском музее в Москве. Об этом поведал спустя годы в своём опусе Эдик Эрлих  (Институт вулканологии, 1963-1973 годы, http://world.lib.ru/e/erlih_e_n/institut.shtml), ещё один яркий персонаж тех баснословных мест и времен, о котором речь, возможно, пойдёт ниже и позднее.

Прошли годы, и при сложившихся в институте неблагоприятных для этой пары обстоятельствах Юрий взял их в свою лабораторию, прикрыв тем самым от агрессии начальства. Но отношения у них не сложились и с Юрием, несмотря на то, что Шанцер неизменно получал от завлаба возможность для своих полевых исследований  при крайне ограниченных средствах или даже при отсутствии таковых для остальных сотрудников лаборатории.  Эта опёка имела следствием не благодарность, а постепенно возникшую агрессивность снизу – требование Шанцером самостоятельной научной тематики в отличие от лабораторной. Конфликт завершился отъездом  Шанцера и Челебаевой в Москву, в Геологический Институт АНСССР под авторитет и крылышко выдающегося родителя. Похоже, что на этом научная деятельность указанных Шанцеров и завершилась.
А в  описываемое время  главное и основное начальство Обсерватории (Борис Иванович Пийп и Софья Ивановна Набоко) было в командировках, и прибывших новых сотрудников приняло второстепенное: врио. директора Борис Федорович Шапалин и учёный секретарь Николай Владимирович Дмитриев. Первый формально и равнодушно.

Как выяснилось впоследствии (весьма скором), Шапалин, будучи экономгеографом, доживал последние дни своего здесь камчатского пребывания, чем и объяснялось его безразличие к геолого-вулканологическим новациям в Обсерватории. Николай Владимирович встретил Юрия и Милу  с вежливым интеллигентским радушием. Это был уже весьма немолодой, как показалось прибывшим, человек, с которым  у Юрия вскоре сложились довольно близкие отношения, особенно на почве пристрастия к книгам и беседам на темы, выходящие за профессиональные рамки. Тогда книги  печаталось в стране в великом множестве по разной тематике, в том числе переводной художественной прозе и поэзии. И ловля быстро и часто выходящих новых изданий стала страстью многих людей. Были причастны к ней и наши герои. А у Н.В. в ближайшем книжном магазине был постоянно действующий канал, снабжавший последнего всеми новинками. Через посредничество  Н.В. Юрий тоже приобщился к этому благу.
 
Оба принявшие новых сотрудников руководителя рекомендовали им пока что ехать в отведенное для них временное местопребывание  на улице Океанской,  отдыхать и обустраиваться. Отвёз их туда тот же Коля Химиченко. Он же и помог дотащить чемоданы в двухкомнатную квартиру  на втором этаже бетонной четырёхэтажки, стоящей  почти у самого берега бухты.
И первым непосредственным и чистым камчатским впечатлением стало для них утреннее пробуждение на следующий день.  Из открытой  в сторону океана форточки – запах  океана, водорослей и гомон  чаек. Он был то  восторженным,  то полным отчаяния, но при этом постоянно излучающим  напряжение   внезапно новой для них  ликующей жизни, куда-то зовущей и обещающей счастье.
И действительно,  они  были совершенно счастливы даже в эти первые дни и недели на новой для них земле, в новой обстановке и с новыми людьми.
Самые первые камчатские впечатления Юрия и Милы сохранились в  письмах родителям.

«Добрый день, родные мои!
Сегодня уже 27 апреля. Четыре дня в Петропавловске!. Полтора  дня шел дождь. Скорее очень крупный туман. И ветер. В общем, погода напоминает ставропольскую. Только здешний апрель соответствует ставропольскому марту».
(Это по четырехдневным впечатлениям!  А по тридцатилетним – ничему ставропольскому он не соответствует. Осознание этого придёт нескоро, но здесь и сейчас важно именно тогдашнее восприятие, так что продолжим)
«Живём в хорошей квартире с центральным отоплением, удобствами и даже ванной. Из окна – великолепный вид на Авачинскую бухту, за которой поднимается конус вулкана. Из-за мыса виднеется кусочек океана. Над бухтой носятся чайки. В порту множество разнокалиберных кораблей. Город состоит практически из одной улицы длиной около двадцати километров. Улица покрыта асфальтом, дырами в асфальте и грязью. Грязь, правда, против нашей – никуда! Жиденькая и песчаная. Домики сплошь деревянные. Только местами вырастают маленькие городского типа массивчики их четырехэтажных домов. В одном из них живем и мы.

Город представляет собой странную смесь, которую никак не назовёшь провинциальной. Очень бойко. Много интеллигенции. Продукты решительно все, кроме лука. Товаров никаких. И, конечно, никакой икры и никаких крабов. Говорят, последнего краба и последнюю банку икры  съели в прошлом году.
Один театр, шесть кинотеатров. Народ одевается модно. Много рыбаков и рабочих рыбозаводов, моряков, лётчиков и геологов.
В общем, это не Рио- де-Жанейро, но жить вполне можно.
Рабочие дела несколько смущают. Лабораторий нет никаких. Из периода организации Обсерватория ещё не вышла и не видно конца ему. Производственных помещений нет. С жильём для сотрудников очень плохо. Только вывеска академическая, а работа весьма ремесленная. Я решил составить детальную программу многолетних исследований, потребовать штат человек четыре – шесть и создание современных лабораторий. Если не удовлетворят мои требования, наверное, уеду. Напишу в Хабаровск. Может быть, ещё в силе их приглашение.
А, может быть, плюну на «диссертацию за три года» и начну организовывать здесь институт вместе с нынешними здешними энтузиастами! К началу июня этот вопрос должен решиться, так как к этому времени вернётся из Японии директор Обсерватории.
Сейчас пока знакомлюсь с их программами и вожусь со своими кавказскими материалами.
Поздравляю Вас с праздничком. Не беспокойтесь за меня. Мы с Милой не унываем и совершенно не скучаем".  .28.IV.62               
               «Добрый день, мои родные!
Акклиматизация на Камчатке идёт полным ходом.. Сейчас стоит отличная погода: тепло, солнце, небо ясное-ясное и сверкающие облака плывут по нему. А ещё вчера бушевала метель и снова занесло всё вокруг. Тает очень быстро, и сегодня к вечеру всё вернётся в прежнее состояние. Начинают набухать почки. Весна всё ближе и ближе. Говорят, что летом здесь очень хорошо.
Сижу над составлением программы. Буду требовать очень много. Я уже вам писал, кажется, что к 1 июня вернётся директор и тогда с ним будут решаться большие вопросы. Пока приёмом не довольны. Особенно со стороны бухгалтерии: не хотят платить зарплату с момента зачисления на работу, т.е. с 1 апреля. Начислили только с момента вылета из Москвы. Самолёт не оплатили, зато суточные дали только за два дня. В общем поступают грубо, по-хамски, как будто не они меня пригласили, а я сам напросился. В связи с этим я отказался от подъёмных и не подписал трудовой договор. Решил все вопросы решать с директором. В числе прочих требований будут включены и  чисто финансовые: оплата зарплаты с 1 апреля, оплата проезда самолётом или суточные за всё время пути, т.е. с 4 апреля и т. д.

Если и директор будет вести себя так же плохо, решили уехать. Возобновил переговоры с Хабаровском. Там готовы принять на прежних условиях.
Вот какие дела. С деньгами сейчас пока туговато, поэтому возвращать 400 рублей будем несколько позднее (они ведь там не к спеху?!). Мила всё время побаливает, поэтому послал Вам телеграмму относительно петрушки. В остальном дела отличнейшие (по схеме: всё хорошо, прекрасная маркиза!).Вот и всё. Не забывайте нас, пишите».9.V.62. .                .
А это первая дневниковая  запись  по прибытии на Камчатку. Она, как видно, посвящена более высокому уровню мировосприятия:
«Большей частью здесь низкая, цепляющая за голову облачность. И дождь. Ткет и ткет свою серую паутель. И тогда здесь, как в любом другом месте России ранней весной: холодно, грязно, промозгло. Но стоит расступиться тучам и выглянуть солнцу, как дух захватывает от тонкой филигранности заснеженных хребтов и от блещущих вод.
В неоглядном заливе громадные пароходы: лежат под солнцем, как черепахи. Изредка промелькнет хищный профиль эсминца. И в солнечной полосе копошатся и дрожат мириады сверкающих мурашек!
На высоких берегах залива утвердился бойкий город, полный рыбаков, матросов, геологов и проституток. Это Петропавловск-Камчатский. В самой середине его, в убогом обрамлении чахлой зелени и дрянных  домишек скромно стоит махонький крашеный обелиск основателю города – Берингу».14.V.62.                .
Пока обретались на Океанской (не более двух недель), к ним подселили  ещё одну пару вновь прибывших на Камчатку энтузиастов. Это были Валентина Горельчик и Борис Иванов. Она геофизик (Ленинградский горный ин-т), он геолог (Московский геолого-разведочный ин-т). Производственники из Берёзовской  геолого-разведочной партии. Женщины сразу же сдружились, мужчины – не очень. Оба лидеры. Оба авторитарны. Тем не менее, несмотря на кратковременность совместного первичного проживания (не более двух недель), эти семьи сроднились настолько, что спустя и десятилетия их связывали самые тёплые и дружественные отношения, особенно обоим Масуренковым была близка и дорога Валентина.

Очень милая, доброжелательная и улыбчивая совсем юная женщина сразу понравилась обоим Масуренковым, потому что взгляд её был всегда внимателен и полон интереса к собеседникам. Да и сама – простодушно открытая, готовая доверчиво поведать понравившемуся и ставшему близким человеку о своём сокровенном. И совсем не способная на осуждение,  лукавство, интригу или месть. Сошлись быстро и легко, наверное, ещё и потому, что оказались в одинаковом положении и в семейном плане, и в непосредственно бытовом, и в глобально жизнеустроительном (обе вышли замуж за женатых и сразу же загремели на край Земли!)..

Со временем Валентина стала одной из самых близких Милиных подруг и постоянной собеседницей Юрия на общечеловеческие и служебные темы. А по  деловому параметру – одним из ведущих геофизиков Института, написавшим прекрасную кандидатскую диссертацию об Авачинском (вулкан возле города Петропавловска) магматическом очаге.
 Борис,  крупный  мужчина с несколько надменным и как бы устраняющим взглядом, будучи, похоже,  скорее безразличным, чем пристрастным к Миле, Юрия  тоже допускал либо не слишком  близко, либо даже временами вовсе отстранялся, как, впрочем. и Юрий от него – тем не менее, если не дружба, то сдержанная терпимость между ними присутствовала постоянно. Это были люди, несомненно, причастные к одному делу и к одному клану. Но, как казалось Юрию, очень занятый карьерными заботами Борис, почему-то увидев в Юрии то ли соперника, то ли недоброжелатели и не желая попасть  к нему в зависимость, старался либо отстраниться, либо подчеркнуть свою самостийность, значимость или даже превосходство.

После жупановского сидения Борис несколько лет был начальником Ключевской вулканологической станции, стал доктором наук  и даже дослужился до директора Института. Словом,  почти полностью осуществил свою научную и карьерную программу. И хоть членом-корреспондентом или действительным членом Академии наук (что было обязательным пунктом  в его программе) не стал, но в академики РАЕН (Российская Академия Естественных наук - самозваная общественная организация), кажется, всё же был избран.
Сближенные одинаковыми жизненными обстоятельствами, молодые пары вскоре разъехались. Чету Ивановых почти сразу же отправили на далёкую сейсмостанцию (Жупаново), а Масуренковы перебрались в выделенную им комнату в  здесь же рядом с их временным жильём:  ул. Красная Сопка, дом 42, кв. 34.
Вот вещественные свидетельства этого в очередном письме родителям

               

«Вступление: пишу я (Мила), т.к. он (Юра) весь излился в творчестве и лежит бездыханный, накапливая силы.
Основная часть:
1) Такую комнату с такими удобствами получили так сразу потому, что в нас здесь нуждаются.
2) У Милы с работой всё отлично, зарплату получает за то, что помогает Юре составлять программу…
3) Оформление на старшего научного сотрудника задерживается из-за отсутствия рекомендаций, которые Юра забыл взять своевременно в Москве. Сейчас он написал об этом Афанасьеву и ждёт их со дня на день.
4) Наши вещи пока не присылайте, т.к. мы ещё не знаем, останемся ли здесь до зимы, да и они нам не нужны сейчас.
5) Продукты все здесь есть, а лук тоже уже есть, получили его.
6) С питанием всё нормально. Завтракаем и ужинаем дома, а обедаем в столовой. Готовят там очень вкусно, дома так не получается у меня.
7) До работы ходить далеко очень, и мы ходим только иногда с работы, а больше ездим на автобусе (25 мин).
8) Солнце бывает и много (с 9числа и по сей день не было ни единого дождичка и облачка, только прохладно).
Заключение (написано Юрой): Вот и всё.  Следующие ответики будут в следующем письме. А пока до свидания. Главное, не придумывайте себе горя. Как видите, мы устроились отлично, даже  «с видом на море»!                16.V.62               

Соседями Масуренковых в двухкомнатной коммуналке стали москвичи Петровы, Володя, геолог, и Зоя, продавщица в продовольственном магазине. Поженились они совсем недавно, и ещё были в состоянии свежей и непрерывной влюблённости. Вернувшись домой после работы, под фокстроты непрерывно заводимого и приглушенного патефона  подолгу тихо шаркали тапочками по полу, танцуя и слившись в одно целое у себя за ширмой.
Иногда вечерами у них собирались друзья, тоже все геологи, выпускники московских вузов, приехавшие годом-двумя ранее по распределению в Обсерваторию: Коля Храмов, Ваня Флоренский,  Алексей Пронин. Анатолий Цикунов, иногда вместе с жёнами Галей Храмовой и Олей Флоренской. Обычно это были весёлые загулы с демонстрацией молодечества и суперменства. Особенно в этих качествах выделялся Пронин, однажды на спор метнувший нож в разделочную доску, которую держал в вытянутой руке Володя Петров. Нож, разумеется, угодил прямо в руку, из которой фонтаном брызнула кровь на стены кухни, где всё это происходило. Кровеостанавливающие процедуры пришлось проделывать  трезвым Масуренковым. О подобных выходках своих коллег уравновешенный Лёша Шанцер сказал: - Молодость в жопе играет! – Очень точная характеристика дурного выхода из них излишков энергии.

Неугомонный Пронин вскоре после трагического исчезновения  своей жены Кати Овчинниковой вернулся в Москву.

После преобразования Обсерватории в Институт вулканологии и связанным с этим изменением научной тематики Володя Петров и Анатолий Цыкунов перешли  в геологическое управление, первый – из верности избранному направлению, второй – по неизвестным соображениям. Оба они были настолько заядлыми охотниками, что Володя в конце-концов занялся этим делом профессионально, а Анатолий прославился непомерными и даже не одобряемыми успехами в этой сфере. Коля Храмов тоже не захотел менять свои научные интересы, но Институт не оставил и посему как бы выпал из профилирующей тематики. Очень способный тактичный и милый человек постепенно затерялся на научной обочине, ушёл в себя и пессимизм. А Ваня Флоренский,  внешняя копия своего знаменитого деда, самозабвенно,  скромно и небезуспешно служил избранному делу многие-многие годы.

Но это всё потом, а сейчас в мае 1962 года на Камчатке развёртывалась и входила в силу чудесная весна, поражая воображение наших героев. После метели, которая бушевала в начале мая до 6-го числа,  установилась отличная погода. Не выпало ни единой капли осадков до самого его конца. Дней семь-восемь было абсолютно ясное небо, потом слегка захмурилось, но солнышко каждый день радовало по несколько часов. Деревья уже распустились, окружающие сопки зазеленели, но на северных склонах в балках всё ещё лежит снег.

Молодые обзаводятся  кое-каким хозяйственным скарбом, в выходные ходят по окрестностям, наслаждаются новыми для них видами, запахами, ощущениями. Весна звенела жаворонками и ручьями В радости мировосприятия всё ещё вторгались неприятности, связанные с продолжающейся неопределённостью их положения. Начальства все ещё не было, и Юрий готовился к встрече с ним составлением программы научных исследований. Она получалась очень объёмной и, пожалуй, даже несколько претенциозной, так как он в пылу самоутверждения замахивался на масштабы, явно превышающие возможности и  научного учреждения и, похоже, самого проектанта-прожектёра. Но ему непременно хотелось показать, что приехал он сюда не с пустой головой!
«У самой воды вдруг запахло океаном. Настоящим океаном, а не тем, про который читалось только в книгах. На песок и гальку набегает волна. В береговом шуме мелькают крики чаек. И все это становится вдруг таким близким, таким правдашным и таким интимным и твоим,  что защемило в глазах. Как будто ты вернулся сюда после долгих лет разлуки и вспоминаешь: форт Росса, необыкновенная испанская девочка, капитан Беринг…»23.V.62
               
«А вокруг вперемешку с песком и каменной галькой – осколки битого кирпича . и бутылок. Особенно бутылок. Их так много, что в природе появляется новая массовая разновидность галечника – стеклянная. Что это? Поступь века? Или гримаса беспардонного хамства!»24.V.62               
Борис Иванович Пийп, доктор геологии, директор Геолого-геофизической Обсерватории вернулся на Камчатку из командировки в Японию в конце мая и тотчас организовал научную сессию по результатам своей поездки  и годичных работ Обсерватории. По её окончании сразу же занялся непосредственными делами и в том числе  судьбой и планами Масуренковых. Все служебные и бытовые претензии  Юрия были удовлетворены, а что касается его глобальных научных программ, то они, разумеется, были ограничены существующими возможностями Обсерватории.
До утверждения в звании старшего научного сотрудника (соответствующее представление было сделано) он оставался на должности младшего с окладом  262 руб., Мила – ст. лаборант с окладом 124 руб. Все расчёты по проезду и прочее произведены, договоры  подписаны. Кроме того, Юрий назначался научным руководителем двух полевых отрядов, начальником одного их них   Олег Егоров, который 19 июня должен был выехать из Ставрополя на Камчатку.

Полевые работы в этом году было решено проводить в окрестностях города на предмет поисков и обнаружения сигналов присутствия в его недрах горячих вод, если таковые окажутся там в наличии, так как город испытывал острую нужду в энергии (мазут завозился с материка пароходами!). Никто за это дело до сих пор не брался из-за боязни получить отрицательный ответ, что, по мнению некоторых, означало бы полнейшую научную несостоятельность. Такая позиция и оценка, конечно, не верна, поскольку в науке отрицательный результат является обязательным элементом метода проб и ошибок. Но в жизни искоренить негативное отношение к отрицательному научному результату невозможно. Отдавая себе отчёт в этом, Юрий всё же брался за это ответственное и небезопасное для своей научной репутации дело. Он писал об этом:
«Единственное утешение – осознание важности задачи. Тут уже не до самоуверенности…Терзают сомнения, так как старые волки не напрасно увиливали от этой работы – район не столько сложный, сколько недоступный для изучения из-за того, что сплошь закрыт, как одеялом, молодыми лавовыми и всякимииными  наносам и отложенияфмии. И всё-таки не браться за это дело нельзя, хоть и есть опасность напрасно всадить деньги, потерять время и научную репутацию: слишком уж это нужно для здешнего хозяйства». 17.VI.62               
«Мы вовсе не собираемся заниматься технологией снабжения города нагретыми водами. Наша задача – дать научное обоснование для их поисков».         24.VII.62.

Задача эта, однако, была решена им не в 1962 г., а много позже, этак лет через двадцать после фундаментальных исследований на более обширной территории, включающей почти весь юго-восток Камчатки. Только тогда пришло понимание закономерностей размещения гидротермальных систем (горячих вулканических вод) в общей геометрии вулканических структур. Оказалось, что самым перспективным местом для обнаружения термальных вод в недрах Петропавловского района является участок, расположенный вблизи от Елизовского аэропорта у подножий вулкана Корякского. Об этом было доложено научной общественности в соответствующей публикации, но воз и ныне там – никакой реакции, ни научной, ни практической. Благо, что вместо этого была всё же построена геотермальная электростанция у вулкана  Мутновского в 116 км от Петропавловска в относительном высокогорье. Это, конечно, замечательный успех, но попытка создать нечто подобное  в существенно более комфортных условиях,  значительно ближе к Петропавловску и многократно дешевле была бы разумнее. К сожалению, этого не произошло.

Причины, по-видимому, лежали в неспособности Юрия доносить свои идеи и научные разработки до сознания и сердец его научных соратников и оппонентов. Позднее он сам это понял, когда обнаружил поразительное несоответствие отношения к себе при сравнении своего ставропольского и камчатского периодов. В первом случае – безусловный авторитет и признание, во втором – некий негатив и отчуждение. Как потом он решил, всё дело  было в том, что здесь на Камчатке он попал в уже сложившуюся среду молодёжи на несколько лет младшую, чем он сам, но недостаточно отдалённую возрастом, чтобы принять чужака как фигуру авторитетную и к тому же неспособную к товарищеской близости, кстати, и не стремящейся к этой близости, которая порой казалась ему даже  фамильярной.

Что же представляла собой в то время так называемая Камчатская Геолого-геофизическая Обсерватория?  Это было детище Лаборатории вулканологии, структурного подразделения  Академии Наук СССР, находящейся в Москве. Штат Лаборатории вулканологии в то время составлял ряд крупных учёных, занимающихся изучением действующих вулканов на территории Камчатки и Курильских островов: В.И. Влодавец, Б.И. Пийп, С.И. Набоко, Г.С.Горшков, А.Е.Святловский, Е.Ф.Малеев, Л.А.Башарина  и др. И статус, и их физическое размещение на территории другого Института вулканологов не устраивали. Мечталось о создании своего собственного Института даже ценой переезда из Москвы на Камчатку.

 В рамках реализации этой мечты и была создана Обсерватория в Петропавловске на базе существовавшей там с 1958 г. Камчатской комплексной экспедиции Совета по изучению производительных сил АН СССР (СОПС). Начальником этой экспедиции был назначен Борис Иванович Пийп,  в связи с чем для придания ей соответствующего веса он в этом же году был избран в члены-корреспонденты Академии Наук СССР. Помимо этих научных подразделений, на Камчатке уже существовали и Ключевская вулканологическая , и Паужетская геотермическая станции, входившие в состав Лаборатории вулканологии, так что под создание самостоятельного Института на Камчатке уже была подведена фундаментальная основа.

  До этого времени  Борис Иванович много поработал на Камчатке, изучая её действующие вулканы и термальные источники в рамках разных экспедиций и будучи в штате Лаборатьории вулканологии АНСССР и Ключевской вулканостанции. Он, в частности,  принял участие в её организации в 1935 г., а с 1954 г. стал её начальником.

Это был человек, самозабвенно влюблённый в Камчатку со всеми её чудесами и в первую очередь в вулканы и термальные источники, в изучение которых вложил все свои силы и увлечённость. Его дела свидетельствовали о незаурядных способностях, великой любви к своему предмету и исключительной энергии. Между тем как настоящий представитель скандинавского этноса (эстонец) он производил впечатление очень спокойного, уравновешенного, неторопливого, даже медлительного человека, скорее вялого, чем динамичного.
Немногословный, никогда не повышающий голос, очень не воинственного и миролюбивого облика, а с оттопыренными ушами и печально виноватыми глазами он производил впечатление какого-то  недотёпы, которому безопасно можно вешать на его оттопыренные уши лапшу. Но не так-то было!  На самом деле была мягкость со стальным содержанием, а облик -  от деликатности и интеллигентности. Хороший был человек Борис Иванович Пийп. Замечательный. Недостатки? Конечно, были. Может быть, порой не хватало смелости и решимости, может, местами надо было быть быстрее и оперативнее, может быть, следовало когда-то воздержаться от некоторой недозволенности в быту. А может быть, и ничего этого не надо было. Словом, стоит ли о заурядных человеческих недостатках, которых у каждого – пруд пруди.

Ушёл из жизни он – как дай Бог каждому!.10 марта 1966 года  во время рассказа о своей очередной поездке заграницу, в Новую Зеландию, на трибуне перед всем  коллективом созданного им  единственного в мире Института  вулканологии его сердце внезапно остановилось. Бросившийся к нему вместе с другими Юрий вложил ему в рот таблетку нитроглицерина и предпринял отчаянные попытки массажем вернуть сердце к работе. Тщетно. Это было уже невозвратимо.

Будучи  начальником Камчатской комплексной экспедиции СОПСА Борис Иванович начал  готовить научную базу для создания на Камчатке Института вулканологии. С этой целью  ещё в 1960 году он пригласил в неё  большую группа выпускников геологического, географического  и геофизического  профилей из вузов Москвы и Ленинграда. Это были, Г.Авдейко, С.Балеста О..Брайцева, А.Важеевская, О.Волынец, Ю.Дубик, И.Кирсанов, Т.Кирсанова, А.Колосков, Н.Кожемяка, Т.Краевая, И.Мелекесцев, Е.Овчинникова, Н.Огородов, А.Пронин, Э.Рындин, Д.Стратула, М.Фёдоров, Г.Флёров, И.Флоренский, Г.Храмова,  Н.Храмов, Н.Шилин, Г.Штейнберг, А.Чирков, А.Цикунов и др., а экспедиция  была преобразована в геолго-геофизическую Обсерваторию.
Молодежь поселили в коттеджах у сопки Мишенной на окраине города. Это было очень знаковое, весёлое и демократичное сообщество молодых людей, пронизанных духом наметившегося идеологического послабления. Их  некоторые, ещё более раскрепощённые и более продвинутые в идеологическом плане материковские современники получили впоследствии  наименование «шестидесятников».  Эта же камчатская компания была несколько иного сорта по своей приверженности к романтической специальности и  по выбору для себя места работы и жизни.

 Поначалу она  была почти однородной, почти не обременённой детьми, семейными заботами и обязательствами, серьёзной работой и откровенно карьерными планами. Всё это придет  позднее, а сейчас она бурно дружила, и внедрялась в профессию, особенно вдохновенно и с огромным увлечением на полевых работах, а в камералке и дома развлекалась, отдыхала и бузила.
В поле геологи  контактировали с матерью Землёй посредством глаз, рук, вооружённых молотком, и ног, обутых в высокие резиновые сапоги с отвёрнутыми голяшками в виде ботфорт. И ещё, конечно, то вертолётов, то вьючных лошадей. А геофизики – посредством замысловатых приборов, вертолётов  и автомашин. Эта специфика двух земных (гео!) профессий неизбежно делила сообщество на две группы, которые шутливо величали друг друга врагами и изображали непримиримую борьбу, будучи единым и неразделимым коллективом.
И всё таки были они все очень разными и дальнейшие судьбы развели их, кого вверх  (Балеста, Иванов, Штейнберг)  кого вниз (Петров,  Храмов),  в основном – в стороны, но в общем сравнительно недалеко (все остальные). Ни гениев, ни особенных злодеев, все - ближе к серединке. Словом, люди как люди. Но, в целом -  другие сравнительно с теми, что остались на материке – так называли Большую Землю, их общую страну, в отличие от Камчатки, которая многими воспринималась  как поразительное, но всё же временное место приложения сил и великих открытий.
 
В эту вожделенную страну  какая-то  неведомая воля через кажущиеся случайности отбирала людей иного склада, несколько других, чем те,  которые  не покинули домашнее и привычное и не отправились  в манящую неизвестность. Потом некоторые из этих материковцев, иногда наезжая в командировках по своим геологическим надобностям к камчатским коллегам, называли Камчатку «страной непуганых чудаков» (читай – дураков!), выражая этим своё восхищение ею (Камчаткой) и удивление ими (камчатскими коллегами) с иногда плохо скрытым подтекстом слегка высокомерного недоумения. Надо полагать, от  гостеприимства, великодушия и бескорыстия камчатских «чудаков». Потому что сами почти никогда не проявляли у себя дома такого внимательного отношение к посещавшим материк «камчадалам» (обычно это была Москва!). Классический приём человеческих взаимоотношений, именуемый «игрой в одни ворота», в которой игроки, забивающие голы, обычно видят игроков, пропускающих  эти голы,  в ином, чем себя, свете. Увы, а между тем – и те, и другие вполне хорошие люди.

Вот в такую среду угодила чета Масуренковых, впрочем, ещё не будучи даже законной четой. Но на отношение к ним от окружающих этот факт  никак не отразился – следствие совершено особого камчатского климата, созданного особой породой людей в особых жизненных обстоятельствах. Эти обстоятельства были с радостью приняты нашими героями, которые погрузились в них с рабочим   энтузиазмом и  душевным   восторгом. И это прежде всего, конечно, поле для Юрия и открытая совместная жизнь с ним в собственном гнезде Милы.
В начале июля прибыл из  Ставрополя на  Камчатку и Олег Егоров, школьный Юрин друг. Остальные его ставропольские соратники, с которыми была подобная договорённость,   не решились покинуть насиженное место. Олег приехал один.  Поселился пока  у  Масуренковых.
 Нельзя сказать, что это радовало или хотя бы в ничтожной доле устраивало и Милу, и Юрия. Им всё никак не удавалось пожить в своём «шалаше», как в раю – всё время были гости-свидетели, при которых личной, а тем более интимной жизни совсем не было. До вселения Олега у них проживал Юрин двоюродный братик Боря, прибывший на Камчатку вслед за Юрием по распределению – так ему захотелось быть вместе с ним после окончания строительного института в Ростове на Дону.

Борис был очень милый, лёгкий в общении и компанейский паренёк, правда, уже заметно пристрастившийся к бутылке. Ему, конечно, тоже сразу же выделили место в общежитии, но там ему не понравилось, как, впрочем, не понравилось и на работе. Но вскоре он понял, что негоже отравлять жизнь молодожёнов своим постоянным присутствием, и всё же, преодолев себя, вернулся в общежитие.
Пробыл он на Камчатке сравнительно недолго. Как ни пригревали его Мила с Юрой, вскоре он уехал из Петропавловска на Паужетку, надеясь, что там ему будет интереснее. Летом следующего года он провёл отпуск в поле вместе с Масуренковыми, но  после этого слинял с Камчатки окончательно, вернувшись на родину, в Ростов. А дальше судьба быстро расправилась с ним: женился, родил дочь, но алкоголизм и туберкулёз быстро сделали своё чёрное дело. Умер ещё совсем молодым, но уже полностью негодным для жизни. Он был хороший, но, как выяснилось – непутёвый. Его многие любили. В детстве имя ему было  «симпатё» - так назвал его когда-то Юрин друг Лёна Гарифулин.

Пока собирались в поле, в выходные ходили на прогулки по окрестностям. И восхищались необычностью нового для них мира: фантастическая красота пейзажей на самой границе земли и суши, где эти планетные ипостаси причудливо проникают друг в друга, образуя бухты и полуострова, острова и озёра, песчаные и скалистые берега. И сам климат тоже весь во взаимном проникновении и сосуществовании зимы, весны и лета. Вот из дневника за 29 июня 62 года: «Зеленые цыплята уже вылупились (или проклюнулись?) из своих липких скорлупок-почек и запушили все деревья». И здесь же полностью распустившиеся листья на ветках других деревьев и кустов и глубокий снег в балках и оврагах.

По  приезде Олега обычно гуляли втроём. Запомнилась одна из прогулок  к океану. Не отдавая себе отчёт о физических возможностях Милы, эти  «бугаи» затащили её так далеко от города, что  на обратный путь у неё совсем не осталось сил. А им – хоть бы что: поочерёдно усаживали её себе верхом на шею, как маленького ребёнка, и таким неординарным способом таки донесли до первой остановки автобуса на Англичанке – так величалась восточная окраина города в те годы. Всё это было весело, непринуждённо,  а само путешествие необычно и увлекательно. Наверное, потому что принимали друг друга в сердце, как очень близких,  самая далёкая окраина нашей Азии была   привлекательна и красочна, а они – молоды и склонны на выходки.

А из полевых впечатлений наиболее яркое - лагерь на берегу океана.  Физическое ощущение безмерности водной стихии, простирающейся до берегов Америки, лососи, поднимающиеся из этих вод по речке Халактырке, птичьи колонии на скале, торчащей из океана прямо против лагеря. И тяжёлый магнетитовый песок пляжа, раскалённый до невозможности прикоснуться к нему босой ногой, и ледяная  вода Тихого или Великого океана, в которой невозможно пробыть более нескольких секунд. И счастье чувствовать себя естественной и гармоничной частью этого почти нереального мира.
В лагере соорудили химическую лабораторию для экспресс-анализа отбираемых  из источников проб  воды. Аналитиками были Мила и Валя. Мила для этого прошла стажировку в химлаборатории Камчатского геологического управления, а Валя была дипломированным химиком из г. Грозного. Она попала на Камчатку вместе с мужем, офицером, присланным сюда для службы, и работала  в отряде по договору.

Однажды у химлаборатории появились два солдата, привлечённые необычным для этого места  безусловно привлекательным обликом и лагеря и особенно девочек. Наверное, обычный в таких случаях молодёжный флирт. Но внезапно, заметив приближающийся издали военный патруль, парни заметались и попросили спрятать их, так как находились они в самоволке. Девочки  отправили их в одну из  палаток.
 Офицер и солдаты патруля всего этого не заметили и спросили у химичек, не видели ли они здесь поблизости двоих солдат. Те, конечно, заверили спрашивающих, что никого здесь постороннего не было. А спрятавшиеся ребята, слыша всё это, выбрались, задрав заднюю стенку палатки, стоявшей вплотную к кустам и крутому густо залесённому склону сопки, и тихонечко ускользнули на эту сопку. Офицер, поверив или нет девчонкам, велел солдатам подняться на сопку и проверить, нет ли там кого. Те исполнили приказ и, вернувшись, заявили, что там никого нет. Так патруль и удалился ни с чем. Вернувшиеся же с сопки беглецы на вопрос девочек, видели ли их солдаты, признались, что видели, конечно, но обещали не выдавать. Что и исполнили по солдатской солидарности.

Но смешнее всего то, что Юрий, возвращающийся из маршрута, видел солдат, общавшихся с  девчатами, и устроил ревностный допрос им: что, как и почему.
Отряду была придана в качестве гидрогеолога Катя Овчинникова, существо уже почти полностью раскрепощённое от узилищ нашей неуклюжей советской морали. Так сказать, завершённое творение  первой либеральной оттепели. Наши герои  не пришлись к её двору. С ними ей было, по-видимому, невыносимо скучно. Или ей надо было попасть в какое-то другое место, к  каким-то другим людям. И она всем своим поведением показала, что  у них всё не так, как надо вплоть до того, что и химическую посуду они  не так моют, и пробы воды отбирают неправильно, и анализы делают неверно. В общем, Юрий исполнил её желание – выгнал из отряда, отправив вверх по инстанции. Но на этом  история с Катей для Юрия и всех остальных не закончилась.

Она пропала год спустя – как в воду канула. Это было событие, потрясшее Институт. Оно произошло в конце июня 1963 года. Была о вечеринка по поводу дня рождения одного из сотрудников,  Жени Вакина. Катя ушла с неё одна и больше нигде никогда ни у кого из своих людей не объявилась. Её муж Леша Пронин с их четырехлетним сынишкой остались одни
В течение нескольких недель все сотрудники Института искали пропавшую по всем мыслимым и немыслимым местам, обшаривая чуть ли ни по метрам всю территорию города и окрестностей. Тщетно. Никаких следов и признаков. Долго велось следствие. Были допрошены все знавшие и общавшиеся с  Катей люди, в том числе и Юрий.
 
А 1962 год заканчивался историческими событиями и в личном, и в общественном планах:  1/ Юрий, съездив в Ставрополь, получил развод с Кирой. 2/ Обсерватория со всеми подготовленными для этого структурами была  преобразована  в Институт  вулканологии. 3/ Юрий был переведен на должность старшего научного сотрудника (с окладом 375 рублей) и утвержден в этом звании. Тогда же ему было предложено занять должность начальника Ключевской вулканологической станции. Чтобы взвешенно ответить на это предложение он вместе с зам директора Института С.И. Набоко, Милой и Олегом съездили в  посёлок Ключи на эту станцию. Это было в ноябре:

«Добрый день, мои родные!
Кажется, полевой сезон для нас в основном кончился. Конечно, будут ещё кратковременные поездки в разные места. Дня через два-три собираемся ехать в Ключи. Это на северной половине Камчатки на берегу одноимённой реки в 100 – 150 км от океана. В Ключах – вулканологическая  станция, действующая с 1935 года. Штат 35 человек. Размещается она в двухэтажном особняке и нескольких коттеджах. Оборудована водяным отоплением и электричеством. Имеется несколько лабораторий: химическая, спектральная, геофизическая. Условия для работы и жизни, как утверждают все сотрудники, отличные. Предлагают мне ехать туда начальником. Пока ничего определённого ещё не ответил, хочу съездить туда и посмотреть». 10.XI.62                В то время начальником там был Игорь Иванович Гущенко. И коллектив был хороший, и взаимоотношения в нем отличные.  Это Павел Иванович Токарев  и более молодые  Артур Сирин с Кларой Тимербаевой, Игорь Меняйлов с Людмилой  Никитиной,  Юра Дубик, Валера Ермаков и др. Зачем разрушать сложившееся и всех устраивающее сообщество людей и интересов? Юрий не посчитал это возможным для себя, хотя там ему понравилось очень. Категорически отказался, чем, по-видимому, заложил основы под будущие отличные отношения с Игорем и предопределил выбор объекта своих и Милиных многолетних исследований на юго-востоке Камчатки – Налачевскую кольцевую структуру.

Но, пожалуй, главное для наших героев событие этого года – законное бракосочетание 24 декабря. Нельзя сказать, что оно было обставлено желанным и ожидаемым Милой торжеством. Отнюдь. Казённые дамы Загс,а сделали всё, чтобы отравить его. Причина – избранник невесты был уже подпорчен первым браком.

Первая гадость их состояла в том, что они не захотели назначить им дату регистрации на 31 декабря, заявив, что этот торжественный день они  отдают только брачующимся впервые. Напоминание им, что невеста  регистрируется  первый раз в жизни и что негоже лишать её права выбора даты, было категорически отказано заявлением, вроде того, что «невесте следовало бы подумать, за кого она собралась выходить замуж».Проглотили с гадким осадком в душе.
Вторая гадость хранительниц государственной нравственности была совсем уж пакостной. Перед событием Юрий попросил Милу при регистрации оставить свою фамилию, мотивируя это тем, что ему не хочется уподоблять её своей первой жене, с которой всё получилось так горестно и неудачно, и утешая её тем, что в научной среде, якобы,  принято женщинами для идентификации авторских прав при научных публикациях оставлять свои девические фамилии. Похоже, Миле эта идея не понравилась, но она принципиально последовала ей, чтобы не унизить свою гордость.
Тётки, не зная о такой договорённости, стали убеждать невесту принять фамилию жениха, по-видимому, из соображений о его ненадёжности (второй раз женится!) и способности бросить и вторую,  теперь уже оставив её без явных внешних доказательств женитьбы. Но Мила железно, стояла на своём, и они всё-таки выдали молодожёнам свидетельство с мужней фамилией у жены. Об этом коварном факте оба Масуренковых ( по госдокументу!) узнали только дома, когда перед торжественным распитием шампанского из железных полевых кружек (хотели купить ради этого красивые бокалы, но их ни в одном магазине   города не оказалось) Мила решила зачитать акт бракосочетания.
Лишь на следующий день в злополучном Загс,е уже другая, но такая же вредная  регистраторша была почти насильственно вынуждена переписать брачное свидетельство только после того, как справилась об истине по книге регистраций, которая была заполнена накануне при пристальном внимании молодых. И более полувека спустя, вспоминая эту ситуацию,  Мила с юмором констатировала:
 - Хоть один единственный день в своей жизни, но я всё же была Масуренковой со всей формальной достоверностью!

Новый год встречали дома вместе с соседями Петровыми. Олег отправился  на карнавал, устроенный молодыми сотрудниками. Его карнавальным костюмом состоял из плавок, ласт, маски, дыхательной трубки и подводного ружья. Успех, наверное, имел, так как после этого у него появилась новая поклонница.
Первого января у Масуренковых отмечали рождение Нового Года Борис с приятелями. Постепенно в круг знакомств и общений втягивались и другие сотрудники Института.

Самой яркой личностью был, конечно, Валерий Аверьев, гидрогеолог, бывший Учёным секретарём Лаборатории вулканологии и основным исполнителем работ на Паужетской геотермальной станции. К тому времени он уже защитил кандидатскую, хорошо был знаком проблемами камчатских гидротерм и потому возглавил это направление в Институте. И Юрий легко переключился на свой главный научный  интерес – вулканизм. В этой проблеме его интересовало не современное проявление последнего в виде извержений, а геологические причины, порождающие это явление на планете, то есть в каких конкретных геологических условиях он возникает и как развивается во взаимодействии с ними. Конечно, место в этом явлении гидротермальных процессов тоже оставалось одним из главных узловых моментов в Юриных интересах.
В этом смысле проблема горячего водоснабжения города Петропавловска как бы отходила к собственно гидрогеологам, а для решения проблемы, интересующей Юрия, желательно было избрать  другой объект. И Юрий выбрал для этого Налачевскую структуру, которая представляла собой место средоточия длительно развивающегося вулканизма и сопутствующих ему гидротермальных процессов до современных действующих вулканов и термальных источников. А помимо этого, район Налачево был расположен в непосредственной близости от города, то есть Юрий не уходил от первой задачи (тепло для города) , он лишь расширил область её решения. Оставалось разобраться с геологией Налачевской структуры, историей её развития во взаимодействии с вулканами и гидротермами.  Как впоследствии оказалось, объект был выбран чрезвычайно удачно – на его примере удалось решить ряд кардинальных проблем вулканической геологии и рудообразования.

И с Валерием Аверьевым сложились самые тёплые дружеские отношения. Это был необычайно обаятельный и талантливый человек, привлекавший к себе не только внимание, но любовь и привязанность  всех окружающих его людей. Можно сказать, легендарная личность. Быстрый и ловкий в движениях  с внимательными  и умными глазами и с замечательным голосом. Решительный, приветливый и с яркими признаками лидера и всеобщего любимца, признаками, которые были очевидны по впечатлению и ощущениям, но физически неопределяемы – будто аура, окружающая его личность. Нравится – и всё.
Он говорил, когда троица, состоящая и него, Юры Масуренкова и Бори Иванова, стала устойчивой, тесной и расширенной и углублённой до семейных масштабов (1964 -1968 гг):
- Ты, - обращаясь к  Юрию, - будешь замдиректора - ты, - кивая Борису, - сойдёшь с ума, а меня к сорока годам уже не будет! – И это было говорено не однократно, а довольно часто во время ещё более частых их застолий.  Угадал Валера только одно – свою смерть, которая пришла при авиационной катастрофе 29 февраля 1968 года на 39-м году его жизни. А пока им ещё предстояло испытать немало радостей в совместных общениях и обсуждении важных не только и не столько геологических и институтских, сколько разных жизненных проблем. Но более всего – в безоглядном  прославлении жизни.

                ОТКРЫТИЕ - ПРЕДТЕЧА

Камчатку открывали долго и  многие люди. Как, впрочем, всякую землю. Началось это в допотопные времена, и в силу нашего неведения касаться этого периода мы  и не будем. Но несколько примеров из более поздних времён всё же приведём

1697 г. Степан Крашенинников в 1755 г. писал: «…первым походом на Камчатку можно почесть поход казачья пятидесятника Володимира Атласова.
Оной Атласов в 7203 (1695) году прислан был из Яктска прикащиком в Анадырской острог…стараться о прииске вновь людей, и о приведении их под самодержавную Государеву руку…Атласов, взяв с собою 60 человек служивых, да такоеж число Юкагирей, а в Анадырском оставя 38 человек служивых, отправился в 7205 (1697) году после ясашного збору на Камчатку…разделил он партию свою на двое, половину послал на Восточное море под командою Луки Морозки, а  с другою сам по Пенжинскому морю следовал. На Палане изменили ему союзники его Юкагири, 3 человек служивых убили, да 15 человек и его Атласова ранили, однакож намерения своего, чтоб всех побить не исполнили: ибо казаки справясь отбили оных злодеев, и не взирая на то, что лишились их помощи, предприятия своего не оставили; но продолжали поход далее к югу». (Крашенинников, 1786, с. 192-193).
 Вероятно, в том своём походе Атласов добрался не далее  реки Голыгиной, и весь поход его прошел сначала вдоль западного побережья Камчатки, а при возвращении он перебрался на реку Камчатку То есть особо интересующее нас восточное побережье и Авачинская бухта, место возникновения Петропавловска-Камчатского, им посещено не было.

1712 г. А вот ровно за 250 лет  до прилёта наших героев в Петропавловск – Камчатский, по сведениям казака и морехода  Ивана Козыревского, в этих местах близ Авачинской губы в феврале месяце местные жители побили насмерть  ясашных сборщиков во главе с неким Данилой Анциферовым. Это событие в те времена было вовсе не из ряда вон выходящими. Так тот же Игнатий отмечает убийства сборщиков с их товарищами в нынешнем Елизовском районе Камчатки в1707 году Афанасия Поповцева, в 1708 году  «на вылазках и на приступах многих служилых людей под острогами своими прибили ж». Лишь в 1715 году, как с гордостью сообщает Козыревский, «вновь ясак брал и воинскими походами иноземцев на Аваче и на Муре реке умирил и лучшего князца Ликушку с товарищи в аманаты служилыми и промышленными людьми взял». Не ясно, правда, о каких иноземцах здесь идёт речь, но ясно, что умиротворения, кажется, удаётся достичь.
Кстати, упомянутый Игнатий Козыревский (родился в 1680 г.), по одним сведениям, являлся  внуком Иваном сосланного в Якутск поляка, отец его Пётр стал якутским казаком. В 1701 году вместе с отцом он отправились на Камчатку. В 1708 году отец был убит туземцами. В 1711 году Иван Козыревский поднимает бунт, в ходе которого был убит знаменитый землепроходец Атласов. В 1711 году Козыревский вместе с Анциферовым отправляются на Курилы. В 1720 году вернувшийся в  Якутск Иван был отправлен в монастырь, откуда и его моншеское имя Игнатий. В 1730 году он в Москве, где за его успехи в исследовании Камчатки и Курил ему прощается  организация и участие в бунте.  Камчатско-курильский период его деятельности совпадает с деятельностью, якобы, другой исторической личности, Иваном Петровичем Козыревским  (1680 – 1734),  дворянином, отправившимся в 1711 году во главе казачьего отряда на Камчатку. По результатам этой поездки им был составлен первый «Чертёж Камчадальского носу и морским островам» с комментариями, которыми мы и пользуемся. В 1713 году он отправляется  с «охочими людьми» на Курильские острова. По материалам этой поездки составляется чертёж (описание)  Курильских островов с «Матмайским» островом – Хоккайдо. Его перу принадлежит  «Описания Апонского государства», то есть Японии, написанной по сведениям от жителей Курил – айнов.
 Одна и та же это или разные личности, мы не знаем, что, собственно, и не так уж важно. Важен результат: оставшиеся после неё (них?) исторические документы.

1727 г.  О том, что  успокоение отношений  и примирение с местным населением  действительно происходит можно судить и по ответу на письмо В.И.Беринга некого сына боярского Алексея Еремеева, бывшего заказчиком (?) и толмачём в Большерецком остроге. Капитан-командор, готовивший в то время  свою экспедицию к Америке, запросил сведения о местах и условиях быстрой доставки грузов и снаряжения. Еремеев обстоятельно и подробно описывает пути и время передвижения почти по всей территории Камчатки, из чего можно  предположить, что русские люди к этому времени уже довольно обстоятельно и детально обследовали Камчатку, что было бы невозможно сделать при их великом малолюдстве и при активном сопротивлении и препятствовании  местных жителей.

1730 г. В документе, направленном в Сенат, В.И.Беринг сообщает: «…репортовал подмастерья Козлов,  что видели подле берега ходящих людей иностранных, а признаём, что подлинно  японского народу, и показал мне железа, трости и бумагу, что  они нашли на малом острову близ Авачина». Эти сведения перекликаются с вышеприведёнными данными об иноземцах на Аваче, «умирённых» воинскими походами Козыревского.
Похоже, что в начале XVIII столетия на Камчатке происходило столкновение экономических, экспансионистских, познавательных и оборонительных интересов и потребностей трёх народов: камчадалов, русских и японцев. Шансов на выигрыш у первых не было из-за их относительно низкого социального и цивилизационного уровня, а русские оказались проворнее настойчивее и, быть может, многочисленнее японцев. Будущее в этой стране, несмотря на невероятную отдалённость метрополии от места схватки,  принадлежало им.

1739 г. Между тем подготовка второй  экспедиции Витуса Беринга шла  успешно и довольно быстро. В её ходе Витусу потребовалось цивилизовать Авачинскую бухту и её окрестности. Для этого им направляются туда по весне отец и сын Шпанберги. Отец, однако, перепоручает дело сыну: «Надлежало бы мне ехать самому на реку Овачю для осмотру Оваченской морской губы, понеже надлежит быть настоящей для зимнего времени гавану, да токмо ж без нас построен мояк и для поклажи амбар, точию за многими экспедицкими иправлениями мне самому ехать ныне невозможно…Того ради ехать тебе на ту реку Авачю для снятия плана и тамошнего ситуацион и для осмотру Оваченской морской губы и надлежащего описания удобных и безопасных мест, где можно быть гавану, и протчих знатных мест».
Однако сделанного командой Шпанберга было недостаточно. Поэтому уже в сентябре  дело перепоручается  В.Берингом штурману И.Елагину по причине того, «что на Камчатке, кроме Авачинской губы, к отстою морскими судами безопасных мест нет, да и о той подлинного известия не имеетца, а в какой она глубине состоит и можно ль построенными для нашего вояжу пакетботами в тое губу войтить и зимовать, ибо прежде сего в тое губу с моря судами не вхаживали...К тому ж при оной губе надлежит быть для житья служителем строение, також и для клажи провианта магазинам, да и от Большой реки до означенной губы морской берег и поныне ещё не описан». Работа предстояла огромная, под начало Елагина передавался бот «Св. Гавриил». Описание берегов южной Камчатки должно было быть выполнено в текущем году, после чего вернуться на зимовку в Большерецк, а  её авачинская часть переносилась на следующий: «А ему, Елагину… по вскрытии рек…итить на боту к Авачинской губе и ту губу вымереть и описать со обстоятельством, можно ли в тое губу пакетботами войтить и в зимнее время без опасности зимовать».

1740 г. «Елагин от Большой реки на боту маия 16 дня того же 740-го году к Овачинской губе и прибыл в тое губу июня 10-го числа благополучно». Далее Беринг сообщает в рапорте Сенату о  составлении  карты Авачинской бухты, о промере её глубин и плане гавани, у которой осуществлено  большое строительство «жилых покоев»,  казарм, амбаров и «апартаментов».
Завершается рапорт исторически значимыми словами: «А вышеречённая гавонь к отстою в зимнее время морских судов весьма способна, и для того и прибыли во оную гавонь в двух пакетботах со всею командою того ж 740-го году октября 6 дня благополучно, где и зимовали. И оная гавонь названа нами Святых апостолов Петра и Павла.
Гавен Св. Петропавловская                W. Bering»
Это ,  по-видимому,  можно считать официальным уведомлением  об    основании города Петропавловска-Камчатского
Информация о событиях 1712 – 1740 гг почерпнута из книги «Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в.».