Русалка Лайма

   Художник заметил ее сразу, как только она появилась на пляже. С утра у него  было предчувствие, что сегодня произойдет нечто необыкновенное. И вот это «Нечто» стояло сейчас в конце цветущей олеандровой аллеи, как видение, вся в белом:  в белой шляпе с огромными полями, широкой, прозрачной блузке, коротеньких шортиках.
   - Вот оно  «Нечто»,- улыбнулся своим мыслям художник. Так  радостно и тепло  стало  у него на душе.
   Барышня в белом окинула взглядом пляж, заметив пустой лежак, двинулась к нему. Быстро скинула одежду, не церемонясь с ней, бросила на лежак. Достала из сумки ласты, маску и пошла к морю. Очень ловко, словно  это было привычным делом,  сунула ножки в ласты и, повернувшись спиной к морю, стала медленно удаляться от берега и скоро вовсе исчезла из виду.
   Художник  отложил свой карандаш, подошел к воде и стал прохаживаться вдоль морского берега, то и дело поглядывая вдаль, где исчезла прекрасная незнакомка.  Заметив ее шлепки, такие же белые, как и все, что на ней было из одежды, он уселся рядом с ними на камни  и взгляд его поплыл по морским волнам, выискивая  пловчиху. Прошло почти два часа, а ее все не было видно. Художник разволновался не на шутку, уже готов был поднять тревогу и броситься в пучину искать ее, как вдруг совсем неожиданно она появилась прямо из волн. Художник от удивления замер.
- Как морская фея,- подумал он и заулыбался. Незнакомка  скинула ласты, сняла маску, нагнулась, взяла свои шлепки,  даже не посмотрев в его сторону, направилась к своему лежаку.  Ее движения были изящны и легки,  усталости от плавания в море почти два часа на  ее лице не чувствовалось,  наоборот, оно стало свежим и еще более красивым. Художник восторженно провожал ее взглядом, когда крик вернул его на землю. Кричал невысокий мужичок, который бежал по пляжу вслед за верблюдом. Верблюд, смешно взбрыкивая длинными ногами, несся прямо на незнакомку,  не ведающую, что происходит за ее спиной. Художник бросился наперевес, верблюду, еще не понимая, как он его остановит  и тоже начал кричать и махать руками незнакомке.
   Она оглянулась в самый последний момент. Когда верблюд почти настиг ее. Народ на пляже замер от ужаса. Незнакомка  резко остановилась, в следующую секунду выбросила вперед руку и, в упор глядя на верблюда,    громко сказала фразу, нелепее  которой художник никогда в своей жизни не слышал:  - Мы с тобой одной крови, ты и я, и я тебя люблю!
    О чудо! Верблюд встал в сантиметре от нее, как вкопанный.  Когда подбежал погонщик, незнакомка  одной рукой уже гладила верблюда, а второй рукой придерживала  его за уздечку, приговаривая: - ты что же так разбушевался, дурачок, обидели тебя? Славный какой, не бойся, все хорошо, - и передала уздечку погонщику со словами,- не  бейте его, со мной все в порядке. Люди плотным кольцом обступили их, выражая  кто восторг, кто  ужас, кто  ругань в адрес погонщика и верблюда. 
   С этого дня незнакомку знали все, но на этом чудеса не закончились. Однажды расплакался на пляже  двухлетний ребенок,  причем никто  никак не мог его успокоить. Он не мог объяснить, что у него болит, и только надрывно плакал. Появилась, как обычно,  с ластами в конце аллеи  прекрасная незнакомка.  Услышав плач малыша, она прямиком направилась к нему. Молча взяла его на руки и тихонько прижала  его голову к своей груди, ласково приговаривая: - у самого синего моря живет маленький крабик, он просил тебя ему помочь построить замок, где он будет жить, а мы с тобой будем ходить к нему в гости. Пойдем, поможем крабику?  Слезы моментально высохли на бледном личике,  глаза изумленно распахнулись и он радостно  закивал головой в знак согласия. Лайма, так звали незнакомку, опустила малыша на песок, взяла его горячую ладошку и повела к морю, приглашая пойти вместе с ними и родителей малыша. Все дружно принялись из камушков строить замок, вокруг них собрались дети, каждый вносил свою лепту, работа кипела. Художник наблюдал за всем этим с нескрываемым восторгом. Он вдруг понял, что с появлением этой чудесной женщины в его жизнь вторглось необычное ощущение тепла и добра, он лихорадочно рисовал ее в окружении детей, на фоне волн,  сидящей на берегу, плавающей, отдыхающей на лежаке. Такого вдохновения он давно не ощущал, рисовалось так, будто пелась песня- песня души. - В ней столько шарма, столько магнетизма, - думал художник, - с ума просто можно сойти.
   - Сегодня наберусь храбрости и подойду знакомиться,- твердо решил он, мечтательно улыбаясь и делая карандашные наброски, но разные события мешали ему сделать это, как и на этот раз. Он уже собрался  подойти к ней,  когда увидел ее у самой воды, разговаривающей с  молодым мужчиной.  Художник подошел ближе и прислушался к разговору. Мужчина, рьяно жестикулируя, просил Лайму помочь ему. Лайма внимательно смотрела и, дослушав до конца просьбу мужчины, тихо сказала: - Эка, батенька, куда Вас занесло! Не по адресу обратились. Вам в церковь  надо идти   и на коленях  денно и нощно отмаливать свои грехи, да отбивать поклоны.  Мужчина оторопел. Придя в себя, заявил: - да знаете ли сколько я  всего делаю? Так что я давно уже должен быть прощен. – Нет, болезный, ваша  касса еще впереди, - ответила она, - спешите творить добро, можете ведь и не успеть. Вот тогда и хворь вся пройдет и на душе поселится гармония.  Прощайте, сударь, я ничем вам помочь не могу.
День проходил  за днем, а художник так и не мог набраться храбрости, иногда даже бродил за ней по пятам по тенистым олеандровым аллеям  перед сном,  он уже запомнил и запах ее духов, чудеснее которых, как ему казалось, не было в целом мире. Но стоило ей остановиться или оглянуться, художник пасовал и исчезал, продолжая наблюдать за ней издалека. Так продолжалось целую неделю.
На седьмой день  море сильно штормило. Желающих плавать было мало, но Лайма, верная своему пристрастию, опять исчезла в бурлящих волнах. Художник не мог рисовать. Все его внимание было приковано к морю. Штормило не только на море, но  и у него на душе. Он опять, как в первый день ее появления на морском пляже, почувствовал с утра, что сегодня произойдет нечто. Предчувствия никогда его не обманывали, и он прекрасно знал это и поэтому был немного взбудоражен и рассеян.
   Сегодня Лайма плавала недолго, видно здравый смысл все же взял вверх над пристрастием. Она накинула на голову  свою роскошную шляпу, которая дожидалась ее на берегу, прижатая большим камнем.  Придерживая ее одной рукой, стала медленно прогуливаться вдоль берега, наблюдая за тем, как волны, пенясь и ворча, бросались к ее ногам,  потом отступали обратно в море, но с новой силой рвались на берег. Вдруг резкий порыв ветра сорвал шляпу с ее головы и поднял в небо. Лайма бросилась ловить свою шляпку, но тщетно, ее уносило все выше в небо и крутило по нему, как веретено. Лайма  бежала, пытаясь поймать ее, когда ветер, дразня ее и вызывая на соревнование, опускал шляпу низко к земле. Шляпа взмыла вверх и понеслась в направлении  мольберта  художника. Он тоже приготовился ее  уже поймать, как шляпа  вдруг повисла  прямо на  уголке мольберта. Лайма протянула руку, чтобы снять ее с мольберта, но порыв ветра вновь сорвал  ее в небо. Лайма подпрыгнула и, не рассчитав прыжка, толкнула мольберт. Из ниши, куда складывал свои рисунки художник, выпали рисунки и разлетелись по всему пляжу. Забыв про шляпу, Лайма  бросилась собирать листки, помогая художнику.  Собрать все рисунки, конечно, им не удалось, но изрядные стопки листков были у каждого уже в руке. Подошла  девочка и  с улыбкой вернула ей пойманную летунью - шляпку.  Протягивая художнику листочки с рисунками, Лайма вдруг заметила на них знакомые силуэты. Она стала перебирать и с удивлением  посмотрела на художника. На всех до единого листочках были наброски ее силуэта.  Рисунки были изумительно хороши. Художник сумел передать не только изгибы ее тела, но и выражение ее лица  в ту минуту, когда делался тот или иной набросок: вот Лайма  мечтательно смотрит вдаль, словно ждет своего единственного под алыми парусами, вот она сидит на берегу, откинув голову назад  и отдавшись во власть солнца, вот она входит в море, а вот она выходит из пены, будто родилась в ней… Лайма была поражена до глубины души. В первую минуту ей хотелось  нагрубить и уличить художника в слежке за ней, но она не могла не согласиться, что рисунки безукоризненно хороши. Лайма молча протянула ему рисунки и, не сказав ни слова, ушла. Ей хотелось побыть одной, так   взволновали ее эти рисунки.
Весь вечер художник, ни живой, ни мертвый, бродил по аллеям отеля и ждал, когда она выйдет на прогулку, чтобы объясниться с ней, но Лайма не появилась.  Она провалялась в номере, бесцельно листая книгу, мысли бесконечно возвращались к рисункам. Лайма понимала, что вторглась в тайну художника, причиной же этой тайны была она. Ей было немного жаль художника, она видела его растерянность и смущение, когда протягивала ему его рисунки.
   Следующее утро началось, как обычно,  с утреннего  купания, зарядки на тренажерах и завтрака.  Придя на пляж, Лайма обнаружила, что на привычном месте, где всегда располагался со своим мольбертом художник, его не было.
- Черт, это я виновата, ругала она себя,  - согнала человека с насиженного места, что мне далась эта дурацкая шляпа?  Художник так и не появился в этот день на пляже.  Вечером Лайма решила прогуляться по окрестностям маленького курортного городка, зашла на рецепшен, чтобы сдать ключ от номера, как вдруг увидела на самом видном месте большой лист с изображением женщины, выходящей из моря. Вокруг нее бурлило море, разбрасывая каскад брызг, стекающих по ее лицу, плечам, животу. Она подошла ближе и ахнула - это была она, Лайма.  Отдыхающие, увидев ее, закивали, показывая на рисунок: - Вот же она, это она! Лайма в смущении вышла  из фойе. Потом вернулась и спросила у рецепшен, кто этот художник. Он протянул ей  небольшой листок, где была изображена  она, задумчиво сидевшая у самой кромки воды. Под рисунком Лайма прочла:

                Прости несбыточность желаний
                И красоту несбывшейся мечты.
                Прости за дерзскость очертаний,
                За страх падений с высоты.
                Прощай, прекрасное виденье!
                Мне не  забыть твои черты.
                Всегда в своем уединенье
                Я буду там, где будешь ты.

   Внизу фамилия и имя. Прочитав их, Лайма улыбнулась: - Боже, как мило, -  Ласточкин Филипп, Филлипок.
Этот рисунок художник перед отъездом оставил на рецепшен для нее, попросив отдать только  в том случае, если Лайма  спросит про него.
   Закончился отпуск, Лайма вернулась в родную Москву,  работа затянула, отвлекла  от морских  впечатлений, жизнь вошла в свое привычное русло.  Однажды, слушая новости  по радио в машине, она узнала, что в Галерее Дома Нащокина проводится персональная выставка картин  под названием «Морские  напевы» художника Ласточкина Филиппа  в Москве.
 - Надо непременно сходить,- решила про себя Лайма.
   В назначенный день Лайма  в обеденный перерыв отправилась  по адресу, где проводилась выставка.  Она удивилась, как много было людей, интересующихся его картинами, они разглядывали с большим любопытством и выражали свое одобрение и симпатии. Разглядывая картину за картиной, Лайма вновь  очутилась на морском пляже,  вспоминая свой отпуск, который, впрочем, как и все, особенно примечательным и не был, но  была в нем своя загадка и недосказанность, которые вспоминать было легко и приятно. Картины были великолепны. Возможно, Лайма была не объективна в оценке,  ведь на них, практически на всех, была изображена она. Лайма никогда не думала, что простым черным карандашом можно передать всю гамму красок и поэзию женского лица и тела, морского пейзажа. Она зачарованно смотрела  на особенно понравившуюся ей картину, где она выходила из моря, вся в белой, бурлящей пене и морских брызгах.  Вдруг она заметила в дальнем углу зала  мужчину, который стоял, улыбаясь, скрестив руки на груди, и наблюдал за ней. Ну конечно, это был  художник!  Она улыбнулась ему и подумала: - нет, так бывает только в кино,  может быть я в кинозале и смотрю фильм про себя саму? Мне надо сейчас просто проснуться и открыть глаза?
   Художник  подошел к ней, взял ее руку и поцеловал: - здравствуй, прекрасное виденье! Как долго же я тебя ждал! Потом вывел ее на середину зала и громко объявил: - прошу минуту внимания, господа! Гости выставки  застыли в ожидании.  - Разрешите представить вам, уважаемые гости, виновницу всех этих творений - это очаровательное создание зовут Лайма. Лайма, значит счастье. Так переводится ее имя, а иначе и быть просто не могло. Счастье  и этим все сказано! Гости захлопали в ладоши, приветствуя Лайму. Сегодня Лайма почему то уже не смущалась и не покидала зал. Ей было легко и спокойно рядом с Филиппом. Он крепко сжал ее руку в своей, словно боялся, что она сейчас возьмет свои ласты и уплывет в нарисованное море  и скроется за его  просторами навсегда. В конце  работы выставки Филипп спросил Лайму: - как ты считаешь, мой Ихтиандр, чувства должны перерастать в семью или должны превращаться в комок, который не дает жить?  - Это что, предложение? - весело засмеялась она, - а подумать у меня есть время? - Есть, ровно  три минуты,- серьезно ответил он, - но на всякий случай я крепче зажму твою руку, чтобы не прозевать тебя, как в первый раз.
   Лайма была удивительно хороша в своем подвенечном белом платье, счастливо кружась  в первом вальсе с мужем.
   Спустя несколько лет  молодая семья пополнилась малышами-погодками. 
- Что мы будем рисовать? - спрашивала Лайма  у своих  детей, раскладывая перед ними краски и карандаши. - Моле, - не задумываясь, отвечали они и,  решительно взяв карандаш в свои ручонки, старательно выводили свои завитушки и бублики, называя их волнами и пеной, потом добавляли  над водой  рыбий хвост , утверждая, что это  ныряет в волнах «Лусалка».
   - Мама, а правда, что ты давно-давно  была «Лусалкой», а папа выловил тебя в море, отрезал тебе хвост и пришил ноги, теперь ты стала женщиной?      - Правда, правда,- хохотала Лайма, поглядывая  на мужа, который делал вид, будто ничего не слышит, сам давясь от смеха. - Папина русалка теперь ваша мама, -  ласково приговаривала она, прижимая к себе малышей - свое морское счастье, такое же бескрайнее и прекрасное, как море.