Лермонтов

        Юбилей и годовщина рождения поэта. 200 лет. Какая огромная пропасть времени. А он и сегодня Герой нашего времени. И пребудет таковым на все времена. Прожил так мало – и вложил в наше духовное достояние, в нашу национальную культуру столь много. Я по  какому-то странному и парадоксальному обстоятельству ношу ту же фамилию, что и его убийца. Меня это смущает. Выходит как бы по какой-то очень дальней связи я состою по крови в родственных отношениях с убийцей гения.Хотя я могу привести и длинный список людей, носящих ту же фамилию, весьма достойно отметившихся в нашей истории. И литературе тоже. 

   Я не могу не знать, как закончил дни свои гений поэзии. И на память приходят известные десять заповедей, которые должны быть по определению положены в основу человеческих отношений. И прежде всего две из важнейших среди десяти. А именно «Не убий» и «Не укради»    

    «Не укради». А это как?   Хорошо. Вот, к примеру, я пришел в Казино. Рискнул - и сорвал джек-пот. Выиграл миллион. Я как-то заработал этот миллион? Нет! Значит своровал! Я ничего не произвел, но взял по  сути дела чужое. Но такой закон. Я ушел с огромной, не заработанной мной суммой, и  никто мне поперёк не встал.    И справедливым этот выигрыш считается только потому, что в надежде на этот выигрыш, я подверг риску некую мою сумму денег. Очень маленькую. Только одна эта оправдательная причина и лежит в основе существования Казино. Одна!  И никакой другой не существует. И все с этим согласны. Но взял я все равно чужое. Чужое! Присвоил себе труд чужого человека. Как уйти от этой мысли?

    Это ровным счетом то же самое, что и убийство на дуэли. Убийство, которое оправдывается только тем фактом, что в этом случае ты поставил на карту свою собственную жизнь. Но убийство-то состоялось. И это тоже закон, подвергающий сомнению другую заповедь. Не убий.

    Человек – творение Божье или чудо из чудес, сотворенное неведомой силой, еще до конца не выясненным образом, убивается своим ближним. По большей части из-за пустяка, который неизмеримо далек от непреходящей ценности жизни. Мартынов убил Лермонтова. Убил после того, как его противник выстрелил «на воздух», показав тем самым, что не желает брать на душу грех убийства. Предоставив тем самым своему противнику решать все тот же вопрос: что спасать, душу или тело. Негодяй выбрал тело. В полной безопасности с расстояния, с которого невозможно промазать, выстрелил. И убил. И отнял у всей России гения, который весьма возможно затмил бы славу Пушкина, Достоевского и Толстого. А именно в этом смысле выразился однажды сам Толстой
 
 Что за наваждение! В 1837 году теряем одного великого поэта. Через четыре года - другого. Ну ладно, Дантес, почти мальчишка по своим годам,да ещё и француз, может быть и не знал "на что он руку поднимал". Но Мартынов то знал. И убил.   

   А какое наказание понес убийца, не пощадивший нашу славу и народное достояние? Очень суровое наказание. Разжаловали майора. А еще монаршей властью посадили на целых три месяца на гауптвахту  и предали церковному покаянию. Наложили на  него епитимью, которую он мужественно и самоотреченно в неустанных молитвах и земных поклонах исполнил. Видимо, это он сам посчитал вполне исчерпывающим наказанием, поскольку на склоне лет заявил, что, дескать, «злой рок судил быть ему орудием проведения». То есть если это и была рука, держащая пистолет, то это, несомненно, была рука божья. Ну а раз так, продолжает убивец, « принять на себя всю нравственную ответственность этого несчастного события на себя одного я не в силах».То есть, иными словами, - это был такой прмысел божий, состоящий в том, чтобы убить поэта. Хорошую отмазку придумал бывший майор. К ней же может прибегнуть вообще любой убийца.   

   Тянемся к Богу и так очевидно попираем главные заповеди законами, по которым живем. Хотим жить по законам души, а постоянно побеждает в нас дьявольская плоть, требования которой мы утверждаем законодательно. Только она, плоть, и направляет движение всех  и каждого из нас в отдельности и всего мира в целом в неведомые пока для нас дали времени.  И при этом снова и снова утверждаем, что иначе и быть просто не может. Скучно и трудно жить на этом свете, господа.